Страница:
Солнце совершило уже большую часть своего пути и ста
ло клониться к западу. Рассказчик, утомленный продолжи
тельной работой, куда-то
скрылся. Замок ярко оза
рен красноватыми кос
венными лучами вечер
него солнца. Спустился
подъемный мост, и изпод ворот замка вышло
веселое общество, с вла
дельцем во главе. До сол
нечного захода остава
лось немного времени;
владелец замка со своей
семьей и многими гостя
ми решили воспользо
ваться этим временем
для прогулки по живо
писному берегу реки,
предполагали заняться в
удобном месте и рыбной ловлей. Их сопровождают лица, которые несут необходимые приборы. Красивую картину представляет все это общество, спускающееся с замкового возвышения. Навстречу ему отправилась большая группа крестьян и крестьянок: некоторые из них хотят воспользоваться благоприятным случаем и обратиться к своему господину с просьбами, другие идут посмотреть и послушать. Почти у самого спуска с горы от группы крестьян отделилась красивая, цветущая девушка в сопровождении своей матери, Она обратилась к своему господину с просьбой о дозволении ей вступить в брак с молодым человеком, живущим в другой сеньории, т. е. зависящим от другого господина. Вопрос серьезный, решение которого всецело зависело от господина. Он мог совершенно не разрешить женитьбы, мог поставить какие угодно условия. Ответ господина решал все в тех случаях, когда желающие вступить друг с другом в брак жили в одной и той же деревне или в двух деревнях, принадлежащих одному и тому же господину. Но в данном случае дело усложнялось вопросом о детях, которые родятся от предполагаемого брака: кому будут принадлежать они, которому из господ, господину жениха или господину невесты? Вопрос этот решался различно: большей частью дети делились поровну между господами; если рождался только один ребенок, он становился собственностью господина матери, но в таком случае господин отца получал известную сумму денег; бывало и так, что взамен выдаваемой замуж в другую сеньорию девушки ее господин получал из той сеньории другую девушку. От XII века сохранился интересный документ, имеющий ближайшее отношение к вопросу, интересующему нас. Случилось так, что крепостной одного парижского аббатства (Saint-Magloire) женился на девушке, жившей в одной из королевских деревень. Аббат поднял по поводу этого брака формальный вопрос и заявил, что аббатство не желает терпеть никакого убытка. Чтобы прекратить возникшее дело, король Людовик VII подписал документ, признавший необходимость раздела детей от этого брака между королем и аббатством. В одном хозяйственном инвентаре, относящемся к эпохе крестовых походов, слуги и горничные записаны вперемешку с домашними животными и даже с хозяйственными предметами (вилами и носилками), что прекрасно характеризует взгляд на крепостное право в то время. Нет ничего удивительного, если, при таком взгляде, сеньоры позволяли себе всевозможные и подчас возмутительные поступки с населением принадлежащих им деревень. Девушке, обращавшейся к своему господину с просьбой о разрешении брака, приходилось трепетать не на шутку.
Девушка получила
желаемое разрешение
и, благодарная, с разго
ревшимися от волнения
щеками, пала к ногам
своего господина. Пос
ле этого господин обра
тился к одной из сопро
вождавших его моло
дых особ, наследнице
богатого лена, находя
щегося на его земле, и
сказал ей: «И вам, таdemoiselle Иоланда, следует выйти замуж; я уже предложил вам трех молодых людей, красивых, рослых, сильных, прекрасно владеющих оружием и отличившихся на турнирах; решайтесь скорее, выбирайте любого, и полно плакать! Вам хочется выйти замуж за своего красавчика - знаю, знаю… Он - милый юноша, но слишком хил, слишком деликатен. Он и двух раз в своей жизни не бывал на больших кабаньих или волчьих охотах. Он всегда в залах с дамами, среди ширм, у печей; он не мог бы как следует держать ваш феод, наиболее важный из находящихся на моей земле, а это было бы вредно и для вас, и для меня; я вам - то же, что отец». Опечалили эти слова прекрасную Иоланду, она снова заплакала и, может быть, позавидовала крестьянской девушке, только что получившей разрешение на брак.
От группы отделился и подошел к господину молодой человек, который явился сюда только сегодня. Он научился грамоте и страдает честолюбием; ему хочется сделаться духовным лицом. «Ты - мой человек?» - спрашивает его владелец замка.
«Нет, - отвечает молодой человек, - я владею леном в зависимости от одного буржуа {тут он назвал ближайший город и имя богатого горожанина), он дал свое согласие на то, чтобы я пошел в клирики, но буржуа этот зависит от вас, а потому необходимо ваше согласие».
«Что же? Проэкзаменуйте его, отче!» - обратился господин к находившемуся в его свите замковому капеллану с умным и даже несколько лукавым лицом. Капеллан предложил жаждущему сутаны молодому человеку несколько вопросов и дал удовлетворительный отзыв о его познаниях.
«Так составьте на досуге бумагу, - снова обратился господин к своему капеллану, - я приложу к ней свою печать, а моя жена - свою. Ступай с Богом!» - прибавил он, обращаясь к молодому честолюбцу, сияющему от удовольствия.
Так разрешил сеньор еще несколько просьб и, сопровождаемый блестящим обществом, среди которого слышались шутки и смех и в котором составляла печальное исключение бедная Иоланда, направился через деревню к реке.
В это время парни и девушки принялись за свое любимое занятие - танцы. Точно из земли выросли свои деревенские,
доморощенные музыканты; тут и волынка, и тамбурин, и скрипка. Эти доморощенные музыканты отбивали хлеб у жонглеров, и один из последних сильно негодует на них в своем произведении. Он называет крестьян слепыми, так как они не замечают очевидной разницы между жонглерами и своими «пастухами». «Вокруг них, - говорит он, - теснятся они в большем количестве, чем вокруг бочки спшени-цей, выставленной на продажу; они отвергают менестрелей; они заставляют играть день и ночь тех, у кого больше тамбурин или волынка, кто больше ревет, кто производит больше шума. Набрав себе денег, эти гудочники возвращаются к своей работе, один берется за мотыгу, другой за косу, одни исправляют ров, другие молотят хлеб. Нет, никогда Матерь Божия, окруженная сонмом ангелов, не любила тамбурина: на ее свадьбе тамбурина не было». Не спрашивайте, как играли деревенские музыканты, но впечатление они производили неотразимое. Танцы сопровождались пением. Но не все, конечно, довольствовались перечисленными нами развлечениями. И тогда были люди, которые находили
почти единственное наслаждение в питье и пропивали по праздникам гроши, таким тяжелым трудом добываемые ими в будни. И от этого жизнь их становилась еще безотраднее, еще тяжелее.
Из эпохи Жакерии
Положение французских крестьян стало улучшаться в ХП-ХШ столетиях. Улучшение это было вызвано прежде всего крестовыми походами. Отправляясь в Святую землю на освобождение Св. Гроба, испытывая невольное волнение и под влиянием величия самой цели, и под влиянием представления о далеком и небезопасном пути, феодальные рабовладельцы становились доступнее голосу справедливости и давали своим крестьянам различные льготы, облегчавшие их положение. К тому же побуждало их и естественное желание расположить в свою пользу крестьян, среди которых они оставляли своих жен, своих детей и свое имущество. Наконец, крестьяне стремились толпами в ряды крестоносных ополчений, так как участие в крестовом походе приносило им свободу: нужно было удерживать их от ухода, и феодалы стремились делать это путем различных льгот и уступок. Нуждаясь в деньгах для своих отдаленных предприятий, феодалы продавали даже полную свободу наиболее зажиточным из своих крестьян. Богатое духовенство играло также немалую роль в деле улучшения крестьянского быта: оно выдавало феодалам крупные суммы денег под залог их имений, вступало в управление ими и значительно улучшало положение крестьян, прекрасно понимая, что улучшение это увеличит доходность их имений. Известное влияние на деревни и их обитателей оказывали и французские города, уже пользовавшиеся в ту пору некоторой свободой. Благодаря всему этому французские крестьяне избавились от наиболее тяжелых и возмутительных повинностей, которые раньше лежали на них всей своей тяжестью. В деревнях именно в это время возникли различные классы населения, значительно отличавшиеся друг от друга по своему положению. Начиная именно с этого времени деревни вступают в новые договоры со своими владельцами, которые подписывают особые хартии или кутюмы. Любопытно, что в ряду прав, перечисляемых в этих кутюмах, почти всегда встречается право принимать к себе посторонних крестьян, бежавших от своих владельцев. В XIII столетии французские короли, соединившие в своих руках почти половину Франции, освобождали сельское население от феодального гнета, как раньше освобождали от того же гнета население городов; и в том, и в другом случае ими руководили политические расчеты. Они стали давать права гражданства без различия и жителям городов, и жителям деревень: одним - право действительного гражданства, его получали жители того или другого города, из которых каждый и назывался действительным гражданином (bourgeois reel), другим - личное право гражданства, которое получали жители деревень, приписавшиеся к городу и платившие за это известную подать, - каждое из таких лиц и называлось личным гражданином, или гражданином короля (bourgeois personnel или bourgeois du roi). В начале XIV века французские короли стали освобождать крестьян целыми массами, и примеру их следовали крупные феодальные владельцы. Все, по-видимому, шло к лучшему. Как же объяснить те крестьянские восстания, которые происходили неоднократно в продолжение XIII века и завершились огромным восстанием, относящимся к началу второй половины XIV века и известным в истории под именем Жакерии (la Jacquerie)?
Первой и главной из причин было непомерное количество податей. И прежде всего - сама свобода крестьян покупалась последними дорогой ценой. «Все эти преимущества, - говорит в своей «Истории крестьян во Франции» Leymarie, - приобретались не даром: за них следовало платить новыми податями, которые сильно увеличивали число прежних податей». Среди этих новых поборов, на которые соглашались с радостью из-за уничтожения более тяжелых, более стеснительных прав феодала, были такие, которые, в свою очередь, сделались невыносимыми или, по крайней мере, переносились с нетерпением. Например, свобода брачных союзов была куплена ценой денежной пени; право завещать и наследовать имущество было дано также на известных стеснительных условиях; наследовавший имущество своего отца должен был платить по определенной таксе. Обыкновенно платили натурой: увеличивалось число рабочих дней, посвящавшихся господским интересам, увеличивалось количество снопов, количество шерсти, ягнят, цыплят, приносившихся крестьянами на господский двор.
В 1315 году французский король Людовик X Сварливый (le Hutin, le Querelleur) издал следующий эдикт:
«Так как по естественному праву всякий должен родиться вольным, вследствие же иных порядков и обычаев, которые издревле были введены и хранились по сие время в нашем королевстве, а может быть, и за грехи прежде живших, много нашего простого народа обращено в крепостных и разного рода податных, что крайне нас огорчает, - мы, приемля во внимание, что королевство наше слывет и именуется королевством франков, т. е. свободных людей (franc - вольный, свободный), и желая, чтобы вещь поистине отвечала названию и чтобы состояние людей от нас улучшилось, с наступления нового нашего правления, по определению нашего вер ховного совета, повелели и повелеваем, чтобы вообще по всему королевству, насколько может зависеть от нас и от наших преемников, таковые (крепостные) повинности обращались в льготы и чтобы всем тем, кто по происхождению, либо с давнего времени, или же вновь, вследствие брака либо пребывания в местах, несвободных от повинности, подпали или могли бы подпасть под неволю, была бы дарована свобода на подходящих и выгодных условиях. И чтобы в особенности люди низшего сословия сборщиками, приставами и прочими должностными лицами, кои в прежние времена наряжались по делам о наследстве бездетных рабов или о браках, заключенных без дозволения владельца, не были впредь притесняемы и ради таких дел не терпели убытков, как велось до сего времени к нашему неудовольствию, и дабы прочие господа, имеющие подвластных людей, следуя нашему примеру, возвращали им свободу: мы, вполне полагаясь на верность вашу и испытанное благоразумие*, поручаем вам и повелеваем, согласно содержанию сей грамоты, отправиться в Санлисский округ и подсудные ему места и со всеми, кто будет вас о том просить, договариваться и вступать в такие соглашения, кото-ръши нам было бы дано достаточное вознаграждение за те выгоды, кои от сказанных выше повинностей люгли проистекать для нас и для преемников наших; даруйте им, насколько касается нас и наших преемников, общие и вековечные льготы, как сказано выше и более подробно нами вам изъяснено, объявлено и передано устно. Мы же обещаем чистосердечно от себя и за наших преемников, что утвердим и одобрим, будем соблюдать сами и прикажем соблюдать и хранить все то, что по делам вышесказанным вами будет постановлено и даровано; грамоты же, которые вами будут выдаваемы на наши договоры, сделки и пожалования льгот городам, общинам, поместьям и частным лицам, мы отныне будем утверждать, а также будем выдавать им и свои, в случае, если о том будут просить нас. Повелеваем всем нашим судьям и подданным во всех сих делах оказывать нам повиновение и надлежащее содействие. Дано в Париже, в 3 день июля, в лето от искупления мира 1315».
Эта грамота была дана в то время, когда казна Людовика X истощилась. Вместо того чтобы предоставить самим крестьянам откупаться тогда, когда они будут в состоянии делать это, король, находя, что такое мероприятие не наполнило бы в достаточно скорое время его сокровищницу, обратился к своим комиссарам со следующим указом: «Так как может случиться, что кто-либо, или под влиянием вредного совета, или в силу непонимания, не уразумеет столь великого преимущества и столь великой милости и захочет лучше остаться в жалком состоянии рабства, чем получить свободу, мы повелеваем вам и поручаем собирать с таковых лиц сообразно с размерами их имущества и условиями рабства подати для предстоящей нам войны в таких размерах, какие могут быть допущены как положением, так и имуществами каждого из них, а также какие требуются для нашей войны».
Таким образом настоящая цель, с которой было издано вышеприведенное повеление, обнаруживается вполне, и философское рассуждение о естественных правах людей отпадает само собой. Так поступали и все сеньоры, как светские, так и духовные, одни в большей, другие в меньшей степени: освобождая подвластное им население от одних повинностей, они налагали на них другие. Дело не ограничивалось, впрочем, только уплатой известной суммы или несением известной повинности своему ближайшему сеньору; так как сеньор
зависел, в свою очередь, от сюзерена, то крестьянину за получаемые льготы приходилось платить и тому, и другому. Это может быть подтверждено первым попавшимся примером: граф Монтегю дал освободительную хартию населению местечка Шень (Chaigne), и крестьяне, обитавшие в нем, должны были заплатить 100 фунтов своему сеньору, т. е. графу Монтегю, и 640 фунтов герцогу Бургундскому, сюзерену графа, за его согласие на выдачу упомянутой хартии. То же было и с крестьянами, жившими на монастырских землях. Помимо уплаты известной суммы денег, освободительные грамоты
требовали иногда и соблюдения особенных условий; так, например, аббат монастыря St.-Germain-des-Pres отмечает в данной им хартии следующее оставляемое за ним и его преемниками право над людьми, живущими в их деревнях и получившими различные льготы: «Нашей церкви сохраняется право облагать наших людей податями в те годы, когда король наложит на нас подати, и притом пропорционально той сумме, которую потребуют от нас». Нередко налагался в таких случаях новый оброк, который и получал новое, специальное наименование. «Мы налагаем, - говорит хартия орлеанского капитула, - как бы в отплату за благодеяние свободы, нами
дарованное, главный оброк, заключающийся в том, чтобы с каждой дюжины снопов, которые будут сняты на земле нашей, и даже с каждых одиннадцати снопов, если нельзя собрать более с одного поля, мы имели право получать один сноп, который мы сами выберем и который будет доставляться земледельцем в нашу житницу: этот сноп будет называться "снопом свободы" (le gerbe de Iiberte)». Но эта новая «десятина», как назывались подати, несомые церкви, не исключала прежних. Благодаря этому материальное положение освобождавшихся крестьян было еще гораздо хуисе, чем положение крепостных.
Много бед приносили крестьянам междоусобные войны феодалов, истреблявшие их посевы, разрушавшие их жилн-ща. Эти междоусобные войны породили целый класс разбойников, совершавших нападения на деревни и безнаказанно обижавших и разорявших крестьянское население. Б конце XII века крестьяне, вопреки существующим запрещениям, издававшимся как господами, так и церковными соборами, образовали между собой союз для защиты своих жилищ Я своего имущества от разбойников. Основателем этого союза, этого братства был один плотник. Он объявил, что ему явилась во сне Пресвятая Дева и повелела образовать такое общество, которое защищало бы деревенских жителей. Само общество получило свое название от имени Пресвятой Девы. Но эта мера не могла искоренить зла: члены общества отбивали бродяг и разбойников из одного места, а те быстро переходили на другое и подвергали его разорению.
И вот в среде полуразоренного, недовольного, угнетаемого крестьянства стали появляться проповедники. Проповедники эти резко отличались от других людей: не ели мяса, не пили вина, не брали денег, бродили повсюду босиком и с непокрытыми головами. О прибытии их в ту или иную местность немедленно узнавало все население, и все стремились к ним. С возвышенных мест произносили эти странники свои горячие, но простые, доступные народу речи о его жалкой судьбе, о наступлении новой поры - царства Божия на земле. На них смотрели как на вестников Бога, их речам внимали с восторгом: те речи громко гласили о том, что смутно и медленно зрело в душе каждого из слушателей. И долго, и назойливо звучали в ушах крестьянина эти речи; они западали в его душу, как зерно в разрыхленную, подготовленную для его восприятия землю. Они нарушали спокойствие его сна. И в своих сновидениях крестьянин видел эти исхудалые, загорелые лица с ярко горящими очами, с длинными волосами В бородами. Феодальные владельцы посылали своих оруженосцев и воинов за этими проповедниками, преследовали их, но те быстро скрывались в другие места и уводили за собой новых учеников; единственный крестьянский сын, надежда своих родителей, бросал отчий дом и шел за провозвестниками зари новой жизни, каковыми считали их крестьяне. Проповедники уходили, пропадал и сам след их, но посеянные ими семена давали всходы. В разных частях Франции возникли новые, на этот раз воинственные союзы; во главе их становились новые, еще более фанатичные, жестокие проповедники. Союзницей их была и непросвещенность народной массы.
Неоднократно поднимавшиеся в XIII веке крестьянские восстания не улучшали положения деревенских обитателей, а, напротив, ухудшали его. Подавляемые с большой жестокостью, они влекли за собой новые тяжести. Один французский исследователь сравнивает эти восстания с мимолетными бурями, после которых народные волны утихали. Настоящая, грозная буря разразилась уже в XIV веке, когда к прежним
невзгодам присоединились бедствия Столетней войны. Ей предшествовали волнения, происходившие в среде городского сословия. Зажиточные французские горожане, добившиеся независимости и самоуправления, делали неоднократные попытки изменить существовавший в то время государственный строй. Генеральные штаты (etats ge'ne'raux), созванные в 1355 году, набросали проект государственного устройства, утвержденный самим королем. Законодательная власть была разделена между королем и особым советом из девяти членов, в состав которого входили представители от трех сословий и который должен был сделаться постоянным учреждением; кроме того, по-прежнему должны были собираться сословные представители в сроки, ими же определяемые; подать налагалась без всяких изъятий на все сословия; представители Генеральных штатов должны были наблюдать за всеми финансовыми действиями правительства; учреждалось народное войско, в состав которого входил каждый, вооружаясь сообразно со своим положением; уничтожались исключительные, особенные суды; отменялись исключительные торговые права и т. п. Но еще большее движение произошло в следующем, 1356 году. Это был несчастный для Франции год, когда была проиграна битва при Пуатье, а король попался в плен к англичанам, когда французская знать обнаружила свою полную несостоятельность, обратившись в позорное бегство, несмотря на свое количественное превосходство над врагом. Девятнадцатилетний сын короля, в числе первых спасшийся бегством с поля сражения, созвал Генеральные штаты. Последние, состоявшие наполовину из представителей городского сословия, объявили свое собрание высшим государственным учреждением. Скоро дворянство и духовенство отшатнулось от городских представителей, но последние, не смущаясь, продолжали заседать в Париже, развивая общие положения, изменяя некоторые подробности, выработанные штатами предыдущего года. Во главе их стал парижский городской голова Этьен Марсель. Ближайшим помощником его был лаонский епископ Роберт Лекок (le Coq). Дело не ограничилось на этот раз только проектами и реформами; возмущая письмами население других городов, парижские горожане прибегли к насилиям.
Знать была возмущена поступками городских представителей. Один из недовольных умолял принца-правителя на коленях, чтобы он уничтожил бунтовщиков; принц, до того времени колебавшийся, согласился на тесное соединение с дворянством. Последствием этого раздвоения была гражданская война. Париж был в руках Марселя. Последний укрепил его и сражался против приверженцев принца, как против врагов страны. В это-то самое время и поднялись крестьяне, в 1358 г.
Впервые обнаружилось восстание 21 мая в области Иль-де-Франс и, как страшный пожар, раскинулось на всем пространстве между Сеной и Уазой. Крестьянские банды, вооруженные палками и ножами, бросились на замки, зажигали эти мощные твердыни, истребляя всех их обитателей без различия пола и возраста. То была дикая расправа, напоминавшая ужасы, производившиеся варварами в периоды их грозных вторжений в цивилизованные страны. Жак-простак, как насмешливо называли дворяне крестьян, превратился в зверя; в нем проснулись дремавшие до тех пор первобытные, дикие, бесчеловечные инстинкты.
У одного из французских писателей, Проспера Мериме, есть обширное драматическое произведение, необыкновенно ярко и правдиво рисующее восстание французских крестьян, или Жакерию, как называется оно в истории от имени «Жак-простак» (Jacque-bon-homme), соответствующего до известной степени нашему «Иванушка-дурачок», с той разницей, что русское прозвание соответствовало всегда лишь известному типу и никогда не применялось в качестве презрительной клички по отношению ко всему простому народу.
Мы приведем здесь два отрывка. В первом из них рисуются отношения французских феодалов к своим крестьянам, господствовавшие, по крайней мере, в таких областях, которые сделались местом восстания.
Конрад (сын барона д'Апрмона), Боннен (его воспитатель).
Конрад: Расскажи мне какую-нибудь хорошенькую историю из богатырских времен.
Воспитатель: Государь, не угодно ли вам послушать о великом рыцаре Гекторе Троянском или о благородном бароне Фемистокле?
Конрад: Я все это уже знаю. Ведь это тот самый, что отравился потому, что царь персидский хотел его обратить в турецкую веру?
Воспитатель: Именно! Не хотите ли, чтобы я вам рассказал о добром лаконийском царе Ликурге?
Конрад: Ты вечно мне рассказываешь все одно и то же. Я знаю историю царя Ликурга так же хорошо, как и про короля Артура.
Воспитатель: А помните ли вы устав утвержденного им рыцарского ордена?
Конрад: Конечно; орден святой Спарты.
Воспитатель: Что за память в таком нежном возрасте! Поистине, государь, вы знаете больше моего, и скоро мне придется брать у вас уроки. Хотелось ли бы вам быть рыцарем ордена св. Спарты?
Конрад: О, да! Мне в этом ордене нравится то, что когда господские сыновья утаскивали пирожное или какое-нибудь варенье, то их за то не бранили и не отнимали. А потом, как они потешались над рабами! Как бишь их звали?
ло клониться к западу. Рассказчик, утомленный продолжи
тельной работой, куда-то
скрылся. Замок ярко оза
рен красноватыми кос
венными лучами вечер
него солнца. Спустился
подъемный мост, и изпод ворот замка вышло
веселое общество, с вла
дельцем во главе. До сол
нечного захода остава
лось немного времени;
владелец замка со своей
семьей и многими гостя
ми решили воспользо
ваться этим временем
для прогулки по живо
писному берегу реки,
предполагали заняться в
удобном месте и рыбной ловлей. Их сопровождают лица, которые несут необходимые приборы. Красивую картину представляет все это общество, спускающееся с замкового возвышения. Навстречу ему отправилась большая группа крестьян и крестьянок: некоторые из них хотят воспользоваться благоприятным случаем и обратиться к своему господину с просьбами, другие идут посмотреть и послушать. Почти у самого спуска с горы от группы крестьян отделилась красивая, цветущая девушка в сопровождении своей матери, Она обратилась к своему господину с просьбой о дозволении ей вступить в брак с молодым человеком, живущим в другой сеньории, т. е. зависящим от другого господина. Вопрос серьезный, решение которого всецело зависело от господина. Он мог совершенно не разрешить женитьбы, мог поставить какие угодно условия. Ответ господина решал все в тех случаях, когда желающие вступить друг с другом в брак жили в одной и той же деревне или в двух деревнях, принадлежащих одному и тому же господину. Но в данном случае дело усложнялось вопросом о детях, которые родятся от предполагаемого брака: кому будут принадлежать они, которому из господ, господину жениха или господину невесты? Вопрос этот решался различно: большей частью дети делились поровну между господами; если рождался только один ребенок, он становился собственностью господина матери, но в таком случае господин отца получал известную сумму денег; бывало и так, что взамен выдаваемой замуж в другую сеньорию девушки ее господин получал из той сеньории другую девушку. От XII века сохранился интересный документ, имеющий ближайшее отношение к вопросу, интересующему нас. Случилось так, что крепостной одного парижского аббатства (Saint-Magloire) женился на девушке, жившей в одной из королевских деревень. Аббат поднял по поводу этого брака формальный вопрос и заявил, что аббатство не желает терпеть никакого убытка. Чтобы прекратить возникшее дело, король Людовик VII подписал документ, признавший необходимость раздела детей от этого брака между королем и аббатством. В одном хозяйственном инвентаре, относящемся к эпохе крестовых походов, слуги и горничные записаны вперемешку с домашними животными и даже с хозяйственными предметами (вилами и носилками), что прекрасно характеризует взгляд на крепостное право в то время. Нет ничего удивительного, если, при таком взгляде, сеньоры позволяли себе всевозможные и подчас возмутительные поступки с населением принадлежащих им деревень. Девушке, обращавшейся к своему господину с просьбой о разрешении брака, приходилось трепетать не на шутку.
Девушка получила
желаемое разрешение
и, благодарная, с разго
ревшимися от волнения
щеками, пала к ногам
своего господина. Пос
ле этого господин обра
тился к одной из сопро
вождавших его моло
дых особ, наследнице
богатого лена, находя
щегося на его земле, и
сказал ей: «И вам, таdemoiselle Иоланда, следует выйти замуж; я уже предложил вам трех молодых людей, красивых, рослых, сильных, прекрасно владеющих оружием и отличившихся на турнирах; решайтесь скорее, выбирайте любого, и полно плакать! Вам хочется выйти замуж за своего красавчика - знаю, знаю… Он - милый юноша, но слишком хил, слишком деликатен. Он и двух раз в своей жизни не бывал на больших кабаньих или волчьих охотах. Он всегда в залах с дамами, среди ширм, у печей; он не мог бы как следует держать ваш феод, наиболее важный из находящихся на моей земле, а это было бы вредно и для вас, и для меня; я вам - то же, что отец». Опечалили эти слова прекрасную Иоланду, она снова заплакала и, может быть, позавидовала крестьянской девушке, только что получившей разрешение на брак.
От группы отделился и подошел к господину молодой человек, который явился сюда только сегодня. Он научился грамоте и страдает честолюбием; ему хочется сделаться духовным лицом. «Ты - мой человек?» - спрашивает его владелец замка.
«Нет, - отвечает молодой человек, - я владею леном в зависимости от одного буржуа {тут он назвал ближайший город и имя богатого горожанина), он дал свое согласие на то, чтобы я пошел в клирики, но буржуа этот зависит от вас, а потому необходимо ваше согласие».
«Что же? Проэкзаменуйте его, отче!» - обратился господин к находившемуся в его свите замковому капеллану с умным и даже несколько лукавым лицом. Капеллан предложил жаждущему сутаны молодому человеку несколько вопросов и дал удовлетворительный отзыв о его познаниях.
«Так составьте на досуге бумагу, - снова обратился господин к своему капеллану, - я приложу к ней свою печать, а моя жена - свою. Ступай с Богом!» - прибавил он, обращаясь к молодому честолюбцу, сияющему от удовольствия.
Так разрешил сеньор еще несколько просьб и, сопровождаемый блестящим обществом, среди которого слышались шутки и смех и в котором составляла печальное исключение бедная Иоланда, направился через деревню к реке.
В это время парни и девушки принялись за свое любимое занятие - танцы. Точно из земли выросли свои деревенские,
доморощенные музыканты; тут и волынка, и тамбурин, и скрипка. Эти доморощенные музыканты отбивали хлеб у жонглеров, и один из последних сильно негодует на них в своем произведении. Он называет крестьян слепыми, так как они не замечают очевидной разницы между жонглерами и своими «пастухами». «Вокруг них, - говорит он, - теснятся они в большем количестве, чем вокруг бочки спшени-цей, выставленной на продажу; они отвергают менестрелей; они заставляют играть день и ночь тех, у кого больше тамбурин или волынка, кто больше ревет, кто производит больше шума. Набрав себе денег, эти гудочники возвращаются к своей работе, один берется за мотыгу, другой за косу, одни исправляют ров, другие молотят хлеб. Нет, никогда Матерь Божия, окруженная сонмом ангелов, не любила тамбурина: на ее свадьбе тамбурина не было». Не спрашивайте, как играли деревенские музыканты, но впечатление они производили неотразимое. Танцы сопровождались пением. Но не все, конечно, довольствовались перечисленными нами развлечениями. И тогда были люди, которые находили
почти единственное наслаждение в питье и пропивали по праздникам гроши, таким тяжелым трудом добываемые ими в будни. И от этого жизнь их становилась еще безотраднее, еще тяжелее.
Из эпохи Жакерии
Положение французских крестьян стало улучшаться в ХП-ХШ столетиях. Улучшение это было вызвано прежде всего крестовыми походами. Отправляясь в Святую землю на освобождение Св. Гроба, испытывая невольное волнение и под влиянием величия самой цели, и под влиянием представления о далеком и небезопасном пути, феодальные рабовладельцы становились доступнее голосу справедливости и давали своим крестьянам различные льготы, облегчавшие их положение. К тому же побуждало их и естественное желание расположить в свою пользу крестьян, среди которых они оставляли своих жен, своих детей и свое имущество. Наконец, крестьяне стремились толпами в ряды крестоносных ополчений, так как участие в крестовом походе приносило им свободу: нужно было удерживать их от ухода, и феодалы стремились делать это путем различных льгот и уступок. Нуждаясь в деньгах для своих отдаленных предприятий, феодалы продавали даже полную свободу наиболее зажиточным из своих крестьян. Богатое духовенство играло также немалую роль в деле улучшения крестьянского быта: оно выдавало феодалам крупные суммы денег под залог их имений, вступало в управление ими и значительно улучшало положение крестьян, прекрасно понимая, что улучшение это увеличит доходность их имений. Известное влияние на деревни и их обитателей оказывали и французские города, уже пользовавшиеся в ту пору некоторой свободой. Благодаря всему этому французские крестьяне избавились от наиболее тяжелых и возмутительных повинностей, которые раньше лежали на них всей своей тяжестью. В деревнях именно в это время возникли различные классы населения, значительно отличавшиеся друг от друга по своему положению. Начиная именно с этого времени деревни вступают в новые договоры со своими владельцами, которые подписывают особые хартии или кутюмы. Любопытно, что в ряду прав, перечисляемых в этих кутюмах, почти всегда встречается право принимать к себе посторонних крестьян, бежавших от своих владельцев. В XIII столетии французские короли, соединившие в своих руках почти половину Франции, освобождали сельское население от феодального гнета, как раньше освобождали от того же гнета население городов; и в том, и в другом случае ими руководили политические расчеты. Они стали давать права гражданства без различия и жителям городов, и жителям деревень: одним - право действительного гражданства, его получали жители того или другого города, из которых каждый и назывался действительным гражданином (bourgeois reel), другим - личное право гражданства, которое получали жители деревень, приписавшиеся к городу и платившие за это известную подать, - каждое из таких лиц и называлось личным гражданином, или гражданином короля (bourgeois personnel или bourgeois du roi). В начале XIV века французские короли стали освобождать крестьян целыми массами, и примеру их следовали крупные феодальные владельцы. Все, по-видимому, шло к лучшему. Как же объяснить те крестьянские восстания, которые происходили неоднократно в продолжение XIII века и завершились огромным восстанием, относящимся к началу второй половины XIV века и известным в истории под именем Жакерии (la Jacquerie)?
Первой и главной из причин было непомерное количество податей. И прежде всего - сама свобода крестьян покупалась последними дорогой ценой. «Все эти преимущества, - говорит в своей «Истории крестьян во Франции» Leymarie, - приобретались не даром: за них следовало платить новыми податями, которые сильно увеличивали число прежних податей». Среди этих новых поборов, на которые соглашались с радостью из-за уничтожения более тяжелых, более стеснительных прав феодала, были такие, которые, в свою очередь, сделались невыносимыми или, по крайней мере, переносились с нетерпением. Например, свобода брачных союзов была куплена ценой денежной пени; право завещать и наследовать имущество было дано также на известных стеснительных условиях; наследовавший имущество своего отца должен был платить по определенной таксе. Обыкновенно платили натурой: увеличивалось число рабочих дней, посвящавшихся господским интересам, увеличивалось количество снопов, количество шерсти, ягнят, цыплят, приносившихся крестьянами на господский двор.
В 1315 году французский король Людовик X Сварливый (le Hutin, le Querelleur) издал следующий эдикт:
«Так как по естественному праву всякий должен родиться вольным, вследствие же иных порядков и обычаев, которые издревле были введены и хранились по сие время в нашем королевстве, а может быть, и за грехи прежде живших, много нашего простого народа обращено в крепостных и разного рода податных, что крайне нас огорчает, - мы, приемля во внимание, что королевство наше слывет и именуется королевством франков, т. е. свободных людей (franc - вольный, свободный), и желая, чтобы вещь поистине отвечала названию и чтобы состояние людей от нас улучшилось, с наступления нового нашего правления, по определению нашего вер ховного совета, повелели и повелеваем, чтобы вообще по всему королевству, насколько может зависеть от нас и от наших преемников, таковые (крепостные) повинности обращались в льготы и чтобы всем тем, кто по происхождению, либо с давнего времени, или же вновь, вследствие брака либо пребывания в местах, несвободных от повинности, подпали или могли бы подпасть под неволю, была бы дарована свобода на подходящих и выгодных условиях. И чтобы в особенности люди низшего сословия сборщиками, приставами и прочими должностными лицами, кои в прежние времена наряжались по делам о наследстве бездетных рабов или о браках, заключенных без дозволения владельца, не были впредь притесняемы и ради таких дел не терпели убытков, как велось до сего времени к нашему неудовольствию, и дабы прочие господа, имеющие подвластных людей, следуя нашему примеру, возвращали им свободу: мы, вполне полагаясь на верность вашу и испытанное благоразумие*, поручаем вам и повелеваем, согласно содержанию сей грамоты, отправиться в Санлисский округ и подсудные ему места и со всеми, кто будет вас о том просить, договариваться и вступать в такие соглашения, кото-ръши нам было бы дано достаточное вознаграждение за те выгоды, кои от сказанных выше повинностей люгли проистекать для нас и для преемников наших; даруйте им, насколько касается нас и наших преемников, общие и вековечные льготы, как сказано выше и более подробно нами вам изъяснено, объявлено и передано устно. Мы же обещаем чистосердечно от себя и за наших преемников, что утвердим и одобрим, будем соблюдать сами и прикажем соблюдать и хранить все то, что по делам вышесказанным вами будет постановлено и даровано; грамоты же, которые вами будут выдаваемы на наши договоры, сделки и пожалования льгот городам, общинам, поместьям и частным лицам, мы отныне будем утверждать, а также будем выдавать им и свои, в случае, если о том будут просить нас. Повелеваем всем нашим судьям и подданным во всех сих делах оказывать нам повиновение и надлежащее содействие. Дано в Париже, в 3 день июля, в лето от искупления мира 1315».
Эта грамота была дана в то время, когда казна Людовика X истощилась. Вместо того чтобы предоставить самим крестьянам откупаться тогда, когда они будут в состоянии делать это, король, находя, что такое мероприятие не наполнило бы в достаточно скорое время его сокровищницу, обратился к своим комиссарам со следующим указом: «Так как может случиться, что кто-либо, или под влиянием вредного совета, или в силу непонимания, не уразумеет столь великого преимущества и столь великой милости и захочет лучше остаться в жалком состоянии рабства, чем получить свободу, мы повелеваем вам и поручаем собирать с таковых лиц сообразно с размерами их имущества и условиями рабства подати для предстоящей нам войны в таких размерах, какие могут быть допущены как положением, так и имуществами каждого из них, а также какие требуются для нашей войны».
Таким образом настоящая цель, с которой было издано вышеприведенное повеление, обнаруживается вполне, и философское рассуждение о естественных правах людей отпадает само собой. Так поступали и все сеньоры, как светские, так и духовные, одни в большей, другие в меньшей степени: освобождая подвластное им население от одних повинностей, они налагали на них другие. Дело не ограничивалось, впрочем, только уплатой известной суммы или несением известной повинности своему ближайшему сеньору; так как сеньор
зависел, в свою очередь, от сюзерена, то крестьянину за получаемые льготы приходилось платить и тому, и другому. Это может быть подтверждено первым попавшимся примером: граф Монтегю дал освободительную хартию населению местечка Шень (Chaigne), и крестьяне, обитавшие в нем, должны были заплатить 100 фунтов своему сеньору, т. е. графу Монтегю, и 640 фунтов герцогу Бургундскому, сюзерену графа, за его согласие на выдачу упомянутой хартии. То же было и с крестьянами, жившими на монастырских землях. Помимо уплаты известной суммы денег, освободительные грамоты
требовали иногда и соблюдения особенных условий; так, например, аббат монастыря St.-Germain-des-Pres отмечает в данной им хартии следующее оставляемое за ним и его преемниками право над людьми, живущими в их деревнях и получившими различные льготы: «Нашей церкви сохраняется право облагать наших людей податями в те годы, когда король наложит на нас подати, и притом пропорционально той сумме, которую потребуют от нас». Нередко налагался в таких случаях новый оброк, который и получал новое, специальное наименование. «Мы налагаем, - говорит хартия орлеанского капитула, - как бы в отплату за благодеяние свободы, нами
дарованное, главный оброк, заключающийся в том, чтобы с каждой дюжины снопов, которые будут сняты на земле нашей, и даже с каждых одиннадцати снопов, если нельзя собрать более с одного поля, мы имели право получать один сноп, который мы сами выберем и который будет доставляться земледельцем в нашу житницу: этот сноп будет называться "снопом свободы" (le gerbe de Iiberte)». Но эта новая «десятина», как назывались подати, несомые церкви, не исключала прежних. Благодаря этому материальное положение освобождавшихся крестьян было еще гораздо хуисе, чем положение крепостных.
Много бед приносили крестьянам междоусобные войны феодалов, истреблявшие их посевы, разрушавшие их жилн-ща. Эти междоусобные войны породили целый класс разбойников, совершавших нападения на деревни и безнаказанно обижавших и разорявших крестьянское население. Б конце XII века крестьяне, вопреки существующим запрещениям, издававшимся как господами, так и церковными соборами, образовали между собой союз для защиты своих жилищ Я своего имущества от разбойников. Основателем этого союза, этого братства был один плотник. Он объявил, что ему явилась во сне Пресвятая Дева и повелела образовать такое общество, которое защищало бы деревенских жителей. Само общество получило свое название от имени Пресвятой Девы. Но эта мера не могла искоренить зла: члены общества отбивали бродяг и разбойников из одного места, а те быстро переходили на другое и подвергали его разорению.
И вот в среде полуразоренного, недовольного, угнетаемого крестьянства стали появляться проповедники. Проповедники эти резко отличались от других людей: не ели мяса, не пили вина, не брали денег, бродили повсюду босиком и с непокрытыми головами. О прибытии их в ту или иную местность немедленно узнавало все население, и все стремились к ним. С возвышенных мест произносили эти странники свои горячие, но простые, доступные народу речи о его жалкой судьбе, о наступлении новой поры - царства Божия на земле. На них смотрели как на вестников Бога, их речам внимали с восторгом: те речи громко гласили о том, что смутно и медленно зрело в душе каждого из слушателей. И долго, и назойливо звучали в ушах крестьянина эти речи; они западали в его душу, как зерно в разрыхленную, подготовленную для его восприятия землю. Они нарушали спокойствие его сна. И в своих сновидениях крестьянин видел эти исхудалые, загорелые лица с ярко горящими очами, с длинными волосами В бородами. Феодальные владельцы посылали своих оруженосцев и воинов за этими проповедниками, преследовали их, но те быстро скрывались в другие места и уводили за собой новых учеников; единственный крестьянский сын, надежда своих родителей, бросал отчий дом и шел за провозвестниками зари новой жизни, каковыми считали их крестьяне. Проповедники уходили, пропадал и сам след их, но посеянные ими семена давали всходы. В разных частях Франции возникли новые, на этот раз воинственные союзы; во главе их становились новые, еще более фанатичные, жестокие проповедники. Союзницей их была и непросвещенность народной массы.
Неоднократно поднимавшиеся в XIII веке крестьянские восстания не улучшали положения деревенских обитателей, а, напротив, ухудшали его. Подавляемые с большой жестокостью, они влекли за собой новые тяжести. Один французский исследователь сравнивает эти восстания с мимолетными бурями, после которых народные волны утихали. Настоящая, грозная буря разразилась уже в XIV веке, когда к прежним
невзгодам присоединились бедствия Столетней войны. Ей предшествовали волнения, происходившие в среде городского сословия. Зажиточные французские горожане, добившиеся независимости и самоуправления, делали неоднократные попытки изменить существовавший в то время государственный строй. Генеральные штаты (etats ge'ne'raux), созванные в 1355 году, набросали проект государственного устройства, утвержденный самим королем. Законодательная власть была разделена между королем и особым советом из девяти членов, в состав которого входили представители от трех сословий и который должен был сделаться постоянным учреждением; кроме того, по-прежнему должны были собираться сословные представители в сроки, ими же определяемые; подать налагалась без всяких изъятий на все сословия; представители Генеральных штатов должны были наблюдать за всеми финансовыми действиями правительства; учреждалось народное войско, в состав которого входил каждый, вооружаясь сообразно со своим положением; уничтожались исключительные, особенные суды; отменялись исключительные торговые права и т. п. Но еще большее движение произошло в следующем, 1356 году. Это был несчастный для Франции год, когда была проиграна битва при Пуатье, а король попался в плен к англичанам, когда французская знать обнаружила свою полную несостоятельность, обратившись в позорное бегство, несмотря на свое количественное превосходство над врагом. Девятнадцатилетний сын короля, в числе первых спасшийся бегством с поля сражения, созвал Генеральные штаты. Последние, состоявшие наполовину из представителей городского сословия, объявили свое собрание высшим государственным учреждением. Скоро дворянство и духовенство отшатнулось от городских представителей, но последние, не смущаясь, продолжали заседать в Париже, развивая общие положения, изменяя некоторые подробности, выработанные штатами предыдущего года. Во главе их стал парижский городской голова Этьен Марсель. Ближайшим помощником его был лаонский епископ Роберт Лекок (le Coq). Дело не ограничилось на этот раз только проектами и реформами; возмущая письмами население других городов, парижские горожане прибегли к насилиям.
Знать была возмущена поступками городских представителей. Один из недовольных умолял принца-правителя на коленях, чтобы он уничтожил бунтовщиков; принц, до того времени колебавшийся, согласился на тесное соединение с дворянством. Последствием этого раздвоения была гражданская война. Париж был в руках Марселя. Последний укрепил его и сражался против приверженцев принца, как против врагов страны. В это-то самое время и поднялись крестьяне, в 1358 г.
Впервые обнаружилось восстание 21 мая в области Иль-де-Франс и, как страшный пожар, раскинулось на всем пространстве между Сеной и Уазой. Крестьянские банды, вооруженные палками и ножами, бросились на замки, зажигали эти мощные твердыни, истребляя всех их обитателей без различия пола и возраста. То была дикая расправа, напоминавшая ужасы, производившиеся варварами в периоды их грозных вторжений в цивилизованные страны. Жак-простак, как насмешливо называли дворяне крестьян, превратился в зверя; в нем проснулись дремавшие до тех пор первобытные, дикие, бесчеловечные инстинкты.
У одного из французских писателей, Проспера Мериме, есть обширное драматическое произведение, необыкновенно ярко и правдиво рисующее восстание французских крестьян, или Жакерию, как называется оно в истории от имени «Жак-простак» (Jacque-bon-homme), соответствующего до известной степени нашему «Иванушка-дурачок», с той разницей, что русское прозвание соответствовало всегда лишь известному типу и никогда не применялось в качестве презрительной клички по отношению ко всему простому народу.
Мы приведем здесь два отрывка. В первом из них рисуются отношения французских феодалов к своим крестьянам, господствовавшие, по крайней мере, в таких областях, которые сделались местом восстания.
Конрад (сын барона д'Апрмона), Боннен (его воспитатель).
Конрад: Расскажи мне какую-нибудь хорошенькую историю из богатырских времен.
Воспитатель: Государь, не угодно ли вам послушать о великом рыцаре Гекторе Троянском или о благородном бароне Фемистокле?
Конрад: Я все это уже знаю. Ведь это тот самый, что отравился потому, что царь персидский хотел его обратить в турецкую веру?
Воспитатель: Именно! Не хотите ли, чтобы я вам рассказал о добром лаконийском царе Ликурге?
Конрад: Ты вечно мне рассказываешь все одно и то же. Я знаю историю царя Ликурга так же хорошо, как и про короля Артура.
Воспитатель: А помните ли вы устав утвержденного им рыцарского ордена?
Конрад: Конечно; орден святой Спарты.
Воспитатель: Что за память в таком нежном возрасте! Поистине, государь, вы знаете больше моего, и скоро мне придется брать у вас уроки. Хотелось ли бы вам быть рыцарем ордена св. Спарты?
Конрад: О, да! Мне в этом ордене нравится то, что когда господские сыновья утаскивали пирожное или какое-нибудь варенье, то их за то не бранили и не отнимали. А потом, как они потешались над рабами! Как бишь их звали?