Страница:
Наискось от собора стоят торговые ряды, выстроенные из камня. Днем здесь толкотня и оживленные речи. Городские весы, теперь спокойные, непрерывно действуют днем.
Мы проходим через площадь, освещенную луной; с нами движутся и наши тени.
Мы покинули городскую площадь и снова пошли бродить по извилистым улицам города. Главных улиц четыре: они в форме креста расходятся от площади по направлению к четырем сторонам горизонта. Эти четыре улицы ведут к четырем городским воротам, каждая из них пересекается другими, второстепенными улицами. Городские обыватели, занимающиеся одним и тем же делом, селятся на одной и той же
улице. Благодаря этому возникли характерные для средневековья названия улиц: Кузнечная, Булочная, Кожевенная и т. п. Были улицы с названиями сословного характера, как, например, Рыцарская, Поповская. Было в обычае давать улицам названия, указывающие на ту или другую народность: в Любеке - Английская улица, в Люнебурге - Славянская, почти везде - Жидовские улицы. Б Бреславле целый квартал назывался Русским, так как в нем останавливались купцы, наезжавшие из Руси и Польши.
Таким образом, мы познакомились немного с внешним видом средневекового города, Перед нами только абрис, только фон. Чтобы представить себе полную картину, чтобы переноситься воображением в любое время в средневековый го-род, следует посмотреть на него яри блеске солнца, при дневной суете, следует присмотреться к населению его, пережить с ним и горе, и радость, и праздники, и будничные дни. Тогда на этом общем фоне нарисуется перед нами отчетливая и верная картина средневекового города.
Город пробудился
Так пропели ночные стражи и тяжелой поступью направились к своим жилищам. Прохладно. С каждой минутой светает сильнее и сильнее. Поле, лес, река, городские стены, постройки облекаются в свои обычные цвета. Бот зазвучали рога со стенных башен, с колоколен - колокола. «Звук колоколов мил сердцу горожанина, - говорит один немецкий исследователь, - колокол звучит для него всю жизнь, как звучал для его предков. Внизу непрерывно меняется суета людская, а с высоты постоянно взывает к людям один и тот же голос, горячо беседуя с ними высоким тоном или медленно раскачиваясь и потрясая их слух низкими тонами». Горожанин считал свои колокола чуть ли не живыми существами, он склонен был приписывать им таинственную жизнь, давал им имена людей (например, Анна, Сусанна и др.).
Скоро город начал пробуждаться. Свежий утренний воздух огласился звуками пастушьих рогов. Радостно и шумно выбегают на улицы города домашние животные: коровы, свиньи, особенно много последних. Бее это направляется по узким и извилистым улицам к городским воротам, чтобы провести целый день в цветущей окрестности города.
Но село и тогда пробуждалось раньше города. В последнем еще звучала простая мелодия ночных стражей, а сельские обитатели уже потянулись с различных сторон к городу. И теперь перед воротами его остановились длинные вереницы телег и повозок с деревенскими произведениями. Хотя горожане еще не бросили совершенно сельского хозяйства, но заметный прирост населения и увлечение его промышленностью обрабатывающей и торговлей заставляли их нуждаться в селе. И вот представители деревни столпились перед городскими воротами: тут и неуклюжий крестьянин в поярковой шляпе, и цветущая здоровьем крестьянская девушка с заплетенными косами. Чего тут нет? У девушек на головах и в руках кувшины с молоком, корзины с яйцами и маслом, с курами и голубями. Несколько крестьян пригнали на продажу свой скот. Резко кричит нагруженный чем-то осел. На повозках зелень, зерно, рыба, дичь. За ними целая вереница возов с дровами. Городские чиновники уже здесь: они должны следить за тем, чтобы товар, привезенный поселянами, не скупался перекупщиками; вместе с тем они тщательно осматривают все привезенное.
Если обнаруживался какой-либо обман, совершивший его наказывался здесь же немедленно. Наказание состояло главным образом в уничтожении товара, найденного недоброкачественным. Так, например, худое вино, худое пиво выливались на дорогу- Но, сверх этого, в некоторых случаях подвергалась наказанию и сама личность обманщика. Дурной хлеб уничтожали, а с хлебником поступали весьма сурово: его кидали в реку. На стуле, под навесом, уселся сборщик пошлин. Около него - стол. Левой рукой сборщик держит кожаный мешок, а правой складывает в него поступающие сборы: плату за проезд в ворота и пошлину с товара. Один из возов, покрытый полотном и запряженный несколькими лошадьми, подъехал к городу в сопровождении вооруженных всадников, нанятых у какого-нибудь землевладельца для защиты товара от всяких посягательств со стороны нечестных людей. Из городских ворот выехал со своими работниками богатьш горожанин, давно уже поджидавший заказанный им товар. Бот он весело направляется к вооруженному отряду, расплачивается с ним, и воз медленно вкатывается в городские ворота. Сколько суматохи, сколько шуму! Навстречу въезжающим в город попадаются телеги и повозки с товарами, отправляемыми за черту города, попадаются кое-какие горожане, еще не бросившие сельского труда: с лошадью и плугом выезжают они на соседнюю пашню.
Город все больше и больше просыпается. Со всех сторон спешат к колодцам девушки с кувшинами и ведрами. Весельем и свежестью дышат их лица, далеко разносится их громкий смех, их разговор. Другие девушки вынесли из домов корыта, лохани и бодро принялись за стирку перед домами, на открытом воздухе. Более грубые вещи стираются в щелоке, более тонкие - в мыльной воде; некоторые усердно работают колотушками. Выстиранное белье они набрасывают на жерди; озаренное яркими солнечными лучами, оно сверкает ослепительной белизной и колеблется под дуновеньем утреннего ветерка. Тот же утренний ветерок подхватывает и уносит далее простые мелодии их песен. Вот проходит мимо целая толпа рабочих с лопатами, топорами, молотами и другими инструментами. Их шутки вызывают бойкие ответы со стороны работниц. Из соседнего дома вышел сапожник и поместился со своей дратвой тут лее на улице, перед домом; на противоположной стороне, не обращая никакого внимания на прохожих, усердно работает своим молотом кузнец; там оружейник возится с рыцарскими доспехами, сверкающими под лучами солнца… Окно его рабочего помещения открыто настежь. Снаружи примыкает к нему широкий подоконник; на нем возвышается манекен вооруженного рыцаря и разложены некоторые части рыцарского вооружения. Оружейник поместился у окна внутри мастерской и, кажется, позабыл все на свете для своей работы. Булочник вынес свои товары из магазина и разложил их на столе, поставленном у самых дверей, а над дверьми красуется увенчанный короной крендель; его поддерживают два льва, у каждого из них по мечу в лапе. Булочник, впрочем, далеко не представляет исключения. Обычай выставлять свои товары за дверьми лавок, на самой улице, был очень распространен среди торговцев средневекового города. С этой целью у очень многих лавок устроены навесы над частью улицы, прилегающей к лавке. Эти навесы достигают своей цели, т. е. защищают разложенные под ними товары от дождя, но в то же время отнимают довольно много дневного света. Если рабочие не могут вынести на улицу предмет, над которым они работают, все же шум от их работы разносится по улице, так как они работают
при открытых дверях и оружейник (со старинной миниатюры). окнах, даже у самых
окон. Таким образом, над средневековым городом носится своеобразный гул от работы на открытом воздухе. В этом отношении средневековый город можно смело сравнить с городами Востока. Рабочий шум, работа на улице или почти что на улице вызывают подобное сравнение. Вот открыто окно в мастерской портного, и все перед вами как на ладони. На самом подоконнике поместились два ученика и погрузились в свою работу. В углублении виднеется закройщик, сосредоточенно работающий своими ножницами. На полу - лоскутки и обрезки, кое-где висят или куски материи, или уже готовые
вещи. У стены манекен. Всмотревшись хоть немного в двигающуюся по улицам толпу, мы сейчас же заметим, что почти все движутся в одном направлении, а именно - к городской площади. Последуем за ними. На ратуше выкинут красный флаг. Торг открыт. Сюда приезжают в повозках, верхом, но пешеходы решительно преобладают. Кроме городского населения среди посетителей торга немало пришлого люда: заезжих рыцарей прибывших за покупками из окрестных монастырей, иногородних купцов, приехавших сюда за крупными покупками. По рядам, торгующим мясом, рыбой, зеленью, хлебом и пряностями, ходят в сопровождении своих прислуг городские хозяйки. Их цветные платья сразу бросаются в глаза. Они довольно плотно облегают тело, снабжены длиннейшими рукавами и большими шлейфами. Пояс располагается совершен-
но свободно и служит скорее украшением, чем необходимостью. У каждой из дам висит сбоку кожаная сумочка. Головы их покрыты самыми разнообразными уборами: тут встречаются и чепцы разных фасонов, и некоторое подобие восточной чалмы и нашего кокошника, и рогатые шляпы. У девушек головы не покрыты, переплетенные лентами косы или пущены вдоль спины, или свернуты на голове. Здесь к слову сказать, что за дамскими костюмами и уборами зорко наблюдает городской совет. Не удивляйтесь поэтому, если какая-нибудь из дам будет подхвачена особыми наблюдателями, играющими роль нашей полиции, и отведена в ратушу. При таком отношении городского совета, при упорстве многих дам, наконец, при грубости тогдашних нравов это явление не представляло собой чего-нибудь необыкновенного. Даму, обратившую на себя внимание, положим, особенно длинным шлейфом, буквально волокли в ратушу, чтобы сравнить ее шлейф со шлейфом выставленной там модели. Виновные в нарушении установленного правила подвергались известному штрафу. Но против излишеств дамского наряда восставали не одни городские советники. Нередко появлялся в данной местности какой-либо монах-проповедник и в резких выражениях нападал на эти излишества. Подобные проповедники особенно любили посещать средневековые города. Их можно смело отнести к тем особенностям, которые прекрасно характеризуют средневековый город. Вот почему я и остановлю на некоторое время ваше внимание на рассказе одного современника о монахе-проповеднике.
«В 1428 году во Фландрии и ближайших к ней местностях (мы опускаем здесь их перечисление) пользовался громадным успехом кармелит-проповедник родом из Бретани, именем Фома Куэтт. Во всех хороших городах и других местах, где он желал проповедовать, дворяне, бюргеры и другие достойные уважения особы устраивали для него на красивейших площадях большие эстрады и покрывали их богатейшими коврами, какие только могли отыскать. На эстраде устанавливали алтарь. Здесь он служил мессу со своими учениками, которые следовали за ним всюду, куда бы он ни отправлялся. Он ездил верхом на небольшом муле. По окончании мессы он говорил с эстрады свои длинные проповеди и порицал пороки и грехи каждого. Особенно сильно порицал он и бранил дам знатного и незнатного происхождения, которые носили на своих головах высокие уборы и другие пустые украшения, как делают обыкновенно благородные дамы в названных местностях. Ни одна из этих дам не осмеливалась появиться в его присутствии в своем головном уборе. Когда же он замечал таковую, он напускал на нее ребятишек, заставляя кричать их: «Долой колпак!» Если нее дама удалялясь, ребятишки продолжали свои крики, бежали за дамой и старались сорвать с нее шляпу. Вследствие подобных криков и поступков в очень многих местах происходили большие беспорядки и столкновения между теми, кто кричал «долой колпак», и слугами преследуемых дам и барышень. Несмотря на это, упомянутый брат Фома продолжал свое дело и до тех пор проклинал их, пока дамы, носившие высокие шляпы, не стали приходить на его проповеди в простых головных уборах и чепцах, какие носят женщины из рабочего класса и вообще бедные женщины из простонародья. Большинство из них, стыдясь оскорблений, которые им приходилось слышать, совсем оставили свои высокие головные уборы и надели другие, похожие на уборы бегинок. (О бегинках см. ниже, в этом же очерке.) Некоторое время благопристойность не нарушалась. Впрочем, дамы поступили так, как поступают улитки, которые, заслышав прохожего, запрятывают свои рожки, но, не слыша более ничего, снова выставляют их наружу. Как только проповедник уда-
лился из страны, они позабыли его учение и снова принялись за свои старые уборы и даже стали носить уборы больших размеров, чем носили раньше».
Монахи-проповедники были самым обыкновенным явлением на площади средневекового города. Взобравшись на камень или первое попавшееся возвышение, странствующий монах собирал вокруг себя большую толпу народа и начинал говорить. Говорил он и против жидов, и против роскоши, и против излишеств дамского костюма, порицал снисходительность судей и прегрешения ратманов. Все это говорилось в таком месте, где собиралось особенно много народа, как, например, на ярмарочной площади. Подвернись во время такой проповеди какой-нибудь еврей под руку, разгоряченная толпа, конечно, не поцеремонится с ним. Да еврей и бывал здесь под рукой. Физиономия, сама фигура, желтая полоса на костюме и остроконечная рогатая шляпа - все это выдавало его. Уже свыкнувшись с обычаями горожан, научившись по самым незначительным для постороннего глаза приметам узнавать настроение толпы, злополучный сын Израиля заблаговременно скрывался. Но толпа способна на самые дикие движения, и бывало, что проповедь забредшего в город монаха приводила к страшному погрому, жертвами которого, конечно, становились не одни только евреи.
Но посмотрите, что это за процессия проходит в стороне через площадь? На этот раз кого-то изгоняют из города? Да, изгоняют - прокаженных. Их несколько человек. Они только что отстояли мессу в соборе. С ними идет священник в облачении, с крестом в руке. Он раздал им освященное платье, обувь, сосуд для питья, корзину для пищи и трещотки, звуком которых они должны будут отгонять всех приближающихся к ним. Больница для прокаженных, устроенная за городской чертой, не примет этих несчастных: она полна. Им придется поселиться за городом в поле, в одинокой хижине. Здесь пропоют заупокойные молитвы, на покрытые головы несчастных посыплют земли, а перед расставаньем священник скажет им единственное слово утешения: «Наши молитвы и милостыня будут с вами». И дверь их хижины закроется, как крышка гроба. Временами они будут выходить из своей могилы, но непосредственное общение их с остальным человечеством порвано окончательно: они умерли для него. Перед хижиной их одинокой поставится деревянный крест… Посмотрите, как все сторонятся их!
Среди лиц, сопутствующих изгоняемым из городских пределов прокаженным, обращают на себя наше внимание несколько женщин. Это бегинки. Они одеты в ниспадающие до самой земли темно-серые платья, с их голов ниспадают белые покрывала, в их руках четки бесконечной длины. Вы приняли бы их за монахинь, но они не составляли монашеского ордена и не жили в монастырях. Правда, они отреклись от мира, жили подаянием, прося хлеба ради Бога {«Brot durch unsem Herr Gott»), но главной целью их жизни была не молитва; они отрекались только от мирских удовольствий, от светской жизни, от жизни среди себе подобных, но не порывали совершенно связей с ними. Они служили великой цели - помогать страждущему человечеству, облегчать людские немощи. Они селились обыкновенно по две-три в небольших домиках с крестами над дверьми. Эти домики так и назывались «Божьими домами» (Gotteshauser). Обитательницы же их, кроме имени бегинок, носили еще прозвище «духовных сестер» (Seelschwestern). В нашем городе их до 40 человек. Без них трудно представить себе средневековую улицу или площадь. Но кого только нет на этой площади? Вот прогуливаются дворяне-щеголи. Движенья их, несомненно, стесняются необыкновенно узким платьем. На них все в обтяжку. Полукафтанье надевается через голову, да и то с трудом. На ногах сапоги ярких цветов с длиннейшими и узенькими носками. (См. рисунок на др. странице.) Но всего более удивляет нас чрезвычайная пестрота костюмов. Она доходит даже до безобразия: так, одна половина платья делается из материи одного цвета, другая - из другой. Вырезные зубчики по краю полукафтанья, навешенные у некоторых щеголей бубенчики, золотые, серебряные и медные цепи на шеях, украшенные алмазами, яхонтами, гранатами, бирюзой, - вот что невольно запоминается нами при более внимательном рассматривании. У каждого сбоку свешивается меч, голова украшена или небольшой шляпой с пером, или чем-то вроде капюшона. У некоторых накинуты короткие плащи. Но взгляните еще на этого субъекта! Одна нога у него голубая, другая красная, довольно низко расположился толстый, обитый металлическими пластинками пояс, а красное полукафтанье снабжено необыкновенно широкими рукавами, которые сразу суживаются у кисти руки, так что совершенно обхватывают ее. Полную противоположность этому господину представляет прогуливающийся по площади ученый; его длинное, широкое,
ниспадающее до полу и даже волочащееся сзади платье голубого цвета с длиннейшими, подбитыми мехом рукавами напоминает наши священнические рясы. На плечах его - металлическая цепь, к которой привешены бубенчики. Важно двигаются почтенные бюргеры в своих широких, ниспадающих до колен кафтанах коричневого, черного, темно-красного и других скромных цветов. Чтобы получить более верное, более отчетливое представление об уличной жизни в средние века, остановим свое внимание на двух-трех типах. Резко выделяется из уличной толпы пилигрим или странник, посещающий святые места. На нем полотняные шаровары, широкий опоясанный кафтан, на груди и широкополой шляпе нанизаны раковинки, в руке - длинный посох, сбоку - сума и переплетенная ремнями фляжка. От всей фигуры его веет каким-то спокойствием и смирением: так и ждешь, что он присядет на какой-либо лавочке, прислонит к стене свой страннический посох и начнет свою простую и несколько монотонную речь о виденном и слышанном. Гремя колокольчиками, которыми обвешаны их пестрые узкие костюмы, прошли фокусники с акробатами и скрылись в толпе. Впрочем, порой потешает публику и этот странствующий по городам и селам монах в сильно поношенной темной рясе, опоясанной веревкой. Здесь он потешит, посмешит своих случайных слушателей, там продаст какую-либо реликвию, разумеется, ненастоящую, в другом месте объявит, что ему известны скрытые клады. Недавно он показывал на этой же площади ящик со змеями, которые слушались его, прыгали и танцевали. Теперь он с самым серьезным видом прописывает своему собеседнику, конечно, за плату, сомнительный рецепт от зубной боли. А вот и настоящий шарлатан. Ему предшествует слуга и выкрикивает во всеуслышанье его достоинства и знания… Но посмотрите на этих молодых людей, которые, очевидно, только что явились в наш город и никогда в нем раньше не бывали! Они выдают себя своим любопытством и крайне рассеянным видом. Это странствующие ученики. Что же это такое? Откуда взялись они? Между школами, основавшимися почти во всех городах в ту пору, к которой относится наш очерк, некоторые приобрели особенную славу. Бывало и так, что в одной школе, в одном городе особенно хорошо преподавался один предмет, в другом - другой. Отсюда и возникли странствующие ученики. Они, так сказать, блуждали из города в город, блуждали в поисках знания. Послушают, поучатся здесь, пойдут в другое место. Известное число таких странствующих учеников находили, наконец, искомое, избирали себе предмет, селились в известном месте, серьезно отдавались науке и потом возвращались домой уже в качестве ученых. Но так благополучно кончали далеко не все. Многие из них просто погибали жертвами лишений и излишеств. Они жили подаянием от знатных людей, получали от них одежду и деньги. «Пусть знатные люди, - говорится в одной из песенок, распевавшихся ими, - дают и подарки знатные; золото, одежды и тому подобное…»
Получив деньги, они живо проматывали их и начинали терпеть нужду в самом необходимом. Многие старились в постоянных переходах с места на место, вели крайне беспорядочную жизнь, пополняя собой толпы так называемых «вакхантов» («ва-гантов». - IIpiLit. ред.), бесшабашных людей, готовых на всякое бесчинство, на всякое дурное дело. Эти люди отличались своей дерзостью, как и вообще нищие и нищенки. Нищие составляли целые отряды, требовали себе подаяний, а чтобы разжалобить народ, притворялись больными, калеками, вызьшали приемом различных трав сыпь на теле и прибегали к другим уловкам того же рода. Нечего прибавлять вам, что среди нищей братии находилось немало и действительных калек, действительно больных, несчастных людей, имевших законное, но тяжелое право рассчитывать на милосердие людей имущих и здоровых.
Но торговля подходит к концу. Скоро снимут с башни красный фонарь, скоро торг прекратится. Телеги, привезшие товары в город, покатят из него пустые. За ними потянутся возы, погруженные городскими товарами. Площадь опустеет. Сегодня ратманы будут довольны. Торг прошел сравнительно спокойно: только один человек ранен, да поймано несколько воришек. Бывает дело куда хуже.
Прежде чем покинуть площадь, заглянем еще в аптеку, откуда, только что вынесли раненого. Это комната со столом посередине и полками вдоль стен. На полках - банки с различными медикаментами. Если бы нам удалось заглянуть в опись предметов, находящихся в аптеке, мы нашли бы там удивительные вещи, как, например, драгоценные металлы и жемчуг, истолченные в порошок, засушенных жаб, волчье сердце, волчью печень, человеческие черепа, кости мумии. В XIV-XV вв. аптеки находились под наблюдением назначенных для этой цели врачей. Однако это нисколько не мешало аптекарям приготовлять, кроме лекарств, и различные кондитерские изделия.
Оставим площадь, пройдемся еще по городским улицам, обратим внимание на некоторые явления, странные на наш взгляд, но считавшиеся самыми обыкновенными. Вот послушайте хоть этого человека; он, очевидно, спешит и что-то выкрикивает на ходу. Это один из служителей, состоящих при
банях. Он кричит во всеуслышание, что вода горяча, что все готово, и приглашает желающих пожаловать в баню. В другом месте мы встречаемся с мальчиком, который громким
голосом восхваляет вина своего хозяина. Да и сам хозяин, стоя за дверьми лавки, зазывает прохожих и дает самую лестную аттестацию своему товару. Последний обычай, впрочем, сохранился еще и у нас. Но то, на что я укажу вам сейчас, в самом деле оригинально. Один из мелких виноторговцев, не слишком-то полагаясь на словесную рекомендацию, выкатил на улицу винную бочку, установил ее, расставил кругом табуреты, принес кружки, открыл втулку… и что же думаете вы? Взгляните: прохожие облепили бочку, как мухи кусок сахару. Тут и мужчины, и женщины, и родители, и дети; одним словом, на улице составилась маленькая попойка. Городской совет запрещает это, но что поделаешь с ними? Советы других городов, видя полную невозможность уничтожить этот обычай, разрешили городским обьшателям следовать ему не более трех раз в году, в установленные для этого сроки - в дни св. Михаила, св. Мартина и св. Галла. Представьте себе, что происходит на улицах в эти дни! Стоят, сидят, лежат на улицах, пьют вино и веселятся. Впрочем, нечего удивляться тому, что простой обыватель так падок до вина, посмотрите повыше - на графов, епископов, аббатов, ратманов… Пристрастие к вину тонко осмеивалось в средневековых латинских стихотворениях. Вот как восхваляется вино, и притом преимущественно вино, продаваемое в тавернах (в погребках): «Бокалами зажигается лампада души; сердце, напоенное нектаром, улетает ввысь: для меня вино, продаваемое в таверне, имеет более приятный аромат, чем то (вино), которое эконом епископа смешивает для него с водой».
Но размышление наше прерывает звонкоголосый парень, который шествует посреди улицы и торжественно провозглашает… что бы такое?., что в доме такого-то бюргера {следует полное имя его) «сварено пиво». Как радостно звучит его голос! Рассказывают, что император Рудольф, посетивший Эр-фурт, сидел как-то утром у открытого окна занятого им дома и медленно попивал тамошнее пиво.
Кажется, что и мертвецов-то подымут из могил, но…
Денницы тихий глас, для юного дыханья, Ни крики петуха, ни звучный гул рогов, Ни ранней ласточки на кровле щебетанье - Ничто не вызовет почивших из гробов!*
Солнце зашло. Ночь опускает свой темный покров над средневековым городом, веет снотворными чарами. Прозвучали трубы со сторожевых башен, загремели своими цепями тяжелые подъемные мосты, прозвонил в первый, во второй, в третий раз вечерний колокол. Горожане, расположившиеся у своих домов на улице подышать вечерней прохладой, побеседовать друг с другом, вошли в свои жилища. Темно. Запоздалый путник пробирается к своему дому с фонарем в руке. Откуда-то доносится пение:
Господу Богу воздайте хвалу, Слава и честь подобает Ему…
Городской совет
Гордо поднимается к небу своими заостренными башенками и кровельными выступами городская ратуша. За высокими колоннами, пробегающими по всему зданию от основания до самого верха и даже превышающими всю постройку своими остроконечными башенками, приютился лицевой фасад ратуши с каменными узорами, с высокими окнами, украшенными богатой резьбой. Как ни велики ворота, устроенные с этой стороны, они совершенно подавляются всей массой здания; они ведут в обширные помещения, где во время ярмарки выставляются товары, в погреба, в кладовые, в темницы. Главный же вход помещается в особой пристройке, несколько отступающей от площади лицевого фасада. Но от такого положения вход в ратушу не только ничего не теряет, но далее выигрывает, так как к нему ведет высокая каменная лестница. Придавая известное величие входу, эта лестница нисколько не нарушает стройности и цельности лицевого фасада. За пристройкой, как бы прижавшейся к главному зданию, возвышается незатейливая башня с остроконечной кровлей: она примыкает к одному из задних углов ратуши. Здесь висит набатный колокол, отсюда башенный сторож смотрит за местностью, подлежащей его охране.
Мы проходим через площадь, освещенную луной; с нами движутся и наши тени.
Мы покинули городскую площадь и снова пошли бродить по извилистым улицам города. Главных улиц четыре: они в форме креста расходятся от площади по направлению к четырем сторонам горизонта. Эти четыре улицы ведут к четырем городским воротам, каждая из них пересекается другими, второстепенными улицами. Городские обыватели, занимающиеся одним и тем же делом, селятся на одной и той же
улице. Благодаря этому возникли характерные для средневековья названия улиц: Кузнечная, Булочная, Кожевенная и т. п. Были улицы с названиями сословного характера, как, например, Рыцарская, Поповская. Было в обычае давать улицам названия, указывающие на ту или другую народность: в Любеке - Английская улица, в Люнебурге - Славянская, почти везде - Жидовские улицы. Б Бреславле целый квартал назывался Русским, так как в нем останавливались купцы, наезжавшие из Руси и Польши.
Таким образом, мы познакомились немного с внешним видом средневекового города, Перед нами только абрис, только фон. Чтобы представить себе полную картину, чтобы переноситься воображением в любое время в средневековый го-род, следует посмотреть на него яри блеске солнца, при дневной суете, следует присмотреться к населению его, пережить с ним и горе, и радость, и праздники, и будничные дни. Тогда на этом общем фоне нарисуется перед нами отчетливая и верная картина средневекового города.
Город пробудился
Так пропели ночные стражи и тяжелой поступью направились к своим жилищам. Прохладно. С каждой минутой светает сильнее и сильнее. Поле, лес, река, городские стены, постройки облекаются в свои обычные цвета. Бот зазвучали рога со стенных башен, с колоколен - колокола. «Звук колоколов мил сердцу горожанина, - говорит один немецкий исследователь, - колокол звучит для него всю жизнь, как звучал для его предков. Внизу непрерывно меняется суета людская, а с высоты постоянно взывает к людям один и тот же голос, горячо беседуя с ними высоким тоном или медленно раскачиваясь и потрясая их слух низкими тонами». Горожанин считал свои колокола чуть ли не живыми существами, он склонен был приписывать им таинственную жизнь, давал им имена людей (например, Анна, Сусанна и др.).
Скоро город начал пробуждаться. Свежий утренний воздух огласился звуками пастушьих рогов. Радостно и шумно выбегают на улицы города домашние животные: коровы, свиньи, особенно много последних. Бее это направляется по узким и извилистым улицам к городским воротам, чтобы провести целый день в цветущей окрестности города.
Но село и тогда пробуждалось раньше города. В последнем еще звучала простая мелодия ночных стражей, а сельские обитатели уже потянулись с различных сторон к городу. И теперь перед воротами его остановились длинные вереницы телег и повозок с деревенскими произведениями. Хотя горожане еще не бросили совершенно сельского хозяйства, но заметный прирост населения и увлечение его промышленностью обрабатывающей и торговлей заставляли их нуждаться в селе. И вот представители деревни столпились перед городскими воротами: тут и неуклюжий крестьянин в поярковой шляпе, и цветущая здоровьем крестьянская девушка с заплетенными косами. Чего тут нет? У девушек на головах и в руках кувшины с молоком, корзины с яйцами и маслом, с курами и голубями. Несколько крестьян пригнали на продажу свой скот. Резко кричит нагруженный чем-то осел. На повозках зелень, зерно, рыба, дичь. За ними целая вереница возов с дровами. Городские чиновники уже здесь: они должны следить за тем, чтобы товар, привезенный поселянами, не скупался перекупщиками; вместе с тем они тщательно осматривают все привезенное.
Если обнаруживался какой-либо обман, совершивший его наказывался здесь же немедленно. Наказание состояло главным образом в уничтожении товара, найденного недоброкачественным. Так, например, худое вино, худое пиво выливались на дорогу- Но, сверх этого, в некоторых случаях подвергалась наказанию и сама личность обманщика. Дурной хлеб уничтожали, а с хлебником поступали весьма сурово: его кидали в реку. На стуле, под навесом, уселся сборщик пошлин. Около него - стол. Левой рукой сборщик держит кожаный мешок, а правой складывает в него поступающие сборы: плату за проезд в ворота и пошлину с товара. Один из возов, покрытый полотном и запряженный несколькими лошадьми, подъехал к городу в сопровождении вооруженных всадников, нанятых у какого-нибудь землевладельца для защиты товара от всяких посягательств со стороны нечестных людей. Из городских ворот выехал со своими работниками богатьш горожанин, давно уже поджидавший заказанный им товар. Бот он весело направляется к вооруженному отряду, расплачивается с ним, и воз медленно вкатывается в городские ворота. Сколько суматохи, сколько шуму! Навстречу въезжающим в город попадаются телеги и повозки с товарами, отправляемыми за черту города, попадаются кое-какие горожане, еще не бросившие сельского труда: с лошадью и плугом выезжают они на соседнюю пашню.
Город все больше и больше просыпается. Со всех сторон спешат к колодцам девушки с кувшинами и ведрами. Весельем и свежестью дышат их лица, далеко разносится их громкий смех, их разговор. Другие девушки вынесли из домов корыта, лохани и бодро принялись за стирку перед домами, на открытом воздухе. Более грубые вещи стираются в щелоке, более тонкие - в мыльной воде; некоторые усердно работают колотушками. Выстиранное белье они набрасывают на жерди; озаренное яркими солнечными лучами, оно сверкает ослепительной белизной и колеблется под дуновеньем утреннего ветерка. Тот же утренний ветерок подхватывает и уносит далее простые мелодии их песен. Вот проходит мимо целая толпа рабочих с лопатами, топорами, молотами и другими инструментами. Их шутки вызывают бойкие ответы со стороны работниц. Из соседнего дома вышел сапожник и поместился со своей дратвой тут лее на улице, перед домом; на противоположной стороне, не обращая никакого внимания на прохожих, усердно работает своим молотом кузнец; там оружейник возится с рыцарскими доспехами, сверкающими под лучами солнца… Окно его рабочего помещения открыто настежь. Снаружи примыкает к нему широкий подоконник; на нем возвышается манекен вооруженного рыцаря и разложены некоторые части рыцарского вооружения. Оружейник поместился у окна внутри мастерской и, кажется, позабыл все на свете для своей работы. Булочник вынес свои товары из магазина и разложил их на столе, поставленном у самых дверей, а над дверьми красуется увенчанный короной крендель; его поддерживают два льва, у каждого из них по мечу в лапе. Булочник, впрочем, далеко не представляет исключения. Обычай выставлять свои товары за дверьми лавок, на самой улице, был очень распространен среди торговцев средневекового города. С этой целью у очень многих лавок устроены навесы над частью улицы, прилегающей к лавке. Эти навесы достигают своей цели, т. е. защищают разложенные под ними товары от дождя, но в то же время отнимают довольно много дневного света. Если рабочие не могут вынести на улицу предмет, над которым они работают, все же шум от их работы разносится по улице, так как они работают
при открытых дверях и оружейник (со старинной миниатюры). окнах, даже у самых
окон. Таким образом, над средневековым городом носится своеобразный гул от работы на открытом воздухе. В этом отношении средневековый город можно смело сравнить с городами Востока. Рабочий шум, работа на улице или почти что на улице вызывают подобное сравнение. Вот открыто окно в мастерской портного, и все перед вами как на ладони. На самом подоконнике поместились два ученика и погрузились в свою работу. В углублении виднеется закройщик, сосредоточенно работающий своими ножницами. На полу - лоскутки и обрезки, кое-где висят или куски материи, или уже готовые
вещи. У стены манекен. Всмотревшись хоть немного в двигающуюся по улицам толпу, мы сейчас же заметим, что почти все движутся в одном направлении, а именно - к городской площади. Последуем за ними. На ратуше выкинут красный флаг. Торг открыт. Сюда приезжают в повозках, верхом, но пешеходы решительно преобладают. Кроме городского населения среди посетителей торга немало пришлого люда: заезжих рыцарей прибывших за покупками из окрестных монастырей, иногородних купцов, приехавших сюда за крупными покупками. По рядам, торгующим мясом, рыбой, зеленью, хлебом и пряностями, ходят в сопровождении своих прислуг городские хозяйки. Их цветные платья сразу бросаются в глаза. Они довольно плотно облегают тело, снабжены длиннейшими рукавами и большими шлейфами. Пояс располагается совершен-
но свободно и служит скорее украшением, чем необходимостью. У каждой из дам висит сбоку кожаная сумочка. Головы их покрыты самыми разнообразными уборами: тут встречаются и чепцы разных фасонов, и некоторое подобие восточной чалмы и нашего кокошника, и рогатые шляпы. У девушек головы не покрыты, переплетенные лентами косы или пущены вдоль спины, или свернуты на голове. Здесь к слову сказать, что за дамскими костюмами и уборами зорко наблюдает городской совет. Не удивляйтесь поэтому, если какая-нибудь из дам будет подхвачена особыми наблюдателями, играющими роль нашей полиции, и отведена в ратушу. При таком отношении городского совета, при упорстве многих дам, наконец, при грубости тогдашних нравов это явление не представляло собой чего-нибудь необыкновенного. Даму, обратившую на себя внимание, положим, особенно длинным шлейфом, буквально волокли в ратушу, чтобы сравнить ее шлейф со шлейфом выставленной там модели. Виновные в нарушении установленного правила подвергались известному штрафу. Но против излишеств дамского наряда восставали не одни городские советники. Нередко появлялся в данной местности какой-либо монах-проповедник и в резких выражениях нападал на эти излишества. Подобные проповедники особенно любили посещать средневековые города. Их можно смело отнести к тем особенностям, которые прекрасно характеризуют средневековый город. Вот почему я и остановлю на некоторое время ваше внимание на рассказе одного современника о монахе-проповеднике.
«В 1428 году во Фландрии и ближайших к ней местностях (мы опускаем здесь их перечисление) пользовался громадным успехом кармелит-проповедник родом из Бретани, именем Фома Куэтт. Во всех хороших городах и других местах, где он желал проповедовать, дворяне, бюргеры и другие достойные уважения особы устраивали для него на красивейших площадях большие эстрады и покрывали их богатейшими коврами, какие только могли отыскать. На эстраде устанавливали алтарь. Здесь он служил мессу со своими учениками, которые следовали за ним всюду, куда бы он ни отправлялся. Он ездил верхом на небольшом муле. По окончании мессы он говорил с эстрады свои длинные проповеди и порицал пороки и грехи каждого. Особенно сильно порицал он и бранил дам знатного и незнатного происхождения, которые носили на своих головах высокие уборы и другие пустые украшения, как делают обыкновенно благородные дамы в названных местностях. Ни одна из этих дам не осмеливалась появиться в его присутствии в своем головном уборе. Когда же он замечал таковую, он напускал на нее ребятишек, заставляя кричать их: «Долой колпак!» Если нее дама удалялясь, ребятишки продолжали свои крики, бежали за дамой и старались сорвать с нее шляпу. Вследствие подобных криков и поступков в очень многих местах происходили большие беспорядки и столкновения между теми, кто кричал «долой колпак», и слугами преследуемых дам и барышень. Несмотря на это, упомянутый брат Фома продолжал свое дело и до тех пор проклинал их, пока дамы, носившие высокие шляпы, не стали приходить на его проповеди в простых головных уборах и чепцах, какие носят женщины из рабочего класса и вообще бедные женщины из простонародья. Большинство из них, стыдясь оскорблений, которые им приходилось слышать, совсем оставили свои высокие головные уборы и надели другие, похожие на уборы бегинок. (О бегинках см. ниже, в этом же очерке.) Некоторое время благопристойность не нарушалась. Впрочем, дамы поступили так, как поступают улитки, которые, заслышав прохожего, запрятывают свои рожки, но, не слыша более ничего, снова выставляют их наружу. Как только проповедник уда-
лился из страны, они позабыли его учение и снова принялись за свои старые уборы и даже стали носить уборы больших размеров, чем носили раньше».
Монахи-проповедники были самым обыкновенным явлением на площади средневекового города. Взобравшись на камень или первое попавшееся возвышение, странствующий монах собирал вокруг себя большую толпу народа и начинал говорить. Говорил он и против жидов, и против роскоши, и против излишеств дамского костюма, порицал снисходительность судей и прегрешения ратманов. Все это говорилось в таком месте, где собиралось особенно много народа, как, например, на ярмарочной площади. Подвернись во время такой проповеди какой-нибудь еврей под руку, разгоряченная толпа, конечно, не поцеремонится с ним. Да еврей и бывал здесь под рукой. Физиономия, сама фигура, желтая полоса на костюме и остроконечная рогатая шляпа - все это выдавало его. Уже свыкнувшись с обычаями горожан, научившись по самым незначительным для постороннего глаза приметам узнавать настроение толпы, злополучный сын Израиля заблаговременно скрывался. Но толпа способна на самые дикие движения, и бывало, что проповедь забредшего в город монаха приводила к страшному погрому, жертвами которого, конечно, становились не одни только евреи.
Но посмотрите, что это за процессия проходит в стороне через площадь? На этот раз кого-то изгоняют из города? Да, изгоняют - прокаженных. Их несколько человек. Они только что отстояли мессу в соборе. С ними идет священник в облачении, с крестом в руке. Он раздал им освященное платье, обувь, сосуд для питья, корзину для пищи и трещотки, звуком которых они должны будут отгонять всех приближающихся к ним. Больница для прокаженных, устроенная за городской чертой, не примет этих несчастных: она полна. Им придется поселиться за городом в поле, в одинокой хижине. Здесь пропоют заупокойные молитвы, на покрытые головы несчастных посыплют земли, а перед расставаньем священник скажет им единственное слово утешения: «Наши молитвы и милостыня будут с вами». И дверь их хижины закроется, как крышка гроба. Временами они будут выходить из своей могилы, но непосредственное общение их с остальным человечеством порвано окончательно: они умерли для него. Перед хижиной их одинокой поставится деревянный крест… Посмотрите, как все сторонятся их!
Среди лиц, сопутствующих изгоняемым из городских пределов прокаженным, обращают на себя наше внимание несколько женщин. Это бегинки. Они одеты в ниспадающие до самой земли темно-серые платья, с их голов ниспадают белые покрывала, в их руках четки бесконечной длины. Вы приняли бы их за монахинь, но они не составляли монашеского ордена и не жили в монастырях. Правда, они отреклись от мира, жили подаянием, прося хлеба ради Бога {«Brot durch unsem Herr Gott»), но главной целью их жизни была не молитва; они отрекались только от мирских удовольствий, от светской жизни, от жизни среди себе подобных, но не порывали совершенно связей с ними. Они служили великой цели - помогать страждущему человечеству, облегчать людские немощи. Они селились обыкновенно по две-три в небольших домиках с крестами над дверьми. Эти домики так и назывались «Божьими домами» (Gotteshauser). Обитательницы же их, кроме имени бегинок, носили еще прозвище «духовных сестер» (Seelschwestern). В нашем городе их до 40 человек. Без них трудно представить себе средневековую улицу или площадь. Но кого только нет на этой площади? Вот прогуливаются дворяне-щеголи. Движенья их, несомненно, стесняются необыкновенно узким платьем. На них все в обтяжку. Полукафтанье надевается через голову, да и то с трудом. На ногах сапоги ярких цветов с длиннейшими и узенькими носками. (См. рисунок на др. странице.) Но всего более удивляет нас чрезвычайная пестрота костюмов. Она доходит даже до безобразия: так, одна половина платья делается из материи одного цвета, другая - из другой. Вырезные зубчики по краю полукафтанья, навешенные у некоторых щеголей бубенчики, золотые, серебряные и медные цепи на шеях, украшенные алмазами, яхонтами, гранатами, бирюзой, - вот что невольно запоминается нами при более внимательном рассматривании. У каждого сбоку свешивается меч, голова украшена или небольшой шляпой с пером, или чем-то вроде капюшона. У некоторых накинуты короткие плащи. Но взгляните еще на этого субъекта! Одна нога у него голубая, другая красная, довольно низко расположился толстый, обитый металлическими пластинками пояс, а красное полукафтанье снабжено необыкновенно широкими рукавами, которые сразу суживаются у кисти руки, так что совершенно обхватывают ее. Полную противоположность этому господину представляет прогуливающийся по площади ученый; его длинное, широкое,
ниспадающее до полу и даже волочащееся сзади платье голубого цвета с длиннейшими, подбитыми мехом рукавами напоминает наши священнические рясы. На плечах его - металлическая цепь, к которой привешены бубенчики. Важно двигаются почтенные бюргеры в своих широких, ниспадающих до колен кафтанах коричневого, черного, темно-красного и других скромных цветов. Чтобы получить более верное, более отчетливое представление об уличной жизни в средние века, остановим свое внимание на двух-трех типах. Резко выделяется из уличной толпы пилигрим или странник, посещающий святые места. На нем полотняные шаровары, широкий опоясанный кафтан, на груди и широкополой шляпе нанизаны раковинки, в руке - длинный посох, сбоку - сума и переплетенная ремнями фляжка. От всей фигуры его веет каким-то спокойствием и смирением: так и ждешь, что он присядет на какой-либо лавочке, прислонит к стене свой страннический посох и начнет свою простую и несколько монотонную речь о виденном и слышанном. Гремя колокольчиками, которыми обвешаны их пестрые узкие костюмы, прошли фокусники с акробатами и скрылись в толпе. Впрочем, порой потешает публику и этот странствующий по городам и селам монах в сильно поношенной темной рясе, опоясанной веревкой. Здесь он потешит, посмешит своих случайных слушателей, там продаст какую-либо реликвию, разумеется, ненастоящую, в другом месте объявит, что ему известны скрытые клады. Недавно он показывал на этой же площади ящик со змеями, которые слушались его, прыгали и танцевали. Теперь он с самым серьезным видом прописывает своему собеседнику, конечно, за плату, сомнительный рецепт от зубной боли. А вот и настоящий шарлатан. Ему предшествует слуга и выкрикивает во всеуслышанье его достоинства и знания… Но посмотрите на этих молодых людей, которые, очевидно, только что явились в наш город и никогда в нем раньше не бывали! Они выдают себя своим любопытством и крайне рассеянным видом. Это странствующие ученики. Что же это такое? Откуда взялись они? Между школами, основавшимися почти во всех городах в ту пору, к которой относится наш очерк, некоторые приобрели особенную славу. Бывало и так, что в одной школе, в одном городе особенно хорошо преподавался один предмет, в другом - другой. Отсюда и возникли странствующие ученики. Они, так сказать, блуждали из города в город, блуждали в поисках знания. Послушают, поучатся здесь, пойдут в другое место. Известное число таких странствующих учеников находили, наконец, искомое, избирали себе предмет, селились в известном месте, серьезно отдавались науке и потом возвращались домой уже в качестве ученых. Но так благополучно кончали далеко не все. Многие из них просто погибали жертвами лишений и излишеств. Они жили подаянием от знатных людей, получали от них одежду и деньги. «Пусть знатные люди, - говорится в одной из песенок, распевавшихся ими, - дают и подарки знатные; золото, одежды и тому подобное…»
Получив деньги, они живо проматывали их и начинали терпеть нужду в самом необходимом. Многие старились в постоянных переходах с места на место, вели крайне беспорядочную жизнь, пополняя собой толпы так называемых «вакхантов» («ва-гантов». - IIpiLit. ред.), бесшабашных людей, готовых на всякое бесчинство, на всякое дурное дело. Эти люди отличались своей дерзостью, как и вообще нищие и нищенки. Нищие составляли целые отряды, требовали себе подаяний, а чтобы разжалобить народ, притворялись больными, калеками, вызьшали приемом различных трав сыпь на теле и прибегали к другим уловкам того же рода. Нечего прибавлять вам, что среди нищей братии находилось немало и действительных калек, действительно больных, несчастных людей, имевших законное, но тяжелое право рассчитывать на милосердие людей имущих и здоровых.
Но торговля подходит к концу. Скоро снимут с башни красный фонарь, скоро торг прекратится. Телеги, привезшие товары в город, покатят из него пустые. За ними потянутся возы, погруженные городскими товарами. Площадь опустеет. Сегодня ратманы будут довольны. Торг прошел сравнительно спокойно: только один человек ранен, да поймано несколько воришек. Бывает дело куда хуже.
Прежде чем покинуть площадь, заглянем еще в аптеку, откуда, только что вынесли раненого. Это комната со столом посередине и полками вдоль стен. На полках - банки с различными медикаментами. Если бы нам удалось заглянуть в опись предметов, находящихся в аптеке, мы нашли бы там удивительные вещи, как, например, драгоценные металлы и жемчуг, истолченные в порошок, засушенных жаб, волчье сердце, волчью печень, человеческие черепа, кости мумии. В XIV-XV вв. аптеки находились под наблюдением назначенных для этой цели врачей. Однако это нисколько не мешало аптекарям приготовлять, кроме лекарств, и различные кондитерские изделия.
Оставим площадь, пройдемся еще по городским улицам, обратим внимание на некоторые явления, странные на наш взгляд, но считавшиеся самыми обыкновенными. Вот послушайте хоть этого человека; он, очевидно, спешит и что-то выкрикивает на ходу. Это один из служителей, состоящих при
банях. Он кричит во всеуслышание, что вода горяча, что все готово, и приглашает желающих пожаловать в баню. В другом месте мы встречаемся с мальчиком, который громким
голосом восхваляет вина своего хозяина. Да и сам хозяин, стоя за дверьми лавки, зазывает прохожих и дает самую лестную аттестацию своему товару. Последний обычай, впрочем, сохранился еще и у нас. Но то, на что я укажу вам сейчас, в самом деле оригинально. Один из мелких виноторговцев, не слишком-то полагаясь на словесную рекомендацию, выкатил на улицу винную бочку, установил ее, расставил кругом табуреты, принес кружки, открыл втулку… и что же думаете вы? Взгляните: прохожие облепили бочку, как мухи кусок сахару. Тут и мужчины, и женщины, и родители, и дети; одним словом, на улице составилась маленькая попойка. Городской совет запрещает это, но что поделаешь с ними? Советы других городов, видя полную невозможность уничтожить этот обычай, разрешили городским обьшателям следовать ему не более трех раз в году, в установленные для этого сроки - в дни св. Михаила, св. Мартина и св. Галла. Представьте себе, что происходит на улицах в эти дни! Стоят, сидят, лежат на улицах, пьют вино и веселятся. Впрочем, нечего удивляться тому, что простой обыватель так падок до вина, посмотрите повыше - на графов, епископов, аббатов, ратманов… Пристрастие к вину тонко осмеивалось в средневековых латинских стихотворениях. Вот как восхваляется вино, и притом преимущественно вино, продаваемое в тавернах (в погребках): «Бокалами зажигается лампада души; сердце, напоенное нектаром, улетает ввысь: для меня вино, продаваемое в таверне, имеет более приятный аромат, чем то (вино), которое эконом епископа смешивает для него с водой».
Но размышление наше прерывает звонкоголосый парень, который шествует посреди улицы и торжественно провозглашает… что бы такое?., что в доме такого-то бюргера {следует полное имя его) «сварено пиво». Как радостно звучит его голос! Рассказывают, что император Рудольф, посетивший Эр-фурт, сидел как-то утром у открытого окна занятого им дома и медленно попивал тамошнее пиво.
Кажется, что и мертвецов-то подымут из могил, но…
Денницы тихий глас, для юного дыханья, Ни крики петуха, ни звучный гул рогов, Ни ранней ласточки на кровле щебетанье - Ничто не вызовет почивших из гробов!*
Солнце зашло. Ночь опускает свой темный покров над средневековым городом, веет снотворными чарами. Прозвучали трубы со сторожевых башен, загремели своими цепями тяжелые подъемные мосты, прозвонил в первый, во второй, в третий раз вечерний колокол. Горожане, расположившиеся у своих домов на улице подышать вечерней прохладой, побеседовать друг с другом, вошли в свои жилища. Темно. Запоздалый путник пробирается к своему дому с фонарем в руке. Откуда-то доносится пение:
Господу Богу воздайте хвалу, Слава и честь подобает Ему…
Городской совет
Гордо поднимается к небу своими заостренными башенками и кровельными выступами городская ратуша. За высокими колоннами, пробегающими по всему зданию от основания до самого верха и даже превышающими всю постройку своими остроконечными башенками, приютился лицевой фасад ратуши с каменными узорами, с высокими окнами, украшенными богатой резьбой. Как ни велики ворота, устроенные с этой стороны, они совершенно подавляются всей массой здания; они ведут в обширные помещения, где во время ярмарки выставляются товары, в погреба, в кладовые, в темницы. Главный же вход помещается в особой пристройке, несколько отступающей от площади лицевого фасада. Но от такого положения вход в ратушу не только ничего не теряет, но далее выигрывает, так как к нему ведет высокая каменная лестница. Придавая известное величие входу, эта лестница нисколько не нарушает стройности и цельности лицевого фасада. За пристройкой, как бы прижавшейся к главному зданию, возвышается незатейливая башня с остроконечной кровлей: она примыкает к одному из задних углов ратуши. Здесь висит набатный колокол, отсюда башенный сторож смотрит за местностью, подлежащей его охране.