Страница:
– Мои проблемы, Максик. Я же в твои не лезу?
– Конечно, у меня имеется парочка «вольных»…
– Как удачно! – сказал Вадим. – Значит, завтра ты отпускаешь меня на полдня?
– Запросто, – с готовностью подтвердил Марк. – Если ты сдаёшь кровь.
– «Здравствуй, попа, Новый год!» – удивился Вадим. – Кровь-то при чём?
– Понимаешь, под эту кампанию можно провернуть что угодно. Полное благоприятствование сверху!
– И что, без крови никак?
– Да в чём сложность? По-моему, у тебя её в избытке.
– В достатке, – поправил Вадим. – Так что же, я должен делиться ещё и этим? А морда не треснет?
– Тебе ведь нужен отгул? Ты пойми: меня тоже контролируют! Я не могу быть добрым за чужой счёт по крайней мере, пока не пущу прочные корни.
– И скольких для этого придётся перетрахать?
– Пошляк!
– Просто «называю вещи». Вот интересно, Максик, ты делаешь это для удовольствия или по необходимости? Или совмещаешь?
– По праву рождения, – ответил Марк. – Чтоб ты знал, мои предки поднимали и осваивали эти земли на протяжении поколений. Так почему мне не вступить во владение законным наследством?
– А лишнего не прихватил, «ухарь-купец»? Тоже, новая аристократия!
– Ну почему «новая»? – возразил тот. – К слову сказать, моя мать урождённая Трубецкая, после Октября высланная из Питера вместе со многими дворянскими семьями. Представляешь, фамилия!.. Правда, дедка скоро шлёпнули и бабёнка зачахла, зато мать была принята в один из древних здешних кланов, всегда обретавшихся неподалёку от власти. Так что опыт у меня в генах.
– Ну, Максик, ты жук! – восхитился Вадим. – И здесь подстраховался. А матросика с «Авроры» не вербанул в предки? Так, на всякий случай: вдруг коммунары-ортодоксы вернутся? Отчего не устроить эдакий дворянско-старожильско-коммунарский конгломерат? Вот тогда, чего бы не стали распределять, ты – в первых рядах!
– Между прочим, – похвалился Марк, – мой прадед по материнской линии владел восемью языками. Какие головы были!
– Действительно, за таких предков положена надбавка в снабжении, а также прочие привилегии, – признал Вадим. – Где нам, безродным выскочкам, соперничать с целым сословием! Только и остаётся гордиться что собственными дарованиями. Правда, нынче и на трёх языках можно погореть. Мне вон на каждом допросе пеняют: неспроста, мол, замышляешь!
– Что же, человек по натуре слаб, – поддержал Марк, – и лучше бы оградить его от искусов.
– Как будто сами «золототысячники» не переходят постепенно на английский! А какой язык выберут «отцы»: опять старославянский или всё же латынь – вас ведь всегда тянуло к мертвечине?
– Ну, с нас-то иной спрос, а вот низших служителей следует поберечь. К тому ж сюда привнесено столько чужеродных пороков и столько лет над нами измывались иноземцы всех мастей, что не грех и переусердствовать. Ко всем чужакам у нас скопился ба-альшой счёт!..
– Послушай, старожил хренов! – всё-таки разозлясь, сказал Вадим. – В прежних дуростях я замаран куда меньше твоего, хотя с себя вины не снимаю. А когда возводился «весь мир голодных и рабов», после Октября-то, мои предки тоже не рвались на первые роли в отличие от твоих. Так почему я оказался тебе что-то должен?
Однако обоим уже надоело ругаться. И какой смысл в дискуссии, если собеседников разнесло настолько, что и слов не различить, – так, доносятся некие звуковые волны, только перепонки раздражают.
– Чуть не забыл, – на прощание объявил Марк не без потаённого злорадства. – Тебя желает видеть старший режимник – верно, подошёл срок. Заскочи к нему, ладно? Не сочти за большой труд…
– Только из расположения к тебе, – открывая дверь, сказал Вадим. – Чтоб не накликать новых бед на твою задницу.
И теперь на него с изумлением посмотрела секретарка, на секунду оторвавшись от полировки вампирских ногтей. «Хоть этим её впечатлил!» – с усмешкой порадовался Вадим. И вдруг представил надменную красотку на Марковом столе – с задранным до груди платьем, с приспущенными по пышным бёдрам колготками и нацеленными в потолок стройными голенями, увенчанными изящными туфельками. Картинка вышла не слишком изысканная, однако волнительная. Эта красавица недурно смотрелась бы в любом раздрае, но вот захочется ли её тронуть? Если она настолько хороша, то почему Марка заинтересовала дурнушка-надсмотрщица? Политика, политика, высокая и загадочная, – нам этого не понять.
– Что? – тихо спросила секретарка, уже не так уверенная в скромном статусе Вадима. Кажется, она даже прикидывала, не промахнулась ли с выбором опекуна. Уж не подпирает ли здешнего Управителя ещё один столп – секретный, зато могучий?
– Милая, зачем вам такие ногти? – спросил Вадим. – Посетителей драть? Это же ужас!
А ведь и у неё, наверно, имеется муж, подумалось Вадиму, строящий карьеру по тем же правилам. А у того вполне может быть своя секретарка – дочь какого-нибудь падшего вождя, тоскующая по утраченным привилегиям. (А этот образ откуда выскочил?) Круговорот Алис в природе, причём узаконенный – во всяком случае, подкреплённый традицией.
– Желаю здравствовать, – добавил он, пересекая прихожую, – вам и вашему скоту.
И вышел, оставив её к недоумении: собственно, какой «скот» он имел в виду? А и вправду – какой?
Уже без сопровождения Вадим прогулялся к режимникам, благо располагались они совсем рядом, а прочие надсмотрщики в этих местах не шастали: у каждого свои угодья. Опустив персональную бляху в дверную щель, прислонился рядом, настраиваясь на долгое ожидание. Но над дверью тут же вспыхнула зелёная лампочка, и Вадим вошёл.
Это был кабинет, небольшой и аккуратный, с минимумом мебели и несколькими портретами, развешанными по стенам. Напротив двери, притиснутый к перегородке массивным столом, сидел старший режимник, а над ним, строго по центру, помещался главный портрет – Основателя. Пронзительные глаза под сдвинутыми бровями взирали на посетителя требовательно и грозно. Невольно ёжась, Вадим поздоровался.
– Прошу, – сказал режимник, указывая на кресло. Выбравшись из-за стола, он помог Вадиму устроиться, пристегнул его запястья к подлокотникам и проворно облепил присосками детектора. Затем снова занял своё место под завораживающим портретом.
– Итак, – начал режимник, подстраивая приборы, – соблаговолите назвать имя, фамилию, профессию, место работы… и так далее, вы знаете.
Вадим кивнул и заговорил. Торопиться было некуда, и рассказывал он обстоятельно, с избыточными подробностями, рассеянным взглядом озирая комнату. С прошлого раза здесь мало что изменилось – как и за все годы, которые Вадим её посещал. Даже режимник уже несколько лет не менялся – немолодой, сухощавый, одетый по инструкции и с такой аккуратностью, что Вадиму сделалось неловко за свою всегдашнюю расхлябанность. Ему даже захотелось подтянуть ненавистный галстук, но как это исполнишь со связанными руками?
– Достаточно, – наконец произнёс режимник и поднял глаза на Вадима. – Теперь приступим к допросу. Готовы?
– Конечно.
– Мы не беседовали два месяца. Что у вас изменилось, что произошло нового?
Вадим подумал, пожал плечами:
– Ничего существенного.
Режимник немедленно вперился в индикаторы. Усмехнувшись, Вадим ждал продолжения. Эти деятели не верили людям и потому слишком полагались на приборы. Но кто сказал, будто приборы нельзя обмануть?
– Так, – сказал режимник, – хорошо. Вы не солгали, но это не означает, что вы сказали правду.
Пронизывающим взглядом, словно копируя Основателя, он вперился уже в Вадима, и тому пришлось изобразить ожидаемое недоумение.
– Да, именно, – подтвердил режимник удовлетворённо. – В вашей жизни есть перемены, и не столь малые, однако вы ещё их не осознали.
– В самом деле? – снова удивился Вадим. – Какие?
– Об этом после. Сначала обговорим старое. Не возражаете?
– Пожалуйста.
– Странно вы ведёте себя, Вадим Георгиевич, причём давно. Зачем это вам?
– Что именно?
– Что? Ну, например, вот это. – Перегнувшись через стол, режимник потрогал его бицепс, распирающий тесный рукав. – Вам так хочется выделиться?
– Нет, конечно.
– Тогда зачем?
– За десять лет я не пропустил по болезни ни одного дня. Разве плохо?
– Так ведь существует много других оздоровительных систем, вполне достойных, я бы даже сказал: патриотических, – отчего вы избрали именно такую, чуждую нам всем? Разве не понимаете, чем это чревато?
– А вы сами не пробовали?
– Я? – изумился старик. – Вот это? Да на что мне!
– А вы попробуйте. Чего ж говорить с чужих слов.
– Да? – Режимник с сомнением вгляделся в его лицо. – Может, вы не доверяете Крепости, что она сумеет вас защитить? Или хотите защищаться как раз от неё?.. Ладно, оставим. А вот это как?
Он достал из стола книжицу в яркой обложке, уже занесённую Вадимом в пропажи. Так это был обыск? Вадим прикрыл глаза, прогоняя злость. Что с них взять, иначе они не умеют – бедные, бедные… сволочи!
– Где вы взяли это? – строго спросил режимник.
Вадим открыл глаза:
– В библиотеке.
– Что? Вы шутите!
– Проверьте. Да там и штамп есть.
Полистав книжку, режимник озадаченно нахмурился. Что-то в их ведомстве дало сбой, если в Крепостную библиотеку проникли даже не забугорные, а – страшно подумать! – импортные книги. Но уж Вадима винить в этом неправомочно. Тем более, библиотеку давно прикрыли.
– Знаете, всё-таки странно, – сказал режимник неуверенно. – Ну зачем вам тратить время и силы на изучение чуждых языков, зачем читать эту… белиберду?
– А вы сами читали?
– Разумеется, нет!
– Напрасно, – укорил Вадим. – Врагов надо знать.
Он уже без усилия выдерживал доброжелательный тон, ощущая внутри упругую твёрдость. Режимник растерянно хлопнул ресницами, затем с надеждой вгляделся в индикаторы. Что он ожидал там увидеть, интересно?
– Пусть этим занимаются кому положено, – с опозданием возразил режимник. – Вообще каждый должен заниматься своим делом.
– А как же народная инициатива? Основатель учит нас…
– Кстати, об инициативе, – оживился режимник. – Собрания вы не игнорируете – это так. Но всё как-то без охоты, без огонька.
– Я по натуре сдержан.
– Сдержанным следует быть с посторонними. А вот вы третьего дня…
– Это по служебной надобности.
– Да? А это? – Режимник выхватил из папки листок и зачитал: – «17-го числа сего месяца проверочная комиссия в составе… ну, это пропустим… застала в квартире жильца Смирнова В. Г. постороннюю женщину. Объяснить своё аморальное поведение жилец отказался, при этом вёл себя вызывающе». Что вы скажете на такое?
– Я уже писал по этому поводу объяснительную.
– Да-да, я читал. Но вы не указали там фамилию вашей… гм… гостьи.
– Фамилии не знаю.
– Интересно. Выходит, в неположенное время вас посещает женщина, и вы укладываете её, простите, в постель, даже не спросив фамилии. Я правильно излагаю?
– Да, знаете ли, – усмехаясь, ответил Вадим, – как-то было не до анкетирования. Если помните, иногда это происходит быстро.
В раздражении режимник хлопнул ладонью по папке:
– Шутки тут неуместны! Вам следует помнить, что работаете на режимном предприятии, и быть разборчивее в связях!
– Об этом я помню всегда, – с точно дозированной обидой возразил Вадим, – и с посторонними о работе не говорю – ни при каких обстоятельствах!
– Но вы можете за неё поручиться?
– А зачем? Повторяю, здесь утечки быть не может.
Режимник снова проконсультировался с детектором – с тем же результатом.
– А что вы думаете о лабуправе? – без особой надежды спросил он.
– А вы? – с улыбкой спросил Вадим. – Сверху-то видней.
Со вздохом режимник поднялся и принялся освобождать его от присосок и ремней, напоследок пожелав:
– Если что – заходите.
– А как же, – ответил Вадим. – Обязательно. Всенепременно.
Выходя из режимного отдела (как и положено, через другой кабинет), он вдруг увидел Оросьева, по-хозяйски расположившегося за одним из столов. Насупя кустистые брови, человечек сосредоточенно копался костлявыми тёмными пальцами в стопке пухленьких папок.
– Сколько раз говорил: пиши короче, – остановившись рядом, сказал Вадим. – Не сваливай всё на старших братьев! Сейчас не пришлось бы так напрягаться.
– Ладно-ладно, умник, – пробурчал Оросьев, морщинистой лапкой прикрывая наклейку на верхней папке, – поглядим теперь, кто кого поучать станет!
– Избави нас бог от таких учителей! – рассмеялся Вадим без особой весёлости. – Хотя на другое ты и вовсе не годен. С повышеньицем вас! Долго ты его дожидался, но, кажется, пришёл и на вашу улицу праздник будто в старые добрые лагерные времена. – Вадим ещё хмыкнул и добавил: – Знаешь, Оросьев, у меня ведь всегда ассоциировался с тобой именно гестаповский мундир – к чему бы, а?
– К усечению языка, – огрызнулся тот. – Болтаешь много!
– А вот с этим придётся повременить, – возразил Вадим. – Дослужись сначала до репрессоров. А ведь хочется, верно?
– Ты куда шёл? – угрюмо спросил Оросьев. – Вот и топай! А мне работать надо.
– Всех нас «на карандаш возьмёшь», да? – полюбопытствовал Вадим. – Или нас уже взял, очередь за другими? Вот, оказывается, куда ты вкладывал душу или что там у тебя? Уж не засиживайся на службе, «наш паровозик», береги здоровье. В жизни так много радостей, кроме как напакостить ближнему, – вдруг тебя ещё что увлечёт? – Он облокотился на столешницу, наклонясь к Оросьеву, заговорил доверительно: – Хочешь, по старой памяти, совет? Пока можешь, не поддавайся зависти совсем, иначе окажешься в таком болоте!.. Думаешь, вампирам живётся сладко? Ну, напьются они людской крови – а дальше? Они ведь даже не живые… Впрочем, для тебя это абстракции, – заключил он, – стало быть, и совет не впрок.
Распрямившись, Вадим рассеянно кивнул оцепеневшему знакомцу и направился к выходу, отчего-то уверенный, что при следующем допросе его будет терзать уже не тот старенький доверчивый режимник, а растущий, перспективный, «землю рогом роющий» кадр, созвучный новым временам, – Оросьев. Конечно, если этот допрос состоится.
– Конечно, у меня имеется парочка «вольных»…
– Как удачно! – сказал Вадим. – Значит, завтра ты отпускаешь меня на полдня?
– Запросто, – с готовностью подтвердил Марк. – Если ты сдаёшь кровь.
– «Здравствуй, попа, Новый год!» – удивился Вадим. – Кровь-то при чём?
– Понимаешь, под эту кампанию можно провернуть что угодно. Полное благоприятствование сверху!
– И что, без крови никак?
– Да в чём сложность? По-моему, у тебя её в избытке.
– В достатке, – поправил Вадим. – Так что же, я должен делиться ещё и этим? А морда не треснет?
– Тебе ведь нужен отгул? Ты пойми: меня тоже контролируют! Я не могу быть добрым за чужой счёт по крайней мере, пока не пущу прочные корни.
– И скольких для этого придётся перетрахать?
– Пошляк!
– Просто «называю вещи». Вот интересно, Максик, ты делаешь это для удовольствия или по необходимости? Или совмещаешь?
– По праву рождения, – ответил Марк. – Чтоб ты знал, мои предки поднимали и осваивали эти земли на протяжении поколений. Так почему мне не вступить во владение законным наследством?
– А лишнего не прихватил, «ухарь-купец»? Тоже, новая аристократия!
– Ну почему «новая»? – возразил тот. – К слову сказать, моя мать урождённая Трубецкая, после Октября высланная из Питера вместе со многими дворянскими семьями. Представляешь, фамилия!.. Правда, дедка скоро шлёпнули и бабёнка зачахла, зато мать была принята в один из древних здешних кланов, всегда обретавшихся неподалёку от власти. Так что опыт у меня в генах.
– Ну, Максик, ты жук! – восхитился Вадим. – И здесь подстраховался. А матросика с «Авроры» не вербанул в предки? Так, на всякий случай: вдруг коммунары-ортодоксы вернутся? Отчего не устроить эдакий дворянско-старожильско-коммунарский конгломерат? Вот тогда, чего бы не стали распределять, ты – в первых рядах!
– Между прочим, – похвалился Марк, – мой прадед по материнской линии владел восемью языками. Какие головы были!
– Действительно, за таких предков положена надбавка в снабжении, а также прочие привилегии, – признал Вадим. – Где нам, безродным выскочкам, соперничать с целым сословием! Только и остаётся гордиться что собственными дарованиями. Правда, нынче и на трёх языках можно погореть. Мне вон на каждом допросе пеняют: неспроста, мол, замышляешь!
– Что же, человек по натуре слаб, – поддержал Марк, – и лучше бы оградить его от искусов.
– Как будто сами «золототысячники» не переходят постепенно на английский! А какой язык выберут «отцы»: опять старославянский или всё же латынь – вас ведь всегда тянуло к мертвечине?
– Ну, с нас-то иной спрос, а вот низших служителей следует поберечь. К тому ж сюда привнесено столько чужеродных пороков и столько лет над нами измывались иноземцы всех мастей, что не грех и переусердствовать. Ко всем чужакам у нас скопился ба-альшой счёт!..
– Послушай, старожил хренов! – всё-таки разозлясь, сказал Вадим. – В прежних дуростях я замаран куда меньше твоего, хотя с себя вины не снимаю. А когда возводился «весь мир голодных и рабов», после Октября-то, мои предки тоже не рвались на первые роли в отличие от твоих. Так почему я оказался тебе что-то должен?
Однако обоим уже надоело ругаться. И какой смысл в дискуссии, если собеседников разнесло настолько, что и слов не различить, – так, доносятся некие звуковые волны, только перепонки раздражают.
– Чуть не забыл, – на прощание объявил Марк не без потаённого злорадства. – Тебя желает видеть старший режимник – верно, подошёл срок. Заскочи к нему, ладно? Не сочти за большой труд…
– Только из расположения к тебе, – открывая дверь, сказал Вадим. – Чтоб не накликать новых бед на твою задницу.
И теперь на него с изумлением посмотрела секретарка, на секунду оторвавшись от полировки вампирских ногтей. «Хоть этим её впечатлил!» – с усмешкой порадовался Вадим. И вдруг представил надменную красотку на Марковом столе – с задранным до груди платьем, с приспущенными по пышным бёдрам колготками и нацеленными в потолок стройными голенями, увенчанными изящными туфельками. Картинка вышла не слишком изысканная, однако волнительная. Эта красавица недурно смотрелась бы в любом раздрае, но вот захочется ли её тронуть? Если она настолько хороша, то почему Марка заинтересовала дурнушка-надсмотрщица? Политика, политика, высокая и загадочная, – нам этого не понять.
– Что? – тихо спросила секретарка, уже не так уверенная в скромном статусе Вадима. Кажется, она даже прикидывала, не промахнулась ли с выбором опекуна. Уж не подпирает ли здешнего Управителя ещё один столп – секретный, зато могучий?
– Милая, зачем вам такие ногти? – спросил Вадим. – Посетителей драть? Это же ужас!
А ведь и у неё, наверно, имеется муж, подумалось Вадиму, строящий карьеру по тем же правилам. А у того вполне может быть своя секретарка – дочь какого-нибудь падшего вождя, тоскующая по утраченным привилегиям. (А этот образ откуда выскочил?) Круговорот Алис в природе, причём узаконенный – во всяком случае, подкреплённый традицией.
– Желаю здравствовать, – добавил он, пересекая прихожую, – вам и вашему скоту.
И вышел, оставив её к недоумении: собственно, какой «скот» он имел в виду? А и вправду – какой?
Уже без сопровождения Вадим прогулялся к режимникам, благо располагались они совсем рядом, а прочие надсмотрщики в этих местах не шастали: у каждого свои угодья. Опустив персональную бляху в дверную щель, прислонился рядом, настраиваясь на долгое ожидание. Но над дверью тут же вспыхнула зелёная лампочка, и Вадим вошёл.
Это был кабинет, небольшой и аккуратный, с минимумом мебели и несколькими портретами, развешанными по стенам. Напротив двери, притиснутый к перегородке массивным столом, сидел старший режимник, а над ним, строго по центру, помещался главный портрет – Основателя. Пронзительные глаза под сдвинутыми бровями взирали на посетителя требовательно и грозно. Невольно ёжась, Вадим поздоровался.
– Прошу, – сказал режимник, указывая на кресло. Выбравшись из-за стола, он помог Вадиму устроиться, пристегнул его запястья к подлокотникам и проворно облепил присосками детектора. Затем снова занял своё место под завораживающим портретом.
– Итак, – начал режимник, подстраивая приборы, – соблаговолите назвать имя, фамилию, профессию, место работы… и так далее, вы знаете.
Вадим кивнул и заговорил. Торопиться было некуда, и рассказывал он обстоятельно, с избыточными подробностями, рассеянным взглядом озирая комнату. С прошлого раза здесь мало что изменилось – как и за все годы, которые Вадим её посещал. Даже режимник уже несколько лет не менялся – немолодой, сухощавый, одетый по инструкции и с такой аккуратностью, что Вадиму сделалось неловко за свою всегдашнюю расхлябанность. Ему даже захотелось подтянуть ненавистный галстук, но как это исполнишь со связанными руками?
– Достаточно, – наконец произнёс режимник и поднял глаза на Вадима. – Теперь приступим к допросу. Готовы?
– Конечно.
– Мы не беседовали два месяца. Что у вас изменилось, что произошло нового?
Вадим подумал, пожал плечами:
– Ничего существенного.
Режимник немедленно вперился в индикаторы. Усмехнувшись, Вадим ждал продолжения. Эти деятели не верили людям и потому слишком полагались на приборы. Но кто сказал, будто приборы нельзя обмануть?
– Так, – сказал режимник, – хорошо. Вы не солгали, но это не означает, что вы сказали правду.
Пронизывающим взглядом, словно копируя Основателя, он вперился уже в Вадима, и тому пришлось изобразить ожидаемое недоумение.
– Да, именно, – подтвердил режимник удовлетворённо. – В вашей жизни есть перемены, и не столь малые, однако вы ещё их не осознали.
– В самом деле? – снова удивился Вадим. – Какие?
– Об этом после. Сначала обговорим старое. Не возражаете?
– Пожалуйста.
– Странно вы ведёте себя, Вадим Георгиевич, причём давно. Зачем это вам?
– Что именно?
– Что? Ну, например, вот это. – Перегнувшись через стол, режимник потрогал его бицепс, распирающий тесный рукав. – Вам так хочется выделиться?
– Нет, конечно.
– Тогда зачем?
– За десять лет я не пропустил по болезни ни одного дня. Разве плохо?
– Так ведь существует много других оздоровительных систем, вполне достойных, я бы даже сказал: патриотических, – отчего вы избрали именно такую, чуждую нам всем? Разве не понимаете, чем это чревато?
– А вы сами не пробовали?
– Я? – изумился старик. – Вот это? Да на что мне!
– А вы попробуйте. Чего ж говорить с чужих слов.
– Да? – Режимник с сомнением вгляделся в его лицо. – Может, вы не доверяете Крепости, что она сумеет вас защитить? Или хотите защищаться как раз от неё?.. Ладно, оставим. А вот это как?
Он достал из стола книжицу в яркой обложке, уже занесённую Вадимом в пропажи. Так это был обыск? Вадим прикрыл глаза, прогоняя злость. Что с них взять, иначе они не умеют – бедные, бедные… сволочи!
– Где вы взяли это? – строго спросил режимник.
Вадим открыл глаза:
– В библиотеке.
– Что? Вы шутите!
– Проверьте. Да там и штамп есть.
Полистав книжку, режимник озадаченно нахмурился. Что-то в их ведомстве дало сбой, если в Крепостную библиотеку проникли даже не забугорные, а – страшно подумать! – импортные книги. Но уж Вадима винить в этом неправомочно. Тем более, библиотеку давно прикрыли.
– Знаете, всё-таки странно, – сказал режимник неуверенно. – Ну зачем вам тратить время и силы на изучение чуждых языков, зачем читать эту… белиберду?
– А вы сами читали?
– Разумеется, нет!
– Напрасно, – укорил Вадим. – Врагов надо знать.
Он уже без усилия выдерживал доброжелательный тон, ощущая внутри упругую твёрдость. Режимник растерянно хлопнул ресницами, затем с надеждой вгляделся в индикаторы. Что он ожидал там увидеть, интересно?
– Пусть этим занимаются кому положено, – с опозданием возразил режимник. – Вообще каждый должен заниматься своим делом.
– А как же народная инициатива? Основатель учит нас…
– Кстати, об инициативе, – оживился режимник. – Собрания вы не игнорируете – это так. Но всё как-то без охоты, без огонька.
– Я по натуре сдержан.
– Сдержанным следует быть с посторонними. А вот вы третьего дня…
– Это по служебной надобности.
– Да? А это? – Режимник выхватил из папки листок и зачитал: – «17-го числа сего месяца проверочная комиссия в составе… ну, это пропустим… застала в квартире жильца Смирнова В. Г. постороннюю женщину. Объяснить своё аморальное поведение жилец отказался, при этом вёл себя вызывающе». Что вы скажете на такое?
– Я уже писал по этому поводу объяснительную.
– Да-да, я читал. Но вы не указали там фамилию вашей… гм… гостьи.
– Фамилии не знаю.
– Интересно. Выходит, в неположенное время вас посещает женщина, и вы укладываете её, простите, в постель, даже не спросив фамилии. Я правильно излагаю?
– Да, знаете ли, – усмехаясь, ответил Вадим, – как-то было не до анкетирования. Если помните, иногда это происходит быстро.
В раздражении режимник хлопнул ладонью по папке:
– Шутки тут неуместны! Вам следует помнить, что работаете на режимном предприятии, и быть разборчивее в связях!
– Об этом я помню всегда, – с точно дозированной обидой возразил Вадим, – и с посторонними о работе не говорю – ни при каких обстоятельствах!
– Но вы можете за неё поручиться?
– А зачем? Повторяю, здесь утечки быть не может.
Режимник снова проконсультировался с детектором – с тем же результатом.
– А что вы думаете о лабуправе? – без особой надежды спросил он.
– А вы? – с улыбкой спросил Вадим. – Сверху-то видней.
Со вздохом режимник поднялся и принялся освобождать его от присосок и ремней, напоследок пожелав:
– Если что – заходите.
– А как же, – ответил Вадим. – Обязательно. Всенепременно.
Выходя из режимного отдела (как и положено, через другой кабинет), он вдруг увидел Оросьева, по-хозяйски расположившегося за одним из столов. Насупя кустистые брови, человечек сосредоточенно копался костлявыми тёмными пальцами в стопке пухленьких папок.
– Сколько раз говорил: пиши короче, – остановившись рядом, сказал Вадим. – Не сваливай всё на старших братьев! Сейчас не пришлось бы так напрягаться.
– Ладно-ладно, умник, – пробурчал Оросьев, морщинистой лапкой прикрывая наклейку на верхней папке, – поглядим теперь, кто кого поучать станет!
– Избави нас бог от таких учителей! – рассмеялся Вадим без особой весёлости. – Хотя на другое ты и вовсе не годен. С повышеньицем вас! Долго ты его дожидался, но, кажется, пришёл и на вашу улицу праздник будто в старые добрые лагерные времена. – Вадим ещё хмыкнул и добавил: – Знаешь, Оросьев, у меня ведь всегда ассоциировался с тобой именно гестаповский мундир – к чему бы, а?
– К усечению языка, – огрызнулся тот. – Болтаешь много!
– А вот с этим придётся повременить, – возразил Вадим. – Дослужись сначала до репрессоров. А ведь хочется, верно?
– Ты куда шёл? – угрюмо спросил Оросьев. – Вот и топай! А мне работать надо.
– Всех нас «на карандаш возьмёшь», да? – полюбопытствовал Вадим. – Или нас уже взял, очередь за другими? Вот, оказывается, куда ты вкладывал душу или что там у тебя? Уж не засиживайся на службе, «наш паровозик», береги здоровье. В жизни так много радостей, кроме как напакостить ближнему, – вдруг тебя ещё что увлечёт? – Он облокотился на столешницу, наклонясь к Оросьеву, заговорил доверительно: – Хочешь, по старой памяти, совет? Пока можешь, не поддавайся зависти совсем, иначе окажешься в таком болоте!.. Думаешь, вампирам живётся сладко? Ну, напьются они людской крови – а дальше? Они ведь даже не живые… Впрочем, для тебя это абстракции, – заключил он, – стало быть, и совет не впрок.
Распрямившись, Вадим рассеянно кивнул оцепеневшему знакомцу и направился к выходу, отчего-то уверенный, что при следующем допросе его будет терзать уже не тот старенький доверчивый режимник, а растущий, перспективный, «землю рогом роющий» кадр, созвучный новым временам, – Оросьев. Конечно, если этот допрос состоится.
2. В тени чудовищ
Сразу после обеденного перерыва Вадима позвали к телефону. Очень удивившись, он подошёл.
– И чего сбежал? – укорил в трубке весёлый звонкий голос. – Эх ты, медведище!
Вадим напрягся, сделал поправку на изношенную связь и вспомнил. И то – суток не прошло!
– А что оставалось делать? – ответил он. – Предков твоих дожидаться?
– Ну, виновата, прости! – легко признала Юля. – Не умею пить – моя беда. Слушай, я заскочу за тобой – в пять, да?
– Ты понимаешь…
– Буду ждать против входа, чао! – И она положила трубку.
«Чао-чао», растерянно повторил Вадим. Можешь теперь мямлить до посинения – кто тебя услышит?
Изящный «бегунок» поджидал его в условленном месте. Украдкой оглядевшись, Вадим опустился на переднее кресло, рядом с прелестным водителем. На этот раз Юля облачилась в ситцевый сарафан на бретельках и нарядные босоножки, столь же воздушные. На заднем сиденье обнаружился худощавый юноша с тонким печальным лицом.
– Это Гарик, мой приятель, – представила его Юля. – Точнее, родственник какой-то там дальний. Похож, верно? – Она рванула машину с места. – Знаешь, куда тебя везу?
– В «корыто»? – предположил Вадим. – Или на «полигон»?
Гарик содрогнулся, девочка расхохоталась:
– Нет, чуть подальше. Только молчок, ясно?.. Хотя чего это я! Мы ведь старые конспираторы, верно? – И она подмигнула Вадиму в зеркальце.
«Ну и кретины эти жрецы! – сердито подумал он. – Принимают кого ни попадя!.. Хотя на эту стрекозу и я бы купился или куплюсь. Или уже. Старым становлюсь: на молоденьких потянуло».
– А везу я тебя к воображенцам, – продолжала Юля. – Слыхал про таких?
– Это которые задаются? – притворился Вадим. – В смысле – воображалы?
Гарик вспыхнул, как лампочка. Оглянувшись на него, Юля фыркнула:
– Обиделся, смотри!.. Мальчик, а ты при чём? Накарябал пару баек – и туда ж!
– Юлия, прекрати! – негодуя, потребовал Гарик. – Это совершенно никого не касается.
Девушка махнула на него рукой и объяснила Вадиму:
– А воображенцы, мил друг, отличаются от прочих патологически развитым воображением, от коего слова и происходит название. И ладно бы они воображали только внутри, так они ещё норовят других осчастливить – верно, Гарик? И фантазируют, я тебе скажу, без удержу!
– На какие темы?
– А на всякие – запретные в том числе, если тебя это волнует. Куда идём, что с нами будет, а чему и не бывать никогда, но почему не поиграть… Интересно?
– Как тебе сказать… Безумно!
– Вот! Я знала, чем искупить. – Она хихикнула: – Гарик, лапуля, не хмурься так грозно, у нас с ним свои счёты… Подфартило же мне с родственником!
Юля лихо вывернула из-под надвигающегося грузовика – у Вадима ёкнуло сердце. Чуть слышно чертыхнувшись, он пристегнулся ремнём к спинке.
– Встречаются воображенцы раз в месяц, – продолжала Юля как ни в чём не бывало. – Ну, общаются там, рукописями обмениваются – с-сочинители! Потом треплют друг друга – да так, что клочья летят… Потеха!
– Как ты вышла на них – через Гарика?
– Проницательный мой! – Юля чмокнула его в ухо, машина вильнула. – Только не убивай их сразу, любимый, – у них по женской части напряжёнка, потому вьются вокруг меня точно мухи. – Запрокинув голову, девушка залилась беспечным смехом, едва не врезавшись в бордюр. – Вадик, вот ты всё знаешь – отчего, если дама пишет, на неё посмотреть страшно?
– Ну, не на всех, – возразил он. – Далеко не на всех. А потом, ты путаешь причину со следствием: как раз пишут оттого, что некрасивы. Или несчастливы. Каждый утверждается как может… Далеко ещё?
– Не очень. А что?
– Ну-ка тормозни.
– Зачем ещё? – Однако послушалась, круто вильнула к бордюру. Машина встала, едва не клюнув носом в землю.
– Махнемся, – предложил Вадим. – Ты сегодня не в форме.
– А ты умеешь? Не то кэ-эк гробанёмся!..
– Не волнуйся, я свою жизнь ценю. А заодно сохраню ваши.
– Спаситель! Я в тебя сразу поверила.
Без лишних церемоний Юля перебралась через него в соседнее кресло и объявила:
– Нет, вчера я всё-таки перебрала!..
– А то я не знаю, – проворчал Вадим, пуская машину. – Куда ехать-то?
Против опасений, с управлением справился легко, хотя практиковался давно и, уж конечно, не на таких конфетках. Без дальнейших приключений они добрались до места, каковым оказался раскидистый старый дом, давно брошенный, с заколоченными окнами и осыпающейся штукатуркой. Однако расположен он был удобно: на пересечении нескольких миграционных маршрутов – то есть в достаточно людном месте.
– Забавно, – пробормотал Вадим.
– Чего? – сейчас же вскинулась Юля.
– Когда-то здесь помещался Союз Писателей, – объяснил он. – Бедные воображенцы – тень сего монстра преследует их поныне. Или им самим любо топтаться на трупе врага?
Выбрав местечко поукромней, Вадим притулил там «бегунок». (Хотя уже знал, что Юлька бросает машину, где попало: а чего жалеть – не своё же?) Затем все трое сквозь прореху в ограде пробрались к укрытому за кустами подвальному входу и пыльными тёмными переходами, подсвечивая себе фонариками, проникли в сумеречные помещения оставленного здания. А там промахнуться было бы трудно, так как из распахнутых дверей бывшего актового зала доносился оживлённый гул.
Конечно, Юля первой впорхнула на порог, эффектно помахав сразу всем тонкой загорелой рукой, – и приветствовали девочку с энтузиазмом. Но когда за её спиной вырос Вадим, энтузиазм заметно спал, а от эстрады к нему протянулось с пяток насторожённых, прощупывающих взглядов. Пришлось сначала пообщаться со здешними заправилами.
Юленька поручилась за новичка со всем пылом непорочной юности, поклялась, что знает его с рождения (своего, естественно), что он носил её на руках и до сих пор носит, хотя реже. В общем, Вадим по себе знал, что отказать ей трудно, и забавно было наблюдать, как эти неглупые, в общем, ребята – некоторые уже с брюшком либо с лысиной – распускали перед пигалицей хвосты. Конечно, Юльке это нравилось, но под прикрытием Вадимовых массивов ей наверняка было спокойнее – может, затем его сюда и позвали. Зато остальных его присутствие устраивало меньше, и Вадима всего искололи недовольными взглядами. Однако прямых наездов не случилось: грубая сила котировалась в любой компании, даже высоколобой.
А публика в зале собралась пёстрая, как по виду, так и по занятиям. Профессиональных сочинителей не наблюдалось (и что им тут делать?), зато прочие слои были представлены неплохо. Конечно, больше присутствовало спецов самых разных профессий, но хватало и трудяг. Даже парочка блюстителей забрела, что вовсе странно. Впрочем, различать воображенцев по кастам оказалось не просто. Кастовые признаки в них едва проступали, словно сюда попадали только бракованные экземпляры. Как будто здесь подвернулась одна из отмелей, огибаемая потоком, на которую тот сбрасывал случайный мусор и накопившуюся пену. Даже в нарядах или причёсках воображенцы позволяли себе лишнее, словно щеголяя друг перед другом свободомыслием, – не говоря о поведении. Пожалуй, они вполне могли бы выделиться в особую касту, дай им волю. Однако воли воображенцам как раз не давали, а наоборот, всяко подавляли. И кое-кого из них это даже устраивало. Ещё неизвестно, как повернутся дела, когда «таланты и поклонники» наконец встретятся лицом к лицу, – многие ли будут востребованы? И на кого обижаться тогда?
Зато у воображенцев уже появились свои, пока не канонизированные, мученики. К примеру, одного из них, нервного позерствующего субъекта, куда-то там вызывали и о чём-то таком спрашивали. Вадим так и не понял, в чём, собственно, заключался героизм субъекта, однако гордился тот до сих пор, словно прошёл через эшафот или, по меньшей мере, пытки.
Двух-трёх воображенцев Вадим помнил ещё по студии при тогдашнем СП, а с одним, Тигрием Низинцевым, был знаком довольно неплохо, в прежние времена натыкаясь на него почти на всех литературных тусовках, где бы они ни собирались, либо в гостях у приятелей-литераторов – Тигрий обладал почти сверхъестественной вездесущностью и, казалось, мог пребывать в нескольких местах сразу. Не виделись они с самого Отделения, и теперь Низинцев ещё полысел и располнел, вполне реализовав задатки, подаваемые смолоду. Вообще же в последние годы Вадим от этой публики отдалился, и потому, наверно, Тигрий лишь прохладно кивнул ему, даже не попытавшись, как раньше, обменяться новостями.
– Прошу внимания! – наконец произнёс председатель, крупный флегматичный парень с русой шевелюрой, и гул стал стихать. – Всё, наговорились?.. Тогда начинаем. – Он помолчал, задумчиво озирая рассаживающихся семинаристов. Сложением и повадками председатель до изумления походил на системщика Гогу, только здешнего, славянского разлива. – Итак, все здесь… или почти все, – он задержал взгляд на Вадиме, – обладают качеством, предосудительным в нашем обществе, то есть фантазией. У кого больше, у кого меньше не суть важно. К сожалению, в широких массах наметилась тенденция к утрате этого свойства. Подавляющее большинство уже не способно заглядывать в будущее дальше нескольких дней, а многие и вовсе живут сегодняшним. Положение катастрофическое, без преувеличения, и главная беда, что именно однодневки устраивают режим более других, а потому получают максимальное благоприятствование. Соответственно мы на другом краю. К счастью, у власть предержащих пока не хватает фантазии осознать, что одно из главных препятствий на пути к абсолюту – как раз фантазёры. И на этом противоречии, собственно говоря, мы паразитируем. Но если кто-то подскажет им и убедит? Наша группа существует не первый год, и пока мы больше играли в конспирацию, а немногие синяки, кои нам перепадали, – председатель кольнул «мученика» насмешливым взглядом, – если честно, и неприятностями назвать нельзя. Мы очень мило проводили здесь время, мило общались, всячески имитировали деятельность – а что на выходе? Мы создали закрытый от прочего мира клуб, и что делается вне этих стен, нас не волнует. Хотя, казалось бы, кому как не нам понимать, куда это ведёт?
Председатель помолчал, разглядывая собратьев: некоторые были смущены, однако не слишком многие, – и добавил обыденно:
– Засим предлагаю перейти к обсуждению. Нет возражений?
– Минуточку! – подскочил с места субъект-мученик. – Сперва хотелось бы кое-что выяснить. – Он повернулся и упёрся взглядом в Вадима: – Вот вы, собственно, кто? Да-да, вы!
«Псих!» – явственно буркнула Юля и показала субъекту язык. Для уверенности Вадим оглянулся, но вперились именно в него. Указующего перста не хватало.
– Собственно, я? – переспросил он, ощущая себя неуютно в перекрестии многих взглядов.
– Ну да! Кто вы? Почему здесь? – Нехотя Вадим поднялся, огляделся. Все, включая председателя, молча смотрели на него, ожидая ответа. Похоже, здесь не принято игнорировать вопросы, даже бестактные.
– Я предсказатель, – заявил Вадим не без вызова.
– Простите, кто?
– Предсказатель – либо, если желаете, прогнозист. Подмечаю тенденции, прослеживаю их в будущее. По-моему, это не так далеко от ваших занятий.
– Но ведь тенденций множество! Они появляются, исчезают, меняются…
– У меня альтернативные модели. На все случаи.
– И чего сбежал? – укорил в трубке весёлый звонкий голос. – Эх ты, медведище!
Вадим напрягся, сделал поправку на изношенную связь и вспомнил. И то – суток не прошло!
– А что оставалось делать? – ответил он. – Предков твоих дожидаться?
– Ну, виновата, прости! – легко признала Юля. – Не умею пить – моя беда. Слушай, я заскочу за тобой – в пять, да?
– Ты понимаешь…
– Буду ждать против входа, чао! – И она положила трубку.
«Чао-чао», растерянно повторил Вадим. Можешь теперь мямлить до посинения – кто тебя услышит?
Изящный «бегунок» поджидал его в условленном месте. Украдкой оглядевшись, Вадим опустился на переднее кресло, рядом с прелестным водителем. На этот раз Юля облачилась в ситцевый сарафан на бретельках и нарядные босоножки, столь же воздушные. На заднем сиденье обнаружился худощавый юноша с тонким печальным лицом.
– Это Гарик, мой приятель, – представила его Юля. – Точнее, родственник какой-то там дальний. Похож, верно? – Она рванула машину с места. – Знаешь, куда тебя везу?
– В «корыто»? – предположил Вадим. – Или на «полигон»?
Гарик содрогнулся, девочка расхохоталась:
– Нет, чуть подальше. Только молчок, ясно?.. Хотя чего это я! Мы ведь старые конспираторы, верно? – И она подмигнула Вадиму в зеркальце.
«Ну и кретины эти жрецы! – сердито подумал он. – Принимают кого ни попадя!.. Хотя на эту стрекозу и я бы купился или куплюсь. Или уже. Старым становлюсь: на молоденьких потянуло».
– А везу я тебя к воображенцам, – продолжала Юля. – Слыхал про таких?
– Это которые задаются? – притворился Вадим. – В смысле – воображалы?
Гарик вспыхнул, как лампочка. Оглянувшись на него, Юля фыркнула:
– Обиделся, смотри!.. Мальчик, а ты при чём? Накарябал пару баек – и туда ж!
– Юлия, прекрати! – негодуя, потребовал Гарик. – Это совершенно никого не касается.
Девушка махнула на него рукой и объяснила Вадиму:
– А воображенцы, мил друг, отличаются от прочих патологически развитым воображением, от коего слова и происходит название. И ладно бы они воображали только внутри, так они ещё норовят других осчастливить – верно, Гарик? И фантазируют, я тебе скажу, без удержу!
– На какие темы?
– А на всякие – запретные в том числе, если тебя это волнует. Куда идём, что с нами будет, а чему и не бывать никогда, но почему не поиграть… Интересно?
– Как тебе сказать… Безумно!
– Вот! Я знала, чем искупить. – Она хихикнула: – Гарик, лапуля, не хмурься так грозно, у нас с ним свои счёты… Подфартило же мне с родственником!
Юля лихо вывернула из-под надвигающегося грузовика – у Вадима ёкнуло сердце. Чуть слышно чертыхнувшись, он пристегнулся ремнём к спинке.
– Встречаются воображенцы раз в месяц, – продолжала Юля как ни в чём не бывало. – Ну, общаются там, рукописями обмениваются – с-сочинители! Потом треплют друг друга – да так, что клочья летят… Потеха!
– Как ты вышла на них – через Гарика?
– Проницательный мой! – Юля чмокнула его в ухо, машина вильнула. – Только не убивай их сразу, любимый, – у них по женской части напряжёнка, потому вьются вокруг меня точно мухи. – Запрокинув голову, девушка залилась беспечным смехом, едва не врезавшись в бордюр. – Вадик, вот ты всё знаешь – отчего, если дама пишет, на неё посмотреть страшно?
– Ну, не на всех, – возразил он. – Далеко не на всех. А потом, ты путаешь причину со следствием: как раз пишут оттого, что некрасивы. Или несчастливы. Каждый утверждается как может… Далеко ещё?
– Не очень. А что?
– Ну-ка тормозни.
– Зачем ещё? – Однако послушалась, круто вильнула к бордюру. Машина встала, едва не клюнув носом в землю.
– Махнемся, – предложил Вадим. – Ты сегодня не в форме.
– А ты умеешь? Не то кэ-эк гробанёмся!..
– Не волнуйся, я свою жизнь ценю. А заодно сохраню ваши.
– Спаситель! Я в тебя сразу поверила.
Без лишних церемоний Юля перебралась через него в соседнее кресло и объявила:
– Нет, вчера я всё-таки перебрала!..
– А то я не знаю, – проворчал Вадим, пуская машину. – Куда ехать-то?
Против опасений, с управлением справился легко, хотя практиковался давно и, уж конечно, не на таких конфетках. Без дальнейших приключений они добрались до места, каковым оказался раскидистый старый дом, давно брошенный, с заколоченными окнами и осыпающейся штукатуркой. Однако расположен он был удобно: на пересечении нескольких миграционных маршрутов – то есть в достаточно людном месте.
– Забавно, – пробормотал Вадим.
– Чего? – сейчас же вскинулась Юля.
– Когда-то здесь помещался Союз Писателей, – объяснил он. – Бедные воображенцы – тень сего монстра преследует их поныне. Или им самим любо топтаться на трупе врага?
Выбрав местечко поукромней, Вадим притулил там «бегунок». (Хотя уже знал, что Юлька бросает машину, где попало: а чего жалеть – не своё же?) Затем все трое сквозь прореху в ограде пробрались к укрытому за кустами подвальному входу и пыльными тёмными переходами, подсвечивая себе фонариками, проникли в сумеречные помещения оставленного здания. А там промахнуться было бы трудно, так как из распахнутых дверей бывшего актового зала доносился оживлённый гул.
Конечно, Юля первой впорхнула на порог, эффектно помахав сразу всем тонкой загорелой рукой, – и приветствовали девочку с энтузиазмом. Но когда за её спиной вырос Вадим, энтузиазм заметно спал, а от эстрады к нему протянулось с пяток насторожённых, прощупывающих взглядов. Пришлось сначала пообщаться со здешними заправилами.
Юленька поручилась за новичка со всем пылом непорочной юности, поклялась, что знает его с рождения (своего, естественно), что он носил её на руках и до сих пор носит, хотя реже. В общем, Вадим по себе знал, что отказать ей трудно, и забавно было наблюдать, как эти неглупые, в общем, ребята – некоторые уже с брюшком либо с лысиной – распускали перед пигалицей хвосты. Конечно, Юльке это нравилось, но под прикрытием Вадимовых массивов ей наверняка было спокойнее – может, затем его сюда и позвали. Зато остальных его присутствие устраивало меньше, и Вадима всего искололи недовольными взглядами. Однако прямых наездов не случилось: грубая сила котировалась в любой компании, даже высоколобой.
А публика в зале собралась пёстрая, как по виду, так и по занятиям. Профессиональных сочинителей не наблюдалось (и что им тут делать?), зато прочие слои были представлены неплохо. Конечно, больше присутствовало спецов самых разных профессий, но хватало и трудяг. Даже парочка блюстителей забрела, что вовсе странно. Впрочем, различать воображенцев по кастам оказалось не просто. Кастовые признаки в них едва проступали, словно сюда попадали только бракованные экземпляры. Как будто здесь подвернулась одна из отмелей, огибаемая потоком, на которую тот сбрасывал случайный мусор и накопившуюся пену. Даже в нарядах или причёсках воображенцы позволяли себе лишнее, словно щеголяя друг перед другом свободомыслием, – не говоря о поведении. Пожалуй, они вполне могли бы выделиться в особую касту, дай им волю. Однако воли воображенцам как раз не давали, а наоборот, всяко подавляли. И кое-кого из них это даже устраивало. Ещё неизвестно, как повернутся дела, когда «таланты и поклонники» наконец встретятся лицом к лицу, – многие ли будут востребованы? И на кого обижаться тогда?
Зато у воображенцев уже появились свои, пока не канонизированные, мученики. К примеру, одного из них, нервного позерствующего субъекта, куда-то там вызывали и о чём-то таком спрашивали. Вадим так и не понял, в чём, собственно, заключался героизм субъекта, однако гордился тот до сих пор, словно прошёл через эшафот или, по меньшей мере, пытки.
Двух-трёх воображенцев Вадим помнил ещё по студии при тогдашнем СП, а с одним, Тигрием Низинцевым, был знаком довольно неплохо, в прежние времена натыкаясь на него почти на всех литературных тусовках, где бы они ни собирались, либо в гостях у приятелей-литераторов – Тигрий обладал почти сверхъестественной вездесущностью и, казалось, мог пребывать в нескольких местах сразу. Не виделись они с самого Отделения, и теперь Низинцев ещё полысел и располнел, вполне реализовав задатки, подаваемые смолоду. Вообще же в последние годы Вадим от этой публики отдалился, и потому, наверно, Тигрий лишь прохладно кивнул ему, даже не попытавшись, как раньше, обменяться новостями.
– Прошу внимания! – наконец произнёс председатель, крупный флегматичный парень с русой шевелюрой, и гул стал стихать. – Всё, наговорились?.. Тогда начинаем. – Он помолчал, задумчиво озирая рассаживающихся семинаристов. Сложением и повадками председатель до изумления походил на системщика Гогу, только здешнего, славянского разлива. – Итак, все здесь… или почти все, – он задержал взгляд на Вадиме, – обладают качеством, предосудительным в нашем обществе, то есть фантазией. У кого больше, у кого меньше не суть важно. К сожалению, в широких массах наметилась тенденция к утрате этого свойства. Подавляющее большинство уже не способно заглядывать в будущее дальше нескольких дней, а многие и вовсе живут сегодняшним. Положение катастрофическое, без преувеличения, и главная беда, что именно однодневки устраивают режим более других, а потому получают максимальное благоприятствование. Соответственно мы на другом краю. К счастью, у власть предержащих пока не хватает фантазии осознать, что одно из главных препятствий на пути к абсолюту – как раз фантазёры. И на этом противоречии, собственно говоря, мы паразитируем. Но если кто-то подскажет им и убедит? Наша группа существует не первый год, и пока мы больше играли в конспирацию, а немногие синяки, кои нам перепадали, – председатель кольнул «мученика» насмешливым взглядом, – если честно, и неприятностями назвать нельзя. Мы очень мило проводили здесь время, мило общались, всячески имитировали деятельность – а что на выходе? Мы создали закрытый от прочего мира клуб, и что делается вне этих стен, нас не волнует. Хотя, казалось бы, кому как не нам понимать, куда это ведёт?
Председатель помолчал, разглядывая собратьев: некоторые были смущены, однако не слишком многие, – и добавил обыденно:
– Засим предлагаю перейти к обсуждению. Нет возражений?
– Минуточку! – подскочил с места субъект-мученик. – Сперва хотелось бы кое-что выяснить. – Он повернулся и упёрся взглядом в Вадима: – Вот вы, собственно, кто? Да-да, вы!
«Псих!» – явственно буркнула Юля и показала субъекту язык. Для уверенности Вадим оглянулся, но вперились именно в него. Указующего перста не хватало.
– Собственно, я? – переспросил он, ощущая себя неуютно в перекрестии многих взглядов.
– Ну да! Кто вы? Почему здесь? – Нехотя Вадим поднялся, огляделся. Все, включая председателя, молча смотрели на него, ожидая ответа. Похоже, здесь не принято игнорировать вопросы, даже бестактные.
– Я предсказатель, – заявил Вадим не без вызова.
– Простите, кто?
– Предсказатель – либо, если желаете, прогнозист. Подмечаю тенденции, прослеживаю их в будущее. По-моему, это не так далеко от ваших занятий.
– Но ведь тенденций множество! Они появляются, исчезают, меняются…
– У меня альтернативные модели. На все случаи.