Страница:
Субъект озадаченно подёргал себя за ухо и сказал:
– Предположим, что вы не врёте. Но ведь вы не записываете свои предсказания? Как же мы сможем их обсудить? Строго говоря, это ведь не сочинительство!
– Зато я сочиняю песни.
– Господи! – испуганно вскричал субъект. – А это при чём?
– Я могу их спеть, – объяснил Вадим, – если снабдите инструментом. Или, по-вашему, сочинять музыку проще?
Окончательно запутавшись, субъект сник. Такого он явно не ожидал. Как и сам Вадим, вдруг обнаруживший в себе странное: ему понравилось выступать, понравилось обращать на себя внимание. Откуда это у него – теперь?
Однако сдерживаться не стал.
– Хорошо, согласен, – продолжал он, – это не вполне то же самое, хотя общего немало. Но сейчас я хотел бы привлечь ваше внимание к основной своей специальности – электронике. Последнее время я работаю над проблемой, близкой всем вам: каким образом задействовать ресурсы подсознания, чтобы стимулировать воображение.
– А собственно, где вы работаете? – спросил кто-то из задних рядов.
Обернувшись, Вадим нашёл его глазами и на всякий случай запомнил.
– Эта тема не обсуждается, – ответил он. – Взамен готов сообщить ещё кое-что. – Вадим улыбнулся сочувственно. – Отныне вам будет разрешён выход на публику. – В зале зашевелились, задвигали стульями. – Не пугайтесь, я не официальный уполномоченный, просто имею знакомых на Студии. Так вот, в верхах пришли к заключению, что немножко безобидных фантазий публике не повредит. Стало быть, у вас появляется альтернатива – сами понимаете какая. Засим благодарю за внимание. – Вадим слегка поклонился и сел, чувствуя себя уже выжатым, как лимон. «Ну и перепады! – поёжился он. – К чему бы? Всё-таки что-то грядёт»
Воображенцы снова задвигались, загалдели. Выждав пару минут, председатель коротко постучал по столу, оборвав шум.
– Сообщение обсудим позже, – объявил он, – а сейчас приступаем к обсуждению. Коллега, прошу!
Из толпы выбрался и уселся на виду упитанный рослый бородач, смахивающий на басмача из исторической ленты. Однако сейчас он улыбался благостно, точно Будда, а его пухлые розовые щёки круглились, словно яблоки. И началось! Действительно, тут не щадили: раскатывали по брёвнышку, разбирали до винтиков. Чтобы подставиться под такой обстрел, надо быть смельчаком или мазохистом. Либо садистом (что, как известно, оборотная сторона) и терпеть нынешние пытки, надеясь вернуть сторицей.
Однако бородач, судя по всему, был старым семинарским бойцом, и все наскоки отбивал с завидной выдержкой, не теряя внешнего благодушия, зато весьма едко. Своим обидчикам он оказался явно не по зубам – тем более что старались-то больше молодые: видимо, по известному методу Моськи. «Басмач» отвечал всем с одинаковым миролюбием, не прекращая улыбаться, только на некоторых смотрел слишком уж пристально, будто запоминая. Можно было не сомневаться, что с этими он ещё посчитается, причём от души. Отольются моськам слоновьи слёзы.
Но самое интересное развернулось после всех этих свар, когда к трибуне прорвался «субъект» с заявленным докладом и принялся, как ни странно, излагать достаточно здраво выстроенную теорийку, к тому же перекликавшуюся с последними исканиями Вадима.
– Да, – убеждённо говорил он, – мы именно творцы! Можете считать это определением, а не самовосхвалением. Сейчас в интеллигентских кругах снова входит в моду православие – или же мусульманство, в зависимости от корней. Причём, что забавно, каждая из религий утверждает единобожие и отрицает прочие – чистой воды формализм! Почему не проявить немножко терпимости и не признать свою конфессию лишь одной из многих моделей мироздания, более или менее удачных? И не сравнить её с другими, и не выбрать отовсюду лучшее?
– Потому что тогда они перестанут быть верующими, – с улыбкой ответил председатель.
– Подумаешь – откровение! фыркнул «басмач». – Уж столько десятилетий талдычат об единой религии.
– Но я-то толкую о модели, возразил субъект. – О научной концепции, если хотите, где нет места домыслам, где все посылы подтверждаются фактами.
– Ага, щас, – сказал бородач и прорычал: – «Чуда нам, чуда!»
– Смотря что считать чудом. Некоторые отступления от обыденности а почему нет? Вообразите реальность как пограничную полосу между, условно говоря, Светом и Тьмой (или же Небесами и Преисподней), а наши сознания – как воплощения этих изначальных стихий, использующие тела в качестве глубоководных скафандров, без которых здесь не выжить.
С усмешкой Юля покосилась на Вадима, а тот лишь покачал головой: действительно, идеи носятся в воздухе.
– Стало быть, наш мир можно наречь Вечером? – сострил кто-то из зала. – А для тех есть ещё вариант: Крыша и Подвал… или Подземелье.
– Или Хаос и Порядок, – неожиданно вставил Вадим.
– Так что же первично, Игорёк? – вопросил бородач. – Идеалист хренов!..
– Изыди, сатана, – отмахнулся тот. – Так вот, сознание (или, если хотите, душа) может быть как мелким, так и глубоким – в зависимости от степени приближения к потусторонним стихиям. Соответственно, и человек меняется от полуживотного до творца, может – до мага. Конечно, чтобы предельно сблизиться со стихиями, то есть «вдохновиться», сознание надо должным образом настроить – вот для чего нужны медитации, заклинания, снадобья…
– Всё-таки что есть магия? Чёрт возьми, душа просит чудес!
– Чудеса происходят, когда сознание касается сразу Света и Тьмы, как бы замыкая одно на другое, и тогда через него протекает столько Силы!.. А до тех пор наши фантазии остаются внутри нас либо переносятся на бумагу с большей или меньшей адекватностью.
Похоже, он говорил всерьёз – что было необычным для творцов, создающих свои миры больше для потехи и скорее играющих в философию, не говоря о богоискательстве. Впрочем, это уже походило на богостроительство, нравившееся Вадиму куда сильней.
– Магия как высшая ступень творчества, – задумчиво молвил председатель. – А есть кто-нибудь повыше мага?
– Может, богочеловек, – предположил Игорёк, – в котором обе стихии присутствуют постоянно? Но чтобы остаться в нашем мире, равновесие в нём должно быть идеальным, – ведь каждая тянет к себе с чудовищной силой. Либо нужны прочные корни, запущенные в сознания других.
– Стало быть, душа характеризуется не только глубиной, но и широтой, верно? – спросил председатель. – А ещё, наверное, прочностью сцепления с телом.
– Назовём это жизненной силой, – вставил бородач, видимо, имеющий представление о билдерах. – А как одно сознание контактирует с другими – телепатически? На подсознательном уровне?
– Назовём это совестью, – усмехнулся председатель. – И чем шире душа, тем совестливей. Кстати, вовсе не обязательно это напрямую связано с глубиной – помните юродивых, блаженных, убогих? Много ли среди них было мудрецов, зато как почитались народом!..
– Между прочим, большинство из них выделялись повышенной жизнестойкостью, – не утерпел Вадим. – Выходит, для телепатостанций тоже требуется жизне-сила?
– Если она расходуется на телепатию, на остальное вряд ли останется, – сейчас же возразил Игорёк.
– Совесть – штука инерционная, – ответил Вадим. – Иначе не было б угрызений. Сначала включаются рефлексы, вплоть до животных, затем начинаешь оценивать ситуацию. Видимо, из соображений экономии связь работает в импульсном режиме и только при крайней надобности переключается на постоянный. Но для дальнего приёма резервы мощности должны быть немалыми.
– Сразу видно технаря, – проворчал бородач. – Сейчас разложит душу на составляющие, начертает блок-схемку…
– А почему нет? – пожал плечами Вадим. – Очень способствует пониманию. Здесь уже поминались модели – так почему не смоделировать сознание?
– А как в него войдёт, скажем, волевое начало? – поинтересовался бородач. – Чего мне всегда не хватало!.. Отдельным блоком?
– Не обязательно. Проще представить его в виде энергетической перегородки между рассудком и остальными частями, продуцирующими желания, эмоции, страсти, сродни внешней оболочке, образованной жизне-силой. Если перегородка прочна, эмоции не замутняют рассудок, а при дальнейшем повышении порога вообще перестают влиять на него впрямую. Тогда поведение субъекта, все его поступки и реакции определяются здравым смыслом – разве вот это и не зовётся силой воли?
– И человек превращается в робота…
– Нет, если у него нормально функционирует совесть.
– Тоже представленная в виде блока? – брезгливо спросил субъект.
– Да, – подтвердил Вадим. – В виде телепатостанции – достаточно мощной, чтобы принимать без искажений самые дальние сигналы. К слову сказать, сейчас этот блок неисправен у многих, а у большинства других для него недостаёт жизне-силы.
– Например, у нас? – уточнил Игорь. – Ну да, мы же сплошь бесхребетные да слабохарактерные, и мало кто здесь уберёгся от соблазнов!.. Куда нам до праведников или героев, верно?
– Верно, – спокойно кивнул Вадим. – Жизне-силы у вас недобор. Даже у спецов её больше.
– Так почему бы вам к ним не вернуться?
– Игорёк, Игорёк! – укоризненно призвал председатель.
– Опять эмоции, да? – огрызнулся тот. – Что ж делать, мы им подвержены! Может, потому ещё и годны на что-то.
– Да кто же на них покушается?
– Вот он. – Игорёк ткнул пальцем в Вадима. – Совесть, говорит, это блок, а «эмоции замутняют рассудок».
– У тебя – точно. И ведь жаль: соображаешь ты отменно – когда ни на кого не обижен. А часто ты не обижен?
Против воли субъект хихикнул.
– Нет, – признал он. – Но ведь – эмоции!..
– Эмоции необходимы, – сухо признал Вадим, – как объект для рассудочного анализа, как материал для творчества.
– «Объект, анализ, материал» – я с ума сойду! – взвился Игорёк, даже руками всплеснул. – И это – о моей бессмертной душе!
– Кто-то недавно призывал к терпимости, – заметил бородач, умильно улыбаясь. – Что, Игорёк, на святое покусились?
– Кстати, о бессмертии, сказал Вадим. – Интересно, как вы его представляете? Что происходит с душой после гибели тела? И почему, собственно, оно стареет?
– У вас надо спросить, – откликнулся Игорь. – У вас-то его куда больше. И про силу вы всё так здорово понимаете!..
– Хорошо, вернёмся к жизне-силе, – согласился Вадим. – Что это, как не энергия? А где есть энергия, там уместны понятия: «заряд», «напряжение», «ток», «проводник», «конденсатор», «батарея», – короче, всё то, с чем вы знакомы не близко. Так почему не обратиться к тем, у кого эта методика отработана досконально? Зачем изобретать велосипед?
– То есть к спецам? – уточнил «басмач», улыбаясь уже язвительно.
– Именно. Кстати, в информатике они тоже ориентируются неплохо и с охотой представят вам человека в виде прямоходящего робота – с рассудком-компом, характеризующимся оперативной памятью и быстродействием; с блоком памяти, заодно включающим в себя программные файлы, то есть инстинкты и рефлексы; с портами для ввода данных и телепатостанциями, наконец, со всей скелетно-мускульной машинерией, управляемой рассудком и программами через промежуточный блок. А вам останется только вдохнуть в это безобразие жизнь – то есть элемент непредсказуемости и хаоса, а также ваши ненаглядные эмоции.
– То бишь «бессмертную душу», – с той же ухмылкой ввернул толстяк. – Ну, кто возьмётся?
– «А теперь попробуем со всей этой фигнёю взлететь», – тихонько пробормотал кто-то. – Щас!
– И есть ещё одна занятная человечья порода, – сказал Вадим, – до сих пор вами старательно игнорируемая. Имею в виду крутарей.
– Крутари? – со смешком переспросил Игорь. – Это у которых бицепсы тяжелее мозга?
Как будто это характеризует что-нибудь, кроме самих бицепсов.
– Про вес не скажу, – вмешался бородач, сам весивший вдвое против Игорька, – а вот свою мужскую силу они растрачивают на тренажёрах. К тому же их мускулы только с виду мощные, а на деле…
– Дутые, верно? – негромко подсказал Вадим.
– Вроде того, – согласился басмач. – А что, есть возражения?
– Как говаривал в подобных случаях один мой знакомый: «Давай-ка я вмажу тебе этими «дутыми», а ты уж суди сам». Не лучший аргумент, согласен, и в доказательства не годится. Что же касается мужской силы… Ну, тут вам видней.
– Это почему же? – насторожился бородач.
– Что, разве не видней? – удивился Вадим. – Ну, извините – вы с такой уверенностью говорили!.. Наверное, очень хочется в это верить? Выходит, чтобы ощутить превосходство над крутарями, недостаточно интеллекта?
– Вы нас с кем-то спутали, – высокомерно парировал толстяк. – Это для самцов важнее потенция.
– А вы, стало быть, вознеслись над плотью? – С улыбкой Вадим оглядел оппонента, покачал головой.
– Чего? – немедленно спросил тот.
– Я молчу, – объяснил Вадим. – No comment.
– И ладно. Так что там про крутарей?
– Видите ли, в чём дело… Конечно, можно клеймить крутарей за тупость, за невежество, за чванливость, однако в упорстве им не откажешь. Эти ребята умеют ставить цель и умеют её добиваться, шажок за шажком, ежечасно, ежеминутно, хоть на чуть, но меняя вокруг мир и даже меняя себя, вычерпывая из резервов всё! По-вашему, это не стоит подражания или хотя бы уважения? Многие ли из вас способны на такое – если честно?
– Если честно, – запальчиво сказал Игорёк, – то лучше быть слабым!
– Лучше быть здоровым и богатым, – пробурчал бородач. – Дальше что?
– Да нет, – пожал плечами Вадим, – я только призываю к взаимной терпимости, а кому здесь начинать, если не самым умным? И кто сможет представить себя на месте других лучше воображенцев? Наверно, я идеалист, – вздохнул он. – Но подумайте, кому выгодно развести всех по разным углам. И не обидно ли вам эрудированным, талантливым! – идти у них на поводу? Или для этого ума недостаточно – нужна мудрость? Подумайте!..
– Трибун, – брюзгливо заметил кто-то, – если не пророк. Скучно, господа!
– Ну почему, даже трогательно, – возразил другой. – Как это он: «Думайте, о мудрейшие из мудрых!» Очень впечатляет. Пожалуй, даже можно где-нибудь отразить.
Улыбаясь углами рта, Вадим ждал продолжения, однако ведущая троица – председатель, бородач и Игорёк – общей атаки не поддержала, и она захлебнулась, толком не начавшись. Вскоре разговор переключился на другие темы, Вадиму не слишком интересные. И он снова принялся озираться, вглядываясь в лица, рассматривая запущенный зал, прежде такой торжественный.
– На волю хочу, – жалобно пискнула Юля. – Накурили!.. Смоемся, а?
Уходить было жаль, однако и Вадиму в этой дымной духоте уже становилось муторно, а чего требовать от такой крохи? Удивительно, что её на столько хватило.
Нехотя Вадим кивнул. Сейчас же Юля сорвалась с кресла и, пригнувшись, потянула его меж рядов к выходу. Ввязавшись в какую-то перепалку, Гарик не заметил их бегства, и на улицу они вывалились вдвоём, взмокшие и слегка одурелые. Брезгливо наморщив носик, Юля трясла растопыренными руками, остужаясь.
– Ну вот, опять мокрая, – пожаловалась она. – Сильно от меня несёт, да?
– Дурочка, – ответил Вадим. – Запах свежего пота у здорового человека вполне сносен. Это потом, часов через шесть, когда он начинает разлагаться…
– Человек? – с отвращением спросила Юля.
– Пот.
– Фу, и зануда же ты! – Оттянув на груди сарафан, Юля подвигала им вперёд-назад, гоняя воздух. – Что за жара, а? Хоть душевую с собой вози.
Блюстителей поблизости не наблюдалось, потому Вадим позволил себе расшнуровать кафтан донизу, затем расстегнул и рубаху, подпуская к телу свежесть.
– Счастье, что ты такая чистюля, – сказал он, озираясь. – Иначе пошла бы по рукам.
– Это почему?
– А что ещё тебя держит?
Подумав, Юля пожала голыми плечами:
– С кадрами напряжёнка. Хотя ты прав, наверно: я многих готова почитать, но на дистанции. Как представишь, что придётся их трогать, гладить, нюхать, целовать. Её передёрнуло. – Слушай, а хочешь окунуться?
– В «корыте», что ль?
– Не-е, там скучно, да и далеко, – есть местечко занятней. Поскакали!
Теперь за руль снова уселась Юля, но покатила уже без прежней лихости, подставив лицо и плечи воздушному потоку, врывавшемуся в оконце.
– Ну, как тебе показались эти трепачи? – спросила она.
– А тебе?
– Люблю воображенцев, – объявила девочка, – они такие забавные!
– Это уж точно, – согласился Вадим. – Хоть читала, что они пишут?
– Зачем ещё?
– Интересно же!
– Знал бы ты, – засмеялась Юля, – как ненавижу я вашу фантастику.
– Нашла чем хвалиться, – проворчал Вадим. – И при этом считаешь себя умненькой? Нет, милая, как раз тут они правы: без развитой фантазии и ум не много стоит – это как дом без крыши.
Девушка смешливо фыркнула:
– Как раз «крыша» чаще едет у воображенцев!
– По крайней мере, она у них есть, – парировал он. – А вот в ваших домах гуляют ветры.
Улица сменяла улицу, и постепенно в голове складывался маршрут.
– Как удачно, – вдруг сказал Вадим. – И не чаял успеть!
– Ты о чём?
– Небось слыхала про мясорубки?
– И?..
– Сколько я знаю, до сих пор они случались даже не каждую ночь (хотя, может, не всё всплывало). А вот сегодня обнаружили сразу два истерзанных трупа – растёт поголовье! Один я наблюдал лично, второй нашли недалеко отсюда.
– Откуда узнал?
– «Сорока на хвосте…» По Крепости, к твоему сведению, слухи расходятся в момент – наверное, для компенсации официозной лжи.
– Или ложи? – вставила Юлька, хихикнув. – Или лажи?
– И вот я хочу сравнить. Место нелюдное, в стороне от проторённых троп – так что поглядеть будет на что, я надеюсь.
– Что, маленький, тянет на кровавые зрелища?
– С души воротит, – признался он. – Но – надо.
– Ну, раз надо… Куда править-то?
Приподнявшись в кресле, Вадим стал показывать, на всякий случай пошире разбросав мысле-облако. Но в его сети по-прежнему не попадал никто из опасных, а опасался Вадим сейчас блюстителей и прочих ревнителей заведённого порядка, потому что он опять выбивался из колеи.
Местечко действительно оказалось но соседству: узенький глухой переулок, с обоих концов отгороженный гранитными надолбами, чтоб машины не ездили. Лучше бы его перегородили забором, чтоб и не ходил никто. Может, тогда на одну смерть стало бы меньше. И не прервалась бы ниточка, как говаривал Федот Евграфыч – на тихих-то зорях.
Как на грех, переулочек устилала булыжная мостовая, слишком ещё добротная, чтобы надеяться на приличные отпечатки. Зато и блюстители, собирая останки, постарались здесь хуже обычного, так что впечатлений всё же хватало. И Вадим насмотрелся на такое достаточно, чтобы понять: не то. Совсем не то, нет. В прежних смертях, особенно в двух последних, ощущался удалой размах, ярость стихии, звериная страсть, чудовищная мощь. Тамошний разгул возмущал, ужасал, но и завораживал, точно пропасть. А тут что? Злобствования импотента, трусливая месть извращенца, – и вызывало это лишь омерзение, желание раздавить поганца, словно паука. Впрочем, не исключено, поганцев было несколько если верить следам. Впечатление, будто три-четыре осатанелых придурка растащили жертву на части, чтобы потешиться всласть – каждый над своей. И прикрывались они тенью истинного мясоруба, вполне обходившегося голыми руками.
Сломанным прутиком Вадим осторожно перевернул пару-другую неубранных ошмётков, оглядывая с разных сторон. Да, тут не рвали плоть, а рубили – топором или тесаком. Или мачете, если товарищи с Кубы.
– Тебе не противно? – содрогаясь, спросила Юля. – Пошли отсюда!
– Говорю же, надо, – со вздохом откликнулся Вадим. – Подожди возле машины, ладно?
– Вот ещё! А если Он… бродит?
– Не бродит, не бродит – успокойся. И вообще, это не Он.
– А кто? – немедленно осведомилась девочка.
– Они.
– Ещё лучше!
– Поверь на слово – лучше, – усмехнулся Вадим. – Во всяком случае для нас. Что я повидал вчера лучше б я этого но видел!..
– И вот так ты копошишься на каждом разделочном участке, смакуешь подробности? – с брезгливостью допытывалась она. – Ведь только вчера это жило!
– Я лишь хочу разобраться.
– Зачем? Опыт перенимаешь?
Вадим ещё оглядел весь участок от стены до стены, от одних надолб до других. Нет, здесь и впрямь нечисто: выбивается из ряда. Возник новый фактор?
– Всю картинку смазали, гниды, – сказал он с досадой. – Только что-то забрезжило…
– Ну ты фрукт! – возмутилась подружка. – Хотя б для приличия пожалел несчастную девицу!
– Что ей до моей жалости – теперь? Прочих бы уберечь… Ладно, – вздохнул Вадим, – поехали.
Но и в машине Юлька не отвязалась.
– Не понимаю, – заявила она, – как можно смотреть на это с таким равнодушием?
– С выдержкой, – поправил Вадим. – Отстранение. «Учитесь властвовать собой» – если больше некем.
– А по-моему, тебе это даже нравится!
– Хорошо, пойдём от противного, – терпеливо сказал Вадим. – По-твоему, я сволочь?
– М-м-м… скорее нет, чем да, – ответила вредная малявка, словно бы колеблясь.
– Тогда, может, дурак?
– И тут имеются сомнения.
– Стало быть, кой-чего соображаю, а козней сверх обычного не замышляю, правильно? Так почему не допустить, что я преследую благие цели и при этом не слишком путаюсь в средствах?
– Но может, ты больной? – предположила Юля.
– И много ты видела таких больных?
– Я ведь ещё не старая, а жизнь бывает длинная…
– Вообще, ежели по уму, меня следует изолировать, – признал он. – Не потому что опасный, а что заразен. Вдруг и ты пойдёшь окольными тропами?
– А по-твоему, какими я хожу?
– По-моему, извилистыми. Это другое. И не столько ходишь, сколько тебя водят.
– От вАдимого слышу! – обиделась девочка и тут же пожаловалась: – Думаешь, мне легко жить? Выть же хочется с тоски! Я охотно пошла б на курсы, набрала бы преподов… Только где же всё это: курсы, учителя? Если и обучают, такой ерунде! Не учёба – дрессура. Натаскивают, натаскивают… На гейшу, что ли, готовят?
– Ты как те малые народы, которые Большой Белый Брат брал на содержание, – заметил Вадим. – У нас или в Америке. Знаешь, что с ними делалось?
– Чего?
– Спивались или пускались в прочие тяжкие. Вот как ты сейчас.
– Чего не сделаешь со скуки!..
– Скучно тебе? – переспросил Вадим. – Ай-яй… Что будем делать? Конечно, я понимаю: если человек – размазня, принудить его к чему-то можно лишь дубиной. Но мне ведь и себя не просто гонять, а чтоб приняться ещё за другого!.. Ну оглянись, Юленька: вокруг столько занятного! Надо только убрать шоры и немножко себя заставить, чтобы не болтаться… по течению.
– К дьяволу всех БББ мира, но почему у меня нет хотя бы старшего брата? Или сестры?
– По-моему, в Крепости их переизбыток.
– Мудрые предки, заботливые родичи – где это всё? – горько вопрошала девочка. – Пошло в утиль вместе с книгами? «Живу я, как поганка…»
– Видел, как ты живёшь! – хмыкнул он. – Одних тивишных программ, наверно, с десяток, и все такая мура! А прочего сколько? Хочешь что-нибудь сделать, спихни лишнее в шкаф, с глаз долой, и поупирайся лбом в проблемку – ну хоть какую!..
– Тебе помогает? – не поверила девочка.
– Представь, да. Хотя в моём шкафу тебе станет тошно.
– Стошнит? – подхватила она, развеселясь. – Наверно, складываешь туда шматочки, собранные по таким вот боенкам, – вроде коллекции, да? Как раскроешь, так в нос и шибает!
– И кто из нас больной? – Вадим содрогнулся, невольно вообразив такую картинку во всех красках и запахах. – Шутки шутками, но ты ведь вправду пытаешься раскопать во мне мерзость – зачем, чтобы уравнять с собой? Тогда чего за меня держаться?
– Глаза у тебя красивые, – решила подольститься Юлька.
– Это потому, что глаза – зеркало души, – пояснил Вадим. – А что можно разглядеть в твоих? Скуку, пустоту, зависть? Ни цели, ни смысла.
– Суду всё ясно, – объявила девочка, снова обидевшись. – Ты меня ненавидишь!
– Ага, – подтвердил он. – За высокий уровень жизни – как русские Америку.
Против охоты Юля хихикнула и на время оставила Вадима в покое – может, потому что ни на чём не умела задерживаться подолгу.
Резвый «бегунок» вскоре доставил их на окраину, почти к самой границе города. Места были заброшены и посещались редко, хотя какие-то Крепостные интересы здесь ещё сохранялись. Не то чтобы посещения возбранялись, но, как и в Центре, придирки блюстителей достигали тут апогея, а кому охота нарываться? Впрочем, на личный транспорт опасность не распространялась, да и не встретился им ни один страж порядка. Может, и эти уже перестали навещать здешние пустыри?
– Предположим, что вы не врёте. Но ведь вы не записываете свои предсказания? Как же мы сможем их обсудить? Строго говоря, это ведь не сочинительство!
– Зато я сочиняю песни.
– Господи! – испуганно вскричал субъект. – А это при чём?
– Я могу их спеть, – объяснил Вадим, – если снабдите инструментом. Или, по-вашему, сочинять музыку проще?
Окончательно запутавшись, субъект сник. Такого он явно не ожидал. Как и сам Вадим, вдруг обнаруживший в себе странное: ему понравилось выступать, понравилось обращать на себя внимание. Откуда это у него – теперь?
Однако сдерживаться не стал.
– Хорошо, согласен, – продолжал он, – это не вполне то же самое, хотя общего немало. Но сейчас я хотел бы привлечь ваше внимание к основной своей специальности – электронике. Последнее время я работаю над проблемой, близкой всем вам: каким образом задействовать ресурсы подсознания, чтобы стимулировать воображение.
– А собственно, где вы работаете? – спросил кто-то из задних рядов.
Обернувшись, Вадим нашёл его глазами и на всякий случай запомнил.
– Эта тема не обсуждается, – ответил он. – Взамен готов сообщить ещё кое-что. – Вадим улыбнулся сочувственно. – Отныне вам будет разрешён выход на публику. – В зале зашевелились, задвигали стульями. – Не пугайтесь, я не официальный уполномоченный, просто имею знакомых на Студии. Так вот, в верхах пришли к заключению, что немножко безобидных фантазий публике не повредит. Стало быть, у вас появляется альтернатива – сами понимаете какая. Засим благодарю за внимание. – Вадим слегка поклонился и сел, чувствуя себя уже выжатым, как лимон. «Ну и перепады! – поёжился он. – К чему бы? Всё-таки что-то грядёт»
Воображенцы снова задвигались, загалдели. Выждав пару минут, председатель коротко постучал по столу, оборвав шум.
– Сообщение обсудим позже, – объявил он, – а сейчас приступаем к обсуждению. Коллега, прошу!
Из толпы выбрался и уселся на виду упитанный рослый бородач, смахивающий на басмача из исторической ленты. Однако сейчас он улыбался благостно, точно Будда, а его пухлые розовые щёки круглились, словно яблоки. И началось! Действительно, тут не щадили: раскатывали по брёвнышку, разбирали до винтиков. Чтобы подставиться под такой обстрел, надо быть смельчаком или мазохистом. Либо садистом (что, как известно, оборотная сторона) и терпеть нынешние пытки, надеясь вернуть сторицей.
Однако бородач, судя по всему, был старым семинарским бойцом, и все наскоки отбивал с завидной выдержкой, не теряя внешнего благодушия, зато весьма едко. Своим обидчикам он оказался явно не по зубам – тем более что старались-то больше молодые: видимо, по известному методу Моськи. «Басмач» отвечал всем с одинаковым миролюбием, не прекращая улыбаться, только на некоторых смотрел слишком уж пристально, будто запоминая. Можно было не сомневаться, что с этими он ещё посчитается, причём от души. Отольются моськам слоновьи слёзы.
Но самое интересное развернулось после всех этих свар, когда к трибуне прорвался «субъект» с заявленным докладом и принялся, как ни странно, излагать достаточно здраво выстроенную теорийку, к тому же перекликавшуюся с последними исканиями Вадима.
– Да, – убеждённо говорил он, – мы именно творцы! Можете считать это определением, а не самовосхвалением. Сейчас в интеллигентских кругах снова входит в моду православие – или же мусульманство, в зависимости от корней. Причём, что забавно, каждая из религий утверждает единобожие и отрицает прочие – чистой воды формализм! Почему не проявить немножко терпимости и не признать свою конфессию лишь одной из многих моделей мироздания, более или менее удачных? И не сравнить её с другими, и не выбрать отовсюду лучшее?
– Потому что тогда они перестанут быть верующими, – с улыбкой ответил председатель.
– Подумаешь – откровение! фыркнул «басмач». – Уж столько десятилетий талдычат об единой религии.
– Но я-то толкую о модели, возразил субъект. – О научной концепции, если хотите, где нет места домыслам, где все посылы подтверждаются фактами.
– Ага, щас, – сказал бородач и прорычал: – «Чуда нам, чуда!»
– Смотря что считать чудом. Некоторые отступления от обыденности а почему нет? Вообразите реальность как пограничную полосу между, условно говоря, Светом и Тьмой (или же Небесами и Преисподней), а наши сознания – как воплощения этих изначальных стихий, использующие тела в качестве глубоководных скафандров, без которых здесь не выжить.
С усмешкой Юля покосилась на Вадима, а тот лишь покачал головой: действительно, идеи носятся в воздухе.
– Стало быть, наш мир можно наречь Вечером? – сострил кто-то из зала. – А для тех есть ещё вариант: Крыша и Подвал… или Подземелье.
– Или Хаос и Порядок, – неожиданно вставил Вадим.
– Так что же первично, Игорёк? – вопросил бородач. – Идеалист хренов!..
– Изыди, сатана, – отмахнулся тот. – Так вот, сознание (или, если хотите, душа) может быть как мелким, так и глубоким – в зависимости от степени приближения к потусторонним стихиям. Соответственно, и человек меняется от полуживотного до творца, может – до мага. Конечно, чтобы предельно сблизиться со стихиями, то есть «вдохновиться», сознание надо должным образом настроить – вот для чего нужны медитации, заклинания, снадобья…
– Всё-таки что есть магия? Чёрт возьми, душа просит чудес!
– Чудеса происходят, когда сознание касается сразу Света и Тьмы, как бы замыкая одно на другое, и тогда через него протекает столько Силы!.. А до тех пор наши фантазии остаются внутри нас либо переносятся на бумагу с большей или меньшей адекватностью.
Похоже, он говорил всерьёз – что было необычным для творцов, создающих свои миры больше для потехи и скорее играющих в философию, не говоря о богоискательстве. Впрочем, это уже походило на богостроительство, нравившееся Вадиму куда сильней.
– Магия как высшая ступень творчества, – задумчиво молвил председатель. – А есть кто-нибудь повыше мага?
– Может, богочеловек, – предположил Игорёк, – в котором обе стихии присутствуют постоянно? Но чтобы остаться в нашем мире, равновесие в нём должно быть идеальным, – ведь каждая тянет к себе с чудовищной силой. Либо нужны прочные корни, запущенные в сознания других.
– Стало быть, душа характеризуется не только глубиной, но и широтой, верно? – спросил председатель. – А ещё, наверное, прочностью сцепления с телом.
– Назовём это жизненной силой, – вставил бородач, видимо, имеющий представление о билдерах. – А как одно сознание контактирует с другими – телепатически? На подсознательном уровне?
– Назовём это совестью, – усмехнулся председатель. – И чем шире душа, тем совестливей. Кстати, вовсе не обязательно это напрямую связано с глубиной – помните юродивых, блаженных, убогих? Много ли среди них было мудрецов, зато как почитались народом!..
– Между прочим, большинство из них выделялись повышенной жизнестойкостью, – не утерпел Вадим. – Выходит, для телепатостанций тоже требуется жизне-сила?
– Если она расходуется на телепатию, на остальное вряд ли останется, – сейчас же возразил Игорёк.
– Совесть – штука инерционная, – ответил Вадим. – Иначе не было б угрызений. Сначала включаются рефлексы, вплоть до животных, затем начинаешь оценивать ситуацию. Видимо, из соображений экономии связь работает в импульсном режиме и только при крайней надобности переключается на постоянный. Но для дальнего приёма резервы мощности должны быть немалыми.
– Сразу видно технаря, – проворчал бородач. – Сейчас разложит душу на составляющие, начертает блок-схемку…
– А почему нет? – пожал плечами Вадим. – Очень способствует пониманию. Здесь уже поминались модели – так почему не смоделировать сознание?
– А как в него войдёт, скажем, волевое начало? – поинтересовался бородач. – Чего мне всегда не хватало!.. Отдельным блоком?
– Не обязательно. Проще представить его в виде энергетической перегородки между рассудком и остальными частями, продуцирующими желания, эмоции, страсти, сродни внешней оболочке, образованной жизне-силой. Если перегородка прочна, эмоции не замутняют рассудок, а при дальнейшем повышении порога вообще перестают влиять на него впрямую. Тогда поведение субъекта, все его поступки и реакции определяются здравым смыслом – разве вот это и не зовётся силой воли?
– И человек превращается в робота…
– Нет, если у него нормально функционирует совесть.
– Тоже представленная в виде блока? – брезгливо спросил субъект.
– Да, – подтвердил Вадим. – В виде телепатостанции – достаточно мощной, чтобы принимать без искажений самые дальние сигналы. К слову сказать, сейчас этот блок неисправен у многих, а у большинства других для него недостаёт жизне-силы.
– Например, у нас? – уточнил Игорь. – Ну да, мы же сплошь бесхребетные да слабохарактерные, и мало кто здесь уберёгся от соблазнов!.. Куда нам до праведников или героев, верно?
– Верно, – спокойно кивнул Вадим. – Жизне-силы у вас недобор. Даже у спецов её больше.
– Так почему бы вам к ним не вернуться?
– Игорёк, Игорёк! – укоризненно призвал председатель.
– Опять эмоции, да? – огрызнулся тот. – Что ж делать, мы им подвержены! Может, потому ещё и годны на что-то.
– Да кто же на них покушается?
– Вот он. – Игорёк ткнул пальцем в Вадима. – Совесть, говорит, это блок, а «эмоции замутняют рассудок».
– У тебя – точно. И ведь жаль: соображаешь ты отменно – когда ни на кого не обижен. А часто ты не обижен?
Против воли субъект хихикнул.
– Нет, – признал он. – Но ведь – эмоции!..
– Эмоции необходимы, – сухо признал Вадим, – как объект для рассудочного анализа, как материал для творчества.
– «Объект, анализ, материал» – я с ума сойду! – взвился Игорёк, даже руками всплеснул. – И это – о моей бессмертной душе!
– Кто-то недавно призывал к терпимости, – заметил бородач, умильно улыбаясь. – Что, Игорёк, на святое покусились?
– Кстати, о бессмертии, сказал Вадим. – Интересно, как вы его представляете? Что происходит с душой после гибели тела? И почему, собственно, оно стареет?
– У вас надо спросить, – откликнулся Игорь. – У вас-то его куда больше. И про силу вы всё так здорово понимаете!..
– Хорошо, вернёмся к жизне-силе, – согласился Вадим. – Что это, как не энергия? А где есть энергия, там уместны понятия: «заряд», «напряжение», «ток», «проводник», «конденсатор», «батарея», – короче, всё то, с чем вы знакомы не близко. Так почему не обратиться к тем, у кого эта методика отработана досконально? Зачем изобретать велосипед?
– То есть к спецам? – уточнил «басмач», улыбаясь уже язвительно.
– Именно. Кстати, в информатике они тоже ориентируются неплохо и с охотой представят вам человека в виде прямоходящего робота – с рассудком-компом, характеризующимся оперативной памятью и быстродействием; с блоком памяти, заодно включающим в себя программные файлы, то есть инстинкты и рефлексы; с портами для ввода данных и телепатостанциями, наконец, со всей скелетно-мускульной машинерией, управляемой рассудком и программами через промежуточный блок. А вам останется только вдохнуть в это безобразие жизнь – то есть элемент непредсказуемости и хаоса, а также ваши ненаглядные эмоции.
– То бишь «бессмертную душу», – с той же ухмылкой ввернул толстяк. – Ну, кто возьмётся?
– «А теперь попробуем со всей этой фигнёю взлететь», – тихонько пробормотал кто-то. – Щас!
– И есть ещё одна занятная человечья порода, – сказал Вадим, – до сих пор вами старательно игнорируемая. Имею в виду крутарей.
– Крутари? – со смешком переспросил Игорь. – Это у которых бицепсы тяжелее мозга?
Как будто это характеризует что-нибудь, кроме самих бицепсов.
– Про вес не скажу, – вмешался бородач, сам весивший вдвое против Игорька, – а вот свою мужскую силу они растрачивают на тренажёрах. К тому же их мускулы только с виду мощные, а на деле…
– Дутые, верно? – негромко подсказал Вадим.
– Вроде того, – согласился басмач. – А что, есть возражения?
– Как говаривал в подобных случаях один мой знакомый: «Давай-ка я вмажу тебе этими «дутыми», а ты уж суди сам». Не лучший аргумент, согласен, и в доказательства не годится. Что же касается мужской силы… Ну, тут вам видней.
– Это почему же? – насторожился бородач.
– Что, разве не видней? – удивился Вадим. – Ну, извините – вы с такой уверенностью говорили!.. Наверное, очень хочется в это верить? Выходит, чтобы ощутить превосходство над крутарями, недостаточно интеллекта?
– Вы нас с кем-то спутали, – высокомерно парировал толстяк. – Это для самцов важнее потенция.
– А вы, стало быть, вознеслись над плотью? – С улыбкой Вадим оглядел оппонента, покачал головой.
– Чего? – немедленно спросил тот.
– Я молчу, – объяснил Вадим. – No comment.
– И ладно. Так что там про крутарей?
– Видите ли, в чём дело… Конечно, можно клеймить крутарей за тупость, за невежество, за чванливость, однако в упорстве им не откажешь. Эти ребята умеют ставить цель и умеют её добиваться, шажок за шажком, ежечасно, ежеминутно, хоть на чуть, но меняя вокруг мир и даже меняя себя, вычерпывая из резервов всё! По-вашему, это не стоит подражания или хотя бы уважения? Многие ли из вас способны на такое – если честно?
– Если честно, – запальчиво сказал Игорёк, – то лучше быть слабым!
– Лучше быть здоровым и богатым, – пробурчал бородач. – Дальше что?
– Да нет, – пожал плечами Вадим, – я только призываю к взаимной терпимости, а кому здесь начинать, если не самым умным? И кто сможет представить себя на месте других лучше воображенцев? Наверно, я идеалист, – вздохнул он. – Но подумайте, кому выгодно развести всех по разным углам. И не обидно ли вам эрудированным, талантливым! – идти у них на поводу? Или для этого ума недостаточно – нужна мудрость? Подумайте!..
– Трибун, – брюзгливо заметил кто-то, – если не пророк. Скучно, господа!
– Ну почему, даже трогательно, – возразил другой. – Как это он: «Думайте, о мудрейшие из мудрых!» Очень впечатляет. Пожалуй, даже можно где-нибудь отразить.
Улыбаясь углами рта, Вадим ждал продолжения, однако ведущая троица – председатель, бородач и Игорёк – общей атаки не поддержала, и она захлебнулась, толком не начавшись. Вскоре разговор переключился на другие темы, Вадиму не слишком интересные. И он снова принялся озираться, вглядываясь в лица, рассматривая запущенный зал, прежде такой торжественный.
– На волю хочу, – жалобно пискнула Юля. – Накурили!.. Смоемся, а?
Уходить было жаль, однако и Вадиму в этой дымной духоте уже становилось муторно, а чего требовать от такой крохи? Удивительно, что её на столько хватило.
Нехотя Вадим кивнул. Сейчас же Юля сорвалась с кресла и, пригнувшись, потянула его меж рядов к выходу. Ввязавшись в какую-то перепалку, Гарик не заметил их бегства, и на улицу они вывалились вдвоём, взмокшие и слегка одурелые. Брезгливо наморщив носик, Юля трясла растопыренными руками, остужаясь.
– Ну вот, опять мокрая, – пожаловалась она. – Сильно от меня несёт, да?
– Дурочка, – ответил Вадим. – Запах свежего пота у здорового человека вполне сносен. Это потом, часов через шесть, когда он начинает разлагаться…
– Человек? – с отвращением спросила Юля.
– Пот.
– Фу, и зануда же ты! – Оттянув на груди сарафан, Юля подвигала им вперёд-назад, гоняя воздух. – Что за жара, а? Хоть душевую с собой вози.
Блюстителей поблизости не наблюдалось, потому Вадим позволил себе расшнуровать кафтан донизу, затем расстегнул и рубаху, подпуская к телу свежесть.
– Счастье, что ты такая чистюля, – сказал он, озираясь. – Иначе пошла бы по рукам.
– Это почему?
– А что ещё тебя держит?
Подумав, Юля пожала голыми плечами:
– С кадрами напряжёнка. Хотя ты прав, наверно: я многих готова почитать, но на дистанции. Как представишь, что придётся их трогать, гладить, нюхать, целовать. Её передёрнуло. – Слушай, а хочешь окунуться?
– В «корыте», что ль?
– Не-е, там скучно, да и далеко, – есть местечко занятней. Поскакали!
Теперь за руль снова уселась Юля, но покатила уже без прежней лихости, подставив лицо и плечи воздушному потоку, врывавшемуся в оконце.
– Ну, как тебе показались эти трепачи? – спросила она.
– А тебе?
– Люблю воображенцев, – объявила девочка, – они такие забавные!
– Это уж точно, – согласился Вадим. – Хоть читала, что они пишут?
– Зачем ещё?
– Интересно же!
– Знал бы ты, – засмеялась Юля, – как ненавижу я вашу фантастику.
– Нашла чем хвалиться, – проворчал Вадим. – И при этом считаешь себя умненькой? Нет, милая, как раз тут они правы: без развитой фантазии и ум не много стоит – это как дом без крыши.
Девушка смешливо фыркнула:
– Как раз «крыша» чаще едет у воображенцев!
– По крайней мере, она у них есть, – парировал он. – А вот в ваших домах гуляют ветры.
Улица сменяла улицу, и постепенно в голове складывался маршрут.
– Как удачно, – вдруг сказал Вадим. – И не чаял успеть!
– Ты о чём?
– Небось слыхала про мясорубки?
– И?..
– Сколько я знаю, до сих пор они случались даже не каждую ночь (хотя, может, не всё всплывало). А вот сегодня обнаружили сразу два истерзанных трупа – растёт поголовье! Один я наблюдал лично, второй нашли недалеко отсюда.
– Откуда узнал?
– «Сорока на хвосте…» По Крепости, к твоему сведению, слухи расходятся в момент – наверное, для компенсации официозной лжи.
– Или ложи? – вставила Юлька, хихикнув. – Или лажи?
– И вот я хочу сравнить. Место нелюдное, в стороне от проторённых троп – так что поглядеть будет на что, я надеюсь.
– Что, маленький, тянет на кровавые зрелища?
– С души воротит, – признался он. – Но – надо.
– Ну, раз надо… Куда править-то?
Приподнявшись в кресле, Вадим стал показывать, на всякий случай пошире разбросав мысле-облако. Но в его сети по-прежнему не попадал никто из опасных, а опасался Вадим сейчас блюстителей и прочих ревнителей заведённого порядка, потому что он опять выбивался из колеи.
Местечко действительно оказалось но соседству: узенький глухой переулок, с обоих концов отгороженный гранитными надолбами, чтоб машины не ездили. Лучше бы его перегородили забором, чтоб и не ходил никто. Может, тогда на одну смерть стало бы меньше. И не прервалась бы ниточка, как говаривал Федот Евграфыч – на тихих-то зорях.
Как на грех, переулочек устилала булыжная мостовая, слишком ещё добротная, чтобы надеяться на приличные отпечатки. Зато и блюстители, собирая останки, постарались здесь хуже обычного, так что впечатлений всё же хватало. И Вадим насмотрелся на такое достаточно, чтобы понять: не то. Совсем не то, нет. В прежних смертях, особенно в двух последних, ощущался удалой размах, ярость стихии, звериная страсть, чудовищная мощь. Тамошний разгул возмущал, ужасал, но и завораживал, точно пропасть. А тут что? Злобствования импотента, трусливая месть извращенца, – и вызывало это лишь омерзение, желание раздавить поганца, словно паука. Впрочем, не исключено, поганцев было несколько если верить следам. Впечатление, будто три-четыре осатанелых придурка растащили жертву на части, чтобы потешиться всласть – каждый над своей. И прикрывались они тенью истинного мясоруба, вполне обходившегося голыми руками.
Сломанным прутиком Вадим осторожно перевернул пару-другую неубранных ошмётков, оглядывая с разных сторон. Да, тут не рвали плоть, а рубили – топором или тесаком. Или мачете, если товарищи с Кубы.
– Тебе не противно? – содрогаясь, спросила Юля. – Пошли отсюда!
– Говорю же, надо, – со вздохом откликнулся Вадим. – Подожди возле машины, ладно?
– Вот ещё! А если Он… бродит?
– Не бродит, не бродит – успокойся. И вообще, это не Он.
– А кто? – немедленно осведомилась девочка.
– Они.
– Ещё лучше!
– Поверь на слово – лучше, – усмехнулся Вадим. – Во всяком случае для нас. Что я повидал вчера лучше б я этого но видел!..
– И вот так ты копошишься на каждом разделочном участке, смакуешь подробности? – с брезгливостью допытывалась она. – Ведь только вчера это жило!
– Я лишь хочу разобраться.
– Зачем? Опыт перенимаешь?
Вадим ещё оглядел весь участок от стены до стены, от одних надолб до других. Нет, здесь и впрямь нечисто: выбивается из ряда. Возник новый фактор?
– Всю картинку смазали, гниды, – сказал он с досадой. – Только что-то забрезжило…
– Ну ты фрукт! – возмутилась подружка. – Хотя б для приличия пожалел несчастную девицу!
– Что ей до моей жалости – теперь? Прочих бы уберечь… Ладно, – вздохнул Вадим, – поехали.
Но и в машине Юлька не отвязалась.
– Не понимаю, – заявила она, – как можно смотреть на это с таким равнодушием?
– С выдержкой, – поправил Вадим. – Отстранение. «Учитесь властвовать собой» – если больше некем.
– А по-моему, тебе это даже нравится!
– Хорошо, пойдём от противного, – терпеливо сказал Вадим. – По-твоему, я сволочь?
– М-м-м… скорее нет, чем да, – ответила вредная малявка, словно бы колеблясь.
– Тогда, может, дурак?
– И тут имеются сомнения.
– Стало быть, кой-чего соображаю, а козней сверх обычного не замышляю, правильно? Так почему не допустить, что я преследую благие цели и при этом не слишком путаюсь в средствах?
– Но может, ты больной? – предположила Юля.
– И много ты видела таких больных?
– Я ведь ещё не старая, а жизнь бывает длинная…
– Вообще, ежели по уму, меня следует изолировать, – признал он. – Не потому что опасный, а что заразен. Вдруг и ты пойдёшь окольными тропами?
– А по-твоему, какими я хожу?
– По-моему, извилистыми. Это другое. И не столько ходишь, сколько тебя водят.
– От вАдимого слышу! – обиделась девочка и тут же пожаловалась: – Думаешь, мне легко жить? Выть же хочется с тоски! Я охотно пошла б на курсы, набрала бы преподов… Только где же всё это: курсы, учителя? Если и обучают, такой ерунде! Не учёба – дрессура. Натаскивают, натаскивают… На гейшу, что ли, готовят?
– Ты как те малые народы, которые Большой Белый Брат брал на содержание, – заметил Вадим. – У нас или в Америке. Знаешь, что с ними делалось?
– Чего?
– Спивались или пускались в прочие тяжкие. Вот как ты сейчас.
– Чего не сделаешь со скуки!..
– Скучно тебе? – переспросил Вадим. – Ай-яй… Что будем делать? Конечно, я понимаю: если человек – размазня, принудить его к чему-то можно лишь дубиной. Но мне ведь и себя не просто гонять, а чтоб приняться ещё за другого!.. Ну оглянись, Юленька: вокруг столько занятного! Надо только убрать шоры и немножко себя заставить, чтобы не болтаться… по течению.
– К дьяволу всех БББ мира, но почему у меня нет хотя бы старшего брата? Или сестры?
– По-моему, в Крепости их переизбыток.
– Мудрые предки, заботливые родичи – где это всё? – горько вопрошала девочка. – Пошло в утиль вместе с книгами? «Живу я, как поганка…»
– Видел, как ты живёшь! – хмыкнул он. – Одних тивишных программ, наверно, с десяток, и все такая мура! А прочего сколько? Хочешь что-нибудь сделать, спихни лишнее в шкаф, с глаз долой, и поупирайся лбом в проблемку – ну хоть какую!..
– Тебе помогает? – не поверила девочка.
– Представь, да. Хотя в моём шкафу тебе станет тошно.
– Стошнит? – подхватила она, развеселясь. – Наверно, складываешь туда шматочки, собранные по таким вот боенкам, – вроде коллекции, да? Как раскроешь, так в нос и шибает!
– И кто из нас больной? – Вадим содрогнулся, невольно вообразив такую картинку во всех красках и запахах. – Шутки шутками, но ты ведь вправду пытаешься раскопать во мне мерзость – зачем, чтобы уравнять с собой? Тогда чего за меня держаться?
– Глаза у тебя красивые, – решила подольститься Юлька.
– Это потому, что глаза – зеркало души, – пояснил Вадим. – А что можно разглядеть в твоих? Скуку, пустоту, зависть? Ни цели, ни смысла.
– Суду всё ясно, – объявила девочка, снова обидевшись. – Ты меня ненавидишь!
– Ага, – подтвердил он. – За высокий уровень жизни – как русские Америку.
Против охоты Юля хихикнула и на время оставила Вадима в покое – может, потому что ни на чём не умела задерживаться подолгу.
Резвый «бегунок» вскоре доставил их на окраину, почти к самой границе города. Места были заброшены и посещались редко, хотя какие-то Крепостные интересы здесь ещё сохранялись. Не то чтобы посещения возбранялись, но, как и в Центре, придирки блюстителей достигали тут апогея, а кому охота нарываться? Впрочем, на личный транспорт опасность не распространялась, да и не встретился им ни один страж порядка. Может, и эти уже перестали навещать здешние пустыри?
3. Жить становится веселей
Подрулив к приземистому круглому зданию, зияющему тёмными провалами, Юля оживлённо покрутила головой, засмеялась.
– Знаешь, что это? – спросила она, распахивай дверцу.
– Догадываюсь.
– Вот умник – всё знает! – Юля устремилась вон из колёсника, бросив через плечо: – Фонарь не забудь.
– Эй, погоди минутку! – воззвал Вадим, загоняя машину в ближайший проходной дворик: почему-то не хотелось оставлять её на виду.
– Ну, долго ты? – торопила девочка, в нетерпении постукивая каблучком. – Копуша!
Порывшись в бардачке, Вадим достал фонарик и, поспешил за ней. Нагнал Юлю в сумеречном зале, перед входом в сводчатый тоннель, круто уводивший вниз. Так и есть: станция подземки. Давненько он их не навещал.
– Знаешь, что это? – спросила она, распахивай дверцу.
– Догадываюсь.
– Вот умник – всё знает! – Юля устремилась вон из колёсника, бросив через плечо: – Фонарь не забудь.
– Эй, погоди минутку! – воззвал Вадим, загоняя машину в ближайший проходной дворик: почему-то не хотелось оставлять её на виду.
– Ну, долго ты? – торопила девочка, в нетерпении постукивая каблучком. – Копуша!
Порывшись в бардачке, Вадим достал фонарик и, поспешил за ней. Нагнал Юлю в сумеречном зале, перед входом в сводчатый тоннель, круто уводивший вниз. Так и есть: станция подземки. Давненько он их не навещал.