Может быть, пока человеку не хватает одного лишь быстрого сна, субъективное восприятие сна остается у него нормальным: не выспался, ну и ладно, высплюсь в следующую ночь. Но когда другие механизмы защиты тоже неполноценны и побуждаемая ими к усиленной работе мозговая энергетика начинает подтачивать дельта-сон, человек осознает, что столкнулся лицом к лицу с бессонницей и что в нервной системе у него какой-то серьезный изъян. А дальше обычная картина: боязнь не заснуть, боязнь проспать, прислушивание к себе, возвращение к одному и тому же — словом, «одной лишь думы власть», навязчивая идея.
У всех людей нехватка дельта-сна порождает вялость и сонливость, но если эта нехватка вызывается усилением физиологической и психической активности, получается парадоксальное сочетание возбужденности с жалобами на апатию. По этому сочетанию врач сразу же и распознает невроз. И по необычной активности психики во время медленного сна. Так как быстрый сон у невротиков не сон, а одно недоразумение, сновидения пытаются излиться в медленном сне. Медленный же сон для зарождения спасительных образов среда неподходящая, он больше годится для «мыслей». Вот почему все невротики жалуются на то, что во сне мозг у них не прекращает работать и они все думают и думают. Так оно и есть: они действительно думают, вместо того чтобы смотреть сны. Они не спят, потому что спит тот сторож, которому надлежит охранять их сон.
А спать надо, нельзя не спать. Полноценный сон — залог полноценного бодрствования. Оттого и советуют нам неврологи: прежде всего позаботьтесь о том, чтобы сон ваш был хорош. Кто спит после вечерней прогулки, пусть гуляет, кого прогулка возбуждает — пусть дома сидит. Считается, что нехорошо есть на ночь. Кому как. Есть тысячи людей которые не могут уснуть, если не поужинают плотно, да еще часов в одиннадцать. Пусть себе ужинают, говорят неврологи, лишь бы спали. Такие люди обычно мало едят за завтраком и за обедом, так что общий баланс калорий у них почти не нарушается. Сон — первое дело, все остальное приложится. Но делать из сна фетиш тоже не нужно. Не спится — никакой трагедии! Берем книгу и спокойно читаем. Говорят, кто засыпает с книгой, портит себе глаза. Не доказано! Зато доказано, что он сохраняет себе сон и нервную систему. Да и когда, по совести говоря, еще читать, как не в постели? Неврологи, кстати, напоминают нам, что утомление глазодвигательных мышц способствует сну.
Одни засыпают только на правом боку, другие только на левом. Одним нужен полный мрак, другим маленький свет. Диккенс во всех гостиницах сверял положение своей кровати с компасом: голова его должна была быть обращена только к северу, где находится магнитный полюс. Черчилль не мог заснуть на несвежих простынях. Ночью он просыпался, вставал по своим делам и ложился в специально ожидавшую его вторую кровать. Нет числа ритуальным актам, которые люди совершают перед тем, как лечь в постель или погасить свет. И не случайно, что почти все, кто жалуется на плохой сон, не соблюдают никаких ритуалов. Ритуал — лучшее снотворное. Он помогает перейти от одного эмоционального состояния к другому. Он как бы подводит черту под дневными заботами.
Когда-то врачи думали, что серьезное нарушение сна вызывается поломкой в гипногенных аппаратах, так же как нарушение бодрствования — поломкой в активирующей системе. Но у всех неврологических больных оказались свойственные здоровому мозгу фазы сна, а их бодрствование немногим отличается от бодрствования здорового человека. У них нарушается правильное чередование этих фаз, сокращаются или увеличиваются их доли, становятся выпуклыми промежуточные стадии, в которых феномены, свойственные быстрому и медленному сну, наблюдаются вместе, — словом, расстраивается весь цикл «бодрствование — сон».
Все это привело А. М. Вейна к мысли о существовании иерархически построенной мозговой системы, контролирующей оба состояния. В низший, регулируемый ее контур входит активирующая система и аппараты, ответственные за медленный и быстрый сон. В высшем же, регулирующем, контуре происходит взаимодействие между этими аппаратами — там их включают и выключают. Там же сон и бодрствование связываются с другими системами организма — вегетативной, соматической, психической. Этот регулирующий контур анатомически находится в пределах лимбико-ретикулярного комплекса, в ближайшем соседстве с центрами эмоций: недаром нарушения в эмоциональной сфере незамедлительно отражаются на характере сна.
Конечно, и низший контур не застрахован от поломок. Необратимый патологический сон или полное исчезновение стадии сонных веретен, встречающиеся при некоторых болезнях, — прямое их следствие. Но в подавляющем большинстве неврологических симптомов ведущая роль принадлежит не дефектам в мозговой ткани, а неполадкам в функциональном состоянии мозга — в высшем контуре. Одна гипногенная зона может заменить другую — труднее заменить что-нибудь на общем пульте управления.
Обычно люди более или менее верно оценивают свой уровень бодрствования: кто жалуется на повышенную сонливость, у того она и есть. Но оценка сна крайне субъективна и неадекватна: у одного в структуре сна хаос, а ему он кажется нормальным, у другого сдвиги в структуре невелики, а он только и думает что о своем сне. Может быть, неудовлетворенность сном коренится в укороченности дельта-стадии? Но есть люди, у которых она ничтожна, а они сном своим довольны. Может быть, дело не столько в количестве той или иной стадии, сколько в соотношениях стадий между собой? У кого четвертая стадия медленного сна сократилась, а быстрый сон остался в прежних рамках, тот своим сном недоволен, а у кого обе фазы уменьшились пропорционально, тот ни на что не жалуется.
Продолжительность сна тоже сказывается на его оценке, но не всегда: маниакальный больной на свой короткий сон не обращает никакого внимания, а вечно погруженный в сновидения нарколептик клянется, что сна ему не хватает. Человек, перенесший черепную травму, спит, по его словам, как убитый, а для невротика, чей мозг с точки зрения анатома в идеальном состоянии, каждая ночь мучение. Не в том ли весь секрет, что у больного с черепной травмой нет никаких сдвигов в структуре личности, а у невротика их обнаруживает первый же психологический тест?
Многие снотворные, особенно барбитураты, меняют структуру сна, поэтому-то врачи и прописывают их не слишком охотно. Циклобарбитал кальция, например, избавляет человека от маеты долгого засыпания, но сокращает долю быстрого сна. Тем, кого по ночам мучают фаустовские кошмары, приходится принимать диазепам (седуксен). Кошмаров больше нет, но нет и половины дельта-сна. Химия есть химия, и лучше все-таки с ней дела не иметь. Даже невинный элениум и тот сокращает количество движений глаз у невротика, а у него они и так наперечет. Но чтобы наладить сон, больному неврозом все равно прописывают элениум и другие транквилизаторы: бессонница хуже, чем нехватка сновидений. А тому и дела нет, что у него подавляется быстрый сон или укорачивается четвертая стадия. Он говорит, что от элениума он спит лучше и днем не так вял, что на душе у него спокойнее и все его тревоги и страхи заметно потускнели. Что ему структура его сна!
И он прав по-своему. В его случае, да, пожалуй, и во всех прочих субъективное восприятие сна важнее объективной его картины. А субъективное восприятие определяется не структурой сна, а структурой личности и прежде всего тем, какое место занимает сон в системе ценностей человека. Искажения в структуре сна — вещь неприятная, но искажения в структуре личности, в сфере мотивов и эмоций, еще хуже: они — первоисточник всех зол. Именно это и показал анализ 5650 анкет, полученных неврологами из Первого медицинского института.
КОШКИ МИШЕЛЯ ЖУВЕ
У всех людей нехватка дельта-сна порождает вялость и сонливость, но если эта нехватка вызывается усилением физиологической и психической активности, получается парадоксальное сочетание возбужденности с жалобами на апатию. По этому сочетанию врач сразу же и распознает невроз. И по необычной активности психики во время медленного сна. Так как быстрый сон у невротиков не сон, а одно недоразумение, сновидения пытаются излиться в медленном сне. Медленный же сон для зарождения спасительных образов среда неподходящая, он больше годится для «мыслей». Вот почему все невротики жалуются на то, что во сне мозг у них не прекращает работать и они все думают и думают. Так оно и есть: они действительно думают, вместо того чтобы смотреть сны. Они не спят, потому что спит тот сторож, которому надлежит охранять их сон.
А спать надо, нельзя не спать. Полноценный сон — залог полноценного бодрствования. Оттого и советуют нам неврологи: прежде всего позаботьтесь о том, чтобы сон ваш был хорош. Кто спит после вечерней прогулки, пусть гуляет, кого прогулка возбуждает — пусть дома сидит. Считается, что нехорошо есть на ночь. Кому как. Есть тысячи людей которые не могут уснуть, если не поужинают плотно, да еще часов в одиннадцать. Пусть себе ужинают, говорят неврологи, лишь бы спали. Такие люди обычно мало едят за завтраком и за обедом, так что общий баланс калорий у них почти не нарушается. Сон — первое дело, все остальное приложится. Но делать из сна фетиш тоже не нужно. Не спится — никакой трагедии! Берем книгу и спокойно читаем. Говорят, кто засыпает с книгой, портит себе глаза. Не доказано! Зато доказано, что он сохраняет себе сон и нервную систему. Да и когда, по совести говоря, еще читать, как не в постели? Неврологи, кстати, напоминают нам, что утомление глазодвигательных мышц способствует сну.
Одни засыпают только на правом боку, другие только на левом. Одним нужен полный мрак, другим маленький свет. Диккенс во всех гостиницах сверял положение своей кровати с компасом: голова его должна была быть обращена только к северу, где находится магнитный полюс. Черчилль не мог заснуть на несвежих простынях. Ночью он просыпался, вставал по своим делам и ложился в специально ожидавшую его вторую кровать. Нет числа ритуальным актам, которые люди совершают перед тем, как лечь в постель или погасить свет. И не случайно, что почти все, кто жалуется на плохой сон, не соблюдают никаких ритуалов. Ритуал — лучшее снотворное. Он помогает перейти от одного эмоционального состояния к другому. Он как бы подводит черту под дневными заботами.
Когда-то врачи думали, что серьезное нарушение сна вызывается поломкой в гипногенных аппаратах, так же как нарушение бодрствования — поломкой в активирующей системе. Но у всех неврологических больных оказались свойственные здоровому мозгу фазы сна, а их бодрствование немногим отличается от бодрствования здорового человека. У них нарушается правильное чередование этих фаз, сокращаются или увеличиваются их доли, становятся выпуклыми промежуточные стадии, в которых феномены, свойственные быстрому и медленному сну, наблюдаются вместе, — словом, расстраивается весь цикл «бодрствование — сон».
Все это привело А. М. Вейна к мысли о существовании иерархически построенной мозговой системы, контролирующей оба состояния. В низший, регулируемый ее контур входит активирующая система и аппараты, ответственные за медленный и быстрый сон. В высшем же, регулирующем, контуре происходит взаимодействие между этими аппаратами — там их включают и выключают. Там же сон и бодрствование связываются с другими системами организма — вегетативной, соматической, психической. Этот регулирующий контур анатомически находится в пределах лимбико-ретикулярного комплекса, в ближайшем соседстве с центрами эмоций: недаром нарушения в эмоциональной сфере незамедлительно отражаются на характере сна.
Конечно, и низший контур не застрахован от поломок. Необратимый патологический сон или полное исчезновение стадии сонных веретен, встречающиеся при некоторых болезнях, — прямое их следствие. Но в подавляющем большинстве неврологических симптомов ведущая роль принадлежит не дефектам в мозговой ткани, а неполадкам в функциональном состоянии мозга — в высшем контуре. Одна гипногенная зона может заменить другую — труднее заменить что-нибудь на общем пульте управления.
Обычно люди более или менее верно оценивают свой уровень бодрствования: кто жалуется на повышенную сонливость, у того она и есть. Но оценка сна крайне субъективна и неадекватна: у одного в структуре сна хаос, а ему он кажется нормальным, у другого сдвиги в структуре невелики, а он только и думает что о своем сне. Может быть, неудовлетворенность сном коренится в укороченности дельта-стадии? Но есть люди, у которых она ничтожна, а они сном своим довольны. Может быть, дело не столько в количестве той или иной стадии, сколько в соотношениях стадий между собой? У кого четвертая стадия медленного сна сократилась, а быстрый сон остался в прежних рамках, тот своим сном недоволен, а у кого обе фазы уменьшились пропорционально, тот ни на что не жалуется.
Продолжительность сна тоже сказывается на его оценке, но не всегда: маниакальный больной на свой короткий сон не обращает никакого внимания, а вечно погруженный в сновидения нарколептик клянется, что сна ему не хватает. Человек, перенесший черепную травму, спит, по его словам, как убитый, а для невротика, чей мозг с точки зрения анатома в идеальном состоянии, каждая ночь мучение. Не в том ли весь секрет, что у больного с черепной травмой нет никаких сдвигов в структуре личности, а у невротика их обнаруживает первый же психологический тест?
Многие снотворные, особенно барбитураты, меняют структуру сна, поэтому-то врачи и прописывают их не слишком охотно. Циклобарбитал кальция, например, избавляет человека от маеты долгого засыпания, но сокращает долю быстрого сна. Тем, кого по ночам мучают фаустовские кошмары, приходится принимать диазепам (седуксен). Кошмаров больше нет, но нет и половины дельта-сна. Химия есть химия, и лучше все-таки с ней дела не иметь. Даже невинный элениум и тот сокращает количество движений глаз у невротика, а у него они и так наперечет. Но чтобы наладить сон, больному неврозом все равно прописывают элениум и другие транквилизаторы: бессонница хуже, чем нехватка сновидений. А тому и дела нет, что у него подавляется быстрый сон или укорачивается четвертая стадия. Он говорит, что от элениума он спит лучше и днем не так вял, что на душе у него спокойнее и все его тревоги и страхи заметно потускнели. Что ему структура его сна!
И он прав по-своему. В его случае, да, пожалуй, и во всех прочих субъективное восприятие сна важнее объективной его картины. А субъективное восприятие определяется не структурой сна, а структурой личности и прежде всего тем, какое место занимает сон в системе ценностей человека. Искажения в структуре сна — вещь неприятная, но искажения в структуре личности, в сфере мотивов и эмоций, еще хуже: они — первоисточник всех зол. Именно это и показал анализ 5650 анкет, полученных неврологами из Первого медицинского института.
КОШКИ МИШЕЛЯ ЖУВЕ
(Вместо эпилога)
На первый взгляд даже удивительно, что такая устойчивая, жизненно важная и универсальная функция, как сон, столь уязвима: при всех поправках получается, что у трети взрослого населения земного шара есть серьезные основания быть недовольными своим сном. Но именно универсальность этой функции, ее тесная связь с психической деятельностью, с вегетативной регуляцией, с работой мозговых отделов и процессами обмена и делает ее столь чувствительной ко всякого рода воздействиям.
Универсальность — вот едва ли не главное свойство сна! И главная причина, почему ни одна из теорий сна, которые мы рассматривали, сравнивая «предысторию» его изучения с «историей», двадцать пять веков с четвертью века, — почему ни одна из этих теорий не может не только считаться всеобъемлющей, но даже в большинстве своем и не претендует на это. И почему ни одна из них не противоречит другой, а лишь одна другую дополняет: химическая указывает на химическую сторону сна, энергетическая — на энергетическую, информационная — на информационную, каждая — на одну или несколько сторон, но не на все. Даже самая как будто универсальная из них, гомеостатическая (к которой автор питает неизъяснимую слабость), не обнимает всех граней сна. Через «факторы» сна и бодрствования ее можно связать с химической теорией, через нарастание и ослабление эмоций — протянуть от нее ниточку к информационной, но как свяжешь ее с теорией психической защиты или, еще уже, со сновидениями?
А те же сновидения! Уж на что, казалось бы, логично, правдоподобно и всеобъемлюще истолковал нам их Фрейд, единственный из теоретиков, претендовавший на универсальность своей концепции. И уж на что, казалось бы, узкая область — сновидения: почему бы и не иметь им единственного объяснения? Но нет! Сторонники теории психической защиты доказывают нам, что фрейдистские мотивы занимают лишь долю в калейдоскопе мотивов, трансформируемых сновидениями, подчас заметную, а подчас и весьма скромную.
Читатель, конечно, не забыл, как профессор Мишель Жуве лишал кошек быстрого сна и что из этого вышло. В один из январских дней 1979 года мы сидели с академиком В. М. Окуджавой в его кабинете, обсуждали проблемы сна и вспомнили этих кошек. «Неважно, что они видели во время своих галлюцинаций, важно, что их заставляло галлюцинировать, — говорил Окуджава. — Ведь не может же у кошек быть фрейдистских мотивов!»
Фрейдистских, ясное дело, не может. Но ведь и нефрейдистских тоже не может. От каких психологических конфликтов защищается кошка своими сновидениями? Если мы допустим, что такие конфликты у нее существуют, мы обязаны допустить, что кошка обладает и личностью в нашем, человеческом смысле. А если это уж чересчур, нам не останется ничего другого, как признать, что кошачьи сновидения — всего-навсего побочный продукт быстрого сна, или, как говорят ученые, эпифеномен. Тогда, может, и у нас они — побочный продукт, а все толкования сновидений, и научные и ненаучные, — затянувшееся заблуждение или, в лучшем случае, праздная игра ума?
Но, может, у кошек они побочный продукт, а у нас — не совсем побочный. Ведь многолик же сон и служит самым разнообразным целям. Ведь это целая форма жизни, как доказывает нам гомеостатическая теория, построенная, кстати сказать, на наблюдениях за теми же кошками, но удивительным образом совпадающая с вполне «человеческими» наблюдениями Томаса Манна. Такая же важная форма, как и бодрствование…
Да, «исторический» период дал человечеству очень много сведений о сне. Но он принес с собой, как это часто случается, и много новых загадок, много недоумений и вопросов (вопросы по поводу тех же кошек можно нанизывать друг на друга до бесконечности). Американский психолог Снайдер сказал как-то в порыве оптимизма, что двадцатый век войдет в историю науки не тем, что он сумел расщепить атом, а тем, что он сумел разгадать тайну сна. До конца века еще есть время. Но есть ли эта тайна? Ведь у бодрствования тайны нет. Может быть, наш век не тайну сна разгадает, а правильно сформулирует проблему сна. И это будет не меньшим его достижением, чем расщепление атома.
Универсальность — вот едва ли не главное свойство сна! И главная причина, почему ни одна из теорий сна, которые мы рассматривали, сравнивая «предысторию» его изучения с «историей», двадцать пять веков с четвертью века, — почему ни одна из этих теорий не может не только считаться всеобъемлющей, но даже в большинстве своем и не претендует на это. И почему ни одна из них не противоречит другой, а лишь одна другую дополняет: химическая указывает на химическую сторону сна, энергетическая — на энергетическую, информационная — на информационную, каждая — на одну или несколько сторон, но не на все. Даже самая как будто универсальная из них, гомеостатическая (к которой автор питает неизъяснимую слабость), не обнимает всех граней сна. Через «факторы» сна и бодрствования ее можно связать с химической теорией, через нарастание и ослабление эмоций — протянуть от нее ниточку к информационной, но как свяжешь ее с теорией психической защиты или, еще уже, со сновидениями?
А те же сновидения! Уж на что, казалось бы, логично, правдоподобно и всеобъемлюще истолковал нам их Фрейд, единственный из теоретиков, претендовавший на универсальность своей концепции. И уж на что, казалось бы, узкая область — сновидения: почему бы и не иметь им единственного объяснения? Но нет! Сторонники теории психической защиты доказывают нам, что фрейдистские мотивы занимают лишь долю в калейдоскопе мотивов, трансформируемых сновидениями, подчас заметную, а подчас и весьма скромную.
Читатель, конечно, не забыл, как профессор Мишель Жуве лишал кошек быстрого сна и что из этого вышло. В один из январских дней 1979 года мы сидели с академиком В. М. Окуджавой в его кабинете, обсуждали проблемы сна и вспомнили этих кошек. «Неважно, что они видели во время своих галлюцинаций, важно, что их заставляло галлюцинировать, — говорил Окуджава. — Ведь не может же у кошек быть фрейдистских мотивов!»
Фрейдистских, ясное дело, не может. Но ведь и нефрейдистских тоже не может. От каких психологических конфликтов защищается кошка своими сновидениями? Если мы допустим, что такие конфликты у нее существуют, мы обязаны допустить, что кошка обладает и личностью в нашем, человеческом смысле. А если это уж чересчур, нам не останется ничего другого, как признать, что кошачьи сновидения — всего-навсего побочный продукт быстрого сна, или, как говорят ученые, эпифеномен. Тогда, может, и у нас они — побочный продукт, а все толкования сновидений, и научные и ненаучные, — затянувшееся заблуждение или, в лучшем случае, праздная игра ума?
Но, может, у кошек они побочный продукт, а у нас — не совсем побочный. Ведь многолик же сон и служит самым разнообразным целям. Ведь это целая форма жизни, как доказывает нам гомеостатическая теория, построенная, кстати сказать, на наблюдениях за теми же кошками, но удивительным образом совпадающая с вполне «человеческими» наблюдениями Томаса Манна. Такая же важная форма, как и бодрствование…
Да, «исторический» период дал человечеству очень много сведений о сне. Но он принес с собой, как это часто случается, и много новых загадок, много недоумений и вопросов (вопросы по поводу тех же кошек можно нанизывать друг на друга до бесконечности). Американский психолог Снайдер сказал как-то в порыве оптимизма, что двадцатый век войдет в историю науки не тем, что он сумел расщепить атом, а тем, что он сумел разгадать тайну сна. До конца века еще есть время. Но есть ли эта тайна? Ведь у бодрствования тайны нет. Может быть, наш век не тайну сна разгадает, а правильно сформулирует проблему сна. И это будет не меньшим его достижением, чем расщепление атома.