Каганов Леонид Александрович. Эпос хищника. Сборник

   Я предъявил на выходе удостоверение, положил его в наручную сумку и, выходя через кислые двери, заметил человечка, который кричал одному милиционеру что он депутат Коротков, что у него украли документы, но его надо срочно пропустить, так как у него выступление. Милиционер не обращал внимания. Я подошел к человечку, вручил ему наручную сумку и сказал:
   – Вот ваша сумка. Стыдно должно быть - бросаете документы где попало. Сразу видно что одномандатник.
   Человечек опешил, а милиционеры посмотрели на меня с уважением. Человечек прошел в кислые двери и побежал в зал.
   А я пошел в Зоопарк - через Арбат, мимо Мэрии - туда уже заходить не было времени - дошел до Зоопарка и перелез ограду. Добром ли будет выпустить посаженных незаконно животных? Это очень сложный, несъедобный вопрос. Например нельзя выпускать попугаев - вдруг они кого-нибудь попугают? Подколодную гадюку я бы выпустил - она забьется под колоду и будет там гадить. Не бог весть какое развлечение, но должны же быть и у нее какие-то свои радости?
   Размышляя таким образом, я поДОБРАлся к бетонированной площадке, на которой копошились огромные приземистые животные. Они были такие жирные, что я сразу понял - это жирафы. Что жирафы делают в вольере? Вольер - от слова воля, а здесь неволя. Это невольер. Кстати воля - это ведь свобода. А сила воли? Сила свободы? Надо будет об этом подумать. Как жаль, что я не умею направить взгляд на свою мысль и кликнуть раза два. Мне бы стало понятно многое. Наверно даже все.
   Как же открыть невольер? Я обошел с задней стороны. Сзади был пристроен невольер с большой полосатой кошкой. Я стал перелезать через бортик. Посетители за моей спиной ахнули. Кошка забилась в угол и зарычала. Я остановился. Наверно следует зайти с другой стороны - вдруг кошка меня съест - я ведь рыба по гороскопу? Или добро поможет?
   Неожиданно ко мне подошел молоденький глиняный парень в расшитой повязке на голове и майке маталлиста. На нем был серый халат и в руке метла.
   – Куда ты полез, чмо? - грубо спросил он.
   Я кликнул на него два раза и понял, что мне нужен ученик. Я слез с решетки, отошел от невольера и сел на деревянный диван с урной сбоку. Парень подошел ближе:
   – Тебе чо надо? Милицию вызвать?
   – Ты несчастен в этой жизни. - начал я.
   – Чо? - опешил парень.
   – Это так. Я все знаю про тебя и про всех людей. Тебе не хватает внимания окружающих, ты порой не знаешь зачем ты живешь и почему ты работаешь именно в Зоопарке.
   – Я буду снова поступать на биофак. - сказал парень неуверенно.
   – Ты не поступишь и в этот раз, поверь мне.
   – Откуда ты знаешь что я уже в прошлом году провалился? - удивился гляняный парень.
   – Я же сказал, я знаю все.
   Гляняный парень смотрел на меня широко открытыми глазами. Я продолжил:
   – Ты знаешь в чем смысл жизни? В победе сил добра над силами разума. Этого достигают великие мудрецы и йоги после долгих тренировок. Сегодня я видел еще восемь победивших депутатов - уж не знаю как им это удалось. И все. Но этого можно достичь проще.
   – Как? - удивился парень.
   – Проще.
   – Как?
   – Проще, проще. Просто надо дать командную строку добру победить разум.
   – Как это?
   – Сейчас покажу. Вот я рыба. Мне нельзя входить к кошке. Тем более вплывать. Это сказал бы разум. А что скажет добро? А добро скажет - плыви. И я поплыву. Открой мне вольер!
   – Что вы, я сам ее боюсь до ужаса!
   – Тем лучше. Ты пойдешь со мной. Я покажу тебе как побеждает добро.
   Я встал и решительно взял его за руку. Он вяло сопротивлялся.
   – Давай ключ. - приказал я.
   Он дал мне очень несъедобную связку ключей и я открыл и распахнул первую, а затем вторую дверь невольера. Крепко держа его за глиняную руку, я втащил его за собой и запер дверь. Кошка забилась в угол и рычала оттуда, блестя глазами. Может быть она кликала на нас.
   – Подойди к ней! - сказал я.
   – Я не могу! - жалобно произнес глиняный парень.
   – Ты ничего не сможешь в жизни. Подойди.
   Он сдалал шаг.
   – Ближе. - сказал я.
   Он сделал еще шаг. Кошка зарычала.
   – Прогони разум и пусть победит добро!
   – Как? - в слезах крикнул он.
   Люди за вольером затаили дыхание.
   – Проще! - рявкнул я ослепительно.
   И он пошел. Он подошел прямо к кошке, а та напряглась и сжалась в комок, тихо скуля. Он упрямо и торжествующе стоял над ней.
   – Все, иди обратно. Добро победило разум. - сказал я.
   Он вернулся в оцепенении и мы вышли из невольера и заперли его. Кошка тут же бросилась грудью на сетку и стала громогласно рычать на нас.
   – Я сделал это! - прошептал гляняный парень.
   Я улыбнулся.
   – Я рад, что ты понял. Осталось еще научить тебя кликать на предметы.
   – Это как?
   – Вот так. - я покликал на урну и прочитал ему все, что было написано в появившейся рамочке.
   Парень удивился. Я пояснил:
   – Когда ты направляешь взгляд на предмет и кликаешь вот так левым глазом дважды, в воздухе разворачивается ажурная рамка. В ней информация - бери и читай. Этому надо долго учиться, я научу тебя, но позже. А теперь… Теперь веди меня к жирафам! - приказал я таким же крапчатым тоном. - Мы должны выпустить их жирные тела из невольера в вольер!
   – У меня нет ключа от жирафов. - сказал он жалобно.
   – Сбегай и достань! - приказал я.
   Он убежал. Я оглянулся, покликал на деревья и понял, что сюда идут ОНИ. ОНИ, тех кого пока не было в моей игре, те, кто меня остановят, и времени уже нет. Я побежал. Я долго петлял между ждуме. Я бегал обезьян. И потому кликал не небо и пусто. Асфальтология. Все вокруг МЕНЯется. ОленьЯ полЯна.
   Наднг. 
   Гз. 
   Япа.
   Руки прочь!
   Победасил.
   Прочь от меня, победорасы!
   Победасил.
   Силдобра! Силдобра! Я сильный!
   Победасил.
   Глиняный ученик кричит: "не смейте его трогать!". Глиняного ученика отпихивают. Победасил. Силра. Силразума. Я не слезу отсюда! Спасибо глиняный! Ты сделал что мог, теперь уходи.
   Победасил.
   Пусти, сука!
   Победасил. Победасука!
   А!!! Уйди морда! Я тебя не люблю!
   Победасил!
   Я не перевариваю минтая! Я сам рыба! Уберите себя!
   Ху!
   Хужебудетр-р-р-р!
   Я кликну в меню обоими глазами! Вы еще пожалееееееепобедасил! Да! Ес! Ес! Ескейп!
   Смотрите все, я закрываю глаза и смотрю внутрь себя! Я понял! Силдобра! А! Я сейчас кликну глазами внутрь себя! Наааааааааааааааа! ААА
   ААА
   АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!
 

* * *

 
   Я сижу в кресле и разглядываю шкаф с книгами и игрушками.
   – Как вы себя чувствуете сегодня? - спрашивает женщина за столом.
   – В норме. Как последние два месяца. - грустно улыбаюсь я.
   – А первый месяц?
   – Первый месяц было плохо. Но он обещал мне тогда в тапочке - он и вернулся. Я имею в виду разум в моей тогдашней терминологии.
   – Как вы думаете, вас можно выписывать? - спрашивает она.
   – Мне кажется да. - отвечаю я. - Ведь по логике вещей, последние две недели мне даже лекарств не дают, не говоря уже об электрошоке.
   – А что вы думаете о проблеме разума и добра сейчас?
   – Я сейчас выбираю разум. - честно отвечаю я.
   – А если вы вдруг снова выберете добро?
   – Не думаю. В любом случае я вам об этом сообщу заблаговременно. - улыбаюсь я.
   – Что вы будете делать дома?
   – Вернусь на работу. Я прошлые выходные вы меня отпускали домой, я написал небольшую программку - анализ фурье для фрактального множества.
   – Я не закома с компьютерами.
   – Я помню. Я почти все помню, кроме последних часов. Но суть не в этом - я как и прежде полностью владею компьютером.
   – Хорошо. У нас опять проблемы с местами - сейчас на ваше место должны привезти больного, я вас выписываю прямо сейчас, согласны?
   – Согласен. Я и так уже совершенно здоров почти два месяца.
   – Тогда до понедельника - каждый понедельник в десять я вас жду на беседу.
   – Счастливо. Спасибо вам огромное за все!
   – До свидания. До понедельника.
   Через час формальностей я уже выхожу на улицу. Падают желтые листья, кружатся под ногами. Светит солнце, тепло. Из машины двое санитаров вытаскивают привезенного больного - он в смирительной рубашке, извивается, рот его заткнут кляпом. Сверкают только налитые кровью глаза. Я сочувствую ему. Санитары крепко держат его под локти и ведут к двери больницы.
   Когда они проходят мимо меня, я узнаю в больном мальчика из зоопарка, которого я почему-то называл глиняным. Он сильно изменился - лицо осунулось, а глаза приобрели нездоровый блеск. Под глазами темные мешки. Он останавливает на мне взгляд и дважды моргает левым глазом. Мне его жалко, я сочувствующе развожу руками. Мальчик ошеломлен, растерян. Он выглядит так, будто его сейчас предали. Его лицо вдруг искажается гримасой глубочайшего презрения ко мне. Санитары грубо дергают его и уводят внутрь клиники. А я иду к метро.
    5958 декабря 3589344 года
     П С Р С Д
 

ЛЮБОВЬ ДЖОННИ КИМА

   – Я расскажу вам историю великой любви! - загремел под сводами голос мистера Броукли. - Нашим Джонни двигала любовь! Великая любовь к музыке! Вспомним, Джонни родился и вырос в небогатой семье, но с детства любил клипы! Вы видели его комнату? Она оклеена плакатами эстрадных звезд! Еще в колледже, как только Джонни удавалось заработать немного денег, он тратил их на музыкальные карты! Он жил музыкой! Обменивался альбомами с приятелями по району! Мечтал собрать коллекцию всей музыки Земли! Но откуда простому пареньку взять столько денег?
 

 
   Мистер Броукли сделал эффектную паузу, прокашлялся и налил себе воды. Я с надеждой смотрел на его сутулую фигуру в старомодном пиджаке, на его горло - толстое, старческое, в багровых складках. Оно пульсировало, как сердце, в такт глоткам.
   – Нет! - кашлянул мистер Броукли и поставил стакан. - Не таков наш Джонни! Он не пошел грабить банк! Он не стал продавать наркоту на улице! Почему? Джонни не преступник! Применив свой талант электрика, Джонни строит в гараже невиданный, уникальный прибор! Который позволит ему отныне переписывать для домашнего пользования любые понравившиеся…
   – Самодельную копировальную технику и сканер для снятия государственной защиты с карточек Джонни приобрел у электронщика Скотти Вильсона, также проходящего по делу музыкальных пиратов, - сообщил обвинитель монотонным голосом.
 

 
   – Пожалуйста, не перебивайте адвоката. - обиделся мистер Броукли. - Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Да, собирая личную коллекцию, ему пришлось заняться незаконным копированием. Порой ему приходилось изготовлять карточки и для друзей - обменивать, дарить… А кто из вас, уважаемые судьи, устоит перед соблазном поделиться своей радостью с ближним? Разве не сам Господь благословил нас делиться всем, что имеешь? Должны ли мы так жестоко наказывать Джонни? Мой подзащитный признал вину и раскаялся! Разве он не наказан уже тем, что у него конфисковали дорогостоящую аппаратуру и всю фонотеку, которая была ему дороже жизни?! Нет! Мы дадим ему еще один шанс начать честную жизнь! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
   Мистер Броукли картинно замер с поднятой рукой. Наступила тишина. По залу кружилась большая осенняя муха.
   – Напоминаю суду, что в гараже обвиняемого найдено более восьмидесяти тысяч незаконно изготовленных музыкальных карт, - произнес обвинитель бесцветно. - За два года подпольной деятельности он продал перекупщикам свыше двухсот тысяч музыкальных карт, заработав на этом более ста тысяч кредитных знаков.
 

 
   – Ну, не знаю… - обиженно пробурчал мистер Броукли и сел.
   И я понял, что мне крышка. Странно, но до этого момента я еще надеялся, что все обойдется. Дальше я помню смутно, и лишь последняя речь судьи впечаталась в память, словно ее вбили туда молотком:
   – Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном изготовлении и распространении авторской продукции. Суд приговаривает Джонни Кима к семи месяцам лишения внутренней свободы.
 

* * *

 
   В ту ночь мне снилась статуя Свободы. Она стояла на песчаном берегу, пламя гулко рвалось из поднятого факела и освещало заревом бегущие морские волны. Она была живая, я видел ее гладкую розоватую кожу. На ней была обтягивающая майка. Она не смотрела на меня, смотрела далеко-далеко в море. И танцевала. Даже не танцевала, просто легонько покачивала бедрами, чуть сгибая то одну, то другую коленку - как уставшая девчонка на танцполе. А над ней кричали чайки. Кричали так тоскливо и пронзительно, что в конце концов я понял: это телефон. И проснулся.
 

 
   Оказалось, даже не телефон - звонили в дверь. Чертыхаясь, я завернулся в одеяло и прошлепал в прихожую. На пороге стоял Григ с ящиком пива.
   – Надеюсь, не разбудил? - спросил он осторожно.
   – А как ты думаешь?
   – Я ж не знаю, как ты теперь… - Григ запнулся, - думал, тебе все равно не спится… Я волновался, что ты… Телефон отключен, ну и это… Решил приехать. Тебе же сейчас нельзя одному?
   – Со мной порядок, - сказал я. - Телефоны в суде попросили отрубить, а потом я и забыл. Да проходи уже, не стой в дверях! Сейчас оденусь.
   Пока я одевался и чистил зубы, Григ успел порылся в моем холодильнике и приготовить яичницу. Есть мне совсем не хотелось. Я отхлебнул пива и теперь задумчиво щекотал яичницу кончиком вилки.
 

 
   – Тебя напрягает об этом рассказывать? - спросил Григ.
   – Любопытство заело? - усмехнулся я. - Да нет, чего тут напряжного? Что именно тебе интересно?
   – Ну, я сидел в зале, когда эта сука объявила семь месяцев. А потом тебя увели.
   – Остальным чего дали, не запомнил?
   – Дика отпустили. Он отмазался, типа курьер, и вообще не знал, что в коробках.
   – Ну слава богу, еще не хватало загреметь Дику с женой и ребенком…
   – Спасибо, что меня не сдал… - потупился Григ.
   – А ты по-любому тоже курьер. Так что не скули. Скажи лучше, как дядька Вильсон?
   – Два с половиной года…
   – Два с половиной?! - изумился я. - Вот звери! Ты ему звонил?
   – Да чего ты за Скотти волнуешься? У него уже вторая судимость за подпольную электронику. Говорят, вторая идет намного легче. Скажи лучше, что с тобой было?
   – Тебе интересно? Я тебя разочарую - ничего интересного. Повели меня в подвал, в судебную лабораторию. Дали подписать какую-то бумагу - я не помню, херня какая-то. Измерили давление, вкололи под лопатку какую-то гадость. Усадили в кресло, пристегнули, надели на голову электроды. Лоб с подбородком воткнули в специальную рамку, чтоб не вертел башкой. Там экран перед креслом, на нем заставка крутится - статуя Свободы, разумеется. А что дальше было, я не помню - отрубился.
   – А потом?
 

 
   Я неосторожно ткнул вилкой, глаз яичницы лопнул и потек по тарелке веселым желтым ручьем.
   – Все. Отстегнули от кресла и отправили домой. Предлагали отвезти на полицейской машине, но я отказался - на хер надо? Поехал на подземке. Добрался до дому и спать лег.
   – Ну а как… ощущения?
   – А то сам не представляешь? Забыл, как в колледже от тебя Кэтти ушла? Как мы вот так же сидели, и ты мне тут в соплях рассказывал, что жить без нее не сможешь, и больше никто и никогда…
   – Да уж прямо в соплях из-за этой шлюхи! - обиделся Григ. - Да и когда это было?
   – Не важно когда, важно как. Вот точно так же, только по максимуму. И к статуе Свободы. И не пройдет, пока не снимут через семь месяцев. Самому было интересно - как им это удастся? Чтоб я, да к статуе… Не знаю как, но удалось.
   – Наверно, это лучше, чем в тюряге сидеть, как было до реформы правосудия? - кивнул Григ с набитым ртом.
   – Не знаю… - задумался я. - Не знаю, что хуже. Я типа продолжаю жить сам по себе, где хочу и как хочу… С другой стороны - на хер мне это теперь надо?
   – Тяжело?
   – Очень тяжело… - вздохнул я.
   – Держись, - сказал Григ.
   – Держусь.
   – Интересно, а если бы ты геем был? А тут статуя Свободы…
   – Во, точно. - Я отхлебнул пива. - Вот эту анкету я и подписывал! Если б я девкой был или геем - меня б в статую Гагарина втюрили.
   – А ты не мог их обмануть? Сказать, что гей, и у них бы ничего не сработало?
   – А если бы сработало?
   Мы помолчали.
   – На, съешь еще и мою, все равно мне не хочется. - Я подвинул Григу свою тарелку.
   – А можно нескромный вопрос? - сказал Григ. - Ты на нее дрочишь?
   – Ты долбанутый? - разозлился я. - Ты понимаешь, что такое любовь? Трахать я могу кого угодно, вон Эльке сегодня позвоню! Любовь - это когда жить без нее не можешь! Когда постоянно думаешь о ней! Когда готов все сделать ради нее! Когда хочется каждую минуту быть рядом! Просто рядом!
   – Понял, - сказал Григ. - Сорри. Не голоси.
   Мы снова помолчали. Григ доел мою яичницу и открыл вторую бутылку пива.
   – Адвокат - урод полный, - сказал он.
   – Урод, - кивнул я. - А говорили - лучший. Жалко денег.
   – Судьи - подонки, - сказал Григ. - Семь месяцев!
   – Подонки, - вяло кивнул я.
   – Статуя Свободы, - сказал Григ. - Не могли хотя бы девку симпатичную найти? Почему выбрали для наказания такую страшную…
 

 
   Закончить он не успел - мой кулак врезался ему в подбородок. Григ мешком кувыркнулся на пол, бутылка выпала, стукнулась об стену и разлетелась на сотни зеленых брызг.
   – Джонни, ты чего?!
   – Пошел вон из моего дома, урод!!! - рявкнул я и почувствовал на глазах слезы ярости. - Если ты еще раз что-нибудь подобное скажешь про нее…
 

* * *

 
   Я еще раз оглядел собравшихся - они сидели по кругу в мягких креслах. Некоторые из них были полными отморозками - видно по харям. Но были и приличные люди. Особенно меня позабавил пожилой толстячок, чем-то похожий на адвоката Броукли, - он суетился, пытаясь сесть поудобнее и пристроить на коленях старомодный ноутбук. Но правая нога у него не сгибалась, а прислоненная к креслу тросточка все время падала, и ему приходилось за ней мучительно нагибаться. Когда в комнату вошла строгая молодая женщина в белом халате, все замерли, а затем раздалось хором: "Здравствуйте, Марта!"
 

 
   – Здравствуйте, - сказала Марта и посмотрела на меня. - У нас новенький?
   – Джонни Ким, - сказал я. - Распространение авторской продукции. Семь месяцев.
   – Тс-с-с!!! - укоризненно зашипела Марта. - Зачем же так? У нас не принято называться по имени и сообщать статью! Надо было выдумать псевдоним!
   – Почему?
   – Это свобода тайны личности. Джонни… раз уж вы открылись, мы будем называть вас Джонни? Вы стали участником группы психологической помощи…
   – Я пока только зашел посмотреть, что это такое.
   – Как давно вы осуждены?
   – Восьмой день.
   – Хе! - усмехнулся крупный детина с неприятным взглядом.
   – Осуждены впервые? И почему вы до сих пор не ходили на занятия? - удивилась Марта. - Два раза в неделю это совершенно бесплатно! Если чаще - то на коммерческой основе.
   – Что, помогает?
   – Внимание! - Марта подняла голову и дважды хлопнула в ладоши. - Помогают ли наши занятия?
   – Да-а-а… До-о-о… До-о-о… - закивали со всех сторон.
   – Тогда начнем. Джонни, вы пока можете ничего не говорить, только смотреть. Чувствуйте себя свободно! Если захотите высказаться - мы поговорим с вами об этом. Итак, Демон?
   – Здесь, - сказал громила с неприятным взглядом.
   – Вы выполнили домашнее задание группы? Прочитайте.
   Демон неожиданно скис и покосился на меня.
   – Демон! - хлопнула Марта в ладоши. - Не стесняйтесь новичка! У вас с Джонни одно прекрасное чувство любви к Свободе! Читайте!
 

 
   – Личное письмо к Свободе, - забубнил детина, вставая и разворачивая мятый листок. - Дорогая Свобода. Мне без тебя очень плохо. Я о тебе все время думаю. Ты классная. Ты очень хорошая. Скучаю, что тебя нет со мной. Мне без тебя плохо. Я тебя люблю. Все.
   – Все? - удивилась Марта.
   – Все сказал, чего размусоливать? - смущенно пожал плечами детина и неожиданно всхлипнул.
   – Это лучше, чем в прошлый раз. Садитесь, Демон. Кто еще написал? - Марта оглядела группу.
   – Я! - неловко приподнялся толстячок, тут же сел обратно и торопливо распахнул ноутбук. - Я написал новую главу романа!
   – Начина-а-ается… - вздохнул кто-то.
   – Мистер Фольстен, она большая? - спросила Марта. - Может, оставите мне прочесть?
   – Ну, она, конечно, большая… - совсем по-детски заныл толстяк, - но я постараюсь зачитать быстренько…
   Марта шагнула к нему и мягко закрыла ноутбук.
   – Мистер Фольстен, а вы перескажите нам своими словами?
   – Ну… - глаза толстячка забегали, - Я писал о том, какое это счастье - любить. Мне кажется, я никого в жизни не любил так, как Свободу!
   – А жену? - хмыкнул Демон.
   – Разве их можно сравнивать? - обиделся толстяк. - Жену я люблю, конечно. И любил всегда. И в определенном смысле сейчас тоже, конечно, люблю…
   – Она тебя не ревнует?
   – Демон, вас, кажется, никто не перебивал! - хлопнула в ладоши Марта и снова повернулась к толстячку. - Итак?
 

 
   – Ну, в общем, я писал о том, что каждая любовь - это счастье! Даже такая несчастная и безответная, как у меня! Какое это счастье - засыпать с мыслью о любимой и просыпаться с этой мыслью! Как это прекрасно - осознавать, что она есть на Земле, что она стоит с факелом! И пусть я недостоин ее любви, зато я могу ей подарить свою! Я благодарен суду за это счастье, за эту небывалую, пылкую любовь в мои преклонные годы…
   – Прекрасно! - сказала Марта. - Все слышали? Давайте поаплодируем мистеру Фольстену за эти красивые, мудрые слова! Мистер Фольстен, значит, вы больше не станете прыгать из окна?
   – Я… - мистер Фольстен затравленно оглянулся, - я буду стараться…
   – Прекрасно! - сказала Марта. - А теперь мы бы хотели услышать Мэджик Ловера!
   Все необычайно оживились и посмотрели на нескладного парня с растрепанными волосами и едва заметным синяком под глазом. Лоснящаяся кожа на его щеках, лбу и подбородке была бугристой и воспаленной, а само лицо - угрюмым, с безумными глазами.
   – А сто услысать? - неожиданно произнес Мэджик Ловер.
 

 
   Я удивился, но, видно, остальные уже привыкли к его дикции.
   – Например, о твоей ревности. Ты продолжаешь ревновать Свободу к остальным членам нашей группы?
   – А сто ее ревновать? Как я ее люблю, так ее никто не любит! - твердо сказал Мэджик Ловер.
   – Ты за базаром следи! - рявкнул Демон.
   – И пусть меня убьет эта обезьяна, я все равно люблю Свободу больсе! Больсе! Больсе!!!
   – На улице обсудим, - сухо бросил Демон. - Сегодня огребешь по полной.
   – Прекратите ссориться! - хлопнула в ладоши Марта. - Мэджик Ловер, расскажи нам, как ты любишь Свободу?
   – Сначала ясыком, - сказал Мэджик Ловер. - Потом спереди. Потом в рот. Потом ссади.
   Я напрягся, да и остальные тоже замерли.
   – Пиндец тебе, - сказал Демон.
 

 
   – Это мы есе посмотрим, - огрызнулся Мэджик Ловер.
   – Спокойно! - сказала Марта и хлопнула в ладоши. - Мэджик Ловер, но ведь мы уже решили, что пользоваться надувной Свободой из секс-шопа для осужденных - это безнравственно и не приносит покоя душе?
   – Дусе не дусе, а все пользуются, - огрызнулся Мэджик Ловер.
   – Не все! - зашумела группа.
   – Поднимите руки, кто пользуется надувной Свободой? - хлопнула в ладоши Марта.
   Наступила тишина, поднял руку только Мэждик Ловер, хотя многие потупили взгляд.
   – Демон, поднимай руку! - сказал Мэджик Ловер. - Обезьяна драчливая!
   – Видит бог, я не хотел, - буркнул Демон и пружинисто вскочил с кресла.
 

 
   – Нет! - крикнула Марта.
   Но Демон уже нависал над креслом Мэджик Ловера, отводя для удара костлявую руку. И вдруг между ними ярко блеснула вспышка, раздался звук хлыста, и в воздухе остро запахло озоном. Демон как подкошенный рухнул спиной на ковер. По металлической молнии его куртки туда-сюда гуськом бегали синие искры. Испуганно завизжала Марта.
   – Разрядник! У него разрядник! - завопил мистер Фольстен и вскочил, заслоняясь ноутбуком, как щитом. - За Свободу!
   – За Свободу!!! - взревела группа и метнулась к Мэджик Ловеру.
   Я подавил в себе желание кинуться следом, а просто улизнул оттуда, потому что сидел ближе всех к двери. Вспышек за спиной не было - видимо, разрядник отобрали.
 

* * *

 
   – Джонни! - Элька постучала в дверь. - Звонит Григ, сказать ему, что ты в ванной?
 

 
   – Пошли его на хер! - крикнул я, откладывая бритву и выключая душ. - Чего ему надо?
   – У него сегодня день рождения, приглашает нас с тобой на вечеринку.
   – Черт, я и забыл! Поздравь его!
   – Он уже повесил трубку. А что мы ему подарим?
   Мы долго бродили с Элькой по маркету, взявшись за руки, пока не вышли на этаж одежды. Элька сразу зависла в отделе белья, а я покрутился бесцельно и зашел в отдел шляп. Как обычно, я думал о Свободе. Мне представлялась ее складная фигурка, устремленная вверх, ее властное лицо и длинные ноги с круглыми коленками. В голове крутились сценки и диалоги. Вот я прихожу с ней на день рождения к Григу. Григ открывает дверь - а там я. А рядом - Свобода.