– Познакомься, это Свобода, - говорю будничным тоном.
   – Как тебе это удалось?! - изумляется Григ.
   – Просто я люблю его! - говорит Свобода и кладет мне руку на плечо.
 
 
   Нет! Целует меня прямо в губы! Григ каменеет от зависти. Я обнимаю ее за талию, и она, такая вся запрокинутая, повисает на моей руке…
   Я взял с полки черную шляпу с большими полями. Как бы мне хотелось подарить эту шляпу ей! Она бы ей так шла! Ведь эти колючки ей совсем не к лицу, от того оно и кажется слишком суровым.
   – Привет, зайка! - говорю я, заходя в комнату, где она развалилась на кровати в одном халатике и читает книгу, покачивая изящной ножкой. - Угадай, какой подарок я тебе принес?
   – Вот уж не знаю… - улыбается она своей неповторимой улыбкой. - Может быть, зажигалку?
   – Шляпу! Прекрасную черную шляпу! Примерь, я прошу тебя.
 
 
   Она берет из моих рук шляпу и подходит к зеркалу. Халатик ее полураспахнут. Она надевает шляпу и кокетливо наклоняет голову. Шляпа полностью скрывает колючки.
   – Господи! - шепчет она так, что у меня бегут мурашки по позвоночнику. - Только ты мог сделать мне такой подарок! Мне так нравится! Скажи, мне идет? Принеси, пожалуйста, из прихожей мой факел и дощечечку?
   – Господи! Зачем Григу эта хасидская шляпа?! - раздался над ухом резкий голос Эльки.
   – Элька, до чего ж ты порой мерзкая! - вырвалось у меня.
 
* * *
 
   – Скучаешь, Джонни? - спросила Сюзен, присаживаясь рядом и одергивая мини-юбку.
   – Просто думаю о своем, - уклончиво ответил я, вертя бокал.
   – А ты не думай. Ты расслабься и веселись! Потанцуем? - Она качнула белыми кудряшками.
   – Да что-то настроения нет.
   Сюзен повертелась на диване, выставила вперед изящную ногу и внимательно ее оглядела.
 
 
   – Григ вашу шляпу измазал тортом.
   – Угу.
   – Элька пошла с Максом за сигаретами. Второй час их нет.
   – Угу.
   – Ты ее совсем не ревнуешь?
   – Чего ее ревновать?
   Сюзен вытянула другую ногу.
   – Смотри, какой педикюр сделала. Нравится?
   – Нравится.
   – Специально открытые туфли надела.
   – Специально для меня?
   – Специально для всех. Дай отпить? - Она нависла надо мной и прижалась губами к бокалу.
   – Для всех - это не для меня. Я осужденный.
   – Глупый Джонни. Ты меня совсем-совсем не хочешь? - Сюзен положила ладонь мне на грудь и посмотрела в глаза.
   – Хочу. - Я пожал плечами. - Но я люблю Свободу. Я думаю о ней целые дни. Мне тошно. Мне ничего не хочется. Я не могу работать. Я не могу отдыхать. Я не могу спать и есть. Я похудел на десять кило. У меня трясутся руки. Я вздрагиваю, когда раздается телефонный звонок, хотя разумом понимаю, что она не может звонить. Ты не представляешь себе, что это такое. Мне не хочется жить. Мне без нее очень, очень, очень…
 
 
   – А Элька?
   – Что Элька? Элька - дура…
   – Верно, Элька не слишком умна, - сказала Сюзен неожиданно трезвым голосом и вдруг шепнула: - Поехали ко мне?
   – Прямо сегодня? - засомневался я, - Но, Сюзен…
   – Я не Сюзен. Называй меня Свободой. Я похожа! - Она подняла руку и вдруг чиркнула зажигалкой.
   – Поехали! - кивнул я.
   – Я Свобода! - шепнула Сюзен мне на ухо. - Я хочу тебя! Я люблю тебя, мой единственный!
   – Ты прелесть! - прошептал я, чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки. - Спасибо тебе, Сюзен!
 
* * *
 
   Балка под потолком гаража выглядела надежной, и я примотал к ней провод. Помял его в руках - шнур казался вполне гибким. На всякий случай смазал его машинным маслом. Масло воняло неприятно, но, в конце концов, мне не так уж долго его нюхать. А вот сделать хорошую петлю получилось не сразу - шнур елозил в руках и плохо гнулся. Наконец я сделал петлю, вытер масляные руки об штаны и залез на табуретку.
 
 
   – Тю! - раздалось за моей спиной, и я испуганно обернулся, насколько позволяла петля.
   Дверь гаража была распахнута, похоже, я не запер ее. Или запер? В дверном проеме на фоне холодной осенней ночи маячила знакомая фигура - пузатый плащ и беспорядочные патлы вокруг здоровенной лысой макушки.
   – Скотти Вильсон? - не спросил, а скорее кивнул я.
   – Привет, малыш Джонни, - сказал Вильсон. - Вот зашел тебя проведать, а дома никого нет. Прочел твою записку. Какие красивые слова! Жаль, она их никогда не прочтет.
   – Вильсон, что тебе надо? - заорал я и почувствовал, что краснею.
   – Мне очень и очень скверно, - сказал Вильсон. - Мне нужен человек, который со мной поговорит. Я знаю поблизости одно уютное местечко.
   – Очень скверно? - недоверчиво спросил я, слезая с табуретки.
   – Ужасно, - подтвердил Вильсон. - Штаны переодень, все в масле. Кто же вешается в белых штанах? На них так плохо будет смотреться моча…
   – А почему тебе скверно, дядька Вильсон? У тебя же вторая судимость? Так сильно страдаешь по Свободе?
   – Я страдаю, когда вижу молодых дурачков вроде тебя. Джонни, ты мужик или нет? Тебе не стыдно так страдать из-за бабы?
   – Как? - растерялся я.
 
 
   – Ныть из-за бабы. Хныкать. Жаловаться. Вешаться. - Вильсон говорил кратко и требовательно. - Посмотри на кого ты похож! Нытик, а не мужик! Возьми себя в руки! Вытри розовые сопли! Наплюй!
   – Хорошо тебе говорить, дядька Вильсон, - я достал платок и высморкался, - со второй-то судимостью…
   – Не второй, а четвертой, если уж на то пошло… Ты мне другое скажи - кто она? На кого ты повелся, дурень? Железяка с факелом! Рожа квадратная! Глаза пустые! Ни сисек тебе, ни писек!
   – Как… - опешил я. - Как ты можешь так говорить про свою любовь?!
   – Кто тебе сказал, что я ее люблю?
   – Погоди… - я уже начал догадываться. - Так ты… ты любишь Гагарина?
   – Я люблю деньги.
   – Как же это? - совсем растерялся я.
   И тут до меня дошло.
   – Вильсон… Ты… Ты мне поможешь?
   – Это будет немножко стоить… - сказал Вильсон.
   – Я готов!
   – Это будет немножко больно…
   – Что может быть больнее?!
   – Это может не получиться…
   – Я верю, это получится!
   – Об этом может кто-нибудь узнать…
   – Об этом никто никогда не узнает!!!
   – Переодень штаны, я жду тебя в машине, - цыкнул зубом Вильсон и вышел из гаража.
 
* * *
 
   – Я расскажу вам историю великого самоубийства! - гремел под сводами голос мистера Броукли. - Мы знаем, что многие осужденные решаются на это. Многие погибают. Иные остаются калеками на всю жизнь. И никто не судит их за это! Но не таков наш Джонни! Да, он пытался убить себя! Убить невиданным, уникальным способом! Но убил лишь свою любовь к Свободе! Можем ли мы осуждать Джонни за то, что он хотел умереть и не умер? За то, что хотел жить и выжил?
 
 
   – Разблокировал судебное наказание при помощи самодельного прибора Скотти Вильсона, также проходящего по делу о досрочно освободившихся преступниках, - сообщил обвинитель монотонным голосом.
   – Не перебивайте адвоката! - обиделся мистер Броукли. - Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Он оступился? Да! Он в порыве отчаяния бросился на крайние меры? Да! Но можем ли мы осуждать его? Нет! Мы просто дадим ему еще один шанс продолжить свое наказание! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
   Мистер Броукли замер с поднятой рукой, будто держал в ней факел. Наступила тишина. Вокруг руки кружились молодые весенние мошки. А потом был удар молотка.
   – Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном обретении внутренней свободы. Суд приговаривает Джонни Кима к трем годам лишения внутренней свободы в дополнение к сроку предыдущего наказания…
 
 
     5 октября 2002, Москва
 

ДО РАССВЕТА

(жесткая версия)
 
   А ребенку не нужен хороший отец. Ему нужен хороший учитель. А человеку - хороший друг. А женщине - любимый человек. И вообще поговорим лучше о стежках-дорожках.
А.,Б.Стругацкие

 
Я покопался в душе и нашел Иуду…
Я покопался в сердце и нашел Иуду…
Я покопался в мозгах и нашел Иуду…
Я порылся в карманах и нашел серебро…
 
   Д.Мурзин
 
   ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО 
   Сегодня, когда в живых осталось так мало очевидцев Катастрофы, мне кажется первостепенно важным рассказать нашим детям, внукам и правнукам о том, как это было на самом деле. Вы найдете массу литературы, посвященной краху и возрождению денежно-ценностной системы, в том числе и труды вашего покорного слуги. Вы найдете множество работ по физике, которые объясняют постфактум особенности температурных и гравитационных воздействий при высоких скоростях, и тот факт, почему Катастрофа в итоге не состоялась. Вы даже найдете приключенческие, фантастические и любовные романы, действие которых разворачивается в дни Катастрофы, но они далеки от достоверности и очень малочисленны - человечество, как и каждый отдельный человек, любит вспоминать свои победы и не хочет перелистывать черные страницы истории, повествующие о тех днях, когда человек познал в полной мере бессилие и отчаяние. Сегодняшние подростки возмущают нас своей неграмотностью - многие из них всерьез считают что "наша эра" и "эра после катастрофы" - это одно и то же! Они не знают и ничего не хотят знать о Катастрофе. Именно поэтому я считаю своим долгом написать о том, что довелось увидеть мне. Пока мой разум еще в силах хранить память о тех далеких днях, а руки еще могут держать наборный скард, я буду редактировать и готовить к публикации дневник, который я написал через два месяца после Катастрофы.
    Искренне ваш, доктор юридических наук,
     Н.В.Клеменский
 
* * *
 
   Олега я впервые увидел на вокзале. В тот вечер я снова пришел туда, неужели все еще надеялся уехать? Вокзал оказался самым тихим местом в Москве. На рябом, загаженном полу, под разбитыми стеклами бывших касс спали на тюках трое пьяных. В углу сидела обнявшись влюбленная парочка. На кресле у входа тихо вслипывала немолодая женщина в длинной черной юбке. У нее на руках спал младенец. Больше никого не было. На улице безумно ревел ветер.
   – Стоять, блядь. - раздался сзади хриплый голос.
   Я медленно обернулся и увидел перед собой милиционера в форме летнего образца. Он был года на два старше меня и на пару сантиметров ниже ростом. Скуластое лицо покрывала короткая щетина, зрачки уверенно рассматривали меня сквозь набухшие, монголоидные прорези век.
   – Глухой? - спросил он.
   – В чем дело? - осведомился я, стараясь придать тону максимум достоинства.
   – Документы показывай! Что в сумке, что в карманах?
   – С какой стати?
   – Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Язык понимаешь? Открывай сумку!
   – А если не открою?
   – Тогда я тебя пристрелю. - он деловито расстегнул кобуру и вынул пистолет.
   Я еще раз заглянул в его глаза и понял что действительно застрелит. Пришлось распахнуть сумку. Впрочем сумка была - одно название. Заплечная торба с безнадежно рваной молнией. Внутри комом лежала ненужная уже теплая куртка и завернутая в газету бутылка водки, которую я берег на последний день. Милиционер немедленно убрал пистолет, запустил руку в сумку и выудил сверток с бутылкой. Газета полетела на пол, а бутылка была втиснута в карман форменных брюк.
   – На каком основании? - спросил я тупо.
   – На основании приказа мэра о соблюдении порядка на хуй.
   – Что еще за бред? Какого порядка? Какого мэра? - возмутился я.
   И тут же получил не сильный, но отчетливый удар кулаком в бок.
   – А это тебя не ебет. Понял? Что в карманах? Все вынимай.
   И я начал выгребать из кармана: носовой платок, горсть жухлых семечек, пачку долларов и капсулу с таблетками.
   – Что за таблетки? - спросил он. - Яд?
   Я кивнул:
   – Снотворное.
   – Прячь. Откуда сам?
   – Местный.
   – Не пизди.
   – Из Екатеринбурга.
   – Вот я гляжу выговор не московский. А чо не дома?
   – А мне и здесь хорошо.
   – Не пизди.
   – Ну не успел, не успел…
   – Ага, - злорадно усмехнулся он, - а долларов-то набрал не еби маму, да?
   Я промолчал. Он вынул из кармана мою бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и удовлетворенно поморщился.
   – Будешь?
   – Буду. - неожиданно сказал я и взял протянутую бутылку.
   – Дома ждут?
   – Ждут.
   – А здесь есть кто?
   – Никого.
   – Вот, блядь, и у меня уже никого… - сказал он и замолчал.
   Младенец на руках у женщины проснулся и начал оглушительно верещать. Милиционер поморщился.
   – А чего, бля… - начал он, но сбился - младенец орал оглушительно, а женщина вдруг тоже завыла протяжно и тоскливо.
   – А, блядь, чего… - опять начал милиционер, но фраза снова потонула в крике.
   – Да заебали своими воплями! - он вытащил пистолет.
   Я инстинктивно закрыл глаза. Воздух дважды качнулся и заложило уши. По ноздрям ударил резкий запах гари и вслед за этим до моего сознания донеслись оглушительные хлопки, будто кто-то всесильный с размаху ударил по Земле гигантским молотом.
   – Так, говорю, чего, бля, делать теперь думаешь? - услышал я сквозь пелену в ушах.
   Я открыл глаза - сверток с младенцем валялся на полу. Под ним медленно расползалась красная лужа. Пьяные на тюках проснулись и таращились из угла молча и осоловело. Откуда у младенца столько крови? Женщина сидела, неуклюже откинувшись на спинку кресла. Вместо левого глаза зияла дыра и из нее толчками выплескивалась кровь - на черное платье, на оранжевый пластик кресла и на пол.
   – Что? - спросил я.
   – Глухой? Чего делать будешь?
   – Не знаю.
   – Решай. Со мной пойдешь?
   – Пойду. - вдруг сказал я.
   Женщина дернулась всем телом и с клекотом осела на пол.
   – Идем. - сказал он. - Меня звать Олег. Сумку брось, на хер она нужна.
   – Коля. - сказал я, - Николай Викторович Клеменский.
   – Не ебет. Коля и Коля.
   Долгое время мы шли молча, Олег впереди, я чуть поодаль. Под ногами чавкали лужи. Казалось невероятным что здесь еще неделю назад лежал снег. Людей было много. Они торопливо и озабоченно сквозили в разных направлениях, и я подумал что на моей памяти так бегали по улицам только в последний вечер перед Новым годом. Порой мимо проносились целые семьи с детьми. Из распахнутых окон раздавались голоса и музыка. Облупленные дома и короба давно брошенных автомашин казались выписанными тушью прямо в воздухе, они отбрасывали колючие тени. Повсюду ползали ярко-синие блики и резало глаза как от фотовспышки. Над головой выл ветер, пытаясь сбить с ног и прижать к грязному асфальту. Атмосфера давно сошла с ума. А над домами и над ветром, в лиловом небе истошно палила Блуждающая звезда, выливая на Землю фиолетовый свет - чуждая, страшная, в косматых протуберанцах короны. В последние дни на нее уже нельзя было смотреть без темных очков. Очков у меня не было, и я смотрел под ноги.
   – У нас в армии случай был. - вдруг начал Олег, - Сидим мы ночью в караулке - я и Тимур. Тимуру брат прислал шмали, а у меня самогон. Сидим, блядь, выпили и курим. Второй год служим, все по хую. Тут раз - входит прапор. И так носом повел - курите, суки? Пиздец, - говорит, - сгною на пиле. А пила - это у нас на болоте около деревни такая хуйня была, туда салаг ебошить посылали. Ангары строить. А мы смотрим - прапор сам пьяный в жопу. Ну Тимур типа ему протягивает бутылку - угощайтесь, блядь, товарищ прапорщик. Короче выпили с ним и дали ему курнуть. Сидим, блядь, и ржем в три рыла как ебанутые. Ну, хуяк, и тут приходит сам майор Лухой. А это такой, знаешь, пиздец… - Олег задумался. - Ты в армии служил?
   – Ну типа.
   – Не пизди.
   – На военной кафедре был.
   – Салага.
   На мокром асфальте валялся труп маленького мужичка. На нем был почти чистый костюм-тройка, и это не вязалось с небритым бордовым лицом в кровоподтеках. Похоже он прыгнул из окна и лежал здесь уже давно, потому что запах был особенно гнусный. Люди обтекали труп со всех сторон.
   – Смотри. - кивнул Олег и пошевелил ноздрями, - Три дня лежит, щетиной оброс. Нормально за три дня психануть? А еще мужик. Это не человек, блядь, это скотина на хуй.
   Олег сплюнул и пошел было дальше, но тут я не выдержал.
   – Слушай, зачем ты застрелил женщину с ребенком?
   Олег остановился и внимательно посмотрел на меня.
   – Коля, ты скотина, блядь, или человек на хуй? Ты ничего не понял?
   – Чего тут понимать. - буркнул я, - Она может жить хотела, а ты ее…
   – Сколько она хотела жить? Восемь часов?
   – А хоть бы и восемь, это ее право!
   – А нехуй было орать.
   – А это ее право орать!
   – А у меня тоже право.
   – Какое право?
   – Что мне все по хую, вот такое и право. - Олег достал из кармана мою бутылку, сделал большой глоток и протянул мне. Я тоже глотнул.
   – Нет у тебя никакого права.
   – Пошли, говорю, чего вонью дышать. - Олег снова двинулся вперед и свернул в замусоренный переулок. Я поплелся следом.
   В этом переулке народу было меньше, зато и пробираться было труднее - переулок был покрыт толстым слоем грязи и мусора. Его не убирали уже месяца три.
   – Ты этот, блядь… Юрист что ли? - произнес Олег, не оборачиваясь.
   – Юрист. Пятый курс…
   – Я смотрю, права качать горазд. А в армии ни хуя не служил. А там бы тебя живо научили, что право, блядь, одно, понял? Делай что тебе можно, а что нельзя - ни хуя не делай. Или делай, но не светись. Вопросы есть?
   – Есть. Чего теперь, все можно по-твоему? И убивать значит можно, да? И мучать и калечить?
   – А почему нет?
   – Чего же ты тогда меня не убил?
   – А на хуй?
   – А чего я тебя не убил?
   – А ты не умеешь. Посмотри на себя - щенок еще.
   "Вот сука!" - подумал я, но вслух ничего не сказал. Какое-то время мы молчали. Потом Олег спросил:
   – Сам-то давно понял что пиздец пришел?
   – Сейчас скажу… Года полтора назад. Когда доцент Саливаров отчитал половину лекции, потом махнул рукой и сказал, что больше лекции не нужны, и он всем желает хорошо провести оставшееся время. И сам в Германию уехал, кто-то у него там был очевидно.
   – Очевидно. - передразнил Олег, - Отец профессор небось?
   – Нет.
   – Не пизди.
   – Не профессор. Он доцент. Юрист. И мать юрист.
   – А давно у вас в городе деньги кончились?
   – Ну как сказать… Месяца два назад вдруг дико подорожали рестораны, бани, алкоголь всякий, проституток расплодилось… Потом начался обмен - все меняли на водку и наркотики. А проститутки исчезли. Потому что женщины и без того стали вести себя это… свободнее. Но деньги еще ходили. Особенно доллары.
   – В Москве уже полгода бардак творится. Хорошо хоть жратвы везде навалом и бесплатно. А телефоны и электричество у вас когда отрубились?
   – Когда я улетал, все работало.
   – Пиздец какой-то. Вот, блядь, дисциплина! Жить и радоваться. Хули тебя в Москву потянуло?
   – Посмотреть хотел… Я всегда мечтал в Москве побывать. И поехал-то рано - за месяц. Прожил тут недельку, билеты у меня были обратные. На самолет. И вдруг раз - самолеты не летят, поезда не идут, машин нет…
   – А ты как думал? Привык чтоб тебя возили на своем горбу?
   – Так за деньги же!
   – Да, блядь, на хуй они кому нужны твои деньги? Полный карман денег тащишь, а ты иди купи чего-нибудь, а?
   Я на ходу засунул руку в карман и вынул пачку долларов. Разорвал резинку и швырнул вперед. Бумажки веером разлетелись по высыхающему асфальту. Ветер тут же подхватил их и с ревом унес вперед. Олег покосился на меня через плечо.
   – Артист, блядь. Этот, блядь, как его. Хули выебываешься? Довыебывался уже и все равно выебываешься. Вот главные деньги среди этого говнища… - он похлопал по кобуре пистолета. - Понял? Все что хочешь куплю. Как я у тебя бутылку купил.
   – А билет до Екатеринбурга мне купишь?
   – Ну теперь конечно хуй. Потому что их нет, понял? А раньше бы купил как не хер делать. И поехал бы ты жариться к мамке с папкой. К доцентам.
   Некоторое время мы шли молча - Олег впереди, я сзади.
   – А ты в нее сразу поверил? - спросил я.
   – Не понял.
   – Ну в Блуждающую звезду. Когда первый раз доклад Штудельта был опубликован в газетах, я не поверил. И когда верующие стали про конец света кричать, тоже не поверил. И когда первая волна паники поднялась - тоже не верил. А вот когда доцент Саливаров… я хорошо запомнил этот момент, такая тишина настала в аудитории, что…
   – Я сразу поверил. - перебил Олег. - Башку надо иметь на плечах. Так вот, входит майор Лухой. А мы смотрим - тоже пьяный в жопу. Просто в полную жопень. Разинул ебальник, мы думали - пиздец. А он так - водка есть? И падает на стол! Тут прапор - р-раз из комнаты! Прибегает с литром и ставит. Наливает Лухому стакан до краев - тот хуяк, выпил. А мы ему еще стакан - он хуяк, выпил - и вконец убился, падает на пол. А прапор как заржет, мы ржем, ну просто пиздец. А Тимур, сука, так подмигивает - давай ему ебальник нитрокраской распишем? У нас в каптерке нитрокраски до хуя было финской. Прапор, бля, хоть пьяный, а насторожился и по-тихому съебался. А мы, как два мудака, берем нитрокраску и расхуяриваем Лухому ебальник под не еби боже. Лицо - синее, нос - зеленый, вокруг глаз - круги, блядь, красные, просто хоть растяни за щеки и кидай на хуй в небо вместо радуги… уй, блядь! - Олег оступился и чуть не упал в серебристо-синюю лужу.
   – Куда мы идем? - спросил я.
   – Куда… За бабами. Ебал баб хоть раз?
   – Ебал.
   – Не пизди.
   – Не пиздю. Не пизжу я.
   – И много выебал?
   – Ну так, бывало…
   – А я до армии никого не ебал. Пиздил всем что ебал, а сам не ебал. А в армии ебал один раз. Нас с Тимуром на пилу послали, ну и еще двух салаг. Нормальные пацаны были. И ни хуя мы за день не успели, а на ночь кинули нас под деревней на сеновал, даже, блядь, не кормили ни хуя. А тут к нам местные бабищи пришли сами на хуй. Штук семь. У них там в селе какая-то ебанная свадьба была, все пьяные в жопу. Местные парни пьяные в жопу, а тут они услышали что солдаты приехали. Прикинь, бля? Мы их всю ночь ебали. А утром местное пацанье пришло, толпа, блядь, человек пятнадцать демонов. И таких они пиздянок нам раскрутили… Я еще ничего отделался, только башку разбили. Тимуру эту… ключицу сломали. А салаге одному вобще почки отбили на хуй. Он три дня кровью ссал, потом падать начал, понял, да? Нас в медсанчасть забрали. А потом в госпиталь. А мы их не запиздили ни хуя не одного, чего мы можем когда их пятнадцать? А после армии я много ебал.
   Палило с каждой минутой все сильнее, идти по такому пеклу было невозможно. Народу на улицах становилось все меньше. Олег бросил на асфальт форменную куртку и остался в майке. Мы старались идти в тени домов, перебегая яркие промежутки.
   – Ну все, пришли. Я заебался. - сказал Олег. - Смотри, здесь уже никого нет. Куда все попрятались?
   – Процентов тридцать по домам сидит, процентов тридцать в метро забились, остальные в церквях.
   – Не умничай. Вон баба идет.
   Прямо на нас, прикрыв голову от зноя полотенцем, торопливо шла девушка в белой майке и джинсах.
   – Стоп. - сказал Олег и схватил ее за руку.
   – Вы что? Вы кто? - дернулась девушка.
   – Куда идешь? Пойдем с нами.
   – К матери иду… - тихо заговорила она, словно поняв все и пытаясь его убаюкать, - Они в разводе, я полночи у отца сидела, а до рассвета к матери. А он не может, у него своя семья, а мать у меня с характером. И в церковь тоже не пошла. А у меня парень в церковь ушел, он не может без Господа, а я без матери не могу. И ни туда не могу, ни сюда. А тут иду и никого кругом нет, почему никого нет на улицах?
   – А хули делать под таким пеклом? Давай, пошли вон в подъезд.
   Девчонка замерла, посмотрела на Олега и вдруг заголосила на всю улицу:
   – Спасите! Помогите! Убивают! Помогите!
   – Ну кричи, кричи… - усмехнулся Олег. - Убивают, бля. Все там будем на рассвете.
   – Ну помогите, ну кто-нибудь!! - голосила девчонка, пытаясь вырвать руку из железного кулака Олега.
   Тот стоял, спокойно прищурившись.
   – Думаешь кто-нибудь выйдет? Ни одна сука не выйдет. Уже никто никому на хуй не нужен. Только ты нам с Колькой еще нужна. Цени, блядь.
   И вдруг за его спиной хлопнула дверь - из дома напротив выбежали два мужика, явно отец и сын. Лица у обоих были зверские и небритые. В руках у старшего была монтировка. Олег резко схватился за кобуру и хотел было обернулся, но старший уже повис на его спине и начал душить, обхватив горло монтировкой. Младший зашел спереди, повернулся ко мне спиной и начал методично бить Олега кулаком в живот. Девчонка отбежала в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену дома. На меня никто не обращал внимания. Тогда я поднял с асфальта обломок арматуры, шагнул вперед и со всего размаха опустил его на бритый затылок младшего. Послышался хруст, брызнула кровь, и он осел на асфальт. Тотчас же Олег резко наклонился и перекинул старшего через голову - тот мешком шлепнулся рядом с сыном и попытался встать на ноги, но Олег уже достал пистолет и выстрелил ему в голову. Затем вытер рукавом лицо, проворно прыгнул назад и схватил за руку остолбеневшую девчонку.
   – Так кто тут, бля, щенок? - произнес я, переводя дыхание. - Я щенок?
   – Пошли отсюда. - Олег решительно дернул девчонку за руку и бегом поволок в боковой проулок. Я бросил окровавленный прут и кинулся следом.
   Мы неслись минут пять, петляя дворами. Наконец забежали в подъезд старой гранитной девятиэтажки и потопали по ступенькам вверх. Олег одной рукой крепко держал притихшую девчонку, а другой дергал все двери подряд. На восьмом этаже одна из дверей распахнулась и мы зашли внутрь.