Со времен Раскола народ и власть окончательно и бесповоротно принимаются отдаляться друг от друга, не сдерживаемые более верой, общей для царя и для крестьян – живым и свободным словом Бога.
   От России отпала ее лучшая, наиболее энергичная и совестливая часть. По многим городам в раскол ушло до 20 процентов жителей. Не будем утомлять тебя, читатель, обширной статистикой, но приведем один красноречивый факт. В средневолжском городе Кержаче (оплоте староверов), расположенном недалеко от легендарного озера Светлояр, под чьими водами и покоится сказочный Китеж-град, в конце семнадцатого столетия жило 47 тысяч человек. Это очень много. Ведь в очень крупном торговом городе России, Нижнем Новгороде на той же Средней Волге, обитало только чуть более 12 тысяч душ. Лучшая Россия ушла в раскол, отделилась от власти, выбрала «параллельный мир» свободы от романовских «градов земного и небесного».
   Староверы сохранили чистоту, трезвость и грамотность, высокую мораль и духовную стойкость. Их в армию охотно брали еще при Сталине – не было солдат лучше. А вот остальной России досталось никонианство – с грязью, пьянством, невежеством.

Раскол нации

   Когда же церковь выполнила роль убийцы Китежа, государство сказало: «Все! Теперь ты мне без надобности. Уничтожаю патриаршество и делаю церковь своим департаментом». Петр Первый упраздняет патриаршество. Началась постепенная утрата народом веры, падение авторитета духовенства. С тех времен народ начинает презирать попов, считать встречу со священником плохой приметой. Официальное, никонианское православие вырождается и мельчает, становится видимостью, «отбытием номера». В финале мы имеем взорванные и разграбленные при большевиках храмы. Еврейские комиссары в начале ХХ века возглавляли процесс, но кресты-то с храмов валили русские мужики. Во Франции 1793 года революционеры тоже попытались церкви рушить – но народ им быстро дал укорот. У нас же так не вышло. Не коммунисты у нас веру порушили, а сам народ от нее, опустившейся, отвернулся. И – будьте уверены! – еще отвернется от нынешнего казённо-выхолощенного «православия», «возрожденного» с 1988 года.
   В результате деятельности династии Романовых Россия внутри себя раскалывается на три народа, на три мира.
   Итак, некогда единые русские разделяются на искусственно выведенный немецко-франкоязычный народ «европейцев»-дворян, которые почти утрачивают родную речь (на русском они вновь начнут говорить лишь в девятнадцатом веке), на староверов и на огромную подневольную массу, которая вернулась чуть ли не к общинно-славянскому укладу. В 1917-м это приведет к полной катастрофе.
   Ну а пока, загнав истинную русскую веру в подполье и став полными владыками страны, господа Романовы решили выдвинуть новый национальный проект – «Северную Пальмиру». Проект, который закончился самым страшным и кровавым образом…

ГЛАВА 2. ЦЕНА ФРАНЦУЗСКОЙ БУЛКИ

   Вторым национальным проектом у нас была Северная Пальмира – империя династии Романовых между 1703 и 1917 годами. В эту эпоху Россию пытались перекодировать и превратить в Европу.
   Проект сей потерпел полных крах, закончившись национальной Хиросимой семнадцатого года. Почему это случилось? В нынешней Росфедерации, которая с невероятной помпой отпраздновала трехсотлетие основания Санкт-Петербурга, принята популярная версия «для лохов». В общем, Петр Великий решил сделать нас Европой, зачал проект «Северная Пальмира» и после этого мы пошли по столбовой дороге развития цивилизации, как нормальные люди. Вернее, сначала не совсем по столбовой, но после отмены крепостного права с его ужасами – уж точно вышли на проторенный передовым Западом шлях цивилизации, двигаясь в благоденствию и демократии… Пока не вынырнули откуда-то из преисподней коммунисты и не сбили страну куда-то вбок…
   Но оставим сказки для дураков. Попробуем сами разобраться: каким проектом была Северная Пальмира? И почему ее ожидал такой грандиозный провал?

Россия, Западом больная… 

   Петр Первый никак не был первым западником на Руси. Поворот к Западу в России начался еще в Смуту и вполне оформился как национальный выбор уже у предшественницы Петра, царевны Софьи. На этом курсе твердо стоял первый министр царевны, князь Василий Голицын. Но именно при Петре вестернизация стала необратимой. Именно при нем мы прошли «точку-джокер» и русская история вошла в европейское русло.
   Был ли у России той поры выбор? Существовали ли иные траектории развития? Тут у авторов нет единой точки зрения. Но, покончив с русским духовным возрождением, которое началось по выходе государства из Смуты и завершилось Соловецким зверством и сожжением Аввакума «со товарищи», власть окончательно разошлась с народом и противопоставила себя ему.
   Отныне действовала единственная логика: чем дальше от основ русской народной жизни, особенно в их Святорусском, старообрядческом варианте – тем лучше. Не соборность, а господство. Не сотрудничество, а подавление. Не братство, а иерархия. Вот что стало естественным выбором власти. Власть, объявив себя высшей ценностью, не просто подчинила себе общество, как сложную структуру взаимодействующих слоев, групп и классов – она превратила народ в «население». И даже не это главное. С той поры государство и его хозяева – императорская фамилия и ее приближенные – поставили себя не только выше общества, но и всей Русской цивилизации. Именно с тех времен государство с верховным властителем во главе стало вершиной нашей цивилизации, ее квинтэссенцией и священным смыслом.
   Государство отныне было призвано изменить Россию, «цивилизовать» ее. Иными словами, ему предстояло поменять основу основ бытия русских, перекодировать их топос на европейский лад. В этом смысле проект «Северная Пальмира», выдвинутый Петром Романовым, был не просто следующим после Третьего Рима национальным проектом. Нет, вопрос стоял куда серьезнее! Первый русский император вознамерился произвести революцию не только в военном деле, государственном аппарате и структуре коммуникаций. Он не только хотел дать динамичный импульс хозяйству. Петр целенаправленно вторгся в святая святых нашей цивилизации – в ее ядро, культуру, основанную на вере.
   Именно в культурной революции кроются смысл и тайна петровских реформ. Не бороды он брил и не в камзолы обряжал тогдашнюю элиту, не собрания-ассамблеи вводил вместо посещения кабаков. Самодержец стремился насадить новую культуру, буквально вбить европейскую цивилизованность в подвластную ему державу. Ради этого Петр уничтожил церковное самоуправление, низведя его до положения одного из департаментов в госадминистрации. Ради этого он положил сотни тысяч подданных на стройке пугающе-привлекательного, зловеще-пленительного Санкт-Петербурга. Ключ к тайне петровских преобразований содержится в словах самого царя о том, что он имеет дело с животными, которых предстоит превратить в людей. Глубинный замысел петровской политики лучше всех выразил один из его ближайших соратников Петр Салтыков, написавший: «Русские во всем сходны с западными народами, но они от них отстали. Сейчас нужно вывести их на правильную дорогу».
   Именно эти слова станут философией многих поколений «реформаторов» России во всех последующих временах, и это обойдется русским во многие миллионы безжалостно уничтоженных, искалеченных людей, в десятки миллионов исковерканных судеб и Бог знает во сколько нерожденных детей. Не случайно гайдаровская партия «Выбор России» на выборах декабря 1993 года сделала своим символом знаменитый конный монумент Петру Первому.
   Петр исходил из очень модного в его эпоху пессимистического взгляда на природу человека, почерпнутого из философии англичанина Гоббса. Мол, человек погряз в пороках и страстях, а потому нуждается в исправлении. А для такого исправления годятся даже самые крутые меры. Петр рассматривал собственную страну как особо преуспевшую в страстях да пороках, отсталости и мерзости. Для него Россия была страной, которую, подобно преступнику, предстояло провести через процесс жесткого и даже жестокого исправления и переделки. Вот он и превратил Россию в гигантскую исправительную колонию.
   Такой взгляд на Родину сложился у Петра под влиянием иностранных специалистов, которых тогда у нас в стране насчитывалась целая армия в десятки тысяч человек. Именно они дали Петру образ Северной Пальмиры и предопределили его понимание России как отсталой, конченой страны.

Врожденный порок империи Романовых

   Самым непосредственным побудительным мотивом петровских преобразований выступала необходимость срочно модернизировать армию и обзавестись военно-морским флотом. Для этого надо было развить торговлю, поднять промышленность. То есть, причины «петровского эксперимента» были вполне прозаическими, земными. Без решения этих задач Россия могла вновь погрузиться в Смуту, деградировать и пасть добычей более сильных, технологически развитых и энергичных соседей. Например, Швеции. Мы попросту могли распасться как единая страна. Достаточно просто вспомнить, как в Смуту начала семнадцатого века угроза раскола России проглянула с пугающей отчетливостью. Ведь в 1611 году шведы уже пробовали создать марионеточное Новгородское государство – почти так же, как японская Квантунская армия выкроила из покоряемого Китая 1930-х годов «независимую Манчжурию». Давайте не забывать, что семнадцатое столетие называли «бунташным веком» – в нем, помимо Смутного времени 1603-1617 годов были мощнейшие городские восстания и кровопролитный бунт Степана Разина). С 1649 года шло тотальное закрепощение крестьян (что им вовсе не нравилось), а на присоединившейся к Московскому царству Украине шла настоящая гражданская война (так называемый период Руины). Страну раздирали острейшие внутренние конфликты, порожденные церковной реформой Никона. Они вылились в два стрелецких бунта. Что мы видим? Картину опаснейшей нестабильности, в которую попало наше государство, преддверие новой Смуты! Так что преобразования были нужны, как воздух.
   Но надо ли было платить за модернизацию такую непомерную цену? Можно ли было обойтись без разрушения национальной культуры? Ведь японцы полтора века спустя с успехом решили эту задачу, осуществив так называемую «революцию Мейдзи» и прекрасно совместив свои кимоно-икебаны с броненосцами, винтовками и фабриками. Да и у китайцев (Гоминьдан и коммунисты) получилось вытащить Китай из страшного омута войны всех против всех, кошмара опиумного бизнеса и многонациональной оккупации не вопреки, а благодаря китайскому цивилизационному коду. Да мало ли еще можно привести примеров?
   В общем, они смогли, а мы – нет. Значит, Петр мог, но не захотел. Значит он, «Петр-якобы-великий» – убийца и могильщик русской традиции?
   Опомнись, нетерпеливый читатель, сделавший подобные выводы. Петр уже мало что мог. До него, в семидесятые годы семнадцатого века, Россия проскочила точку бифуркации. Джокер не выпал. Кашу церковного раскола уже заварил отец Петра. После этой катастрофы у России остались лишь две возможных траектории будущего: либо – деградировать, прозябать и распасться, либо – попытаться изменить собственную структуру на западный манер, трансмутировать и получить шанс на будущее. Вероятно, в конкретных исторических условиях выбор Петра оказался единственно возможным, хотя и трагичным. Будем справедливы: после петровских преобразований наша Империя просуществовала еще три века (в обличье сначала Российской, а потом и Советской империй). Россия действительно стала великой державой, познала звездные часы, снискала международное признание и превратилась в один из центров силы. Выступив в роли крупнейшего геополитического игрока, она добилась немалых успехов в политике, экономике, устроении обыденной жизни. Вот только цену за все это пришлось уплатить запредельно высокую. Слишком короток по историческим меркам оказался век блестящей империи…
   Петр дал ей жизнь – и он же предопределил ее смерть. У его империи оказался врожденный порок, родовая травма. Это то и свело Российскую империю в могилу, приведя ее – как до сих пор кажется многим историкам – к преждевременному концу.

Зачем Романовы раскололи русский народ?

   Сегодня в бело-сине-красной Россиянии распространена этакая популярная версия нашей истории. Дескать, жило-было прекрасное царство счастья – Российская империя. Все жили там сыто и обильно, и молочные реки текли в кисельных берегах. Во главе ее стояли благороднейшие люди, сущие христианские праведники, имевшие много чести и совести и беззаветно любившие русский народ. Но внезапно, откуда ни возьмись, налетели дьяволы во плоти, Гоги, Магоги и Гиви – коммунисты-большевики, бандиты, маньяки кровавые и уголовники. И уничтожили они самых честных и умных, расстреляли святую семью последнего Романова и стали русский народ гнобить и истреблять, считая его то глиной под ногами для строительства новой жизни, то хворостом для мировой революции, то лагерной пылью. В общем, Раа-ссия, Раа-ссия… Тебя связали кумачом – и приговор тебе прочел… А потом, после семидесяти лет господства человеконенавистников, остались в стране только самые подлые и бесчестные, отчего у нас сегодня – не страна, а воровская малина, край лжецов, мерзавцев и подлецов.
   Чушь какая! Любой, кто серьезно изучает историю Северной Пальмиры – созданной Петром Российской империи – прекрасно знает, что именно романовская династия на века опередила большевиков в деле превращения русских в глину под ногами, в питательную среду для правящей элиты. В политике Романовых можно найти множество аналогов и большевизма, и кошмарных, истребительных для русских реформ 1991– (продолжение следует) годов. И «новые русские», упоенно грабящие собственную Родину, имеют своих многочисленных предтеч в истории как раз Российской империи, этого царства «благородных и честных».
   Хотите знать, почему мы стоим на такой позиции? Так слушайте!
   Всю жизнь Петра и его наследников мучил один роковой вопрос: где взять энергию для модернизации страны? Где отыскать ресурсы для стремительного догоняющего развития?
   А энергии этой не было. История Московского царства сложилась так, что всего за один век страна пережила три тяжелейшие катастрофы. Во-первых, неудачную «мини-мировую» Ливонскую войну 1558-1583 годов, в итоге которой русские потерпели военное поражение от поляков и шведов, заодно испытав сильнейшие внутренние потрясения и экономическое разорение. Затем была Смута, по своим потерям сравнимая разве что с революцией и Гражданской войной начала ХХ века. В-третьих, в стране развернулась «дикая охота» на сторонников Древлеправославной веры – церковная реформа Никона, вылившаяся по сути дела в новую гражданскую войну. Произошел религиозный Раскол, отторгнувший от государства и официальной церкви самых пассионарных, работящих и предприимчивых людей, староверов.
   После этого пассионарный потенциал русских нуждался в восполнении и поддержке. Но какой? Возможности пополнения и накопления социальной энергии после трех надломов оказались мизерными. Раскол и последующее за ним огосударствление церкви нанесли сокрушительный удар по вере. Это перекрало каналы для наиболее мощного источника человеческой энергии – связи с Богом, с морфогенетическим полем или «полем смыслов», Великим Нечто. Запомните этот вывод и эти названия читатель. На протяжении всего «Третьего проекта» мы еще много раз будем писать об этом Великом Нечто и о той невероятной мощи, которую обретает человек от соприкосновения с ним. А пока отметим: этот источник силы для русских в конце семнадцатого века оказался закрытым почти наглухо.
   И тогда произошла вещь страшная и невиданная. Романовы решили добыть нужную энергию, разделив русских … на два народа. На господ и закрепощенное население. Развиваться, обладать культурой и жить в цивилизованных условиях должны господа-дворяне, а население низводилось до роли рабов, которые за все это должны сполна платить – потом, кровью, имуществом. Народу уготовили незавидную участь: прозябать в унижении, погружаться в неизбежную бедность. Политика Романовых здорово смахивала и на нацизм, и на фашизм. «Господствующей расой» в России становились дворяне, которые отделялись от русского народа буквально всем – и языком (сначала немецким, а потом – французским), и одеждой, и стилем жизни.
   Это похоже и на другое? Совершенно верно – это очень похоже и на то, как цивилизованные европейцы вели себя в азиатских и африканских колониях. Россия никогда колоний не имела. И тогда Петр Романов и его продолжатели совершили невиданное: превратили в колонию собственную страну. Романовы построили Петербург, напоминающий и лагерь завоевателей в далекой колонии, и торговую факторию европейцев на захваченной заморской территории. Они сделали эксплуатируемыми туземцами своих братьев и сестер по языку, крови и истории. Они предприняли беспримерные усилия по преобразованию чужой потенциальной энергии в свою кинетическую. Чужая потенциальная энергия – это энергия русского народа, населения бескрайних евразийских пространств. А собственная кинетическая – это энергия развития Российской империи. На протяжении всей истории романовской империи народ подвергался беспрецедентной эксплуатации. Почти полтора века русских низводили до положения рабов. Крепостное право в России, окончательно оформленное Соборным уложением 1649 года, становилось с каждым десятилетием все уродливее и жестче – до тех пор, пока положение русского крепостного не сравнялось с положением черного раба на плантациях Юга Соединенных Штатов. К слову: освобождение и негров-рабов в Америке, и отмена крепостного права в России произошло в одном и том же году – в 1861-м. Крепостное рабство в нашей стране прожило 222 года, а если считать его историю с конца пятнадцатого века – то и все три с половиной столетия. За всю пятивековую историю русского централизованного государства, сложившегося вокруг Москвы (а история эта продолжается и поныне) мы живем без крепостного права чуть меньше полутора столетий!

Государство – это все

   Александр Сергеевич Пушкин однажды назвал государство в России «единственным европейцем». Оно культурно, цивилизованно, способно взаимодействовать с Европой. А народ – темен, страшен и невежествен. Вспомним-ка по этому поводу еще одни пушкинские строки:
   «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка – полушка, да и своя шейка – копейка».
   И попробуй скажи кто, что гений русской литературы оказался неправ! Государство действительно воспринималось Европой как единственный европеец, а русский бунт, как доказала история, и верно – страшен и беспощаден.
   Положение российского государства как «единственного европейца» среди туземцам приводило к картинам экзотическим. В то время, как императрица Екатерина Вторая переписывалась с Вольтером, Дидро и другими философами-вольнодумцами и энциклопедистами, ее собственных подданных продавали и покупали, словно скот на рынке. И та же Екатерина обходилась с русскими ой как круто! Вспомним, как подавлялось восстание Пугачева, поднятое теми, кто хотел свободы от крепостного рабства. Тысячи казненных и запоротых до смерти. Плоты с повешенными, плывущие по Волге…
   Пора перейти к существу дела. В Европе государство из чистой машины насилия высших над низшими постепенно превратилось в сложный институт согласования интересов разных слоев и групп, закрепленных в определенных нормах, принятых всем обществом. Государство превратилось в инструмент, который обеспечивал выполнение этих норм.
   В России же государство из инструмента утверждения и сохранения Православной веры, из способа выживания языка, культуры и уклада национальной жизни при династии Романовых превратилось в нечто самодовлеющее, самоценное и самодеятельное. Теперь оно ломало культурное ядро русской цивилизации. Власть, иерархия и подчинение объявили глубинной сутью России. В нашей стране со времен Петра не государство существует для народа, а народ живет ради государства. Два русских историка, Фурсов и Пивоваров, в 1990-е годы выдвинули концепцию «Русской Системы», которая объясняет очень многое:
   «…Русский мир властецентричен. Власть становится условием существования всех и всего. Оформляется социальный порядок, который мы назвали Русской Системой. Его элементы:
   – власть;
   – популяция, то есть население, исторически имевшее, но утратившее субъектные характеристики, чья субъектность при нормальном функционировании власти отрицается по определению;
   – «Лишний человек», который может быть как индивидуальным (часть дворян и интеллигенции в XIX – начале XX вв.), так и коллективным (казачество в XVII в.). Речь идет о тех индивидуумах и группах, которые не «перемолоты» Властью и потому не стали ни ее органом, ни частью популяции. Или же о людях, «выломившихся» из популяции и власти, нередко в результате ее же, Власти, деятельности, целенаправленной или побочной.
   Русская система предполагает такой тип взаимодействия перечисленных элементов, при котором единственно социально значимым субъектом оказывается власть. Если Русская Система – это способ контроля Русской Власти над Русской Жизнью, то Лишний Человек – мера незавершенности Системы, индикатор степени «неперемолотости» Русской Жизни Системой и Властью. Процесс взаимодействия, с одной стороны, Русской Системы и Русской Власти, а с другой – Русской Системы и Русской Жизни и есть русская история».
   Почему так случилось? Почему государство и население, власть и народ стали непримиримыми врагами? Выскажем свою версию. До 1670-х годов государство в Московии создавалось и жило ради сохранения и укрепления древней Православной веры, русского языка, культуры и самобытного строя жизни. Великий князь, а затем и царь воспринимались как защитники от врагов, как устроители земель, как «удерживающие» от воцарения в мире Антихриста. При Петре и тем более при его последователях (особенно с воцарением в России де-факто немецкой Гольштейн-Готторпской династии) ситуация в корне изменилась. Поздние Романовы – это уже иноземцы даже по крови, германцы. Цивилизационное ядро, культура, топос русских перестали быть высшими ценностями, для которых, собственно говоря, и живет государство. Напротив, они превратились в то, что надо сломать и преодолеть, заменить на что-то другое. Решать эту задачу призвали государство. Именно «цивилизаторство», перестройка нашей жизни на западный манер (вестернизация) и становятся глубинным содержанием Петербургского государства. Исходя из этой задачи, по мысли Петра и продолжателей его дела, государство олицетворяло, собирало и объединяло то, что подлежало в России переделке на европейский лад, все то, что способно отринуть национальный уклад жизни и влиться в Европу. Все лучшее – должно придти в государство, а все худшее – остаться вне его. И это худшее есть не что иное, как русский народ! Так что, прежде чем катить бочки на большевиков, оглянитесь-ка на трехсотлетнюю эпоху Романовых. И не говорите нам о том, что Ленин и его преемники – не чисто российское явление. Политика ленинцев – это всего лишь концентрированное продолжение романовщины.
   По мысли Петра и продолжателей его линии, именно русский народ нуждался в исправлении, перевоспитании и окультуривании. Подобно дикому зверю, его надобно ежечасно держать под неусыпным надзором, в строгости и повиновении. В общем, совсем по-большевистски: железной рукой погоним людей в счастливую жизнь. А как государство Романовых собралось решать эту задачу? Очень просто: принялось создавать внутри России новый народ дворян – «европейских русских», «русских европейцев», предшественников и «духовных отцов» современных new Russians. Именно эти «еврорусские» Романовых должны были заново покорить Россию, колонизировать ее бескрайние просторы и мало-помалу привить русскому народу хотя бы самые начатки цивилизованности в ее европейском понимании.
   В итоге мы получили правящий класс-колонизатор, который отделен от народа политически, экономически, культурно и даже нравственно. Народ, в котором сильны носители духа Русского возрождения, те самые староверы, начинает смотреть на власть как на правление Антихриста. Раскол нации доходит до того, что верхи почти утрачивают русский язык. Доходит до абсурда: в войну с Наполеоном отмечаются случаи убийства крестьянами-партизанами русских офицеров – по недоразумению. Наши мужики просто путают их с пришельцами: мундир – вроде бы похожий, говорит – по-французски. Это явно не шестнадцатый век, когда перепутать русского воеводу с немцем было просто невозможно.