Страница:
Она тащила за руку дочь, но Мэри цеплялась и ограду и плакала, не желая уходить. В конце концов поварихе удалось оторвать дочь от забора, и она поволокла Мэри за собой. До самого конца улицы ее провожали свист и улюлюканье ребят. Когда она скрылась из виду, бабушка устало опустилась на стул.
– Боюсь, будут неприятности, – сказала она как бы про себя. – Такая особа уж сумеет нарассказать всякой всячины…
– Вздуть бы хорошенько эту Роч! – все еще горячился Чарли. – Эх, был бы здесь отец, он бы ей показал…
Нил толкнул брата в бок. Глаза бабушки мигом заблестели слезами при упоминании о сыне. И в этот вечер она больше не сказала ни слова.
В Нью-Йорке наступила жара. Раскаленный асфальт размяк под каблуками. От каменных громад несло жаром. По всему городу разъезжали холодильные машины. Вентиляторы и электрические охладители работали день и ночь. Аптеки были переполнены покупателями, которые пили крем-соду со льдом, тянули через соломинки лимонад и глотали освежающие мятные лепешки. Газеты предсказывали еще более высокую температуру на ближайшие дни. Служащие в конторах сидели без воротничков, повесив пиджаки на спинки своих стульев.
Город опустел. Богатые люди увезли своих детей на морские курорты. Там дул свежий соленый ветер и солнце грело как раз в меру. А ямайская детвора сидела возле своих фанерных домиков и томилась от жары.
Были каникулы. Школа была закрыта. Миссис Аткинс ходила к директору просить, чтобы за лето починили протекающую крышу, но директор сухо отвечал, что это не ее дело. Пусть она лучше обратит внимание на поведение своих учеников, а крыша может и подождать. Учительница вернулась домой огорченная.
– Опять осенью дети будут простуживаться, – сказала она бабушке. – Придется сообщить об этом учительскому комитету.
– Не ссорься, Флора, с директором, – уговаривала ее бабушка, – ты знаешь, как трудно теперь найти работу. Вон сколько безработных вокруг нас…
Старая негритянка теперь по целым часам копалась в своем «саду». На двух крохотных грядках у бабушки были посажены герань и душистый горошек, цвели левкои, вился на жердочках дикий виноград. Бабушка поливала цветы, полола сорную траву, обирала гусениц, и маленький цветник радовал взор всех проходивших мимо домика миссис Аткинс.
За этими занятиями заставали бабушку ребята, приходившие, как обычно, слушать продолжение рассказа. Ребята очень скучали в пыльном городе. Не хотелось ни играть, ни читать, даже бейсбол был заброшен, и школьная команда совсем растренировалась. И только бабушкина история продолжала всех интересовать. Бабушка и сама увлекалась не меньше своих слушателей, когда рассказывала о Джоне Брауне и его бойцах.
СНОВА КЕННЕДИ-ФАРМ
«ПОДПОЛЬНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА»
ЧЕРВЯК
ПОД СОЛОМОЙ
– Боюсь, будут неприятности, – сказала она как бы про себя. – Такая особа уж сумеет нарассказать всякой всячины…
– Вздуть бы хорошенько эту Роч! – все еще горячился Чарли. – Эх, был бы здесь отец, он бы ей показал…
Нил толкнул брата в бок. Глаза бабушки мигом заблестели слезами при упоминании о сыне. И в этот вечер она больше не сказала ни слова.
В Нью-Йорке наступила жара. Раскаленный асфальт размяк под каблуками. От каменных громад несло жаром. По всему городу разъезжали холодильные машины. Вентиляторы и электрические охладители работали день и ночь. Аптеки были переполнены покупателями, которые пили крем-соду со льдом, тянули через соломинки лимонад и глотали освежающие мятные лепешки. Газеты предсказывали еще более высокую температуру на ближайшие дни. Служащие в конторах сидели без воротничков, повесив пиджаки на спинки своих стульев.
Город опустел. Богатые люди увезли своих детей на морские курорты. Там дул свежий соленый ветер и солнце грело как раз в меру. А ямайская детвора сидела возле своих фанерных домиков и томилась от жары.
Были каникулы. Школа была закрыта. Миссис Аткинс ходила к директору просить, чтобы за лето починили протекающую крышу, но директор сухо отвечал, что это не ее дело. Пусть она лучше обратит внимание на поведение своих учеников, а крыша может и подождать. Учительница вернулась домой огорченная.
– Опять осенью дети будут простуживаться, – сказала она бабушке. – Придется сообщить об этом учительскому комитету.
– Не ссорься, Флора, с директором, – уговаривала ее бабушка, – ты знаешь, как трудно теперь найти работу. Вон сколько безработных вокруг нас…
Старая негритянка теперь по целым часам копалась в своем «саду». На двух крохотных грядках у бабушки были посажены герань и душистый горошек, цвели левкои, вился на жердочках дикий виноград. Бабушка поливала цветы, полола сорную траву, обирала гусениц, и маленький цветник радовал взор всех проходивших мимо домика миссис Аткинс.
За этими занятиями заставали бабушку ребята, приходившие, как обычно, слушать продолжение рассказа. Ребята очень скучали в пыльном городе. Не хотелось ни играть, ни читать, даже бейсбол был заброшен, и школьная команда совсем растренировалась. И только бабушкина история продолжала всех интересовать. Бабушка и сама увлекалась не меньше своих слушателей, когда рассказывала о Джоне Брауне и его бойцах.
СНОВА КЕННЕДИ-ФАРМ
… Ворвавшийся в дверь ветер потушил свечу. Обе женщины вскочили:
– Кто там?
– Наполеон, – отвечал им знакомый голос глухого.
– Боже праведный! Один?…
Джен дрожащими руками нашарила спички. Bcпыхнувшая свеча осветила негра, закутанного в плащ. У Наполеона было угрюмое, забрызганное грязью лицо, он дышал, как загнанная лошадь, и еле стоял на ногах. Увидев на столе кусок хлеба, глухой схватил его и начал жадно есть. Мэри Браун и Джен смотрели на него с безмолвным страхом. Не переставая жевать, Наполеон откинул край плаща. Прикорнув у него на плече и сжимая темными ручонками большого черного кота, спала Салли.
Джен бросилась было к дочке, но глухой остановил ее:
– Не буди. Устала. Мы так бежали…
– Бежали?! – Мэри Браун поднялась со своего стула и впилась глазами в негра. – Значит…значит, все кончено!
У нее захватило дыхание. Глухой молча опустил голову.
– Так это правда?
Джен, полуоткрыв рот, глядела на обоих. Она еще не понимала. Внезапно Мэри Браун принялась трясти Наполеона за плечи:
– Говори! Говори, что там было. Говори все. Наполеон тяжело опустился на стул. Он вдруг жалобно замычал и закачался, как от боли.
– Крышка… Гроб… Все мальчики… Капитана саблей… Но жив… И Джим жив… Увезли обоих.
Мэри Браун схватилась за грудь.
– Все… все мои мальчики… – хрипло пробормотала она. – Мои дети!
Она снова затрясла Наполеона:
– Куда они девали капитана? Говори скорей! Глухой скривил лицо и покачал головой:
– Никуда не девались. Там лежат. Рядышком. Двое.
– Господи, он ничего не понимает! – застонала жена капитана. – Как мне ему объяснить?…
В этот момент взгляд ее упал на Джен. Негритянка сидела на полу и продолжала бессмысленно смотреть на глухого. Тогда, забывая на мгновение о своем собственном горе, жена капитана взяла у Наполеона спящего ребенка и положила его на руки Джен. Та перевела глаза на дочку и вдруг отчаянно зарыдала.
– Плачь, милочка, плачь. Слезы тебя облегчат, – сказала ей Мэри Браун.
У нее самой не было слез, только сухой комок застрял в горле. Она тронула Наполеона за рукав:
– Капитан серьезно ранен?
Но глухой не понимал, чего от него хотят. Глаза его слипались, голова валилась на стол: он хотел спать.
Мэри Браун закричала ему в самое ухо:
– Наполеон, не спи, нельзя спать в такую минуту! Скажи еще что-нибудь, Наполеон!
Негр с трудом очнулся.
Из его отрывистых, бессвязных фраз можно было понять только, что в Ферри явились солдаты, что все, кроме капитана и Джима, погибли, а ему с девочкой удалось спрятаться за пожарной машиной в сарае. Когда солдаты ушли из арсенала, он выбрался на улицу и пытался пройти через мост в горы. Но у самого моста его остановил офицер и уже совсем было арестовал их, как вдруг появился кузнец из Ферри. Этот кузнец прежде сидел у них в караулке, но потом капитан приказал его выпустить, потому что кузнеца взяли по ошибке. Кажется, потом его арестовали солдаты, но, видно, ему удалось освободиться. Кузнец тотчас же узнал Наполеона, смекнул, в чем дело, и сказал офицеру:
– Сэр, это мой негр. Он со своей девчонкой работает у меня в кузне подмастерьем. Огонь мехами раздувает. И кузнец принялся кричать на Наполеона:
– Ах ты, черный лентяй! Глухая скотина! Чего ты пялишь на его милость глаза? Беги сейчас же на тот берег к Большой Запруде. Скажи, чтоб они скорей везли мне плуг для починки. Живо, а то я тебя подкую вместе с твоей девчонкой!
Наполеон расслышал и не заставил себя долго просить. В три минуты он вместе с Салли был уже на другом берегу, у подножия Мэрилендских гор. Он взял Салли за руку, и они что было силы побежали по направлению к Кеннеди-Фарм. Но бежать по дороге, пока еще не стемнело, было опасно, и негр решил дождаться темноты. Едва успели они с девочкой свернуть с проселка и спрятаться в кустах, как Салли услышала лошадиный топот и приближающиеся голоса. Ехал большой отряд синих. Солдаты сопровождали повозку, запряженную парой лошадей. Негр и девочка видели сквозь кусты болтающих и смеющихся конвойных.
Вдруг Салли, у которой было острое зрение, вскрикнула:
– Папа!
Наполеон рукой закрыл ей рот. Девочка дрожала, как в лихорадке. На повозке, которую конвоировали солдаты, она увидела связанного отца. Голова Джима Бэнбоу была опущена, рубашка лохмотьями свисала с обнаженных плеч. Рядом с ним на носилках лежал капитан Джон Браун с залитым кровью лицом и растрепанной бородой. Солдаты услыхали крик девочки.
– Это ты крикнул, Моди? – спросил один другого.
– Нет, я не кричал. Мне показалось, что это Стивене зовет.
Они стали окликать третьего, спрашивая его, не он ли кричал. Но Стивене отвечал, что он и не думал их звать.
– Гм… что-то подозрительно… Давайте, ребята, пошарим в кустах, – предложил тот, кого, звали Моди.
Трое солдат спешились и направились к окаймляющим дорогу зарослям шиповника. Именно за этими зарослями скрывались беглецы. Негр и девочка не смели дышать. Им казалось, что даже биение их сердец может их выдать.
Солдаты, ворча на колючки, продирались сквозь кусты. Еще минута – и убежище будет открыто. Моди наступил сапогом на край платья Салли, В это мгновение Стивене громко выругался.
– Будь я проклят, если сделаю еще хоть один шаг! – сказал он свирепо. – Да и вам не советую, ребята. Охота подставлять себя под пулю какого-нибудь чертова аболициониста! Нет, пусть кто хочет лезет в эту чащу, мне это не по вкусу. Да и лейтенант приказал доставить арестованных как можно скорее в Чарльстоун; значит, нечего здесь копаться!
Моди и другой солдат тоже чувствовали себя не совсем уютно в темных зарослях. Все трое выбрались на дорогу, сели на лошадей и ускакали.
Все время, пока шли эти переговоры, негр и девочка переходили от надежды к отчаянию и обратно. Если бы солдаты нашли беглецов, ничто не могло бы их спасти. Поэтому, едва только скрылись из виду синие, Наполеон схватил Салли и снова пустился в путь. Но теперь он избегал выходить на дорогу и пробирался по узкой горной тропе, шедшей над проселком. Колючие ветви шиповника били путников по лицу, они были голодны и измучены всем пережитым. Становилось темно, раза два они теряли дорогу. Салли то шла рядом с негром, то, когда ей становилось очень тяжело, протягивала молча руки, и глухой сажал ее к себе на плечи. Девочка не плакала и не жаловалась на усталость. Перед ее глазами неотступно стояло страшное видение связанного отца и лежащего на носилках капитана.
В один из переходов, сидя на плече негра, она заснула. Так они добрались до Кеннеди-Фарм.
Капитан приказал: спаси. Вот она. Спит, – Добавил в заключение Наполеон и ласково поглядел на спящую Салли. – Молодец!
Пока он говорил, Мэри Браун сновала по комнате, собирая какие-то вещи. Глубокая морщина легла у нее между бровями. Собрав вещи, она завязала их в два небольших узла и обратилась к не перестававшей плакать негритянке:
– Джен, слушай меня хорошенько: ты, Наполеон и девочка должны немедленно бежать. Если вас здесь найдут, вас ждет суд Линча. Плантаторы озлоблены против Брауна, они не пощадят его сторонников, особенно если это негр. Вот здесь я собрала кое-какие вещи для тебя и для девочки. Наполеону я постараюсь объяснить.
Джен схватила ее за руку:
– Ни за что! Нет, я не покину вас, матушка Браун!
Мэри Браун мягко оттолкнула негритянку:
– Я белая женщина, мне ничего не сделают. Мое место – рядом с капитаном, он ранен. Я пойду в Чарльстоун и постараюсь увидеть Джона и твоего мужа. Может быть, мне удастся их спасти.
Этот последний довод подействовал. – Но куда же мы пойдем? – тоскливо спросила Джен. – Кто захочет приютить беглых негров?
– Я уже об этом подумала, – отвечала жена капитана. – Вы переправитесь через Потомак и будете двигаться на север, к свободным штатам. Возле Аннаполиса у нас с Джоном есть друг, фермер Пири. Ферма его в лесу, в глухом месте. Мы с Пири, бывало, не раз переправляли в свободные штаты негров, бежавших от хозяев. Ты передашь ему от меня привет, а дальше он уже сам знает, что ему делать.
Джен слушала и старалась запомнить. Голова у нее кружилась. Она почти машинально позволила себя одеть в теплую накидку матушки Браун.
Жене капитана удалось каким-то образом объяснить глухому, что от него требуют. Наполеон принес из сеней пару весел. Мэри Браун накинула на себя шаль и взяла один из приготовленных узлов. Другой узел она дала Наполеону. Джен подхватила спящую Салли. Черный кот проснулся и смотрел прищуренными глазами на людей.
– Оставьте животное здесь. Оно вам помешает в дороге, – сказала Мэри Браун и хотела было взять кота.
Но Салли, словно почувствовав во сне, что ее хотят разлучить с Пристом, еще крепче прижала к себе кота.
– Не надо, – сказал Наполеон. – Любимец. Тащила из Ферри. Пускай…
Маленькая группа вышла из дома и спустилась в полнейшей темноте к берегу. Холодные тяжелые волны перекатывали камни на дне. Немного выше, у Ферри, на Потомаке был большой порог, почти водопад, и вода приходила сюда взбудораженная, с остатками белой пены, все еще ворча и злясь на препятствия.
– Осторожней, не наскочите на камень посреди реки, – сказала Мэри Браун.
Наполеон нашарил в камышах лодку и подтащил се к берегу. На этой лодке Оливер ездил ловить рыбу. Мэри Браун вспомнила оживленное лицо младшего сына, вспомнила, что он уже мертв, и ее начало знобить. Она помогла Джен с девочкой взобраться в лодку и крепко обняла ее на прощание:
– Я сообщу тебе, если узнаю что-нибудь о наших.
Нerp столкнул лодку в воду и сел на весла. Заскрипели уключины, и лодка быстро уплыла в темноту.
Жена капитана вышла на дорогу и направилась в сторону Чарльстоуна.
– Кто там?
– Наполеон, – отвечал им знакомый голос глухого.
– Боже праведный! Один?…
Джен дрожащими руками нашарила спички. Bcпыхнувшая свеча осветила негра, закутанного в плащ. У Наполеона было угрюмое, забрызганное грязью лицо, он дышал, как загнанная лошадь, и еле стоял на ногах. Увидев на столе кусок хлеба, глухой схватил его и начал жадно есть. Мэри Браун и Джен смотрели на него с безмолвным страхом. Не переставая жевать, Наполеон откинул край плаща. Прикорнув у него на плече и сжимая темными ручонками большого черного кота, спала Салли.
Джен бросилась было к дочке, но глухой остановил ее:
– Не буди. Устала. Мы так бежали…
– Бежали?! – Мэри Браун поднялась со своего стула и впилась глазами в негра. – Значит…значит, все кончено!
У нее захватило дыхание. Глухой молча опустил голову.
– Так это правда?
Джен, полуоткрыв рот, глядела на обоих. Она еще не понимала. Внезапно Мэри Браун принялась трясти Наполеона за плечи:
– Говори! Говори, что там было. Говори все. Наполеон тяжело опустился на стул. Он вдруг жалобно замычал и закачался, как от боли.
– Крышка… Гроб… Все мальчики… Капитана саблей… Но жив… И Джим жив… Увезли обоих.
Мэри Браун схватилась за грудь.
– Все… все мои мальчики… – хрипло пробормотала она. – Мои дети!
Она снова затрясла Наполеона:
– Куда они девали капитана? Говори скорей! Глухой скривил лицо и покачал головой:
– Никуда не девались. Там лежат. Рядышком. Двое.
– Господи, он ничего не понимает! – застонала жена капитана. – Как мне ему объяснить?…
В этот момент взгляд ее упал на Джен. Негритянка сидела на полу и продолжала бессмысленно смотреть на глухого. Тогда, забывая на мгновение о своем собственном горе, жена капитана взяла у Наполеона спящего ребенка и положила его на руки Джен. Та перевела глаза на дочку и вдруг отчаянно зарыдала.
– Плачь, милочка, плачь. Слезы тебя облегчат, – сказала ей Мэри Браун.
У нее самой не было слез, только сухой комок застрял в горле. Она тронула Наполеона за рукав:
– Капитан серьезно ранен?
Но глухой не понимал, чего от него хотят. Глаза его слипались, голова валилась на стол: он хотел спать.
Мэри Браун закричала ему в самое ухо:
– Наполеон, не спи, нельзя спать в такую минуту! Скажи еще что-нибудь, Наполеон!
Негр с трудом очнулся.
Из его отрывистых, бессвязных фраз можно было понять только, что в Ферри явились солдаты, что все, кроме капитана и Джима, погибли, а ему с девочкой удалось спрятаться за пожарной машиной в сарае. Когда солдаты ушли из арсенала, он выбрался на улицу и пытался пройти через мост в горы. Но у самого моста его остановил офицер и уже совсем было арестовал их, как вдруг появился кузнец из Ферри. Этот кузнец прежде сидел у них в караулке, но потом капитан приказал его выпустить, потому что кузнеца взяли по ошибке. Кажется, потом его арестовали солдаты, но, видно, ему удалось освободиться. Кузнец тотчас же узнал Наполеона, смекнул, в чем дело, и сказал офицеру:
– Сэр, это мой негр. Он со своей девчонкой работает у меня в кузне подмастерьем. Огонь мехами раздувает. И кузнец принялся кричать на Наполеона:
– Ах ты, черный лентяй! Глухая скотина! Чего ты пялишь на его милость глаза? Беги сейчас же на тот берег к Большой Запруде. Скажи, чтоб они скорей везли мне плуг для починки. Живо, а то я тебя подкую вместе с твоей девчонкой!
Наполеон расслышал и не заставил себя долго просить. В три минуты он вместе с Салли был уже на другом берегу, у подножия Мэрилендских гор. Он взял Салли за руку, и они что было силы побежали по направлению к Кеннеди-Фарм. Но бежать по дороге, пока еще не стемнело, было опасно, и негр решил дождаться темноты. Едва успели они с девочкой свернуть с проселка и спрятаться в кустах, как Салли услышала лошадиный топот и приближающиеся голоса. Ехал большой отряд синих. Солдаты сопровождали повозку, запряженную парой лошадей. Негр и девочка видели сквозь кусты болтающих и смеющихся конвойных.
Вдруг Салли, у которой было острое зрение, вскрикнула:
– Папа!
Наполеон рукой закрыл ей рот. Девочка дрожала, как в лихорадке. На повозке, которую конвоировали солдаты, она увидела связанного отца. Голова Джима Бэнбоу была опущена, рубашка лохмотьями свисала с обнаженных плеч. Рядом с ним на носилках лежал капитан Джон Браун с залитым кровью лицом и растрепанной бородой. Солдаты услыхали крик девочки.
– Это ты крикнул, Моди? – спросил один другого.
– Нет, я не кричал. Мне показалось, что это Стивене зовет.
Они стали окликать третьего, спрашивая его, не он ли кричал. Но Стивене отвечал, что он и не думал их звать.
– Гм… что-то подозрительно… Давайте, ребята, пошарим в кустах, – предложил тот, кого, звали Моди.
Трое солдат спешились и направились к окаймляющим дорогу зарослям шиповника. Именно за этими зарослями скрывались беглецы. Негр и девочка не смели дышать. Им казалось, что даже биение их сердец может их выдать.
Солдаты, ворча на колючки, продирались сквозь кусты. Еще минута – и убежище будет открыто. Моди наступил сапогом на край платья Салли, В это мгновение Стивене громко выругался.
– Будь я проклят, если сделаю еще хоть один шаг! – сказал он свирепо. – Да и вам не советую, ребята. Охота подставлять себя под пулю какого-нибудь чертова аболициониста! Нет, пусть кто хочет лезет в эту чащу, мне это не по вкусу. Да и лейтенант приказал доставить арестованных как можно скорее в Чарльстоун; значит, нечего здесь копаться!
Моди и другой солдат тоже чувствовали себя не совсем уютно в темных зарослях. Все трое выбрались на дорогу, сели на лошадей и ускакали.
Все время, пока шли эти переговоры, негр и девочка переходили от надежды к отчаянию и обратно. Если бы солдаты нашли беглецов, ничто не могло бы их спасти. Поэтому, едва только скрылись из виду синие, Наполеон схватил Салли и снова пустился в путь. Но теперь он избегал выходить на дорогу и пробирался по узкой горной тропе, шедшей над проселком. Колючие ветви шиповника били путников по лицу, они были голодны и измучены всем пережитым. Становилось темно, раза два они теряли дорогу. Салли то шла рядом с негром, то, когда ей становилось очень тяжело, протягивала молча руки, и глухой сажал ее к себе на плечи. Девочка не плакала и не жаловалась на усталость. Перед ее глазами неотступно стояло страшное видение связанного отца и лежащего на носилках капитана.
В один из переходов, сидя на плече негра, она заснула. Так они добрались до Кеннеди-Фарм.
Капитан приказал: спаси. Вот она. Спит, – Добавил в заключение Наполеон и ласково поглядел на спящую Салли. – Молодец!
Пока он говорил, Мэри Браун сновала по комнате, собирая какие-то вещи. Глубокая морщина легла у нее между бровями. Собрав вещи, она завязала их в два небольших узла и обратилась к не перестававшей плакать негритянке:
– Джен, слушай меня хорошенько: ты, Наполеон и девочка должны немедленно бежать. Если вас здесь найдут, вас ждет суд Линча. Плантаторы озлоблены против Брауна, они не пощадят его сторонников, особенно если это негр. Вот здесь я собрала кое-какие вещи для тебя и для девочки. Наполеону я постараюсь объяснить.
Джен схватила ее за руку:
– Ни за что! Нет, я не покину вас, матушка Браун!
Мэри Браун мягко оттолкнула негритянку:
– Я белая женщина, мне ничего не сделают. Мое место – рядом с капитаном, он ранен. Я пойду в Чарльстоун и постараюсь увидеть Джона и твоего мужа. Может быть, мне удастся их спасти.
Этот последний довод подействовал. – Но куда же мы пойдем? – тоскливо спросила Джен. – Кто захочет приютить беглых негров?
– Я уже об этом подумала, – отвечала жена капитана. – Вы переправитесь через Потомак и будете двигаться на север, к свободным штатам. Возле Аннаполиса у нас с Джоном есть друг, фермер Пири. Ферма его в лесу, в глухом месте. Мы с Пири, бывало, не раз переправляли в свободные штаты негров, бежавших от хозяев. Ты передашь ему от меня привет, а дальше он уже сам знает, что ему делать.
Джен слушала и старалась запомнить. Голова у нее кружилась. Она почти машинально позволила себя одеть в теплую накидку матушки Браун.
Жене капитана удалось каким-то образом объяснить глухому, что от него требуют. Наполеон принес из сеней пару весел. Мэри Браун накинула на себя шаль и взяла один из приготовленных узлов. Другой узел она дала Наполеону. Джен подхватила спящую Салли. Черный кот проснулся и смотрел прищуренными глазами на людей.
– Оставьте животное здесь. Оно вам помешает в дороге, – сказала Мэри Браун и хотела было взять кота.
Но Салли, словно почувствовав во сне, что ее хотят разлучить с Пристом, еще крепче прижала к себе кота.
– Не надо, – сказал Наполеон. – Любимец. Тащила из Ферри. Пускай…
Маленькая группа вышла из дома и спустилась в полнейшей темноте к берегу. Холодные тяжелые волны перекатывали камни на дне. Немного выше, у Ферри, на Потомаке был большой порог, почти водопад, и вода приходила сюда взбудораженная, с остатками белой пены, все еще ворча и злясь на препятствия.
– Осторожней, не наскочите на камень посреди реки, – сказала Мэри Браун.
Наполеон нашарил в камышах лодку и подтащил се к берегу. На этой лодке Оливер ездил ловить рыбу. Мэри Браун вспомнила оживленное лицо младшего сына, вспомнила, что он уже мертв, и ее начало знобить. Она помогла Джен с девочкой взобраться в лодку и крепко обняла ее на прощание:
– Я сообщу тебе, если узнаю что-нибудь о наших.
Нerp столкнул лодку в воду и сел на весла. Заскрипели уключины, и лодка быстро уплыла в темноту.
Жена капитана вышла на дорогу и направилась в сторону Чарльстоуна.
«ПОДПОЛЬНАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА»
В те времена, о которых здесь, говорится, негры в Америке часто не выдерживали тяжелой жизни и убегали от своих владельцев. Бежали они обыкновенно на Север, в свободные штаты, или в Канаду. Но пробираться в свободные штаты прямой дорогой было опасно: все города и дороги кишели шпионами и ловцами, полиция и шерифы помогали помещикам ловить бежавших невольников. Поэтому негры выбирали обычно окольный, дальний путь по проселкам, по глухим тропам, через северо-западные штаты.
Чтобы помочь беглецам, аболиционисты тайно организовали «подпольную железную дорогу». В пути беглецы находили фермы, которые назывались «станциями», а их владельцы, фермеры-аболиционисты, – «кондукторами». На такой ферме негры получали приют, пищу и проводников до следующей «станции».
Фермер Пири, к которому Мэри Браун направила трех беглецов, уже много лет был «кондуктором» «подпольной железной дороги». Это был коренастый краснощекий старик, ходивший зимой и летом в одной и той же куртке на козьем меху. Пири всегда был весел и балагурил со всеми, кто заходил к нему в дом. На своем веку он переправил в свободные штаты не один десяток беглых негров.
– Если бы об этом узнали плантаторы, они вздернули бы меня на первом же дереве. Не поглядели бы, что я белый, – говорил Пири.
И это была правда. Помещики безжалостно расправлялись с теми, кто помогал бежавшим от них рабам.
Когда усталые путники добрались до фермы Пири, было уже далеко за полдень. Всю ночь и утро они шли по крутым горным тропам, избегая выходить на дорогу. Наполеон немного знал эти места: много лет тому назад его хозяин ездил сюда на охоту и брал с собой негритенка, которому тогда было едва двенадцать лет. Сейчас Наполеон был проводником.
Ноги Джен и Салли были изодраны в кровь. Дорогу им часто пересекали бурные, скачущие по камням потоки. В этих случаях глухой брал девочку на руки и бережно переносил ее на другой берег.
От голода беглецы не страдали. Матушка Браун позаботилась обо всем, и в узле, который она сунула Наполеону, была еда. Путники почти не разговаривали: с глухим было трудно говорить, да и, кроме того, Джен была погружена в печальные мысли. И только Салли шепотом беседовала с Пристом, который удобно ехал у нее на плече, словно какой-нибудь индийский принц на своей колеснице.
– Поскорей бы дойти, Прист, – тихонько говорила Салли, – а то мама натерла себе ногу.
По расчетам Наполеона, они должны были скоро выйти к Аннаполису. К счастью, горы вскоре кончились, и путники вступили в густой буковый лес. Узкая тропинка привела их к небольшому кирпичному дому с навесом и балконом во весь верхний этаж. Во дворе залаяли собаки. Прист выгнул спину и зашипел. Джен замахала на него рукой: Все три беглеца, крадучись, выглядывали из-за дерева, не зная еще, что это за ферма и друг или враг живет в доме.
– Цыц, Поросенок! Тубо, Крошка! – закричал на собак высокий человек в козьей куртке.
Это был Пири. Он выглянул из дверей, и его острый взгляд различил в тени деревьев чье-то черное лицо.
– Ага, опять гости! – пробормотал он про себя. – Здесь ферма Анастазиуса Пири! – закричал он громко. – Кому нужно, пусть войдет.
Путники не заставили его повторять приглашение. Когда все трое очутились перед фермером и соединенными усилиями успокоили кота и собак, Пири обратился к Наполеону:
– Можете не докладывать мне, кто вы такие. Я и сам вижу. Проголодались?
Глухой радостно закивал:
– Догадались, догадались… Ферма. Аннаполис. Значит, здесь.
Пири вытаращил глаза.
– Он ничего не слышит, сэр, – вмешалась Джен. – Он думает, что вы спрашиваете его, догадался ли он, что это та самая ферма, куда нас послала матушка Браун.
– Матушка Браун?! – воскликнул Пири. – Уж не жена ли Брауна Осоатомского?
Джен отвечала утвердительно. Пири ахнул и засуетился:
– Идемте, идемте в дом, вы мне там всё расскажете. Мэри и Джон – ведь это мои старые друзья…
В обширной кухне было чисто и тепло. В очаге пылал веселый огонь. Пири жил со своим сыном, который исполнял в доме обязанности хозяйки. Путники обсушились, поели горячего супу, и только после этого Джен подробно рассказала фермеру обо всем, что случилось в Харперс-Ферри.
В наиболее волнующих местах рассказа Пири не выдерживал: он вскакивал с места, стучал кулаком по столу и посылал проклятия по адресу рабовладелъцев.
– Бедный, бедный Браун! – сказал он, когда Джен кончила. – Горячая голова, честное сердце… Теперь плантаторы сведут счеты с обоими арестованными. Боюсь, им несдобровать… Он позвал сына, который до тех пор возился в огороде. Это был курчавый мальчик лет шестнадцати, со смышлеными и быстрыми глазами. На нем был надет рабочий фартук с нагрудником.
– Пеп, вот люди, которых нужно доставить на Север. Дело серьезней, чем обычно: сейчас, навернo, по всем дорогам рыщут солдаты и полиция, – сказал сыну Пири и вкратце рассказал все, что услышал от негритянки.
Пеп задумался.
– Гм… Можно довезти их до Хагерстауна, – сказал он наконец, – там у дяди Траверса тоже «станция» для беглых. Помнишь, в прошлый раз возил к нему двух негров в мешках из-под муки…
– Помню, – отвечал отец. – Еще они прислали потом привет и благодарность. Пеп, у нас в риге лежит много соломы. Наклади-ка ты полный воз да вечером и поезжай, будто бы отдавать долг дяде Траверсу. А под солому… Ты меня понимаешь?
Пеп ухмыльнулся:
– Как не понять… Дело известное. Пойду все приготовлю. – И он вышел.
Пири принялся играть с Салли и ее черным котом. Он очень любил детей и жалел, что у него только один сын, да и тот уже взрослый. Фермер свернул из платка смешную мышку и заставил ее прыгать и убегать от кота. Салли хлопала в ладоши и громко смеялась, да и сам Пири веселился не меньше девочки.
Среди этой игры во дворе раздался бешеный лай собак.
Чтобы помочь беглецам, аболиционисты тайно организовали «подпольную железную дорогу». В пути беглецы находили фермы, которые назывались «станциями», а их владельцы, фермеры-аболиционисты, – «кондукторами». На такой ферме негры получали приют, пищу и проводников до следующей «станции».
Фермер Пири, к которому Мэри Браун направила трех беглецов, уже много лет был «кондуктором» «подпольной железной дороги». Это был коренастый краснощекий старик, ходивший зимой и летом в одной и той же куртке на козьем меху. Пири всегда был весел и балагурил со всеми, кто заходил к нему в дом. На своем веку он переправил в свободные штаты не один десяток беглых негров.
– Если бы об этом узнали плантаторы, они вздернули бы меня на первом же дереве. Не поглядели бы, что я белый, – говорил Пири.
И это была правда. Помещики безжалостно расправлялись с теми, кто помогал бежавшим от них рабам.
Когда усталые путники добрались до фермы Пири, было уже далеко за полдень. Всю ночь и утро они шли по крутым горным тропам, избегая выходить на дорогу. Наполеон немного знал эти места: много лет тому назад его хозяин ездил сюда на охоту и брал с собой негритенка, которому тогда было едва двенадцать лет. Сейчас Наполеон был проводником.
Ноги Джен и Салли были изодраны в кровь. Дорогу им часто пересекали бурные, скачущие по камням потоки. В этих случаях глухой брал девочку на руки и бережно переносил ее на другой берег.
От голода беглецы не страдали. Матушка Браун позаботилась обо всем, и в узле, который она сунула Наполеону, была еда. Путники почти не разговаривали: с глухим было трудно говорить, да и, кроме того, Джен была погружена в печальные мысли. И только Салли шепотом беседовала с Пристом, который удобно ехал у нее на плече, словно какой-нибудь индийский принц на своей колеснице.
– Поскорей бы дойти, Прист, – тихонько говорила Салли, – а то мама натерла себе ногу.
По расчетам Наполеона, они должны были скоро выйти к Аннаполису. К счастью, горы вскоре кончились, и путники вступили в густой буковый лес. Узкая тропинка привела их к небольшому кирпичному дому с навесом и балконом во весь верхний этаж. Во дворе залаяли собаки. Прист выгнул спину и зашипел. Джен замахала на него рукой: Все три беглеца, крадучись, выглядывали из-за дерева, не зная еще, что это за ферма и друг или враг живет в доме.
– Цыц, Поросенок! Тубо, Крошка! – закричал на собак высокий человек в козьей куртке.
Это был Пири. Он выглянул из дверей, и его острый взгляд различил в тени деревьев чье-то черное лицо.
– Ага, опять гости! – пробормотал он про себя. – Здесь ферма Анастазиуса Пири! – закричал он громко. – Кому нужно, пусть войдет.
Путники не заставили его повторять приглашение. Когда все трое очутились перед фермером и соединенными усилиями успокоили кота и собак, Пири обратился к Наполеону:
– Можете не докладывать мне, кто вы такие. Я и сам вижу. Проголодались?
Глухой радостно закивал:
– Догадались, догадались… Ферма. Аннаполис. Значит, здесь.
Пири вытаращил глаза.
– Он ничего не слышит, сэр, – вмешалась Джен. – Он думает, что вы спрашиваете его, догадался ли он, что это та самая ферма, куда нас послала матушка Браун.
– Матушка Браун?! – воскликнул Пири. – Уж не жена ли Брауна Осоатомского?
Джен отвечала утвердительно. Пири ахнул и засуетился:
– Идемте, идемте в дом, вы мне там всё расскажете. Мэри и Джон – ведь это мои старые друзья…
В обширной кухне было чисто и тепло. В очаге пылал веселый огонь. Пири жил со своим сыном, который исполнял в доме обязанности хозяйки. Путники обсушились, поели горячего супу, и только после этого Джен подробно рассказала фермеру обо всем, что случилось в Харперс-Ферри.
В наиболее волнующих местах рассказа Пири не выдерживал: он вскакивал с места, стучал кулаком по столу и посылал проклятия по адресу рабовладелъцев.
– Бедный, бедный Браун! – сказал он, когда Джен кончила. – Горячая голова, честное сердце… Теперь плантаторы сведут счеты с обоими арестованными. Боюсь, им несдобровать… Он позвал сына, который до тех пор возился в огороде. Это был курчавый мальчик лет шестнадцати, со смышлеными и быстрыми глазами. На нем был надет рабочий фартук с нагрудником.
– Пеп, вот люди, которых нужно доставить на Север. Дело серьезней, чем обычно: сейчас, навернo, по всем дорогам рыщут солдаты и полиция, – сказал сыну Пири и вкратце рассказал все, что услышал от негритянки.
Пеп задумался.
– Гм… Можно довезти их до Хагерстауна, – сказал он наконец, – там у дяди Траверса тоже «станция» для беглых. Помнишь, в прошлый раз возил к нему двух негров в мешках из-под муки…
– Помню, – отвечал отец. – Еще они прислали потом привет и благодарность. Пеп, у нас в риге лежит много соломы. Наклади-ка ты полный воз да вечером и поезжай, будто бы отдавать долг дяде Траверсу. А под солому… Ты меня понимаешь?
Пеп ухмыльнулся:
– Как не понять… Дело известное. Пойду все приготовлю. – И он вышел.
Пири принялся играть с Салли и ее черным котом. Он очень любил детей и жалел, что у него только один сын, да и тот уже взрослый. Фермер свернул из платка смешную мышку и заставил ее прыгать и убегать от кота. Салли хлопала в ладоши и громко смеялась, да и сам Пири веселился не меньше девочки.
Среди этой игры во дворе раздался бешеный лай собак.
ЧЕРВЯК
– Кого это еще принесло? – проворчал Пири. – Вот некстати…
Он окинул быстрым взглядом кухню. Спрятаться было некуда.
– Сидите и молчите, – шепнул он беглецам, – я посмотрю, кто это.
Но не успел он сделать и шага, как дверь отворилась, и в комнату скорее вползло, чем вошло худое и длинное существо, похожее на червяка. Черное длинное одеяние еще усиливало это сходство. Существо изгибалось и кланялось, посылая фермеру самые нежные улыбки.
– Вот и я, мистер Пири, завернул к вам поделиться новостями, – сладко пропел Червяк. – Хоть вы и нерадивый духовный сын, но я вас не забываю…
Фермер неуклюже поклонился и нахмурился.
– Давно я не видел вас в церкви, – тем же сладким голосом продолжал Червяк, – видно, мои проповеди кажутся вам скучными…
Глаза его обшарили всю кухню и вдруг нащупали беглецов, которых фермер усиленно старался заслонить своей спиной.
– Я и не знал, мистер Пири, что вы купили невольников… Давно они у вас?
– Давно… То есть, я хотел сказать, недавно, – неловко пробормотал Пири.
Вот как! И у кого же вы их купили? – не унимался Червяк.
Я… купил их в Мэриленде, у одного плантатора, – храбро соврал фермер.
Так-с. – Червяк понимающе изогнулся. – Кстати, о Мэриленде я и хотел сообщить вам новости, сын мой. Знаете, в Харперс-Ферри была настоящая революция… Шайка дерзких безумцев пыталась взбунтовать негров. Они забыли, что небо учит нас покорности и смирению… Они… – Да, я все это уже знаю, – неосторожно брякнул Пири.
Червяк внезапно перестал извиваться. Вся фигура его приняла напряженный вид. Казалось, он к чему-то принюхивается.
Позвольте, откуда же вы знаете, сын мой? – пропел он. Глаза его еще раз быстро оглядели беглецов. – Газета еще не вышла, я сам знаю только потому, что встретил редактора.
Фермер утер лицо платком.
Мне мой мальчишка сказал, – наконец выговорил он. – Пеп, эй, Пеп!
Появился Пеп. В волосах у него застряла солома.
– Пеп, расскажи преподобному отцу, где ты, узнал о том, что творится в Ферри, – сказал фермер, отчаянно подмигивая сыну. Червяк с приятной улыбкой наблюдал эту сигнализацию.
– А мы с Гровсом вчера ехали в Ферри за гвоздями, а тут вдруг слышим пальбу, и бежит какой-то дяденька и кричит, что в Ферри воюют. Ну, мы тут поворотили коней – и домой, – выпалил без малейшей запинки Пеп.
Червяк снова начал изгибаться:
Прекрасно, прекрасно… Только не ошибаешься ли ты, Пеп? Вчера ведь было воскресенье, и, помнится, я видел Гровса в воскресной школе. Он сидел прямо против меня на первой парте.
Но смутить. Пепа было не так легко.
– А ведь верно! – вскричал он весело. – Гровс мне и впрямь говорил, что собирается в школу. Он еще меня звал. Только мы-то ездили с ним еще до уроков. Чуть свет собрались и поехали, а то отец мне покоя не давал с этими гвоздями.
– Да, да, – подхватил Пири. – Нечем было чинить крышу. Да вот и полы собираюсь к зиме перестилать.
Червяк вдруг заторопился:
– Мне пора… Да благословит вас бог, дети мои… Нет, не удерживайте меня, мистер Пири… Знаете, паства ждет своего пастыря. – И он, снова кланяясь и изгибаясь, выполз из кухни.
Но как бы удивились фермер и его сын, если бы им удалось поглядеть на преподобного отца ровно через пять минут после того, как он покинул их дом! Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто за ним не следит, Червяк поднял полы своего балахона и что было силы пустился по дороге к городу. Он мчался огромными скачками, и на его лине было такое злобное выражение, что прихожане, пожалуй, не узнали бы своего «доброго» пастыря.
– Бабушка, погоди минутку, – сказал Чарли, – кто-то бежит сюда. – Он заслонил глаза рукой и вгляделся: – Неужели Мэри Роч? И не успели ребята оглянуться, как Мэри, оживленная и запыхавшаяся, была уже среди них. Она прежде всего направилась к бабушке.
– Как вы поживаете, бабушка? – вежливо спросила она. – Много вы рассказывали без меня?
Бабушка изумленно поглядела на нее:
– Ты опять здесь? А что скажет твоя мама?
– Ничего мама не скажет, – вспыхнув, отвечала Мэри. – Она даже не знает, что я здесь.
– Как так? – А так. Она ушла на весь вечер, а меня заперла в комнате. Она меня теперь всегда запирает по вечерам. Я сидела, сидела, а потом мне стало так скучно сидеть одной и думать, что все вы здесь собрались. Я взяла вылезла в окно, да и прибежала сюда. – И Мэри смущенно потупилась.
– Вот молодчина! – с восхищением сказал Беппо. – Честное слово, я от нее этого не ожидал!
– А я всегда говорил, что она молодец! – вмешался Чарли. – И вовсе она не кисейная.
Мэри с довольной улыбкой слушала расточаемые ей похвалы.
Но старая негритянка была другого мнения:
– Право, не знаю, что с тобой делать. В сущности, надо было бы отправить тебя обратно домой и сказать твоей маме, чтобы она запирала не только двери, но и окна…
– Нет, бабушка, ты этого не сделаешь! – с жаром вскричал Чарли. – Ты не такая…
– Пускай она немножко посидит с нами, – вступился Тони, – а как только стемнеет, она вернется домой и опять влезет в окно. Ее мать ничего и не пронюхает.
– Правда, бабушка, пускай Мэри останется, – хором запросили ребята, – пожалуйста, бабушка!
– А потом я провожу ее домой, – сказал Чарли. – Пусть только мне попадется эта злющая повариха, я ей…
– Тсс… довольно, – остановила его бабушка. – Хорошо, я расскажу еще немножко о том, как Пири спасал трех беглецов, а потом Мэри пойдет домой и честно сознается матери, где она была. Согласна, Мэри?
Девочка нерешительно кивнула.
– Мама… будет сердиться не на меня, а на вас, – почти шепотом сказала она. – Она очень злится, когда я дружу с цветными…
Все равно, ты скажешь ей, где провела вечер, – решительно прервала ее бабушка. – Я не хочу, чтобы говорили, будто я учу тебя лгать.
Мэри села на траву рядом с Чарли. Темное лицо мальчика сияло: так рад он был приходу подруги.
– Я после расскажу тебе все, что было без и тебя, – шепотом сказал он Мэри.
А бабушка между тем продолжала свой рассказ.
Он окинул быстрым взглядом кухню. Спрятаться было некуда.
– Сидите и молчите, – шепнул он беглецам, – я посмотрю, кто это.
Но не успел он сделать и шага, как дверь отворилась, и в комнату скорее вползло, чем вошло худое и длинное существо, похожее на червяка. Черное длинное одеяние еще усиливало это сходство. Существо изгибалось и кланялось, посылая фермеру самые нежные улыбки.
– Вот и я, мистер Пири, завернул к вам поделиться новостями, – сладко пропел Червяк. – Хоть вы и нерадивый духовный сын, но я вас не забываю…
Фермер неуклюже поклонился и нахмурился.
– Давно я не видел вас в церкви, – тем же сладким голосом продолжал Червяк, – видно, мои проповеди кажутся вам скучными…
Глаза его обшарили всю кухню и вдруг нащупали беглецов, которых фермер усиленно старался заслонить своей спиной.
– Я и не знал, мистер Пири, что вы купили невольников… Давно они у вас?
– Давно… То есть, я хотел сказать, недавно, – неловко пробормотал Пири.
Вот как! И у кого же вы их купили? – не унимался Червяк.
Я… купил их в Мэриленде, у одного плантатора, – храбро соврал фермер.
Так-с. – Червяк понимающе изогнулся. – Кстати, о Мэриленде я и хотел сообщить вам новости, сын мой. Знаете, в Харперс-Ферри была настоящая революция… Шайка дерзких безумцев пыталась взбунтовать негров. Они забыли, что небо учит нас покорности и смирению… Они… – Да, я все это уже знаю, – неосторожно брякнул Пири.
Червяк внезапно перестал извиваться. Вся фигура его приняла напряженный вид. Казалось, он к чему-то принюхивается.
Позвольте, откуда же вы знаете, сын мой? – пропел он. Глаза его еще раз быстро оглядели беглецов. – Газета еще не вышла, я сам знаю только потому, что встретил редактора.
Фермер утер лицо платком.
Мне мой мальчишка сказал, – наконец выговорил он. – Пеп, эй, Пеп!
Появился Пеп. В волосах у него застряла солома.
– Пеп, расскажи преподобному отцу, где ты, узнал о том, что творится в Ферри, – сказал фермер, отчаянно подмигивая сыну. Червяк с приятной улыбкой наблюдал эту сигнализацию.
– А мы с Гровсом вчера ехали в Ферри за гвоздями, а тут вдруг слышим пальбу, и бежит какой-то дяденька и кричит, что в Ферри воюют. Ну, мы тут поворотили коней – и домой, – выпалил без малейшей запинки Пеп.
Червяк снова начал изгибаться:
Прекрасно, прекрасно… Только не ошибаешься ли ты, Пеп? Вчера ведь было воскресенье, и, помнится, я видел Гровса в воскресной школе. Он сидел прямо против меня на первой парте.
Но смутить. Пепа было не так легко.
– А ведь верно! – вскричал он весело. – Гровс мне и впрямь говорил, что собирается в школу. Он еще меня звал. Только мы-то ездили с ним еще до уроков. Чуть свет собрались и поехали, а то отец мне покоя не давал с этими гвоздями.
– Да, да, – подхватил Пири. – Нечем было чинить крышу. Да вот и полы собираюсь к зиме перестилать.
Червяк вдруг заторопился:
– Мне пора… Да благословит вас бог, дети мои… Нет, не удерживайте меня, мистер Пири… Знаете, паства ждет своего пастыря. – И он, снова кланяясь и изгибаясь, выполз из кухни.
Но как бы удивились фермер и его сын, если бы им удалось поглядеть на преподобного отца ровно через пять минут после того, как он покинул их дом! Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто за ним не следит, Червяк поднял полы своего балахона и что было силы пустился по дороге к городу. Он мчался огромными скачками, и на его лине было такое злобное выражение, что прихожане, пожалуй, не узнали бы своего «доброго» пастыря.
– Бабушка, погоди минутку, – сказал Чарли, – кто-то бежит сюда. – Он заслонил глаза рукой и вгляделся: – Неужели Мэри Роч? И не успели ребята оглянуться, как Мэри, оживленная и запыхавшаяся, была уже среди них. Она прежде всего направилась к бабушке.
– Как вы поживаете, бабушка? – вежливо спросила она. – Много вы рассказывали без меня?
Бабушка изумленно поглядела на нее:
– Ты опять здесь? А что скажет твоя мама?
– Ничего мама не скажет, – вспыхнув, отвечала Мэри. – Она даже не знает, что я здесь.
– Как так? – А так. Она ушла на весь вечер, а меня заперла в комнате. Она меня теперь всегда запирает по вечерам. Я сидела, сидела, а потом мне стало так скучно сидеть одной и думать, что все вы здесь собрались. Я взяла вылезла в окно, да и прибежала сюда. – И Мэри смущенно потупилась.
– Вот молодчина! – с восхищением сказал Беппо. – Честное слово, я от нее этого не ожидал!
– А я всегда говорил, что она молодец! – вмешался Чарли. – И вовсе она не кисейная.
Мэри с довольной улыбкой слушала расточаемые ей похвалы.
Но старая негритянка была другого мнения:
– Право, не знаю, что с тобой делать. В сущности, надо было бы отправить тебя обратно домой и сказать твоей маме, чтобы она запирала не только двери, но и окна…
– Нет, бабушка, ты этого не сделаешь! – с жаром вскричал Чарли. – Ты не такая…
– Пускай она немножко посидит с нами, – вступился Тони, – а как только стемнеет, она вернется домой и опять влезет в окно. Ее мать ничего и не пронюхает.
– Правда, бабушка, пускай Мэри останется, – хором запросили ребята, – пожалуйста, бабушка!
– А потом я провожу ее домой, – сказал Чарли. – Пусть только мне попадется эта злющая повариха, я ей…
– Тсс… довольно, – остановила его бабушка. – Хорошо, я расскажу еще немножко о том, как Пири спасал трех беглецов, а потом Мэри пойдет домой и честно сознается матери, где она была. Согласна, Мэри?
Девочка нерешительно кивнула.
– Мама… будет сердиться не на меня, а на вас, – почти шепотом сказала она. – Она очень злится, когда я дружу с цветными…
Все равно, ты скажешь ей, где провела вечер, – решительно прервала ее бабушка. – Я не хочу, чтобы говорили, будто я учу тебя лгать.
Мэри села на траву рядом с Чарли. Темное лицо мальчика сияло: так рад он был приходу подруги.
– Я после расскажу тебе все, что было без и тебя, – шепотом сказал он Мэри.
А бабушка между тем продолжала свой рассказ.
ПОД СОЛОМОЙ
… – Живо, Пеп, запрягай коней, а то сюда вот-вот нагрянут солдаты, – торопливо сказал Мири. – Будь я проклят, если священник не донесет, что он видел у меня беглых из Ферри…
Он сам помог сыну выкатить во двор большой воз и запрячь лошадей. Дно воза покрыли тонким слоем соломы, на которой улеглись рядком все три беглеца. Посреди двух взрослых положили Салли. Девочка упросила, чтобы ей позвонили взять с собой и кота.
– Он будет лежать совсем, тихо, – уверяла она.
– А теперь давай соломы, да побольше, не жалей, – распорядился Пири.
Сухая золотистая солома посыпалась на беглецов. Скоро негры совершенно скрылись под желтой копной. Пеп хорошенько умял солому, и теперь даже самый острый глаз не обнаружил бы ничего подозрительного.
– Дышать можете? Воздух проходит? – заботливо осведомился Пири.
Можем. Не беспокойтесь, сэр, спасибо! – отвечал кроткий голос Джен.
Он сам помог сыну выкатить во двор большой воз и запрячь лошадей. Дно воза покрыли тонким слоем соломы, на которой улеглись рядком все три беглеца. Посреди двух взрослых положили Салли. Девочка упросила, чтобы ей позвонили взять с собой и кота.
– Он будет лежать совсем, тихо, – уверяла она.
– А теперь давай соломы, да побольше, не жалей, – распорядился Пири.
Сухая золотистая солома посыпалась на беглецов. Скоро негры совершенно скрылись под желтой копной. Пеп хорошенько умял солому, и теперь даже самый острый глаз не обнаружил бы ничего подозрительного.
– Дышать можете? Воздух проходит? – заботливо осведомился Пири.
Можем. Не беспокойтесь, сэр, спасибо! – отвечал кроткий голос Джен.