Страница:
Значит, предстоят пытки? Несмотря на всю природную смелость, позаимствованную у отца и деда, Наташа ощущала самую настоящую слабость. От мерзких откровений садиста к горлу подступила тошнота, закружилась голова. Неужели не произойдет что-нибудь необыкновенное?… Вот сейчас к дому уже крадутся друзья… Впереди — стройный, широкоплечий капитан Пахомов… Ворвется с пистолетом в руке, перестреляет… Нет, не всех — Дуплишку не тронет, а палача и садиста они станут убивать медленно — пусть на своей шкуре почувствует муки жертв…
— Приступим, дерьмо вонючее.
Лягаш аккуратно постелил рядом с жертвой чистое полотенце, разложил причиндалы. Потом резко рванул за вырез платья, разорвал до живота. Безразлично помял упругие, налитые груди.
— Похоже, телка непробованная… Кариес, не желаешь побаловаться?
Дуплишка отчаянно рванулась из крепких мужских об»ятий, вырваться не удалось и она завыла в полный голос. Жалобно и безнадежно. Знала — все мольбы разобьются о безжалостный характер палача. Выла волчицей при виде гибели детеныша.
— Как прикажешь, хозяин, — охотно согласился телохранитель и тут же заколебался. — Для «представления» развязать надо, а она… — снова потер он ушибленную грудь.
— Жаль… Придется отправлять на тот свет нетронутой… С чего же начать? — задумался он, перебирая «инструменты».
В этот момент раздалось призывное попискивание сотового телефона.
— Корень, отволоки лярву на кухню и свяжи её покрепче. Посиди там. Кариес, отправляйся к машине, подыши свежим воздухом, — торопливо распорядился Лягаш, поднеся к уху трубку.
— А она? — кивнул на связанную девушку фельдшер.
— Труп! Пусть слушает.
После того, как он остался один, Лягаш тихо проговорил, косясь на Наташу.
— Ты, дружан?
— Я… Твою просьбу выполнил: охранник может отправляться по адресу… при встрече скажу. Там его ожидают.
— Вторая?
— Со второй просьбой — заминка… Меня пасут. Поэтому ставка выше. За устройство на службу — десять тысяч баксов… Когда отдашь?
Лягаш поморщился, пожевал тонкими губами. Жалко, ох, до чего же жалко «трудовые» денежки, сколько за них пота и крови пролито… Но продажный мент все же дороже…
— Хоть сейчас, — неуверено пискнул он.
— Чем быстрей, тем лучше… Говорю — пасут, — настаивал Севастьянов. — Если не выручат, придется рвать когти…
— Куда под»ехать?
— Метро Южное. Внизу. Двух часов хватит?
— Постараюсь…
Лягаш заторопился. Быстро сложил в чемоданчик «орудия палаческого производства». Переоделся. Положил в карман брюк ещё одну снаряженную обойму. Не для того, чтобы отбиваться от сыскарей — не верил подполковнику. Точно так же, как Севастьянов не верил ему.
— Эй, вы, шестерки!
Так завизжал, что во дворе в панике забрехал пес и взбаламошно заорал пестрый петух.
В комнате появились Корень и Кариес.
— Кариес, запрягай тачку. Срочно выезжаем. Корень — на хозяйстве. Поглядывай за телками, упустишь хоть одну — залетишь на пику… Вернусь — займемся ментовкой. Думаю, к ночи управлюсь…
Через несколько минут черный «жигуль» мчался по Горьковскому шоссе.
Проводив хозяина, фельдшер долго размышлял о своем, потаенном. Сидел на кухне и глядел на газовую плиту. Будто именно в духовке находились ответы на мучающие его вопросы.
Наташа в комнате лежала тихо. Закрыла глаза, будто уснула. На самом деле пыталась освободить хотя бы одну руку. Не получалось — Кариес связал пленницу добротно, такие накрутил узелки — не выберешься.
Небрежно связанная проститутка не пыталась освободиться — прожигала «тюремщика» лихорадочными взглядами. Фельдшер не реагировал на них — спокойно жевал сухарик и — думал о своем.
— Корень, ты в Бога веришь?
Фельдшер пожал плечами — сам не знал, как относится к религии. С одной стороны, вроде верит, с другой — какая там вера при его бандитской «профессии». Конечно, имеется какая-то высшая сила, типа генеральной прокуратуры, отслеживающая людские делишки. Только почему эта «высшая сила» не реагирует на гадкие дела, творящиеся на Земле, где же Божий праведный Суд?
— Не увиливай, сявка, скажи: веришь или не веришь?
Корень тягуче улыбнулся. Будто размазал насмешливую улыбку по хмурому, озабоченному лицу.
— Ну, верю…
Дуплишка заворочалась на полу, задергала связанными руками.
— Тогда — развяжи. Веревки руки натерли — нестерпимая боль. Да и почифирить охота, как это сделать связанной? Поможешь — зачтется тебе доброе дело и на этом, и на том свете.
— Не сбежищь? Поклянись.
— Клянусь Богом… или Сатаной, чем хочешь. Сама шагу не сделаю из этой халупы… Хочешь, с тобой побалуюсь? Ты ведь меня ещё не пробовал, не знаешь, какая я сладкая… Сам подумай, куда мне бежать? Хоть и паскудно бесплатно подставляться тому же Кариесу, зато защищаете меня, кормите… Прошу — развяжи…
Корень решительно поднялся, рязвязал веревки, помассажировал натертые кисти женских рук.
— Только гляди: сбежишь — догоню и подколю. Сама должна понимать — пощады от Лягаша не дождаться, а мне рановато торопиться на небеса.
Они пили чай, разговаривали мирно, доверительно. Дуплишка жаловалась на свою беспутную житуху, фельдшер — на свою. О лежащей в соседней комнате пленнице — ни звука, будто её не существовало.
— Так хочешь попользовать меня или не хочешь? — приставала проститутка, расстегивая кофтенку и поигрывая аппетитными, несмотря на вялость, грудями. А сама потихоньку придвигала к краю стола кухонный нож. — Смотри, от чего отказываешься? Толстопузые бизнесмены за это добро сотни баксов отваливают, в очередь становятся…
— Сейчас нет желания, — отнекивался Корень. — Вот позже — с удовольстьвием. И оставь в покое ножик — не успеешь прирезать — замочу.
Рука Дуплишки отпрянула от рукояти ножа, будто она, эта рукоять, раскалилась добела. Подсмотрел все же, падла, подумала женщина, а ведь как хорошо задумано: один удар в горло, развязать девочку и сбежать… Куда — не имеет значение, хоть в Москву, хоть за Москву… Главное — спасти сестренку, своя судьба Дупло не интересовала — свыклась с мыслью о неизбежной гибели. Рано или поздно
Корень потянулся, потер глаза.
— Спать хочется зверски… Давай повяжу тебя, подальше от греха. Сама соснешь да и я вздремну. Всю ночь колобродили, глаз не сомкнули.
Подумав, Дуплишка добровольно протянула отдохнувшие руки. Постаралась немного раздвинуть их — дать слабинку. Да и Корень не особо старался — не затянул узлы, не опоясал веревкой по талии, не притянул руки к ногам.
Вскоре в доме раздался мощный храп фельдшера. Ему вторили стонущие звуки, издаваемые спящей женщиной.
Но Дуплишка не спала. Осторожно прижала руку к руке, подвигала ими. Плохо завязанный узел ослаб, узкие женские руки оказались на свободе. Освободить ноги — не проблема… Проститутка тихо, на цыпочках прошла в гостиную. Наташа не спала — какой уж там сон! — широко раскрыла глаза. На губах — недоверчивая, нерешительная улыбка.
Женщина развязывала подругу и тихо нашептывала.
— Спокойно, сестренка, не трепыхайся, сейчас освобожу… Дерьмовый фельдшер кемарит. Сбежим и от него, и от вонючего импотента. Заживем вдвоем. Я работать буду, трясти богатых мужиков, ты — учиться. Найдется хороший парень — замуж выйдешь, детей нарожаешь… Не житуха будет — райская сказочка…
«Сестренки» выпорхнули из дома, будто птицы из клетки.
Корень перестал храпеть, поднялся с лежанки, прислушался. Улыбнулся, будто послал привет женщинам. Присел к столу и написал на бумаге несколько слов.
«Телки сбежали. Проспал. Знаю — не простишь, поэтому ухожу.»
Положил маляву на «медицинский» чемоданчик и вышел из дома…
Глава 14
— Приступим, дерьмо вонючее.
Лягаш аккуратно постелил рядом с жертвой чистое полотенце, разложил причиндалы. Потом резко рванул за вырез платья, разорвал до живота. Безразлично помял упругие, налитые груди.
— Похоже, телка непробованная… Кариес, не желаешь побаловаться?
Дуплишка отчаянно рванулась из крепких мужских об»ятий, вырваться не удалось и она завыла в полный голос. Жалобно и безнадежно. Знала — все мольбы разобьются о безжалостный характер палача. Выла волчицей при виде гибели детеныша.
— Как прикажешь, хозяин, — охотно согласился телохранитель и тут же заколебался. — Для «представления» развязать надо, а она… — снова потер он ушибленную грудь.
— Жаль… Придется отправлять на тот свет нетронутой… С чего же начать? — задумался он, перебирая «инструменты».
В этот момент раздалось призывное попискивание сотового телефона.
— Корень, отволоки лярву на кухню и свяжи её покрепче. Посиди там. Кариес, отправляйся к машине, подыши свежим воздухом, — торопливо распорядился Лягаш, поднеся к уху трубку.
— А она? — кивнул на связанную девушку фельдшер.
— Труп! Пусть слушает.
После того, как он остался один, Лягаш тихо проговорил, косясь на Наташу.
— Ты, дружан?
— Я… Твою просьбу выполнил: охранник может отправляться по адресу… при встрече скажу. Там его ожидают.
— Вторая?
— Со второй просьбой — заминка… Меня пасут. Поэтому ставка выше. За устройство на службу — десять тысяч баксов… Когда отдашь?
Лягаш поморщился, пожевал тонкими губами. Жалко, ох, до чего же жалко «трудовые» денежки, сколько за них пота и крови пролито… Но продажный мент все же дороже…
— Хоть сейчас, — неуверено пискнул он.
— Чем быстрей, тем лучше… Говорю — пасут, — настаивал Севастьянов. — Если не выручат, придется рвать когти…
— Куда под»ехать?
— Метро Южное. Внизу. Двух часов хватит?
— Постараюсь…
Лягаш заторопился. Быстро сложил в чемоданчик «орудия палаческого производства». Переоделся. Положил в карман брюк ещё одну снаряженную обойму. Не для того, чтобы отбиваться от сыскарей — не верил подполковнику. Точно так же, как Севастьянов не верил ему.
— Эй, вы, шестерки!
Так завизжал, что во дворе в панике забрехал пес и взбаламошно заорал пестрый петух.
В комнате появились Корень и Кариес.
— Кариес, запрягай тачку. Срочно выезжаем. Корень — на хозяйстве. Поглядывай за телками, упустишь хоть одну — залетишь на пику… Вернусь — займемся ментовкой. Думаю, к ночи управлюсь…
Через несколько минут черный «жигуль» мчался по Горьковскому шоссе.
Проводив хозяина, фельдшер долго размышлял о своем, потаенном. Сидел на кухне и глядел на газовую плиту. Будто именно в духовке находились ответы на мучающие его вопросы.
Наташа в комнате лежала тихо. Закрыла глаза, будто уснула. На самом деле пыталась освободить хотя бы одну руку. Не получалось — Кариес связал пленницу добротно, такие накрутил узелки — не выберешься.
Небрежно связанная проститутка не пыталась освободиться — прожигала «тюремщика» лихорадочными взглядами. Фельдшер не реагировал на них — спокойно жевал сухарик и — думал о своем.
— Корень, ты в Бога веришь?
Фельдшер пожал плечами — сам не знал, как относится к религии. С одной стороны, вроде верит, с другой — какая там вера при его бандитской «профессии». Конечно, имеется какая-то высшая сила, типа генеральной прокуратуры, отслеживающая людские делишки. Только почему эта «высшая сила» не реагирует на гадкие дела, творящиеся на Земле, где же Божий праведный Суд?
— Не увиливай, сявка, скажи: веришь или не веришь?
Корень тягуче улыбнулся. Будто размазал насмешливую улыбку по хмурому, озабоченному лицу.
— Ну, верю…
Дуплишка заворочалась на полу, задергала связанными руками.
— Тогда — развяжи. Веревки руки натерли — нестерпимая боль. Да и почифирить охота, как это сделать связанной? Поможешь — зачтется тебе доброе дело и на этом, и на том свете.
— Не сбежищь? Поклянись.
— Клянусь Богом… или Сатаной, чем хочешь. Сама шагу не сделаю из этой халупы… Хочешь, с тобой побалуюсь? Ты ведь меня ещё не пробовал, не знаешь, какая я сладкая… Сам подумай, куда мне бежать? Хоть и паскудно бесплатно подставляться тому же Кариесу, зато защищаете меня, кормите… Прошу — развяжи…
Корень решительно поднялся, рязвязал веревки, помассажировал натертые кисти женских рук.
— Только гляди: сбежишь — догоню и подколю. Сама должна понимать — пощады от Лягаша не дождаться, а мне рановато торопиться на небеса.
Они пили чай, разговаривали мирно, доверительно. Дуплишка жаловалась на свою беспутную житуху, фельдшер — на свою. О лежащей в соседней комнате пленнице — ни звука, будто её не существовало.
— Так хочешь попользовать меня или не хочешь? — приставала проститутка, расстегивая кофтенку и поигрывая аппетитными, несмотря на вялость, грудями. А сама потихоньку придвигала к краю стола кухонный нож. — Смотри, от чего отказываешься? Толстопузые бизнесмены за это добро сотни баксов отваливают, в очередь становятся…
— Сейчас нет желания, — отнекивался Корень. — Вот позже — с удовольстьвием. И оставь в покое ножик — не успеешь прирезать — замочу.
Рука Дуплишки отпрянула от рукояти ножа, будто она, эта рукоять, раскалилась добела. Подсмотрел все же, падла, подумала женщина, а ведь как хорошо задумано: один удар в горло, развязать девочку и сбежать… Куда — не имеет значение, хоть в Москву, хоть за Москву… Главное — спасти сестренку, своя судьба Дупло не интересовала — свыклась с мыслью о неизбежной гибели. Рано или поздно
Корень потянулся, потер глаза.
— Спать хочется зверски… Давай повяжу тебя, подальше от греха. Сама соснешь да и я вздремну. Всю ночь колобродили, глаз не сомкнули.
Подумав, Дуплишка добровольно протянула отдохнувшие руки. Постаралась немного раздвинуть их — дать слабинку. Да и Корень не особо старался — не затянул узлы, не опоясал веревкой по талии, не притянул руки к ногам.
Вскоре в доме раздался мощный храп фельдшера. Ему вторили стонущие звуки, издаваемые спящей женщиной.
Но Дуплишка не спала. Осторожно прижала руку к руке, подвигала ими. Плохо завязанный узел ослаб, узкие женские руки оказались на свободе. Освободить ноги — не проблема… Проститутка тихо, на цыпочках прошла в гостиную. Наташа не спала — какой уж там сон! — широко раскрыла глаза. На губах — недоверчивая, нерешительная улыбка.
Женщина развязывала подругу и тихо нашептывала.
— Спокойно, сестренка, не трепыхайся, сейчас освобожу… Дерьмовый фельдшер кемарит. Сбежим и от него, и от вонючего импотента. Заживем вдвоем. Я работать буду, трясти богатых мужиков, ты — учиться. Найдется хороший парень — замуж выйдешь, детей нарожаешь… Не житуха будет — райская сказочка…
«Сестренки» выпорхнули из дома, будто птицы из клетки.
Корень перестал храпеть, поднялся с лежанки, прислушался. Улыбнулся, будто послал привет женщинам. Присел к столу и написал на бумаге несколько слов.
«Телки сбежали. Проспал. Знаю — не простишь, поэтому ухожу.»
Положил маляву на «медицинский» чемоданчик и вышел из дома…
Глава 14
Сомов в очередной раз вызвал командира пятерки не на речку и не в лесной массив — к себе домой. Видимо, это означало высшее доверие, которого не каждый удостаивается. Правда, встреча на квартире — явное нарушение законов конспирации, но члену Главного Штаба видней. Капитан привык подчиняться старшим, безоговорочно выполнять их приказы.
Генерал жил не в Москве — в Люберцах, и хотя этот город принадлежал области, от него до ближайшей станции метро ближе, нежели из некоторых районов столицы. Скромный пятиэтажный кирпичный дом расположен в глубине квартала, квартира — тоже скромная, двухкомнатная. Тоже мне, генерал, позлорадствовал Николай, не расстарался на пятикомнатные хоромы или на двухэтажный особнячок.
Иван Иванович — в теплом, не по сезону, халате — проводил гостя в парадную комнату, уставленную стеллажами с книгами. Усадил в старое потертой кресло. Придвинул банку с растворимым кофе, вазочку с печеньем, сахар, современный ультрачайник зарубежного производства.
— Времени для болтовни мало, потому вы пейте чай и, одновременно, слушайте меня. Надеюсь, не обижаетесь?
— Что вы, Иван Иванович, какие могут быть обиды, — горячо возразил Пахомов, хотя в глубине души гнездилось нечто похожее на обиду. Как не говори, а упоминание о дефиците времени здорово смахивает на выпроваживание за дверь. — Как говорится, слушаю и повинуюсь.
— Сразу и повинуюсь? — недовольно пробормотал Сомов. — Итак, очередное задание. Собирайте, капитан, свою пятерку…
— К сожалению, не пятерку, а тройку…
— Почему? Кстати, хочу спросить, где внучка? Звонила мать, жалуется — третью ночь дома не ночует и не звонит.
Вопросик — не из приятных. Не признаешься же, что командиру неизвестно, где находится любимая генеральская внученька? Последнюю весточку от неё принес Бузин и она, эта весточка, не особенно обнадеживает.
— Как где — на задании, — уткнулся Николай в чашку с кофе. — Вы ведь сами разрешили нам «свободную охоту»… Вот и охотимся…
— Так… Понятно. — судя по внешнему виду генерала, ничего ему не понятно, к тому же округлая фраза о «свободной охоте» не добавила уверенности в безопасности Наташи. — А куда девался ещё один член пятерки? Старший лейтенант Поспелова… Что приключилось с офицером? Заболел? Несчастье? Или тоже — на задании?
— Ни то и не другое, ни третее, товарищ генерал… Есть определенные обстоятельства… Короче, сейчас я не готов к ответу, позже… Одно совершенно ясно, для меня, в первую очередь… Пока предпочитаю держать старшего лейтенанта на расстоянии… вытянутой руки… Возникло этакое недоверие…
Путанные об»яснения насторожили Сомова. Он присел к столу, всмотрелся в нервно подрагивающее лицо командира пятерки. Обычно капитан сдержан и спокоен, нынешнее его состояние, само по себе, говорит о многом. Но Сомов в общении с подчиненными привык не торопить, не подгонять — сами должны «дозреть». Тогда и выложат все, что посчитают нужным и важным.
— Вмешательство Главного Штаба требуется?
Знаем мы это вмешательство, подумал про себя Пахомов: расследование и — смертный приговор. Однажды, Николая посвятили в измену одного майора. Как говорится, в назидание… Польстился тот майор на бандитское подношение, получил всего-навсего пару сотен баксов, а расплатился жизнью. Мысль о том, что аналогичная судьба может быть приложена к Федьке, казалась Николаю какой-то фантастикой, чудовищной и алогичной.
Пахомов предпочел промолчать.
— Дело ваше. Только учтите, мы не в подкидного дурачка играем, рискуем жизнями. Одного предателя пощадим — невесть сколько честных офицеров за это погибнуть могут… Поэтому я подожду недельку, промолчите — передаю вашу информацию в службу безопасности. Не удивляйтесь, и такая у нас имеется… Хватит об этом. Перейдем к заданию… Пейте кофе, капитан, пейте и слушайте.
По привычке, выработанной ещё в годы армейской службы, генерал заходил по комнате, похрустывая суставами пальцев. В движении легче думается, лучше складываются слова и фразы. А похрустывание суставов — «музыкальное» сопровождение, помогающее выбирать из десятков слов самое важное.
— Очередной ваш «об»ект» довольно необычен. Главный Штаб приговорил к смерти не главаря банды и не воровского авторитета. Подполковник Севастьянов — сотрудник уголовного розыска, опытный сыщик. По «совместительству» — предатель и взяточник. Кстати, передает информацию вашему подопечному Лягашу, которого вы так и не ликвидировали.
Замаскированный упрек болезненно уколол Пахомова. Но не станешь же оправдываться необычайной ловкостью бандита и собственным невезением? Лучше промолчать, сделать вид — не понял, не дошло. Сыграть роль этакого дурачка из русской сказки.
— Возможно, удастся убрать сразу двоих: главаря банды и его платного осведомителя. Это была бы настояшая удача.
Завершающая часть беседы — чисто деловая. Местожительство «об»екта», маршруты его передвижения по Москве и по области, привычки, в том числе, сексуального плана, цвет и номер «волги», на которой он раскатывает, и многое другое.
Провожая командира пятерки, Сомов поежился и тихо попросил.
— Поберегите внучку… После смерти жены и гибели сына — единственный близкий человек… Бесшабашный ребенок…
Просьбу генерала прервал телефонный звонок.
— Слушаю?
— Ногинск… адрес… Быстро!
Аббакумов, не попрощавшись, положил трубку. Больше говорить незачем — и без этого все ясно.
Сомов повернулся к капитану. Энергичный, требовательный.
— Лягаш — в Ногинске. Запиши адрес… У тебя всего два человека — маловато… Может быть, подключить другую пятерку?
Не отвечая, Пахомов скатился с лестницы, выскочил к машине. Обзванивать Секретарева и Бузина нет времени. Придется действовать одному…
Когда «жигуль» капитана остановился возле ломанного решетчатого забора, огораживающего запущенный участок, капитан не стал медлить. Ногой открыл калитку и побежал к дому. Не думал об опасности, о том, что его могут подстрелить из окна — главное, застать Лягаша, не дать ему уйти.
Дверь открыта, под действием ветра болтается на навесах, поскрипывает. Николай осторожно заглянул в окно. Никого. В другое — то же самое. Держа наготове пистолет, вошел в небольшую прихожую, подкрался к двери в комнаты. Резко её толкнул, влетел внутрь помещения.
— Стой! Руки — на затылок! Стреляю!
Стрелять не в кого — дом пустой, как выскобленное ложечкой куриное яйцо. Нет ни бандитов, ни вещей. Пустота…
Ругая себя за медленную езду, матеря множество светофоров, Пахомов медленно ехал по Горьковскому шоссе. В очередной раз Лягаш обвел преследователей вокруг пальца, поманил и исчез. Как теперь смотреть в лицо того же Сомова, чем оправдать неудачу?
На обочине — покривившийся на одну сторону рейсовый автобус. Водитель ходит вокруг него, со злостью постукивая ногой по спущенному скату. Немногочисленные пассажиры неуверено «голосуют», но резвые иномарки величественно проскальзывают мимо, а водители отечественных легковушек отрицательно покачивают головами. Не то время, чтобы подсаживать незнакомых людей, неважно, женщин или мужчин, вполне можно расплатиться, если не жизнью, то машиной.
Вдруг Пахомов увидел среди голосующих… Наташу. Резко затормозил, прижался к обочине. Сомова вместе с какой-то женщиной подбежали к «жигулю», нырнули в предусмотрительно открытую дверь. Наташа смеется и плачет, женщина платочком вытирает ей слезы.
Распрашивать в таком состоянии — ничего толком не узнать, везти девушку домой — мать с ума сойдет. И Николай погнал машину в родной, черт бы его побрал, гарнизон.
— Куда едем? — схватила Наташа капитана за плечо. — Разворачивайся назад — Лягаш вот-вот появится. Нельзя упускать…
— Успокойся, детка, был уже твой Лягаш, собрал вещицы и ускакал невесть куда… Оставил только записку, на — читай, — не дожидаясь пока девушка протрет заплаканные глазки, продекламировал наизусть. — «Поцелуй меня в зад, ментовская рожа. Лягаш.». Вот и все послание сечевиков турецкому султану, — хмуро пошутил Пахомов.
— А что тебе сказал Корень?
— Какой-такой Корень? В доме никого не было…
Странная получается история, размышлял Николай, машинально управляя машиной. Откуда узнал позвонивший Сомову человек о местонахождении Лягаша? Куда исчез друг бандита Корень? Похоже, он — разведчик Удава, в противном случае не допустил бы бегства женщин…
Дома капитан напоил гостей чаем, заставил принять успокоительную микстуру и лечь в постель. Пристроился на стуле рядом и внимательно, не переспрашивая и не торопя, выслушал их исповедь.
Вернее, говорила одна Наташа. Ее подруга помалкивала, изучающе поглядывая на Пахомова.
Кем доводится «сестренке» этот мужчина? Хахаль? Не похоже, хахали так себя не ведут… Обычный приятель? Жизнь научила проститутку не верить в дружеские отношения между мужчиной и женщиной, как правило, они начинаются и кончаются в постели… Родственник? Но «сестренка» говорила, что она — единственный ребеок в семье, что у неё — ни дядей, ни племянников.
Дуплишке до слез обидно за рухнувшие надежды. Она — чужая в окружении Наташи, никогда не станет своей. Друзья и подруги «сестренки» не примут в свою компанию примитивную проститутку, лярву, давалку. И Наташа в конце концов поймет, что она и Дуплишка — разные люди… Остается одно — удрать. Оставить «сестренку» на попечение приютившего их симпатичного мужичка и заняться прежним — зачищать карманы клиентов…
Дождавшись, когда утомленные женщины уснут, Пахомов на цыпочках покинул квартиру и отправился в магазин за покупками. Дома — шаром покати, а гостей нужно подкормить. Вот сейчас купит сосисок, вермишели, возвратится — нажарит картошки…
Вернувшись с полной сумкой продуктов, Николай заглянул в спальню, полюбовался раскрасневшейся девушкой, раскинувшейся на его постели. Она спала одна — подруга исчезла. Ушла, не оставив даже записки.
Подготовка к ликвидации «об»екта» занимает намного больше времени, чем сама ликвидация. Эту истину настойчиво вбивает в голову подчиненных генерал Сомов. Боевики должны понимать — они балансируют между двумя опасностями: противодействием бандитов и прессом уголовного розыска.
Охранители законов нередко более опасны, нежели преступники. Ведь они их «пасут» на законных основаниях, наденут, если повезет, наручники — тоже по закону. Проведут нудное и длительное расследование под прокурорским надзором, отправят в суд в сопровождении законного конвоя.
Попадутся сыскарям боевики Удава — точно такая же процедура, ибо в глазах милиции и прокуратуры «робингуды» такие же преступники. Вот и приходится крутиться, отслеживая «клиентов», дважды-трижды проверяя и перепроверяя их маршруты и привычки. Чтобы не проколоться и не подставиться либо под бандитскую пулю, либо под правоохранительные «браслеты».
Наташа «обследовала» двенадцатиэтажный дом, в котором проживал с семьей Севастьянов. Павел изучал пути его передвижения по городу. Пахомов успевал повсюду, но, в основном, находился рядом с Сомовой. Во первых, генерал просил поберечь внучку, поохранять её, а любая просьба генерала… И так далее, читай дисциплинарный Устав Советской Армим… Во вторых, Николая интересовал облик Севастьянова. Что он из себя представляет, этот подполковник-сыщик? Обычное дерьмо, завернутое в конфетную обертку с пришпиленными погонами, или человек, случайно попавший в мафиозные сети?
Наблюдательный пункт — квартира одной из многочисленных подруг Наташи, вернее, окно этой квартиры, выходящее на фасад севастьяновского дома. Причина, об»ясняющая пребывание боевиков в чужой квартире — любовное свидание. Краснея и отводя крисстально-чистый взгляд, Наташа так и сказала хозяйке квартирки: любовное свидание, деваться им некуда, у неё дома — мать, «жених» — бесквартирный.
Легенду придумал капитан и она, эта вынужденная ложь, показалась ему почему-то чистейшей правдой. Подруга Наташи тоже поверила — надолго оставляла «любовников» наедине, ссылалась то на необходимость сделать кой-какие покупки, то на срочную работу по вечерам, то на болезни родителей.
Конечно, молодые люди любовью не занимались. Мало того, почти не разговаривали — рассматривая в бинокль окна квартиры приговоренного к смертной казни, обменивались краткими замечаниями.
— Чертовы портьеры! — сквозь зубы ругался капитан. — Да ещё в два слоя. Достатки демонстрируют, что ли?
— Будто догадываются о слежке, — вторила ему Наташа.
И все же кое-что удалось увидеть. В гостиную вошел, вернувшись со службы Севастьянов. Две девочки-погодки бросились ему на шею. Жена, улыбаясь, помогла снять пиджак. Потом — на кухне: сидят за столом, разговаривают смеются… Семейная идиллия… Никогда не скажешь, что глава дружной семьи — мерзкий предатель, бандитский платный осведомитель.
Разглядывая «об»ект охоты», обмениваясь короткими репликами, Николай и Наташа ощущали нечто, далекое от слежки. Она — какую-то нежность, расслабленность, он — горячую заинтересованность мужчины, рядом с которым — любимая женщина… Уже любимая?
Странно, но, находясь вдали от Сомовой, Пахомов испытывал беспокойство и тревогу, рядом с ней успокаивался. Причину необычного своего состояния капитан не пытался вычислить — боялся. А вот Наташа давно догадалась и… блаженствовала.
Им не хватало мизерного толчка, который бросит в об»ятия друг другу. Она интуитивно боялась и желала этого, он старался не задумываться.
Костя, на правах старого друга, посетил служебный кабинет Неелова, поинтересовался, невзначай, вроде к слову пришлось, чем занимается высокопоставленный сышик в звании подполковника. Есть ли на его счету счастливые удачи либо выскакивают одни проколы? Неелов обязан знать Севастьянова, как говорится, с изнанки — столько времени отработали ноздря в ноздрю.
— Как это чем занимается? — удивился нелепому, с его точки зрения, вопросу бывшего сослуживца. — До обеда ковыряет в правой ноздре, после обеда — в левой… Ты ведь с ним не знаком — Севастьянов появился после твоего увольнения. Заносчивый, грубый — ребята его не любят… А почему ты о нем распрашиваешь?
— Да вот повстречал только что в коридоре, — заюлил Бузин. — Странный типчик, не понравился — тухлятиной от него несет…
Неелов обрадовался одинаковому мнению, принялся взахлеб рассказывать про скверный характер подполковника. Заодно — действительно происходящие нелепости вперемежку с нелепостями, наспех придуманными в курилках.
— Представляешь, ездит на собственной «волге». На какие шиши куплена? Жинка, говорят, походит на новогоднюю елку, с одной разницей: там мишура и другие украшения поддельные, а на Севастьяновой навешаны настоящие… Тоже — за какие шиши? Говорят, недавно подарил любовнице колье… На операции сам не ездит — только и знает командовать и поучать.
— Но чем-то он все же занимается?
— Я и говорю — ковырянием в носу…
Похоже, Неелов прав — подполковника в уголовном розыске дружно и прочно ненавидят. И не только на службе. Наташа разговорилась с женшинами — соседками Севастьяновых. Та же картина. Заносчивый, гордый. А вот в семье, похоже, добрый и любящий муж и отец. Дочки прямо-так и липнут к нему, жена сдувает пылинки. Ни за что не поверишь, что раз в три дня провожает к другой женщине, собственоручно вкладывая в кармашек пиджака пакетики с презервативами.
За три дня собраны почти все необходимые сведения. Пришла пора планировать операцию. И тут неожиданно выплыли некоторые, ранее непросматриваемые, сложности.
Первый вариант — застрелить через окно дома. Во время ужина или завтрака. Легче легкого — затаиться снайперу в доме напротив и выстрелить. Против этого возражал Пахомов. Убить предателя — благое дело, справедливое и оправданное, но сделать это на глазах жены и детей — лишняя жестокость. Они-то при чем? Особенно — дети, для них убийство отца — травма на всю жизнь. Николай вспомнил подсмотренные в бинокль «картинки» семейного счастья… Нет, выстрел в окно не состоится!
Второй вариант — на службе. Невозможно. Конечно, Бузин на правах ветерана легко войдет в кабинет подполковника, но выйти из него после ликвидации ему не дадут. Слишком дорогая цена за мерзкую жизнь предателя.
Третий, самый надежный, хотя и опасный — выстрелить в окно машины на улице. Скажем, во время «отстоя» легковушек перед красным светом светофора. Навернуть на пистоль глушитель — никто ничего не услышит и не поймет…
Сколько не думали пахомовцы, других вариантов так и не изобрели. Тем более, что подполковник разъезжает не на служебной машине — на собственной «волге», сам сидит за рулем, охрану не признает. Все «удобства» — на лицо.
И все же Пахомов не торопился. В память засела фраза Сомова: возможно, Севастьянов встречается со своим «работодателем» — Лягашем. Подстрелить сразу обоих — вот это была бы редкая удача!
— Поэтому — наблюдение и наблюдение, — твердил капитан. — Только-что в супружескую постель не заглядывать, а так — встречать и провожать… Ясно, Наташа?
— Вполне, — рассмеялась девушка. — Кстати, имеется одна прикидка, но… не знаю, как сказать…
— Словами, — с»ехидничал Костя. — только словами.
Сомова поколебалась. До такой степени покраснела — вот-вот загорится.
— Ладно, мужики, слушайте… Женщина, с которой я сбежала из бандитского логова — профессиональная проститутка… Бывает же такое — проститутка и добрейшей души человечек, — недоуменно покачала она головой. — Так вот, Дуплишка рассказывала: подполковник — большой любитель… секса, а его жена болеет, ей врачи запретили… Два раза в неделю ходит паразит… налево, ищет усладу на стороне. Дуплишка по заданию Лягаша подыскала Севастьянову подружку, такую же профессиональную проститутку. Кликуха — Закваска. Живет, дай Бог память, где-то в районе улицы «Теплый Стан»…
Генерал жил не в Москве — в Люберцах, и хотя этот город принадлежал области, от него до ближайшей станции метро ближе, нежели из некоторых районов столицы. Скромный пятиэтажный кирпичный дом расположен в глубине квартала, квартира — тоже скромная, двухкомнатная. Тоже мне, генерал, позлорадствовал Николай, не расстарался на пятикомнатные хоромы или на двухэтажный особнячок.
Иван Иванович — в теплом, не по сезону, халате — проводил гостя в парадную комнату, уставленную стеллажами с книгами. Усадил в старое потертой кресло. Придвинул банку с растворимым кофе, вазочку с печеньем, сахар, современный ультрачайник зарубежного производства.
— Времени для болтовни мало, потому вы пейте чай и, одновременно, слушайте меня. Надеюсь, не обижаетесь?
— Что вы, Иван Иванович, какие могут быть обиды, — горячо возразил Пахомов, хотя в глубине души гнездилось нечто похожее на обиду. Как не говори, а упоминание о дефиците времени здорово смахивает на выпроваживание за дверь. — Как говорится, слушаю и повинуюсь.
— Сразу и повинуюсь? — недовольно пробормотал Сомов. — Итак, очередное задание. Собирайте, капитан, свою пятерку…
— К сожалению, не пятерку, а тройку…
— Почему? Кстати, хочу спросить, где внучка? Звонила мать, жалуется — третью ночь дома не ночует и не звонит.
Вопросик — не из приятных. Не признаешься же, что командиру неизвестно, где находится любимая генеральская внученька? Последнюю весточку от неё принес Бузин и она, эта весточка, не особенно обнадеживает.
— Как где — на задании, — уткнулся Николай в чашку с кофе. — Вы ведь сами разрешили нам «свободную охоту»… Вот и охотимся…
— Так… Понятно. — судя по внешнему виду генерала, ничего ему не понятно, к тому же округлая фраза о «свободной охоте» не добавила уверенности в безопасности Наташи. — А куда девался ещё один член пятерки? Старший лейтенант Поспелова… Что приключилось с офицером? Заболел? Несчастье? Или тоже — на задании?
— Ни то и не другое, ни третее, товарищ генерал… Есть определенные обстоятельства… Короче, сейчас я не готов к ответу, позже… Одно совершенно ясно, для меня, в первую очередь… Пока предпочитаю держать старшего лейтенанта на расстоянии… вытянутой руки… Возникло этакое недоверие…
Путанные об»яснения насторожили Сомова. Он присел к столу, всмотрелся в нервно подрагивающее лицо командира пятерки. Обычно капитан сдержан и спокоен, нынешнее его состояние, само по себе, говорит о многом. Но Сомов в общении с подчиненными привык не торопить, не подгонять — сами должны «дозреть». Тогда и выложат все, что посчитают нужным и важным.
— Вмешательство Главного Штаба требуется?
Знаем мы это вмешательство, подумал про себя Пахомов: расследование и — смертный приговор. Однажды, Николая посвятили в измену одного майора. Как говорится, в назидание… Польстился тот майор на бандитское подношение, получил всего-навсего пару сотен баксов, а расплатился жизнью. Мысль о том, что аналогичная судьба может быть приложена к Федьке, казалась Николаю какой-то фантастикой, чудовищной и алогичной.
Пахомов предпочел промолчать.
— Дело ваше. Только учтите, мы не в подкидного дурачка играем, рискуем жизнями. Одного предателя пощадим — невесть сколько честных офицеров за это погибнуть могут… Поэтому я подожду недельку, промолчите — передаю вашу информацию в службу безопасности. Не удивляйтесь, и такая у нас имеется… Хватит об этом. Перейдем к заданию… Пейте кофе, капитан, пейте и слушайте.
По привычке, выработанной ещё в годы армейской службы, генерал заходил по комнате, похрустывая суставами пальцев. В движении легче думается, лучше складываются слова и фразы. А похрустывание суставов — «музыкальное» сопровождение, помогающее выбирать из десятков слов самое важное.
— Очередной ваш «об»ект» довольно необычен. Главный Штаб приговорил к смерти не главаря банды и не воровского авторитета. Подполковник Севастьянов — сотрудник уголовного розыска, опытный сыщик. По «совместительству» — предатель и взяточник. Кстати, передает информацию вашему подопечному Лягашу, которого вы так и не ликвидировали.
Замаскированный упрек болезненно уколол Пахомова. Но не станешь же оправдываться необычайной ловкостью бандита и собственным невезением? Лучше промолчать, сделать вид — не понял, не дошло. Сыграть роль этакого дурачка из русской сказки.
— Возможно, удастся убрать сразу двоих: главаря банды и его платного осведомителя. Это была бы настояшая удача.
Завершающая часть беседы — чисто деловая. Местожительство «об»екта», маршруты его передвижения по Москве и по области, привычки, в том числе, сексуального плана, цвет и номер «волги», на которой он раскатывает, и многое другое.
Провожая командира пятерки, Сомов поежился и тихо попросил.
— Поберегите внучку… После смерти жены и гибели сына — единственный близкий человек… Бесшабашный ребенок…
Просьбу генерала прервал телефонный звонок.
— Слушаю?
— Ногинск… адрес… Быстро!
Аббакумов, не попрощавшись, положил трубку. Больше говорить незачем — и без этого все ясно.
Сомов повернулся к капитану. Энергичный, требовательный.
— Лягаш — в Ногинске. Запиши адрес… У тебя всего два человека — маловато… Может быть, подключить другую пятерку?
Не отвечая, Пахомов скатился с лестницы, выскочил к машине. Обзванивать Секретарева и Бузина нет времени. Придется действовать одному…
Когда «жигуль» капитана остановился возле ломанного решетчатого забора, огораживающего запущенный участок, капитан не стал медлить. Ногой открыл калитку и побежал к дому. Не думал об опасности, о том, что его могут подстрелить из окна — главное, застать Лягаша, не дать ему уйти.
Дверь открыта, под действием ветра болтается на навесах, поскрипывает. Николай осторожно заглянул в окно. Никого. В другое — то же самое. Держа наготове пистолет, вошел в небольшую прихожую, подкрался к двери в комнаты. Резко её толкнул, влетел внутрь помещения.
— Стой! Руки — на затылок! Стреляю!
Стрелять не в кого — дом пустой, как выскобленное ложечкой куриное яйцо. Нет ни бандитов, ни вещей. Пустота…
Ругая себя за медленную езду, матеря множество светофоров, Пахомов медленно ехал по Горьковскому шоссе. В очередной раз Лягаш обвел преследователей вокруг пальца, поманил и исчез. Как теперь смотреть в лицо того же Сомова, чем оправдать неудачу?
На обочине — покривившийся на одну сторону рейсовый автобус. Водитель ходит вокруг него, со злостью постукивая ногой по спущенному скату. Немногочисленные пассажиры неуверено «голосуют», но резвые иномарки величественно проскальзывают мимо, а водители отечественных легковушек отрицательно покачивают головами. Не то время, чтобы подсаживать незнакомых людей, неважно, женщин или мужчин, вполне можно расплатиться, если не жизнью, то машиной.
Вдруг Пахомов увидел среди голосующих… Наташу. Резко затормозил, прижался к обочине. Сомова вместе с какой-то женщиной подбежали к «жигулю», нырнули в предусмотрительно открытую дверь. Наташа смеется и плачет, женщина платочком вытирает ей слезы.
Распрашивать в таком состоянии — ничего толком не узнать, везти девушку домой — мать с ума сойдет. И Николай погнал машину в родной, черт бы его побрал, гарнизон.
— Куда едем? — схватила Наташа капитана за плечо. — Разворачивайся назад — Лягаш вот-вот появится. Нельзя упускать…
— Успокойся, детка, был уже твой Лягаш, собрал вещицы и ускакал невесть куда… Оставил только записку, на — читай, — не дожидаясь пока девушка протрет заплаканные глазки, продекламировал наизусть. — «Поцелуй меня в зад, ментовская рожа. Лягаш.». Вот и все послание сечевиков турецкому султану, — хмуро пошутил Пахомов.
— А что тебе сказал Корень?
— Какой-такой Корень? В доме никого не было…
Странная получается история, размышлял Николай, машинально управляя машиной. Откуда узнал позвонивший Сомову человек о местонахождении Лягаша? Куда исчез друг бандита Корень? Похоже, он — разведчик Удава, в противном случае не допустил бы бегства женщин…
Дома капитан напоил гостей чаем, заставил принять успокоительную микстуру и лечь в постель. Пристроился на стуле рядом и внимательно, не переспрашивая и не торопя, выслушал их исповедь.
Вернее, говорила одна Наташа. Ее подруга помалкивала, изучающе поглядывая на Пахомова.
Кем доводится «сестренке» этот мужчина? Хахаль? Не похоже, хахали так себя не ведут… Обычный приятель? Жизнь научила проститутку не верить в дружеские отношения между мужчиной и женщиной, как правило, они начинаются и кончаются в постели… Родственник? Но «сестренка» говорила, что она — единственный ребеок в семье, что у неё — ни дядей, ни племянников.
Дуплишке до слез обидно за рухнувшие надежды. Она — чужая в окружении Наташи, никогда не станет своей. Друзья и подруги «сестренки» не примут в свою компанию примитивную проститутку, лярву, давалку. И Наташа в конце концов поймет, что она и Дуплишка — разные люди… Остается одно — удрать. Оставить «сестренку» на попечение приютившего их симпатичного мужичка и заняться прежним — зачищать карманы клиентов…
Дождавшись, когда утомленные женщины уснут, Пахомов на цыпочках покинул квартиру и отправился в магазин за покупками. Дома — шаром покати, а гостей нужно подкормить. Вот сейчас купит сосисок, вермишели, возвратится — нажарит картошки…
Вернувшись с полной сумкой продуктов, Николай заглянул в спальню, полюбовался раскрасневшейся девушкой, раскинувшейся на его постели. Она спала одна — подруга исчезла. Ушла, не оставив даже записки.
Подготовка к ликвидации «об»екта» занимает намного больше времени, чем сама ликвидация. Эту истину настойчиво вбивает в голову подчиненных генерал Сомов. Боевики должны понимать — они балансируют между двумя опасностями: противодействием бандитов и прессом уголовного розыска.
Охранители законов нередко более опасны, нежели преступники. Ведь они их «пасут» на законных основаниях, наденут, если повезет, наручники — тоже по закону. Проведут нудное и длительное расследование под прокурорским надзором, отправят в суд в сопровождении законного конвоя.
Попадутся сыскарям боевики Удава — точно такая же процедура, ибо в глазах милиции и прокуратуры «робингуды» такие же преступники. Вот и приходится крутиться, отслеживая «клиентов», дважды-трижды проверяя и перепроверяя их маршруты и привычки. Чтобы не проколоться и не подставиться либо под бандитскую пулю, либо под правоохранительные «браслеты».
Наташа «обследовала» двенадцатиэтажный дом, в котором проживал с семьей Севастьянов. Павел изучал пути его передвижения по городу. Пахомов успевал повсюду, но, в основном, находился рядом с Сомовой. Во первых, генерал просил поберечь внучку, поохранять её, а любая просьба генерала… И так далее, читай дисциплинарный Устав Советской Армим… Во вторых, Николая интересовал облик Севастьянова. Что он из себя представляет, этот подполковник-сыщик? Обычное дерьмо, завернутое в конфетную обертку с пришпиленными погонами, или человек, случайно попавший в мафиозные сети?
Наблюдательный пункт — квартира одной из многочисленных подруг Наташи, вернее, окно этой квартиры, выходящее на фасад севастьяновского дома. Причина, об»ясняющая пребывание боевиков в чужой квартире — любовное свидание. Краснея и отводя крисстально-чистый взгляд, Наташа так и сказала хозяйке квартирки: любовное свидание, деваться им некуда, у неё дома — мать, «жених» — бесквартирный.
Легенду придумал капитан и она, эта вынужденная ложь, показалась ему почему-то чистейшей правдой. Подруга Наташи тоже поверила — надолго оставляла «любовников» наедине, ссылалась то на необходимость сделать кой-какие покупки, то на срочную работу по вечерам, то на болезни родителей.
Конечно, молодые люди любовью не занимались. Мало того, почти не разговаривали — рассматривая в бинокль окна квартиры приговоренного к смертной казни, обменивались краткими замечаниями.
— Чертовы портьеры! — сквозь зубы ругался капитан. — Да ещё в два слоя. Достатки демонстрируют, что ли?
— Будто догадываются о слежке, — вторила ему Наташа.
И все же кое-что удалось увидеть. В гостиную вошел, вернувшись со службы Севастьянов. Две девочки-погодки бросились ему на шею. Жена, улыбаясь, помогла снять пиджак. Потом — на кухне: сидят за столом, разговаривают смеются… Семейная идиллия… Никогда не скажешь, что глава дружной семьи — мерзкий предатель, бандитский платный осведомитель.
Разглядывая «об»ект охоты», обмениваясь короткими репликами, Николай и Наташа ощущали нечто, далекое от слежки. Она — какую-то нежность, расслабленность, он — горячую заинтересованность мужчины, рядом с которым — любимая женщина… Уже любимая?
Странно, но, находясь вдали от Сомовой, Пахомов испытывал беспокойство и тревогу, рядом с ней успокаивался. Причину необычного своего состояния капитан не пытался вычислить — боялся. А вот Наташа давно догадалась и… блаженствовала.
Им не хватало мизерного толчка, который бросит в об»ятия друг другу. Она интуитивно боялась и желала этого, он старался не задумываться.
Костя, на правах старого друга, посетил служебный кабинет Неелова, поинтересовался, невзначай, вроде к слову пришлось, чем занимается высокопоставленный сышик в звании подполковника. Есть ли на его счету счастливые удачи либо выскакивают одни проколы? Неелов обязан знать Севастьянова, как говорится, с изнанки — столько времени отработали ноздря в ноздрю.
— Как это чем занимается? — удивился нелепому, с его точки зрения, вопросу бывшего сослуживца. — До обеда ковыряет в правой ноздре, после обеда — в левой… Ты ведь с ним не знаком — Севастьянов появился после твоего увольнения. Заносчивый, грубый — ребята его не любят… А почему ты о нем распрашиваешь?
— Да вот повстречал только что в коридоре, — заюлил Бузин. — Странный типчик, не понравился — тухлятиной от него несет…
Неелов обрадовался одинаковому мнению, принялся взахлеб рассказывать про скверный характер подполковника. Заодно — действительно происходящие нелепости вперемежку с нелепостями, наспех придуманными в курилках.
— Представляешь, ездит на собственной «волге». На какие шиши куплена? Жинка, говорят, походит на новогоднюю елку, с одной разницей: там мишура и другие украшения поддельные, а на Севастьяновой навешаны настоящие… Тоже — за какие шиши? Говорят, недавно подарил любовнице колье… На операции сам не ездит — только и знает командовать и поучать.
— Но чем-то он все же занимается?
— Я и говорю — ковырянием в носу…
Похоже, Неелов прав — подполковника в уголовном розыске дружно и прочно ненавидят. И не только на службе. Наташа разговорилась с женшинами — соседками Севастьяновых. Та же картина. Заносчивый, гордый. А вот в семье, похоже, добрый и любящий муж и отец. Дочки прямо-так и липнут к нему, жена сдувает пылинки. Ни за что не поверишь, что раз в три дня провожает к другой женщине, собственоручно вкладывая в кармашек пиджака пакетики с презервативами.
За три дня собраны почти все необходимые сведения. Пришла пора планировать операцию. И тут неожиданно выплыли некоторые, ранее непросматриваемые, сложности.
Первый вариант — застрелить через окно дома. Во время ужина или завтрака. Легче легкого — затаиться снайперу в доме напротив и выстрелить. Против этого возражал Пахомов. Убить предателя — благое дело, справедливое и оправданное, но сделать это на глазах жены и детей — лишняя жестокость. Они-то при чем? Особенно — дети, для них убийство отца — травма на всю жизнь. Николай вспомнил подсмотренные в бинокль «картинки» семейного счастья… Нет, выстрел в окно не состоится!
Второй вариант — на службе. Невозможно. Конечно, Бузин на правах ветерана легко войдет в кабинет подполковника, но выйти из него после ликвидации ему не дадут. Слишком дорогая цена за мерзкую жизнь предателя.
Третий, самый надежный, хотя и опасный — выстрелить в окно машины на улице. Скажем, во время «отстоя» легковушек перед красным светом светофора. Навернуть на пистоль глушитель — никто ничего не услышит и не поймет…
Сколько не думали пахомовцы, других вариантов так и не изобрели. Тем более, что подполковник разъезжает не на служебной машине — на собственной «волге», сам сидит за рулем, охрану не признает. Все «удобства» — на лицо.
И все же Пахомов не торопился. В память засела фраза Сомова: возможно, Севастьянов встречается со своим «работодателем» — Лягашем. Подстрелить сразу обоих — вот это была бы редкая удача!
— Поэтому — наблюдение и наблюдение, — твердил капитан. — Только-что в супружескую постель не заглядывать, а так — встречать и провожать… Ясно, Наташа?
— Вполне, — рассмеялась девушка. — Кстати, имеется одна прикидка, но… не знаю, как сказать…
— Словами, — с»ехидничал Костя. — только словами.
Сомова поколебалась. До такой степени покраснела — вот-вот загорится.
— Ладно, мужики, слушайте… Женщина, с которой я сбежала из бандитского логова — профессиональная проститутка… Бывает же такое — проститутка и добрейшей души человечек, — недоуменно покачала она головой. — Так вот, Дуплишка рассказывала: подполковник — большой любитель… секса, а его жена болеет, ей врачи запретили… Два раза в неделю ходит паразит… налево, ищет усладу на стороне. Дуплишка по заданию Лягаша подыскала Севастьянову подружку, такую же профессиональную проститутку. Кликуха — Закваска. Живет, дай Бог память, где-то в районе улицы «Теплый Стан»…