Аркадий Карасик
Офицерская охота
Глава 1
Большая комната освещена тусклым светом, проникающим сквозь разбитые ставни. Луна то прячется за темными облаками, то снова выглядывает. На полу — обрывки бумаг, разорванные книги, выпотрошенные ящики из письменного стола и шкафа, беспорядочные груды одежды, обуви.
На беду себе построил дом лесник Артем Пахомов. Сам отбирал метровые в обхвате деревья, вместе с братьями рубил, ошкуривал. На славу получился пятистенник, на заглядение. Когда обмывали новоселье, весь таежный поселок радовался и, конечно, завидовал. Великий умелец Артемка, что в работе, что за столом.
Нелюдимый лесник, из которого двух связных слов не вытащить, выстроил свои хоромины подальше от поселка, ближе к лесу. Соседи, друзьями Артем так и не обзавелся, не раз предупреждали: рискуешь, паря, наведается косолапый либо, не дай Бог, недобрый человек… Пахомов посмеивался и кивал на висящую на стене верную тулку, из которой за полсотми метров в монету попадал. Дескать, не боюсь ни бандитов, ни зверья, пусть наведываются.
И вот теперь полувисит «умелец» опутанный веревками, подвешенный к вбитым в стеновым бревнам крюкам. Рубаха до пупа разодрана, из-под неё выглядывает широченная мускулистая грудь в синяках и багровых кровоподтеках. Лицо окровавлено.
Вплотную к леснику — человек с ножницами в одной руке и с бензиновой зажигалкой — в другой. Черные, горящие злобой глаза, будто воткнуты в лицо лесника, сваленная на бок редкая бородка, подрагивающие то ли от перепоя, то ли от наркотиков руки. Поодаль — два его кореша. Пьют прямо из горлышка литровой бутыли самогон, щерят небритые физиономии.
На кушетке — семилетний мальчишка, такой же широколобый, как и отец. Сжался, забился в угол. В глазах — ужас. Из соседней комнаты доносятся женские причитания.
— Говори, падло, где золотишко? — рычит бандит, брызгая слюной. — Все одно найдем, все обшмонаем. Тогда — мочканем. Скажешь — живым оставим.
— Ничего у меня нет… Зря мучаете, мужики…
Голос хриплый, переполнен болью.
— Пожалей пацана, фрайер. Не скажешь — за него возьмемся… На неделе убил золотонош, попользовался — поделись. Сам подумай, что дороже: жизнь или золото?
Мужчина поднял голову.
— Запытаете Коляна, с того света приду, душить стану…
Садист хрипло рассмеялся. На своем веку он и не такие угрозы слышал, и не такое видел. Семь ножевых ран, три — огнестрельных сами за себя говорят. Что ему месть мертвеца?
Вспыхнул длинный огонек зажигалки, коснулся груди человека — на ней появился очередной черно-багровый след. Лесник напрягся, глухо застонал.
— Говори, падло, говори!
Устали оба: и привязанный к стене, и его палач. Бандит уселся на кушетку рядом с Коляном, покровительственно потрепал пацана по голове. Мальчишка вздрогнул и вжался в стенку.
— Не боись, сявка, пока не трону. Скажи бате — пусть признается. Всем будет хорошо: и отцу, и матери, и тебе. Цынкани отцу!
Колян набычился, уставился на часы, висящие напротив на стене. Говорить он явно не собирался.
— Ах, ты, волчонок!
Не размахиваясь садист ударил «волчонка» по щеке. Голова мотнулась, на подобии воздушного шарика, повязанного к тонкому шнуру. В ответ — непримиримый взгляд, сжатые губы
— Выдра, подавай сюда бабу!
Бандиты притащили женщину, сорвали одежду, голую распяли на полу. Она извивалась, царапалась, выла. Кричать не осталось сил.
— Супруженницу пожалей, лесник. Не признаешься — трахнем по очереди. На твоих глазах… Где припрятал золотишко? В прирубе? Под полом? Говори, падло!
— Не троньте Грушу, — выдавил Пахомов, не привык к просьбам, мучился. — Я — в ответе, с меня и спрос… Богом клянусь, не убивал золотонош, не грабил их барахлишка.
— Не бери на понт, сявка, ментовская подстилка, овца шебутная!… Скажешь или бабу пробовать?
— Нету золотишка… Клянусь… Пожалейте жинку…
Главарь усмехнулся и повелительно кивнул. Выдра взгромоздился на женщину, его дружки придерживали её за руки и за ноги. Нервно смеялись, похотливо смотрели на действия приятеля.
— Ой, не надо… Пожалейте… Артемка, спаси!… Колян, отвернись, не смотри…
Пацан рванулся к матери.
— Не надо!!! Мамочка… мамочка!
Главарь тряс мальчишку, задирал ему голову.
— Скажи отцу пусть раскалывается, слышишь, волконок — скажи!
Отец пытался разорвать веревки, глаза почти вылезли из орбит, окровавленный рот открыт, видны корешки выбитых зубов. Столпившиеся вокруг насилуемой женщины бандиты рыгочут, заранее готовятся, расстегивают ширинки.
— Нелюди! Нехристи! С того света достану!
— Не достанешь!
Главарь, придерживая пацана левой рукой, взмахнул правой. Нож вошел точно в горло лесника.
Колян потерял сознание.
Очнулся утром. На крюках висит мертвый отец, на полу — замученная мать с вспоротым животом…
Так и не добившись признания, бандиты ушли. Прихватили кой-какую одежонку, женские украшения, хозяйкую тулку. Пацана не тронули — наверно, решили: с испугу окачурился…
Капитан Пахомов дико закричал и… проснулся. Тело покрыто потом, будто он не сон увидел, а окунулся в кипяток…Сколько лет минуло с той поры, не может забыть. И — простить. Почти каждую ночь приходят к спящему окровавленный отец и убитая мать.
Недолго свихнуться.
Убийц тогда так и не нашли. Да и как отыщешь их в таежном просторе среди немногочисленных деревень и поселков? А может быть милиция не здорово-то и старалась, опасаясь мести со стороны других банд. Пульнут из кустов — возбуждай новое уголовное дело по факту убийства сотрудника уголовного розыска…
Хмурое утро неохотно занималась над подмосковным гарнизоном. Дождя не было, но тучи клубились, то сливаясь в почерневшую гряду, то расходясь и пропуская в прогалы неяркое солнце.
Обычно капитан — теперь уже бывший капитан, отставник — вначале делал капитальную зарядку, потом уже — под холодный душ. Это — когда спал без снов. Теперь, «повидавшись» с убитыми родителями, изменил распорядок — отправился в ванную.
Может быть, отец на самом деле попользовался китаезами, равнодушно думал он, стоя под щекочущими тело холодными струйками. С какой стали бандиты наехали не на деда Фаддея, ни на об»ездчика Прошку, а именно на лесника?
После душа выскочил на балкон, помахал руками, поприседал. Постепенно мышцы теряли сонную одурь, приходили в норму. Соответственно, улучшилось настроение, жизнь перестала казаться тусклой и беспросветной.
Военный городок просыпался. Из казарм выбегали голые до пояса солдаты, из недавно построенных многоэтажек к школе торопилась ребятня. На балконах появились женщины — вывешивали на просушку вещи, выколачивали прикроватные коврики.
Раньше Пахомову не доводилось наблюдать пробуждение жилого поселка — чуть свет мчался в подразделение, где его ожидала суматошная служба. И не только в будни, но и в выходные и праздничные дни. Новости узнавал поздно вечером от жены.Та была набита ими до отказа, по макушку. Кто с кем развелся, кто на ком женился, кого из знакомых офицеров перевели в другие гарнизоны. Работать в военном городке женщинам негде, сплетни и пересуды скрашивали им жизнь, позволяли не чувствовать себя ненужными «безработными».
Вот уже месяц, как Света с ребятишками уехала на Кавказ к матери. Правильно сделала — там легче прокормиться, нежели на скудное офицерское «денежное довольствие», которое, к тому же, выплачивается с разрывом в два-три месяца.
Разве последовать за ней?
Раньше, до увольнения, капитан просто мечтал покинуть осточертевший гарнизон, с головой окунуться в гражданскую жизнь… Боже, сколько сейчас возможностей для делового человека! Открывай ту же шашлычную на перекрестке, привози из — за рубежа «капиталистические» шмотки и торгуй ими, набивая свой карман «нетрудовыми» башлями… А почему, спрашивается, нетрудовыми? Это ещё как посмотреть, с какой стороны ощупать. Пока доберешься до тех же Эмиратов, набьешь сумки и баулы дешевыми товарами, пока довезешь их до России — семь потов сойдет.
А вот уволился и мечты о привольной жизни выветрились из головы. Все оказалось намного сложней. Ту же шашлычную открыли кавказцы, попробуй поконкуретничать — мигом открутят башку. Челноку нужен первоначальный капитал, попробуй сколотить его из скудного денежного содержания. А на что ещё может претендовать пехотный капитан без мирной профессии и опыта работы в том же банке?
Пахомов прошелся равнодушным взглядом по многочисленным кубкам, заполнившим остекленные полки, по грамотам, развешанным на стенах.За отличную стрельбу…За победу в соревнованиях по пулевой стрельбе… За первое место в соревнованиях по самбо… Кому, спрашивается, все это нужно? Разве наняться обучать будущих телохранителей и охранников? За нишенские поллимона в месяц.
Нет, преподавание и торгашество не для него!
Черт с ним, с бизнесом! Сегодня Пахомов поедет в первопрестольную наниматься в «рабство». Охранником — так охранником, швейцаром — так швейцаром, лишь бы платили погуще…
От раздумий оторвал телефонный звонок.
— Здорово, Колян! На унитазе посидел? Под душем постоял?
Федор Поспелов, старший лейтенант, теперь уже — запаса. Такой же безработный горемыка. Нет, не горемыка — генеральский сынок, подпитываемый папашиными достатками.
— Доброе утро, Федя. Все сделал, как положено. Есть проблемы?
— Не проблемы — проблемищи, — жизнерадостно расхохотался Поспелов. — На бутылку не хватает — войдешь в долю?
Николай промолчал. От отца в наследство перешло отвращение к спиртному. В каком бы виде оно не подносилось — водка, коньяки, вино, пиво. Даже шампанского душа не принимает.
— Не пью и тебе не советую, — менторским голосом ответил он. — В Москву не собираешься?
— А ты что, в замочную скважину подсмотрел? — удивился новоиспеченный отставник. — Собираюсь и тебя приглашаю составить компанию. Имеется деловое предложение…
Какое может быть предложение у безработного, равнодушно удивился Пахомов. В приложении к раскованноу характеру Федьки — расслабиться в обнимку с бутылем и отправиться к бабам.
А вдруг появилась у деятельного приятеля свежая идея?
— Добро. Через сорок минут встречаемся на автобусной остановке…
— Через сорок — не пойдет. Клавка столько наворочала на стол — за час не управишься с завтраком. Подруливай — поможешь.
Есть Коляну не хотелось. По утрам обычно обходился чашкой крепкого кофе с двумя бутербродами. Но подстегнуло любопытство — что нового изобрел предприимчивый дружок?
Открыл древний полированный шкаф, купленный в давние лейтенантские времена по просьбе-требованию Светланы, прошелся взглядом по пустующим вешалкам, на которых недавно висели платья и костюмы жены. Сейчас осталась только его офицерская форма, начиная со старой гимнастерки и кончая новомодными непривычного цвета рубашками и тужурками.
Новая форма Николаю не по душе, разве можно её сравнить со старой, удобной, бросающейся в глаза? Разве сравнишь шинель и пальто, скромную фуражечку с нынешней, как именовал её капитан, «выпендряловкой?
Что же надеть для посещения первопрестольной? Форму не хочется, глубоко в душу вгрызлась обида на несправедливое увольнение из армии. Если уже пепеключаться на гражданскую действительность, то сразу, без колебаний. Это походит на прыжок с трамплина либо с утеса в незнакомую речку с неизвестной глубиной. Там возможно встретят отставного офицера смертельные камни или вязкая, засасывающая в себя «прыгуна», жижа.
Пахомов, брезгливо морщась, натянул серые брюки, клетчатую рубашку, отглаженный женой перед от»ездом кургузый пиджачишко. И отправился в соседнюю девятиэтажку.
Клавка, действительно, «наворочала». На столе — ни сантиметра свободной площади, все заставлено жратвой. Естественно, не деликатесами, на них нет денег. Даже с учетом отцовских подачек. Масло, дешевая «овчиннорубленная» колбаса, творожек, молоко, и — главное украшение — пироги, пышки, пирожки, блины.
Подобного изобилия Пахомову хватило бы на неделю, а Клавка подсовывает и подсовывает, будто гость припас второй желудок.
— И какое имеется предложение? — не выдержал Николай, оприходовав суповую миску гречневой каши с молоком. — Выклыдывай.
Федор сторожко покосился на колдующую возле газовой плиты жену и приложил палец к губам. Дескать, помалкивай, не время и не место для серьезного разговора.
Пахомов согласно кивнул и положил на свою тарелку кусок кулебяки. Хозяин «приклеился» к блюду с пирожками, начиненными картохой…
— Кушайте, мужички, набирайтесь силенок, — добродушно приговаривала женщина, подкладывая на тарелки все новые и новые порции. — А то из отставных офицеров превратитесь в отставных мужиков. Кто тогда приголубит осиротевших ен, к кому им прислониться?
Друзья смешливо переглядывались, отшучивались, но за показной бесшабашностью пряталась тоска людей, вырванных из привычного уклада жизни. Впереди — неизвестность, что она подсунет безработным воякам, чем «наградит»?
Наверно, поняла офицерская половина неуместность подшучивания, которое сродни болезненным уколам в наболевшее, исколотое место, и замолчала. Чай пили в сгустившейся тоскливой атмосфере безнадежности.
— Придется и мне наряжаться в гражданское, — вздохнул Федор. — Неудобно выглядеть пижоном рядом с разодетым «бизнесменом»…
Десять минут — до остановки автобуса и полтора часа езды до Москвы Поспелов хранил молчание. Нет, он не молчал — наоборот, непрерывно болтал, но — ни слова об обещанном «предложении». Раскололся старший лейтенант в Бауманском садике, избранном им для таинственной беседы по причине слабой его посещаемости.
— Держать язык за зубами не разучился?
— Никогда не был трепачем, таким, как ты, — сердито пробормотал Николай, оглядывапя пустыную аллею, по которой метрах в ста от них прогуливались два пенсионера. — Выкладывай.
То, что услышал Пахомов, было настолько необычным, что он буквально открыл рот.
Позавчера бывший начальник штаба полка, нынче — такой же горемыка, предложил Федору прогуляться по леску, окаймляющему гарнизон, подышать свежим воздухом, поплакаться друг другу на несчастную офицерскую судьбу-злодейку. Поспелов охотно согласился. Все лучше, чем зубатиться с женой либо дремать под прикрытием рекламной газетенки.
Встретились, погоревали, побродили по замусоренному лесочку, подфутболивая жестяные банки. Пора разойтись по «блиндажам», но подполковник вдруг заговорил другим тоном — жестким, отрывистым.
Оказывается, создана некая офицерская подпольная организация, которая поставила задачу бороться с преступным беспределом, как говорится, неординарными методами. Выявлять и отстреливать киллеров, заказчиков убийств, насильников и грабителей. И не рядовых бандитов — самую, что ни на есть, верхушку. Поэтому кадры подбираются из числа опытных, знающих свое дело офицеров, умеющих держать язык за зубами. Преимущественно — снайперов и минеров.
— А ты — с какого боку-припеку? — удивился Николай. — Насколько знаю, стрелок или минер из тебя, как из нашего кота Васьки полководец…
Федор нисколько не обиделся. Обижаться старший лейтенант вообще не умел, если и выражал недовольство — максимум на десять минут. Во всяком случае, внешне. Что творилось в душе старшего лейтенанта — бушевали бури либо улыбалось солнышко — никто не мог подсмотреть.
— В том-то и дело. Проскочу под твоим прикрытием. Скажешь, без помощника не умею стрелять, рука дрожит, глаза слезятся. Порекомендуешь?
— Подумаю… И сколько платит твоя организация? За каждую преступную голову или — оклад?
— Ни то и не другое. «Удав» деньги не платит, откуда у нищих офицеров, тем паче, пенсионеров башли? Своих членов Совет устраивает на работу. Такую, чтобы иметь свободное время…Знаешь, Колян, какая там дисциплинка? Это тебе не современная армия. Проболтаешься — расстрел…
Федор говорил горячо и восторженно, размахивал руками, смеялся или негодовал… Пора в стране наводить порядок, пока она окончательно не скатилась в пропасть! А кто это сделает, если не офицеры? Правоохранительные органы только и называются правоохранительными, на самом деле сами себя защитить не могут. Политики только и знают, что «работать» натренированными языками, толку с них, как с козла молока. Бизнесмены гребут под себя, к тому же, их отстреливают, словно уток, сидящих на воде… Вот и получается: единственная опора — офицерский корпус…
Накипело на душе мужика, не открой кран — взорвется! Николай понимал друга, разделял его возмущение, но привык мыслить более трезво, отметать лишние эмоции, которым дай только волю — черт его знает, куда заведут.
— Но это — противозаконно. Есть же прокуратура, суды…
Поспелов раздраженно зафыркал. Ну, что делать с недоумком, не понимающим простых вещей!
— Скоро окончательно отменят смертную казнь… Слышал? Что тогда останется? Схватят убийцу, посадят на десяток лет. Отбудет он срок, подкуется, и снова — за свое. А то и не отбудет — отпустят те же подкупленные прокуроры и следователи… А мы — и следователи, и сыщики, и прокуроры, и исполнители приговоров — в одном лице. Нас не подкупить, не разжалобить…
Похоже, Федька уже видел себя в строю неведомой организации мстителей. Раскраснелся, азартно жестикулирует. Любит недавний ротный представлять себя маршалом, ох, и любит же! Терпеть не может находиться на одном уровне с окружающими или, не дай Бог, ниже хотя бы на миллиметр — лезет наверх, будто альпинист без связки с товарищами по штурму вершины.
— Короче, я уже дал согласие… И за себя и за тебя… Учти, там, — неопределенно ткнул он пальцем почему-то в крону ближайшего дерева, — шутить не любят. Чуть-что — к стенке.
Пахомов задумался. Поспелов шагал рядом, придерживая друга за локоть — не убежал бы! — и нетерпеливо ожидал согласия. Отказа не предвиделось, не тот у Коляна характер. Задумает что-нибудь из кожи вылезет, наизнанку вывернется, но своего добьется. К тому же, Федор уже заверил посланца «Удава» в том, что он и его друг вступают в ряды подпольной организации.
А в голове капитана раскручивается недавний сон. Отец, подвешенный на крюках, вбитых в бревенчатую стену, распятая на полу голая мать, на которой ерзают бандиты, жесткая рука главаря, поднимающая за волосы мальчишескую голову… Смотри и скажи отцу: пусть говорит, выдает захоронку, в которой держит золотишко…
Такое не забывается и… не прощается.
— Добро…
О дисциплине в офицерской организации судить рано, а вот что касается конспирации — на высоте. Бывший начальник штаба полка долго втолковывал «кандидатам в боевики» где они должны находиться, что и каким тоном отвечать, о чем спрашивать.
На следующий день Поспелов и все ещё сомневающийся Пахомов в оговоренное время стояли возле остановки шестьдесят второго троллейбуса на Юго-Западе. Особенного волнения не было — за время армейской службы всякого напробовались: и горького и сладкого. Позже, когда придется сойтись в схватке с оголтелыми преступниками — другое дело, а сейчас предстоит обычная беседа. Вроде разговора в управлении кадров по поводу нового места службы офицеров.
Как водится, троллейбус долго не появлялся, поэтому в толпе ожидающих никто ничего не заподозрил, когда к двум мужчинам подошел водитель легковушки.
— Далеко ехать? Можем подвезти, ежели сторгуемся…
Последнее слово — пароль. В полном соответствии с современными рыночными отношениями.
— К метро «Октябрьское»… Сколько запросите?
— Полтинник…
— Дороговато…
— Бензин снова подорожал, запчасти «кусаются». Вот и приходится…
— Ладно, поехали.
Каждое слово — парольное, даже подбрасывания ключей и рекламная газетка, выглядывающая из кармана Поспелова — все оговорено заранее.
В комнанию плпыталась напроситься девица в короткой юбчонке, но водитель отказался — полный комплект, больше не возьмет. И показал на машину, из окна которой нетерпеливо выглядывал ещё один пассажир.
Все продуманно и высчитано — разворотливый владелец «жигуля» решил: какой навар с одного пассажира, вот и сговорился ещё с двумя.
Мужики ничем не отличаются от других водителей, исключая, конечно, «экипажи» иномарок. Один — с проседью в черных волосах, в поношенном пиджаке с расстегнутым воротом рубашки. Второй — помоложе, светлый, курчавый.
«Жигули» старой модели с ржавыми пометками и треснутым лобовым стеклом — резвая «лошадка». Водитель — если и не ас в полном смысле этого понятия, то, во всяком случае, ближайший его помощник. Машина нахально подставляла зад скоростным иномаркам, во время перепрыгивала на соседние, более свободные полосы, в последние мгновения проскакивала под подмигивающие огни светофоров.
В салоне — тишина. Только неунывающий Поспелов нашептывал соседу восторженные отзывы.
— Там — все такие, молчаливые и решительные. Видел, как водитель сделал «мерседес»?… Придет время, мы всех бандюг похороним…
Третий «пассажир» окинул болтуна недовольным взглядом, хотел было резким замечанием «заткнуть фонтан», но, видимо, передумал и ограничился выразительным хмыканьем. Дескать, зачем начальство подбирает всякую шваль, для счета, что ли?
Выехали за пределы окружной дороги и помчались по Подмосковью.
В невзрачном придорожном поселке «жигуль» неожиданно свернул на проселок, ведущий то ли в поля, то ли к виднеющемся вдали леску. Остановились под прикрытием какой-то сельскохозяйственной постройки, впритык к «вольво» с открытыми задними дверьми.
— Быстро — туда! — приказал сидевший рядом с водителем и повторил более резко. — Быстро!
Типичный строевик, привыкший и отдавать приказы и выполнять их.
Офицеры пересели. Вернее сказать, перепрыгнули. «Жигуль» развернулся, набирая скорость, выскочил на шоссе и затерялся среди множества машин.
В «вольво» на передних сидениях — двое. Внешне напоминают уехавших. Водитель — молодой и белобрысый, его напарник — с проседью.
Проселочная дорога вывела на другое шоссе, параллельное первому. Минут через двадцать бешенной гонки свернули к небольшой речке, одетой густым кустарником. Остановились.
— Малость разомнемся, — скупо улыбнулся человек, сидящий рядом с водителем. — Недалеко, метров двести.
Пахомов и Поспелов охотно вышли. Действительно, размять уставшие ноги не мешает. Заодно подышать чистым лесным воздухом.
«Вольво» двинулось с места, завиляло между деревьями, развернулось и помчалась по асфальту в противоположном направлении.
Офицеры углубились в лес.
Двести метров превратились в добрый километр. Идти молча, спотыкаясь о корни деревьев, уклоняясь от низко спустившихся веток, невеселое занятие, для Федора — нетерпимое. Он то и дело пытался вызвать проводника на разговор, но тот либо отвечал короткими фразами, либо отделывался скупыми улыбками.
Впереди, на берегу около речной излучины — рыболов-старик. Порванная куртка с оттопыренными карманами, старая шляпа, сдвинутая на зытылок, из под которой выбиваются завитушки седых волос. В стороне — костерок, над ним, на рогульках с перекладиной, висит закопченный котелок. Неподалеку — приземистая серая палатка
Когда офицеры приблизились, старик отложил удочку, поднялся.
— Милости прошу. Присаживайтесь. Времени мало. Особо представляться нет нужды. Мое воинское звание — генерал-майор. Зовите Иваном Ивановичем…
Резкие рубленные фразы, безулыбчивое лицо… Наверно, не обманывает — действительно, генерал. В отставке, конечно. И ещё одно уловил в «рыболове» Пахомов — горячность. Такой ни за что не смирится с оппонентами, ему трудно будет что-нибудь доказать обратное. Не просто генерал — генерал в квадрате!
Николай и Федор послушно присели на камни, насадили червяков и забросили лески в речную, ленивую воду. Все же посчитали нужным представиться. Так уж принято в армии, а офицерская организация мстителей, похоже, та же часть.
— Пахомов. Капитан. Командир роты. До увольнения.
— Старший лейтенант Поспелов. Командир роты. Представили на зама комбата, — добавил Федор для солидности. — Если бы не дерьмовые реформы…
Офицеры выжидательно посмотрели на генерала. Может быть, потребуется более расширенная «анкета»: последнее место службы, должности, выслуги, награды? В «тотальные» и застойные времена выпотрошили бы гораздо основательней, включая национальности, участия в антипартийных группировках, отношение к сексу и пиву, как относились прадеды и прабабы к восстаниям декабристов и римского Спартака…
— С вами беседовали? — равнодушно спросил «рыболов».
— Со мной, — опередил друга Федор. — Майор…
— Обойдемся без фамилий, — резко прервал его Иван Иванович. — Согласие дали?
— Так точно!
— Значит, поняли — отступление исключается. Предательство карается смертью. Немедленно, без следствия и суда.
Пахомов не испугался — нечто подобное предвидел во время разговора с Поспеловым. Иначе быть не может — борьба с преступностью методом её физического уничтожения незаконными способами требует именно такого же жесткого порядка. Без скидок на душевные переживания и «семейные» обстоятельства.
— Поняли, — ответил капитан за себя и друга. — И — принимаем…
Старший лейтенант промолчал. Похоже, его не устраивает полобный подход, он предпочел бы более легкое времяпровождение, главное, более безопасное. Впервые Поспелов подумал об ожидающей его судьбе боевика и содрогнулся.
На беду себе построил дом лесник Артем Пахомов. Сам отбирал метровые в обхвате деревья, вместе с братьями рубил, ошкуривал. На славу получился пятистенник, на заглядение. Когда обмывали новоселье, весь таежный поселок радовался и, конечно, завидовал. Великий умелец Артемка, что в работе, что за столом.
Нелюдимый лесник, из которого двух связных слов не вытащить, выстроил свои хоромины подальше от поселка, ближе к лесу. Соседи, друзьями Артем так и не обзавелся, не раз предупреждали: рискуешь, паря, наведается косолапый либо, не дай Бог, недобрый человек… Пахомов посмеивался и кивал на висящую на стене верную тулку, из которой за полсотми метров в монету попадал. Дескать, не боюсь ни бандитов, ни зверья, пусть наведываются.
И вот теперь полувисит «умелец» опутанный веревками, подвешенный к вбитым в стеновым бревнам крюкам. Рубаха до пупа разодрана, из-под неё выглядывает широченная мускулистая грудь в синяках и багровых кровоподтеках. Лицо окровавлено.
Вплотную к леснику — человек с ножницами в одной руке и с бензиновой зажигалкой — в другой. Черные, горящие злобой глаза, будто воткнуты в лицо лесника, сваленная на бок редкая бородка, подрагивающие то ли от перепоя, то ли от наркотиков руки. Поодаль — два его кореша. Пьют прямо из горлышка литровой бутыли самогон, щерят небритые физиономии.
На кушетке — семилетний мальчишка, такой же широколобый, как и отец. Сжался, забился в угол. В глазах — ужас. Из соседней комнаты доносятся женские причитания.
— Говори, падло, где золотишко? — рычит бандит, брызгая слюной. — Все одно найдем, все обшмонаем. Тогда — мочканем. Скажешь — живым оставим.
— Ничего у меня нет… Зря мучаете, мужики…
Голос хриплый, переполнен болью.
— Пожалей пацана, фрайер. Не скажешь — за него возьмемся… На неделе убил золотонош, попользовался — поделись. Сам подумай, что дороже: жизнь или золото?
Мужчина поднял голову.
— Запытаете Коляна, с того света приду, душить стану…
Садист хрипло рассмеялся. На своем веку он и не такие угрозы слышал, и не такое видел. Семь ножевых ран, три — огнестрельных сами за себя говорят. Что ему месть мертвеца?
Вспыхнул длинный огонек зажигалки, коснулся груди человека — на ней появился очередной черно-багровый след. Лесник напрягся, глухо застонал.
— Говори, падло, говори!
Устали оба: и привязанный к стене, и его палач. Бандит уселся на кушетку рядом с Коляном, покровительственно потрепал пацана по голове. Мальчишка вздрогнул и вжался в стенку.
— Не боись, сявка, пока не трону. Скажи бате — пусть признается. Всем будет хорошо: и отцу, и матери, и тебе. Цынкани отцу!
Колян набычился, уставился на часы, висящие напротив на стене. Говорить он явно не собирался.
— Ах, ты, волчонок!
Не размахиваясь садист ударил «волчонка» по щеке. Голова мотнулась, на подобии воздушного шарика, повязанного к тонкому шнуру. В ответ — непримиримый взгляд, сжатые губы
— Выдра, подавай сюда бабу!
Бандиты притащили женщину, сорвали одежду, голую распяли на полу. Она извивалась, царапалась, выла. Кричать не осталось сил.
— Супруженницу пожалей, лесник. Не признаешься — трахнем по очереди. На твоих глазах… Где припрятал золотишко? В прирубе? Под полом? Говори, падло!
— Не троньте Грушу, — выдавил Пахомов, не привык к просьбам, мучился. — Я — в ответе, с меня и спрос… Богом клянусь, не убивал золотонош, не грабил их барахлишка.
— Не бери на понт, сявка, ментовская подстилка, овца шебутная!… Скажешь или бабу пробовать?
— Нету золотишка… Клянусь… Пожалейте жинку…
Главарь усмехнулся и повелительно кивнул. Выдра взгромоздился на женщину, его дружки придерживали её за руки и за ноги. Нервно смеялись, похотливо смотрели на действия приятеля.
— Ой, не надо… Пожалейте… Артемка, спаси!… Колян, отвернись, не смотри…
Пацан рванулся к матери.
— Не надо!!! Мамочка… мамочка!
Главарь тряс мальчишку, задирал ему голову.
— Скажи отцу пусть раскалывается, слышишь, волконок — скажи!
Отец пытался разорвать веревки, глаза почти вылезли из орбит, окровавленный рот открыт, видны корешки выбитых зубов. Столпившиеся вокруг насилуемой женщины бандиты рыгочут, заранее готовятся, расстегивают ширинки.
— Нелюди! Нехристи! С того света достану!
— Не достанешь!
Главарь, придерживая пацана левой рукой, взмахнул правой. Нож вошел точно в горло лесника.
Колян потерял сознание.
Очнулся утром. На крюках висит мертвый отец, на полу — замученная мать с вспоротым животом…
Так и не добившись признания, бандиты ушли. Прихватили кой-какую одежонку, женские украшения, хозяйкую тулку. Пацана не тронули — наверно, решили: с испугу окачурился…
Капитан Пахомов дико закричал и… проснулся. Тело покрыто потом, будто он не сон увидел, а окунулся в кипяток…Сколько лет минуло с той поры, не может забыть. И — простить. Почти каждую ночь приходят к спящему окровавленный отец и убитая мать.
Недолго свихнуться.
Убийц тогда так и не нашли. Да и как отыщешь их в таежном просторе среди немногочисленных деревень и поселков? А может быть милиция не здорово-то и старалась, опасаясь мести со стороны других банд. Пульнут из кустов — возбуждай новое уголовное дело по факту убийства сотрудника уголовного розыска…
Хмурое утро неохотно занималась над подмосковным гарнизоном. Дождя не было, но тучи клубились, то сливаясь в почерневшую гряду, то расходясь и пропуская в прогалы неяркое солнце.
Обычно капитан — теперь уже бывший капитан, отставник — вначале делал капитальную зарядку, потом уже — под холодный душ. Это — когда спал без снов. Теперь, «повидавшись» с убитыми родителями, изменил распорядок — отправился в ванную.
Может быть, отец на самом деле попользовался китаезами, равнодушно думал он, стоя под щекочущими тело холодными струйками. С какой стали бандиты наехали не на деда Фаддея, ни на об»ездчика Прошку, а именно на лесника?
После душа выскочил на балкон, помахал руками, поприседал. Постепенно мышцы теряли сонную одурь, приходили в норму. Соответственно, улучшилось настроение, жизнь перестала казаться тусклой и беспросветной.
Военный городок просыпался. Из казарм выбегали голые до пояса солдаты, из недавно построенных многоэтажек к школе торопилась ребятня. На балконах появились женщины — вывешивали на просушку вещи, выколачивали прикроватные коврики.
Раньше Пахомову не доводилось наблюдать пробуждение жилого поселка — чуть свет мчался в подразделение, где его ожидала суматошная служба. И не только в будни, но и в выходные и праздничные дни. Новости узнавал поздно вечером от жены.Та была набита ими до отказа, по макушку. Кто с кем развелся, кто на ком женился, кого из знакомых офицеров перевели в другие гарнизоны. Работать в военном городке женщинам негде, сплетни и пересуды скрашивали им жизнь, позволяли не чувствовать себя ненужными «безработными».
Вот уже месяц, как Света с ребятишками уехала на Кавказ к матери. Правильно сделала — там легче прокормиться, нежели на скудное офицерское «денежное довольствие», которое, к тому же, выплачивается с разрывом в два-три месяца.
Разве последовать за ней?
Раньше, до увольнения, капитан просто мечтал покинуть осточертевший гарнизон, с головой окунуться в гражданскую жизнь… Боже, сколько сейчас возможностей для делового человека! Открывай ту же шашлычную на перекрестке, привози из — за рубежа «капиталистические» шмотки и торгуй ими, набивая свой карман «нетрудовыми» башлями… А почему, спрашивается, нетрудовыми? Это ещё как посмотреть, с какой стороны ощупать. Пока доберешься до тех же Эмиратов, набьешь сумки и баулы дешевыми товарами, пока довезешь их до России — семь потов сойдет.
А вот уволился и мечты о привольной жизни выветрились из головы. Все оказалось намного сложней. Ту же шашлычную открыли кавказцы, попробуй поконкуретничать — мигом открутят башку. Челноку нужен первоначальный капитал, попробуй сколотить его из скудного денежного содержания. А на что ещё может претендовать пехотный капитан без мирной профессии и опыта работы в том же банке?
Пахомов прошелся равнодушным взглядом по многочисленным кубкам, заполнившим остекленные полки, по грамотам, развешанным на стенах.За отличную стрельбу…За победу в соревнованиях по пулевой стрельбе… За первое место в соревнованиях по самбо… Кому, спрашивается, все это нужно? Разве наняться обучать будущих телохранителей и охранников? За нишенские поллимона в месяц.
Нет, преподавание и торгашество не для него!
Черт с ним, с бизнесом! Сегодня Пахомов поедет в первопрестольную наниматься в «рабство». Охранником — так охранником, швейцаром — так швейцаром, лишь бы платили погуще…
От раздумий оторвал телефонный звонок.
— Здорово, Колян! На унитазе посидел? Под душем постоял?
Федор Поспелов, старший лейтенант, теперь уже — запаса. Такой же безработный горемыка. Нет, не горемыка — генеральский сынок, подпитываемый папашиными достатками.
— Доброе утро, Федя. Все сделал, как положено. Есть проблемы?
— Не проблемы — проблемищи, — жизнерадостно расхохотался Поспелов. — На бутылку не хватает — войдешь в долю?
Николай промолчал. От отца в наследство перешло отвращение к спиртному. В каком бы виде оно не подносилось — водка, коньяки, вино, пиво. Даже шампанского душа не принимает.
— Не пью и тебе не советую, — менторским голосом ответил он. — В Москву не собираешься?
— А ты что, в замочную скважину подсмотрел? — удивился новоиспеченный отставник. — Собираюсь и тебя приглашаю составить компанию. Имеется деловое предложение…
Какое может быть предложение у безработного, равнодушно удивился Пахомов. В приложении к раскованноу характеру Федьки — расслабиться в обнимку с бутылем и отправиться к бабам.
А вдруг появилась у деятельного приятеля свежая идея?
— Добро. Через сорок минут встречаемся на автобусной остановке…
— Через сорок — не пойдет. Клавка столько наворочала на стол — за час не управишься с завтраком. Подруливай — поможешь.
Есть Коляну не хотелось. По утрам обычно обходился чашкой крепкого кофе с двумя бутербродами. Но подстегнуло любопытство — что нового изобрел предприимчивый дружок?
Открыл древний полированный шкаф, купленный в давние лейтенантские времена по просьбе-требованию Светланы, прошелся взглядом по пустующим вешалкам, на которых недавно висели платья и костюмы жены. Сейчас осталась только его офицерская форма, начиная со старой гимнастерки и кончая новомодными непривычного цвета рубашками и тужурками.
Новая форма Николаю не по душе, разве можно её сравнить со старой, удобной, бросающейся в глаза? Разве сравнишь шинель и пальто, скромную фуражечку с нынешней, как именовал её капитан, «выпендряловкой?
Что же надеть для посещения первопрестольной? Форму не хочется, глубоко в душу вгрызлась обида на несправедливое увольнение из армии. Если уже пепеключаться на гражданскую действительность, то сразу, без колебаний. Это походит на прыжок с трамплина либо с утеса в незнакомую речку с неизвестной глубиной. Там возможно встретят отставного офицера смертельные камни или вязкая, засасывающая в себя «прыгуна», жижа.
Пахомов, брезгливо морщась, натянул серые брюки, клетчатую рубашку, отглаженный женой перед от»ездом кургузый пиджачишко. И отправился в соседнюю девятиэтажку.
Клавка, действительно, «наворочала». На столе — ни сантиметра свободной площади, все заставлено жратвой. Естественно, не деликатесами, на них нет денег. Даже с учетом отцовских подачек. Масло, дешевая «овчиннорубленная» колбаса, творожек, молоко, и — главное украшение — пироги, пышки, пирожки, блины.
Подобного изобилия Пахомову хватило бы на неделю, а Клавка подсовывает и подсовывает, будто гость припас второй желудок.
— И какое имеется предложение? — не выдержал Николай, оприходовав суповую миску гречневой каши с молоком. — Выклыдывай.
Федор сторожко покосился на колдующую возле газовой плиты жену и приложил палец к губам. Дескать, помалкивай, не время и не место для серьезного разговора.
Пахомов согласно кивнул и положил на свою тарелку кусок кулебяки. Хозяин «приклеился» к блюду с пирожками, начиненными картохой…
— Кушайте, мужички, набирайтесь силенок, — добродушно приговаривала женщина, подкладывая на тарелки все новые и новые порции. — А то из отставных офицеров превратитесь в отставных мужиков. Кто тогда приголубит осиротевших ен, к кому им прислониться?
Друзья смешливо переглядывались, отшучивались, но за показной бесшабашностью пряталась тоска людей, вырванных из привычного уклада жизни. Впереди — неизвестность, что она подсунет безработным воякам, чем «наградит»?
Наверно, поняла офицерская половина неуместность подшучивания, которое сродни болезненным уколам в наболевшее, исколотое место, и замолчала. Чай пили в сгустившейся тоскливой атмосфере безнадежности.
— Придется и мне наряжаться в гражданское, — вздохнул Федор. — Неудобно выглядеть пижоном рядом с разодетым «бизнесменом»…
Десять минут — до остановки автобуса и полтора часа езды до Москвы Поспелов хранил молчание. Нет, он не молчал — наоборот, непрерывно болтал, но — ни слова об обещанном «предложении». Раскололся старший лейтенант в Бауманском садике, избранном им для таинственной беседы по причине слабой его посещаемости.
— Держать язык за зубами не разучился?
— Никогда не был трепачем, таким, как ты, — сердито пробормотал Николай, оглядывапя пустыную аллею, по которой метрах в ста от них прогуливались два пенсионера. — Выкладывай.
То, что услышал Пахомов, было настолько необычным, что он буквально открыл рот.
Позавчера бывший начальник штаба полка, нынче — такой же горемыка, предложил Федору прогуляться по леску, окаймляющему гарнизон, подышать свежим воздухом, поплакаться друг другу на несчастную офицерскую судьбу-злодейку. Поспелов охотно согласился. Все лучше, чем зубатиться с женой либо дремать под прикрытием рекламной газетенки.
Встретились, погоревали, побродили по замусоренному лесочку, подфутболивая жестяные банки. Пора разойтись по «блиндажам», но подполковник вдруг заговорил другим тоном — жестким, отрывистым.
Оказывается, создана некая офицерская подпольная организация, которая поставила задачу бороться с преступным беспределом, как говорится, неординарными методами. Выявлять и отстреливать киллеров, заказчиков убийств, насильников и грабителей. И не рядовых бандитов — самую, что ни на есть, верхушку. Поэтому кадры подбираются из числа опытных, знающих свое дело офицеров, умеющих держать язык за зубами. Преимущественно — снайперов и минеров.
— А ты — с какого боку-припеку? — удивился Николай. — Насколько знаю, стрелок или минер из тебя, как из нашего кота Васьки полководец…
Федор нисколько не обиделся. Обижаться старший лейтенант вообще не умел, если и выражал недовольство — максимум на десять минут. Во всяком случае, внешне. Что творилось в душе старшего лейтенанта — бушевали бури либо улыбалось солнышко — никто не мог подсмотреть.
— В том-то и дело. Проскочу под твоим прикрытием. Скажешь, без помощника не умею стрелять, рука дрожит, глаза слезятся. Порекомендуешь?
— Подумаю… И сколько платит твоя организация? За каждую преступную голову или — оклад?
— Ни то и не другое. «Удав» деньги не платит, откуда у нищих офицеров, тем паче, пенсионеров башли? Своих членов Совет устраивает на работу. Такую, чтобы иметь свободное время…Знаешь, Колян, какая там дисциплинка? Это тебе не современная армия. Проболтаешься — расстрел…
Федор говорил горячо и восторженно, размахивал руками, смеялся или негодовал… Пора в стране наводить порядок, пока она окончательно не скатилась в пропасть! А кто это сделает, если не офицеры? Правоохранительные органы только и называются правоохранительными, на самом деле сами себя защитить не могут. Политики только и знают, что «работать» натренированными языками, толку с них, как с козла молока. Бизнесмены гребут под себя, к тому же, их отстреливают, словно уток, сидящих на воде… Вот и получается: единственная опора — офицерский корпус…
Накипело на душе мужика, не открой кран — взорвется! Николай понимал друга, разделял его возмущение, но привык мыслить более трезво, отметать лишние эмоции, которым дай только волю — черт его знает, куда заведут.
— Но это — противозаконно. Есть же прокуратура, суды…
Поспелов раздраженно зафыркал. Ну, что делать с недоумком, не понимающим простых вещей!
— Скоро окончательно отменят смертную казнь… Слышал? Что тогда останется? Схватят убийцу, посадят на десяток лет. Отбудет он срок, подкуется, и снова — за свое. А то и не отбудет — отпустят те же подкупленные прокуроры и следователи… А мы — и следователи, и сыщики, и прокуроры, и исполнители приговоров — в одном лице. Нас не подкупить, не разжалобить…
Похоже, Федька уже видел себя в строю неведомой организации мстителей. Раскраснелся, азартно жестикулирует. Любит недавний ротный представлять себя маршалом, ох, и любит же! Терпеть не может находиться на одном уровне с окружающими или, не дай Бог, ниже хотя бы на миллиметр — лезет наверх, будто альпинист без связки с товарищами по штурму вершины.
— Короче, я уже дал согласие… И за себя и за тебя… Учти, там, — неопределенно ткнул он пальцем почему-то в крону ближайшего дерева, — шутить не любят. Чуть-что — к стенке.
Пахомов задумался. Поспелов шагал рядом, придерживая друга за локоть — не убежал бы! — и нетерпеливо ожидал согласия. Отказа не предвиделось, не тот у Коляна характер. Задумает что-нибудь из кожи вылезет, наизнанку вывернется, но своего добьется. К тому же, Федор уже заверил посланца «Удава» в том, что он и его друг вступают в ряды подпольной организации.
А в голове капитана раскручивается недавний сон. Отец, подвешенный на крюках, вбитых в бревенчатую стену, распятая на полу голая мать, на которой ерзают бандиты, жесткая рука главаря, поднимающая за волосы мальчишескую голову… Смотри и скажи отцу: пусть говорит, выдает захоронку, в которой держит золотишко…
Такое не забывается и… не прощается.
— Добро…
О дисциплине в офицерской организации судить рано, а вот что касается конспирации — на высоте. Бывший начальник штаба полка долго втолковывал «кандидатам в боевики» где они должны находиться, что и каким тоном отвечать, о чем спрашивать.
На следующий день Поспелов и все ещё сомневающийся Пахомов в оговоренное время стояли возле остановки шестьдесят второго троллейбуса на Юго-Западе. Особенного волнения не было — за время армейской службы всякого напробовались: и горького и сладкого. Позже, когда придется сойтись в схватке с оголтелыми преступниками — другое дело, а сейчас предстоит обычная беседа. Вроде разговора в управлении кадров по поводу нового места службы офицеров.
Как водится, троллейбус долго не появлялся, поэтому в толпе ожидающих никто ничего не заподозрил, когда к двум мужчинам подошел водитель легковушки.
— Далеко ехать? Можем подвезти, ежели сторгуемся…
Последнее слово — пароль. В полном соответствии с современными рыночными отношениями.
— К метро «Октябрьское»… Сколько запросите?
— Полтинник…
— Дороговато…
— Бензин снова подорожал, запчасти «кусаются». Вот и приходится…
— Ладно, поехали.
Каждое слово — парольное, даже подбрасывания ключей и рекламная газетка, выглядывающая из кармана Поспелова — все оговорено заранее.
В комнанию плпыталась напроситься девица в короткой юбчонке, но водитель отказался — полный комплект, больше не возьмет. И показал на машину, из окна которой нетерпеливо выглядывал ещё один пассажир.
Все продуманно и высчитано — разворотливый владелец «жигуля» решил: какой навар с одного пассажира, вот и сговорился ещё с двумя.
Мужики ничем не отличаются от других водителей, исключая, конечно, «экипажи» иномарок. Один — с проседью в черных волосах, в поношенном пиджаке с расстегнутым воротом рубашки. Второй — помоложе, светлый, курчавый.
«Жигули» старой модели с ржавыми пометками и треснутым лобовым стеклом — резвая «лошадка». Водитель — если и не ас в полном смысле этого понятия, то, во всяком случае, ближайший его помощник. Машина нахально подставляла зад скоростным иномаркам, во время перепрыгивала на соседние, более свободные полосы, в последние мгновения проскакивала под подмигивающие огни светофоров.
В салоне — тишина. Только неунывающий Поспелов нашептывал соседу восторженные отзывы.
— Там — все такие, молчаливые и решительные. Видел, как водитель сделал «мерседес»?… Придет время, мы всех бандюг похороним…
Третий «пассажир» окинул болтуна недовольным взглядом, хотел было резким замечанием «заткнуть фонтан», но, видимо, передумал и ограничился выразительным хмыканьем. Дескать, зачем начальство подбирает всякую шваль, для счета, что ли?
Выехали за пределы окружной дороги и помчались по Подмосковью.
В невзрачном придорожном поселке «жигуль» неожиданно свернул на проселок, ведущий то ли в поля, то ли к виднеющемся вдали леску. Остановились под прикрытием какой-то сельскохозяйственной постройки, впритык к «вольво» с открытыми задними дверьми.
— Быстро — туда! — приказал сидевший рядом с водителем и повторил более резко. — Быстро!
Типичный строевик, привыкший и отдавать приказы и выполнять их.
Офицеры пересели. Вернее сказать, перепрыгнули. «Жигуль» развернулся, набирая скорость, выскочил на шоссе и затерялся среди множества машин.
В «вольво» на передних сидениях — двое. Внешне напоминают уехавших. Водитель — молодой и белобрысый, его напарник — с проседью.
Проселочная дорога вывела на другое шоссе, параллельное первому. Минут через двадцать бешенной гонки свернули к небольшой речке, одетой густым кустарником. Остановились.
— Малость разомнемся, — скупо улыбнулся человек, сидящий рядом с водителем. — Недалеко, метров двести.
Пахомов и Поспелов охотно вышли. Действительно, размять уставшие ноги не мешает. Заодно подышать чистым лесным воздухом.
«Вольво» двинулось с места, завиляло между деревьями, развернулось и помчалась по асфальту в противоположном направлении.
Офицеры углубились в лес.
Двести метров превратились в добрый километр. Идти молча, спотыкаясь о корни деревьев, уклоняясь от низко спустившихся веток, невеселое занятие, для Федора — нетерпимое. Он то и дело пытался вызвать проводника на разговор, но тот либо отвечал короткими фразами, либо отделывался скупыми улыбками.
Впереди, на берегу около речной излучины — рыболов-старик. Порванная куртка с оттопыренными карманами, старая шляпа, сдвинутая на зытылок, из под которой выбиваются завитушки седых волос. В стороне — костерок, над ним, на рогульках с перекладиной, висит закопченный котелок. Неподалеку — приземистая серая палатка
Когда офицеры приблизились, старик отложил удочку, поднялся.
— Милости прошу. Присаживайтесь. Времени мало. Особо представляться нет нужды. Мое воинское звание — генерал-майор. Зовите Иваном Ивановичем…
Резкие рубленные фразы, безулыбчивое лицо… Наверно, не обманывает — действительно, генерал. В отставке, конечно. И ещё одно уловил в «рыболове» Пахомов — горячность. Такой ни за что не смирится с оппонентами, ему трудно будет что-нибудь доказать обратное. Не просто генерал — генерал в квадрате!
Николай и Федор послушно присели на камни, насадили червяков и забросили лески в речную, ленивую воду. Все же посчитали нужным представиться. Так уж принято в армии, а офицерская организация мстителей, похоже, та же часть.
— Пахомов. Капитан. Командир роты. До увольнения.
— Старший лейтенант Поспелов. Командир роты. Представили на зама комбата, — добавил Федор для солидности. — Если бы не дерьмовые реформы…
Офицеры выжидательно посмотрели на генерала. Может быть, потребуется более расширенная «анкета»: последнее место службы, должности, выслуги, награды? В «тотальные» и застойные времена выпотрошили бы гораздо основательней, включая национальности, участия в антипартийных группировках, отношение к сексу и пиву, как относились прадеды и прабабы к восстаниям декабристов и римского Спартака…
— С вами беседовали? — равнодушно спросил «рыболов».
— Со мной, — опередил друга Федор. — Майор…
— Обойдемся без фамилий, — резко прервал его Иван Иванович. — Согласие дали?
— Так точно!
— Значит, поняли — отступление исключается. Предательство карается смертью. Немедленно, без следствия и суда.
Пахомов не испугался — нечто подобное предвидел во время разговора с Поспеловым. Иначе быть не может — борьба с преступностью методом её физического уничтожения незаконными способами требует именно такого же жесткого порядка. Без скидок на душевные переживания и «семейные» обстоятельства.
— Поняли, — ответил капитан за себя и друга. — И — принимаем…
Старший лейтенант промолчал. Похоже, его не устраивает полобный подход, он предпочел бы более легкое времяпровождение, главное, более безопасное. Впервые Поспелов подумал об ожидающей его судьбе боевика и содрогнулся.