Страница:
Видела его Петра раньше? Кажется, нет. Но он на них смотрел так, будто знал. Ну, конечно, знал — у него здесь была власть, и он за ними наблюдал все это время.
Ребенок в роли командира. Значит, из Боевой школы — почему еще может правительство поручить командование такому мальчишке? Судя по возрасту, он должен был учиться вместе с Петрой. Но она не узнавала его — а память у нее была отличной.
— Не волнуйтесь, — сказал мальчик. — Вы меня не узнаете, потому что я поздно пришел в Боевую школу и был там очень недолго до того, как вы все ушли в Тактическую. Зато я знаю вас. — Он усмехнулся. — А может, здесь есть кто-то, кто меня узнал, когда я вошел? Не беспокойтесь, я потом посмотрю запись, поищу этот легкий шок узнавания. Потому что если тут меня кто — то знает, то я знаю о нем еще кое-что. Я знаю, что видел его раньше, силуэтом в темноте, когда он уходил прочь, бросив меня подыхать.
Теперь Петра знала, кто это. Знала, потому что Бешеный Том им рассказывал, как Боб поставил западню на этого мальчишку, которого помнил по Роттердаму, с помощью четверых других ребят подвесил его в вентиляционной шахте и заставил сознаться примерно в дюжине убийств. Там его и оставили, отдав преподавателям запись разговора, и сообщили, где его найти. Ахилл.
Единственный член джиша Эндера, который тогда был с Бобом, — Бешеный Том. Боб сам об этом не рассказывал, и никто его не спрашивал. От этого Боб стал фигурой несколько загадочной — он пришел из жизни такой темной и страшной, что там обитали монстры вроде Ахилла. А вот чего никто не ждал — увидеть Ахилла не в тюрьме и не в сумасшедшем доме, а в России, где ему подчиняются солдаты, а их самих держат пленниками.
Когда Ахилл посмотрит записи, может быть, обнаружит, что Бешеный Том его узнал. А когда он рассказал свою историю, то наверняка заметил узнавание на всех лицах. Петра не знала, что это значит, но понимала, что ничего хорошего. Одно было ясно — она не оставит Бешеного Тома одного расхлебывать эту кашу.
— Мы знаем, кто ты, — сказала она. — Ты Ахилл. И никто тебя не оставлял подыхать, тебя оставили, чтобы преподаватели тебя нашли. Чтобы арестовали и выслали на Землю — в сумасшедший дом. Боб нам даже фотографию твою показывал. Если тебя кто-то узнал, то по ней.
Ахилл повернулся к ней с улыбкой:
— Боб никогда бы не рассказал и никогда не показал бы мою фотографию.
— Значит, ты Боба не знаешь. — Петра надеялась, что товарищи уже сообразили: признать, что слышали от Бешеного Тома, — значит его подставить, Может быть, подставить смертельно, раз этот псих здесь командует стволами. Боба здесь не было, так что вполне можно было валить на него.
— Да, вы отличная команда, — сказал Ахилл. — Сигналами обмениваетесь, закладываете саботаж в представленные планы и думаете, будто я такой дурак, что прохлопаю. Вы что, думали, будто вас поставят на реальное планирование, сначала не перевербовав?
Петра, как обычно, не могла промолчать, но на самом деде и не хотела.
— Пытаешься высмотреть среди нас аутсайдера, с которого начать перевербовку? Это шутка такая — в джише Эндера аутсайдеров не было. Здесь аутсайдер — только ты.
На самом деле Петра отлично знала, что Карн Карнби, Шен, Влад и Муха Моло чувствовали себя аутсайдерами — по разным причинам. И она сама тоже. Слова ее были предназначены лишь для ребят, чтобы поддерживали солидарность.
— Значит, теперь ты нас разделишь по одному и начнешь обрабатывать. Ахилл, мы все твои ходы наперед просчитываем.
— Мою гордость тебе не задеть, — ответил Ахилл, — потому что у меня ее нет. Меня интересует одно: объединение человечества под властью одного правительства. Россия — единственная страна, единственный народ, у которого есть воля к величию и сила, чтобы эту волю подтвердить. Вас сюда привезли, потому что некоторые из вас могут оказаться для этого полезны. У кого мы увидим то, что нам нужно, мы пригласим к себе. Остальных подержим на льду до конца войны. А тех, кто никуда не годится, — что ж, тех мы отправим домой и будем надеяться, что их правительства выставят их против нас. — Ахилл ухмыльнулся. — И не будьте вы такими мрачными! Вы бы там, дома, с ума посходили. Вы же даже никого там толком не знаете. Вас увезли, когда вы еще даже задницу вытирать толком не умели. Что они знают о вас? Что вы знаете о них? Что они вас отдали. Для меня, у которого никогда семьи не было, Боевая школа значила кормежку три раза в день. А вот вы — у вас отобрали все. И вы ничего им не должны. У вас есть только ум. Талант.
Вы отмечены печатью величия. Вы выиграли для них войну с жукерами. А вас отправили домой, чтобы родители вас — воспитывали?
Никто ничего не сказал. Петра была уверена, что все так же полны презрения к этой комедии, как ока сама. Он ничего о них не знал. Ему никогда их не разделить. Не добиться их преданности. Они слишком много о нем знали. И им не нравилось, что их насильно держат в плену.
Он это тоже понял. Петра увидела это в его глазах, где заплясал гнев, когда он понял, что эти ребята испытывают к нему лишь презрение.
По крайней мере ее презрение он точно увидел, потому что зафиксировал взгляд на ней, шагнул к ней, улыбаясь еще благожелательнее.
— Петра, я так рад с тобой познакомиться. Девушка, которая в тестах проявила такую агрессивность, что у нее даже взяли ДНК на анализ — узнать, не мальчик ли она на самом деле.
У Петры краска сбежала с лица. Об этом никто не мог знать. Этот тест выполнили психиатры Наземной школы, когда приняли ее презрение за симптом дисфункции, а не как заслуженную реакцию на свои идиотские вопросы. Этого не должно было быть в ее досье. Но, значит, запись где-то сохранилась. А Ахилл хочет этим сказать: он знает все. Попутно достигалась еще одна цель: пусть другие видят, как ее вывели из себя.
— Вас здесь десять. Только двоих нет из великой победной команды. Эндер, величайший из вас, гений, держатель святого грааля — он где-то далеко, полетел основывать колонию. Нам всем будет за пятьдесят, когда он долетит, а он все еще будет мальчишкой. Мы будем творить историю — а он уже сам история. — Ахилл ухмыльнулся собственной шутке.
Но Петра знала, что насмешка над Эндером в этой группе не сработает. Ахилл явно считал, что остальные десять были соперники, борцы за верх, каждый из которых хотел занять место Эндера, а был вынужден стоять и смотреть, как там сидит Эндер. Но Ахилл ошибся, он их совсем не понимал. Эндера им не хватало. Они были его джишем. А этот козел безрогий еще думает, что может сплотить их в команду, как Эндер.
— Да, и еще был Боб, — продолжал Ахилл. — Самый молодой, по сравнению с которым — по тестам — вы все выглядели недоумками. Он мог вас научить, как командовать армиями — только вы бы, наверное, не поняли, он же был гений. И где он может быть? Кто-нибудь без него скучает?
Никто не ответил. На этот раз Петра знала, что за молчанием скрывались разные чувства. Когда-то Боба многие недолюбливали. Не из-за его таланта — по крайней мере никто в этом не признавался открыто. Раздражало то, что Боб заранее предполагал, что во всем разбирается лучше других. И в то нелепое время, когда Эндер еще не прибыл на Эрос, когда на самом деле джишем командовал Боб, многим трудно было получать приказы от самого маленького. Так что здесь Ахилл, быть может, и угадал.
Да только никто не гордился этими чувствами, и такое открытое напоминание вряд ли завоюет Ахиллу симпатии детей. Конечно, может быть, он и хотел вызвать стыд. Ахилл вполне мог оказаться умнее, чем можно предположить.
Наверное, все же нет. Он настолько недотягивал по уровню до собранной им группы военных вундеркиндов, что мог бы с тем же успехом надеть клоунский наряд и пускать пузыри — уважения заработал бы столько же.
— Ах, Боб, Боб, — продолжал Ахилл. — Я вас должен с прискорбием известить, что Боба нет в живых.
Это уже было для Бешеного Тома слишком. Он демонстративно зевнул и сказал:
— Не-а.
Ахилл посмотрел на него с улыбкой:
— Ты думаешь, что знаешь лучше меня?
— Мы бродим в сетях, — ответил Шен. — Мы бы знали.
— Вас увели от терминалов в двадцать два ноль-ноль. Откуда вы знаете, что случилось, пока вы спали? — Ахилл глянул на часы. — Ой, прошу прощения. Вы правы. Боб все еще жив. И будет жив еще минут пятнадцать. А потом — бум! Маленькая ракеточка влетает в окно спаленки и разносит Боба прямо в кроватке. Даже не надо было покупать у греков его адрес. Наши тамошние друзья дали нам его бесплатно.
У Петры упало сердце. Если Ахилл мог организовать их похищение, то он может организовать и убийство Боба. Убить всегда проще, чем взять живым.
Заметил ли уже Боб письмо с драконом, расшифровал ли и передал ли дальше? Потому что, если не будет Боба, никто этого не сможет сделать.
И тут же Петра устыдилась, что весть о смерти Боба заставила ее подумать первым делом о себе. Это не значило, что судьба Боба ей безразлична. Просто Петра так в него верит, что все свои надежды возложила только на него. С его гибелью погибнут и они. Нет, эта мысль не была недостойной.
Произнести ее вслух — вот это было бы недостойно. А мысли, приходящие в голову, человеку неподвластны.
Может быть, Ахилл лжет. Может быть, Бобу удалось уцелеть или выбраться. А если даже он погиб, он мог уже расшифровать сообщение. Мог и не успеть — здесь Петра ничего не могла сделать.
— Как, никто не рыдает? — удивился Ахилл. — А я-то думал, вы такие близкие друзья! Это вы, наверное, просто сдерживаетесь, как героям положено. — Он рассмеялся хихикающим смешком. — Ладно, на сегодня с вами все. — Повернувшись к солдату у двери, Ахилл сказал: — Пора.
Солдат вышел, послышалась какая-то команда по-русски, и тут же вошли шестнадцать солдат. Они разбились на пары — по два на каждого из детей.
— Вас рассадят по разным клеткам, — сказал Ахилл. — А то еще кто-нибудь задумает спасательную операцию… нам это не надо. По почте можете переписываться — нам желательно ваше творческое взаимодействие. Вы же все-таки лучшие военные умы, которые человечество смогло из себя выдавить в час нужды. Мы все вами гордимся и ждем от вас в ближайшем будущем хорошей работы.
Кто-то в ответ на слова Ахилла громко пукнул.
Ахилл только осклабился, подмигнул Петре и вышел.
Через десять минут дети были рассажены по машинам, и их повезли в неизвестные пункты назначения, рассеянные неизвестно где по самой большой стране Земли.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ СОЮЗЫ
6
Ребенок в роли командира. Значит, из Боевой школы — почему еще может правительство поручить командование такому мальчишке? Судя по возрасту, он должен был учиться вместе с Петрой. Но она не узнавала его — а память у нее была отличной.
— Не волнуйтесь, — сказал мальчик. — Вы меня не узнаете, потому что я поздно пришел в Боевую школу и был там очень недолго до того, как вы все ушли в Тактическую. Зато я знаю вас. — Он усмехнулся. — А может, здесь есть кто-то, кто меня узнал, когда я вошел? Не беспокойтесь, я потом посмотрю запись, поищу этот легкий шок узнавания. Потому что если тут меня кто — то знает, то я знаю о нем еще кое-что. Я знаю, что видел его раньше, силуэтом в темноте, когда он уходил прочь, бросив меня подыхать.
Теперь Петра знала, кто это. Знала, потому что Бешеный Том им рассказывал, как Боб поставил западню на этого мальчишку, которого помнил по Роттердаму, с помощью четверых других ребят подвесил его в вентиляционной шахте и заставил сознаться примерно в дюжине убийств. Там его и оставили, отдав преподавателям запись разговора, и сообщили, где его найти. Ахилл.
Единственный член джиша Эндера, который тогда был с Бобом, — Бешеный Том. Боб сам об этом не рассказывал, и никто его не спрашивал. От этого Боб стал фигурой несколько загадочной — он пришел из жизни такой темной и страшной, что там обитали монстры вроде Ахилла. А вот чего никто не ждал — увидеть Ахилла не в тюрьме и не в сумасшедшем доме, а в России, где ему подчиняются солдаты, а их самих держат пленниками.
Когда Ахилл посмотрит записи, может быть, обнаружит, что Бешеный Том его узнал. А когда он рассказал свою историю, то наверняка заметил узнавание на всех лицах. Петра не знала, что это значит, но понимала, что ничего хорошего. Одно было ясно — она не оставит Бешеного Тома одного расхлебывать эту кашу.
— Мы знаем, кто ты, — сказала она. — Ты Ахилл. И никто тебя не оставлял подыхать, тебя оставили, чтобы преподаватели тебя нашли. Чтобы арестовали и выслали на Землю — в сумасшедший дом. Боб нам даже фотографию твою показывал. Если тебя кто-то узнал, то по ней.
Ахилл повернулся к ней с улыбкой:
— Боб никогда бы не рассказал и никогда не показал бы мою фотографию.
— Значит, ты Боба не знаешь. — Петра надеялась, что товарищи уже сообразили: признать, что слышали от Бешеного Тома, — значит его подставить, Может быть, подставить смертельно, раз этот псих здесь командует стволами. Боба здесь не было, так что вполне можно было валить на него.
— Да, вы отличная команда, — сказал Ахилл. — Сигналами обмениваетесь, закладываете саботаж в представленные планы и думаете, будто я такой дурак, что прохлопаю. Вы что, думали, будто вас поставят на реальное планирование, сначала не перевербовав?
Петра, как обычно, не могла промолчать, но на самом деде и не хотела.
— Пытаешься высмотреть среди нас аутсайдера, с которого начать перевербовку? Это шутка такая — в джише Эндера аутсайдеров не было. Здесь аутсайдер — только ты.
На самом деле Петра отлично знала, что Карн Карнби, Шен, Влад и Муха Моло чувствовали себя аутсайдерами — по разным причинам. И она сама тоже. Слова ее были предназначены лишь для ребят, чтобы поддерживали солидарность.
— Значит, теперь ты нас разделишь по одному и начнешь обрабатывать. Ахилл, мы все твои ходы наперед просчитываем.
— Мою гордость тебе не задеть, — ответил Ахилл, — потому что у меня ее нет. Меня интересует одно: объединение человечества под властью одного правительства. Россия — единственная страна, единственный народ, у которого есть воля к величию и сила, чтобы эту волю подтвердить. Вас сюда привезли, потому что некоторые из вас могут оказаться для этого полезны. У кого мы увидим то, что нам нужно, мы пригласим к себе. Остальных подержим на льду до конца войны. А тех, кто никуда не годится, — что ж, тех мы отправим домой и будем надеяться, что их правительства выставят их против нас. — Ахилл ухмыльнулся. — И не будьте вы такими мрачными! Вы бы там, дома, с ума посходили. Вы же даже никого там толком не знаете. Вас увезли, когда вы еще даже задницу вытирать толком не умели. Что они знают о вас? Что вы знаете о них? Что они вас отдали. Для меня, у которого никогда семьи не было, Боевая школа значила кормежку три раза в день. А вот вы — у вас отобрали все. И вы ничего им не должны. У вас есть только ум. Талант.
Вы отмечены печатью величия. Вы выиграли для них войну с жукерами. А вас отправили домой, чтобы родители вас — воспитывали?
Никто ничего не сказал. Петра была уверена, что все так же полны презрения к этой комедии, как ока сама. Он ничего о них не знал. Ему никогда их не разделить. Не добиться их преданности. Они слишком много о нем знали. И им не нравилось, что их насильно держат в плену.
Он это тоже понял. Петра увидела это в его глазах, где заплясал гнев, когда он понял, что эти ребята испытывают к нему лишь презрение.
По крайней мере ее презрение он точно увидел, потому что зафиксировал взгляд на ней, шагнул к ней, улыбаясь еще благожелательнее.
— Петра, я так рад с тобой познакомиться. Девушка, которая в тестах проявила такую агрессивность, что у нее даже взяли ДНК на анализ — узнать, не мальчик ли она на самом деле.
У Петры краска сбежала с лица. Об этом никто не мог знать. Этот тест выполнили психиатры Наземной школы, когда приняли ее презрение за симптом дисфункции, а не как заслуженную реакцию на свои идиотские вопросы. Этого не должно было быть в ее досье. Но, значит, запись где-то сохранилась. А Ахилл хочет этим сказать: он знает все. Попутно достигалась еще одна цель: пусть другие видят, как ее вывели из себя.
— Вас здесь десять. Только двоих нет из великой победной команды. Эндер, величайший из вас, гений, держатель святого грааля — он где-то далеко, полетел основывать колонию. Нам всем будет за пятьдесят, когда он долетит, а он все еще будет мальчишкой. Мы будем творить историю — а он уже сам история. — Ахилл ухмыльнулся собственной шутке.
Но Петра знала, что насмешка над Эндером в этой группе не сработает. Ахилл явно считал, что остальные десять были соперники, борцы за верх, каждый из которых хотел занять место Эндера, а был вынужден стоять и смотреть, как там сидит Эндер. Но Ахилл ошибся, он их совсем не понимал. Эндера им не хватало. Они были его джишем. А этот козел безрогий еще думает, что может сплотить их в команду, как Эндер.
— Да, и еще был Боб, — продолжал Ахилл. — Самый молодой, по сравнению с которым — по тестам — вы все выглядели недоумками. Он мог вас научить, как командовать армиями — только вы бы, наверное, не поняли, он же был гений. И где он может быть? Кто-нибудь без него скучает?
Никто не ответил. На этот раз Петра знала, что за молчанием скрывались разные чувства. Когда-то Боба многие недолюбливали. Не из-за его таланта — по крайней мере никто в этом не признавался открыто. Раздражало то, что Боб заранее предполагал, что во всем разбирается лучше других. И в то нелепое время, когда Эндер еще не прибыл на Эрос, когда на самом деле джишем командовал Боб, многим трудно было получать приказы от самого маленького. Так что здесь Ахилл, быть может, и угадал.
Да только никто не гордился этими чувствами, и такое открытое напоминание вряд ли завоюет Ахиллу симпатии детей. Конечно, может быть, он и хотел вызвать стыд. Ахилл вполне мог оказаться умнее, чем можно предположить.
Наверное, все же нет. Он настолько недотягивал по уровню до собранной им группы военных вундеркиндов, что мог бы с тем же успехом надеть клоунский наряд и пускать пузыри — уважения заработал бы столько же.
— Ах, Боб, Боб, — продолжал Ахилл. — Я вас должен с прискорбием известить, что Боба нет в живых.
Это уже было для Бешеного Тома слишком. Он демонстративно зевнул и сказал:
— Не-а.
Ахилл посмотрел на него с улыбкой:
— Ты думаешь, что знаешь лучше меня?
— Мы бродим в сетях, — ответил Шен. — Мы бы знали.
— Вас увели от терминалов в двадцать два ноль-ноль. Откуда вы знаете, что случилось, пока вы спали? — Ахилл глянул на часы. — Ой, прошу прощения. Вы правы. Боб все еще жив. И будет жив еще минут пятнадцать. А потом — бум! Маленькая ракеточка влетает в окно спаленки и разносит Боба прямо в кроватке. Даже не надо было покупать у греков его адрес. Наши тамошние друзья дали нам его бесплатно.
У Петры упало сердце. Если Ахилл мог организовать их похищение, то он может организовать и убийство Боба. Убить всегда проще, чем взять живым.
Заметил ли уже Боб письмо с драконом, расшифровал ли и передал ли дальше? Потому что, если не будет Боба, никто этого не сможет сделать.
И тут же Петра устыдилась, что весть о смерти Боба заставила ее подумать первым делом о себе. Это не значило, что судьба Боба ей безразлична. Просто Петра так в него верит, что все свои надежды возложила только на него. С его гибелью погибнут и они. Нет, эта мысль не была недостойной.
Произнести ее вслух — вот это было бы недостойно. А мысли, приходящие в голову, человеку неподвластны.
Может быть, Ахилл лжет. Может быть, Бобу удалось уцелеть или выбраться. А если даже он погиб, он мог уже расшифровать сообщение. Мог и не успеть — здесь Петра ничего не могла сделать.
— Как, никто не рыдает? — удивился Ахилл. — А я-то думал, вы такие близкие друзья! Это вы, наверное, просто сдерживаетесь, как героям положено. — Он рассмеялся хихикающим смешком. — Ладно, на сегодня с вами все. — Повернувшись к солдату у двери, Ахилл сказал: — Пора.
Солдат вышел, послышалась какая-то команда по-русски, и тут же вошли шестнадцать солдат. Они разбились на пары — по два на каждого из детей.
— Вас рассадят по разным клеткам, — сказал Ахилл. — А то еще кто-нибудь задумает спасательную операцию… нам это не надо. По почте можете переписываться — нам желательно ваше творческое взаимодействие. Вы же все-таки лучшие военные умы, которые человечество смогло из себя выдавить в час нужды. Мы все вами гордимся и ждем от вас в ближайшем будущем хорошей работы.
Кто-то в ответ на слова Ахилла громко пукнул.
Ахилл только осклабился, подмигнул Петре и вышел.
Через десять минут дети были рассажены по машинам, и их повезли в неизвестные пункты назначения, рассеянные неизвестно где по самой большой стране Земли.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ СОЮЗЫ
6
ШИФР
Кому: Graff % pilgrirnage @ colmin. gov
От: Konstan % Briseis @ helstrat. gov
Тема: Утечка
Раз Бобу приходилось скрываться, то могли найтись места и похуже Араракуары. Город, названный по одной разновидности попугаев, сохранился как музейный экспонат — с булыжными мостовыми и старыми зданиями. Здесь не было каких-то особо красивых домов или живописных сооружений — даже собор выглядел довольно будничным и не очень древним, построенным в двадцатом столетии. И все же здесь чувствовался дух какой-то более спокойной жизни, общий некогда для всей Бразилии. Промышленный рост, превративший близкий город Риберао-Прето в раздутый мегаполис, Араракуару как-то миновал. Люди здесь были достаточно современными — общий слышался на улицах наравне с португальским, — но здесь Боб чувствовал себя дома, как не бывало нигде в Греции, где жизнь общества деформировалась двумя противоречивыми стимулами — стать полностью европейцами и так же полностью остаться греками.
— Чувствовать себя дома — это не нужно, — говорила сестра Карлотта. — Мы нигде не можем задерживаться надолго.
— Ахилл — дьявол, — возразил Боб. — А не Бог. Повсюду ему не дотянуться. Он не найдет нас, не имея следов.
— А ему повсюду и не надо. Только туда, где мы.
— Ненависть его слепит, — сказал Боб.
— А страх придает сверхъестественное чутье.
Боб усмехнулся — эта игра велась между ними давно.
— А может, это не Ахилл стоит за похищением детей.
— Может, не тяготение держит нас на земле, — в тон ему ответила сестра Карлотта, — а другая сила с теми же свойствами.
И тоже усмехнулась.
Сестра Карлотта была отличным спутником. У нее было чувство юмора. Она понимала шутки Боба и шутила сама. Но более всего она любила молча сидеть часами, делая свою работу, пока Боб занимался своей. В разговорах они выработали некоторый таинственный язык — там, где они оба знали все важное, и об этом достаточно было лишь упомянуть, чтобы тебя поняли. Это не то чтобы у них было родство душ или созвучие их. Просто их жизнь была очень похожа в ключевых пунктах: оба они скрывались, были отрезаны от друзей, и один и тот же враг хотел смерти их обоих. Им не о ком было сплетничать, потому что они никого не знали. Они не вели пустой болтовни, потому что у них не было других интересов, кроме главной работы — выяснить, где прячут остальных детей, определить, какому государству служит Ахилл (не приходилось сомневаться, что скоро это государство будет служить ему), и пытаться понять, как меняется мир, чтобы вмешаться в этот процесс и, даст Бог, повернуть историю в лучшем направлении.
По крайней мере такова была цель сестры Карлотты, и Боб вполне готов был принять в этом участие, поскольку работа на первые две цели совпадала с работой ради последней. Но он не был так уверен, что его интересует будущий ход истории.
Однажды он сказал об этом сестре Карлотте, но она только улыбнулась.
— Тебя не волнует мир вокруг тебя, — спросила она, — или будущее в целом, в том числе твое собственное?
— Не понимаю, почему я должен так четко определять, что именно меня не волнует.
— Потому что если тебе безразлично твое будущее, тебе будет и все равно, доживешь ли ты до него, и не надо будет пускаться на все эти ухищрения, чтобы остаться в живых.
— Я — млекопитающее, — сказал Боб. — И бессознательно стараюсь жить вечно, хочется мне того или нет.
— Ты — дитя Божие, и потому тебе небезразлично, что станется с детьми Его, хочешь ты это признать перед собой или нет.
Не отработанный ответ сестры Карлотты взволновал Боба, потому что такого ответа он и ожидал; он даже провоцировал этот ответ, потому что (как говорил он себе) ему было приятно слышать, что если Бог есть, то ему небезразличен Боб. Его обеспокоила темная тень, промелькнувшая по лицу сестры Карлотты. Мимолетная, еле заметная, которую он бы и не заметил, если бы не изучил это лицо так хорошо и не знал, что оно редко мрачнеет.
Что-то в моих словах ее огорчило. И при этом она попыталась скрыть огорчение от меня… А что я сказал? Что я млекопитающее? Она привыкла к моим подколкам насчет религии. Что я могу не хотеть жить вечно и она волнуется, что я в депрессии? Или что я попытаюсь жить вечно, вопреки своим желаниям? Может быть, она боится, что я умру молодым. Ну, для этого мы и оказались в Араракуаре — чтобы помешать моей безвременной смерти. Для нее это тоже важно.
Но Боб не сомневался, что если бы на него наставили пистолет, сестра Карлотта закрыла бы его своим телом. Этого он не понимал. Он бы не сделал этого для нее или для кого бы то ни было другого. Он бы крикнул ей, отдернул бы в сторону, помешал стрелку — сделал бы все, чтобы дать им обоим разумный шанс выжить. Но не пошел бы на верную смерть, чтобы спасти ее.
Может быть, это просто женский поступок? Или поступок взрослого ради ребенка — отдать свою жизнь, чтобы спасти чужую? Решить, что твоя жизнь стоит меньше, чем жизнь другого. Боб не понимал, как у человека может быть такое чувство. Он никогда не пытался подавить собственный инстинкт самосохранения, но сомневался, что это могло бы получиться. Да, но старшие, быть может, охотнее расстаются с жизнью, уже растратив почти весь начальный капитал. Конечно, для родителей имеет смысл жертвовать жизнью ради детей, особенно если они уже слишком стары, чтобы завести новых. Но у сестры Карлотты детей никогда не было. И готова она была умереть не ради одного только Боба. Она бы приняла на себя пулю, предназначенную незнакомцу. То есть она ценила свою жизнь меньше любой другой. И это было Бобу абсолютно непонятно.
Выживание не наиболее приспособленных, а меня лично — это же цель, заложенная в самое ядро моего существа. Это первопричина, лежащая в основе всех моих действий. Бывали моменты, когда я испытывал сочувствие — да, и не только к джишу Эндера. Я заведомо посылал людей на верную смерть, и я глубоко скорбел о них, но я их посылал, и они шли. А я на их месте поступил бы так же? Подчинился бы приказу? Пошел бы погибать, чтобы спасти неизвестные будущие поколения, которые даже имени моего знать не будут?
Боб в этом сильно сомневался.
Он был рад служить человечеству, если это значило служить заодно и себе. Биться с муравьеподобными плечом к плечу с Эндером и другими ребятами — в этом был смысл, потому что, спасая человечество, он спасал Боба. И если, умудряясь оставаться в живых, он при этом был колючкой б шкуре Ахилла, заставляя его быть менее осторожным, менее мудрым и потому более уязвимым — что ж, это был приятный побочный эффект; преследуя цель собственного выживания, Боб заодно давал человечеству лишний шанс избавиться от этого чудовища. А поскольку лучшим способом выживания было найти Ахилла и убить его раньше, чем он убьет Боба, он мог оказаться величайшим благодетелем человечества в истории. Хотя, думая об этом сейчас, Боб не мог вспомнить ни одного убийцу, которого человечество произвело бы в герои. Разве что Брут, но и то в его репутации были свои плюсы и минусы. А вообще-то убийц история презирала. Может быть, потому, что жертвы успешных убийств не рассматривались как угроза человечеству. К тому времени, как общественное мнение приходило к выводу, что тот или иной монстр заслуживает смерти, этот монстр уже набирал такую власть и становился настолько подозрителен, что даже возможности его ликвидации не оставалось.
Попытка обсудить это с сестрой Карлоттой не дала ничего.
— Я не могу с тобой спорить и потому не понимаю, зачем ты затеял этот разговор. Я знаю только одно: я не буду помогать тебе в его убийстве.
Ты не считаешь, что это самооборона? — спросил Боб. — Это влияние идиотских фильмов, где герой никогда не убьет злодея, если тот не наставил на него пистолет?
— Это моя вера в Христа, — ответила сестра Карлотта. — Любите врагов своих и добро делайте тем, кто ненавидит вас.
— Так, и каков же вывод? Лучшее, что мы можем сделать для Ахилла, — поместить в сети наш адрес и ждать подосланных им убийц.
— Не говори глупостей. Христос велел делать своим врагам добро. Для Ахилла не будет добром, если он нас найдет, потому что он убьет нас и увеличит число убийств, за которые должен ответить перед Богом. Лучшее, что мы можем сделать для Ахилла, — не дать ему убить нас. И если мы любим его, мы не дадим ему править миром, потому что такая власть лишь увеличит его возможности впадать в грех.
— А почему мы не любим те сотни и тысячи миллионов, которые погибнут в войнах, начатых Ахиллом?
— Мы любим их, — сказала Карлотта. — Но ты делаешь ту же ошибку, что и многие другие, которые не понимают Господа. Ты считаешь, что смерть — самое страшное, что может случиться с человеком, а для Бога смерть значит лишь то, что ты попадаешь домой на несколько мгновений раньше срока. Для Господа страшный исход человеческой жизни состоит в том, что человек отдается греху и отвергает радость, которую предлагает Бог. Из всех миллионов погибших в войне истинные трагедии — это жизни, оборвавшиеся в грехе.
— Так зачем же ты столько мучаешься, чтобы сохранить жизнь мне? — спросил Боб, но он думал, что уже знает ответ.
— Ты хочешь, чтобы я сказала что-нибудь, ослабляющее мои доводы. Например, что я всего лишь человек и хочу не дать тебе погибнуть, потому что я люблю тебя. И это будет правдой, потому что у меня нет детей и ты мне заменил собственного ребенка, насколько это возможно, и я была бы поражена до самой глубины души, если бы ты пал от рук этого испорченного мальчика. Но истина, Юлиан Дельфийски, в другом: я так хочу не дать тебе погибнуть потому, что, если ты умрешь сегодня, ты можешь попасть в ад.
Боб, к собственному удивлению, почувствовал себя уязвленным. Он достаточно хорошо понимал веру Карлотты, чтобы предсказать такое отношение, но все равно услышать это из ее уст было больно.
— Я не собираюсь каяться и принимать крещение, так что мне все равно идти в ад, а потому без разницы, когда я умру.
— Чушь. Наше понимание догматов несовершенно, и что бы там ни говорили папы, я ни на миг не верю, что Бог обречет вечному проклятию миллиарды детей, которым Он попускает родиться и умереть без крещения. Нет, я думаю, что ты попадешь в ад вот почему: несмотря на всю свою талантливость, ты полностью аморален. И я молюсь от всей души, чтобы перед смертью ты успел понять, что есть высшие законы, превосходящие простое выживание, есть высшие цели, достойные служения. Если ты отдашь себя такому великому делу, дорогой мой мальчик, тогда я не буду бояться твоей смерти, потому что буду знать: справедливый Господь простит тебя за то, что ты не заметил или не понял истины христианства при жизни.
— Да ты еретичка! — сказал Боб. — Ни одно из этих утверждений ни один священник не признает соответствующим догматам.
— Даже я не признаю, — согласилась сестра Карлотта. — Но я ни одного человека не знаю, у которого не было бы двух наборов догматов: первого — в которые человек верит, что верит, и второго — по которому он пытается жить. Я просто из тех немногих, которые знают разницу. А ты, мой мальчик, нет.
— Потому что я ни в какие догматы не верю.
— А это, — сказала Карлотта с подчеркнутым удовольствием, — доказательство моего утверждения. Ты так убежден, что веришь лишь в то, во что ты веришь, что веришь, что совершенно не видишь, во что ты веришь на самом деле, не веря, что веришь.
— Ты не в том столетии родилась, — сказал Боб с сожалением. — Ты могла бы заставить Фому Аквинского волосы на голове рвать. Ницше и Деррида обвинили бы тебя в помутнении сознания. И только Инквизиция знала бы, что с тобой делать — поджарить с корочкой до хруста.
— Только не говори мне, что ты читал Ницше или Деррида. Или Фому Аквинского.
— Чтобы понять, что яйцо тухлое, не обязательно съесть его целиком.
— Ты нахальный и невозможный мальчишка.
— Да я ведь не настоящий мальчишка.
— Ты не деревянная кукла. Уж во всяком случае, не из моего кукольного театра. А теперь пойди и поиграй, я занята.
Эта отсылка не была наказанием, и сестра Карлотта это знала. С момента подключения к сетям они почти все дни проводили в доме, собирая информацию. Карлотта, сетевая личность которой была защищена сетевыми брандмауэрами Ватикана, могла поддерживать прежние связи и получать доступ к лучшим своим источникам, скрывая только, где она находится и даже в каком часовом поясе. А вот Бобу приходилось создавать новую личность с нуля, прячась за двойными каскадами почтовых серверов, специализирующихся на анонимности, и даже при этом не пользуясь одной и той же личностью больше недели. Он не устанавливал связей, а потому не имел доступа к источникам. Если ему нужна была конкретная информация, он просил найти ее сестру Карлотту, и она уже решала, может ли она об этом спросить, или таким образом выдаст, что Боб находится с ней. Чаще всего она решала, что спрашивать нельзя, и потому Боб был сильно в своих поисках ограничен. И все же они делились собранной информацией, и при всех минусах положения Боба у него был один плюс: ум, анализирующий данные, принадлежал ему. Тот ум, который по тестам Боевой школы далеко превосходил все прочие.
К сожалению, Истине эти титулы были безразличны. Она отказывалась открываться только по той причине, что все равно рано или поздно будет раскрыта.
Боб стоически переживал эти многочасовые неудачи, и все же в конце концов должен был вставать и выходить на улицу. Но это не было просто бегством от работы.
— Такой климат мне по нраву, — сказал он сестре Карлотте на второй день, когда, весь в испарине, полез в душ в третий раз за день. — Я рожден для жизни в жаре и влажности.
Сначала сестра Карлотта настаивала, что будет ходить с ним повсюду. Но после первых нескольких дней он смог ее кое в чем убедить. Во-первых, что он уже выглядит достаточно взрослым, чтобы его не сопровождала бабушка — «Аво Карлотта», как он ее называл согласно легенде. Во-вторых, она не будет для него защитой, так как у нее нет ни оружия, ни навыков самообороны. В-третьих, из них двоих именно он умеет жить на улицах, и хотя Араракуара не была и близко так опасна, как Роттердам его юных дней, он уже нарисовал в уме сотни различных маршрутов бегства и укрытий — просто рефлекторно. Когда Карлотта поняла, что скорее ей будет нужна его защита, чем Бобу — ее, она сдалась и стала отпускать его одного, при условии, что он всеми силами постарается не привлекать подозрений.
От: Konstan % Briseis @ helstrat. gov
Тема: Утечка
Ваше Превосходительство, я пишу Вам лично, поскольку я наиболее активно сопротивлялся Вашему плану изъять юного Юлиана Дельфийски из-под нашей защиты. Я ошибался, как показал сегодняшний ракетный обстрел квартиры, ранее занимаемой семьей Дельфийски, в результате которого погибли двое военнослужащих. Мы решили последовать Вашему совету и объявить публично, что Юлиан погиб в результате покушения. В ту ночь целью была выбрана его комната, и должен был погибнуть он, а не два солдата, которые в ней находились. Очевидно, противник глубоко проник в нашу систему безопасности. Мы не можем никому доверять. Вы успели как раз вовремя, и я выражаю сожаление по поводу того, что чинил Вам препоны. Я был ослеплен гордостью за Эллинские Вооруженные Силы. Как видите, я все же говорю на общем языке и не собираюсь более темнить перед истинным другом Греции — ведь это благодаря Вам, а не мне, Греция сохранила свое величайшее достояние.
Раз Бобу приходилось скрываться, то могли найтись места и похуже Араракуары. Город, названный по одной разновидности попугаев, сохранился как музейный экспонат — с булыжными мостовыми и старыми зданиями. Здесь не было каких-то особо красивых домов или живописных сооружений — даже собор выглядел довольно будничным и не очень древним, построенным в двадцатом столетии. И все же здесь чувствовался дух какой-то более спокойной жизни, общий некогда для всей Бразилии. Промышленный рост, превративший близкий город Риберао-Прето в раздутый мегаполис, Араракуару как-то миновал. Люди здесь были достаточно современными — общий слышался на улицах наравне с португальским, — но здесь Боб чувствовал себя дома, как не бывало нигде в Греции, где жизнь общества деформировалась двумя противоречивыми стимулами — стать полностью европейцами и так же полностью остаться греками.
— Чувствовать себя дома — это не нужно, — говорила сестра Карлотта. — Мы нигде не можем задерживаться надолго.
— Ахилл — дьявол, — возразил Боб. — А не Бог. Повсюду ему не дотянуться. Он не найдет нас, не имея следов.
— А ему повсюду и не надо. Только туда, где мы.
— Ненависть его слепит, — сказал Боб.
— А страх придает сверхъестественное чутье.
Боб усмехнулся — эта игра велась между ними давно.
— А может, это не Ахилл стоит за похищением детей.
— Может, не тяготение держит нас на земле, — в тон ему ответила сестра Карлотта, — а другая сила с теми же свойствами.
И тоже усмехнулась.
Сестра Карлотта была отличным спутником. У нее было чувство юмора. Она понимала шутки Боба и шутила сама. Но более всего она любила молча сидеть часами, делая свою работу, пока Боб занимался своей. В разговорах они выработали некоторый таинственный язык — там, где они оба знали все важное, и об этом достаточно было лишь упомянуть, чтобы тебя поняли. Это не то чтобы у них было родство душ или созвучие их. Просто их жизнь была очень похожа в ключевых пунктах: оба они скрывались, были отрезаны от друзей, и один и тот же враг хотел смерти их обоих. Им не о ком было сплетничать, потому что они никого не знали. Они не вели пустой болтовни, потому что у них не было других интересов, кроме главной работы — выяснить, где прячут остальных детей, определить, какому государству служит Ахилл (не приходилось сомневаться, что скоро это государство будет служить ему), и пытаться понять, как меняется мир, чтобы вмешаться в этот процесс и, даст Бог, повернуть историю в лучшем направлении.
По крайней мере такова была цель сестры Карлотты, и Боб вполне готов был принять в этом участие, поскольку работа на первые две цели совпадала с работой ради последней. Но он не был так уверен, что его интересует будущий ход истории.
Однажды он сказал об этом сестре Карлотте, но она только улыбнулась.
— Тебя не волнует мир вокруг тебя, — спросила она, — или будущее в целом, в том числе твое собственное?
— Не понимаю, почему я должен так четко определять, что именно меня не волнует.
— Потому что если тебе безразлично твое будущее, тебе будет и все равно, доживешь ли ты до него, и не надо будет пускаться на все эти ухищрения, чтобы остаться в живых.
— Я — млекопитающее, — сказал Боб. — И бессознательно стараюсь жить вечно, хочется мне того или нет.
— Ты — дитя Божие, и потому тебе небезразлично, что станется с детьми Его, хочешь ты это признать перед собой или нет.
Не отработанный ответ сестры Карлотты взволновал Боба, потому что такого ответа он и ожидал; он даже провоцировал этот ответ, потому что (как говорил он себе) ему было приятно слышать, что если Бог есть, то ему небезразличен Боб. Его обеспокоила темная тень, промелькнувшая по лицу сестры Карлотты. Мимолетная, еле заметная, которую он бы и не заметил, если бы не изучил это лицо так хорошо и не знал, что оно редко мрачнеет.
Что-то в моих словах ее огорчило. И при этом она попыталась скрыть огорчение от меня… А что я сказал? Что я млекопитающее? Она привыкла к моим подколкам насчет религии. Что я могу не хотеть жить вечно и она волнуется, что я в депрессии? Или что я попытаюсь жить вечно, вопреки своим желаниям? Может быть, она боится, что я умру молодым. Ну, для этого мы и оказались в Араракуаре — чтобы помешать моей безвременной смерти. Для нее это тоже важно.
Но Боб не сомневался, что если бы на него наставили пистолет, сестра Карлотта закрыла бы его своим телом. Этого он не понимал. Он бы не сделал этого для нее или для кого бы то ни было другого. Он бы крикнул ей, отдернул бы в сторону, помешал стрелку — сделал бы все, чтобы дать им обоим разумный шанс выжить. Но не пошел бы на верную смерть, чтобы спасти ее.
Может быть, это просто женский поступок? Или поступок взрослого ради ребенка — отдать свою жизнь, чтобы спасти чужую? Решить, что твоя жизнь стоит меньше, чем жизнь другого. Боб не понимал, как у человека может быть такое чувство. Он никогда не пытался подавить собственный инстинкт самосохранения, но сомневался, что это могло бы получиться. Да, но старшие, быть может, охотнее расстаются с жизнью, уже растратив почти весь начальный капитал. Конечно, для родителей имеет смысл жертвовать жизнью ради детей, особенно если они уже слишком стары, чтобы завести новых. Но у сестры Карлотты детей никогда не было. И готова она была умереть не ради одного только Боба. Она бы приняла на себя пулю, предназначенную незнакомцу. То есть она ценила свою жизнь меньше любой другой. И это было Бобу абсолютно непонятно.
Выживание не наиболее приспособленных, а меня лично — это же цель, заложенная в самое ядро моего существа. Это первопричина, лежащая в основе всех моих действий. Бывали моменты, когда я испытывал сочувствие — да, и не только к джишу Эндера. Я заведомо посылал людей на верную смерть, и я глубоко скорбел о них, но я их посылал, и они шли. А я на их месте поступил бы так же? Подчинился бы приказу? Пошел бы погибать, чтобы спасти неизвестные будущие поколения, которые даже имени моего знать не будут?
Боб в этом сильно сомневался.
Он был рад служить человечеству, если это значило служить заодно и себе. Биться с муравьеподобными плечом к плечу с Эндером и другими ребятами — в этом был смысл, потому что, спасая человечество, он спасал Боба. И если, умудряясь оставаться в живых, он при этом был колючкой б шкуре Ахилла, заставляя его быть менее осторожным, менее мудрым и потому более уязвимым — что ж, это был приятный побочный эффект; преследуя цель собственного выживания, Боб заодно давал человечеству лишний шанс избавиться от этого чудовища. А поскольку лучшим способом выживания было найти Ахилла и убить его раньше, чем он убьет Боба, он мог оказаться величайшим благодетелем человечества в истории. Хотя, думая об этом сейчас, Боб не мог вспомнить ни одного убийцу, которого человечество произвело бы в герои. Разве что Брут, но и то в его репутации были свои плюсы и минусы. А вообще-то убийц история презирала. Может быть, потому, что жертвы успешных убийств не рассматривались как угроза человечеству. К тому времени, как общественное мнение приходило к выводу, что тот или иной монстр заслуживает смерти, этот монстр уже набирал такую власть и становился настолько подозрителен, что даже возможности его ликвидации не оставалось.
Попытка обсудить это с сестрой Карлоттой не дала ничего.
— Я не могу с тобой спорить и потому не понимаю, зачем ты затеял этот разговор. Я знаю только одно: я не буду помогать тебе в его убийстве.
Ты не считаешь, что это самооборона? — спросил Боб. — Это влияние идиотских фильмов, где герой никогда не убьет злодея, если тот не наставил на него пистолет?
— Это моя вера в Христа, — ответила сестра Карлотта. — Любите врагов своих и добро делайте тем, кто ненавидит вас.
— Так, и каков же вывод? Лучшее, что мы можем сделать для Ахилла, — поместить в сети наш адрес и ждать подосланных им убийц.
— Не говори глупостей. Христос велел делать своим врагам добро. Для Ахилла не будет добром, если он нас найдет, потому что он убьет нас и увеличит число убийств, за которые должен ответить перед Богом. Лучшее, что мы можем сделать для Ахилла, — не дать ему убить нас. И если мы любим его, мы не дадим ему править миром, потому что такая власть лишь увеличит его возможности впадать в грех.
— А почему мы не любим те сотни и тысячи миллионов, которые погибнут в войнах, начатых Ахиллом?
— Мы любим их, — сказала Карлотта. — Но ты делаешь ту же ошибку, что и многие другие, которые не понимают Господа. Ты считаешь, что смерть — самое страшное, что может случиться с человеком, а для Бога смерть значит лишь то, что ты попадаешь домой на несколько мгновений раньше срока. Для Господа страшный исход человеческой жизни состоит в том, что человек отдается греху и отвергает радость, которую предлагает Бог. Из всех миллионов погибших в войне истинные трагедии — это жизни, оборвавшиеся в грехе.
— Так зачем же ты столько мучаешься, чтобы сохранить жизнь мне? — спросил Боб, но он думал, что уже знает ответ.
— Ты хочешь, чтобы я сказала что-нибудь, ослабляющее мои доводы. Например, что я всего лишь человек и хочу не дать тебе погибнуть, потому что я люблю тебя. И это будет правдой, потому что у меня нет детей и ты мне заменил собственного ребенка, насколько это возможно, и я была бы поражена до самой глубины души, если бы ты пал от рук этого испорченного мальчика. Но истина, Юлиан Дельфийски, в другом: я так хочу не дать тебе погибнуть потому, что, если ты умрешь сегодня, ты можешь попасть в ад.
Боб, к собственному удивлению, почувствовал себя уязвленным. Он достаточно хорошо понимал веру Карлотты, чтобы предсказать такое отношение, но все равно услышать это из ее уст было больно.
— Я не собираюсь каяться и принимать крещение, так что мне все равно идти в ад, а потому без разницы, когда я умру.
— Чушь. Наше понимание догматов несовершенно, и что бы там ни говорили папы, я ни на миг не верю, что Бог обречет вечному проклятию миллиарды детей, которым Он попускает родиться и умереть без крещения. Нет, я думаю, что ты попадешь в ад вот почему: несмотря на всю свою талантливость, ты полностью аморален. И я молюсь от всей души, чтобы перед смертью ты успел понять, что есть высшие законы, превосходящие простое выживание, есть высшие цели, достойные служения. Если ты отдашь себя такому великому делу, дорогой мой мальчик, тогда я не буду бояться твоей смерти, потому что буду знать: справедливый Господь простит тебя за то, что ты не заметил или не понял истины христианства при жизни.
— Да ты еретичка! — сказал Боб. — Ни одно из этих утверждений ни один священник не признает соответствующим догматам.
— Даже я не признаю, — согласилась сестра Карлотта. — Но я ни одного человека не знаю, у которого не было бы двух наборов догматов: первого — в которые человек верит, что верит, и второго — по которому он пытается жить. Я просто из тех немногих, которые знают разницу. А ты, мой мальчик, нет.
— Потому что я ни в какие догматы не верю.
— А это, — сказала Карлотта с подчеркнутым удовольствием, — доказательство моего утверждения. Ты так убежден, что веришь лишь в то, во что ты веришь, что веришь, что совершенно не видишь, во что ты веришь на самом деле, не веря, что веришь.
— Ты не в том столетии родилась, — сказал Боб с сожалением. — Ты могла бы заставить Фому Аквинского волосы на голове рвать. Ницше и Деррида обвинили бы тебя в помутнении сознания. И только Инквизиция знала бы, что с тобой делать — поджарить с корочкой до хруста.
— Только не говори мне, что ты читал Ницше или Деррида. Или Фому Аквинского.
— Чтобы понять, что яйцо тухлое, не обязательно съесть его целиком.
— Ты нахальный и невозможный мальчишка.
— Да я ведь не настоящий мальчишка.
— Ты не деревянная кукла. Уж во всяком случае, не из моего кукольного театра. А теперь пойди и поиграй, я занята.
Эта отсылка не была наказанием, и сестра Карлотта это знала. С момента подключения к сетям они почти все дни проводили в доме, собирая информацию. Карлотта, сетевая личность которой была защищена сетевыми брандмауэрами Ватикана, могла поддерживать прежние связи и получать доступ к лучшим своим источникам, скрывая только, где она находится и даже в каком часовом поясе. А вот Бобу приходилось создавать новую личность с нуля, прячась за двойными каскадами почтовых серверов, специализирующихся на анонимности, и даже при этом не пользуясь одной и той же личностью больше недели. Он не устанавливал связей, а потому не имел доступа к источникам. Если ему нужна была конкретная информация, он просил найти ее сестру Карлотту, и она уже решала, может ли она об этом спросить, или таким образом выдаст, что Боб находится с ней. Чаще всего она решала, что спрашивать нельзя, и потому Боб был сильно в своих поисках ограничен. И все же они делились собранной информацией, и при всех минусах положения Боба у него был один плюс: ум, анализирующий данные, принадлежал ему. Тот ум, который по тестам Боевой школы далеко превосходил все прочие.
К сожалению, Истине эти титулы были безразличны. Она отказывалась открываться только по той причине, что все равно рано или поздно будет раскрыта.
Боб стоически переживал эти многочасовые неудачи, и все же в конце концов должен был вставать и выходить на улицу. Но это не было просто бегством от работы.
— Такой климат мне по нраву, — сказал он сестре Карлотте на второй день, когда, весь в испарине, полез в душ в третий раз за день. — Я рожден для жизни в жаре и влажности.
Сначала сестра Карлотта настаивала, что будет ходить с ним повсюду. Но после первых нескольких дней он смог ее кое в чем убедить. Во-первых, что он уже выглядит достаточно взрослым, чтобы его не сопровождала бабушка — «Аво Карлотта», как он ее называл согласно легенде. Во-вторых, она не будет для него защитой, так как у нее нет ни оружия, ни навыков самообороны. В-третьих, из них двоих именно он умеет жить на улицах, и хотя Араракуара не была и близко так опасна, как Роттердам его юных дней, он уже нарисовал в уме сотни различных маршрутов бегства и укрытий — просто рефлекторно. Когда Карлотта поняла, что скорее ей будет нужна его защита, чем Бобу — ее, она сдалась и стала отпускать его одного, при условии, что он всеми силами постарается не привлекать подозрений.