Кармен Рид. Мир перевернулся

   – Ну да, я предложил сёрфинг, думая поехать в Корнуолл, а Патриция имела в виду Калифорнию. Небольшая разница, не так ли?
   – Да уж. – Страшно нервничая, Ева никак не могла решить, рассказывать ли Денни о Патриции.
   – Может, поэтому я и получил отставку, – добавил он.
   Ева не смогла прочесть выражение его лица в темноте.
   Выходит, Патриция не теряла времени даром.
   – Сегодня вечером?
   – Нет! Я весь вечер был здесь. На прошлой неделе. Ее очаровал босс.
   – О! – Ева вдруг очень заинтересовалась цветами в большом вазоне рядом со скамейкой. «Что я за идиотка!» – Ты очень переживаешь? – спросила она.
   – Как тебе сказать? Конечно, грустно немного, но это не конец света. – Он бросил сигарету, и она улетела в соседний сад.
   – Денни!
   – Прости, мама.
   – С тобой действительно все в порядке?
   – Все нормально, честно. – Он мрачно усмехнулся. – Не могу сказать, что это была настоящая любовь… Просто я спал с очень привлекательной девушкой. Вряд ли такие отношения для тебя новость.
   – Кого ты имеешь в виду?
   – Ветеринара. Ты ведь спишь с ветеринаром?
   – Денни! Я все-таки твоя мать.
   – Ты понимаешь, о чем я говорю.
   – У меня с Нильсом было всего несколько встреч. Это совсем другое.
   Ева встала и стала искать ведро для сбора улиток, чтобы избежать дальнейших расспросов, Денни смотрел на нее со скамейки, потом достал из кармана еще одну сигарету и закурил.
   – Что ты делаешь? – спросил он, когда мать включила фонарик и полезла с ним в кустарник.
   – Ищу ведро, куда я собираю улиток. За ними лучше всего охотиться ночью.
   – А я думал, что садоводство – безобидное занятие.
   – Что поделать, природа есть природа.
   – Между прочим… – начал Денни, но она перебила его.
   – Ты слишком много куришь, – заметила Ева, кидая в ведро очередную улитку.
   – Знаю и собираюсь в скором времени бросить.
   – Что, так просто?
   – Ты в самом деле не возражаешь, чтобы отец приехал на свадьбу?
   – А ты? – вместо ответа спросила Ева.
   – Я первый спросил!
   – Наверное, нет. – Она не повернулась к нему, продолжая искать улиток. – Будет интересно опять с ним встретиться и посмотреть на его семью. Откровенно говоря, меня это не слишком беспокоит. – Конечно, ее слова были далеки от правды. – На мой взгляд, он не самый приятный человек, но, если вы с Томом хотите с ним общаться, я мешать не стану.
   Денни выпустил изо рта клуб дыма.
   – Я чувствую то же самое. Если этот парень хочет узнать нас получше, замечательно, нет – еще лучше… Мне очень жалко дедушку, – добавил он.
   – Да. – Еще одна улитка полетела в ведро. – Вы с Томом должны навестить его после операции. – Горло Евы сковал спазм.
   – Обязательно, мама, – ответил Денни.

Глава 22

   День перед операцией Ева и Дженни провели в родном доме, стараясь не паниковать при виде похудевшего, изможденного отца.
   После обеда вышло солнце, они вынесли шезлонги и столик на лужайку и сели там пить чай. Ева занималась обычными делами в саду: стригла траву, кустарник, полола на клумбах цветы.
   – Мои дети, – услышала она голос Дженни, – наверное, собираются провести все выходные в гостиной у телевизора, поедая булочки с сыром, от которых только вес набираешь.
   – Переходный возраст, – возразила Ева. – Еще несколько месяцев, и они начнут потреблять только вегетарианскую пищу, обещая, что больше никогда не съедят ни одного убитого животного, или заявят, что телевидение – это лицемерная эксплуатация масс, организованная правительством.
   Дженни фыркнула:
   – И никогда их не уложишь вовремя спать и не заставишь проснуться утром пораньше.
   – Обычное дело, – улыбнулась сестра. – Все подростки имеют право подолгу лежать по утрам в постели, это закреплено Женевской конвенцией или чем-то еще. Тома ожидает ужасный шок, когда ребе…
   Она замолкла на полуслове: отец не знал о предстоящем отцовстве Тома, и Ева пока не хотела сообщать ему об этом. Он недостаточно хорошо себя чувствовал.
   Она прижала палец к губам, подавая Дженни сигнал, но отец, похоже, ничего не слышал.
   – Анна очень напоминает мне вашу маму, – вдруг сказал отец, выглядывая из-за газеты. – Такая же белокурая и серьезная. Немного любит командовать и излишне строгая. – Он улыбнулся Еве. – Эльзе очень понравилась бы Анна.
   Отцу, может быть, не придется увидеть, как Анна растет и становится старше. Сейчас на свежем воздухе, на залитой солнцем лужайке эти мысли казались особенно ужасными.
   В четыре часа дня пришло время везти отца в больницу, где он должен был провести ночь перед операцией. Они немного посидели в розовой палате, не обращая внимания на чай в пластиковых стаканчиках, стараясь поддерживать непринужденный разговор.
   Вернувшись домой, Ева и Дженни занялись делами, чтобы хоть чем-то себя отвлечь: мыли кухонные шкафы, гладили. Они наполнили холодильник продуктами, но решили, что поужинать лучше где-нибудь вне дома, чтобы ненадолго сменить обстановку.
   Лежа в кровати, Ева всю ночь думала о людях, которых любила, и о том, что когда-то наступит день и ей придется с каждым из них попрощаться.
   Она никак не могла отрешиться от страха, что кто-то из детей умрет раньше ее. Их четверо, значит, и страхи в четыре раза сильнее. Обычно Ева отгоняла эти мысли, держала их под контролем, но сегодня у нее ничего не получалось. Наверное, какой-то период жизни нужно прожить, зная, что смерть поблизости, совсем рядом. И предотвратить это не помогут ни прекрасный дом, ни шикарная машина, ни изысканный вкус…
   – О Боже, я на полпути к обращению в буддизм.
   Ева уставилась в потолок, почти ожидая увидеть там призрак в позе лотоса. Может, она начиталась учебников по йоге, но ей и в самом деле хотелось слиться со вселенной, ощущать свое единство с ней, иметь хорошую карму и верить в реинкарнацию.
   «А нет ли каких-нибудь семинаров по этой теме? Надо позвать с собой Джен…»
   Потом Ева стала прикидывать, кто будет сидеть с детьми.
   – Вот почему я никогда не могу расслабиться и нормально уснуть, – сказала она себе.
   Надо встать и поставить чайник, чтобы заварить ромашковый чай. Но… ведь она в доме отца. Здесь можно получить только полный английский завтрак.
   Утром стало ясно, что и Дженни провела бессонную ночь. Сестра была бледной, с темными кругами вокруг глаз.
   – Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Ева, когда они готовили в кухне тосты и омлет.
   – Да. Все в порядке, думаю… Я так за него боюсь.
   – Знаю. – Ева обняла сестру. – Знаю.
 
   Прошел день, и настало время ехать в больницу, чтобы навестить отца после операции.
   Ему было хуже, чем они ожидали. В полубессознательном состоянии он лежал в небольшой палате, подключенный к капельнице и каким-то трубочкам. Еще одна трубочка выходила из-под покрывала, и Ева поняла, что это катетер.
   В первое мгновение Еве показалось, что перед ней умирающий человек. Из глаз моментально брызнули слезы, и она на ощупь нашла стул. Дженни положила ей на плечо руку и завела разговор на отвлеченную тему, пока сестра пыталась успокоиться. Потом Ева подвинула свой стул ближе к кровати и взяла отца за руку, вялую и сухую, как бумага. Ей пришла в голову мысль, что она не делала этого уже много лет, с тех пор, как была маленькой девочкой.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросила Ева, с трудом выдавливая из себя слова.
   Все, что она хотела сказать, – про то, как его любит, как ей жаль, что между ними не было очень близких отношений, и прочее в том же духе, – все это осталось внутри.
   – Ты обязательно поправишься, папа.
   Новостей об операции у них не было – у доктора закончилось дежурство, и он ушел. Им только сообщили, что всю информацию они получат утром.
 
   После того как сестры тихо поужинали за кухонным столом, Дженни пошла наверх, чтобы принять ванну и лечь спать. Ева думала, что услышит, как сестра плачет в своей спальне, и собиралась пойти ее утешить, но эхо их детства оказалось слишком сильным.
   Они уже потеряли одного из родителей, поэтому знали, что их ждет. Одежда и личные вещи, упакованные в коробки, ставшие вдруг такими дорогими фотографии, уже не отражающие реальность, а запечатлевшие горе друзей и близких во время похорон… Их мать рассталась с жизнью январским утром в возрасте сорока лет в результате самой обычной автомобильной катастрофы. Гололед… Медсестра, обслуживающая больных на дому, объезжала пациентов и не пристегнула ремень безопасности. Она погибла моментально, когда машина съехала с дороги и врезалась в дерево.
   Ничего более ужасного не могло случиться с Дженни, Евой и их отцом.
   Понадобились недели, месяцы для того, чтобы они смогли осознать новую реальность. В первый день девочки играли дома в куклы, хихикали и чувствовали себя необычно возбужденными. Их не отправили в школу, люди приходили в дом с цветами и подарками. Это было похоже на Рождество. Только гораздо позже они стали горевать по маме и поняли, что она никогда не вернется. Девочки открывали мамин шкаф, прятали лица в шубу и мягкие джемперы, сохранившие запах ее духов, и плакали, умоляя ее вернуться.
   Ева заставила себя приступить к вечерним делам, которыми обычно занималась у себя дома. Закончив мелкую работу, она поговорила со всеми четырьмя детьми по телефону, что заняло не меньше часа, вывела Гарди на прогулку, затем пошла в сад, где подровняла кусты роз при последних лучах солнца и подстригла край лужайки, хотя трава выросла не больше чем на пять миллиметров.
   Вернувшись в дом и все еще чувствуя себя нисколько не уставшей, Ева села на пол, скрестив ноги, в центре бежевого ковра в гостиной и машинально стала принимать различные позы, пока не почувствовала себя спокойнее.
   Она поприветствовала солнце, коснувшись подбородком ковра, а потом, вернувшись в исходное положение, сжала ладони перед собой. Ева проделала весь комплекс несколько раз, пока не ощутила, что мышцы разогрелись, стали мягче и податливее.
   Теперь поза «кот». Она опустилась на четвереньки и выгнула спину, словно перед ней стояла собака, чувствуя, как вес тела перемещается на руки, расслабила таз, спину, грудную клетку, плечи, глубоко вдохнула и выдохнула.
   «Сбрось напряжение, сбрось злость и беспокойство. Избавься от них. В жизни нет ничего, что можно удержать, все постоянно течет и изменяется», – часто повторял Питер.
   Сегодня ночью она прочувствовала всю правду этих слов. Нет ничего вечного… ее мама, Деннис, Джозеф… пусть по-разному, но она с ними рассталась. Отец уходит… дети вырастают и становятся с каждым днем все дальше. Ева подтянула колени к подбородку и положила на них голову. Как жесток мир!
   Она задумалась над тем, о чем особенно будет скучать, если отца не станет. Об их разговорах, в которых никто не мог полностью выразить свои мысли? Или о поездках на выходные в этот дом, в котором ее дети никогда не могли расслабиться, потому что там все было так аккуратно и ценно, что они постоянно боялись что-нибудь разбить или испортить?
   Ей было жаль отца. Казалось, что он никогда не знал счастья. Отец не искал новой любви или близости с детьми и внуками. Как жаль, что он прожил такую осмотрительную и строго контролируемую жизнь! Так о чем же она будет скучать? Может, по своему прошлому? По детству?
   Прежде чем встать, Ева неподвижно полежала немного на спине. Силы вернулись к ней. Руки в стороны, вперед, одно колено согнуть… За этим занятием ее и застала Дженни.
   – Что ты делаешь? – спросила она.
   – Йога… Я не могла уснуть. Это немного помогает.
   – Ты и медитируешь? – Дженни вошла в комнату и села на диван.
   – Иногда. Реже, чем хотелось бы. Все время думаю, что надо постирать или что приготовить на ужин… Никак не могу сосредоточиться.
   – Да, – согласилась Дженни. – От этих мыслей трудно отвлечься.
   Потом они немного помолчали, и Дженни пробормотала, почти заплакав:
   – Я боюсь, что папа умрет.
   – Я тоже. – Ева села рядом с ней на диван.

Глава 23

   Ева вошла в кухню, когда Дженни разговаривала по телефону.
   – Что? Что?! – воскликнула она.
   – Вы уверены? – спросила Дженни, и по ее лицу расплылась широкая улыбка. – Замечательно! Просто фантастика! Не знаю, что еще сказать. Да… да… До пятницы… Хорошо.
   Ева подошла к ней и встала рядом, пытаясь услышать голос на другом конце провода. Дженни положила трубку и повернулась к сестре.
   – Это был папа.
   – Да?
   – Ему удалили из кишечника опухоль величиной с грейпфрут, и она оказалась доброкачественной. Он поправится. – Дженни сообщила новость, еще не веря до конца, что это правда.
   – Величиной с грейпфрут? – переспросила Ева. – Не мудрено, что он так плохо себя чувствовал.
   – Знаешь, что он сказал? – Дженни выглядела слегка ошарашенной и невольно ухватилась за стол. – Он сказал: «Мне семьдесят два года, и день смерти обязательно придет, но только не сегодня, Дженни. Не сегодня!» А потом засмеялся. Правда засмеялся. Мне показалось это странным. Совсем на него не похоже.
   – Боже мой! – сказала Ева. – Как удивительно… доброкачественная опухоль величиной с грейпфрут. – Им трудно было прийти в себя после мучительного ожидания беды. – Так он себя уже лучше чувствует?
   – Да… Звонит, разговаривает. Конечно, пока из кровати, однако вчера мне казалось, что он вообще никогда не заговорит.
   На мгновение обе женщины замолчали. Этот день придет. Но, как он им сказал… не сегодня.
   – Пошли куда-нибудь, отметим событие, – предложила Ева.
   – Не знаю… не знаю, у меня такое странное ощущение. – Дженни вытерла глаза.
   – Пойдем лучше купим ему подарок! – воскликнула Ева. – А потом, когда закончится время посещения, поедим и немного выпьем, чтобы прийти в себя.
   Отцу очень понравился подарок – плейер с наушниками и несколькими дисками с записями известных джазовых оркестров, чтобы слушать, лежа в кровати.
   Он все еще был в пижаме и выглядел измученным, однако в глазах появилась какая-то искорка, которой они никогда раньше не замечали.
   – Что это случилось с папой? – спросила Дженни, когда они устроились за столиком в кафе.
   – Не знаю, как это выразить в медицинских терминах, но что-то значительно большее, чем просто удаление опухоли размером с грейпфрут. Больше ничего не могу сказать.
   Дженни возмущенно воскликнула:
   – Линии! – Но потом тоже засмеялась.
   – Ты же его видела! – продолжала Ева, поглощая пищу с проснувшимся аппетитом. – Перед ним открылись новые возможности. Он теперь может прожить еще лет десять и сделать что-нибудь интересное. Возможно, этот день станет его лучшим воспоминанием.
   – Да, ты права.
   Еве показалось, что Дженни выглядит слишком задумчивой. Она считала, что переживания и тревоги сестры были вызваны болезнью отца, а сейчас создавалось впечатление, что в ее жизни что-то еще шло не так. Впрочем, она хорошо знала свою сестру – спрашивать напрямик нельзя, лучше выждать.
   – Почему бы тебе не остаться дома в следующие выходные? Я приеду с детьми и пригляжу за отцом, – предложила Ева.
   – Нет-нет, не выдумывай. Ему сейчас понадобится помощь.
 
   На самом деле к моменту возвращения домой отец пребывал в гораздо лучшем состоянии, чем они ожидали. Ему требовалась помощь, чтобы ходить, но он мог сидеть, разговаривать и вполне нормально есть. Ева была права, что-то в нем изменилось. Он стал более живым, более добродушным… даже более интересным, чем когда-либо раньше.
   Эти перемены лучше всего продемонстрировал проступок Робби; до операции отец не простил бы такого.
   В воскресенье после завтрака Ева и Дженни услышали крики Анны из пустой спальни в доме отца.
   – Робби! Робби! Нет! – почти визжала она.
   Ева помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки.
   – Мама! Я думала, он с тобой! – закричала Анна, как только Ева добежала до дверей.
   Потом появилась Дженни, отстав буквально на несколько секунд.
   – Господи! Нельзя, чтобы это увидел папа. Кошмар!
   Ева не могла решить, что выглядело ужаснее – побледневшее от шока лицо сестры или сам проступок, который совершил ее маленький сын вместе с собакой.
   Робби обнаружил комод, в котором хранились вещи их мамы. Он и Гарди забрались в один из ящиков, предварительно опустошенный Робби. Дневники и фотографии Гарди разорвал на мелкие кусочки. Бутылка старых густых чернил была разлита по ковру, кипе бумаг, шелковому шарфу и по чему-то совершенно неузнаваемому, тщательно пережеванному, потому что щеки Робби были вымазаны во что-то серое и клейкое, а слюна Гарди имела серый оттенок. Вокруг этой милой парочки валялось множество осколков, обрывков, остатков всего, что только можно было порвать, разбить или пожевать.
   Гарди и Робби виновато смотрели на взрослых, но чем больше шума, тем большую ценность в их глазах приобретало запретное развлечение.
   – Боже мой, Ева! – Дженни была в панике и очень рассержена. – Мы должны все вымыть. Давай посмотрим, что можно спасти.
   – Что здесь за шум? – раздался голос отца.
   Он нетвердой походкой вышел из своей комнаты, желая посмотреть, что происходит.
   Все присутствующие потеряли дар речи, а Ева инстинктивно потянулась к Робби, чтобы взять его под свою защиту. Сыну было только три года, и ребенок не имел понятия, что играл с семейными реликвиями.
   – Это я виновата, папа, – поспешно сказала она. – Мне так жаль…
   Отец оперся на руку Дженни и внимательно посмотрел на разгром, учиненный в комнате.
   – Анна, почему бы тебе не принести щетку и совок для мусора? – сказал он наконец. – Надо убрать этот хлам. Здесь, наверное, старые счета, расписания автобусов и несколько фотографий, которые не нравились вашей маме.
   Дженни застыла на месте, открыв рот.
   – Не могу понять, зачем я их так долго хранил.
   Он открыл верхний ящик комода, и они увидели пожелтевшие щетки для волос, стопку вышитых носовых платков и сумочку с туалетными принадлежностями.
   – Надо навести порядок, – сказал отец, бегло осмотрев вещи. – Эльза посмеялась бы надо мной. Чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что поступал так, как ей никогда бы не понравилось. Посмотрите на мамину спальню… – Он сел на ужасный розовый стул возле комода и обвел взглядом комнату. – Дом не ремонтировался много лет, я все еще работаю, больше не женился. Когда она умерла, все было ужасно. Ужасно. Но если бы я умер первым… – Он покачал головой. – Со временем она бы это пережила, девочки. Проводила бы отпуск на Карибских островах, поставила бы джакузи, завела бойфренда, а может, и не одного!.. Я не оправдал ее надежд.
   Ева посмотрела на Дженни: сестра стояла, открыв от изумления рот. Неужели это на самом деле говорит их отец? Он только что назвал их «девочками», упомянул маму и слово «бойфренд» в одном предложении и намеревался собрать старые вещи и… выбросить в мусорное ведро.
   Ева и Дженни в принципе были, конечно, довольны… но и озадачены.
   – Я очень горжусь вами обеими, – сказал отец, когда они его целовали на прощание, уезжая в Лондон. – И ваша мама гордилась бы тоже.
   Гордится ими обеими?! Куда делся миллион мелких укоров и недовольств и самое главное – «конечно, если бы ты, Ева, выучилась на юриста…»?
   Сомнений не оставалось, у него удалили больше, чем опухоль размером с грейпфрут.
   – А когда свадьба? – уточнил отец.
   – 17 августа, папа, – ответила Ева. – Дети перенесли свадьбу на месяц, ничего страшного.
   – Август… Отлично. К этому времени я окончательно поправлюсь, чтобы… станцевать на столе.
   Станцевать на столе? Их отец? Ева была рада, что Дженни остается с ним на несколько дней. Может быть, это последствия обезболивающих лекарств? Временное расстройство психики?
   Но она решила воспользоваться моментом:
   – Том и его невеста ждут ребенка. Я говорила тебе об этом?
   – Нет! Замечательно! Я стану прадедушкой!
   Ну конечно, сказала себе Ева, у ее отца не все в порядке с головой.

Глава 24

   Ева сидела за кухонным столом, освещенным июльским солнцем, и пила чай. У каждого времени года свои преимущества, но лето она любила больше всего. В саду, куда Робби и Анна днем выносили свои игрушки, розовые и оранжевые цветы заполонили все вазоны, клумбы и бордюры. Бутоны гладиолусов пытались прорваться сквозь оболочку, словно образцы новой дорогой помады.
   – Может, пригласим на ужин ветеринара? – спросила Ева, когда Анна появилась в дверях. – Сегодня, если он свободен… или завтра?
   Девочка подошла к ответу с осторожностью. У нее уже давно возникли подозрения по поводу мамы и ветеринара. Но ей требовалось время, чтобы понаблюдать за ними более внимательно и выяснить, что происходит.
   – Хорошо, – ответила Анна, больше ничего не добавив.
   Ева же приняла отсутствие комментариев как знак того, что дочь ничего не подозревает. Да и почему она вдруг должна что-то подозревать, ведь ей только девять лет?
   – Что вы с Робби строите? – с улыбкой спросила она.
   – Песчаный карьер… – вздохнула девочка. – Я хотела сделать еще пруд, но Робби все разрушил.
   – Пруд? В песчаном карьере? – Ева постаралась не рассмеяться.
 
   Нильс немного удивился ее звонку, однако приглашение принял, пообещав, что обязательно вечером придет.
   – Ты меня снова испытываешь? – спросил он.
   – Что-то вроде этого, – ответила она, не погрешив в общем-то против истины.
   Ева слышала, как ее отец сожалел о том, что прожил жизнь один, и это заставило ее задуматься о собственной жизни.
   Ужин в саду прошел как нельзя лучше. Мерцали свечи, дети ползали по стульям, бегали в дом и обратно, щебеча и ссорясь. Ева оделась в духе «я вовсе не претендую на особую красоту» – открытый топ и легкомысленная цветастая юбка, ногти на ногах выкрашены ярко-розовым лаком, блестящие сандалии. Она приготовила лапшу с овощами, которая, казалось, нравилась всем. Кроме того, на столе стояла миска со взбитыми сливками и малиной, собранной детьми в саду.
   Они с Нильсом много смеялись и выпили столько охлажденного белого вина, что Ева почувствовала себя расслабившейся и счастливой.
   – Итак, маленьким пора под одеяло, – сказала она, когда дети вернулись после двадцатиминутного умывания, чистки зубов, поцелуев на ночь и мольбы остаться еще хоть ненадолго.
   В саду стало прохладно из-за поднявшегося ветерка, и Ева накинула на плечи кардиган.
   – Может, мы тоже пойдем в кровать? – спросила она с улыбкой, усаживаясь к Нильсу на колени, чтобы получить поцелуй, о котором мечтала весь вечер.
   – Так просто? – спросил Нильс, обнимая ее. – Я думал, придется выполнить целую программу обольщения… чтобы произвести на тебя нужное впечатление.
   – Нет, – ответила она. – Я очень этого хочу.
   Ева положила себе в рот малину и наклонилась за поцелуем, раздавив ягоду о его язык.
   Наслаждаясь поцелуем, пахнущим вином и малиной, Ева почувствовала, как его пальцы пробрались к ней под юбку. Она обняла его и позволила добраться до вожделенной цели. Потом откликнулась на призыв и поняла, что хочет этого прямо сейчас, здесь, сидя у него на коленях, под звуки радио, разговоры, звон посуды, доносящиеся из соседних домов.
   Она закрыла глаза и предалась наслаждению, ощущая напористые движения внутри себя.
   Позже Ева тихонько провела его в спальню, где они сняли друг с друга одежду, намереваясь опять заняться любовью, на сей раз как следует, медленно, наслаждаясь каждым моментом близости.
   И тут зазвонил телефон – громко, настойчиво, угрожая разбудить детей. Обнаженная Ева выскочила в гостиную, чтобы ответить.
   Черт! Как же она забыла выключить звук и включить автоответчик? Совсем разучилась заниматься сексом по всем правилам, предусмотрев каждую мелочь.
   – Алло?
   – Привет, Ева, это Джозеф. Как поживаешь?
   Джозеф? Джозеф! Очень своевременно! Какая жалость, что автоответчик оказался выключенным. Прямо рок какой-то.
   – Привет, – ответила она почти обычным голосом. – Я в порядке. Мы все в порядке.
   – Как твой отец?
   – Тоже хорошо. Поправляется.
   – Отлично. Послушай…
   Джозеф собирался перейти: к делу. На мгновение ей даже показалось, что, может быть, он хочет поговорить о той ночи. У нее засосало под ложечкой.
   – Ева, помнишь, мы говорили с тобой о том, что я могу забрать к себе на несколько дней Робби и Анну?
   – Да.
   – Ты не передумала? Если хочешь навестить отца или сестру в выходные дни… я могу побыть с ними у тебя дома. Для Робби, наверное, так будет лучше.
   В выходные?! На мгновение она представила себе, как едет по пустой дороге и из магнитофона не доносятся глупые песни из «Улицы Сезам».
   – Отличная идея. Только давай я перезвоню тебе завтра. У меня сейчас гость.
   – Да, конечно. И кто это?
   – Ну… ты не знаешь. С работы. Кое-кто с работы.
   – Понятно. – «Кое-кто с работы…» В одиннадцать часов вечера? – Жду твоего звонка.
   – Да, конечно… спасибо за заботу.
   Ева положила трубку, испытывая странные чувства. Почему они не говорили о той ночи? Не обсуждали, что тогда произошло? Или…
   Она не успела додумать, потому что в этот момент в гостиную вошла Анна.
   – Мама, почему ты голая?
   – Ну… А ты почему не спишь?
   – Мне приснился страшный сон.
   – Выпей стакан воды и ложись спать.
   – А почему ты голая? – опять спросила Анна.
   – Я подумала, что здесь моя пижама… но ее здесь не оказалось. – Глупость, конечно, однако ничего лучше ей придумать не удалось.