Страница:
Ей все труднее было вставать по утрам. В конце концов она превратилась в автомат, который готовил детям завтрак, одевал их в форму, провожал в школу… У нее не осталось даже маленьких радостей. Только сыновья как-то удерживали ее на плаву, но это была не жизнь, а существование.
Однажды утром Эвелин сидела на диване, глядя в окно, и увидела, что к дому подъехала блестящая красная машина. Открылась дверца, и оттуда вышла элегантно одетая дама. Эвелин понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать в ней свою младшую сестру Дженни.
Странно. Дженни никогда не приезжала без звонка. Это было на нее не похоже. С тех пор как Эвелин поселилась с детьми у отца, Дженни изредка заезжала к ним по выходным. Но утром в рабочий день? Без звонка?
– Привет! – Дженни поцеловала сестру в щеку. – Папа сказал, что ты в депрессии, он не знает, что делать. Я приехала, чтобы все уладить.
– Хочешь чаю? – спросила Эвелин.
– Нет, к черту чай, к черту нытье и все такое. Собирайся, мы уезжаем.
– Куда? Мне надо забирать мальчиков из школы…
– Нет, не надо. Их заберет папа. Я договорилась. Дети тоже знают, так что не беспокойся. Ясно?
– Хорошо.
– Я здесь не для того, чтобы указывать тебе, что делать, – продолжала Дженни. – Ты обязана что-то предпринять, ведь так жить нельзя.
– Ты права.
– У тебя есть идеи?
Эвелин показалось странным, что именно младшая сестра говорит ей об этом. Что Дженни все понимает и во всем разбирается. Впрочем, она ведь учится на юридическом факультете и хочет делать что-то полезное.
Дженни внимательно слушала, не фыркала, не смеялась, а потом, подумав несколько минут, сказала:
– Служба пробации, Линии. Что ты думаешь о службе пробации? Там, конечно, много денег не заработать, но что делать? Ты умеешь обращаться с детьми, так почему бы тебе не заняться малолетними преступниками?
Бесспорно, идея была хорошая. И, как все хорошие идеи, она тут же зажила своей собственной жизнью. Прежде чем Эвелин успела возразить, Дженни отвезла ее в офис службы социального обеспечения, где оформили еженедельное пособие на детей, пособие на учебу и безвозмездную ссуду. Потом они поехали в библиотеку, чтобы посмотреть справочники о курсах, купили Эвелин элегантный костюм в приличном магазине одежды и закончили день обедом с красным вином.
– Как давно вы с папой поняли, что я вышла замуж за дерьмо?
– Господи! – Дженни смотрела в свою тарелку, чувствуя неловкость. – Не спрашивай меня.
– Почему?
– Потому что я никогда не хотела, чтобы ты выходила за него замуж, но предпочитала об этом не говорить. Ты с ума по нему сходила. А мне в то время было всего семнадцать, если помнишь. Стала бы ты меня слушать?
– Наверное, нет. – Эвелин намотала на палец салфетку. – Но ты ожидала, что такое может случиться?
– Нет, конечно, нет! – воскликнула Дженни. – Я думала, что ты останешься на всю жизнь домохозяйкой в Суррее, скучной до ужаса… так и не понявшей, что хочешь для себя от жизни.
Эвелин внимательно слушала сестру.
– Я, наверное, единственная мать, – заговорила она громким голосом впервые за последнее время, – которая никогда не работала и ничего не умеет делать. Это ужасно, Дженни. Вот если бы я сдала экзамены и пошла в юридическую школу… Если бы я стала юристом, у меня было бы достаточно денег, чтобы купить дом для себя и своих детей. Тогда все было бы в порядке.
– Если бы ты сдала экзамены и поступила в юридическую школу, у тебя сейчас не было бы детей, – напомнила Дженни.
– Ну, по крайней мере есть хоть что-то, о чем я не жалею. – Эвелин взяла бокал и осушила его.
– Все будет хорошо, – сказала сестра. – Папа и я всегда тебе поможем. Обещаю, у тебя все будет хорошо.
Эвелин тоже очень на это надеялась.
– Ты сейчас лучше себя чувствуешь? – спросила сестра, когда они остановились около дома отца.
– Я себя гораздо лучше чувствую… Появилась надежда! Спасибо! – Эвелин посмотрела долгим взглядом на молодую женщину, сидевшую на сиденье водителя рядом с ней. Она слишком долго видела в Дженни только младшую сестру и не заметила, как та выросла в красивую, умную, энергичную женщину. – Я горжусь тобой.
– А я тобой, – ответила Дженни. – Ты прошла через ад. Но сейчас настало время начинать новую жизнь, а мы тебе поможем.
– Думаю, мне следует вернуться в Лондон, – сказала Эвелин; идея только что сформировалась у нее в голове.
– Что? С мальчиками? А как быть со школой? И потом грабительская аренда…
– Знаю, знаю… но мне так понравилось в Лондоне, когда я впервые туда приехала, еще до встречи с Деннисом. В общем, трудно объяснить.
Ей хотелось уехать из родного города, подальше от страха быть узнанной на каждом углу, в анонимность большого города.
– Там много работы для новоиспеченного должностного лица, осуществляющего надзор за условно осужденными, – объяснила она Дженни.
– Это так. Пошли. Нас ждет папа. Посмотрим, что скажет он.
– Да, а потом сделаем по-своему.
Они рассмеялись.
На следующий день пришла хорошая новость из комиссионного магазина. Большая часть прекрасных платьев была продана, и Каролла предлагала получить 1570 фунтов.
Полторы тысячи фунтов! Раньше такую сумму Эвелин могла потратить, скажем, на платье, стул, новые шторы; сейчас этот чудесный подарок поможет осуществить новые планы.
Через пару недель Эвелин записалась на курсы службы пробации в Лондоне и переехала с сыновьями в Хэкни, в дом ленточной застройки. Это была убогая квартирка с одной спальней на втором этаже на такой же убогой улице, пересекающей малоэтажный микрорайон, застроенный муниципальными домами. Зато сразу за дверью находилась автобусная остановка, а через две улицы размещалась церковная школа. Квартирный агент сказал, что школа хорошая.
Первая ночь в окружении ящиков, коробок и мебели выдалась трудной. Но у детей было прекрасное настроение: их очень интересовало, что же мама со всем этим будет делать.
Теперь, заселившись, Эвелин увидела, какими маленькими и бедными были комнаты с белыми стенами, и почувствовала запах сырости в кухне и ванной, где стены и потолок покрывала плесень.
Тем не менее ничто не мешало ей объяснять сыновьям, поглощающим рыбный суп на полу в гостиной:
– Да, понимаю, сейчас квартира выглядит не слишком хорошо, но мы ее очень красиво покрасим. Вы поможете мне выбрать цвет, а потом мы распакуем вещи, и увидите, как здесь станет замечательно.
И она сама верила. Теперь это была ее жизнь. Она больше никогда не позволит, чтобы ее топтал какой-нибудь Деннис, который предпочел бросить их и исчезнуть.
Они спали втроем на матраце, брошенном на пол, прислушиваясь к новым звукам по соседству: шуму моторов проезжающих мимо машин, громким голосам подвыпивших гуляк, возвращающихся домой после приятно проведенного вечера, мяуканью котов в недрах садика внизу. Уснула Эвелин только перед рассветом.
Через неделю квартира приобрела неожиданный, даже слегка безумный вид. Вполне возможно, что причиной стала бутылка вина, выпитая ночью для успокоения, а может быть, необходимость поставить крест на аристократическом образе жизни в Суррее, которому она следовала в течение шести лет, но нынешнее оформление получилось совершенно диким. С полного одобрения сыновей гостиная была выкрашена в насыщенный кроваво-красный цвет с бирюзовыми фрагментами, чтобы они сочетались с ковром, уже лежащим на полу. Комната мальчиков трансформировалась в красную машину, кухня приобрела цвет заката с черными пальмами на одной из стен, а спальня – цвет голубого неба с белыми облаками.
Это было замечательно, словно они жили в домике Уэнди. Эвелин больше не волновало, что могут подумать Деннис, его друзья, ее отец и кто бы то ни было еще. Она не собиралась жить по установленным стандартам, так же как по выходным суетиться в кухне, готовя экзотические супы, выпекая пироги и вырезая из фруктов сложные фигурки.
Эвелин Лей пыталась стать человеком, который оставляет дела незаконченными, стирает вместе цветное и белое белье, отчего оно окрашивается, смотрит телевизор во время завтрака (иногда), готовит овощное рагу и целый день проводит в парке с детьми. Кроме того, Эвелин намеревалась завести новых друзей.
Через две недели она стала ощущать себя… дома. Плечи расправились, и Эвелин почувствовала невероятное облегчение. Наконец она сама контролировала свой маленький мирок и собиралась вырастить детей так, как ей всегда хотелось, стать такой матерью, какой она всегда мечтала быть.
Однажды днем во время пикника в Гайд-парке под огромным зонтом – моросил дождь – мальчики громко хохотали над какой-то школьной шуткой, и Эвелин вдруг почувствовала необыкновенную легкость, причину которой сначала не смогла понять. Потом до нее дошло, что это, наверное, счастье. Просто она так давно не испытывала ничего подобного, что сразу даже не смогла распознать.
Наступил октябрь, и ей пора было отправляться в колледж. В самый первый день, когда Эвелин регистрировалась, она вдруг сказала служащему, что ее имя теперь не Эвелин Лей, а Ева Гардинер.
То, что она решила вернуть девичью фамилию, не сложно было понять, но почему Ева? Она уже давно по секрету от всех так себя называла, однако только сейчас, когда ей исполнилось двадцать шесть, позволила себе стать Евой. Дала возможность своему публичному облику стать немножко ближе к внутреннему, настоящему.
По пути в столовую с новыми однокурсниками Ева поняла, как сильно изменилась ее жизнь всего за шесть коротких месяцев. Она находилась в колледже среди других женщин, некоторые из которых были одного с ней возраста, но большинство – гораздо моложе, одетых в прекрасную одежду, по сравнению с которой ее кофточка с воротником поло, джинсы и куртка с капюшоном казались слишком консервативными. Они обсуждали фильмы, квартиры, арендную плату и своих парней. Прошлая жизнь Эвелин Лей с теннисом, бутиками, частными школами и зваными обедами канула в небытие, словно ее вовсе и не было. Первый день на курсах. Что бы сказала Делия и ее компания?
– Мне придется каждый день пропускать последние лекции, чтобы успеть забрать детей, – говорила одна женщина своей подруге.
– Мне тоже, – сказала Ева.
Они очень быстро нашли общий язык. Ее собеседница училась на акушерку и представилась Дженой; все называли ее Джен.
– Какого возраста твои дети? – спросила Ева.
– Терри пять лет, а Джону девять месяцев. Я с трудом вырываюсь из дома.
– У меня тоже двое. Денни шесть лет, а Тому около пяти. Мне нравятся мальчишки, – сказала с улыбкой Ева. – Повсюду разбросаны мячи, машинки, поезда…
– Да. Но они отнимают столько сил, – засмеялась Джен. – Откуда ты приехала?
У нее было усталое лицо, обрамленное непослушными темными волосами. На вид ровесница Евы, ну, может, чуть старше. Или она просто так выглядела из-за множества забот.
Ева рассказала ей, упоминая только общие детали, что жила в Суррее, но опять переехала в Лондон, когда ее браку «пришел конец».
– Значит, ты одинока? – сделала вывод Джен.
– Так сказать нельзя, ведь у меня есть дети.
– Это правда, – улыбнулась Джен. – Ты попала как раз туда, куда надо. Мне еще никогда не приходилось бывать в местах, где так сильно влияние секса. Оглянись. Кругом пары, флирт… Ты хорошо проведешь здесь время. Жаль, что у меня есть муж, вот что я скажу.
Ева засмеялась.
– Где ты сейчас живешь? – спросила Джен, и Ева назвала ей улицу.
Женщина улыбнулась.
– Совсем рядом с моим домом. Как-нибудь вытащу тебя показать местные достопримечательности.
Они одновременно уходили из колледжа и ехали в Хэкни, чтобы забрать детей из одной и той же школы, да еще и жили рядом, и имели по двое сыновей… Неудивительно, что Ева и Джен стали закадычными подругами.
За жутко крепким чаем в квартире Джен или в столовой колледжа они очень много разговаривали, все больше узнавая друг о друге.
Джен не всегда жила в Лондоне. В семнадцать лет она последовала за своим парнем из маленького городка на северо-западе. Ей приходилось много работать в магазине одежды, пока он весь день напролет играл на барабанах, изредка выступал в клубах, ночами пил и никогда не платил свою часть арендной платы за квартиру.
– Меня в те годы просто несло по течению, – призналась она.
Потом Джен стала переходить из магазина в магазин, переезжать из квартиры в квартиру, следуя за вереницей неудачливых дружков, пока не встретила Ставо, славянина, у которого по крайней мере были хотя бы какие-то цели, амбиции и причины вставать по утрам. Но его реакция на известие о беременности стала для Джен ударом. Она треснула возлюбленного первым попавшимся под руку тяжелым предметом – как выяснилось, напольными весами из ванной, – собрала свои вещи и ушла.
Терри она родила в полном одиночестве, не считая акушерки, которая держала ее за руку и покупала цветы в больничном магазине.
– Я назвала его в честь моего отца, а Джон получил имя своего деда.
Отец Джона, Райан, симпатичный ирландец, заботливо ухаживал за Джен и Терри, уже начинавшим ходить. Он забрал их к себе и опять научил ее улыбаться.
– Ты не можешь себе представить, Ева, как плохо жить на восемнадцатом этаже ужасного дома с ребенком, рассчитывая только на пособия, – пожаловалась Джен. Впрочем, жаловалась она редко: привыкла стоически бороться с трудностями и не любила вспоминать, как плохо и безрадостно когда-то жила. – Райан стал моей наградой за дерьмовую жизнь. Не знаю, как ему удалось уговорить меня на второго ребенка… Он пообещал, что будет усердно работать, не важно кем. – Заговорщическим шепотом, чтобы не услышали дети, Джен добавила: – Мы даже говорили о том, чтобы пожениться… может быть, когда окончу курсы и получу работу… То есть когда соберем достаточно денег для нормальной вечеринки.
Джен призналась, что никогда не забудет акушерку, помогавшую ей во время родов.
– Эта женщина покупала для меня, совершенно посторонней, цветы!.. И я решила, что тоже хочу овладеть этой профессией, помогать женщинам в трудное для них время, когда они находятся между жизнью и смертью.
Поскольку у них сложились такие близкие отношения, Ева позволила себе поделиться какими-то фрагментами из собственной жизни. Со временем «шикарная» жизнь Эвелин Лей стала шуткой для них обеих.
– О, дорогая, это, конечно, вещь от Ральфа Лорена, – закатывала Ева глаза при виде нового кошелька, купленного Джен в палатке на городском рынке.
– Даже не знаю… Он, наверное, из замши? – Так они шутили, говоря о всякой чепухе – тряпках для пыли, детских трусиках, нагрудниках, мешках для мусора.
Вечернее платье от Донны Каран, шелковые шторы, машина с кожаными сиденьями – все это относилось к миру, о котором Джен обожала слушать. Еве же воспоминания перестали приносить боль. Сейчас все это выглядело сном, поэтому она могла шутить над ничтожностью той жизни. Подруги смеялись до слез, словно более нелепого мира и представить себе нельзя.
Вместе с новым именем у Евы Гардинер появилась новая жизнь, которая, конечно, вертелась вокруг детей, но теперь у нее был колледж, друзья, вечеринки, воскресный рынок, магазины, торгующие подержанными вещами, библиотека, музеи, магазины «Сделай сам», готовка вегетарианских блюд…
В жизни изменилось буквально все, и в конце первого семестра Эвелин Лей уже вряд ли смогла бы узнать себя в Еве Гардинер. По ее мнению, она стала гораздо лучше. Все свободное время Ева проводила с детьми и вспомнила все, что любила в детстве. Она научила их вязать, а иногда они целыми вечерами рисовали самые разные картинки и даже рождественские открытки. Ева сразу решила, что посылать поздравления в Суррей не будет. Ни один из старых друзей не побеспокоился о том, чтобы с ней связаться.
Что касается Денниса, то у Евы осталась на него глухая злость, но не из-за себя, а из-за мальчиков. Она отодвинула эти мысли глубоко в подсознание. Откровенно говоря, ее даже удивляло, насколько мало она его вспоминала. Исчезнувший Деннис стал неким смутным силуэтом, порой беспокоящим ее бессонными ночами, и не более того.
Глава 16
Однажды утром Эвелин сидела на диване, глядя в окно, и увидела, что к дому подъехала блестящая красная машина. Открылась дверца, и оттуда вышла элегантно одетая дама. Эвелин понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать в ней свою младшую сестру Дженни.
Странно. Дженни никогда не приезжала без звонка. Это было на нее не похоже. С тех пор как Эвелин поселилась с детьми у отца, Дженни изредка заезжала к ним по выходным. Но утром в рабочий день? Без звонка?
– Привет! – Дженни поцеловала сестру в щеку. – Папа сказал, что ты в депрессии, он не знает, что делать. Я приехала, чтобы все уладить.
– Хочешь чаю? – спросила Эвелин.
– Нет, к черту чай, к черту нытье и все такое. Собирайся, мы уезжаем.
– Куда? Мне надо забирать мальчиков из школы…
– Нет, не надо. Их заберет папа. Я договорилась. Дети тоже знают, так что не беспокойся. Ясно?
– Хорошо.
– Я здесь не для того, чтобы указывать тебе, что делать, – продолжала Дженни. – Ты обязана что-то предпринять, ведь так жить нельзя.
– Ты права.
– У тебя есть идеи?
Эвелин показалось странным, что именно младшая сестра говорит ей об этом. Что Дженни все понимает и во всем разбирается. Впрочем, она ведь учится на юридическом факультете и хочет делать что-то полезное.
Дженни внимательно слушала, не фыркала, не смеялась, а потом, подумав несколько минут, сказала:
– Служба пробации, Линии. Что ты думаешь о службе пробации? Там, конечно, много денег не заработать, но что делать? Ты умеешь обращаться с детьми, так почему бы тебе не заняться малолетними преступниками?
Бесспорно, идея была хорошая. И, как все хорошие идеи, она тут же зажила своей собственной жизнью. Прежде чем Эвелин успела возразить, Дженни отвезла ее в офис службы социального обеспечения, где оформили еженедельное пособие на детей, пособие на учебу и безвозмездную ссуду. Потом они поехали в библиотеку, чтобы посмотреть справочники о курсах, купили Эвелин элегантный костюм в приличном магазине одежды и закончили день обедом с красным вином.
– Как давно вы с папой поняли, что я вышла замуж за дерьмо?
– Господи! – Дженни смотрела в свою тарелку, чувствуя неловкость. – Не спрашивай меня.
– Почему?
– Потому что я никогда не хотела, чтобы ты выходила за него замуж, но предпочитала об этом не говорить. Ты с ума по нему сходила. А мне в то время было всего семнадцать, если помнишь. Стала бы ты меня слушать?
– Наверное, нет. – Эвелин намотала на палец салфетку. – Но ты ожидала, что такое может случиться?
– Нет, конечно, нет! – воскликнула Дженни. – Я думала, что ты останешься на всю жизнь домохозяйкой в Суррее, скучной до ужаса… так и не понявшей, что хочешь для себя от жизни.
Эвелин внимательно слушала сестру.
– Я, наверное, единственная мать, – заговорила она громким голосом впервые за последнее время, – которая никогда не работала и ничего не умеет делать. Это ужасно, Дженни. Вот если бы я сдала экзамены и пошла в юридическую школу… Если бы я стала юристом, у меня было бы достаточно денег, чтобы купить дом для себя и своих детей. Тогда все было бы в порядке.
– Если бы ты сдала экзамены и поступила в юридическую школу, у тебя сейчас не было бы детей, – напомнила Дженни.
– Ну, по крайней мере есть хоть что-то, о чем я не жалею. – Эвелин взяла бокал и осушила его.
– Все будет хорошо, – сказала сестра. – Папа и я всегда тебе поможем. Обещаю, у тебя все будет хорошо.
Эвелин тоже очень на это надеялась.
– Ты сейчас лучше себя чувствуешь? – спросила сестра, когда они остановились около дома отца.
– Я себя гораздо лучше чувствую… Появилась надежда! Спасибо! – Эвелин посмотрела долгим взглядом на молодую женщину, сидевшую на сиденье водителя рядом с ней. Она слишком долго видела в Дженни только младшую сестру и не заметила, как та выросла в красивую, умную, энергичную женщину. – Я горжусь тобой.
– А я тобой, – ответила Дженни. – Ты прошла через ад. Но сейчас настало время начинать новую жизнь, а мы тебе поможем.
– Думаю, мне следует вернуться в Лондон, – сказала Эвелин; идея только что сформировалась у нее в голове.
– Что? С мальчиками? А как быть со школой? И потом грабительская аренда…
– Знаю, знаю… но мне так понравилось в Лондоне, когда я впервые туда приехала, еще до встречи с Деннисом. В общем, трудно объяснить.
Ей хотелось уехать из родного города, подальше от страха быть узнанной на каждом углу, в анонимность большого города.
– Там много работы для новоиспеченного должностного лица, осуществляющего надзор за условно осужденными, – объяснила она Дженни.
– Это так. Пошли. Нас ждет папа. Посмотрим, что скажет он.
– Да, а потом сделаем по-своему.
Они рассмеялись.
На следующий день пришла хорошая новость из комиссионного магазина. Большая часть прекрасных платьев была продана, и Каролла предлагала получить 1570 фунтов.
Полторы тысячи фунтов! Раньше такую сумму Эвелин могла потратить, скажем, на платье, стул, новые шторы; сейчас этот чудесный подарок поможет осуществить новые планы.
Через пару недель Эвелин записалась на курсы службы пробации в Лондоне и переехала с сыновьями в Хэкни, в дом ленточной застройки. Это была убогая квартирка с одной спальней на втором этаже на такой же убогой улице, пересекающей малоэтажный микрорайон, застроенный муниципальными домами. Зато сразу за дверью находилась автобусная остановка, а через две улицы размещалась церковная школа. Квартирный агент сказал, что школа хорошая.
Первая ночь в окружении ящиков, коробок и мебели выдалась трудной. Но у детей было прекрасное настроение: их очень интересовало, что же мама со всем этим будет делать.
Теперь, заселившись, Эвелин увидела, какими маленькими и бедными были комнаты с белыми стенами, и почувствовала запах сырости в кухне и ванной, где стены и потолок покрывала плесень.
Тем не менее ничто не мешало ей объяснять сыновьям, поглощающим рыбный суп на полу в гостиной:
– Да, понимаю, сейчас квартира выглядит не слишком хорошо, но мы ее очень красиво покрасим. Вы поможете мне выбрать цвет, а потом мы распакуем вещи, и увидите, как здесь станет замечательно.
И она сама верила. Теперь это была ее жизнь. Она больше никогда не позволит, чтобы ее топтал какой-нибудь Деннис, который предпочел бросить их и исчезнуть.
Они спали втроем на матраце, брошенном на пол, прислушиваясь к новым звукам по соседству: шуму моторов проезжающих мимо машин, громким голосам подвыпивших гуляк, возвращающихся домой после приятно проведенного вечера, мяуканью котов в недрах садика внизу. Уснула Эвелин только перед рассветом.
Через неделю квартира приобрела неожиданный, даже слегка безумный вид. Вполне возможно, что причиной стала бутылка вина, выпитая ночью для успокоения, а может быть, необходимость поставить крест на аристократическом образе жизни в Суррее, которому она следовала в течение шести лет, но нынешнее оформление получилось совершенно диким. С полного одобрения сыновей гостиная была выкрашена в насыщенный кроваво-красный цвет с бирюзовыми фрагментами, чтобы они сочетались с ковром, уже лежащим на полу. Комната мальчиков трансформировалась в красную машину, кухня приобрела цвет заката с черными пальмами на одной из стен, а спальня – цвет голубого неба с белыми облаками.
Это было замечательно, словно они жили в домике Уэнди. Эвелин больше не волновало, что могут подумать Деннис, его друзья, ее отец и кто бы то ни было еще. Она не собиралась жить по установленным стандартам, так же как по выходным суетиться в кухне, готовя экзотические супы, выпекая пироги и вырезая из фруктов сложные фигурки.
Эвелин Лей пыталась стать человеком, который оставляет дела незаконченными, стирает вместе цветное и белое белье, отчего оно окрашивается, смотрит телевизор во время завтрака (иногда), готовит овощное рагу и целый день проводит в парке с детьми. Кроме того, Эвелин намеревалась завести новых друзей.
Через две недели она стала ощущать себя… дома. Плечи расправились, и Эвелин почувствовала невероятное облегчение. Наконец она сама контролировала свой маленький мирок и собиралась вырастить детей так, как ей всегда хотелось, стать такой матерью, какой она всегда мечтала быть.
Однажды днем во время пикника в Гайд-парке под огромным зонтом – моросил дождь – мальчики громко хохотали над какой-то школьной шуткой, и Эвелин вдруг почувствовала необыкновенную легкость, причину которой сначала не смогла понять. Потом до нее дошло, что это, наверное, счастье. Просто она так давно не испытывала ничего подобного, что сразу даже не смогла распознать.
Наступил октябрь, и ей пора было отправляться в колледж. В самый первый день, когда Эвелин регистрировалась, она вдруг сказала служащему, что ее имя теперь не Эвелин Лей, а Ева Гардинер.
То, что она решила вернуть девичью фамилию, не сложно было понять, но почему Ева? Она уже давно по секрету от всех так себя называла, однако только сейчас, когда ей исполнилось двадцать шесть, позволила себе стать Евой. Дала возможность своему публичному облику стать немножко ближе к внутреннему, настоящему.
По пути в столовую с новыми однокурсниками Ева поняла, как сильно изменилась ее жизнь всего за шесть коротких месяцев. Она находилась в колледже среди других женщин, некоторые из которых были одного с ней возраста, но большинство – гораздо моложе, одетых в прекрасную одежду, по сравнению с которой ее кофточка с воротником поло, джинсы и куртка с капюшоном казались слишком консервативными. Они обсуждали фильмы, квартиры, арендную плату и своих парней. Прошлая жизнь Эвелин Лей с теннисом, бутиками, частными школами и зваными обедами канула в небытие, словно ее вовсе и не было. Первый день на курсах. Что бы сказала Делия и ее компания?
– Мне придется каждый день пропускать последние лекции, чтобы успеть забрать детей, – говорила одна женщина своей подруге.
– Мне тоже, – сказала Ева.
Они очень быстро нашли общий язык. Ее собеседница училась на акушерку и представилась Дженой; все называли ее Джен.
– Какого возраста твои дети? – спросила Ева.
– Терри пять лет, а Джону девять месяцев. Я с трудом вырываюсь из дома.
– У меня тоже двое. Денни шесть лет, а Тому около пяти. Мне нравятся мальчишки, – сказала с улыбкой Ева. – Повсюду разбросаны мячи, машинки, поезда…
– Да. Но они отнимают столько сил, – засмеялась Джен. – Откуда ты приехала?
У нее было усталое лицо, обрамленное непослушными темными волосами. На вид ровесница Евы, ну, может, чуть старше. Или она просто так выглядела из-за множества забот.
Ева рассказала ей, упоминая только общие детали, что жила в Суррее, но опять переехала в Лондон, когда ее браку «пришел конец».
– Значит, ты одинока? – сделала вывод Джен.
– Так сказать нельзя, ведь у меня есть дети.
– Это правда, – улыбнулась Джен. – Ты попала как раз туда, куда надо. Мне еще никогда не приходилось бывать в местах, где так сильно влияние секса. Оглянись. Кругом пары, флирт… Ты хорошо проведешь здесь время. Жаль, что у меня есть муж, вот что я скажу.
Ева засмеялась.
– Где ты сейчас живешь? – спросила Джен, и Ева назвала ей улицу.
Женщина улыбнулась.
– Совсем рядом с моим домом. Как-нибудь вытащу тебя показать местные достопримечательности.
Они одновременно уходили из колледжа и ехали в Хэкни, чтобы забрать детей из одной и той же школы, да еще и жили рядом, и имели по двое сыновей… Неудивительно, что Ева и Джен стали закадычными подругами.
За жутко крепким чаем в квартире Джен или в столовой колледжа они очень много разговаривали, все больше узнавая друг о друге.
Джен не всегда жила в Лондоне. В семнадцать лет она последовала за своим парнем из маленького городка на северо-западе. Ей приходилось много работать в магазине одежды, пока он весь день напролет играл на барабанах, изредка выступал в клубах, ночами пил и никогда не платил свою часть арендной платы за квартиру.
– Меня в те годы просто несло по течению, – призналась она.
Потом Джен стала переходить из магазина в магазин, переезжать из квартиры в квартиру, следуя за вереницей неудачливых дружков, пока не встретила Ставо, славянина, у которого по крайней мере были хотя бы какие-то цели, амбиции и причины вставать по утрам. Но его реакция на известие о беременности стала для Джен ударом. Она треснула возлюбленного первым попавшимся под руку тяжелым предметом – как выяснилось, напольными весами из ванной, – собрала свои вещи и ушла.
Терри она родила в полном одиночестве, не считая акушерки, которая держала ее за руку и покупала цветы в больничном магазине.
– Я назвала его в честь моего отца, а Джон получил имя своего деда.
Отец Джона, Райан, симпатичный ирландец, заботливо ухаживал за Джен и Терри, уже начинавшим ходить. Он забрал их к себе и опять научил ее улыбаться.
– Ты не можешь себе представить, Ева, как плохо жить на восемнадцатом этаже ужасного дома с ребенком, рассчитывая только на пособия, – пожаловалась Джен. Впрочем, жаловалась она редко: привыкла стоически бороться с трудностями и не любила вспоминать, как плохо и безрадостно когда-то жила. – Райан стал моей наградой за дерьмовую жизнь. Не знаю, как ему удалось уговорить меня на второго ребенка… Он пообещал, что будет усердно работать, не важно кем. – Заговорщическим шепотом, чтобы не услышали дети, Джен добавила: – Мы даже говорили о том, чтобы пожениться… может быть, когда окончу курсы и получу работу… То есть когда соберем достаточно денег для нормальной вечеринки.
Джен призналась, что никогда не забудет акушерку, помогавшую ей во время родов.
– Эта женщина покупала для меня, совершенно посторонней, цветы!.. И я решила, что тоже хочу овладеть этой профессией, помогать женщинам в трудное для них время, когда они находятся между жизнью и смертью.
Поскольку у них сложились такие близкие отношения, Ева позволила себе поделиться какими-то фрагментами из собственной жизни. Со временем «шикарная» жизнь Эвелин Лей стала шуткой для них обеих.
– О, дорогая, это, конечно, вещь от Ральфа Лорена, – закатывала Ева глаза при виде нового кошелька, купленного Джен в палатке на городском рынке.
– Даже не знаю… Он, наверное, из замши? – Так они шутили, говоря о всякой чепухе – тряпках для пыли, детских трусиках, нагрудниках, мешках для мусора.
Вечернее платье от Донны Каран, шелковые шторы, машина с кожаными сиденьями – все это относилось к миру, о котором Джен обожала слушать. Еве же воспоминания перестали приносить боль. Сейчас все это выглядело сном, поэтому она могла шутить над ничтожностью той жизни. Подруги смеялись до слез, словно более нелепого мира и представить себе нельзя.
Вместе с новым именем у Евы Гардинер появилась новая жизнь, которая, конечно, вертелась вокруг детей, но теперь у нее был колледж, друзья, вечеринки, воскресный рынок, магазины, торгующие подержанными вещами, библиотека, музеи, магазины «Сделай сам», готовка вегетарианских блюд…
В жизни изменилось буквально все, и в конце первого семестра Эвелин Лей уже вряд ли смогла бы узнать себя в Еве Гардинер. По ее мнению, она стала гораздо лучше. Все свободное время Ева проводила с детьми и вспомнила все, что любила в детстве. Она научила их вязать, а иногда они целыми вечерами рисовали самые разные картинки и даже рождественские открытки. Ева сразу решила, что посылать поздравления в Суррей не будет. Ни один из старых друзей не побеспокоился о том, чтобы с ней связаться.
Что касается Денниса, то у Евы осталась на него глухая злость, но не из-за себя, а из-за мальчиков. Она отодвинула эти мысли глубоко в подсознание. Откровенно говоря, ее даже удивляло, насколько мало она его вспоминала. Исчезнувший Деннис стал неким смутным силуэтом, порой беспокоящим ее бессонными ночами, и не более того.
Глава 16
– Господи, ты так классно выглядишь! – воскликнула Дженни, в первый раз вскарабкавшись по узкой лестнице в квартиру Евы.
Хотя улица, где находился дом, произвела на нее не слишком приятное впечатление, она сразу почувствовала облегчение, увидев, как замечательно выглядит старшая сестра. Словно с ее плеч свалился огромный груз.
– Приготовься увидеть оформление, – с улыбкой предупредила Ева сестру. – Меня занесло.
– Боже мой! Наверное, тебе нужно было немного взбодриться. – Дженни заглянула в огненно-красные гостиную и кухню, потом сунула голову в спальню и даже в ванную и вынесла вердикт: – Очень… уютно. Где мальчики?
– За ними присматривает подруга. Мне хотелось хоть пару часов побыть с тобой наедине, – ответила Ева, обратив внимание на элегантное пальто, отороченное шелком, дорогую кожаную сумочку, и подумала, как они не к месту в ее веселой дешевой квартире.
– Где ты спишь? – спросила Дженни.
– Диван раскладывается. Сегодня ты ляжешь спать на кровать в спальне мальчиков, а я буду спать с Томом.
– Отлично.
– Ну и что у тебя за важная новость? – спросила Ева, внимательно посмотрев на сестру. – Ради чего ты решила приехать и провести здесь выходные?
– Во-первых, мне хотелось вас увидеть и убедиться, что все в порядке. Я очень беспокоилась…
Нетрудно было догадаться, что еще произошло в жизни Дженни. У нее горели щеки, сияли глаза, а с лица не сходила улыбка.
– Дэвид сделал мне предложение! – Она взвизгнула и обняла Еву.
– Поздравляю! Я действительно очень рада за тебя! Дэвид – отличный человек. Он никогда не поступил бы так, как Деннис, – добавила она, не удержавшись.
– Тебе, должно быть… тяжело это слышать. Я помолвлена, а ты… – Дженни колебалась, пытаясь подыскать нужное слово. – А вы живете врозь.
– Нет, ты ошибаешься, Дженни, – возразила Ева, направляясь в кухню за бокалами, чтобы разлить шампанское, которое принесла сестра. – Я буду самым счастливым гостем на твоей свадьбе. Честно. У нас все очень хорошо.
И Дженни видела, что Ева говорит правду. Сестра выглядела гораздо менее ухоженной, но более раскованной и счастливой, чем все последние годы. И что самое странное – более молодой. Ей пришлось пережить крупные неприятности, но вышла она из них очень привлекательной. Жена Денниса, прекрасно одетая, с уложенными волосами, всегда выглядела на тридцать.
– Похоже, студенческое общество пошло тебе на пользу, – заметила Дженни, когда они уселись на диван с шампанским.
– М-м… замечательно! – воскликнула Ева, сделав большой глоток. – Я уже и забыла, когда последний раз пила шампанское.
– Ну и пей на здоровье. Здесь еще много, – успокоила ее Дженни.
– Ладно, а теперь я хочу в подробностях услышать, как он тебе сделал предложение. Ничего не упускай.
Дженни усмехнулась.
– Это был очень романтичный момент. Дэвид повернулся ко мне в кровати и сказал: «Я сейчас подумал, что мне хотелось бы жениться на ком-то вроде тебя». А я ответила: «Вроде меня? А почему не на мне? Ты не хочешь на мне жениться?» И он сказал: «Ну… да». Ну да, – повторила она. – Тебе не кажется, что прекраснее предложения не услышишь? Я расплакалась.
– О нет.
– Не жалей меня, – добавила Дженни, подливая шампанское в бокалы. – Теперь он чувствует себя очень виноватым. Недавно подарил рубин величиной с мячик для гольфа, а на Рождество везет меня в Венецию. Если ты захочешь, чтобы на праздник мы вместе поехали к отцу…
– Не выдумывай, езжай в Венецию, – ответила Ева, пытаясь справиться с головокружением от шампанского. – Лучше займись с Дэвидом любовью в рождественское утро.
Обе сестры нашли это очень забавным и рассмеялись.
– Я уже решила, что мы останемся здесь, в нашем маленьком уютном доме, – сказала Ева. – Отец может приехать к нам в день вручения рождественских подарков.
Когда большая часть бутылки была выпита, Дженни стала допытываться, действительно ли у Евы все хорошо. Не нуждаются ли они в чем-либо? Не нужно ли ей одолжить денег?
– У нас действительно все хорошо, даю тебе слово, – уверила ее Ева. – Понимаю, тебе трудно в это поверить, но мы очень счастливы. Мне нравится такая жизнь, – призналась она. – Честно. Все изменилось, и меня это устраивает. Я получила основательную встряску, у меня значительно урезались доходы. Пришлось многое пересмотреть, о многом подумать. – Ева поставила бокал, скрестила ноги и посмотрела на сестру, не отводившую от нее серых спокойных глаз. – Я столько потеряла: ребенка, дом, образ жизни, все, что меня окружало и что я любила, Денниса…
Денниса она поставила на последнее место, с облегчением заметила Дженни.
– Все, что мне нужно теперь, это мир, покой и самое необходимое для существования. Мне трудно объяснить, но сейчас я не хочу ничего больше того, в чем у нас действительно есть потребность. Наверное, из соображений безопасности. Я не допущу, чтобы кому-нибудь из нас снова причинили боль.
Дженни показалось, что она поняла сестру, однако на всякий случай спросила:
– Разве ты не грустишь по прошлому? Ведь ты не можешь прийти в свой дом, съесть на праздник те деликатесы, к которым привыкла?
– Какие? – поинтересовалась Ева.
– Марципан, шоколад, дорогое вино, джин с тоником, мясное филе…
Ева засмеялась:
– Нет, мне не хватает только духов и крема для лица, которым я привыкла пользоваться.
– Я подарю тебе на Рождество, – пообещала Дженни.
– Нет-нет, совершенно ни к чему. Смешно, но я до сих пор покупаю только дорогие сорта шоколада или стирального порошка. И еще я ненавижу дешевые туфли, поэтому ношу вот это. – Она указала на свои кроссовки. – Мне кажется, я всю жизнь была испорченным ребенком, а теперь вернулась к реальности. И мальчики тоже. Для нас всех это гораздо лучше.
Дженни подумала о цене кольца к помолвке, которое Дэвид уже выбрал, и почувствовала себя виноватой.
– Что бы ты хотела на Рождество? – спросила она Еву.
– Новые волосы! – пошутила Ева, дотронувшись до давно не стриженных и не крашенных волос.
– Хорошо, постараюсь помочь, – сказала Дженни. – Серьезно.
Исследовав свой скудный бюджет, поскольку приближалось Рождество, она пришла в отчаяние: как сделать, чтобы праздник не стал для ее детей разочарованием?
Год назад Рождество праздновали с невероятным размахом. Деннис превзошел себя, купив мальчикам электрические машины, в которых они могли кататься, катера с дистанционным управлением, город из конструктора «Лего», футбольные бутсы и еще много разных приятных мелочей. Даже тогда, во времена изобилия, Ева подумала, что он портит детей. Она же открыла маленькую коробочку, завернутую в золотую фольгу, и обнаружила там украшенные бриллиантами часы от Картье.
Да, сейчас жизнь другая. Ева не удержалась и посмотрела на черные пластиковые часы за шесть фунтов на своем запястье. Она даже считала их довольно экстравагантными.
Но что ей делать в этом году? Особенно жаль Тома, ведь он до сих пор верит в Сайта-Клауса. Как ему объяснить, почему у Санты вдруг резко оскудел бюджет?
Ева очень экономила, чтобы купить детям хоть небольшие подарки. Это означало бесконечные вариации на тему фасоли и чечевицы на ужин и каши на завтрак; не тратилось ни одного лишнего цента. И все-таки она решила выделить немного денег из подарка Дженни на рождественскую прическу. Ева не посещала парикмахерскую с тех пор, как Деннис обанкротился, и ее волосы выглядели ужасно. Темные корни доросли уже до уровня ушей, а покрашенные и подстриженные в дорогой парикмахерской Суррея концы посеклись и потеряли форму.
Она планировала подстричь их выше плеч и вернуться к своему естественному цвету, потому что больше не могла себе позволить краситься.
Ева записалась в салон, находившийся довольно далеко от дома, потому что там было дешевле, но для Хэкни интерьер парикмахерской выглядел на удивление стильным.
Как только Ева пришла, ее проводили к креслу, где она познакомилась с Гарри – солидным черноволосым итальянцем из Ист-Энда.
Он взмахнул расческой, провел ею по волосам и с непроницаемым выражением на лице вынес заключение:
– Волосы густые, но в ужасном состоянии. – А потом добавил: – Итак, дорогая, что мы будем с ними делать? Ведь приближается Рождество, когда каждая женщина должна поражать великолепием.
Ей пришлось объяснить, что она хочет обыкновенную короткую стрижку, а Гарри печально покачал головой:
– О нет, я думаю, вам надо вернуть белокурый цвет.
Ева объяснила ему, что не может позволить себе окраску волос, потому что собирает деньги на рождественские подарки для детей. Перед ней стоит большая проблема: как сделать так, чтобы сыновья не разочаровались в празднике, потому что их отец… исчез, и у нее нет денег, чтобы делать им такие прекрасные подарки, как раньше.
Она сидела в кресле и плакала, а Гарри, всю жизнь утешавший опечаленных женщин, дал ей салфетку, чашку чаю и сказал:
– Подождите, дорогая моя. Скоро Рождество, позвольте Гарри привести в порядок ваши волосы. После этого вы обязательно почувствуете себя лучше, и жизнь покажется не такой уж плохой. Обещаю вам.
Он быстро сделал ей модную стрижку и попросил прийти вечером в четверг. Ему надо будет показать ученикам, как правильно окрашивать волосы, и она сможет бесплатно получить прекрасный цвет волос.
Хотя улица, где находился дом, произвела на нее не слишком приятное впечатление, она сразу почувствовала облегчение, увидев, как замечательно выглядит старшая сестра. Словно с ее плеч свалился огромный груз.
– Приготовься увидеть оформление, – с улыбкой предупредила Ева сестру. – Меня занесло.
– Боже мой! Наверное, тебе нужно было немного взбодриться. – Дженни заглянула в огненно-красные гостиную и кухню, потом сунула голову в спальню и даже в ванную и вынесла вердикт: – Очень… уютно. Где мальчики?
– За ними присматривает подруга. Мне хотелось хоть пару часов побыть с тобой наедине, – ответила Ева, обратив внимание на элегантное пальто, отороченное шелком, дорогую кожаную сумочку, и подумала, как они не к месту в ее веселой дешевой квартире.
– Где ты спишь? – спросила Дженни.
– Диван раскладывается. Сегодня ты ляжешь спать на кровать в спальне мальчиков, а я буду спать с Томом.
– Отлично.
– Ну и что у тебя за важная новость? – спросила Ева, внимательно посмотрев на сестру. – Ради чего ты решила приехать и провести здесь выходные?
– Во-первых, мне хотелось вас увидеть и убедиться, что все в порядке. Я очень беспокоилась…
Нетрудно было догадаться, что еще произошло в жизни Дженни. У нее горели щеки, сияли глаза, а с лица не сходила улыбка.
– Дэвид сделал мне предложение! – Она взвизгнула и обняла Еву.
– Поздравляю! Я действительно очень рада за тебя! Дэвид – отличный человек. Он никогда не поступил бы так, как Деннис, – добавила она, не удержавшись.
– Тебе, должно быть… тяжело это слышать. Я помолвлена, а ты… – Дженни колебалась, пытаясь подыскать нужное слово. – А вы живете врозь.
– Нет, ты ошибаешься, Дженни, – возразила Ева, направляясь в кухню за бокалами, чтобы разлить шампанское, которое принесла сестра. – Я буду самым счастливым гостем на твоей свадьбе. Честно. У нас все очень хорошо.
И Дженни видела, что Ева говорит правду. Сестра выглядела гораздо менее ухоженной, но более раскованной и счастливой, чем все последние годы. И что самое странное – более молодой. Ей пришлось пережить крупные неприятности, но вышла она из них очень привлекательной. Жена Денниса, прекрасно одетая, с уложенными волосами, всегда выглядела на тридцать.
– Похоже, студенческое общество пошло тебе на пользу, – заметила Дженни, когда они уселись на диван с шампанским.
– М-м… замечательно! – воскликнула Ева, сделав большой глоток. – Я уже и забыла, когда последний раз пила шампанское.
– Ну и пей на здоровье. Здесь еще много, – успокоила ее Дженни.
– Ладно, а теперь я хочу в подробностях услышать, как он тебе сделал предложение. Ничего не упускай.
Дженни усмехнулась.
– Это был очень романтичный момент. Дэвид повернулся ко мне в кровати и сказал: «Я сейчас подумал, что мне хотелось бы жениться на ком-то вроде тебя». А я ответила: «Вроде меня? А почему не на мне? Ты не хочешь на мне жениться?» И он сказал: «Ну… да». Ну да, – повторила она. – Тебе не кажется, что прекраснее предложения не услышишь? Я расплакалась.
– О нет.
– Не жалей меня, – добавила Дженни, подливая шампанское в бокалы. – Теперь он чувствует себя очень виноватым. Недавно подарил рубин величиной с мячик для гольфа, а на Рождество везет меня в Венецию. Если ты захочешь, чтобы на праздник мы вместе поехали к отцу…
– Не выдумывай, езжай в Венецию, – ответила Ева, пытаясь справиться с головокружением от шампанского. – Лучше займись с Дэвидом любовью в рождественское утро.
Обе сестры нашли это очень забавным и рассмеялись.
– Я уже решила, что мы останемся здесь, в нашем маленьком уютном доме, – сказала Ева. – Отец может приехать к нам в день вручения рождественских подарков.
Когда большая часть бутылки была выпита, Дженни стала допытываться, действительно ли у Евы все хорошо. Не нуждаются ли они в чем-либо? Не нужно ли ей одолжить денег?
– У нас действительно все хорошо, даю тебе слово, – уверила ее Ева. – Понимаю, тебе трудно в это поверить, но мы очень счастливы. Мне нравится такая жизнь, – призналась она. – Честно. Все изменилось, и меня это устраивает. Я получила основательную встряску, у меня значительно урезались доходы. Пришлось многое пересмотреть, о многом подумать. – Ева поставила бокал, скрестила ноги и посмотрела на сестру, не отводившую от нее серых спокойных глаз. – Я столько потеряла: ребенка, дом, образ жизни, все, что меня окружало и что я любила, Денниса…
Денниса она поставила на последнее место, с облегчением заметила Дженни.
– Все, что мне нужно теперь, это мир, покой и самое необходимое для существования. Мне трудно объяснить, но сейчас я не хочу ничего больше того, в чем у нас действительно есть потребность. Наверное, из соображений безопасности. Я не допущу, чтобы кому-нибудь из нас снова причинили боль.
Дженни показалось, что она поняла сестру, однако на всякий случай спросила:
– Разве ты не грустишь по прошлому? Ведь ты не можешь прийти в свой дом, съесть на праздник те деликатесы, к которым привыкла?
– Какие? – поинтересовалась Ева.
– Марципан, шоколад, дорогое вино, джин с тоником, мясное филе…
Ева засмеялась:
– Нет, мне не хватает только духов и крема для лица, которым я привыкла пользоваться.
– Я подарю тебе на Рождество, – пообещала Дженни.
– Нет-нет, совершенно ни к чему. Смешно, но я до сих пор покупаю только дорогие сорта шоколада или стирального порошка. И еще я ненавижу дешевые туфли, поэтому ношу вот это. – Она указала на свои кроссовки. – Мне кажется, я всю жизнь была испорченным ребенком, а теперь вернулась к реальности. И мальчики тоже. Для нас всех это гораздо лучше.
Дженни подумала о цене кольца к помолвке, которое Дэвид уже выбрал, и почувствовала себя виноватой.
– Что бы ты хотела на Рождество? – спросила она Еву.
– Новые волосы! – пошутила Ева, дотронувшись до давно не стриженных и не крашенных волос.
– Хорошо, постараюсь помочь, – сказала Дженни. – Серьезно.
* * *
Так Ева познакомилась с Гарри.Исследовав свой скудный бюджет, поскольку приближалось Рождество, она пришла в отчаяние: как сделать, чтобы праздник не стал для ее детей разочарованием?
Год назад Рождество праздновали с невероятным размахом. Деннис превзошел себя, купив мальчикам электрические машины, в которых они могли кататься, катера с дистанционным управлением, город из конструктора «Лего», футбольные бутсы и еще много разных приятных мелочей. Даже тогда, во времена изобилия, Ева подумала, что он портит детей. Она же открыла маленькую коробочку, завернутую в золотую фольгу, и обнаружила там украшенные бриллиантами часы от Картье.
Да, сейчас жизнь другая. Ева не удержалась и посмотрела на черные пластиковые часы за шесть фунтов на своем запястье. Она даже считала их довольно экстравагантными.
Но что ей делать в этом году? Особенно жаль Тома, ведь он до сих пор верит в Сайта-Клауса. Как ему объяснить, почему у Санты вдруг резко оскудел бюджет?
Ева очень экономила, чтобы купить детям хоть небольшие подарки. Это означало бесконечные вариации на тему фасоли и чечевицы на ужин и каши на завтрак; не тратилось ни одного лишнего цента. И все-таки она решила выделить немного денег из подарка Дженни на рождественскую прическу. Ева не посещала парикмахерскую с тех пор, как Деннис обанкротился, и ее волосы выглядели ужасно. Темные корни доросли уже до уровня ушей, а покрашенные и подстриженные в дорогой парикмахерской Суррея концы посеклись и потеряли форму.
Она планировала подстричь их выше плеч и вернуться к своему естественному цвету, потому что больше не могла себе позволить краситься.
Ева записалась в салон, находившийся довольно далеко от дома, потому что там было дешевле, но для Хэкни интерьер парикмахерской выглядел на удивление стильным.
Как только Ева пришла, ее проводили к креслу, где она познакомилась с Гарри – солидным черноволосым итальянцем из Ист-Энда.
Он взмахнул расческой, провел ею по волосам и с непроницаемым выражением на лице вынес заключение:
– Волосы густые, но в ужасном состоянии. – А потом добавил: – Итак, дорогая, что мы будем с ними делать? Ведь приближается Рождество, когда каждая женщина должна поражать великолепием.
Ей пришлось объяснить, что она хочет обыкновенную короткую стрижку, а Гарри печально покачал головой:
– О нет, я думаю, вам надо вернуть белокурый цвет.
Ева объяснила ему, что не может позволить себе окраску волос, потому что собирает деньги на рождественские подарки для детей. Перед ней стоит большая проблема: как сделать так, чтобы сыновья не разочаровались в празднике, потому что их отец… исчез, и у нее нет денег, чтобы делать им такие прекрасные подарки, как раньше.
Она сидела в кресле и плакала, а Гарри, всю жизнь утешавший опечаленных женщин, дал ей салфетку, чашку чаю и сказал:
– Подождите, дорогая моя. Скоро Рождество, позвольте Гарри привести в порядок ваши волосы. После этого вы обязательно почувствуете себя лучше, и жизнь покажется не такой уж плохой. Обещаю вам.
Он быстро сделал ей модную стрижку и попросил прийти вечером в четверг. Ему надо будет показать ученикам, как правильно окрашивать волосы, и она сможет бесплатно получить прекрасный цвет волос.