Карпущенко Сергей. Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

   - Помолчала бы! Страшно ей! Вот попадешь к большевикам, они тебе покажут страхов, каких ты и представить не могла.
   И словно в подтверждение того, что угроза расправы ещё не миновала царскую семью, позади, в четверти версты от убегающего автомобиля, точно два волчьих глаза, сверкнули фары "мотора".
   - Вон они! - крикнула Мария, прижимая руку ко рту. - Комиссары догоняют нас!
   Мужчины, как один, повернулись в сторону огней, плясавших в жирной темени ночного леса.
   - Они... - сказал Бахметьев с яростью и из холщового подсумка, что был привязан к поясу, вытащил новый магазин к ручному пулемету. - Ладно, сказал, - патроны есть, а их, кажись, немного. Встретим сволочь по-офицерски, как, бывало, под Львовом и Праснышем врага встречали. Ваше величество, вы пистолетиком поиграться не хотите? Лишний ствол - для нас хорошее подспорье.
   Николай кивнул, не переставая следить за светом фар догонявшего их автомобиля:
   - Давайте, если уж нет винтовки.
   - Винтовки точно нет, а браунинг - пожалуйста, - сказал Бахметьев и протянул пистолет с запасной обоймой.
   Бывший царь, приняв оружие, деловито осмотрел его и взвел курок. Он стрелять любил и стрелком к тому же был отменным, только, кроме тировых мишеней да ворон в царскосельском парке, Николаю ещё не приходилось поражать другие цели ни разу, тем более человека. Прежде он считал, что совершил бы тяжкий грех, подняв на человека руку, но теперь, когда он уже не был государем императором, когда его не сопровождал многочисленный казачий конвой, когда полицейские агенты, которых он ненавидел, не рыскали на всем пути его следования, Николай впервые почувствовал, что нужно проявить себя мужчиной, защитником своей семьи. А прежде он был лишь царем.
   Меж тем тяжелый грузовик не мог бежать вперед с такой же скоростью, как и нагонявший его легковой "мотор". К тому же беглецы сумели разглядеть, что за ними мчалась не одна машина, а целых две, и, когда между ними оставалось не больше двухсот метров, Бахметьев, оперев ствол пулемета о край борта, дал длинную очередь, потом ещё одну. Но пули не достигли цели автомобиль преследователей продолжал стремительно их догонять. И вот уже палили по "мотору" товарищи Бахметьева и сам Николай, пытавшийся попасть в стекло кабины, вспыхивающее бликами при каждом выстреле. А из автомобиля преследователей высовывались руки, на мгновенье освещавшиеся огнем револьверных выстрелов, но и пули погони взрезали темень ночи напрасно - с пчелиным гудением проносились они где-то рядом, но не причиняли беглецам вреда. Николай же, то и дело нажимая на спусковой крючок, не стремился пригнуть голову, распластаться на дне кузова, потому что знал: в эти минуты он как бы был щитом, загораживающим своих родных от смерти.
   И вдруг мотор грузовика закашлял, затарахтел с перебоями, точно устал работать, и машина, прокатившись вперед ещё с десяток метров, остановилась.
   - Кончился бензин! - прокричал Квасневский. - Стреляйте, стреляйте, а их величества пусть попытаются в лес бежать!
   - Нет, подожди бежать! - со злобной решимостью защищаться до последнего патрона воскликнул Бахметьев, поливая свинцом автомобиль чекистов, которые не успели затормозить и приблизились к грузовику настолько, что расстреливать сидящих в "моторе" не представляло никакого труда. Зато вторая машина погони остановилась от грузовика на почтительном расстоянии, и град пуль обрушился на беглецов. Вот, дико вскрикнув, схватился за голову Бахметьев и повалился вниз, на землю, опрокинувшись через кузов. Капитан Колягин тотчас взял в руки пулемет, крикнув перед этим Николаю: "В лес бегите, в лес!" Крикнул - и короткими очередями принялся лупить по чекистам, выбегавшим из второй машины и залегающим в канаве. А Николай, два раза выстрелив в бегущие фигуры, бросился к дочерям, распластавшимся от страха на дне кузова.
   - Вставайте! Нужно уходить скорее! Прыгайте на землю! Сюда, через левый борт!
   Прыгнул сам, одну за другой принял дочерей, длинные юбки которых мешали им спуститься вниз. Кинулся к кабине и, едва только дернул за ручку двери, дверца распахнулась и на землю мешком свалилось тело убитого Квасневского. Александра Федоровна и Алексей, с широко открытыми от ужаса глазами, сидели, обхватив друг друга руками. Николай с трудом сумел выволочь из кабины их одеревеневшие от страха тела, подхватил Алешу на руки и скомандовал, обращаясь к жене и дочерям:
   - В лес! За мной!
   Стараясь скрываться за грузовиком, чтобы быть недосягаемыми для пуль, звеневших над их головами, беглецы бросились в густой ельник. И лапы деревьев, расступившиеся, а потом вновь сошедшиеся, скрыли семью бывшего русского императора от тех, кто так стремился расправиться с Николаем и его родными.
   * * *
   28 октября 1866 года, когда на петербургских мостовых уже лежал первый снег, обвенчались наследник престола, великий князь Александр Александрович, и дочь датского короля Христиана Девятого и королевы Луизы миловидная София Фредерика Дагмара, нареченная в России Марией Федоровной.
   Нет, не за этого высокого, неуклюжего увальня должна была выйти Дагмара - она предназначалась в жены старшему брату Александра, цесаревичу Николаю, бывшему совершенной противоположностью её супругу. Все улыбалось небогатой дочери датского короля, посватанной за старшего сына могущественнейшего монарха Европы, Александра Второго. Во-первых, Николая можно было попросту назвать красавцем, он был обаятелен и образован; во-вторых, после смерти своего отца он становился императором пока во многом непонятной, но обширнейшей, богатейшей, сильнейшей державы. А она, Дагмара, став его супругой, превращалась в царицу. Дагмара к тому же знала, что многие принцессы европейских дворов были супругами русских императоров, и участь их нельзя было назвать безрадостной - напротив, все они как бы отражали собою блеск, нисходивший на них с осыпанной бриллиантами короны супругов.
   Но Дагмара, ещё не успевшая всецело насладиться мечтаниями о будущем счастье, была наказана судьбой - её жених Николай скоропостижно умер в Ницце, как говорили, от скоротечной чахотки. Цесаревича не стало 12 апреля 1865 года, и всем казалось, что Дагмара была безутешна, ведь она уже привыкла думать о своем будущем как о будущем русской императрицы и супруги очаровательного мужчины. Но Дагмара, потеряв жениха, не потеряла-таки надежды украсить себя венцом императрицы: Александр Второй и Христиан Девятый решили, что смерть цесаревича Николая не должна им помешать заключить намеченный союз. Нет Николая, но есть его брат, наследник российского престола Александр, так пусть же будущий император станет мужем Дагмары, так жестоко обманутой судьбой. И через полгода после смерти Николая его младший брат стал мужем девушки, названной в православии Марией Федоровной, - бывшей Дагмары.
   После пышной свадьбы молодые стали жить в Аничковом дворце, в самом центре Петербурга, там, где река Фонтанка, перерезанная Невским проспектом, плескалась под широким мостом, украшенным вздыбленными конями. Да, супруг молодой женщины совсем не был похож на своего старшего брата. Ей порой казалось, что это и не братья вовсе. Что общего у Николая, изящного, образованного, любезного, с этим неуклюжим толстозадым увальнем, не блистающим ни красотой, ни образованием, ни особенным умом? Но Мария Федоровна видела, что сын императора огромной державы добродушен и прост, как дитя, что он любит её. Но только зачем же он так часто выходит из комнаты, где она, тихо играя на рояле, все ждет приятных, нежных слов? А назад возвращается с блестящими губами и помутненными глазами, но не оживленный, а все такой же молчаливый и застенчивый.
   И все-таки цесаревич Александр очень нравился жене. Будущая императрица знала о пристрастии своего свекра к женщинам, знала, сколь несчастной была жена Александра Второго, и Мария Федоровна, думавшая раньше, что Александр пойдет по стопам отца, убедилась со временем, что звезда-хранительница оберегла их супружеское ложе. Во всяком случае, муж не давал ей явных поводов для оскорбительной ревности. Возможно, тому была причиной его не слишком яркая наружность, неуклюжесть, физическая лень. И дети, родившиеся один за другим, закрепили и упрочили их брачный союз. Бог благословил брак Марии и Александра Николаем, будущим царем, родившимся 6 мая 1868 года, 28 апреля 1871 года появился на свет Георгий, 25 марта 1875 года весь мир известили о рождении великой княжны Ксении, 22 ноября 1878 года Мария Федоровна обрадовала мужа, родив Михаила, а 1июня 1882 года царственное семейство умножилось за счет появления на свет девочки, которую назвали Ольгой.
   Ступень вторая
   ТЕНИ В ЛЕСУ
   Цепляясь ногами за валявшиеся на земле сучья, которые, словно руки тайных агентов Чрезвычайной комиссии, хватали беглецов, чтобы доставить их к товарищу Юровскому, Николай, его жена, Алеша и великие княжны брели через лесную чащу, лишь бы уйти подальше от того места, где находились их преследователи. Как ни старались девушки и бывшая императрица приподнимать повыше подолы своих юбок, скоро их платья были изорваны, ботинки и чулки заляпаны торфяной жижей. Они валились с ног от усталости и пережитого ужаса, но Николай, несший на руках Алексея, все шел и шел вперед, ибо он понимал, что усталость, страх перед темнотой леса, болотом, хищным зверьем - ничто перед тем, что ожидает их, если они снова станут пленниками Екатеринбургского Совдепа и чрезвычайки.
   - Папа, ты устал, дай я сам пойду! - умолял Алеша, но Николай, словно внимая просьбе сына, лишь на минуту останавливался и опускал его на землю, сырую, болотистую, а потом снова брал его на руки и говорил, обращаясь к жене и дочерям:
   - Нужно идти, хоть в самую чащу, но идти. Если нас настигнут, то здесь, в лесу, даже приговоров зачитывать не нужно будет - тут же и похоронят.
   И эти слова удваивали силы измученных женщин, и они брели вслед за Николаем, не обращая внимания на то, что треск выстрелов, раздававшихся ещё совсем недавно, теперь не долетает до них, но сам бывший император, не слышавший выстрелов, вскоре догадался, что бой на лесной дороге закончился. "Только чья же взяла? - напряженно думал он, не переставая выбирать более удобное место, куда можно было поставить ногу. - Офицеры перестреляли совдеповцев или наоборот?" Николай даже остановился минуты на три в раздумье, точно ему требовалось время решить: идти ли назад, хотя бы одному, и точно выяснить результаты боя, или, предполагая, что большевики убили офицеров, спешить в глубину леса, чтобы укрыться там. И Николай выбрал этот путь, который вел его хоть и к неизвестному будущему, но зато подальше от тех, кто ещё час назад едва не расправился с ним и его семьей. И здесь, в черном ночном лесу, где колючие еловые ветви нещадно хлестали по лицу, невидимые сучки так и норовили выколоть глаза, в лесу, где каждую минуту можно было провалиться в трясину, - впервые в жизни в душе бывшего императора России вдруг вспыхнула жажда жизни чисто физической, не внешней, не символической, в которой существовал он прежде, когда был царем. Но эту физическую жизнь ещё нужно было отвоевать у обстоятельств, у судьбы, и внезапно естество пятидесятилетнего мужчины словно откликнулось на зов сознания. Природа Николая прежде лишь дремала, ведь не нужно было думать ни о защите самого себя, ни о защите своих близких, не требовалось добывать пищу, прилагать физические усилия именно для выживания, а не для спорта. Теперь же он как бы обратился за помощью к сэкономленным в прошлом силам, и их оказалось вполне достаточно, чтобы начать борьбу за жизнь.
   А в то время, когда Романовы уходили все глубже и глубже в лес, на той части дороги, где ещё недавно шел бой чекистов с офицерами, было тихо, будто и не стреляли здесь вовсе. Пятачок дороги со стоявшими на ней автомобилями освещался тусклыми фарами одного из них, поэтому можно было видеть человек восемь мужчин, от которых на землю тянулись корявые тени. Люди по большей части прохаживались между "моторами", иногда подходили к четырем телам, распростертым на дороге, уложенным в ровный ряд. Порой наклонялись к убитым, разглядывали их лица при помощи ручного фонаря, рылись в их карманах, иногда, словно лежавшие были живы, ходившие рядом с ними люди с силой пинали их - видно, сердились на них за доставленное беспокойство. Двое сидели на подножке "мотора", жевали самокрутки, разговаривая о делах важных и безотлагательных.
   - Значит, падаль эту в кузов грузовика положите. Бензин для него сольете из "фордов", - тоном, не терпящим возражений, говорил Юровский, но Ваганов, жадно пыхтя дымом, удивлялся:
   - Зачем они нам, Яков Михалыч? Кинем здесь, у дороги, к чему возиться? Я бы лучше за Романовыми вслед пустился. Не могли они уйти далеко. Чай, бабы в подолах своих запутались. А тут место болотистое, быстро не пойдешь, вот и настигнем мы их да там и порешим безо всякого шуму.
   - Не знаешь ты этого леса, человече, - зло отвечал Юровский, недовольный тем, что ему перечат. - Всю ночь проплутаем, а ни хрена не найдем. Черно же все в лесу, да уверен я к тому же, что пропадут они на болоте, не выйдут назад. Жратвы у них нет никакой, да и не те они люди, чтобы суметь в лесу хоть пару дней пробыть. Сам знаешь, всю жизнь с золота да с серебра ели, в батисте да шелке ходили, на фарфоровых нужниках сидели и мягкими салфетками подтирались. Вот пусть-ка теперь по лесу побродят никому они теперь не нужны: ни нам, ни Колчаку, который завтра, возможно, в Екатеринбург войдет, ни всякой там сволочи вроде эсеров и кадетов...
   - Ну, а этим-то понадобился, - сказал Ваганов, показывая рукой с зажатой цигаркой в сторону убитых офицеров.
   - Таких немного! - окрысился Юровский, не любивший возражений подчиненных. - Главное, ни рабочим, ни крестьянам царь не нужен больше. Кто его в лесу найдет, так непременно поглубже, на болото заведет со всеми его выродками, а то и кокнет самостоятельно. Но у нас с тобой задача теперь иной будет. Нужно, брат, в Москву шифрованную телеграмму послать о том, что приказ-де выполнен. Москве нужен мертвый царь, а не живой, чтобы вдруг никто не попытался, если придет охота, бывшего царишку снова на престол поставить...
   - Посадить...
   - Ну, посадить! - гаркнул Юровский. - Ты, Ваганов, брось меня перебивать. Лучше слушай в оба уха да на ус мотай! Этих, значит, заберешь в машину. К дому Ипатьева поедем. Демидова, врач Боткин, Харитонов, повар царский, и Трупп от нас не ушли. Но нужны нам ещё и другие трупы. По въезде в город заедем в один дом. Знаю, живет там мать с четырьмя дочками своими. Больше никого. Возьмем их всех, будто подозреваем в борьбе против советской власти. Всех этих баб и царских приближенных запрем в подвале и сделаем с ними то, что с царской семьей сделать должны были. А после - в Коптяки. С двумя этими гавриками у нас одиннадцать человек и будет. Ручные бомбы, кислота так трупы изуродуют, что никто не догадается, кого мы порешили. Но главное, по Екатеринбургу слух в народе пустим, что у деревни Коптяки захоронены царские останки. Если кому надо, пусть достают, любуются. Мы же свое дело исполним честно, и правительство нами довольно будет.
   - Нет, Яша, недостаточно того, - снова пробубнил Ваганов, доставая кисет. - Коптяки-то Коптяками, а настоящего царя нам все ж таки на распыл пустить нужно, только сделаем это уже опосля, тишком. А то вдруг вылезет откуда-нибудь, как же нам потом перед товарищем Свердловым оправдаться? Скажет, обманули.
   - Ладно, как дело в Коптяках закончишь, бери людей и лес прочесывай. Хотя, уверен, не найдете вы там царя. Далеко ушел да сгинул. Здесь дезертиров сколько по лесу шастает. Обязательно на Романовых наскочат. Эх, представляю, как они девчонок да и саму царицу на мху сыром разложат. Жаль, я с Анастасией побаловать не успел. Она мне куры строила...
   - Иди ты! - позавидовал Ваганов.
   - Ага, и Мария тоже. Думали, наверно, что я их на волю отпущу. Нет, не отпустил бы - побаловался бы с ними да и в подвал. Да вот еще: красноармейцы кое-какими царскими вещичками воспользовались: кто сам забрал, кому подарили, чтоб ласковее был конвой, сами дочки царские и Александра. Так вот, эти вещи мы в могилу их общую подкинем, чтобы достоверней было. Все понял?
   - Да ясно, - плюнул на землю Ваганов и пошел отдавать распоряжение, чтобы тела убитых в кузов погрузили.
   У предместий Екатеринбурга были уже через полчаса. Юровский, сидевший в "моторе" с Вагановым, пальцем указал на дом, спящий и молчаливый, как и все соседние дома, и тут же автомобили остановились, и люди, вышедшие из них, перескочили через низенький штакетник и, поднявшись на крыльцо, застучали в дверь, а когда им отворили, то в горницу, громко топая ногами, вошли шесть человек, вывели на улицу всех женщин, обряженных по ночному времени в длинные холстинные рубахи, и погрузили в кузов, где лежали мертвые тела. После их повезли туда, где суждено им было стать совсем не теми, за кого их считали прежде. Не Павлова Авдотья с дочерьми спустилась в полуподвал Ипатьевского дома, а сама бывшая императрица Александра Федоровна с великими княжнами - Татьяной, Ольгой, Марией и Анастасией.
   Там, в комнате, где окно забрано было толстыми стальными прутьями, стояли незнакомые им люди и будто чего-то ждали. Скоро в комнату прошли мужчины в кожанках, в шинелях. В руках у многих были винтовки, быстро зачитали приговор, и сразу же раздался женский крик и визг, который был заглушен стрельбой, и смерть навеки облагородила одних, других же взяла к себе за то, что обладали вредным свойством быть преданными тем, кого любили.
   Потом тела убитых на простынях выволокли во двор, бросили в кузов грузовика, отвезли за город и близ деревни Коптяки жгли на кострах, травили в крепкой кислоте, рвали ручными бомбами, чтобы понадежней скрыть свою оплошность и нерасторопность. И когда в пятнадцати верстах от места, где спрятали убитых, уже на зорьке, на обширную поляну посредине леса вышли семеро уставших, просто обессиленных людей, в кронах сосен, распростертых над их головами, прошумело что-то и протяжно загудело, эти семеро людей увидели, что в утренних розовинах неба пронеслись над ними плачущие тени, и тут же угадали стоявшие на поляне в этих плачущих тенях облики знакомых им людей. Угадали и перекрестились.
   И едва исчезло это видение, как Николай, измученный, едва не падавший, с распухшим от комариных укусов лицом, но все ещё державший на руках Алешу, воскликнул:
   - Смотрите-ка, домик!
   - Да это и домиком нельзя назвать, - словно обижаясь на поспешное заявление мужа, сказала Александра Федоровна. - Какая-то избушка, шалаш.
   - Нет, мама, не шалаш, - сказала резвая Мария, такая же уставшая, как все, но все ещё не потерявшая всегдашнего бодрого расположения духа. - Я уверена, что здесь живут лесные охотники. Так это или не так, мы обязательно должны туда войти. У меня все платье мокрое, и если мы не просушим нашу одежду, то нам вскоре будет все равно: умереть от пуль большевиков или от воспаления легких.
   Николай, хоть и признал про себя, что утверждение дочери легкомысленно, однако упрекать её не стал и лишь сказал:
   - Что ж, нужно подойти поближе да посмотреть, что это за жилье. Вперед.
   Они побрели в сторону домика, который на самом деле был убог с виду, сложенный из бревен в обло, невысокий, с односкатной крышей, с единственным небольшим окошком, этот дом походил скорее на сторожку лесника, чем на жилище, пригодное для постоянного проживания. Когда путники подошли к дому и Николай, поставивший Алешу на землю, заглянул вовнутрь, то никого не увидел. Постучал в оконце - никто не отозвался, не подошел к окну.
   - Попробуем зайти, если дверь не заперта, - повернулся Николай к жене.
   - Ники, а это не опасно? - умоляюще взглянула на мужа Александра Федоровна. - Вдруг там засада? Мы войдем, а в нас начнут стрелять.
   Николай с озабоченным выражением лица, признавая доводы жены справедливыми, вынул из кармана галифе браунинг и, вытащив обойму, быстро пересчитал патроны. Первую обойму он расстрелял в ночной схватке с чекистами, начал расходовать и второй боезапас, так что лишь пять патронов маслянисто поблескивали темно-желтой медью.
   - Пока побудьте здесь, - сказал Николай, а потом, держа пистолет наготове, обошел хибару с другой стороны, левой рукой толкнул дверь, сколоченную из еловых горбылей, - с громким скрипом дверь отворилась, открыв его взору бедную обстановку дома. - Идите ко мне, все идите! прокричал Николай, и в голосе его звучала радость, ведь он сейчас преодолел свой страх, потому что не был уверен в том, что в доме не находятся его враги. Кроме того, этот жалкий домик, лишенный хозяина, теперь мог послужить и им, счастливо спасшимся от погони.
   Скоро Романовы были в "покоях". Их головы едва не доставали до закопченного потолка, но все здесь нравилось им: и грубо сделанный стол, и лежанка из досок, и два табурета, и очаг, сложенный из валунов. Ни сам Николай, ни кто-либо из его семейства ни разу в жизни не были в таких домах. Они даже не предполагали, что в России существуют такие бедные жилища, но теперь, после нескольких часов блуждания по ночному болотистому лесу, этот домик показался им надежным убежищем, способным обогреть их и даже защитить.
   - Ну, давайте устраиваться! - радостно говорила Александра Федоровна. - Что делать, раз уж я когда-то согласилась выйти замуж за будущего императора России, нужно нести бремя связанных с этим трудностей.
   Николай, заметив иронию в словах жены, с некоторым недовольством в голосе сказал:
   - Похоже, ты, солнышко, меня в чем-то упрекаешь? Займись-ка лучше своей одеждой и одеждой дочерей. Сейчас мы с Алешей попробуем развести огонь в этом очаге, и вы просушите свои платья.
   Николай сказал это так просто, будто каждый день занимался тем, что зажигал дрова в очагах, печах, каминах, и жена с удивлением взглянула на него - она словно увидела в нем совсем другого мужчину. И вдруг она, закрывая лицо руками, громко зарыдала, сотрясаясь всем своим полным телом. Переживания ночи сломили стойкую женщину, которая не плакала так горько с тех самых пор, когда узнала об отречении мужа от престола.
   - Я самый несчастный человек на свете! - говорила она сквозь слезы. Если ты, Ники, мужчина и тебе не так трудно переносить позор падения, то я, женщина, не могу, до сих не могу представить себя простой гражданкой новой, как они говорят, России! Я была императрицей, а теперь я - ничто, я хуже грязи, лежащей под ногами. Теперь каждый может плюнуть мне в лицо, оскорбить, обвинить в том, что я во время войны помогала немцам. Они и прежде меня в этом обвиняли, но заглазно, а теперь... теперь...
   Николай хмуро слушал, а потом решительно сказал:
   - Довольно плакать, Аликс. Давайте сейчас возблагодарим Бога хотя бы за то, что он избавил нас от мученической смерти в том подвале. Все могло бы быть иначе... Что до нашего падения, то я всегда считал, что судьба обошлась со мной немилостиво, сделав меня императором. Я тяготился короной, всегда хотел быть лишь частным человеком, и теперь я и есть тот самый частный человек. Мы поживем здесь некоторое время, покуда нас не прекратят искать. Потом будем пробираться хотя бы к Колчаку, к восставшим против красных чехам. У меня есть деньги, у вас - немного бриллиантов. Поэтому документы мы сумеем достать, а там, возможно, уедем за границу. Впрочем, из России мне будет больно уезжать. Итак, займемся покуда нашим платьем. Алеша, ты когда-нибудь видел, как действовал придворный истопник?
   Алексей радостно откликнулся:
   - Да, папа, я часто следил за нашими истопниками, только они обычно углем топили, а здесь ведь нет угля.
   - Зато есть дрова, - сказал Николай, деловито обошедший помещение и заглянувший уже во все углы. - Смотрите, вон их сколько. Кто-то, видно, заготовил их для себя, но не воспользовался запасом.
   - А я ещё где-то читал, - сказал Алеша, - что охотники в своих лесных избушках нарочно оставляют припасы для других, для тех, кто случайно набредет на их избушку.
   - Возможно, ты и прав, сынок. Я нашел здесь связку лука, а вот и горшочки с какими-то крупами, правда, я ничего не понимаю в них. Может быть, кто-нибудь из девочек мне скажет, можно ли все это использовать для приготовления пищи?
   Анастасия, уже стащившая с себя мокрую юбку, кофточку, чулки, оставшись в одной нижней юбке и низком корсете, босая, подбежала к отцу.
   - А ну-ка, папа, дай я посмотрю, - мягко оттолкнула она отца и запустила руку поочередно в каждый из пяти глиняных горшочков, что стояли на полке. - Ну конечно, все это можно есть, правда, это будет очень простая пища, совсем крестьянская. Смотри, вот горох, а это - пшено, я знаю. Вот это - ячмень, а здесь - овес, а тут - гречиха.
   - До чего же я дожила, - со вздохом произнесла императрица, стаскивавшая при помощи Марии свое платье через голову. - Мне теперь придется есть овес, точно я не человек, а лошадь.
   - Хорошо, не ешь овес, - сказала Анастасия. - Мы угостим тебя вареным картофелем. Его здесь полмешка!
   - А может быть, где-нибудь там лежат мои любимые меренги а ля крем? с улыбкой спросила Татьяна.
   - Или суфле Вьенуаз? - подала голос Ольга, снимавшая с ноги шелковый чулок, который, к её радости, оказался цел.
   - Или вестфальские колбасы? - в тон сестрам спросила Мария.
   - Нет, нет, нет, ничего этого там нет, как нет жареных пулярок, куропаток, супа а ля пейзан, ракового супа, лангустов, устриц и груш дюшес. Но, сестрицы, мы не пропадем, если только папе и Алеше удастся разжечь этот великолепный беломраморный камин. Итак, дорогие мужчины, мы ждем, что вы проявите наконец ваши рыцарские качества, иначе мы умрем от холода и голода, - проговорила Анастасия скороговоркой и с самой забавной гримасой на лице.