Карр Филиппа. Чудо в аббатстве

   Потом он попытался продать самые маленькие из имевшихся у него камней и выручил за них достаточно денег, чтобы поехать за границу. Он решил ехать во Францию, Италию или в Нидерланды, где и продать остальные.
   Будучи в Лондоне, он познакомился с одним из министров короля, и тот, зная, кто такой Бруно, и будучи убежден, что признания Кезаи и Амброуза вырваны у них под пыткой, удостоил его своей дружбы. Услышав, что Бруно собирается за границу, он попросил его передать письмо приближенному императора Карла.
   Это поручение Бруно выполнил столь успешно, что был представлен королю Генриху. Король принял его очень любезно и лично поблагодарил за оказанную услугу. Теперь, когда государь начал стареть и сильно страдал от язв на ноге, он стал больше интересоваться книжной премудростью и его привлекла эрудиция Бруно. Оба они получили удовольствие от весьма приятной беседы о теологии. Бруно прекрасно был осведомлен о написанных монархом книгах, много лет назад снискавших ему титул «Защитника веры», и Его Величество счел беседу очень приятной.
   Бруно удачно продал несколько драгоценных камней и мог жить как человек со средствами, поэтому не было ничего удивительного в том, что он хотел бы приобрести поместье и что земли Аббатства ему прекрасно подойдут.
   У аббатства Святого Бруно еще не было владельца, и достаточно было заплатить необходимую сумму, чтобы стать им.
   — Вот, — закончил Бруно, — почему я здесь и почему дом, который восстанет из пепла Аббатства, будет моим, твоим и наших детей.
   Это был странный рассказ, и, если бы дело касалось кого-нибудь другого, а не Бруно, то этой истории было бы трудно поверить. Но когда он рассказывал это о себе, я была готова поверить ему. С ним, который так отличался от простых смертных, могли произойти самые невероятные происшествия.
 
   Наступило волнующее время приготовления к свадьбе. Моя мать была готова забыть обо всем ради того, чтобы как следует подготовить все необходимое.
   Ее радовало, что я буду жить неподалеку и что я выхожу замуж за богатого человека. Ведь она была втайне обеспокоена моим приданым.
   Нужно было приготовить свадебный пирог, обдумать, как сшить платье, поэтому матушка находилась в лихорадочном возбуждении — таком, что даже не обратила внимания на горящий взор своего мужа Клемент вознамерился превзойти самого себя. Он и Юджин уже поговорили с Бруно. После свадьбы они собирались вернуться в Аббатство. Нам были нужны люди, которые распоряжались бы кухней и пекарней. А кто знал Аббатство лучше, чем они?
   Оба хотели вернуться в Аббатство. Клемент был человеком, которому хорошо везде, но Юджина мучила ностальгия. Они хотели вернуться и служить своему юному хозяину. Я подслушала их разговор, когда они обсуждали это.
   — Это чудо, — прошептал Юджин.
   — А что, кроме чудес, можно было ожидать от такого человека? — ответил Клемент.
   Кейт и лорд Ремус приехали на свадьбу в Кейсман-корт. В первый же день прибытия Кейт поднялась наверх в мою комнату, закрыла дверь и вытянулась на моей постели, а я, как в добрые старые времена, устроилась на подоконнике.
   — Дамаск! — воскликнула она — Ты выходишь замуж за Бруно! Я не могу в это поверить.
   — Почему это кажется тебе таким невероятным? Ты приехала на свадьбу, но удивляешься, что здесь есть жених.
   — И какой жених! — сказала она. — Подумать только! Он богат. Может быть, богаче Ремуса? Ведь он купил Аббатство! Возможно ли это?
   — Ты же знаешь, Бруно не такой, как другие. Когда он чего-то хочет, он получает это.
   — Не всегда, — не согласилась Кейт.
   — Ты должна признать, что теперь он владелец Аббатства. Он всегда этого хотел. Раньше он верил, что станет аббатом.
   — Но как он сумел купить его? Должно быть, ему его подарили. Кто-то пожаловал ему Аббатство за хорошую службу. Какую же услугу мог Бруно оказать королю?
   — Он ездил с поручением во Францию.
   — Этого не может быть!
   — Ты не знаешь Бруно.
   — Я не знаю Бруно? Я знаю Бруно лучше, чем ты когда-либо будешь знать.
   — Что же, тогда ты знаешь его лучше меня.
   — Ты временами такая дурочка, Дамаск.
   — А ты такая умная.
   Все было, как прежде. Но было и что-то новое в Кейт. Ей было не по душе мое замужество.
   Я повела ее по Аббатству, и мы пришли на то место, где мы, бывало, играли. Там к нам присоединился Бруно.
   — Теперь, — сказала Кейт, — мы взрослые люди. Как много изменилось с тех пор, когда мы детьми возились здесь.
   — Ты стала леди Ремус, — сказал Бруно.
   — И матерью, — ответила она. — А ты стал хозяином этого огромного Аббатства.
   — Тебя это удивляет, не так ли?
   — Очень.
   — Дамаск была удивлена меньше.
   — Ну что ты, Бруно, — сказала я, — я была потрясена.
   Но он продолжал:
   — Дамаск не так сильно интересуют материальные блага, как тебя, Кейт. Что ты теперь думаешь о бедном мальчике, который искал пристанища в твоем доме?
   — Я думаю, — сказала Кейт, — что он был пронырой. У него были драгоценности, и, кажется, на них он и сделал состояние. Хотя ему следовало бы и поделиться кое с кем.
   Они пристально посмотрели друг на друга, а я сказала:
   — Это все в прошлом. Бруно повернулся ко мне:
   — А наше будущее, Дамаск, твое и мое, здесь. Вместе мы построим самый красивый дом, который когда-либо видели, и по сравнению с ним даже замок Ремуса будет казаться невзрачным.
   — Мне не нравятся такие сравнения, — сказала я. — Давай покажем Кейт, что мы намереваемся подстроить на месте дома аббата.
   Он обрадовался. И вновь, когда он показывал Кейт свои владения, я почувствовала, как его переполняет гордость.
   Мы поженились. Церемония была немногим менее пышная, чем у Кейт. На мне было свадебное платье, сшитое белошвейкой моей матери, за шитьем которого она присматривала лично. Мой свадебный пирог был, я думаю, лучше, чем у Кейт, потому что его пек Клемент. А Юджин превзошел себя — вино лилось рекой, почти как на королевских пирах.
   На свадьбе пировали и танцевали, а позже часть гостей проводила нас до Аббатства, и мы остались одни в нашем новом доме.

ЖЕНА И МАТЬ

   Как странно и как чудесно проснуться на следующее утро в спальне, ранее принадлежащей аббату. Я лежала, глядя на сводчатый потолок, и пыталась размышлять о том, что случилось со мной за последние несколько недель. Конечно, я не могла себе представить, что все будет так.
   Бруно уже не спал, и я сказала ему:
   — Когда подумаю обо всем, что со мной случилось, то понимаю, как чудесна может быть жизнь. Правда?
   Я быстро поняла, что подобные речи доставляют ему удовольствие. Я никогда не забуду, как он держал в тайне, что стал богатым, только из-за того, чтобы я вышла за него замуж ради него самого. И это вызывало нежность к нему. Я хорошо понимала его. Он был уверен в том, что не такой, как все остальные. Грубое пробуждение от этих грез унизило его, и он нуждался в постоянных уверениях в том, что не похож на других. Эти уверения были ему необходимы, и я дам их ему. А со временем он поймет, что я люблю его не меньше от того, что знаю правду о его рождении. Я постараюсь убедить его, что достигнуть того, чего достиг он, более достойно похвалы для человека, лишенного особых достоинств, чем для того, кто обладает особой властью.
   Но это в будущем.
   А сейчас мы радовались жизни. Бруно очень хотел бродить со мной по Аббатству и рассказывать, что и как он собирается перестроить, и услышать мои советы.
   — Мы вместе будем строить наш новый дом, — сказал он.
   Тем же утром я узнала, что он нанял несколько слуг, в основном мужчин, и, хотя у них не было физического сходства с Клементом и Юджином, они все же были похожи на них.
   Я спросила себя: «Не потому ли эти люди похожи на монахов, что живут в старом Аббатстве?»Я сказала Бруно:
   — Они напоминают мне Клемента и Юджина.
   — Это потому, что прежде они были монахами. Когда их прогнали из Аббатства, они были сбиты с толку и чувствовали себя потерянными. Теперь, услышав о том, что в Аббатстве живут, и узнав, кто живет, они вернулись. Они хотят работать здесь.
   Я ощутила беспокойство.
   — Они должны помнить, что здесь больше не монастырь.
   — Они знают, что король распустил монастырь.
   — Это разумно?
   Он посмеялся надо мной:
   — Ты должна предоставить такие дела мне. У нас будет богатое поместье, а значит, нужно много слуг. Эти люди знают Аббатство. Они умоляли меня дать им работу здесь, на этой земле, которую они знают всю свою жизнь. Я не мог отказать им. Кроме того, они будут хорошо работать на меня.
   — Я это понимаю. Но…
   — Я уверяю тебя, Дамаск, теперь это место стало совсем другим, чем при аббате.
   — Мне кажется, Бруно, — ответила я, — что нам нужно тщательно обдумывать наши действия. Откуда нам знать, каковы будут новые законы?
   Он повернулся ко мне, и лицо его сияло.
   — Здесь ты будешь жить в нашем собственном мире. Оставь свои страхи, Дамаск.
   Он был высок и красив, как бог, и так спокоен, что я почувствовала, что могу отбросить свои опасения. Я все еще пребывала в радостном блаженстве, когда он привел меня в старый скрипторий, место, где раньше переписывали рукописи и где я увидела еще одного незнакомца. Все говорило в нем как об ученом и стоике: кожа, напоминавшая старый пергамент, морщинки вокруг глаз, внимательный и спокойный взгляд.
   И прежде чем Бруно представил его мне как брата Валериана, я поняла, что это еще один из монахов Аббатства.
   — Здесь сохранились старые рукописи, не уничтоженные этими вандалами, — сказал Бруно. — Валериан спрятал их. Теперь он достанет их, рассортирует и составит библиотеку.
   Да, даже в это первое утро в моей душе не было покоя. Но я забыла о своих страхах, когда мы пошли осматривать Аббатство.
   — Колокольня должна остаться, — сказал Бруно. — А разве можем мы разрушить церковь?
   Мы пошли взглянуть на нее. Как и многие ей подобные, она была построена в форме креста и была внушительных размеров: высота от пола до самой высокой точки сводчатого потолка достигала примерно пятидесяти футов. Я стояла в церкви, и мне казалось, что я слышу пение монахов. По мощеному полу я прошла к пяти алтарям, и мои шаги звучали неприлично громко. Каждый алтарь был посвящен своему святому. В центре находился алтарь Святого Бруно, основателя Аббатства, того самого Бруно, основавшего монашеский орден картезианцев. Здесь же находилась перегородка, за которой любой преследуемый мог найти убежище.
   — Как можно умышленно разрушить такое? — спросила я.
   Бруно улыбнулся мне.
   — Мы понимаем друг друга, — сказал он. — Мы сохраним церковь.
   Потом мы вышли из собора и осмотрели множество зданий, которые будут снесены для того, чтобы мы смогли построить наш дом.
   — Это потребует много труда, — сказал Бруно, — много труда, причем труда вдохновенного.
   — Мы будем строить вместе, как птицы вьют гнездо.
   — Гнездо! — воскликнул, смеясь надо мной, Бруно. — Сравнить все это великолепие с соломой и глиной!
   — Для птицы гнездо — дом, как будет для нас домом наше новое жилище, — возмущенно ответила я.
   Он засмеялся и поцеловал меня. И я взволнованно подумала, что мы так же, как и другие молодожены, влюблены друг в друга и мечтаем о будущем.
   Он повел меня в монастырские спальни и трапезную. В трапезной были длинный стол и скамьи, в каждом конце комнаты каменная винтовая лестница вела в многочисленные кельи с решетками на дверях, через которые можно было видеть, что происходит внутри. Все кельи были совершенно одинаковыми. В каждой на полу лежал соломенный тюфяк, на стене висело распятие. Грабителям здесь нечем было поживиться.
   — Наш дом не будет слишком современным. Мы должны сохранить архитектуру, сохранить этот древний норманнский стиль, — сказал Бруно.
   — Так и будет, ибо мы станем использовать старый камень, а некоторые из зданий слишком хороши для того, чтобы их перестраивать.
   Бруно согласился. Он решил не перестраивать скрипторий, пивоварню и пекарню. Сейчас у нас было совсем мало слуг, но мы знали, потом понадобится больше. Бруно собирался сделать прибыльными ферму и мельницу.
   — В прежние времена, — сказал он мне, — странноприимные дома часто бывали полны. Я не хотел бы отказывать усталым путникам, и, возможно, со временем аббатство Святого Бруно станет убежищем для гонимых, таким, как оно было прежде.
   — А ты станешь аббатом. А я? У аббатов нет жен, ты же знаешь.
   — Я буду поступать так, как захочу.
   — Ну, в этом я уверена, — охотно согласилась я. Мы прошли к прудам, где разводили рыбу. Их было три. Первый соединялся со вторым, второй — с третьим.
   — Раньше здесь было достаточно рыбы, чтобы прокормить все Аббатство и еще продавать, — сказал Бруно. — Я надеюсь, что и теперь будет так же.
   — Я понимаю, у тебя будет свое Аббатство.
   — Я создам такую общину, какую хочу, и никто не скажет мне «нет».
   — Но в наше время это не так просто.
   — Просто или нет, — он был немного раздражен, — со мной ты в безопасности.
   — Я знаю это, Бруно, и ничего не боюсь! Но на самом деле я была встревожена. Я рассказала ему о той ночи, когда мы с Рупертом похоронили голову моего отца.
   — Я хотел бы сам принести ее тебе.
   — Ты бы очень рисковал, — возразила я. — Я благодарна Богу, что Руперта не поймали.
   — Он любит тебя, — сказал Бруно.
   — Да.
   — Но все же ты была готова делить со мной трудности, даже не зная, что будешь иметь то, что имеешь сейчас!
   — Когда ты со мной, мне не нужны сокровища, — ответила я.
 
   Это были странные дни. Столько нужно было сделать, обсудить и обследовать.
   В те дни мы не покидали свой маленький мир-Аббатство. Пока Бруно был со мной, я была счастлива. Я жаждала вести свое хозяйство и обдумывала, не следует ли мне завести такую же кладовую, как у матушки, и такой же сад.
   Мне нравилось быть с Бруно, слушать, как он рассказывает о своих планах. Мы часто говорили о будущих детях, и я поняла, что Бруно очень хочет иметь сына.
   В это время мы были рядом днем и еще более близки ночью. Только в те мгновения, когда я видела, как глаза Бруно загораются, как у фанатика, я чувствовала, что он удаляется от меня. Мне кажется, иногда он догадывался, что я не во всем верю ему. Он намеревался рассеять мои сомнения, и это меня беспокоило, потому что я знала себя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что меня нельзя заставить принять то, во что я не верю.
   Но в те дни все было не так.
   Мы были счастливы. Мы открывали друг друга, испытывая радость открытия, и я перестала удивляться, просыпаясь на новом месте, и уже не должна была объяснять себе, где я нахожусь и что случилось. Из Кейсман-корта пришел посыльный с известием, что у матушки начались роды и она послала за мной. Я торопливо набросила плащ и поспешила к своему прежнему дому. По дороге я спрашивала себя, стала бы матушка посылать за мной, если бы все было в порядке.
   «Моя бедная мать! — думала я. — Она недостойна моего возлюбленного отца. Не успело его тело остыть в могиле, как она вышла замуж». Пока я шла к старому дому, в душе моей всколыхнулись воспоминания детства, та нежность, с которой она относилась ко мне, те дни, когда я собирала для нее полевые цветы и она показывала мне, как составлять букет. Волнение матери, когда в Британии появились новые сорта роз. Все это было теперь дорого моему сердцу.
   Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными буквами: «Кейсман-корт». Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала я о том времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал меня: не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не является ли павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться дарами, которыми Господь наградил нас?
   Когда я вошла в холл, слуги с любопытством посмотрели на меня. Мне казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит в Аббатстве. «Мы должны быть осторожны», — в страхе подумала я.
   Я спросила:
   — Как себя чувствует моя мать?
   — Роды были трудными, госпожа, — ответила одна из горничных, приседая в реверансе.
   Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже в галерее, когда из комнаты вышел Саймон Кейсман.
   — Так ты все-таки пришла, — сказал он.
   — Конечно, я пришла. Как матушка?
   — Она родила мальчика, но роды продолжаются.
   — Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?
   — Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить. Это тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений. — Он укоризненно посмотрел на меня. — Она беспокоилась из-за твоего странного замужества.
   — В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она объявила мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.
   Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к комнате, где лежала моя мать.
   — Два малыша, — сказала повитуха. — И я ни за что на свете не смогу отличить их друг от друга.
   — Два! — воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.
   — Как прошли роды? — спросила я. Повитуха начала рассказывать:
   — Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как ни была она измучена, но открыла глаза и сказала: «Мальчик!» Бедняжка, она так хотела сына! Я сказала ей: «Не один мальчик, моя дорогая, одного вам недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных близнецов. Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет».
   — Могу я ее увидеть?
   — Благослови вас Господь, госпожа, именно этого она и хочет. Она спрашивала о вас много раз.
   Я вошла в комнату. Матушка лежала на спине на подушках, волосы в беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.
   — Мама, — сказала я, становясь на колени у кровати, — ты родила здоровых близнецов. Она кивнула и улыбнулась.
   — Теперь тебе нужно отдохнуть, — промолвила я. Она улыбнулась мне, затем выражение ее лица изменилось.
   — Дамаск, ты счастлива?
   — Да, мама.
   Тень промелькнула на ее лице.
   — Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец был бы огорчен.
   — Мой отец на небесах, мама, — ответила я. — И я уверена, что он вместе со мной радуется моему замужеству.
   — Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.
   — Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама. — Я видела, что конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:
   — Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь ты не сможешь проводить много времени в саду, тебе придется заботиться о близнецах.
   Она улыбнулась. Побеседовать о чем-то приятном — вот что ей было нужно. Если ее что-нибудь беспокоило, она старалась не думать об этом.
   Когда я вышла от матушки, Саймон Кейсман ждал меня.
   — Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.
   Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца. Много раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у реки. Я почувствовала острую тоску по былому, и мне захотелось увидеть отца, обсудить с ним свои опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.
   — Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, — сказал Саймон Кейсман. — До меня дошли странные слухи.
   — Какие слухи? — Я надеялась, что мой голос не выдаст охватившую меня тревогу.
   — Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:
   — Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.
   — Монахи! — произнес он, прищурив глаза, — И другие тоже. Все монахи.
   — Земли в Аббатстве обширные, — возразила я. — Есть ферма, которая должна давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только потому, что они искали работу.
   — Надеюсь, — сказал он, — что вы с мужем не совершаете ничего противозаконного.
   — Я не понимаю тебя.
   — Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы неразумно возрождать его, даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.
   — Многие Аббатства стали поместьями, поскольку король и его министры подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?
   — Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.
   В этот момент я ощутила твердую уверенность в том, что Саймон предал моего отца и ненавидела его за это.
   Я решила помучить его:
   — Владельцы таких Аббатств, как наше, конечно, должны полностью использовать возможности своих владений. Я и понятия не имела о том, как велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные рыбы. Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.
   Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.
   — Будь осторожна, Дамаск. Боюсь, что в Аббатстве происходит много странного. Ты можешь оказаться в опасности.
   — Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.
   — Теперь мне трудно тебя понять.
   — Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям. Ты говорил мне об этом. Но ты опоздал. Оно наше.
   — Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я не позволил тебе жить здесь как дома?
   — У меня уже был дом.
   — Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала. Прекрати, Дамаск. Так будет лучше. Если бы ты была моим другом…
   — Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   — Я предлагал тебе замужество.
   — И быстро утешился с моей матерью.
   — Я сделал это, чтобы сохранить тебе крышу над головой.
   — Ты так заботлив.
   — Ты и твой муж не слишком раздражайте меня. Если правда, что вы собираете монахов, то берегитесь. Я знаю, что у вас живут не только Клемент и Юджин.
   — Эти двое пришли из этого дома, помни это. Ты обвиняешь нас в том, что мы даем приют монахам, а ты сам? Разве не на тебя они работали? Как бы тебе самому не оказаться виновным в том, в чем ты обвиняешь нас. У моего мужа есть добрые друзья при дворе. Он был даже представлен королю.
   С этими словами я поклонилась и оставила Саймона Кейсмана. Я знала, что он смотрит мне вслед взглядом, в котором смешиваются гнев и желание, взглядом, который я так хорошо знала. Он никогда не простит мне, что я отказала ему и вышла замуж за Бруно. И тем более не простит Бруно то, что тот приобрел Аббатство, которым он так хотел завладеть.
   Его слова продолжали звучать в моих ушах: «Берегись!».
   Не посоветовавшись с Бруно, я наняла двух служанок. Они были сестрами служанок из Кейсман-корта. Они собирались предложить свои услуги моей матери, но, узнав о моем приглашении работать в Аббатстве, охотно согласились.
   Я объяснила Бруно, что таким образом наши владения будут больше походить на обычное поместье, и это его позабавило.
   Через несколько недель одна из них, Мэри, пришла ко мне с глазами, полными благоговейного страха. Она была в лесу, в доме матушки Солтер. Она немного покраснела, поэтому я догадалась, что ходила она за приворотным зельем. И матушка Солтер послала мне весточку. Она хотела немедленно встретиться со мной.
   Тем же утром я заглянула в хижину старухи. Как и прежде, там горел огонь. От почерневшего котла шел пар. Черный кот прыгнул на лавку и смотрел на меня своими желтыми глазами.
   — Присядь, — сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив нее. Она что-то помешала в котле и сказала:
   — Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный дом. Ты готова принять ребенка.
   Она встала и отдернула занавеску — на соломенном тюфяке лежал спящий ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо она была дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.
   Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что успела забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву взять ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что ребенок будет жить в нашем доме.
   Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.
   — Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, — сказала она.
   — С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.
   — Но клятва есть клятва.
   Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.
   — Возьми ее, — велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.
   — Ну, дитя жимолости, — сказала ей ведьма, — обними свою мать.
   Девочка удивленно взглянула мне в лицо. Я никогда не видела такого прелестного существа.
   — Вот, — сказала матушка Солтер, — помни свою клятву. Горе тем, кто нарушает обеты, данные умершим.
   Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.
   — Что это за ребенок? — требовательно спросил Бруно.
   — Я принесла ее, чтобы она здесь жила, — ответила я. — Она будет нашей дочкой.
   — Клянусь Богом, — воскликнул он, — ты делаешь странные вещи, Дамаск! Зачем ты принесла в дом этого ребенка? Я уверен, у тебя скоро будет собственное дитя.
   — Я обещала взять ее. Тогда это было легко. Мой отец был жив. Я рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.
   — Но зачем давать такие обещания?
   — Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:
   — Слуги позаботятся о ней.
   — Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.
   — Кому ты дала такое обещание?