Страница:
После того как он отведал испеченного Клементом пирога с пижмой, я взобралась на лошадь и мы вместе поехали осматривать земли нашего поместья.
— В Аббатстве всюду хорошая земля, — сказал Руперт, — через несколько лет ваше имение будет процветать.
Я рассказала ему, что Бруно отправился на континент за столовыми корнеплодами, которые можно выращивать в Англии. Он тоже слышал о них и сказал, что надеется развести их у себя. Теперь англичане наслаждаются блюдом под названием «салат», которое популярно на континенте уже несколько лет. Королева Екатерина Арагонская очень любила салаты и всегда посылала за овощами для них в Голландию. Теперь мы сможем выращивать их здесь, и если следующая жена короля полюбит салат, то приготовить его можно будет из овощей, выращенных на английских огородах.
Когда мы убедились, что нас не могут подслушать, Руперт подъехал поближе ко мне и тихо произнес:
— Я немного обеспокоен, Дамаск.
— Что так? — спросила я.
— Это все из-за того, что сказал Саймон Кейсман.
— Я всегда не доверяла ему. Что он сказал?
— Он зовет твоего мужа аббатом и говорит, что между нынешним Аббатством и тем, что было десять лет назад, разница небольшая.
— Что он имеет в виду?
— Как я понимаю, некоторые монахи вернулись.
— Они работают на ферме, на мельнице и по хозяйству.
— Это может быть опасно, Дамаск.
— Мы не делаем ничего противозаконного.
— Я уверен, что не делаете, но из-за того, что некоторые монахи вернулись и работают здесь, пошли слухи.
— Но мы не делаем ничего дурного, — настаивала я.
— Вы должны не только придерживаться королевских законов, но все в округе должны знать, что вы их соблюдаете. Мне не нравится то, что говорит Саймон Кейсман.
— Он зол, потому что сам хотел получить Аббатство.
— Дамаск, в любое время, когда я тебе понадоблюсь, я буду рядом.
— Спасибо, Руперт. Ты всегда был добр ко мне. После его отъезда я продолжала думать о нем. Если бы я любила его, а не Бруно, жизнь могла бы быть много проще. Но зачастую мы поступаем неблагоразумно, ведь любовь и благоразумие не сочетаются.
— Я не жалею, — уверяла я себя. Но мне было приятно знать, что у меня есть верный друг.
Наконец-то наступил июнь. Бруно вернулся с континента. Он не много рассказывал о своей поездке, а я оказалась не слишком любопытной, так как приближались роды.
Матушка приходила почти каждый день. Когда она была удовлетворена моим состоянием и у нее не было никаких причин для беспокойства, она обращала свое внимание на маленький садик, который устроил для меня Джеймс. Ему было лет тридцать. Я никогда не спрашивала, был ли он монахом или мирянином, работавшим в общине. Я чувствовала, что лучше не проявлять любопытства. Однако его знания растений были полезны, и мои цветы соперничали с розами моей матери.
Мы сидели с ней в саду и говорили о детях. Она вспоминала о моих детских привязанностях, но в основном говорила о Питере и Поле. Разговаривая, она вязала шаль для моего ребенка, и пальцы ее деловито двигались. Мне пришло в голову, что сейчас она гораздо более довольна жизнью, чем раньше, и меня это удивляло. Казалось странным, что кто-то может считать Саймона Кейсмана более подходящим мужем, чем моего отца, но для нее дело обстояло именно так.
Она рассказывала мне, что ходила к повитухе, и та заверила ее, что у меня все идет хорошо. Мать договорилась, что при первых же схватках пошлет за повитухой.
Я неожиданно почувствовала прилив привязанности к ней.
— Я никогда не думала, что ты будешь так заботиться обо мне, — сказала я.
Матушка покраснела и ответила:
— Какая чушь! Разве ты не мой ребенок?
Мне пришла в голову мысль, что гибель отца, ставшая великой трагедией моей юности, дала ей свободу. Вот какой странной бывает порою жизнь.
Несколько дней спустя у меня начались схватки, но к этому времени, благодаря заботам матушки, повитуха уже жила в Аббатстве.
Роды мои были непродолжительными, а радость от сознания, что скоро у меня будет дитя, пересиливала любые тяготы. Я так долго мечтала о ребенке, что могла выдержать все так же, как, я полагаю, мученики выдерживают пытки.
Наконец, все было кончено, и, когда я услышала крик ребенка, сердце мое переполнилось радостью.
Я видела свою мать, как никогда властную, повитуху и Бруно.
— Мое дитя… — начала я. Матушка просияла:
— Прекрасный здоровый ребенок. Я протянула руки.
— Позже, Дамаск. Очень скоро ты увидишь свою прелестную девчушку.
Девочка! У меня на глаза навернулись слезы. Я ведь хотела именно девочку.
Потом я заметила Бруно. Он молчал.
Когда мне на руки положили малышку, я подумала: «Это самый счастливый миг в моей жизни».
Я знала, Бруно был убежден, что обязательно родится мальчик, но я и не подозревала, что он будет так горько разочарован.
Бруно едва взглянул на девочку. Что до меня, то я не могла оторвать от нее глаз. В первые ночи я иногда просыпалась от неясного ощущения, что ее нет со мной. Я вскакивала и звала няньку:
— Мое дитя! Где мое дитя?
Я должна была быть уверена, что она мирно спит в своей кроватке.
Церемония крещения была простой — в ней не было той торжественности, которая иногда сопровождает крещение мальчика. Казалось, что Бруно это мало интересует. Он был разочарован. Я подумала: «Я примирюсь с его безразличием, мое дорогое дитя. Я буду любить тебя так, что ты не будешь нуждаться в отцовской любви».
Девочку назвали Кэтрин — вариант имен Кейт и двух королев. Я называла ее своей маленькой Кэт. Повитуха сказала: «Малышка не слишком красива, но именно из таких и вырастают настоящие красавицы».
Я была уверена, что это так и будет. Моя маленькая Кэт становилась краше с каждым днем.
РЕКА ВРЕМЕНИ
— В Аббатстве всюду хорошая земля, — сказал Руперт, — через несколько лет ваше имение будет процветать.
Я рассказала ему, что Бруно отправился на континент за столовыми корнеплодами, которые можно выращивать в Англии. Он тоже слышал о них и сказал, что надеется развести их у себя. Теперь англичане наслаждаются блюдом под названием «салат», которое популярно на континенте уже несколько лет. Королева Екатерина Арагонская очень любила салаты и всегда посылала за овощами для них в Голландию. Теперь мы сможем выращивать их здесь, и если следующая жена короля полюбит салат, то приготовить его можно будет из овощей, выращенных на английских огородах.
Когда мы убедились, что нас не могут подслушать, Руперт подъехал поближе ко мне и тихо произнес:
— Я немного обеспокоен, Дамаск.
— Что так? — спросила я.
— Это все из-за того, что сказал Саймон Кейсман.
— Я всегда не доверяла ему. Что он сказал?
— Он зовет твоего мужа аббатом и говорит, что между нынешним Аббатством и тем, что было десять лет назад, разница небольшая.
— Что он имеет в виду?
— Как я понимаю, некоторые монахи вернулись.
— Они работают на ферме, на мельнице и по хозяйству.
— Это может быть опасно, Дамаск.
— Мы не делаем ничего противозаконного.
— Я уверен, что не делаете, но из-за того, что некоторые монахи вернулись и работают здесь, пошли слухи.
— Но мы не делаем ничего дурного, — настаивала я.
— Вы должны не только придерживаться королевских законов, но все в округе должны знать, что вы их соблюдаете. Мне не нравится то, что говорит Саймон Кейсман.
— Он зол, потому что сам хотел получить Аббатство.
— Дамаск, в любое время, когда я тебе понадоблюсь, я буду рядом.
— Спасибо, Руперт. Ты всегда был добр ко мне. После его отъезда я продолжала думать о нем. Если бы я любила его, а не Бруно, жизнь могла бы быть много проще. Но зачастую мы поступаем неблагоразумно, ведь любовь и благоразумие не сочетаются.
— Я не жалею, — уверяла я себя. Но мне было приятно знать, что у меня есть верный друг.
Наконец-то наступил июнь. Бруно вернулся с континента. Он не много рассказывал о своей поездке, а я оказалась не слишком любопытной, так как приближались роды.
Матушка приходила почти каждый день. Когда она была удовлетворена моим состоянием и у нее не было никаких причин для беспокойства, она обращала свое внимание на маленький садик, который устроил для меня Джеймс. Ему было лет тридцать. Я никогда не спрашивала, был ли он монахом или мирянином, работавшим в общине. Я чувствовала, что лучше не проявлять любопытства. Однако его знания растений были полезны, и мои цветы соперничали с розами моей матери.
Мы сидели с ней в саду и говорили о детях. Она вспоминала о моих детских привязанностях, но в основном говорила о Питере и Поле. Разговаривая, она вязала шаль для моего ребенка, и пальцы ее деловито двигались. Мне пришло в голову, что сейчас она гораздо более довольна жизнью, чем раньше, и меня это удивляло. Казалось странным, что кто-то может считать Саймона Кейсмана более подходящим мужем, чем моего отца, но для нее дело обстояло именно так.
Она рассказывала мне, что ходила к повитухе, и та заверила ее, что у меня все идет хорошо. Мать договорилась, что при первых же схватках пошлет за повитухой.
Я неожиданно почувствовала прилив привязанности к ней.
— Я никогда не думала, что ты будешь так заботиться обо мне, — сказала я.
Матушка покраснела и ответила:
— Какая чушь! Разве ты не мой ребенок?
Мне пришла в голову мысль, что гибель отца, ставшая великой трагедией моей юности, дала ей свободу. Вот какой странной бывает порою жизнь.
Несколько дней спустя у меня начались схватки, но к этому времени, благодаря заботам матушки, повитуха уже жила в Аббатстве.
Роды мои были непродолжительными, а радость от сознания, что скоро у меня будет дитя, пересиливала любые тяготы. Я так долго мечтала о ребенке, что могла выдержать все так же, как, я полагаю, мученики выдерживают пытки.
Наконец, все было кончено, и, когда я услышала крик ребенка, сердце мое переполнилось радостью.
Я видела свою мать, как никогда властную, повитуху и Бруно.
— Мое дитя… — начала я. Матушка просияла:
— Прекрасный здоровый ребенок. Я протянула руки.
— Позже, Дамаск. Очень скоро ты увидишь свою прелестную девчушку.
Девочка! У меня на глаза навернулись слезы. Я ведь хотела именно девочку.
Потом я заметила Бруно. Он молчал.
Когда мне на руки положили малышку, я подумала: «Это самый счастливый миг в моей жизни».
Я знала, Бруно был убежден, что обязательно родится мальчик, но я и не подозревала, что он будет так горько разочарован.
Бруно едва взглянул на девочку. Что до меня, то я не могла оторвать от нее глаз. В первые ночи я иногда просыпалась от неясного ощущения, что ее нет со мной. Я вскакивала и звала няньку:
— Мое дитя! Где мое дитя?
Я должна была быть уверена, что она мирно спит в своей кроватке.
Церемония крещения была простой — в ней не было той торжественности, которая иногда сопровождает крещение мальчика. Казалось, что Бруно это мало интересует. Он был разочарован. Я подумала: «Я примирюсь с его безразличием, мое дорогое дитя. Я буду любить тебя так, что ты не будешь нуждаться в отцовской любви».
Девочку назвали Кэтрин — вариант имен Кейт и двух королев. Я называла ее своей маленькой Кэт. Повитуха сказала: «Малышка не слишком красива, но именно из таких и вырастают настоящие красавицы».
Я была уверена, что это так и будет. Моя маленькая Кэт становилась краше с каждым днем.
РЕКА ВРЕМЕНИ
На протяжении этого года, разумеется, произошли большие перемены. Бруно собрал свой первый урожай. Повсюду кипела жизнь. Из старых амбаров доносился звук молотьбы. Часть скота в ноябре нужно было забить и мясо засолить для того, чтобы сделать запасы на зиму. Я все это сознавала довольно смутно, потому что все мои мысли были сосредоточены на ребенке. Если она чихала, я посылала за своей матерью, и она приходила обычно со множеством горячих напитков и настоев трав. Она со смехом уверяла меня в том, что когда я сама была ребенком, все было так же.
— Все эти волнения потому, что это твой первый ребенок, — говорила мне матушка. — Подожди, пока не появится второй. У тебя не будет и половины твоих нынешних страхов.
Шли дни, и моя малютка становилась все краше. Она стала радостью моей жизни. Я восхищалась ее маленькими ручками и ножками. У нее были удивленные голубые глаза. Когда она впервые улыбнулась, любовь переполнила мое сердце и я забыла обо всех несчастьях, которые произошли до рождения моей малышки.
Но внешний мир начал вторгаться в маленький рай, где жили мы с дочуркой.
Пришло письмо от Кейт.
«Я собираюсь навестить тебя. Я должна взглянуть на мою… кто она мне? Что-то вроде племянницы, я думают.
Я улыбнулась. Как это похоже на Кейт — думать о том, кем доводится ей ребенок!
Если верить тебе, она самый прелестный из когда-либо существовавших детей, но свидетельства матерей редко бывают точны. Поэтому я должна приехать и сама посмотреть на этот образец совершенства. Ремус собирается в Шотландию по поручению короля. Так что, пока его не будет, почему бы не навестить аббатство Святого Бруно?»
Как всегда, я была обрадована, что увижу Кейт, но и слегка обеспокоена, потому что она была проницательна и ее особенно интересовали отношения между мной и Бруно, которые не стали ближе после рождения Кэтрин, которой я теперь уделяла все свое время.
И вот приехала Кейт, полная жизни и прекрасная, как всегда.
— Как хорошо, что мы живем так близко! — сказала она. — Представь, если бы я вышла замуж за шотландского лорда? Тогда нам нелегко было бы встречаться. — Она внимательно оглядела меня. — Дамаск! Ты стала матерью! Это тебе идет, Дамаск. Ты пополнела. Настоящая матрона. Нет, не совсем матрона. Но ты изменилась. А где же этот образец совершенства, названный в мою честь?
— Я называю ее моя маленькая Кэт, — с любовью произнесла я.
Кейт была восхищена малышкой:
— Да, она маленькая красавица. Ну, Кэт, что ты думаешь о кузине Кейт?
Моя крошка подарила Кейт свою несравненную улыбку, Кейт склонилась над ней и поцеловала.
— Ну, моя прелесть, — сказала она, — мы будем хорошими друзьями.
Но я видела, что ее интересует не столько ребенок, сколько мои отношения с Бруно. Кейт много рассказывала о Ремусе. Она говорила о нем снисходительно, но явно была благодарна ему за жизнь в роскоши.
Вместе с Кейт приехал Кэри — прелестный мальчуган, которому было уже почти два года, любопытный, шаловливый, похожий на Кэт.
Ему понравилась Кэт, и он частенько стоял у кроватки и смотрел на нее. Казалось, что она отвечает взаимностью. Была еще и Хани, которую я старалась не забывать после рождения моего ребенка. Мне хотелось, чтобы девочки росли как сестры, но, думаю, что Хани немного ревновала, потому что, как бы не старалась, я не могла скрыть, что поглощена новорожденной.
Я сама кормила и купала Кэтрин, но всегда просила Хани помочь мне.
— Она совсем еще крошка! — говорила я. — Она не такая большая девочка, как ты. Ей еще многому нужно научиться.
Мои слова ободряли Хани.
— Она твоя маленькая сестричка, — говорила я и думала, что если история Кезаи правдива, то на самом деле Хани тетя моей малышки.
Но теперь с нами была Кейт, и жизнь изменилась. Кейт интересовало все, что происходило в Аббатстве. Она наблюдала за всем с некоторой завистью, которая говорила мне, что она представляет себя на моем месте.
Когда к нам присоединялся Бруно, я понимала, какие чувства она испытывает к нему. Он был более осторожен в выражении своих эмоций, но я знала, что он к ней далеко не равнодушен.
Кейт, конечно, знала все придворные сплетни и любила щегольнуть этим.
Король был занят поисками новой жены.
— Бедняга, ему так не везет с женами! А теперь нет ни одной женщины, которая бы хотела, чтобы ей оказали эту величайшую честь в нашей стране. Девицы дрожат, когда он бросает в их сторону похотливые взгляды. Они вспоминают Анну Болейн и на вопрос монарха о замужестве готовы ответить: «Нет, сэр, я не могу быть вашей женой. Но я охотно стану вашей любовницей».
— Мне жаль его бедную избранницу, — сказала я.
— Можешь быть уверена, это будет женщина, уже состоявшая в браке. Родители боятся посылать своих дочерей ко двору.
Было объявлено, что если замуж за короля выйдет не девственница, это будет считаться государственной изменой.
— Возможно, что государь вообще больше не женится, потому что он уже далеко не молод.
— Ему около пятидесяти лет, он располнел, его мучают язвы на ноге. Но, несмотря на все это, он король и придворные ищут его благосклонных взглядов и страшатся его недовольства. Поэтому он по-прежнему завидный жених.
— Можно подумать, что власть более притягательна, чем красота и молодость.
— Власть — это суть мужского очарования, уверяю тебя. Я бы никогда не полюбила самого прекрасного в мире пастуха, но легко могла бы испытывать нежность к стареющему королю.
— Ты стала циничной!
— Я не стала ею. Я всегда ею была.
— Умоляю тебя, не обращай свои взоры на короля. Каким бы странным тебе это не показалось, но меня изрядно огорчит, если упадет с плеч именно твоя голова.
— Она всегда крепко на них держалась и намерена там оставаться и впредь. Моя дорогая сестричка, что за наслаждение быть с тобой рядом! Но не забывай, я жена Ремуса, и если он встретит славную смерть в Шотландии, что не исключено, ведь там сейчас идут сражения, то мне вряд ли удастся выйти замуж вторично.
— О, Кейт, не говори глупостей!
— Ты все та же сентиментальная Дамаск. Но не бойся за меня. Я сумею позаботиться о себе, если овдовею.
— Я и не знала, что началась война и что Ремус в Шотландии.
— Молодые матери не видят дальше своего гнезда. Разве ты не знала, что наш король, послав очередную жену на плаху, временно обратил своего внимание на другие дела? Он желает стать и королем Шотландии. Поэтому сейчас Ремус и его сиятельство герцог Норфолк ведут полки через границу. Я слышала, шотландцы повсюду обращены в бегство и думаю, скоро Его Величество присоединится к своим воинам в Шотландии. Как ты понимаешь, Ремус находится в прекрасной компании — с его сиятельством герцогом Норфолком и с самим королем. Я же продолжаю утверждать, что эти события дают мне пищу для разговоров с тобой, моя дорогая Дамаск.
Обсудив таким образом дела придворные, мы обратились к прошлому и принялись вспоминать свое детство, как это обычно делают люди, которые провели его вместе.
Кейт была очень довольна тем, что может оставить Кэри с детьми. Во время пребывания Кейт у нас я тоже меньше проводила времени с моей малышкой. Но, и наслаждаясь обществом Кейт, мне приходилось убеждать себя, что моей крошке не грозит никакая опасность.
Кейт так же, как и моя мать, могла смеяться над этим, но я ничего не могла с собой поделать. Ребенок был мне дороже всего на свете.
Мы обедали в одиннадцать утра и ужинали в шесть вечера. За стол в большом зале садились все живущие в Аббатстве. За едой обычно велся разговор о делах в имении. Я сидела с одной стороны от Бруно, Кейт — с другой. Я часто видела, как глаза Кейт шаловливо сверкали, но не вполне понимала причину этого веселья. Я не могла понять их чувств по отношению друг к другу. Кейт была весела и добродушно подшучивала. Бруно вел себя сдержанно, но я знала, что он наблюдает за ней.
Пока Кейт жила у нас, Клемент старался превзойти самого себя. Нам подавали большие куски сочной говядины и баранины, огромные пироги, часто украшенные гербом Ремуса, в честь Кейт, а также бекон, дичь и в изобилии масло и сыр. Бруно постарался, чтобы мы попробовали морковь и турнепс, которые он недавно вывез из-за границы и которые становились популярны в нашей стране.
Часто разговор касался работы на ферме. Слуги, в чьи обязанности входило ловить рыбу, готовить из нее различные блюда для нашего стола и продавать ее, рассказывали о дневном улове.
Кейт внимательно слушала и временами подшучивала над Бруно или надо мной.
Дети не сидели с нами за столом, так как были еще слишком малы.
Иногда, пока я проводила время в детской, Кейт прогуливалась по Аббатству Однажды она вернулась и спросила:
— Дамаск, что здесь происходит? Усадьба все больше походит на монастырь, а Бруно — на короля в своих владениях. Я сомневаюсь, что сейчас в Англии есть хоть одна такая община. Что ты знаешь о Бруно?
— Я не понимаю тебя, Кейт.
— Тебе следует побольше узнать о нем. Ведь он твой муж.
— Я знаю о нем достаточно, — говоря это, я понимала, что лгу.
— Каков он… как муж?
— Он занятой человек. Столько нужно сделать.
— Как он относится к тебе, Дамаск? Насколько страстно он тебя любит?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Я хочу знать, Дамаск. Он хотел сына, не так ли? Как он повел себя, когда узнал, что у него дочь? — Она рассмеялась почти торжествующе, и в этот момент я ненавидела ее, потому что чувствовала, она довольна, что у меня дочь, а не сын, о котором мечтал Бруно.
— Да, он хотел сына. Какой мужчина этого не хочет? Он был немного разочарован.
— Только немного? Обычно родители довольны теми детьми, которые у них есть. Кроме королей… Бедная Анна Болейн! Она лишилась головы, потому что государь предпочел ей другую женщину. Если бы у Анны был сын, он никогда бы от нее не избавился. Коварная маленькая Джейн удовольствовалась бы ролью любовницы, а не жены. Это урок, не правда ли? Опасно шутить с монархами.
Позже она говорила о тех днях, когда мы познакомились с Бруно и встречались на земле Аббатства.
— Все случившееся повлияло на нашу жизнь, — сказала Кейт. — Тем, чем мы стали, мы обязаны тому, что случилось с нами тогда. Тогда мы все трое начали ткать полотно, над которым будем продолжать трудиться до конца жизни.
— Ты имеешь в виду Бруно, себя и меня?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Наши жизни взаимосвязаны. Мы, словно плоды на дереве, и, когда придет время, мы упадем на землю один за другим. Но мы всегда будем на одной ветке, Дамаск. Запомни это.
Я думала об этом после ее отъезда, и мне захотелось узнать, что они с Бруно говорили друг другу, когда встречались и меня при этом не было рядом. Мне хотелось знать, что произошло между ними.
В декабре того же года король отправился в Шотландию и нанес поражение шотландским войскам в битве при Солуэй-Мосс. Мы почти не говорили о войне. Шотландия казалась так далеко. За службу короне король пожаловал Ремусу поместье на границе, тот остался там на несколько месяцев, и Кейт еще раз приехала навестить нас.
Аббатство привлекало ее, как и тогда, когда мы были детьми. Кейт нередко бродила по имению одна, и я уверена, что она часто навещала то место, где мы, бывало, встречались детьми. Она утверждала, что не сентиментальна, что для нее это развлечение, просто приятно вспоминать прежние времена.
Раз или два я видела ее с Бруно. Мне хотелось знать, делился ли он с ней своими планами, и предупреждала ли его Кейт, что он делает свою усадьбу слишком похожей на монастырь.
Кейт утверждала, что я стала слишком хозяйственной, суетливой матерью, что я думаю о детской, когда ей хочется поговорить со мной о чем-нибудь серьезном. Я замечала ей, что под серьезным разговором она обычно понимает сплетни. Кейт с этим соглашалась, но добавляла, что слухи стоят у истоков великих событий и мне следовало бы это знать.
Наступил июнь — первый день рождения Кэтрин. Клемент испек в ее честь пирог, и мы устроили в детской небольшой праздник. Думаю, что Кэри и Хани получили больше удовольствия, чем Кэтрин, которая с круглыми от удивления глазами с интересом наблюдала за нами.
Кейт отказалась прийти на торжество. Бруно тоже. Я обиделась на них, но Кейт только пожала плечами. Поэтому на празднике были только я и няньки. Клемент и Юджин, обожавшие детей, присоединились к нам позже и устроили веселые игры, чтобы развлечь малышей. Клемент замечательно изображал собаку. Он возил детей на спине и при этом лаял.
Я смеялась, глядя на них.
Как всегда, Кейт была полна дворцовых сплетен о короле и его новой жене.
— Бедняжка! — восклицала Кейт. — Говорят, что она не хотела выходить замуж за государя. Она обожает Томаса Сеймура. Ах, что за мужчина! Он — дядя юного принца Эдуарда и очень хорош собой. Но она приглянулась королю, и мистеру Томасу, несмотря на все его повадки пирата, пришлось отступить, и леди Екатерина Латимер, еще одна Кейт, досталась королю. Теперь ты понимаешь, что государь любит женщин по имени Кейт, хотя его привязанность непродолжительна. И у женщины нет выбора, когда он указывает своим монаршим перстом и говорит: «Ты будешь следующей».
Так оно и вышло, ибо через несколько недель король женился на Екатерине Парр.
В августе я поняла, что опять беременна. Бруно был обрадован. Мне не удалось подарить ему мальчика в первый раз, но, может быть, я это сделаю теперь.
Мысль о еще одном ребенке доставляла мне радость. Я ни о чем другом не могла и думать. Опять беседовала о детях с моей матерью, достала крошечные платьица, которые носила Кэтрин, когда была совсем малышкой. Я думала только о ребенке, которого ждала.
Скоро снова наступит Рождество. Я уже сказала девочкам о том, что скоро у них появится братик или сестричка и будет жить с ними в детской. Хани помрачнела. Потом сказала:
— Я не хочу этого. Я не хочу даже, чтобы здесь была Кэт. Я хочу, чтобы здесь была только Хани, как раньше.
Я всегда боялась ревности между детьми. Я старалась уделять Хани больше внимания, чтобы показать, что ничем не выделяю Кэт.
Хани спросила, кого я больше люблю: ее, Кэтрин или того малыша, который скоро появится.
Я ответила, что люблю всех одинаково.
— Нет! — воскликнула она. — Ты не всех одинаково любишь!
Меня беспокоило ее поведение. Конечно, она была права. Я любила ее. Но как я могла не любить свое собственное дитя еще больше?
На следующий день после этого разговора Хани пропала. Меня мучили угрызения совести, я обвиняла себя в том, что не сумела скрыть, что она значит для меня чуточку меньше, чем Кэт. Я должна быстро найти ее. Но это было нелегко. Я обыскала весь дом. Потом позвала Клемента. Хани всегда была его любимицей, и я подумала, что он может знать какое-нибудь потайное место, где она прячется.
Он забеспокоился. Его первой мыслью были пруды, где разводили рыб. Он снял огромный белый фартук и с руками в муке бросился туда.
К счастью, там были двое рыболовов. Они сказали, что провели здесь все утро и девочки не видели.
Мы испытали сильное облегчение. К этому времени к нам присоединился Юджин. Няньки и Клемент считали, что нам следует разбиться на две или три группы. Мы так и сделали. Я отправилась с одной молоденькой няней, девочкой лет четырнадцати по имени Луси.
Неожиданно я вспомнила о подземных галереях. Я никогда не была там. Часть их обрушилась, и Бруно говорил, что ходить туда опасно. Когда он был мальчиком, один монах во время обвала был там похоронен заживо.
Я думала об этом, когда бежала к подземелью.
Я говорила Хани, чтобы она и близко не подходила к подземным галереям и прудам. Но когда дети хотят привлечь к себе внимание или чувствуют себя несчастными, они часто нарушают запреты.
Для того чтобы попасть в галереи, нужно было спуститься в подземелье по каменной лестнице. Юная нянька осталась наверху. Но я так беспокоилась о Хани, что не чувствовала страха.
Спускаясь, я звала ее по имени. Попав в темноту после яркого солнечного света, некоторое время я ничего не видела. Неожиданно внизу из мрака появилась темная фигура. У меня по спине пробежала дрожь. Я сделала шаг вперед — ступеньки не было, и я упала вниз, перелетев через две или три ступеньки, и оказалась на сырой земле.
Надо мной склонилась темная фигура. Я закричала.
Голос произнес:
— Дамаск!
Надо мной стоял Бруно, и я почувствовала, что он разгневан.
— Что ты здесь делаешь?
— Я… я упала.
— Вижу. Зачем ты пришла сюда?!
— Хани пропала, — ответила я. Он помог мне подняться на ноги. Меня трясла дрожь.
— С тобой все в порядке? — спросил он. В его голосе чувствовалось беспокойство, и я с возмущением подумала: «Он беспокоится не обо мне, а о ребенке, которого я ношу».
Я неуверенно произнесла:
— Да, со мной все хорошо. Ты не видел Хани? Она пропала. — Казалось, Бруно не расслышал моих слов.
— Я просил тебя не ходить в эти туннели, — сказал он.
— Я никогда прежде и не ходила. Я думала, что там заблудился ребенок, поэтому и пришла сюда.
— Ее здесь нет. Я бы увидел ее, если бы она была здесь.
Он взял меня за руку, и мы вместе стали подниматься по лестнице. Когда мы выбрались наверх, он внимательно оглядел меня и сказал:
— Никогда больше не спускайся вниз. Это опасно. Я спросила:
— А как же ты, Бруно?
— Я знаю эти туннели. Я изучил их, когда был еще мальчишкой, и я очень осторожен.
В то время я слишком беспокоилась о Хани, чтобы задавать вопросы, но позднее мне захотелось их задать.
Мы с нянькой вернулись в дом. Хани все еще искали. Я была в отчаянии, когда мальчуган, живший в одной из пастушеских хижин, принес записку. Хани была в избушке матушки Солтер. Не могу ли я поскорее забрать ее домой?
Без промедления я отправилась в лесную избушку. Как и прежде, в очаге горел огонь и на нем стоял черный от копоти котелок. У огня сидела матушка Солтер. Казалось, она не изменилась с тех пор, как я впервые увидела ее. Возле нее у очага сидела Хани. Лицо ее было грязным, платье запачкано. Я вскрикнула от радости и подбежала к ней. Я хотела обнять ее, но она отстранилась. Я чувствовала, что за нами наблюдает матушка Солтер.
— Хани! — воскликнула я. — Где ты была? Я так испугалась.
— Ты думала, что потеряла меня?
— О, Хани, я думала, что с тобой случилось что-нибудь ужасное.
— Тебе все равно. У тебя есть Кэтти и еще будет маленький. Я сказала:
— О, Хани, я не смогу пережить разлуку с тобой. Она угрюмо произнесла:
— Переживешь. Кэтти ты любишь больше.
— Хани, я люблю вас обеих.
— Ребенок так не думает, — сказала матушка Солтер надтреснутым голосом.
— Она ошибается. Я была вне себя от беспокойства.
— Тогда забирай ее. И люби ее больше.
— Пойдем, Хани, — сказала я, — ты ведь хочешь пойти домой, не правда ли? Ты ведь не хочешь остаться здесь?
Хани оглядела комнату, и я видела, что она очарована тем, что увидела.
— Рекин любит меня.
— Спот и Падинг тоже тебя любят, — сказала я, назвав клички двух наших собак.
Хани, довольная, кивнула. Я взяла ее за руку, и она не сопротивлялась. Она продолжала разглядывать комнату, и поскольку она не умела скрывать своих чувств, я поняла, что она сравнивает ее со своей уютной детской в Аббатстве. Она хотела вернуться домой, но не желала так легко уступить мне победу. Она была маленькой ревнивой собственницей. Некоторое время я принадлежала только ей, и она не желала ни с кем делиться.
— Когда дети подрастают, всегда так, — сказала я матушке Солтер.
— Все эти волнения потому, что это твой первый ребенок, — говорила мне матушка. — Подожди, пока не появится второй. У тебя не будет и половины твоих нынешних страхов.
Шли дни, и моя малютка становилась все краше. Она стала радостью моей жизни. Я восхищалась ее маленькими ручками и ножками. У нее были удивленные голубые глаза. Когда она впервые улыбнулась, любовь переполнила мое сердце и я забыла обо всех несчастьях, которые произошли до рождения моей малышки.
Но внешний мир начал вторгаться в маленький рай, где жили мы с дочуркой.
Пришло письмо от Кейт.
«Я собираюсь навестить тебя. Я должна взглянуть на мою… кто она мне? Что-то вроде племянницы, я думают.
Я улыбнулась. Как это похоже на Кейт — думать о том, кем доводится ей ребенок!
Если верить тебе, она самый прелестный из когда-либо существовавших детей, но свидетельства матерей редко бывают точны. Поэтому я должна приехать и сама посмотреть на этот образец совершенства. Ремус собирается в Шотландию по поручению короля. Так что, пока его не будет, почему бы не навестить аббатство Святого Бруно?»
Как всегда, я была обрадована, что увижу Кейт, но и слегка обеспокоена, потому что она была проницательна и ее особенно интересовали отношения между мной и Бруно, которые не стали ближе после рождения Кэтрин, которой я теперь уделяла все свое время.
И вот приехала Кейт, полная жизни и прекрасная, как всегда.
— Как хорошо, что мы живем так близко! — сказала она. — Представь, если бы я вышла замуж за шотландского лорда? Тогда нам нелегко было бы встречаться. — Она внимательно оглядела меня. — Дамаск! Ты стала матерью! Это тебе идет, Дамаск. Ты пополнела. Настоящая матрона. Нет, не совсем матрона. Но ты изменилась. А где же этот образец совершенства, названный в мою честь?
— Я называю ее моя маленькая Кэт, — с любовью произнесла я.
Кейт была восхищена малышкой:
— Да, она маленькая красавица. Ну, Кэт, что ты думаешь о кузине Кейт?
Моя крошка подарила Кейт свою несравненную улыбку, Кейт склонилась над ней и поцеловала.
— Ну, моя прелесть, — сказала она, — мы будем хорошими друзьями.
Но я видела, что ее интересует не столько ребенок, сколько мои отношения с Бруно. Кейт много рассказывала о Ремусе. Она говорила о нем снисходительно, но явно была благодарна ему за жизнь в роскоши.
Вместе с Кейт приехал Кэри — прелестный мальчуган, которому было уже почти два года, любопытный, шаловливый, похожий на Кэт.
Ему понравилась Кэт, и он частенько стоял у кроватки и смотрел на нее. Казалось, что она отвечает взаимностью. Была еще и Хани, которую я старалась не забывать после рождения моего ребенка. Мне хотелось, чтобы девочки росли как сестры, но, думаю, что Хани немного ревновала, потому что, как бы не старалась, я не могла скрыть, что поглощена новорожденной.
Я сама кормила и купала Кэтрин, но всегда просила Хани помочь мне.
— Она совсем еще крошка! — говорила я. — Она не такая большая девочка, как ты. Ей еще многому нужно научиться.
Мои слова ободряли Хани.
— Она твоя маленькая сестричка, — говорила я и думала, что если история Кезаи правдива, то на самом деле Хани тетя моей малышки.
Но теперь с нами была Кейт, и жизнь изменилась. Кейт интересовало все, что происходило в Аббатстве. Она наблюдала за всем с некоторой завистью, которая говорила мне, что она представляет себя на моем месте.
Когда к нам присоединялся Бруно, я понимала, какие чувства она испытывает к нему. Он был более осторожен в выражении своих эмоций, но я знала, что он к ней далеко не равнодушен.
Кейт, конечно, знала все придворные сплетни и любила щегольнуть этим.
Король был занят поисками новой жены.
— Бедняга, ему так не везет с женами! А теперь нет ни одной женщины, которая бы хотела, чтобы ей оказали эту величайшую честь в нашей стране. Девицы дрожат, когда он бросает в их сторону похотливые взгляды. Они вспоминают Анну Болейн и на вопрос монарха о замужестве готовы ответить: «Нет, сэр, я не могу быть вашей женой. Но я охотно стану вашей любовницей».
— Мне жаль его бедную избранницу, — сказала я.
— Можешь быть уверена, это будет женщина, уже состоявшая в браке. Родители боятся посылать своих дочерей ко двору.
Было объявлено, что если замуж за короля выйдет не девственница, это будет считаться государственной изменой.
— Возможно, что государь вообще больше не женится, потому что он уже далеко не молод.
— Ему около пятидесяти лет, он располнел, его мучают язвы на ноге. Но, несмотря на все это, он король и придворные ищут его благосклонных взглядов и страшатся его недовольства. Поэтому он по-прежнему завидный жених.
— Можно подумать, что власть более притягательна, чем красота и молодость.
— Власть — это суть мужского очарования, уверяю тебя. Я бы никогда не полюбила самого прекрасного в мире пастуха, но легко могла бы испытывать нежность к стареющему королю.
— Ты стала циничной!
— Я не стала ею. Я всегда ею была.
— Умоляю тебя, не обращай свои взоры на короля. Каким бы странным тебе это не показалось, но меня изрядно огорчит, если упадет с плеч именно твоя голова.
— Она всегда крепко на них держалась и намерена там оставаться и впредь. Моя дорогая сестричка, что за наслаждение быть с тобой рядом! Но не забывай, я жена Ремуса, и если он встретит славную смерть в Шотландии, что не исключено, ведь там сейчас идут сражения, то мне вряд ли удастся выйти замуж вторично.
— О, Кейт, не говори глупостей!
— Ты все та же сентиментальная Дамаск. Но не бойся за меня. Я сумею позаботиться о себе, если овдовею.
— Я и не знала, что началась война и что Ремус в Шотландии.
— Молодые матери не видят дальше своего гнезда. Разве ты не знала, что наш король, послав очередную жену на плаху, временно обратил своего внимание на другие дела? Он желает стать и королем Шотландии. Поэтому сейчас Ремус и его сиятельство герцог Норфолк ведут полки через границу. Я слышала, шотландцы повсюду обращены в бегство и думаю, скоро Его Величество присоединится к своим воинам в Шотландии. Как ты понимаешь, Ремус находится в прекрасной компании — с его сиятельством герцогом Норфолком и с самим королем. Я же продолжаю утверждать, что эти события дают мне пищу для разговоров с тобой, моя дорогая Дамаск.
Обсудив таким образом дела придворные, мы обратились к прошлому и принялись вспоминать свое детство, как это обычно делают люди, которые провели его вместе.
Кейт была очень довольна тем, что может оставить Кэри с детьми. Во время пребывания Кейт у нас я тоже меньше проводила времени с моей малышкой. Но, и наслаждаясь обществом Кейт, мне приходилось убеждать себя, что моей крошке не грозит никакая опасность.
Кейт так же, как и моя мать, могла смеяться над этим, но я ничего не могла с собой поделать. Ребенок был мне дороже всего на свете.
Мы обедали в одиннадцать утра и ужинали в шесть вечера. За стол в большом зале садились все живущие в Аббатстве. За едой обычно велся разговор о делах в имении. Я сидела с одной стороны от Бруно, Кейт — с другой. Я часто видела, как глаза Кейт шаловливо сверкали, но не вполне понимала причину этого веселья. Я не могла понять их чувств по отношению друг к другу. Кейт была весела и добродушно подшучивала. Бруно вел себя сдержанно, но я знала, что он наблюдает за ней.
Пока Кейт жила у нас, Клемент старался превзойти самого себя. Нам подавали большие куски сочной говядины и баранины, огромные пироги, часто украшенные гербом Ремуса, в честь Кейт, а также бекон, дичь и в изобилии масло и сыр. Бруно постарался, чтобы мы попробовали морковь и турнепс, которые он недавно вывез из-за границы и которые становились популярны в нашей стране.
Часто разговор касался работы на ферме. Слуги, в чьи обязанности входило ловить рыбу, готовить из нее различные блюда для нашего стола и продавать ее, рассказывали о дневном улове.
Кейт внимательно слушала и временами подшучивала над Бруно или надо мной.
Дети не сидели с нами за столом, так как были еще слишком малы.
Иногда, пока я проводила время в детской, Кейт прогуливалась по Аббатству Однажды она вернулась и спросила:
— Дамаск, что здесь происходит? Усадьба все больше походит на монастырь, а Бруно — на короля в своих владениях. Я сомневаюсь, что сейчас в Англии есть хоть одна такая община. Что ты знаешь о Бруно?
— Я не понимаю тебя, Кейт.
— Тебе следует побольше узнать о нем. Ведь он твой муж.
— Я знаю о нем достаточно, — говоря это, я понимала, что лгу.
— Каков он… как муж?
— Он занятой человек. Столько нужно сделать.
— Как он относится к тебе, Дамаск? Насколько страстно он тебя любит?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Я хочу знать, Дамаск. Он хотел сына, не так ли? Как он повел себя, когда узнал, что у него дочь? — Она рассмеялась почти торжествующе, и в этот момент я ненавидела ее, потому что чувствовала, она довольна, что у меня дочь, а не сын, о котором мечтал Бруно.
— Да, он хотел сына. Какой мужчина этого не хочет? Он был немного разочарован.
— Только немного? Обычно родители довольны теми детьми, которые у них есть. Кроме королей… Бедная Анна Болейн! Она лишилась головы, потому что государь предпочел ей другую женщину. Если бы у Анны был сын, он никогда бы от нее не избавился. Коварная маленькая Джейн удовольствовалась бы ролью любовницы, а не жены. Это урок, не правда ли? Опасно шутить с монархами.
Позже она говорила о тех днях, когда мы познакомились с Бруно и встречались на земле Аббатства.
— Все случившееся повлияло на нашу жизнь, — сказала Кейт. — Тем, чем мы стали, мы обязаны тому, что случилось с нами тогда. Тогда мы все трое начали ткать полотно, над которым будем продолжать трудиться до конца жизни.
— Ты имеешь в виду Бруно, себя и меня?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Наши жизни взаимосвязаны. Мы, словно плоды на дереве, и, когда придет время, мы упадем на землю один за другим. Но мы всегда будем на одной ветке, Дамаск. Запомни это.
Я думала об этом после ее отъезда, и мне захотелось узнать, что они с Бруно говорили друг другу, когда встречались и меня при этом не было рядом. Мне хотелось знать, что произошло между ними.
В декабре того же года король отправился в Шотландию и нанес поражение шотландским войскам в битве при Солуэй-Мосс. Мы почти не говорили о войне. Шотландия казалась так далеко. За службу короне король пожаловал Ремусу поместье на границе, тот остался там на несколько месяцев, и Кейт еще раз приехала навестить нас.
Аббатство привлекало ее, как и тогда, когда мы были детьми. Кейт нередко бродила по имению одна, и я уверена, что она часто навещала то место, где мы, бывало, встречались детьми. Она утверждала, что не сентиментальна, что для нее это развлечение, просто приятно вспоминать прежние времена.
Раз или два я видела ее с Бруно. Мне хотелось знать, делился ли он с ней своими планами, и предупреждала ли его Кейт, что он делает свою усадьбу слишком похожей на монастырь.
Кейт утверждала, что я стала слишком хозяйственной, суетливой матерью, что я думаю о детской, когда ей хочется поговорить со мной о чем-нибудь серьезном. Я замечала ей, что под серьезным разговором она обычно понимает сплетни. Кейт с этим соглашалась, но добавляла, что слухи стоят у истоков великих событий и мне следовало бы это знать.
Наступил июнь — первый день рождения Кэтрин. Клемент испек в ее честь пирог, и мы устроили в детской небольшой праздник. Думаю, что Кэри и Хани получили больше удовольствия, чем Кэтрин, которая с круглыми от удивления глазами с интересом наблюдала за нами.
Кейт отказалась прийти на торжество. Бруно тоже. Я обиделась на них, но Кейт только пожала плечами. Поэтому на празднике были только я и няньки. Клемент и Юджин, обожавшие детей, присоединились к нам позже и устроили веселые игры, чтобы развлечь малышей. Клемент замечательно изображал собаку. Он возил детей на спине и при этом лаял.
Я смеялась, глядя на них.
Как всегда, Кейт была полна дворцовых сплетен о короле и его новой жене.
— Бедняжка! — восклицала Кейт. — Говорят, что она не хотела выходить замуж за государя. Она обожает Томаса Сеймура. Ах, что за мужчина! Он — дядя юного принца Эдуарда и очень хорош собой. Но она приглянулась королю, и мистеру Томасу, несмотря на все его повадки пирата, пришлось отступить, и леди Екатерина Латимер, еще одна Кейт, досталась королю. Теперь ты понимаешь, что государь любит женщин по имени Кейт, хотя его привязанность непродолжительна. И у женщины нет выбора, когда он указывает своим монаршим перстом и говорит: «Ты будешь следующей».
Так оно и вышло, ибо через несколько недель король женился на Екатерине Парр.
В августе я поняла, что опять беременна. Бруно был обрадован. Мне не удалось подарить ему мальчика в первый раз, но, может быть, я это сделаю теперь.
Мысль о еще одном ребенке доставляла мне радость. Я ни о чем другом не могла и думать. Опять беседовала о детях с моей матерью, достала крошечные платьица, которые носила Кэтрин, когда была совсем малышкой. Я думала только о ребенке, которого ждала.
Скоро снова наступит Рождество. Я уже сказала девочкам о том, что скоро у них появится братик или сестричка и будет жить с ними в детской. Хани помрачнела. Потом сказала:
— Я не хочу этого. Я не хочу даже, чтобы здесь была Кэт. Я хочу, чтобы здесь была только Хани, как раньше.
Я всегда боялась ревности между детьми. Я старалась уделять Хани больше внимания, чтобы показать, что ничем не выделяю Кэт.
Хани спросила, кого я больше люблю: ее, Кэтрин или того малыша, который скоро появится.
Я ответила, что люблю всех одинаково.
— Нет! — воскликнула она. — Ты не всех одинаково любишь!
Меня беспокоило ее поведение. Конечно, она была права. Я любила ее. Но как я могла не любить свое собственное дитя еще больше?
На следующий день после этого разговора Хани пропала. Меня мучили угрызения совести, я обвиняла себя в том, что не сумела скрыть, что она значит для меня чуточку меньше, чем Кэт. Я должна быстро найти ее. Но это было нелегко. Я обыскала весь дом. Потом позвала Клемента. Хани всегда была его любимицей, и я подумала, что он может знать какое-нибудь потайное место, где она прячется.
Он забеспокоился. Его первой мыслью были пруды, где разводили рыб. Он снял огромный белый фартук и с руками в муке бросился туда.
К счастью, там были двое рыболовов. Они сказали, что провели здесь все утро и девочки не видели.
Мы испытали сильное облегчение. К этому времени к нам присоединился Юджин. Няньки и Клемент считали, что нам следует разбиться на две или три группы. Мы так и сделали. Я отправилась с одной молоденькой няней, девочкой лет четырнадцати по имени Луси.
Неожиданно я вспомнила о подземных галереях. Я никогда не была там. Часть их обрушилась, и Бруно говорил, что ходить туда опасно. Когда он был мальчиком, один монах во время обвала был там похоронен заживо.
Я думала об этом, когда бежала к подземелью.
Я говорила Хани, чтобы она и близко не подходила к подземным галереям и прудам. Но когда дети хотят привлечь к себе внимание или чувствуют себя несчастными, они часто нарушают запреты.
Для того чтобы попасть в галереи, нужно было спуститься в подземелье по каменной лестнице. Юная нянька осталась наверху. Но я так беспокоилась о Хани, что не чувствовала страха.
Спускаясь, я звала ее по имени. Попав в темноту после яркого солнечного света, некоторое время я ничего не видела. Неожиданно внизу из мрака появилась темная фигура. У меня по спине пробежала дрожь. Я сделала шаг вперед — ступеньки не было, и я упала вниз, перелетев через две или три ступеньки, и оказалась на сырой земле.
Надо мной склонилась темная фигура. Я закричала.
Голос произнес:
— Дамаск!
Надо мной стоял Бруно, и я почувствовала, что он разгневан.
— Что ты здесь делаешь?
— Я… я упала.
— Вижу. Зачем ты пришла сюда?!
— Хани пропала, — ответила я. Он помог мне подняться на ноги. Меня трясла дрожь.
— С тобой все в порядке? — спросил он. В его голосе чувствовалось беспокойство, и я с возмущением подумала: «Он беспокоится не обо мне, а о ребенке, которого я ношу».
Я неуверенно произнесла:
— Да, со мной все хорошо. Ты не видел Хани? Она пропала. — Казалось, Бруно не расслышал моих слов.
— Я просил тебя не ходить в эти туннели, — сказал он.
— Я никогда прежде и не ходила. Я думала, что там заблудился ребенок, поэтому и пришла сюда.
— Ее здесь нет. Я бы увидел ее, если бы она была здесь.
Он взял меня за руку, и мы вместе стали подниматься по лестнице. Когда мы выбрались наверх, он внимательно оглядел меня и сказал:
— Никогда больше не спускайся вниз. Это опасно. Я спросила:
— А как же ты, Бруно?
— Я знаю эти туннели. Я изучил их, когда был еще мальчишкой, и я очень осторожен.
В то время я слишком беспокоилась о Хани, чтобы задавать вопросы, но позднее мне захотелось их задать.
Мы с нянькой вернулись в дом. Хани все еще искали. Я была в отчаянии, когда мальчуган, живший в одной из пастушеских хижин, принес записку. Хани была в избушке матушки Солтер. Не могу ли я поскорее забрать ее домой?
Без промедления я отправилась в лесную избушку. Как и прежде, в очаге горел огонь и на нем стоял черный от копоти котелок. У огня сидела матушка Солтер. Казалось, она не изменилась с тех пор, как я впервые увидела ее. Возле нее у очага сидела Хани. Лицо ее было грязным, платье запачкано. Я вскрикнула от радости и подбежала к ней. Я хотела обнять ее, но она отстранилась. Я чувствовала, что за нами наблюдает матушка Солтер.
— Хани! — воскликнула я. — Где ты была? Я так испугалась.
— Ты думала, что потеряла меня?
— О, Хани, я думала, что с тобой случилось что-нибудь ужасное.
— Тебе все равно. У тебя есть Кэтти и еще будет маленький. Я сказала:
— О, Хани, я не смогу пережить разлуку с тобой. Она угрюмо произнесла:
— Переживешь. Кэтти ты любишь больше.
— Хани, я люблю вас обеих.
— Ребенок так не думает, — сказала матушка Солтер надтреснутым голосом.
— Она ошибается. Я была вне себя от беспокойства.
— Тогда забирай ее. И люби ее больше.
— Пойдем, Хани, — сказала я, — ты ведь хочешь пойти домой, не правда ли? Ты ведь не хочешь остаться здесь?
Хани оглядела комнату, и я видела, что она очарована тем, что увидела.
— Рекин любит меня.
— Спот и Падинг тоже тебя любят, — сказала я, назвав клички двух наших собак.
Хани, довольная, кивнула. Я взяла ее за руку, и она не сопротивлялась. Она продолжала разглядывать комнату, и поскольку она не умела скрывать своих чувств, я поняла, что она сравнивает ее со своей уютной детской в Аббатстве. Она хотела вернуться домой, но не желала так легко уступить мне победу. Она была маленькой ревнивой собственницей. Некоторое время я принадлежала только ей, и она не желала ни с кем делиться.
— Когда дети подрастают, всегда так, — сказала я матушке Солтер.