Карр Филиппа. Роковой шаг

   «Больше не хочу его видеть», — с жаром говорила я себе, чувствуя себя очень несчастной.
   Ланс, конечно, не оставил дела так. Он пришел ко мне днем. Я сказала, что у меня болит голова, и отказалась выйти из комнаты. Но он настаивал, пока я не вышла к нему.
   — Я хочу объясниться, — сказал он.
   — Все и так ясно, — резко ответила я.
   — Да, конечно, — уныло согласился он.
   — Эта женщина… кто она?
   — Мой очень близкий друг.
   — О, как вы бесстыдны!
   — Дорогая Кларисса, вы очень молоды. Да, вы сделали правильный вывод. Эльвира Верной моя любовница и является таковой уже некоторое время.
   — Ваша любовница! Но вы же просили моей руки.
   — А вы отвергли меня. Неужели вы отказываете мне в праве утешиться?
   — Я не понимаю вас.
   — В мире есть еще очень много такого, что вам предстоит узнать, Кларисса.
   — Мне уже очень многое о вас известно! Что если люди узнают…
   — Дорогая моя, очень многие знают. В такой ситуации нет ничего ужасного или необычного. Это дружеское соглашение. Эльвира и я хорошо подходим друг к другу.
   — Тогда почему вы не женитесь на ней?
   — Это не тот род отношений.
   — А мне показалось, именно тот… О, как я хорошо сделала, что отказала вам. Если бы…
   — Если бы вы согласились выйти за меня замуж? Тогда я прекратил бы всякие отношения с Эльвирой и начал свою жизнь как респектабельный женатый человек.
   — Вы такой… находчивый.
   — Послушайте, Кларисса, в какой-то мере мне нравится Эльвира, но я хочу жениться на ней не более, чем она выйти за меня. Мы просто нравимся друг другу. Но вас я люблю и хочу жениться на вас. Вы должны мне поверить.
   — Я не верю вам и не желаю вас больше видеть.
   Я считаю это… ужасным и думаю, у вас уже было множество любовниц.
   — Некоторое количество, — согласился Ланс.
   — Тогда возвращайтесь к ним и оставьте меня в покое. Как хорошо, что я избежала всего этого.
   — Значит, все-таки вы думали обо мне?
   — Я говорила вам, что люблю другого и жду его. Но это вас не касается, потому что больше я вас никогда не увижу.
   Он смотрел на меня с улыбкой, полунежной, полунасмешливой. Одной из черт, которая меня в нем раздражала, была его неспособность сохранять серьезность в любой ситуации; в то же время это и восхищало меня, придавало ему еще больше достоинства, словно он чувствовал себя компетентным в любом вопросе.
   После ухода Ланса я поняла, как я рассержена, как уязвлена и унижена. Но с какой стати? Меня совершенно не касается, что он делает. Пусть у него будет целый дом любовниц, если ему хочется.
   Ланс продолжал наносить нам визиты. Встречая меня, он вел себя так, словно ничего не случилось. Я не понимала его. У меня перед глазами все еще стояла Эльвира Верной в его спальне. Я почти не знала, что такое заниматься любовью, и меня это очень увлекало. Иногда я видела Эльвиру Верной. Она казалась уверенной в себе и искушенной. «Совсем старуха», — думала я, слегка злорадствуя.
   Я стала ревновать, если Ланс не уделял мне достаточно внимания. Я не понимала себя. О нем я думала больше, чем о Диконе. Казалось, Ланса лишь слегка развлек тот инцидент и ему ни капельки не было стыдно.
   Однажды он сказал мне:
   — Я не святой. Я даже не монах. Эльвира и я подходим друг другу… в данный момент.
   — Наверно, можно сказать, что любовницы занимают в вашей жизни такое же место, как игра, — резко ответила я.
   — Наверно, можно, — согласился он. — Какой же я беспутный! Но и привлекательный к тому же, а, Кларисса?
   Он обнял меня, крепко прижал к груди и вдруг поцеловал.
   Я вырвалась, задыхаясь и изображая гнев, которого вовсе не чувствовала. На самом деле я трепетала от возбуждения.
   После этого я стала ощущать, что жизнь скучна, если его нет рядом. Я очень много думала о нас. Ланс со своими любовницами и игрой, будет далеко не идеальным мужем. А какой я буду женой для него — влюбленная в другого, который для меня потерян? Я часто рассказывала Лансу о Диконе, о его чистоте, храбрости, целомудрии.
   — Он сослан за море на много-много лет, — сказал Ланс. — Мало кто возвращается обратно. И вы собираетесь провести всю свою жизнь в одиночестве, ожидая чего-то, что никогда не случится? Люди с годами меняются. Ваш Дикон, даже если и вернется, уже не будет тем честным и храбрым мальчиком, который уезжал отсюда. А что сделают эти годы с вами, моя милая Кларисса? Берите то, что вам предлагают сейчас. Подумайте, что мы сможем сделать друг для друга: вы отвлечете меня от моих пороков, а я заставлю вас забыть о несбыточной мечте.
   Я много думала о том, что он сказал. Наши отношения изменились. При встрече Ланс обнимал меня и целовал каким-то странно волнующим образом. Иногда мне казалось, что он смеется надо мной, поскольку я так неопытна, что думаю, будто для мужчины ужасно иметь любовницу.
   — Если я соглашусь выйти за вас, вы должны будете в тот же момент распрощаться со своей любовницей.
   — Идет, — сказал он.
   — Вы должны пообещать быть верным мужем.
   — Обещаю.
   Он поднял меня и прижал к себе, а когда Дамарис вошла в комнату, он сказал:
   — Наконец-то это произошло. Кларисса согласна выйти за меня замуж.
   Я говорила себе, что должна перестать думать о Диконе. Встреча с ним была лишь маленьким эпизодом в моей жизни. Мой будущий муж — Ланс, добрый, практичный, нежный, принимающий жизнь такой как она есть, радующийся жизни, но никогда не позволяющий ей подчинить его. Я тоже хотела так жить. Он был игрок. Он играл с жизнью. Он играл при каждом удобном случае, и если проигрывал, то пожимал плечами и уверял, что следующий раз выиграет.
   Я узнала, что в семье Ланс был единственным ребенком. Его отец умер, когда он был еще мальчиком, а его мать пережила отца только на несколько лет. Он унаследовал имения на границах Кента и Сассекса и мог бы быть очень богатым, если бы не жил так широко и не проигрывал так много за карточным столом. Моя семья, конечно, интересовалась его финансовым положением. Теперь я знаю, что бабушка Присцилла всегда боялась, как бы на мне не женились только из-за моих денег, поскольку я была богатой наследницей.
   Моей матери было оставлено наследство, и оно перешло ко мне, ее ближайшей родственнице. За ним присматривал Ли, у которого были к этому способности. Во время пребывания моей матери во Франции наследство увеличилось, и я должна была получить его, когда достигну совершеннолетия. Деньги будут моими, когда мне исполнится восемнадцать лет или когда я выйду замуж.
   Было еще наследство от моего отца, которое, по решению лорда Хессенфилда, ответственного за это наследство, должно быть поделено между мной и Эммой. Он выставил условие, что деньги мы не получим до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать, и это было странно, потому что Эмма была на несколько лет старше меня. Я не знала, почему он так решил, ведь он же признал Эмму, но, несмотря на это, она должна была ждать своей доли. Если бы кто-нибудь из нас умер, ее доля перешла бы другой сестре.
   Однако я не очень много думала о своих деньгах. Семья моя была уверена, что они не повлияли на желание Ланса жениться на мне. Он был достаточно обеспечен и без них.
   И теперь я не только стояла на пороге своего замужества, но и становилась богатой женщиной. Иногда я чувствовала себя счастливой, но тут же вспоминала Дикона.
   Наступил день бракосочетания. Я лежала, прислушиваясь к звукам пробуждающегося дома. В шкафу висело мое свадебное платье. Ланс был в Эверсли-корте вместе с дядей Карлом. Джереми должен был вести меня к венцу. Присцилла хотела, чтобы свадьба была традиционной, каким она помнила этот обряд в прошлом.
   Пока я раздумывала обо всем этом, дверь открылась, и в комнату вошла маленькая фигурка. Это была Сабрина, уже почти четырехлетний ребенок, жизнерадостная, очаровательная девчушка. Она забралась ко мне на кровать и свернулась калачиком около меня.
   — Сегодня свадьба, — прошептала она.
   Я прижала ее к себе. Я всегда очень любила Сабрину. Она была очень хорошенькой; говорили, что она похожа на мою мать, Карлотту, которая была одной из красавиц семьи. Сабрина знала о своей привлекательности и пользовалась этим, чтобы получить то, что хотела. Она всегда носилась по дому: вот она на кухне стоит на стуле, смотрит, как делают пироги и пирожные, сует палец в сладкую начинку, когда никто не смотрит; через минуту она уже на конюшне, упрашивает конюха покатать ее по кругу на ее новом пони; вот она играет с тачками садовников; вот прячется на галерее и выпрыгивает на Гвен, служанку, которая боится призраков. Она постоянно испытывала непреодолимое желание делать то, что ей не разрешают — такой была Сабрина.
   Но она обладала огромным обаянием и быстро обнаружила, что одна ее обворожительная улыбка, соединенная с притворным раскаянием, способна вытащить ее из любой неприятности.
   А сейчас Сабрина щебетала о свадьбе. Это моя свадьба, да? А когда будет ее свадьба? Она наденет розовое шелковое платье (Нэнни Керлью еще дошивает его). У нее будут цветы в волосах… и она будет стоять рядом со мной. Значит, это и ее свадьба тоже.
   Она обняла меня, и ее личико приблизилось к моему.
   — Ты уедешь отсюда, — сказала она.
   — Я часто буду приезжать.
   — Но это теперь не твой дом. Ты едешь в дом дяди Ланса.
   — Он станет моим мужем. Ее личико слегка сморщилось.
   — Останься здесь, — прошептала она, еще крепче обняла меня за шею и умоляюще добавила:
   — Останься здесь с Сабриной.
   — Жены всегда живут со своими мужьями, ты же знаешь.
   — Пусть Ланс живет здесь.
   — Мы часто будем приезжать сюда, вот увидишь Она покачала головой. Это было не то же самое.
   — Я не хочу, чтобы ты выходила замуж.
   — А все остальные хотят.
   — А Сабрина не хочет.
   Она посмотрела на меня так, будто этого довода было вполне достаточно, чтобы свадьба не состоялась.
   — Когда ты подрастешь, то можешь приехать и пожить у нас, — сказала я.
   — Завтра? — спросила она, просияв.
   — Это слишком быстро.
   — Но я ведь подрасту.
   — Только на один день. А нужно подрасти побольше.
   — На два дня? На три?
   — На несколько месяцев, наверно. Иди открой дверцу шкафа, и ты увидишь мое платье. Сабрина соскочила с кровати.
   — О-о-о! — только и смогла выговорить она, гладя складки атласа.
   — Не трогай, — предупредила я. Она повернулась ко мне и спросила:
   — Почему?
   Сабрина всегда хотела всему получить объяснение.
   — У тебя могут быть грязные пальчики. Она посмотрела на них, потом на меня, медленно улыбнулась и нарочно потрогала платье. Это было типично для Сабрины. «Не трогай» означало «Я должна потрогать во что бы то ни стало».
   — Не грязные, — сказала она, успокаивая меня. Потом малышка набросилась на мои туфли из белого атласа с серебряными пряжками и серебряными каблуками. Она взяла одну туфлю, погладила атлас и улыбнулась мне с озорным огоньком в глазах, сообразив, я думаю, что если нельзя трогать платье, то, значит, нельзя трогать и туфли.
   В дверь постучали. Это была Нэнни Керлью.
   — Я знала, что найду вас здесь, мисс, — сказала она. — Извините, мисс Кларисса, этот ребенок всюду сует свой нос.
   — Это необычное утро, Нэнни, — сказала я. — Она заразилась общим возбуждением.
   — Это моя свадьба, — объявила Сабрина.
   — Пойдем, — твердо сказала Нэнни. — У мисс Клариссы есть о чем подумать, кроме вас, миледи. Сабрина посмотрела с удивлением.
   — О чем? — спросила она, словно для нее было непостижимо, что могло существовать еще что-то, помимо нее, достойное внимания.
   Но Нэнни крепко взяла ее за руку и с извиняющейся улыбкой утащила ребенка. Исчезая, Сабрина одарила меня одной из своих обворожительных улыбок.
   Следующим посетителем была Жанна. Она вошла, напустив на себя важный вид.
   — А, уже проснулись? Надо так много сделать. Я сказала, чтобы вам принесли поднос. Так будет лучше.
   — Жанна, я совсем не хочу есть.
   — Это не разговор, миледи. Вы должны есть. Или вам хочется упасть в обморок у ног своего мужа? О, это великий день! Я так счастлива! Сэр Ланс… он хороший человек. Он обаятельный человек. — Она закрыла глаза и послала воображаемый поцелуй Лан-су. — Я сказала себе: «Вот этот — для моей малютки. Это муж для Клариссы. Такой красивый… в парчовом жилете… одевается как француз».
   — Это самая высокая похвала из твоих уст, Жанна. Не сомневаюсь, что Лансу это понравится.
   — А теперь вставайте. Ванна, потом еда, а потом волосы. Я сделаю вас сегодня очень красивой.
   — Такой же красивой, как Ланс? — спросила я.
   — Я говорю, что никто не будет такой красивой, как миледи. Это ее день. Она будет самой красивой невестой…
   — Благодаря искусным рукам Жанны.
   — Так… так… — бормотала она.
   С годами Жанна и я очень подружились. Она всегда жалела, что ее не было со мной, когда я ездила на север. Она обожала Сабрину.
   — В ней много очарования, — заметила Жанна, — но и озорства. За ней надо следить. Вы такой не были, нет.
   — У меня не было ее обаяния.
   — Это чепуха. — Джин забавно употребляла отдельные слова, и иногда я замечала, что сама делаю то же. — У вас есть обаяние, — продолжала она, — но вы были хорошей маленькой девочкой… более заботящейся о других, чем о себе, может быть. Вы больше похожи на леди Присциллу и Арабеллу. Ни на отца, ни на мать вы не похожи… они прежде всего заботились о себе. Маленькая Сабрина такая же.
   — Она еще ребенок.
   — Я много знаю о детях. Какие они в три года, такими же будут и в тридцать лет.
   — Моя дорогая, мудрая Жанна…
   — Такая мудрая, что сию же минуту заставлю вас встать. У нас еще есть время, но давайте не будем терять его попусту.
   Я отдала себя в ее руки и смирно сидела перед зеркалом, пока она причесывала мне волосы, красиво укладывала их вокруг головы.
   Я наблюдала за ней в зеркале. Она была сосредоточена, ей нравилось меня причесывать, она гордилась мной. Милая Жанна!
   — Большое спасибо тебе за все, — с чувством сказала я ей. — Что мне сделать, чтобы доказать тебе, как я ценю все, что ты для меня сделала?
   Она легонько тронула мое плечо.
   — Это нельзя измерить. Вы изменили мою жизнь. Вы позволили мне приехать сюда, быть вашей горничной. Это все, чего я прошу. Я делаю… вы делаете… Мы не должны считаться.
   — Да, Жанна, конечно.
   — Я хочу быть с вами. Мы уедем из этого дома… вы поедете к вашему мужу, и я с вами. Я рада этому. Мне не хотелось бы оставаться здесь без вас. А вы позволили мне поехать с вами, и сэр Ланс согласился. «Я слышал, вы едете с нами, Жанна, — сказал он, — это хорошо, очень хорошо». Вот что он сказал и улыбнулся своей красивой улыбкой. Он красивый джентльмен.
   — Я рада, что ты одобряешь его, Жанна.
   — Для вас я выбрала бы только его. Перестаньте думать об этом… Диконе. Он мальчик. Он далеко. И он вам не подходит.
   — Откуда ты знаешь?
   — Что-то говорит мне об этом. Его не будет четырнадцать лет, этого мальчика. Четырнадцать лет! Мой Бог! Он заведет себе жену там, в чужом месте. Вероятнее всего, негритянку. Нет, сэр Ланс — именно то, что вам нужно.
   — В твоем лице он имеет хорошего защитника.
   Она кивнула, улыбаясь.
   — Как же ты покинешь Эндерби? — спросила я. Несколько секунд она молчала, держа щетку над моей головой и рассматривая его. Потом довольно резко сказала:
   — Я счастлива. Я уезжаю с вами, и это хорошо.
   Эндерби — нехороший дом.
   — Нехороший дом! Что ты хочешь сказать?
   — Тени… шепот… шум по ночам. В нем есть духи… те, кто давно умер, но не нашел себе покоя.
   — Ну, Жанна, не может быть, чтобы ты верила во все это. Где твой французский здравый смысл?
   — Это дом, где счастье поселяется ненадолго, может быть, на некоторое время… а потом уносится прочь. Я рада, что мы уезжаем. Я не смогу здесь выдержать, если не уеду с вами. А теперь я счастлива. Быть горничной у леди — это то, чего я всегда хотела. Я помню вашу красавицу матушку. Клодин, ее горничная, была очень важной, не такой как все остальные. Я всегда хотела быть горничной: причесывать волосы, делать макияж, ставить маленькие черные мушки… это была моя мечта. Жермен ревновала Клодин, потому что тоже хотела быть горничной. А теперь горничная я, и еду с вами и вашим красивым мужем. Мы поедем в Лондон… Ах, это великое место…
   — И иногда будем жить за городом.
   — Это тоже хорошо.
   — И будем приезжать сюда, в Эндерби, в гости.
   — В гости — это не то же самое, что жить здесь.
   — Ты говоришь так, словно мы убегаем от каких-то злых чар.
   — Может быть, — сказала Жанна, пожимая плечами.
   Она посмотрела на мои руки.
   — Вы собираетесь надеть это кольцо на вашу свадьбу?
   Я повертела кольцо, которое теперь было надето на средний палец. Я изменилась с тех пор, как лорд Хессенфилд дал мне это кольцо.
   — Это мое безоаровое кольцо, — сказала я. — Необычное кольцо.
   — Оно не подходит к вашему платью.
   — Все равно я его не сниму. Не смотри на меня так, Жанна. Это очень дорогое кольцо. Королева Елизавета дала его одному из моих предков, и у него особые свойства. Оно служит противоядием.
   — Что вы имеете в виду?
   — Если кто-нибудь даст мне питье с мышьяком или с каким-то другим ядом, это кольцо поглотит яд. Оно действует как губка.
   Жанна вздрогнула от отвращения.
   — Хорошенькая история, — сказала она, взяла мою руку и стала рассматривать кольцо. — Королева Елизавета, сказали вы? Это было ее кольцо?
   — Да, и это делает его очень ценным. Внутри кольца есть ее инициалы.
   — Ну, в таком случае, можете носить его.
   — Спасибо, Жанна.
   Теперь я была почти готова. Совсем уже скоро я поеду в церковь и стану женой Ланса. Я чувствовала и возбуждение и страх. Хотелось бы мне забыть о том визите в спальню Ланса, об Эльвире, сидящей у зеркала; они были такие беззаботные, такие естественные. Как много мне еще придется узнать! Я не смогла противиться искушению ускользнуть от Жанны и заглянуть в спальню новобрачных, где мне предстояло провести ночь с Лансом. Это была та самая комната, отделанная красным бархатом, которую Дамарис переделала, когда приехала в Эндерби. Теперь комната была отделана белым и золотым Дамаском и украшена в честь свадьбы голубыми и зелеными лентами. Две служанки привязывали к столбикам кровати ветки розмарина.
   Они хихикали между собой и вдруг замолчали, увидев меня.
   — Очень красиво, — сказала я, пытаясь скрыть волнение.
   Я никогда не любила эту комнату. Может быть, потому, что будучи еще ребенком, когда мы с Дамарис были очень близки, я чувствовала ее неприязнь к этой комнате. Моя тетя почти никогда не входила в нее, но это была, конечно, самая подходящая и самая большая спальня, — и было вполне естественно, что ее отвели для новобрачных.
   — Это знаменательный день, мисс Кларисса, — сказала одна из девушек.
   Я согласилась.
   Когда я возвратилась в свою комнату, Жанна всюду искала мою пропавшую туфлю.
   — Я везде посмотрела, — сказала она. — Без сомнения, обе туфли были здесь. Куда она могла деться? Нельзя же вам выходить замуж в одной туфле!
   Я присоединилась к поискам, но безуспешно; в это время вошла Дамарис.
   — Ты очень красива, дорогая, — сказала она. О, Кларисса, я так счастлива за тебя!
   Дорогая Дамарис! Я знала, что она вспоминает о том дне, когда нашла меня в подвале. Она обняла меня, потом Жанну.
   — О, мадам, пожалуйста, не надо слез сегодня. Слезы портят глаза, — сказала Жанна.
   Мы засмеялись, и таким образом Жанна предотвратила весьма эмоциональную сцену.
   — Ну, где же туфля? Мы не знаем, куда она девалась.
   — Ее нужно найти, — сказала я. — Сегодня утром Сабрина входила ко мне и смотрела платье. Туфли были там.
   — А! — воскликнула Жанна. — Одну минутку, пожалуйста.
   Она вышла и вскоре вернулась, держа Сабрину за руку. В другой ее руке была туфля.
   — Это нехорошая девочка спрятала ее, — объявила Жанна.
   — О, Сабрина! — воскликнула Дамарис.
   — Я это сделала, чтобы Кларисса не смогла выйти замуж, — объяснила Сабрина.
   — Ты заставила всех очень волноваться, и тебя надо отшлепать, — сказала Жанна. Личико Сабрины сморщилось.
   — Я только хотела, чтобы Кларисса не уезжала и не оставляла меня, — объяснила она.
   Дамарис склонилась над ней и обняла ее.
   — Дорогая, Кларисса будет очень счастлива. Ты хочешь этого, так ведь? Сабрина кивнула.
   — Я тоже хочу быть счастлива, — сказала она, Дамарис была тронута, но мне показалось, что Сабрина сделала это скорее из озорства, чем из желания помешать моей свадьбе. Так или иначе, туфля была найдена, туалет мой закончен, и я была готова к свадьбе.
   Ланс ждал в церкви вместе со всей семьей из Эверсли-корта. Прадедушка Карлтон наблюдал за всем с гордостью, которую старался скрыть; Ли был там с Бенджи и Анитой. Они, наверно, думали о Харриет и Грегори, как и следовало в такой момент. Арабелла и Присцилла то радовались, то пускали слезу, как все женщины в подобных случаях.
   Итак, нас объявили мужем и женой. Выходя с Лансом из церкви, я старалась подавить в себе какие-то тревожные чувства и уверить себя, что сделала правильный выбор. Было бы глупо продолжать думать о мальчике, сосланном за моря, которого я не увижу, пока не стану гораздо старше. За эти годы так много всякого произошло, и маловероятно, что, встретившись опять в далеком будущем, мы останемся теми же людьми, которые познакомились так романтично и расстались так трагически.
   Свадьба праздновалась в Эндерби. Все, кто был в церкви, несли веточки розмарина в соответствии со старым обычаем.
   Когда все расселись вокруг стола, гостей обнесли большой чашей с пуншем, чтобы каждый мог выпить за здоровье жениха и невесты. Каждый из гостей окунал веточку розмарина в чашу, тем самым желая нам радости в браке.
   Ланс крепко держал мою руку, и это вселяло в меня уверенность, что я поступила правильно. В глубине сердца я шептала с тоской: «Прощай, Дикон. Прощай навсегда».
   Гости продолжали пить за здоровье, произносили речи, было много пустой болтовни и смеха. Потом мы перешли в зал, украшенный в честь такого события, и на галерее заиграли музыканты, чтобы мы могли потанцевать.
   В ту ночь никаких привидений не было.
   В полночь Ланс и я удалились в спальню с кроватью, покрытой парчовым одеялом и украшенной ветками розмарина; наступил момент, которого я так страшилась.
   Я боялась чего-то ужасного. Я была невинна и несведуща, и у меня были весьма смутные представления об отношениях между мужчиной и женщиной. Мне приходилось случайно видеть слуг в неловких ситуациях. Я слышала хихиканье, видела какую-то возню в темных углах; однажды я видела в лесу парочку, слившуюся воедино под деревом, движущуюся, стонущую; я знала одну из кухарок, о которой повар сказал, что она «к услугам любого», и в конце концов у нее появился ребенок.
   Не буду притворяться, что не думала об идиллических отношениях с Диконом; когда мы лежали бок о бок на галерее, мы оба сожалели, что были не одни. Думаю, что, если бы мы были одни, наши чувства бросили бы нас друг к другу и мы не смогли бы противиться этому. Тогда мы были бы неразрывно связаны друг с другом, и я не надела бы подвенечное платье для Ланса.
   Однако этого не случилось, и вот теперь я сидела перед зеркалом, расчесывая волосы; я все расчесывала их и расчесывала, боясь остановиться. Ланс снял камзол. Он стоял голый по пояс, и я вспомнила ту, виденную мной сцену: Ланс такой же, как сейчас, но у зеркала — другая женщина. Спокойная, улыбающаяся, она была восхитительно томной, как удовлетворенная кошка. Какой контраст со мной, ничего не знающей, ни на что не способной!
   Ланс подошел и стал позади меня, улыбаясь мне в зеркало. Он спустил рубашку с моих плеч, и она упала до талии. Потом он стал целовать меня… мои губы, мою шею, грудь.
   Я стремительно повернулась и прильнула к нему.
   — Не бойся, Кларисса, — сказал он. — Это на тебя не похоже. К тому же бояться нечего.
   Он поставил меня на ноги, и рубашка упала на пол. Без одежды я почувствовала себя беззащитной. Ланс тихо засмеялся, поднял меня и понес на кровать.
   Так началась моя брачная ночь. Я была смущена. Я чувствовала, что вступила в новый мир, где Ланс — мой проводник и учитель. Он был мягок и внимателен. Он понимал мою неосведомленность и, как я догадалась, знал, что я помню о том случае, когда увидела Эльвиру в его спальне. Он был полон решимости заставить меня испытать удовольствие от наших отношений, но в то же время он уважал мою невинность и понимал, что я должна прийти к этому постепенно.
   Наконец Ланс уснул. Но я не могла уснуть. Я лежала, думая обо всех молодых невестах, которые приходили в эту комнату. Теперь они уже умерли, но их души, наверно, продолжают обитать здесь. Мне казалось, что я слышу голоса в шорохе занавесей и еле различимом стоне ветра в ветвях деревьев. Потом я подумала: «О, Дикон, это должен был быть ты. Это скрепило бы нашу любовь навсегда».
   Занавеси на окнах были отдернуты, светила полная луна. Она освещала комнату, и качающиеся ветви деревьев рисовали движущиеся картины на стенах. Ланс лежал на спине. Его лицо отчетливо было видно при лунном свете — правильные, благородные черты лица, греческий профиль, высокий лоб, волосы густые и волнистые. Пока я глядела на него, лунный свет коснулся его лица, и оно стало меняться. Ланс казался теперь стариком — это тени сделали его таким. И я подумала, что так он мог бы выглядеть лет через тридцать. Это сделало его очень уязвимым, и внезапно я почувствовала, как он мне дорог.
   Лунный луч подвинулся — Ланс опять был молодым и красивым.