Карр Филиппа. Роковой шаг

   — Думаю, что вы будете нам полезны, — говорила я ей, чтобы заставить ее почувствовать себя более уверенно.
   — Ну, если я чем-либо смогу помочь, то сделаю это с радостью.
   Моим самым большим удовольствием было планирование и обсуждение с Лансом будущего нашего ребенка. Мне казалось, что он даже чуть-чуть остыл к игре в предвкушении появления ребенка.
   — Возможно, у нас будет со временем большая семья, а, Кларисса? — спрашивал он.
   — Мне бы хотелось иметь десять детей, — отвечала я.
   — Давай-ка начнем с одного, — смеялся Ланс.
   Это были счастливые дни. Часто я ловила себя на мысли о том, как бы радовалась этому Жанна. Но потом я все вспоминала, и неверие вновь охватывало меня.
   Я постоянно занималась покупками в течение первых двух месяцев после радостного открытия. Было накупленно множество кружев, лент и мягкой белой материи. Обычно я брала экипаж и ехала в центр города. Там я выходила из кареты и делала покупки, назначая кучеру место, где меня нужно ждать. Иногда меня сопровождала Эмма или ее мать. Изредка я брала Сабрину. Она радовалась этому, но я всегда беспокоилась, что под влиянием какой-нибудь фантазии она ускользнет от меня. Мне было страшно подумать, что могло бы с ней тогда случиться. Поэтому я брала ее только в тех случаях, когда со мной ехал кто-то еще.
   Я обнаружила, что мне очень хорошо одной: так я могла ходить где хочу и сколько угодно, пока не вспоминала, что меня ждет карета.
   Мне нравилось бродить среди уличных продавцов — мимо ларьков, полных яблок и пирожков, мимо людей, продающих горячие имбирные пряники, или лимонад, или половики, мимо мебельщиков, чинящих стулья прямо на мостовой.
   Как правило, различные группы торговцев держались определенных улиц. Торговцы рыбой собирались на Фиш-стрит-хилл, книготорговцы — на Литтл-Бритэн, а парикмахеры — всюду, так как парики постоянно изнашивались и часто нуждались в завивке и опудривании. Мне нравилось наблюдать за человеком, которого называли Летучим Брадобреем и который сновал по улицам, сзывая тех, кто хотел бы побриться. Он носил с собой горячую воду и бритвы и выполнял работу прямо на улице, на глазах у прохожих.
   Нигде в мире не могло бы быть сцен более интересных и живописных. Так, по крайней мере, казалось мне, выросшей в этой стране.
   Двигаясь среди этих людей, я чувствовала возбуждение, и тот факт, что нужно было крепко сжимать свой кошелек, только добавлял остроты в ситуацию.
   Я проходила мимо витрины ювелирного магазина, которая часто притягивала меня, так как мне нравилось смотреть на сверкающие камешки, разложенные на темном бархате. Окно закрывала решетка, и мне всегда было интересно знать, крепко ли спит ювелир в комнатах над магазином.
   Я остановилась у витрины, чтобы отдохнуть, и что-то внезапно приковало мой взгляд. В самой середине витрины лежало мое безоаровое кольцо.
   Невозможно, чтобы это было мое кольцо. А вдруг это оно? У моего была необычная оправа. Кроме того, согласно легенде, оно было королевским кольцом. Я готова была поклясться, что это кольцо — мое.
   Подчиняясь порыву, я вошла в магазин. Пока я спускалась по ступенькам, зазвенел колокольчик, предупреждающий владельца, что кто-то вошел. Хозяин поднялся из-за прилавка.
   — Добрый день, миледи, — сказал он.
   Я тоже поздоровалась и сказала:
   — У вас в витрине есть безоаровое кольцо.
   — О да. Вы узнали в нем безоар, не так ли? Такие камни очень редки.
   — Я знаю. Можно ли осмотреть его?
   — С удовольствием. Позвольте мне.
   Он извлек кольцо из витрины, я взяла его и увидела на внутренней поверхности инициалы Они были теми же, что и на кольце, которое дал мне лорд Хессенфилд.
   — У меня было… точно такое же кольцо, — сказала я.
   Он покачал головой.
   — Я бы сказал, что оно уникальное. Я видел другие безоаровые кольца. Одно время все короли и королевы носили их, но те кольца были ниже рангом. Это совсем особое кольцо. Оно принадлежало королеве Елизавете, которая подарила его придворному. Видите, внутри инициал Е.
   Теперь я была уверена. Я вернула кольцо и спросила о его цене. Меня поразила ее величина.
   — Могу ли я спросить, как оно попало к вам? — спросила я.
   — Да, конечно. Я купил его, как и многие из моих товаров. Большинство из них не новы, как вы понимаете. С годами драгоценности увеличиваются в цене. Так было и с этим кольцом. Я купил его у французской дамы.
   Мое сердце замерло. Казалось, что вина Жанны доказана.
   Я сказала:
   — У меня есть основание считать, что это кольцо раньше принадлежало мне. Оно украдено.
   — О, дорогая леди, я не имею дел с ворованным товаром.
   — Уверена, что вы сделали это по незнанию… ведь если кто-то приходит в ваш магазин и пытается что-то вам продать, откуда вам знать о происхождении товара?
   Хозяин магазина казался озабоченным.
   — Это была очень почтенная леди. И у нее были красивые изумруды, которые я тоже купил.
   — Можно мне взглянуть на изумруды?
   — Ожерелье и брошь, — пробормотал он, нахмурившись.
   — Да, — сказала я. — Все сходится. Пожалуйста, позвольте мне взглянуть на них.
   — Они были проданы несколько недель назад. Пришли леди и джентльмен, и он купил их для нее.
   — Расскажите мне о женщине, которая продала вам драгоценности.
   — Это была француженка. Она сказала, что должна срочно покинуть Англию и торопится на дуврский дилижанс. Ей необходимо было незамедлительно вернуться во Францию, и, испытывая временные денежные затруднения, пока не уладятся ее дела на родине, она решила пожертвовать некоторыми из своих драгоценностей.
   «О, Жанна, — подумала я. — Как ты могла?»Я больше ничего не хотела слушать и спросила, не перешлет ли он кольцо на Альбемарл-стрит, где за него заплатят.
   Он обещал так и сделать.

НАПАДЕНИЕ В ЛЕСУ

   Узнав, что я нашла безоаровое кольцо и что рассказ ювелира подтверждает наши предположения: Жанна продала драгоценности и уехала во Францию, Ланс очень заинтересовался.
   — Ей следовало бы подождать, пока она доберется туда, — сказал Ланс. — Ее могли бы схватить при продаже драгоценностей в Лондоне. Но мне кажется, что ей не хотелось везти их с собой. Хотя, конечно, для воров деньги были бы таким же искушением. Во всяком случае я рад, что ты получишь кольцо обратно.
   — Я тоже очень рада, что нашла его. Это довольно редкое кольцо, которое хранило несколько поколений семьи Хессенфилд. Наш ребенок будет владеть им.
   — Пройдет много времени, прежде чем он сможет носить его, — сказал Ланс.
   — Она получит его в соответствующее время, — парировала я.
   Ланс рассмеялся.
   — Ну хорошо, дорогая, — сказал он. — Я не буду злиться на тебя за твою девочку больше, чем ты будешь ворчать на меня за моего мальчика. Держу пари, что если это будет девочка, то она окажется именно тем, чего я хочу, а если мальчик — то как раз согласно твоему желанию.
   — Это тот вид пари, который ты всегда можешь заключать уверенно, — сказала я.
   Я была по-настоящему счастлива в эти ранние дни мой беременности. Только временами, когда думала о Жанне, какая-то тень ложилась вокруг; и каждый раз, глядя на безоаровое кольцо, я представляла, как она нагло входит в тот магазин с рассказом, что она торопится во Францию и срочно нуждается в деньгах.
   Сабрина пребывала в сомнении, хочет ли она появления ребенка или нет. Иногда она с воодушевлением говорила о том, что бы она с ним делала. Она бы учила его верховой езде и рассказывала бы ему истории, которые обычно рассказывала ей я.
   — Пройдет много времени, прежде чем малыш сможет ездить верхом, — предупредила ее я.
   — О, невозможно начинать слишком молодым, — сказала Сабрина с мудрым видом.
   Но временами ее обуревала ревность.
   — Мне кажется, ты любишь этого ребенка больше, чем меня. А его еще и нет здесь.
   — Я люблю вас обоих.
   — Невозможно любить двоих одинаково.
   — Нет, возможно.
   — Одного ты должна любить больше, и это — твой собственный ребенок.
   — Ты тоже моя собственная, Сабрина.
   — Но ты не родила меня.
   — Это неважно.
   — Я не хочу, чтобы он появился. Я знаю, что это будет глупый ребенок… глупее, чем Жан-Луи.
   — Но он вовсе не глуп.
   — И она мне тоже не нравится.
   — О ком это ты?
   — О его бабушке. Мне она не нравится.
   — Я думала, что тебе нравится слушать ее.
   — Теперь уже нет. — Сабрина приблизила свое лицо к моему. — Она мне не нравится, потому что она не любит меня.
   — Несомненно она любит тебя.
   — И еще ей не нравится новый ребенок.
   — Ты говоришь не правду, Сабрина.
   — Это правда. Я знаю.
   — Она так не говорила.
   — Ее вид говорит об этом. Мне она не нравится.
   Мне не нравятся Эмма и Жан-Луи.
   — О, ты в скверном настроении. — Впрочем, дядя Ланс любит Эмму.
   — Конечно, любит. Мы все ее любим… за исключением тебя, разумеется.
   — Он любит ее… особым образом. — Она вобрала голову в плечи и напустила на себя таинственность.
   — Кто тебе сказал?
   — Я видела их.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я видела, как они беседуют.
   — Почему бы им не беседовать?
   — Я видела их. Я знала это и прежде. Он любит ее, а она любит его… и сильно.
   Было глупо слушать Сабрину и ее дикие истории. Если она замечала, что они захватывают меня, то рассказывала еще более фантастические вещи. Все, к чему она стремилась, было привлечь к себе внимание, ибо ею владела идея, что теперь, с рождением ребенка она будет отодвинута им.
   Я старалась быть еще более нежной с ней. Она отвечала мне тем же, но подозрительная ревность оставалась, и я чувствовала, что она растет.
   После первых двух месяцев беременности я начала чувствовать недомогания. Эмма успокаивала меня. По ее словам, то же самое происходило и с ней. Она сильно болела в течение первых месяцев. Но болезнь прошла. Не лекарство ли Жанны помогло? Она обязательно спросит свою мать, так как уверена, что та его знает. Вероятно, это было хорошо известное во Франции лекарство от утренней тошноты.
   Мадам Легран только обрадовалась возможности помочь мне приготовлением лекарства. Она не была уверена, что это то же самое лекарство, как и у Жанны, но этот семейный рецепт передавался из поколения в поколение, и если она сможет раздобыть нужные травы, то приготовит его для меня.
   Она приготовила, и после него я почувствовала себя хуже.
   — Этого не может быть, — сказала Эмма. — Оно часто вызывает временное ухудшение, но потом исцелит тебя, вот увидишь.
   Мадам Легран была разочарована. Она верила, что это — надежное лекарство. Она немедленно приготовила другое, приняв которое я почувствовала себя значительно лучше.
   — Я думаю, что мы попали в точку, — сказала мадам Легран. — Первое лекарство было слишком сильным. Ланс был глубоко обеспокоен.
   — Тебе необходимо больше отдыхать, Кларисса, — сказал он. — Ничего другого не нужно.
   Я больше не ездила верхом, но любила гулять. Ланс предложил поехать в деревню, где мне будет гораздо лучше. Я думала то же самое, но там мне не хватало бы прогулок по оживленному Лондону.
   Как бы то ни было мы поехали в деревню, и Ланс сказал, что, как ему кажется, мне следует остаться там до рождения ребенка. Конечно, он должен время от времени бывать в Лондоне, но он будет сопровождать меня и останется со мной в течение нескольких недель.
   Итак, мы переехали в деревню. Мадам Легран объявила, что она очарована Клаверинг-холлом.
   — Как он красив, — сказала она. — Старинный английский сельский дом. Я бы хотела никогда не уезжать отсюда.
   — Вы здесь желанная гостья, пока вам это по душе, — сказал Ланс с присущим ему великодушием.
   — Ваш муж — безрассудный мужчина, — улыбнулась она мне. — Послушайте, что он говорит. Да ведь вы возненавидите меня через несколько месяцев.
   — Я уверен, мадам Легран, что не смог бы вас возненавидеть, сколько бы ни пытался, — сказал Ланс.
   — О да, он обольститель, — ответила она. Я вовсе не чувствовала себя лучше в деревне, несмотря на лекарства, которые мадам Легран продолжала готовить для меня.
   Вспоминаю один случай, когда Сабрина была со мной. Она привыкла приходить и усаживаться на мою кровать, когда я чувствовала себя неважно.
   — Вот видишь, как много неприятностей доставляет этот ребенок, — сказала она. — Из-за него ты должна лежать в постели. Тебе никогда не приходилось оставаться в постели из-за меня.
   — Ну же, Сабрина, — ответила я. — Не надо так ревновать к этому младенцу. Ты будешь любить его так же как я.
   — Я буду ненавидеть его, — сказала она жизнерадостно.
   Одна из горничных внесла на подносе лекарство, и, как только она вышла, Сабрина взяла его и сделала глоток.
   — О-о, какое гадкое. Почему вещи, которые приносят нам добро, всегда так отвратительны?
   — Быть может, нам только кажется, что они отвратительны.
   Сабрина тщательно обдумала это.
   — Красивые вещи иногда тоже делают добро. Вот ты носишь свое кольцо. То, что украла Жанна. Оно принадлежало королеве.
   — Это верно.
   — Бабушка Присцилла говорила мне, что короли и королевы носили их потому, что люди пытались отравить их, а если положить кольцо в питье, яд впитывается.
   — Что-то вроде этого.
   Сабрина сняла кольцо с моего пальца и со смехом бросила его в лекарство.
   — Давай посмотрим, что произойдет, — сказала она.
   — Ничего не случится, ведь это не яд. Глаза Сабрины округлились.
   — Предположим, он был здесь. Тогда мы увидим, что он перешел в кольцо. — Она поднесла кольцо к свету. — Я не могу ничего разглядеть.
   В этот момент вошла Нэнни Керлью.
   — Пора в постель, мисс Сабрина. Что вы делаете?
   — Она испытывает мое кольцо, Нэнни.
   — Что еще за выдумки.
   — Я вижу, как яд входит в него! — вскричала Сабрина.
   — Чушь. Вы не можете ничего видеть.
   — Нет могу, могу.
   Я взяла у нее стакан. Ни кольцо, ни жидкость совсем не изменились. Я вынула кольцо.
   — Оно стало мокрое, — сказала я, — и у меня теперь нет желания пить это.
   — Я принесу для вас другую порцию лекарства, миледи, — сказала Нэнни Керлью.
   — О, спасибо.
   Сабрина обняла меня за шею.
   — Не позволяй себя убивать, — попросила она.
   Я засмеялась.
   — Дорогая Сабрина, у меня нет ни малейшего намерения так поступать.
   Нэнни Керлью принесла полотенце и вытерла кольцо, которое я надела на палец. Сабрина ушла вместе с ней.
   Чуть позднее в комнату вошла мадам Легран с новой порцией лекарства.
   Нэнни Керлью объяснила мне происшедшее тем, что у мадемуазель Сабрины слишком пылкое воображение. Она искала яд в лекарстве при помощи кольца.
   — Сабрине нравится драма, — рассмеялась я. — И нравится быть в ее центре, не так ли? Я понимаю эту малышку.
 
   Я заметила, что один из молодых людей, приходивших к Лансу играть, интересовался Эммой. Не то чтобы другие мужчины ею не интересовались, но Эдди Мортон делал это по-другому. Это был высокий, если не сказать долговязый, молодой человек с очень красивыми волосами, бледно-голубыми глазами, с довольно длинным носом и слабым подбородком. Он был заядлым игроком, и я слышала, что однажды он выиграл в лондонских клубах пятьдесят тысяч фунтов за одну ночь и проиграл их в течение недели. Он был младшим сыном богатого отца, но быстро промотал свою долю наследства, и вся семья с неодобрением следила за его деятельностью. В то же время это был приятный человек, всегда в хорошем настроении, жизнерадостный и всегда готовый играть.
   Я намекнула о нем Эмме, так как всегда думала, что ей неплохо бы выйти замуж. Она была молода, красива и к тому же нуждалась в мужчине, который стал бы отцом для Жан-Луи.
   — Мне нравится Эдди, — сказала она. — Но у него ничего нет, кроме выигрышей. Если бы мне повезло с «Компанией» как тебе, я бы не принимала в расчет подобные вещи. А так… на что бы мы стали жить?
   — Мне кажется, что он любит тебя, и если ты любишь его…
   — Невозможно жить одной любовью, сестра.
   И все же, я думаю, ей нравился Эдди и она, безусловно, давала ему понять это.
   Он приехал к нам в деревню, и во время обеда беседа коснулась моего безоарового кольца.
   Думаю, что это мадам Легран вспомнила о нем. Она всегда присутствовала на наших званых обедах и иногда присоединялась к игрокам. Ланс сказал мне, что ей везет.
   — Возможно, это удача новичка, — добавил он, — так как она мало играла прежде.
   За обедом беседовали о прошлом, и каким-то образом темой разговора стали Борджиа.
   — В старые дни, — сказал Эдди, — было легко при желании избавиться от людей, мешающих вам. Вы приглашали их обедать, и — готово! Они отведывали великолепное блюдо, ну, скажем, миноги или молочного поросенка. Неважно, что именно. Эти люди развили употребление ядов до виртуозного искусства. Никакого вкуса! Никакого запаха! Следовательно, ничего подозрительного.
   — Вот почему у них были безоаровые кольца, — вставила мадам Легран. — У Клариссы такое есть. Вы надели его сегодня, Кларисса? Да, оно на вашем пальце. Ну, тогда вы в безопасности.
   Раздался общий смех.
   — А вы знаете, что это за камень? — спросила я. — Безоар образуется в желудках некоторых животных и поглощает яд. Поэтому у королевы Елизаветы имелось такое кольцо и у многих монархов прошлого тоже.
   Все очень заинтересовались, и кольцо пошло по кругу.
   — Оно было украдено этой бессовестной горничной Клариссы, — сказал Ланс. — Она чудом вернула его. Расскажи об этом, Кларисса.
   И я рассказала, как увидела кольцо в витрине.
   — Один шанс на миллион, — сказал пораженный Эдди.
   — Какая жалость, что вы не держали пари на мою находку, — пошутила я.
   Все рассмеялись, и кольцо вернулось ко мне. Столы для игры были приготовлены как обычно, и я, убедившись, что все расселись, пошла наверх. Мадам Легран сопровождала меня.
   — Они будут играть до раннего утра, — сказала она. — Мне бы хотелось, чтобы Эмма не так увлекалась игрой.
   — Да, жаль, — согласилась я. — Они выигрывают, затем проигрывают, и все это лишь пустая трата времени.
   — А милый Ланс, он так любит играть, верно? Я печально кивнула, она пожала плечами, поцеловала меня и пожелала спокойной ночи.
   Наконец появился Ланс. Я находилась в полудреме.
   Он подошел к трюмо и вновь вышел. Теперь я полностью проснулась, недоумевая, что бы это значило. Вскоре он вернулся в довольно мрачном настроении, из чего я сделала вывод, что его проигрыш был велик.
   — Все ли в порядке, Ланс? — спросила я. Он продолжал молчать, и я села в кровати, чтобы лучше его видеть.
   — Не беспокойся, — сказал он. — Просто полоса неудач. Я думаю, мы выпили слишком много вина за обедом… пили и после него. Выпивка заставляет делать дурацкие вещи.
   — Так твой проигрыш очень велик? Скажи мне, сколько ты проиграл?
   — Позволь мне объяснить, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты знала, как это случилось. Мы все были веселы… как я сказал, от вина… и играли в покер. Ставки были довольно высокими, когда Эдди сказал, что он заканчивает. Он не мог больше рисковать, так как, если бы он проиграл, ему пришлось бы залезть в такие долги, с которыми бы он никогда не рассчитался.
   — Кажется, у Эдди появился наконец здравый смысл.
   — Нет. Он не мог вынести прекращения игры и поставил на кон свою бриллиантовую булавку для галстука. Я выиграл ее. У него было кольцо с печаткой, на которой был выгравирован фамильный герб. Очень ценное золотое кольцо. Он захотел поставить его против моей ставки и вдруг сказал: «То кольцо, которое мы видели за обедом, я его хочу. Давайте сыграем на него». Я ответил: «Нет, это кольцо Клариссы». Он закричал: «То, что принадлежит ей, является и вашим. Давайте, я хочу играть на безоаровое кольцо». Я сказал ему, что оно бесценно: «Оно стоит больше, чем кольцо с печаткой, и вы, Эдди, знаете это». Он сказал: «Ладно. Ставлю мой загородный дом против вашего кольца».
   — Все взволновались из-за таких необычных ставок. Мы уговаривали его. Кто-то сказал, что Эдди сошел с ума. Дом за кольцо. Эмма сидела рядом с Эдди и подстрекала его. Она любит азартные игры, эта девушка…
   Глаза Ланса сверкали, волнение в нем еще не улеглось.
   — Так ты играл на мое кольцо, — сказала я.
   — Да, — ответил он глухо.
   — И проиграл.
   Он молчал.
   — Ланс! — вскричала я. — Ты хочешь сказать, что мое безоаровое кольцо перешло к Эдди Нортону? Он выглядел пристыженным.
   — Я верну его, — сказал он.
   Я редко сердилась на Ланса, но тогда пришел именно такой момент. Мне всегда не нравилась его безрассудная игра, а то, что он посмел рисковать моими вещами, привело меня в ярость. Я была так же рассержена, как и в том случае, когда он использовал мои деньги для покупки акций «Компании южных морей», даже не посоветовавшись со мной.
   — Как ты смеешь! — закричала я. — Это равносильно воровству. Какое ты имеешь право? Рискуй своей собственностью, если тебе угодно подурить, но оставь меня в покое.
   — Я достану другое кольцо, обещаю тебе. Я верну то кольцо обратно. Кларисса, прости меня. Я был не прав. Но ты должна постараться понять, что это было как затмение. Возбуждение от столь необычной ставки… Все произошло моментально… неотвратимо.
   — Это заслуживает презрения, — сказала я.
   — О, Кларисса, — пробормотал Ланс и подошел к кровати, пытаясь обнять меня. Но я оттолкнула его руки.
   — Я устала от твоей беспрерывной игры, — сказала я. — Я ничего не знаю о твоих делах, но меня бы не удивило, если бы оказалось, что они плохи. Ты ведешь себя так глупо, как ребенок, который не может сказать себе «нет», даже когда берет чужое. Я помню, что ты сделал с моими деньгами в истории с «Компанией южных морей».
   — А вспомни, что я при этом сделал для тебя.
   — Не ты сделал это, а я, мой здравый смысл, поставивший предел азартной игре. Я простила тебе в тот раз, но теперь это уже слишком. Безоаровое кольцо — моя давняя собственность.
   — Ты не казалась очень огорченной, когда лишилась его раньше.
   — Я глубоко переживала.
   — Это потому, что его украла Жанна.
   — Ты так же порочен, как и Жанна. Ты тоже украл его. Не вижу разницы между тобой и ею. У нее, по крайней мере, была определенная цель. Ты же просто потакаешь своей страсти к азартным играм.
   — Кларисса, клянусь, что верну его.
   — Да, — подхватила я. — Поставь против него дом… и все, чем владеешь. Ты можешь проиграть и это тоже. Поставь при случае и на меня. Пожалуйста, уйди теперь. Я устала и хочу остаться одна.
   Он все еще пытался умаслить меня, сидя на кровати и глядя на меня с мольбой, призвав на помощь все свое очарование, но я хотела, чтобы он понял, как сильно я задета и насколько мне отвратительна эта игра, в которой он так легкомысленно рисковал моим достоянием. Я не могла и не хотела прощать ему пропажу кольца.
   Ланс всегда ненавидел неприятности и старался тут же убежать от них. Увидев, что я непреклонна, он и теперь поступил так же, понуро встал с кровати и открыл дверь в пыльный чулан. Он намеревался провести там ночь на неудобной кушетке, надеясь, что я смягчусь.
   Я оставалась в постели и на следующий день, так как чувствовала себя неважно. Мое состояние, вкупе с событиями прошлой ночи, так расстроило меня, что я ощущала себя совершенно больной. Более того, я хотела затвориться здесь, чтобы Ланс прочувствовал мое неудовольствие им, При всем этом я любила мужа. Его очарование было неотразимо. Он всегда был добр и великодушен, его обожали в обществе, и много раз я имела повод гордиться тем, что я — его жена. Тем не менее иногда, особенно в те моменты, когда его охватывала игорная лихорадка, я чувствовала, что не понимаю его. Я вспомнила об Эльвире. Насколько глубоки были его чувства к ней? Должно быть, он любил ее, хотя и в своем беспечном стиле. Почему он не женился на ней? Вероятно, она не стала бы удобной, покладистой женой, и их связь была случайной. А вот я была удобной женой. Почему? Потому ли, что я из хорошей, знатной семьи, или от того, что у меня имелось состояние? Это ли было причиной?
   Я опять вспомнила о Диконе. Наши чувства были сильными и прочными, вопреки тому, что все было против нас. Они были молоды, невинны и красивы, даже несмотря на вражду между нашими семьями, такую же свирепую, как между Монтекки и Капулетти. Я мысленно вернулась к излюбленной теме: что случилось бы с нами, если бы Дикона не отослали прочь; и я мечтала об идеальном варианте.
   Именно тогда я почувствовала, что жизнь обманула меня.
 
   Сабрина пришла повидать меня. Она всегда держалась немного скованно, когда мне было нехорошо. Приятно было видеть, как много я для нее значу. Мне кажется, что я символизировала собой безопасность, а это было то, чего Сабрина, да и большинство детей, хотели больше всего на свете.
   Она взобралась на кровать и внимательно меня осмотрела.
   — Ты больна, — сказала она. — Из-за этого глупого ребенка.
   — Женщины часто недомогают, когда вынашивают детей.
   — Тогда глупо их иметь, — насмешливо сказала Сабрина и еще раз оглядела меня. — К тому же ты выглядишь чуточку сердитой, — заметила она.
   — Я не сердита.
   — Ты грустная, сердитая и больная.
   — Во всяком случае, ты откровенна, Сабрина. Впрочем, со мной все в порядке. Она сказала:
   — Я не хочу, чтобы ты умерла.
   — Умерла? А кто говорит, что я собираюсь умирать?
   — Никто этого не говорит. Они только думают об этом.
   — Что, собственно, ты имеешь в виду? Сабрина крепко обняла меня за шею.
   — Давай уйдем отсюда. Ты и я… Мы можем взять малыша с собой. Я буду присматривать за ним. Мне было бы приятно, если бы нас было только трое. Никакой Эммы. Никакого Жан-Луи. Никакой ее.