Карр Филиппа. Роковой шаг

   Я села на кровать. Спустя совсем немного времени опять послышались шаги. Мой страж вернулся, ведя за собой испуганную девушку.
   — Это Дженет, — сказал он. — Она покажет вам, где можно умыться. Я буду начеку, так что не пытайтесь убежать.
   Я обрадовалась и вышла вслед за Дженет из мансарды. Мы спустились вниз по лестнице в небольшое помещение, где я могла помыться и привести себя в порядок. Там стояли баки с горячей водой, кувшин и таз. Дженет сказала, что будет ждать меня снаружи, и закрыла за собой дверь.
   Через некоторое время я вышла, и меня опять провели туда, где ждал мой маленький тюремщик. Мы вернулись в мансарду, и по его молчанию я поняла, что он все еще дуется на меня. Тем не менее я поблагодарила его:
   — С вашей стороны это было очень любезно. Шпионка даже не могла предполагать такого обращения.
   — Мы не дикари, — сказал он и ушел, заперев дверь. Теперь я почувствовала себя лучше и даже ощутила некоторый душевный подъем. Я была пленницей в этом доме; мои похитители спешно уехали, чтобы принять, как они ожидали, участие в победе; мой надзиратель был мальчиком примерно моего возраста. Ситуация не казалась такой безвыходной, как в начале, когда меня привезли сюда.
   В полдень юноша опять пришел. На этот раз он принес мне суп и куриную ножку. Это было вкуснее амброзии.
   — Вы едите с удовольствием, — заметил он.
   — Разве вы не слышали, что голод придает вкус любому блюду?
   — Не слишком оригинальное замечание, — сказал он.
   — Но это не делает его менее правдивым. Однако, благодарю за превосходную еду.
   Юноша улыбнулся и повторил, что они не дикари.
   — Разве? Благодарю за информацию. Я и не догадалась бы… если бы вы не сказали.
   — Вы очень глупы, — сказал он мне. — Вам следовало бы снискать мое расположение.
   Он был, конечно, прав. Мои насмешки приносили мне только вред.
   — Понимаю, — кивнула я. — Хороший, добрый сэр, благодарю вас за блага, которыми вы меня одарили. Накормить человека в моем положении очень милостиво с вашей стороны. Я склоняюсь перед вашим великодушием.
   — А это уже совсем плохо, — строго сказал он.
   Я засмеялась, и, к моему изумлению, он засмеялся вместе со мной.
   Я подумала: ему это тоже нравится. Конечно, ему нравится, что он несет за меня ответственность. Но мне кажется, что я ему нравлюсь больше.
   С этого момента наши отношения начали меняться. Иногда мне казалось, что мы с ним как два ребенка, увлеченные игрой, в которой я играла роль похищенной девочки, а он — ее стражника. В нашей ситуации было что-то нереальное, и мы оба радовались этому.
   Он сел в кресло и взглянул на меня.
   — Расскажите мне о себе, — попросил он. Я стала рассказывать ему о том, как приехала к дяде Хессенфилду, с юга, где я живу, но он перебил:
   — Не это. Все это я знаю. Я слышал, как они говорили, что вы приехали в Йорк с вашим дядей, генералом Эверсли, а потом в Хессенфилд. Они подумали, что вам представился удобный случай пошпионить и…
   — Что касается шпионажа, вы не правы, в остальном все верно.
   Я рассказала ему свою историю. Она оказалась очень романтичной: моя красавица мать… мой несравненный отец, великий Хессенфилд…
   — Великий Хессенфилд, — повторил юноша, и его глаза заблестели. — Он всегда был героем для нас.
   Меня всегда учили, что я должен вырасти таким, как он.
   — Он был чудесный. Он катал меня на своих плечах.
   — Вы катались на плечах великого Хессенфилда!
   — Я была его дочерью.
   — И вы способны шпионить для другой стороны!
   — Но я все время твержу, что я вовсе не шпионила.
   — На самом деле вы приехали сюда, чтобы помогать нам?
   — Нет, нет. Я не хочу ваших войн. Я хочу, чтобы остался старый Георг.
   — И это говорит дочь Хессенфилда?
   — Вот именно.
   Я рассказала ему, о смерти моих родителей, как меня взяла к себе наша преданная служанка, и о тете Дамарис, которая приехала в Париж и нашла меня.
   — Да, — сказал мой страж, глядя на меня с восхищением. — Могу представить, что все это случилось с вами.
   Потом он рассказал о себе. Его история была обыкновенной по сравнению с моими приключениями. Когда мальчику было пять лет, отец его умер в битве при Бленхайме.
   — Не за якобитов? — спросила я.
   — Нет. Отец не был якобитом. Меня послали к дяде вскоре после смерти моей матери; я узнал все об их деле и стал якобитом, и вы можете сколько угодно насмехаться надо мной, но я говорю вам: король Яков возвращается, чтобы править нами.
   — Не стоит быть чересчур уверенным в благополучном исходе. Ведь вы можете ошибаться.
   — Скоро дядя вернется из Престона с хорошими вестями.
   — И что тогда будет со мной?
   — Многое зависит от того, что будет необходимо делать.
   Я содрогнулась.
   — По крайней мере, их пока здесь нет. Мы поговорили о других вещах, в том числе о лошадях и собаках. Я рассказала о Демоне, а он признался, что у него есть мастиф. Он мне покажет… Внезапно он запнулся.
   — Но ведь вы пленница, — сказал он.
   — Вы могли бы освободить меня… только чтобы посмотреть собак.
   — А если вы убежите?
   — Вы поймаете меня и привезете обратно.
   — Вам опять смешно.
   — Извините, я не хотела.
   Итак, день прошел неплохо, а когда стемнело, он принес мне меховой плед и две свечи.
   Вспоминая все это, я поняла, что это был очень счастливый день.
   Даже теперь мне трудно осознать, что же именно случилось со мной в те дни, которые я провела в мансарде. Казалось, они были озарены каким-то мистическим светом. Каждое утро юноша приносил мне овсяную кашу и оставался со мной, потом уходил и возвращался с обедом. Уже к концу второго дня мы перестали делать вид, что принадлежим к разным лагерям. Я откровенно радовалась его приходу, да и он не притворялся, что не хочет быть со мной.
   Его звали Ричард Френшоу, но он сказал, что близкие ему люди зовут его Дикон. Я тоже стала звать его Дикон. Иногда мы просто молча смотрели друг на друга. Мне казалось, что он самый красивый человек из всех, кого я видела, — красивый совсем другой красотой, чем мои родители. Наверно, это можно было назвать влюбленностью, но никто из нас сначала не понимал этого, вероятно потому, что ни с кем из нас подобного раньше не случалось.
   Мы все время спорили. Дикон с жаром защищал якобитов. Я смеялась над ним и дразнила его, говоря, что мне все равно, какой король сидит на троне, и я только хочу, чтобы люди вокруг меня жили счастливо, не ссорились и не сердились из-за того, что у кого-то другая точка зрения.
   Думаю, мне легко удалось бы убедить его отпустить меня. Я могла бы попроситься посмотреть лошадей, вскочила бы на какую-нибудь из них и ускакала; могла бы взять у него ключ от мансарды. Но я не стала этого делать, потому что не могла допустить, чтобы он обманул доверие своего дяди. В Диконе была какая-то внутренняя честность.
   Он привел своего мастифа, чтобы показать мне. Пса звали Шевалье, в честь будущего короля. Я ему понравилась, и это еще больше сблизило нас с Диконом. Служанка, которая приносила мне горячую воду в первый день, понимала, что происходит между мной и Диконом. У нее было романтическое сердце, и она, кажется, с удовольствием наблюдала, как между нами возникает любовь. Мне стали приносите из кухни всякие деликатесы, и я хотела, чтобы это продолжалось и продолжалось… Казалось, я провела в мансарде больше трех дней. Это было как сон. Как сказал мне потом Дикон, он чувствовал то же самое.
   Мы жаждали узнать друг о друге все. Малейшая деталь казалась нам чрезвычайно важной Со мной происходило что-то самое необычное и самое красивое в жизни.
   На четвертый день, когда Дикон переступил порог моей комнаты, я сразу поняла, что что-то случилось. Он был очень бледен, и волосы у него были растрепаны. Я знала, что он обычно проводил рукой по волосам в минуты волнения.
   Я быстро подошла к нему и положила руки ему на плечи, впервые дотронувшись до него. Его реакция была мгновенной. Он обнял меня и крепко прижал к груди. Несколько секунд он молчал, а я ни о чем его не спрашивала, наслаждаясь этим чудом близости к нему.
   Наконец Дикон оторвался от меня, и я увидела, как он напуган. Он сказал:
   — Тебе нужно бежать. Они возвращаются. Сейчас они всего в нескольких милях отсюда. Один из группы опередил всех, чтобы сообщить новость. В Престоне потерпели поражение. Большая часть горцев сдалась, остальные отступают. Мой дядя скоро вернется… и я боюсь, он убьет тебя.
   Это вернуло меня с небес на землю. Я должна была знать, что наша идиллия долго не продлится. Дикон изменился. Он тоже все помнил.
   Пристально глядя на меня, он сказал:
   — Тебе нельзя здесь оставаться. Ты должна уйти.
   — Нам придется расстаться, — прошептала я. Он отвернулся и кивнул. Меня охватило ужасное чувство одиночества.
   — Я больше никогда тебя не увижу, — сказала я.
   — Нет… нет… Этого не может быть. Кларисса! — Он притянул меня к себе и поцеловал, вновь и вновь повторяя мое имя.
   Вдруг он встрепенулся.
   — Нельзя терять времени. Тебе нужно уехать отсюда.
   — Ты… меня отпускаешь? Он кивнул.
   — Твой дядя…
   — Если тебя здесь найдут, то могут убить.
   — Но ведь все поймут, что ты отпустил меня.
   — Я что-нибудь придумаю… — пробормотал он. — Пойдем… сейчас же. Они могут появиться в любой момент. Тебе надо соблюдать осторожность. Иди за мной… тихо.
   Дикон закрыл за нами дверь и тщательно запер ее. Я последовала за ним вниз по лестнице, по галерее. Он шел впереди, кивая мне, когда путь был чист. Мы благополучно дошли до зала и вышли к конюшням. Он быстро оседлал лошадь.
   — Вот, тебе это пригодится. Поезжай в Йорк. Оттуда пошли известие своей семье. Может быть, твой дядя все еще там. Из Йорка в Лондон ходит карета. Каждый понедельник, среду и пятницу она отправляется от «Черного лебедя» на Коуни-стрит. Обычно дорога занимает четыре дня, если все обходится благополучно. Не думаю, что они последуют за тобой на юг. Им надо будет ехать в Шотландию, чтобы присоединиться к своим единомышленникам.
   — О, Дикон, ты сделал это для меня. Я никогда не забуду…
   Обычно я не слезлива, но на этот раз слезы стояли у меня в глазах. Я видела, что и он с трудом справляется со своими чувствами.
   — На дорогах опасно, — сказал он. — Одинокая девушка… — И он начал седлать другую лошадь.
   — Дикон… что ты делаешь?
   — Поедем вместе. Как же я отпущу тебя одну? Мы окунулись в морозный утренний воздух.
   — О, Дикон, ты не должен! Подумай, что ты делаешь…
   — Некогда разговаривать. Поехали… галопом… Надо как можно скорее отъехать отсюда.
   Я знала, что нахожусь в опасности. Якобиты могли меня убить, если бы, вернувшись, нашли меня там. Действительно, нельзя было задерживаться. Они отступили и должны немедленно выехать в Шотландию. Им не захотелось бы тратить на меня времени, но, с другой стороны, вряд ли бы они меня отпустили. Да, мне грозила опасность. Но я еще никогда в жизни не была так счастлива.
   Подковы наших лошадей звенели на морозной дороге; было весело скакать рядом с Диконом. Сельская местность была даже красивее, чем весной. Черные кружева ветвей сплетались на фоне неба, серые кисточки орешника дрожали на ветру, жасмин у дверей коттеджа уже пускал желтые ростки — все это завораживало меня. Я слышала песню жаворонка, парящего над полями. Странно, что в такой момент я замечала подобные детали. Может быть, это потому, что Дама-рис научила меня ценить красоту природы.
   Так или иначе, я была счастлива, и мне не хотелось заглядывать вперед. Дикон и я уехали вместе, он спас меня, но какой ценой для себя — я могла только догадываться.
   Днем он предложил сделать остановку:
   — Надо не только нам самим отдохнуть, но и лошадям дать отдых.
   Мы вошли в трактир под названием «Рыжая корова», согласно вывеске, скрипевшей над дверью.
   — Если кто-нибудь спросит тебя, — предупредил он меня, — мы брат и сестра, живем в Торли Мэйнор. Никто никогда не усомнится в этом, так как, насколько мне известно, Торли Мэйнор не существует. Мы едем к нашему дяде в Йорк. Наши грумы с вещами едут впереди нас Мы — Клара и Джек Торли.
   Я кивнула. С каждым моментом приключение становилось интереснее.
   Властным тоном Дикон приказал накормить и напоить лошадей. Потом мы вошли в трактир. Час, который я провела в гостиной трактира, был самым счастливым. Огонь в большом камине давал тепло и уют; жена трактирщика принесла нам чашки с гороховым супом, горячий ячменный хлеб с беконом и сыром и две больших кружки с элем. Никогда, даже в голодные дни в Париже, еда не была такой вкусной. В гостиной трактира «Рыжая корова», что на пути в Йорк, был рай, и мне не хотелось покидать его.
   Я смотрела на Дикона с откровенным восхищением. Мы были счастливы, что мы вместе, и нам не хотелось думать о том, что может принести нам этот импульсивный поступок. Для Дикона это, скорее всего, означало катастрофу. Он предал своего дядю, который был его опекуном; он изменил делу якобитов; и все это он сделал ради меня.
   Древние часы в гостиной шумно отсчитывали минуты. Они постоянно напоминали, что время бежит. Хотелось бы мне остановить их!
   Я сказала:
   — Я бы осталась здесь до конца жизни.
   — Я тоже, — откликнулся Дикон.
   Мы молчали, думая об этом блаженном моменте.
   — Скоро надо выезжать, — сказал наконец Дикон. — Нам нельзя так долго оставаться.
   — Ты думаешь, они будут преследовать нас? Он покачал головой.
   — Нет. Им надо ехать на север… в армию. Вторжение в Англию будет позднее.
   — А ты, Дикон?
   — Мне нужно быть с ними.
   — Давай еще немного побудем здесь.
   Он покачал головой, однако не сделал попытки встать. Я смотрела на пламя в камине, рисующее фантастические картины замков и всадников — такие же красивые и волшебные, как и вся эта гостиная.
   Вдруг я заметила, что небо потемнело и за окном летят снежинки. Я промолчала об этом, потому что Дикон сразу же сказал бы, что надо немедленно ехать.
   Вошла жена трактирщика, полная, краснолицая, улыбающаяся женщина в домашнем чепце на растрепанных волосах.
   — Ветер поднялся, — сказала она. — Дует с севера. «Дует ветер с севера — будет много снега», — так говорят. Вам далеко ехать?
   — До Йорка, — ответил Дикон.
   — Господи помилуй! Вы не попадете туда до темноты. Вас застанет снегопад, если попытаетесь сегодня добраться туда.
   Дикон подошел к окну: снег был очень густым. Он в отчаянии повернулся ко мне.
   Я сказала:
   — Может быть, нам остаться здесь на ночь? Мы можем заплатить? Дикон кивнул.
   — Ну что ж, ваш отец, наверно, предусмотрел это. Вы живете поблизости?
   — В Торли Мэйнор, — храбро сказал Дикон.
   — Не слышала о таком. Издалека приехали?
   — Около двадцати миль.
   — Тогда понятно. Господин Торли, если вы заплатите мне сейчас, я приготовлю вам комнату. Никаких затруднений.
   — Моя сестра и я подумаем, что лучше сделать, — сказал Дикон.
   — Думайте быстрее, молодой джентльмен, а то, я слышу, лошади въехали во двор. В такую ночь путники будут искать ночлега.
   Когда она ушла, мы со страхом посмотрели друг на друга. Кто эти новые посетители? Что если, обнаружив наше исчезновение, сэр Томас Френшоу послал кого-нибудь за нами, чтобы привезти обратно, а может быть даже приехал сам?
   Я протянула руку, и Дикон взял ее, пытаясь меня успокоить.
   — Тебе не надо было ехать со мной, — сказала я. — Ты мог бы отпустить меня, а им сказать, что это не твоя вина.
   — Нет, я должен был поехать с тобой. Как бы ты справилась одна?
   Мы стояли, глядя друг на друга, и в тот момент опасности не сомневались, что любим друг друга, и что жизнь будет пуста, если нас разлучат.
   Наши страхи моментально улеглись, ибо вновь прибывшие были обыкновенными путниками, которые при такой резкой перемене погоды решили не продолжать путь, а провести ночь в трактире «Рыжая корова».
   Они вошли в гостиную с шумом и криком, нарушив наше уединение и эту чудесную близость с Диконом. Мы сели рядом на деревянной скамье в углу, в то время как трое мужчин и три женщины заняли стол и им подали горячий гороховый суп.
   Женщины смотрели на нас с любопытством и дружески улыбались нам. Мы готовы были к вопросам, и когда они стали задавать их, мы рассказали, что являемся братом и сестрой, едем в Йорк и что наши грумы с багажом следуют за нами.
   — Двое таких молоденьких на дороге! — воскликнула старшая из них. — Господи! Я бы не хотела, чтобы мои дети так путешествовали.
   — У моего брата сильная рука, — сказала я.
   — Я вижу, вы гордитесь им. Мы тоже едем в Йорк. Пусть они едут с нами, а, Гарри? — обратилась она к одному из мужчин.
   Человек по имени Гарри добродушно посмотрел на нас и кивнул.
   — Чем нас больше, тем безопаснее, — сказал он, подмигнув.
   Жена трактирщика суетливо вошла в гостиную.
   — Хотите остаться на ночь?
   — Думаем, придется остаться, хозяйка.
   — Трактир битком набит, — ответила она, обвела всех взглядом, почесала голову, сдвинув для этого чепец, затем тщательно вернула его на место. — Все, что я могу сделать, это дать вам постели в галерее. Мы называем ее «Ночлег на одну ночь». — Она хихикнула. — В такие ночи желающих всегда больше, чем кроватей.
   Женщина, которая разговаривала с нами, сказала, что она рада в такую погоду иметь крышу над головой.
   Жена трактирщика посмотрела на нас.
   — Двое молодых гусят тоже будут спать на галерее. Это все, что мы можем предложить.
   Сердце мое упало. Я видела, что эти добрые, сердечные люди вторглись в нашу сказку. Теперь мы были только членами группы.
   — Могло быть хуже, — шепнул мне Дикон. — Мог приехать мой дядя, чтобы вернуть нас… кто знает, для чего.
   Весь вечер снег валил так, что совершенно укрыл дорогу и засыпал подоконники. Наши попутчики не волновались. Это было для них веселым приключением. Та же женщина подошла к нам и стала задавать вопросы. А как же наша бедная матушка? Она станет беспокоиться о нас, верно? Но она будет думать, что с нами грумы. Неужели мы сыграли с ними злую шутку и нарочно потерялись?
   Я решила, что это удачно, если они будут так считать, и постаралась выглядеть застенчиво-лукавой.
   — Ну и плуты! — сказала самая молодая из женщин, грозя нам пальцем.
   И мы едем из Торли Мэйнор? Господа, значит? Да, она понимает. Это написано у нас на лицах… Ну ничего, они присмотрят за нами. Они тоже едут в Йорк, и нам лучше поехать с ними. На дорогах могут встретиться грубияны, которые не раздумывая перережут горло за кружку эля. Ну, ничего. Нам повезло. Мы стали попутчиками Мэксонов и Фрили, занимающихся изготовлением шерсти. Они — партнеры и едут в Йорк со своими семьями, чтобы продать шерсть.
   Они были добрые, хорошо к нам отнеслись и понравились нам.
   Потом они запели. Их пронзительные голоса заполнили гостиную, а трактирщик и его жена приходили время от времени, чтобы выполнить их просьбы. С таинственным видом нам было сказано, что на ужин подадут молочного поросенка; все одобрительно закричали, а один из мужчин добавил:
   — И побольше начинки, хозяйка!
   — И-и-и, я позабочусь об этом, — был ответ хозяйки.
   Снег продолжал падать; свечи оплывали; компания пела. У самого молодого мужчины был хороший голос. Он пел:
   Вы, джентльмены Англии!
   Ваша жизнь весела и легка.
   Вам нет дела до лишений и бед —
   Суровой судьбы моряка.
   В конце каждого куплета все подхватывали:
   Когда ветры бушуют над морем, о-о!
   Когда ветры над морем бушуют!
   И я знала, что всякий раз, когда вновь услышу эту песню, я опять буду вспоминать эту гостиную с горящим камином и снег, падающий за окном.
   В надлежащее время появился молочный поросенок, и вся наша веселая компания вместе с другими путниками, остановившимися в «Рыжей корове», отдала ему должное. Мужчины говорили о волнениях.
   — Говорят, претендент идет сюда… может быть, даже уже высадился на берег.
   — Он должен оставаться там, где находится сейчас. Я быстро взяла Дикона за руку и предупреждающе сжала ее, испугавшись, что он выдаст себя. Компании не понравится, что среди них есть якобит.
   — Они дошли до Престона, — сказал один из путников. — Но мы были уже готовы к встрече и разбили их наголову, этих горных шотландцев. Зачем они пришли в нашу страну? Ничего в этом хорошего не было, это ясно.
   — Мы быстро отправили их назад.
   — Как вы думаете, будет война? — спросила одна из женщин. — Никакой войны мы не хотим. Я помню, как дедушка говорил мне, что это такое, когда в стране война.
   — Ведь совсем недавно была война, — заметила одна женщина.
   — О, это происходило не здесь. Не называй это войной. Я имею в виду такую войну, когда англичанин против англичанина сражаются здесь, на английской земле, так что твой сегодняшний друг завтра оказывается врагом… и кто знает, что еще. Вот что я имею в виду. Такой войны нам не надо.
   — Такой войны и не будет. Не успели якобиты начать, как их уже побили. Спой-ка нам лучше песню, Бесс.
   Они опять запели, а Дикон и я сидели и слушали; наконец, мы все поднялись на галерею и улеглись на постели. Дикон и я лежали рядом. Мы держались за руки, но молчали, боясь разбудить других. Впрочем, слова были не нужны. Я лежала, думая о чудовищности того, что он сделал ради меня. Он отрекся от своего дяди, от своей убежденности в правильности своего выбора, и все это из любви ко мне. Я не знала, как смогу отплатить ему.
   Сон не шел ко мне. Я чувствовала, что и Дикон не спит. Ночью полил дождь и к утру смыл весь снег.
   Мы поднялись рано и выехали в компании наших попутчиков. К наступлению темноты перед нами возникли башни Минстера и древние стены города.
   — Ваши друзья здесь? — спросил Дикона торговец шерстью.
   — Да, — ответил он. — Благодарю вас за то, что позволили ехать с вами.
   — Э-э, не стоит, парень. Так просто приличнее. Двое таких молодых птенцов, как вы, не должны путешествовать одни. Куда направитесь?
   — К дому мэра, — сказал Дикон.
   Я затаила дыхание. Я рассказывала ему, что, когда мы были в Йорке, мой дядя, Ланс Клаверинг и я останавливались в доме мэра.
   На компанию это произвело впечатление.
   — Разве я не говорила вам, что это благородные люди? — прошептала старшая из женщин.
   Мы проехали через Бараньи ворота, добрались до бойни и там попрощались с нашими попутчиками. Я уже ездила по этой дороге и знала, как попасть к дому мэра. Вот и он — внушительная резиденция в стороне от маленьких домов на узких улочках.
   Когда мы подъехали к дому, сердце мое забилось: из дома выходил Ланс Клаверинг.
   Увидев меня, он остолбенел от изумления.
   — Кларисса! — воскликнул он.
   Я уже и забыла, какой он красивый. Он великолепно выглядел в своем вышитом мундире с обшлагами, отделанными розовато-лиловым и голубым самых нежных оттенков. Его жилет был сплошь в рюшах; бледно-голубые чулки кончались чуть выше колен, что, как я узнала, соответствовало последней моде. Сверкающие черные башмаки на высоких каблуках были украшены пряжками. Широким жестом сняв свою треуголку, он низко поклонился.
   — О, Ланс! — воскликнула я. Ланс взял мою руку и поцеловал.
   — Как?.. Что это значит?
   Он посмотрел на Дикона, который уставился на него как на чудо, словно не веря, что это сверкающее видение действительно существует.
   — Это, э-э… — я помедлила, испугавшись. Опасность еще существовала, и я должна была соблюдать осторожность, чтобы не выдать Дикона. — Это Джек Торли, — выпалила я. — Он привез меня сюда.
   — Добрый день, Джек Торли.
   — Это сэр Ланс Клаверинг, — сказала я. — Друг моей семьи.
   Не было необходимости что-то объяснять. Я уже говорила Дикону, что мой дядя Карл и Ланс Клаверинг сопровождали меня до Йорка. Ведь именно по этой причине меня держали в плену.
   — Вам лучше войти в дом, — сказал Ланс. — Тогда вы все нам и расскажете. Мы думали, что вы в Хессенфилде. Должен вам сказать, мы очень беспокоились из-за того, как обернулись дела. Давайте сведем ваших лошадей на конюшню. — Он шел рядом со мной. — Я удивлен, что ваш дядя позволил вам уехать из Хессенфилда.
   — Надо многое рассказать вам, Ланс. Дядя Карл здесь?
   — Он будет сегодня вечером. У него полно дел. С тех пор, как мы расстались, кое-что произошло.
   — Я знаю.
   Дикон все это время молчал. Я догадалась, что он не знает, как ему теперь поступить, после того как он благополучно доставил меня и сдал на попечение Ланса Клаверинга. Наверно, он прикидывал, разумно ли будет покинуть нас немедленно.
   — Вы приехали одни? — спросил Ланс. — Только вдвоем?
   — Ну… мы путешествовали с попутчиками, — уклончиво ответила я.
   Ланс взглянул в сторону Дикона:
   — Надеюсь, прогулка была неплохая.
   — Да, благодарю, — сказал Дикон. — Все благополучно.
   — Вы, вероятно, утомились. Вам дадут еды и постель на ночь. Думаю, вы хотите вернуться в Хессенфилд как можно раньше.
   — Я должен вернуться, — ответил Дикон.
   — С вами ничего не случится. Мы выгнали этих проклятых шотландцев. Какая наглость! Представляете, они дошли до Престона. Теперь они по ту сторону границы — те, которые успели.
   Я увидела, как Дикон поморщился.
   — Безнадежно! — продолжал Ланс. — Не могу понять, о чем они думали. Что же случилось, Кларисса? Вам так захотелось домой?
   — Пора было возвращаться. Ланс громко рассмеялся.
   — Это решительная молодая леди! — сказал он Дикону. — Думаю, в Хессенфилде это заметили!