Карр Филиппа. Слезы печали

   Об это я тоже размышляла. Здесь нужно было соблюдать осторожность. Я не была уверена в том, что восьмилетнему мальчику полезно знать о своем высоком титуле.
   Я услышала, как Салли Нуленс называет его «мой маленький лорд», и обсудила с ней это.
   — Наверное, лучше будет, если он потихоньку начнет привыкать к мысли об этом, — сказала она. — Рано или поздно он все равно узнает. Вы же понимаете, слуги сплетничают. На всякий роток не накинешь платок. Ну, а мальчишки прислушиваются, и уж им-то уши не заткнешь.
   Салли знала толк в обращении с детьми, поэтому я поговорила с сыном о случившемся. Его дедушка, лорд Эверсли, умер, а поскольку его отец, сын лорда Эверсли, умер еще раньше, то он, юный Эдвин, стал теперь лордом Эверсли.
   — И что мне теперь нужно делать? — спросил он.
   — Пока все должно оставаться по-прежнему, — сказала я. — Впрочем, теперь ты должен быть немножко внимательнее, немножко добрее к людям.
   — Почему?
   — Положение обязывает, — ответила я. — Это значит, что человек благородного происхождения должен вести себя благородно, и такой титул возлагает на тебя определенные обязанности.
   — Ну так я же родился таким, какой я есть, правда? Почему я теперь должен меняться?
   — Но тебе вовсе не нужно меняться. Просто надо стать немножко добрее и заботливее. Ли, прислушивавшийся к нам, заявил:
   — Тогда я буду делать то же самое.
   — Но ты не лорд, — указал ему Эдвин.
   — Я стану лордом, — возразил Ли. — Я буду лордом главнее и лучше тебя, вот увидишь.
   «Да, — подумала я, — он достойный сын своей матери».
   Никаких празднеств на Рождество не намечалось, поскольку мы носили траур. Но в то же время ради детей мы не могли совсем забыть о празднике. В дом были допущены рождественские певцы и бродячие актеры, сыгравшие для нас пьесу-моралите и еще одну — о Робине Гуде, Малыше Джоне, о монахе Туке и Марианне, которая очень понравилась мальчикам. Семейство Доланов, жившее в десяти милях от нас, приехало погостить к нам на Рождество. Они недавно поселились в Прайори, ближайшем крупном имении, и решили нанести визит и выразить соболезнование по случаю смерти лорда Эверсли.
   Сэр Генри и леди Долан, три их дочери и сын Мэттью были приятными людьми. Мэттью, живой молодой человек, интересовался политикой, и у них с Карлтоном сразу нашлись общие темы для разговора. Они уже встречались в Лондоне, и Мэттью был приглашен заезжать почаще.
   Мэттью особенно заинтересовал меня: он был приятным собеседником, в нем чувствовалась доброта, и раз я решила подыскать подходящего жениха для Карлотты, то и стала приглашать его бывать почаще.
   Так прошло Рождество. Нам удалось благополучно выйти из ситуации — устроить маленький праздник для детей и в то же время не оскорбить память лорда Эверсли.
   В этот вечер перед тем, как лечь спать, я, как всегда, заглянула в детскую. Мальчики спали, удовлетворенно улыбаясь во сне. Присцилла в своей колыбельке тоже спала. Это было первым Рождеством моей малышки, но в шестимесячном возрасте она, конечно, еще ничего не понимала. В следующем году, думала я, все будет по-другому. Она подрастет и сможет повеселиться вместе с другими.
   В комнату на цыпочках вошла Салли Нуленс. Она спала в соседней комнате как ангел-хранитель с пылающим мечом.
   — Не будите их, госпожа! — сказала она. — А то они проснутся и примутся шуметь. Слишком уж они бывают возбужденными в Рождество… и господин Ли, и их светлость.
   Я пожелала ей доброй ночи и отправилась в спальню, где меня ждал Карлтон. Он полулежал в кровати на высоко поднятых подушках.
   — Где ты была? Ладно, можешь не рассказывать. Конечно, нянчилась со своей доченькой.
   — Это и ваша дочь, сэр, — сказала я.
   — Ты испортишь ребенка.
   — Не думаю.
   — Ей будет на пользу завести несколько братьев.
   — У нее есть Эдвин и Ли.
   — Да они и не замечают ее.
   — Будь уверен, замечают и любят ее.
   — Возможно, в это же время в следующем году у нас уже будет мальчишка.
   — Ну почему мужчинам так необходимы сыновья? Наверное, они так восхищены собой, что желают иметь еще одну свою копию.
   — Пожалуй, это прекрасное объяснение. Я села перед зеркалом расчесать волосы. Карлтон молча наблюдал за мной. Я сказала:
   — Принимая во внимание все обстоятельства, можно считать, что Рождество удалось.
   — Так кажется тебе.
   — А тебе нет?
   — Нет. Мне кажется, что тебя слишком заинтересовал Мэттью Долан.
   — Конечно, заинтересовал. Он весьма привлекательный молодой человек.
   Карлтон вскочил и, взяв меня на руки, потащил к кровати.
   — Не потерплю никакой неверности!
   — Карлтон, ты сошел с ума! Неверность… С Мэттью Доланом!
   — Я тебя предупреждаю, а ты надо мной смеешься.
   — Ну конечно, смеюсь. Я действительно заинтересована в Мэттью Долане. Мне кажется, из него получится хороший муж для Карлотты.
   Он поцеловал меня в губы.
   — Ты предупреждена, — сказал он.
   — О чем? — спросила я.
   — О том, что, если ты попытаешься обмануть меня, тебя ожидает ужасная судьба.
   Я рассмеялась. Он действительно любил меня. Харриет сказала, что, женившись, он исправился, а я слышала, что исправившиеся распутники — самые лучшие мужья.
   Приятно было засыпать с такими мыслями в рождественскую ночь. Это значило, что мой брак складывался гораздо лучше, чем можно было ожидать. Наши взаимоотношения менялись. Мы продолжали спорить и поддразнивать друг друга, но наши любовные утехи становились все более и более страстными.
   Я решила, что все-таки очень счастлива.
   На Новый год Карлтон собирался в Уайтхолл. Его пригласил король. Они продолжали заниматься предметами времен римской эпохи, найденными после пожара. Карлтон рассказывал о них с огромным энтузиазмом, сумев заинтересовать ими и меня.
   Он хотел, чтобы я поехала вместе с ним, а я разрывалась между желанием поехать и нежеланием оставлять детей.
   — Что за чепуха! — возмутился Карлтон. — Старая Нуленс следит за ними не хуже сторожевой собаки.
   — Я знаю. Но мне очень не хочется оставлять Присциллу.
   — А меня? Меня ты можешь бросить?
   — Просто я все время буду беспокоиться о них.
   — А обо мне, значит, ты не будешь беспокоиться?
   Я растерянно пожала плечами.
   — За мужьями нужно присматривать, если хочешь держать их в узде, — напомнил он.
   Мне действительно хотелось поехать, и я обязательно поехала бы, если бы Эдвин не простудился накануне нашего предполагаемого отъезда.
   Когда я поднялась в детскую пожелать спокойной ночи, Ли и Присцилла уже спали, но Эдвина нигде не было. Вошла Салли и сказала:
   — Я перенесла его постель к себе в комнату. Его кашель может разбудить остальных, да и присмотреть за ним будет неплохо.
   Я разволновалась.
   — Обыкновенная простуда, — сказала Салли. — Я обернула ему грудь фланелью и приложила к ногам горячие кирпичи, завернутые во фланель. Есть у меня для него и подходящая настойка.
   Я прошла в ее комнату, чтобы взглянуть на сына. Его лицо горело, а лоб был очень горячим.
   — Добрый вечер, мама! — сказал он. — Я знаю, ты поедешь в Лондон и увидишь там короля. Я встала на колени возле его кровати.
   — Я уеду ненадолго.
   — А на сколько? — спросил он.
   — Наверное, на неделю.
   — Вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник… — начал он считать и раскашлялся.
   — Тебе нельзя разговаривать, — оборвала его Салли, — я же велела тебе помалкивать.
   — Это я виновата, — сказала я. — А теперь постарайся уснуть, мой милый.
   — Ты еще зайдешь ко мне перед отъездом? — спросил Эдвин.
   — Конечно, зайду.
   Я нагнулась и поцеловала сына. Он взял мою руку и крепко сжал ее горячими пальцами. Я укрыла его одеялом. Салли вышла из комнаты вслед за мной.
   — Да вы не расстраивайтесь, — успокоила она, — я присмотрю за ним. Это всего лишь простуда.
   Я кивнула ей и вернулась в нашу комнату. Пока я готовилась ко сну, Карлтон возбужденно рассказывал о Лондоне и о раскопках. Он заметил, что я его не слушаю, и спросил, в чем дело.
   — Меня беспокоит Эдвин, — сказал я.
   — Ты с ним носишься, как курица с яйцом.
   — Я — мать.
   — Но, кроме того, ты и жена. Никогда не бросай своего мужа ради своих детей. Это старая поговорка, и, судя по всему, она верна. Давай укладываться! Слава Богу, завтра я, наконец, вытащу тебя из дому.
   Но утром выяснилось, что Эдвину стало хуже. Я видела, что теперь и Салли обеспокоена.
   — Салли, — сказала я, — я остаюсь.
   Она восприняла это с явным облегчением.
   — Видимо, это не просто простуда?
   — У него по-прежнему сильный жар, и он немножко бредит: ему кажется, что он едет верхом. Я уже послала одного из слуг за доктором.
   Я вернулась к Карлтону.
   — Я думал, что ты уже готова, — сказал он.
   — Я никуда не еду.
   Он недоверчиво уставился на меня.
   — Что за чепуха! Конечно же, ты едешь. Король ждет, что ты приедешь.
   — Эдвин серьезно болен.
   — У него легкая простуда.
   — Это не обычная простуда. Я остаюсь. Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза. Карлтон был рассержен и не верил в то, что Эдвин и в самом деле болен. Я сказала себе, что в душе он никогда не любил Эдвина, и для этого у него было несколько причин: в течение долгого времени до возвращения Тоби мальчик стоял между ним и Эверсли, более того — он был моим сыном, и Карлтон подозревал, что мальчик напоминает мне Эдвина и несмотря на все дурное, что я узнала о нем, я продолжаю лелеять свои романтические воспоминания. Карлтон был мужчиной, стремившимся первенствовать во всем. Он хотел быть центром всего, в том числе и моей жизни, и не желал уступить это место даже собственной дочери, а сделать это для сына другого человека было попросту невозможным.
   Я знала Карлтона. Мне прекрасно были известны все его недостатки. Я ничуть не заблуждалась на его счет и не наделяла его несуществующими достоинствами. Да и вряд ли можно было ошибиться, имея дело с таким человеком, как Карлтон. Он был мужественным, грубоватым, настоящим мужчиной, и мне нравился мой брак, потому что я была женщиной, нуждавшейся в брачной жизни. Физически мы были идеальной парой. Мне нравились наши отношения, даже наши непрекращающиеся словесные битвы. Мы не упускали возможности обменяться колкостями. Наверное, жена не должна так относиться к своему мужу, но я относилась к нему именно так. Моя любовь была скорее волнующей, чем нежной, и наверняка он относился ко мне точно так же.
   Сейчас он был рассержен. Он терпеть не мог, чтобы кому-то отдавалось предпочтение перед ним, пусть даже это были мои дети… а в особенности Эдвин. Карлтон отчаянно хотел иметь собственного сына и все более явно давал мне понять это.
   Совместную жизнь с ним никак нельзя было назвать спокойной, а теперь мы вступали в полосу штормов.
   — Ты едешь со мной, — сказал он.
   — Нет, Карлтон, я не еду. Я не оставлю Эдвина. Я уже сказала Салли Нуленс, что остаюсь. Она обрадовалась, и это означает, что положение Эдвина гораздо хуже, чем кажется.
   На мгновение мне показалось, что сейчас он схватит меня в охапку и увезет насильно.
   Я была уверена, что именно так он и хотел поступить. Но он только отрывисто бросил;
   — Очень хорошо. Как тебе будет угодно. И уехал, даже не попрощавшись.
   Я не могла слишком долго думать о Карлтоне, поскольку была встревожена состоянием сына. Приехавший доктор после осмотра заявил, что у мальчика лихорадка. Его нужно держать в тепле и поить бульоном. Врач обещал заехать на следующий день.
   Во второй половине для Эдвин уснул, и Салли сказала, что не стоит его беспокоить. Время от времени мы заглядывали в ее комнату, а вдобавок она повесила у него под рукой колокольчик — на случай, если он проснется и чего-то захочет.
   Минут через пятнадцать я заглянула в комнату. Кто-то стоял у кровати, глядя на ребенка.
   — Харриет! — шепнула я. Она обернулась.
   — Не нужно его беспокоить, пока он спит, — сказала я, и мы на цыпочках вышли в коридор.
   — Бедный Эдвин, — проговорила Харриет, — он очень плохо выглядит.
   — Он поправится. Доктор говорит, что ему нужен покой. Салли прекрасно умеет обходиться с детьми. Отца Эдвина она выходила от нескольких болезней. Матильда говорит, что она и нянька и доктор в одном лице.
   Харриет вошла вместе со мной в мою комнату.
   — Бедная Арабелла, — сказала она, — ты выглядишь изможденной.
   — Естественно, я волнуюсь. Я не спала всю ночь, все никак не могла решиться: поехать или остаться.
   — Так ты отпустила Карлтона одного! — Она покачала головой. — Думаешь, это разумно?
   — Я не могла поехать с ним, оставив Эдвина в таком состоянии. Ты же знаешь, я никогда не простила бы себе, если бы…
   — Если бы?
   Она смотрела на меня, и в ее глазах читалось ожидание. Я представляла, какие мысли сейчас кружат в ее голове. Она пыталась их скрыть, но это было бесполезно. Я знала, о чем она думает. Если Эдвин умрет, Тоби станет лордом Эверсли, а она станет леди Эверсли — она, дочь бродячего актера!
   — Эдвин поправится, — твердо сказала я.
   — Конечно, поправится. Он очень крепкий мальчуган. Ничего особенного. Детская болезнь. С детьми это бывает постоянно. Бывает, что они даже вроде бы близки к смерти… а потом…
   Я отвернулась. Мне хотелось кричать: «Не стой здесь, не лги, не делай вид, что хочешь ему добра. Ты мечтаешь, чтобы он умер!»
   — Тебе нужно подумать о себе, Арабелла, — сказала она. — Ты сама заболеешь, если будешь так терзаться.
   — Я хочу отдохнуть, хотя бы недолго. Пока я отдыхаю, за Эдвином присмотрит Салли, — сказала я.
   Я легла в кровать, и она прикрыла меня одеялом. Ее лицо было совсем близко, такое красивое, полное сострадания, но с каким-то странным блеском в глазах.
   Дверь за ней закрылась, но я, конечно, не могла спать. Я вновь представляла их с Эдвином вдвоем… А я ведь ничего и не подозревала. Как они все хитро устроили! Она сама надеялась выйти за него замуж.
   Затем я вспомнила, какими холодными были глаза Карлтона, когда он отворачивался от меня. Он был очень рассержен. Он терпеть не мог, когда кто-то вставал на его пути.
   Но какое все это имело значение в сравнении с болезнью моего сына? Я не могла оставаться здесь, встала и вернулась в комнату больного. Он продолжал спать. Я пошла к Салли, и мы сидели вместе, ловя каждый звук, доносившийся из комнаты Эдвина.
   Всю ночь мы с Салли просидели возле него. Он тихо лежал в своей кроватке, а мы то и дело вслушивались в его тяжелое дыхание. Я сидела, прислушиваясь и с ужасом думая о том, что оно может прекратиться.
   Салли, сидела, тихонько раскачиваясь. Я шепнула ей:
   — Салли, я чувствую какой-то запах. Это чеснок? Она кивнула:
   — Да, возле камина, госпожа.
   — Это ты его туда подвесила? Она вновь кивнула:
   — Он отгоняет зло. Мы всегда им пользуемся.
   — Зло?
   — И ведьм, и все такое прочее.
   — Ты думаешь…
   — Госпожа, я не знаю, что я думаю, кроме того, что так будет лучше.
   Некоторое время я молчала, затем сказала:
   — Теперь он, по-моему, дышит легче.
   — Да, когда я принесла чеснок, ему сразу стало лучше.
   — Ах, Салли, расскажи мне, что у тебя на уме. В доме есть что-то, что может ему повредить?
   — Я не говорила этого, госпожа, но я и не говорила, что такого нет. Я просто-напросто хочу сделать, как безопасней.
   — О, Господи, — прошептала я, — неужели это возможно?
   — Чеснок отгоняет зло. Они его не любят. В нем есть что-то такое, что им не по нутру. Мне в этом доме кое-что не нравится, госпожа.
   — Салли, расскажи мне все. Если в доме есть нечто, угрожающее моему сыну, я обязана знать об этом.
   — Есть вещи, в которые я бы не поверила, госпожа.
   «Нет, — подумала я. — Я поверю».
   — Этот малыш, — продолжала она, — стал теперь лордом и всем этим владеет, так уж оно получилось. Он потерял своего отца, которому все это должно было достаться, и, если бы так и случилось, мальчик бы спокойно рос при отце. Все было бы хорошо и просто. Но когда такое случается с малышом… Я слышала, что подобное бывало и с королями. Не очень-то я во всем этом разбираюсь, но человек есть человек, а человеческую натуру я маленько знаю.
   — Что-нибудь случилось?
   — Я кое-что нашла здесь… кто глядел на него, когда он лежал в кровати.
   — Я тоже кое-кого видела.
   — Полагаю, мы видели одно и то же.
   — Зачем она приходила?
   — Она сказала, что беспокоится за вас. Она, мол, знает, как вы расстроились, а сама-то уверена, что у ребенка просто простуда. Ну, когда я пришла, она почти сразу и вышла. Тут-то мне и пришло в голову, как она выгадает, если…
   — Ты подозреваешь… колдовство?
   — Оно всегда существовало в мире, и мне думается, что его стоит остерегаться. Но мы будем охранять мальчика. Мы спасем его от чего угодно. Вместе мы это сможем, госпожа! Никакое колдовство не выдержит против доброй чистой любви. Это я в точности знаю.
   При любых иных обстоятельствах я немедленно высмеяла бы ее, но ведь речь шла о моем любимом ребенке. Днем я могла быть смелой и смеяться над историями о привидениях и злых силах, но к ночи я начинала бояться их. Так уж складывались дела. Мой ребенок, возможно, подвергался опасности, и я не могла скептически отвергнуть эту возможность.
   Салли верила в колдовство. Более того, она явно намекала на то, что в нашем доме может находиться ведьма.
   Харриет. Стоящая возле кроватки, с глазами, сверкающими от сознания того, что возможность получить титул совсем рядом и на ее пути стоит лишь мой сын.
   Я вспомнила, о чем прочитала в дневниках моей прабабушки Линнет Касвеллин, которая впустила в свой дом странную женщину — морскую ведьму.
   Все может случиться. Я не оставлю Эдвина до тех пор, пока он не поправится. Я не позволю Харриет переступать порог этой комнаты.
   Всю ночь мы с Салли просидели возле постели моего сына, бросаясь к нему при малейшем звуке. К середине ночи его дыхание стало легче. А к утру у него спал жар.
   Я чувствовала запах чеснока, лежащего на каминной решетке. Взглянув в простое доброе лицо Салли, я обняла ее.
   — Теперь он поправится, — сказала я, — Ах, Салли, Салли, ну что я могу тебе сказать?
   — Мы сумели его вытянуть, госпожа. Мы вместе вытянули его. С нашим маленьким лордом не случится ничего плохого, пока мы рядом с ним.
   Эдвин уже поправлялся, когда вернулся Карлтон, все еще рассерженный на меня из-за моего «предательства»— Я же говорил тебе, — заявил он, — с этим мальчиком все в порядке, за исключением того, что с ним слишком носятся. Я поработаю над ним, как только он совсем поправится.
   Я была так рада выздоровлению сына, что решила отпраздновать это событие заодно с возвращением Карлтона. Харриет сказала, что она споет и станцует для компании, а возможно, мы захотим пригласить для танцев еще кого-нибудь. Мальчикам это должно доставить удовольствие.
   Карлтон был весел, но я заметила, что он несколько изменился ко мне. Он не простил мне того, что я осталась здесь, и наши взаимоотношения начали напоминать те, что складывались до брака. Он критически относился ко мне и старался заставить меня поступать подобным же образом, что не потребовало с его стороны значительных усилий. Мне стало не хватать нежности в наших любовных отношениях, хотя он оставался таким же страстным и требовательным, как прежде, и еще чаще начал напоминать о желании завести еще одного ребенка — на этот раз мальчика. А я обвиняла его в отсутствии интереса к Присцилле.
   — Я имею в виду именно ее интересы, — возражал Карлтон. — Если ее родители станут относиться к ней так, будто важнее ее нет ничего в мире, из нее вырастет невыносимое создание.
   — И весьма похожее на собственного отца, — добавила я.
   Вот так мы обменивались колкостями днем и занимались любовью ночью. Это была разнообразная, но утомительная жизнь. Я видела, что он действительно сердит, и думала о том, какой он грубый, эгоистичный мужчина. В то же время я была немножко зла и на себя за свое отношение к нему. Но я ничего не могла поделать с собой, и он, вероятно, тоже.
   Однажды за ужином вскоре после его возвращения он начал рассказывать о своей поездке в Лондон.
   — Съездить туда — значит глотнуть настоящей жизни, — говорил он. — В глуши человек деградирует. Я должен ездить туда почаще.
   Он смотрел на меня, как бы говоря: «И тебе следует ездить со мной, а если ты считаешь, что твои дети для тебя дороже мужа, — жди последствий!»
   Карлтон рассказывал о планах восстановления города, которые весьма заинтересовали короля. Он встречался с Кристофером Реном, который создал такой план восстановления города, что в случае его реализации люди стали бы считать большой Лондонский пожар благословением Господним.
   — Конечно, стоить это будет очень дорого, потребуются огромные деньги, — объяснял Карлтон. — Вряд ли удастся собрать такую сумму, тем не менее строительство должно начаться немедленно, а уж потом его можно будет продолжать шаг за шагом.
   Карлтон очень расхваливал Кристофера Рена.
   — Это гений, — сказал он, — и счастливый человек. Он знает, что ему не удастся выстроить все, что он хочет, но его удовлетворит даже частичная реализация проекта. У него уже есть чертежи собора и примерно пяти десятков приходских церквей. Старый город станет неузнаваем, но каким величественным он будет по завершении строительства! Более того, он станет гораздо более здоровым. Все эти скученные деревянные здания, все эти грязные канавы… В нашем новом Лондоне не будет эпидемий, я вам обещаю.
   Он был явно возбужден своим визитом в Лондон и, похоже, еще больше сердился на меня из-за того, что я отказалась разделить с ним это удовольствие.
   Мы продолжали сидеть за столом, и он перешел к обсуждению наисвежайших скандалов. У всех на устах сейчас было дело герцога Бэкингемского — его связь с леди Шрусбери и дуэль с ее мужем.
   — Теперь Бэкингем может быть обвинен в убийстве, — сказал Карлтон.
   — Так ему и надо! — высказалась Матильда. — Люди не должны драться на дуэлях. Это весьма глупый способ разрешения конфликтов.
   — Говорят, что между Бэкингемом и женой Шрусбери была настоящая любовная связь, — заметила Карлотта.
   — Она была его любовницей, — уточнил Карлтон, — об этом было давно всем известно, и Шрусбери, как и положено уважающему себя мужу, вызвал Бэкингема на дуэль.
   Харриет улыбнулась дяде Тоби.
   — А ты бы сделал так, дорогой, если бы я завела себе любовника?
   Дядя Тоби чуть не задохнулся от хохота.
   — Ну конечно, моя любимая!
   — Прямо как лорд Шрусбери! — воскликнула Харриет, возводя глаза к потолку.
   — Я надеюсь, — сказал Карлтон, глядя на нее в упор, — что вы не будете вести себя, подобно леди Шрусбери. Эта дама переоделась пажом и держала лошадь Бэкингема во время дуэли, а когда она завершилась и смертельно раненного Шрусбери унесли, любовники отправились на постоялый двор и Бэкингем занимался с ней любовью, не снимая залитой кровью одежды.
   — Это оскорбление нравственности, — сказала я.
   — Я рад, что ты понимаешь это, — сказал Карлтон полу насмешливо-полувосхищенно.
   — И что же теперь будет с этими грешниками? — спросила Матильда.
   — Шрусбери умирает, а Бэкингем открыто живет с леди Шрусбери. Король выразил свое неудовольствие, но простил Бэкингема, ведь он такой веселый парень. Да и вообще Карл слишком большой реалист, чтобы осуждать других за то, чему он сам предается с такой страстью.
   — Но не дуэлям, — сказала Карлотта.
   — О, я говорю об адюльтерах, — уточнил Карлтон. — Карл ненавидит эти убийства. Он считает, что Шрусбери просто дурак. Ему следовало признать тот факт, что его жена предпочитает Бэкингема, и оставить все как есть.
   — Король устанавливает придворную моду, — сказала Карлотта. — Как она отличается от той, что была при Кромвеле!
   — За одной крайностью непременно следует иная, — подчеркнул Карлтон. — Если бы при пуританах не было таких строгостей, то те, кто сменил их, не были бы столь распутны.
   — Ax, дорогой, — вздохнула Матильда, — как жаль, что нельзя вернуться к довоенным временам, когда еще не начались все эти неприятности!
   — О, эта вечная тоска по старым временам! — сказал Карлтон. — В воспоминаниях они всегда кажутся прекрасными. Эта болезнь называется ностальгия. Она поражает многих из нас.
   Он смотрел на меня, завидуя счастью, которое я переживала с Эдвином, и считая, что я продолжаю его вспоминать, несмотря на то, что я узнала о своем первом муже. Вскоре после этого разговора мы устроили праздник. Он начался очень удачно, а завершился почти катастрофой. В течение нескольких дней на кухне трудились не покладая рук, и стол делал честь нашим слугам. Собралась вся наша семья. Деланы, Кливеры и еще одна семья, жившая в нескольких милях от нас. Оба мальчика тоже сидели за столом, и все поздравляли меня, утверждая, что у Эдвина совсем здоровый вид и что мальчику, который так быстро оправился после лихорадки, пожалуй, ничто серьезно не грозит.
   Харриет сумела-таки стать центром всеобщего внимания, как в старые добрые дни, она пела для нас, и, глядя на нее, перебирающую струны лютни, с чудесными волосами, падающими на плечи, я мысленно возвращалась памятью к тем дням в Конгриве, когда она казалась мне богиней, явившейся из иного мира.
   Было очевидно, что дядя Тоби именно это о ней и думал. Он так ею гордился, был так в нее влюблен; и мне пришло в голову, что, даже если она вышла за него замуж по расчету, по крайней мере, ей удалось сделать его счастливым.
   Кроме того, я была довольна тем, что Мэттью Долан сидел рядом с Карлоттой и Карлотта казалась почти счастливой, хотя и не могла избавиться от своей подозрительности к людям, как будто говоря: я знаю, что вы относитесь ко мне хорошо лишь из вежливости.