Страница:
Особенно возмущает франков одно место в деяниях VII Вселенского собора, которое действительно искажено в переводе (а может быть, только при переписке) до бессмыслицы. Это слова Константина, епископа города Констанции на Кипре: suscipio et amplector honorabiliter sanctas et venerandas imagines secundum servitium adorationis quod consubstantiali et vivificatrici Trinitate emitto.
Эта идолопоклонническая бессмыслица получилась из слов: δεχόμενος και άσπαζόμενος τιμητικώς τας αγίας καί σεπτας εικόνας, και την κατά λατρείαν προσκύνησιν μόνη τη ύπερουσίω καί ζωαρχική Τριάδι αναπέμπω.
Очевидно, переписчик και την, стоявшее рядом с κατά, пропустил. Осталось без και την (противоположение) одно κατά (уравновешивающее).
Конечно, рядом с этим был орос VII собора, в котором такое поклонение отрицается. Но придирчивым германцам хотелось засудить греков. И они сочли это место изобличающим якобы все тайные мысли греков. Якобы Константин Кипрский произнес эти (!) слова «при согласии всех остальных» (coeteris consentientibus).
Он имел мужество сказать вслух то, что другие хитро замолчали. И германские богословы начинают отвергать способы почитания икон как идолопоклонство. Они смеются над возжжением свечей перед иконами и воскурением фимиама, ибо, говорят они, y икон есть глаза, но они ничего не видят, есть нос, но они не обоняют. Смеются над аргументами греков, взятыми из житий святых, отвергают сказание о нерукотворном образе. Смешно ссылаться на почитание портретов императоров, ибо одной беззаконной вещью нельзя оправдывать другое беззаконие. Напрасно греки величают свой собор вселенским. Он не выражал веры всей церкви. Папу Адриана за письмо к Ирине «Карловы Книги» критикуют смело, над аргументами Василия Великого смеются, Григория Нисского знать не хотят.
В капитулах Франкфуртского собора 794 г. так уточняются их иконоборческие формулировки:
Таким образом, франки не поняли самого главного в догматической работе VII Вселенского собора, именно различения между λατρεία и προσκύνησις, ибо их перевод всюду переводит προσκύνησις как adoratio.
Bсe эти иконоборческие настроения, может быть, были y франков-германцев и искренними. Язычество в их стране было сравнительно недавно отменено. Миссионерски они не склонны были воскрешать его через иконы. A икон по ограниченности средств культуры y них было очень мало. Да и греческий обычай поклонения, возжжения свечей и воскурения фимиама перед статуями и портретами императоров также франкам был чужд. A потому προσκύνησις иконам казалась тоже неподобающей «адорацией».
Ответ папы был уступчив, и прием Карлова посла Ангильберта был очень любезен. Папа как бы извиняется за свое участие в соборе 787 г., пишет, что он должен был поддержать древнее предание церкви, поощрить Ирину, подражавшую Елене и Пульхерии. Как вселенский пастырь, он должен был поощрить греков. Но согласия с императорами y него нет, ибо они не отдают патримонии святого престола. A если они их не отдадут, то он будет считать их «упорными еретиками».
Таким образом, славословия, воссылавшиеся VII Вселенским собором папе Адриану как голосу самого апостола Петра, — одно, a дипломатия папы Адриана — другое. Там он — столп и утверждение истины, a здесь, пред лицом друзей, хотя бы и дурно пахнущих еретичеством, во всяком случае богословски ошибающихся, он предает престиж православия, уравнивая с догматическим вопросом вопрос о диоцезальной и даже материальной власти, называя ересью удержание в руках греков частей его патриархата. Так церковная «словесность» даже высокопоставленных лиц и богословов по человеческой ее стороне далека от «непогрешимости»...
Парижский собор 825 г.
Конец иконоборчества во Франкской империи
Отражение иконоборчества в армянской церкви
Эта идолопоклонническая бессмыслица получилась из слов: δεχόμενος και άσπαζόμενος τιμητικώς τας αγίας καί σεπτας εικόνας, και την κατά λατρείαν προσκύνησιν μόνη τη ύπερουσίω καί ζωαρχική Τριάδι αναπέμπω.
Очевидно, переписчик και την, стоявшее рядом с κατά, пропустил. Осталось без και την (противоположение) одно κατά (уравновешивающее).
Конечно, рядом с этим был орос VII собора, в котором такое поклонение отрицается. Но придирчивым германцам хотелось засудить греков. И они сочли это место изобличающим якобы все тайные мысли греков. Якобы Константин Кипрский произнес эти (!) слова «при согласии всех остальных» (coeteris consentientibus).
Он имел мужество сказать вслух то, что другие хитро замолчали. И германские богословы начинают отвергать способы почитания икон как идолопоклонство. Они смеются над возжжением свечей перед иконами и воскурением фимиама, ибо, говорят они, y икон есть глаза, но они ничего не видят, есть нос, но они не обоняют. Смеются над аргументами греков, взятыми из житий святых, отвергают сказание о нерукотворном образе. Смешно ссылаться на почитание портретов императоров, ибо одной беззаконной вещью нельзя оправдывать другое беззаконие. Напрасно греки величают свой собор вселенским. Он не выражал веры всей церкви. Папу Адриана за письмо к Ирине «Карловы Книги» критикуют смело, над аргументами Василия Великого смеются, Григория Нисского знать не хотят.
В капитулах Франкфуртского собора 794 г. так уточняются их иконоборческие формулировки:
1. Оба собора (754 г., 787 г.), бесславные и неудачнейшие (infames et ineptissimi), вышли из границ истины, ибо: а) хотя иконы и не идолы, но б) поклоняться им не следует.
2. Одного только Бога следует чтить и поклоняться Ему (adorandus et colendus).
3. Почитать (venerare) следует только святых.
4. Бывает и «поклонение» (adoratio) людей, но это только из вежливости и особой любви.
5. Иконы нельзя ни adorare, ни colеre, ибо они мертвы и дело рук человеческих. Они лишь для украшения церквей и для священных воспоминаний.
6. Иконы можно иметь и не иметь. Собор 787 г. не прав, анафематствуя не имеющих икон.
7. Иконы нельзя уравнивать со священными сосудами, евангелием, крестом, останками святых. У святых даже тела и одежды мы veneramus.
8. Безумно возжигать свечи и курить фимиам.
9. Но, с другой стороны, как предметы священные, иконы не следует ставить в местах нечистых, например при дорогах.
Таким образом, франки не поняли самого главного в догматической работе VII Вселенского собора, именно различения между λατρεία и προσκύνησις, ибо их перевод всюду переводит προσκύνησις как adoratio.
Bсe эти иконоборческие настроения, может быть, были y франков-германцев и искренними. Язычество в их стране было сравнительно недавно отменено. Миссионерски они не склонны были воскрешать его через иконы. A икон по ограниченности средств культуры y них было очень мало. Да и греческий обычай поклонения, возжжения свечей и воскурения фимиама перед статуями и портретами императоров также франкам был чужд. A потому προσκύνησις иконам казалась тоже неподобающей «адорацией».
Ответ папы был уступчив, и прием Карлова посла Ангильберта был очень любезен. Папа как бы извиняется за свое участие в соборе 787 г., пишет, что он должен был поддержать древнее предание церкви, поощрить Ирину, подражавшую Елене и Пульхерии. Как вселенский пастырь, он должен был поощрить греков. Но согласия с императорами y него нет, ибо они не отдают патримонии святого престола. A если они их не отдадут, то он будет считать их «упорными еретиками».
Таким образом, славословия, воссылавшиеся VII Вселенским собором папе Адриану как голосу самого апостола Петра, — одно, a дипломатия папы Адриана — другое. Там он — столп и утверждение истины, a здесь, пред лицом друзей, хотя бы и дурно пахнущих еретичеством, во всяком случае богословски ошибающихся, он предает престиж православия, уравнивая с догматическим вопросом вопрос о диоцезальной и даже материальной власти, называя ересью удержание в руках греков частей его патриархата. Так церковная «словесность» даже высокопоставленных лиц и богословов по человеческой ее стороне далека от «непогрешимости»...
Парижский собор 825 г.
Иконоборчество как доктрина (а не практика) утвердилось в империи Карла Великого и после его смерти в отличие от Рима, где VII Вселенский собор был сознательно принят. Тут сказался расовый германский национализм, симптом и даже предзнаменование будущей Реформации. Однако точку зрения Франкфуртского собора 794 г. мы встречаем вскоре в Западной франкской империи, нынешней Франции. Во второй период иконоборчества в Византии императоры-иконоборцы с интересом учитывали это и даже пытались через Францию надавить на Рим, чтобы сломить иконопочитание. И нашли в Париже богословскую поддержку.
По случаю своего вступления на трон Михаил II Травль в 821 г. написал свои письма папе Пасхалию I и франкскому королю Людовику Благочестивому. В письме к королю Михаил Травль обвинял своих подданных-греков в идолопоклонстве. Посылая подарки Людовику и папе, Михаил просит короля дать поддержку византийскому посольству к папе и не слушать клеветников-иконопоклонников, которые прибежали из Византии в Рим к папе, чтобы снять раздор между церквами. Греческое посольство дошло до двора Людовика только в 824 г. и было благосклонно принято в Руане. Во Франции спор об иконах в скрытой форме тянулся. Было две партии: за и против, с большинством против, т.е. со взглядами «Libri Carolini».
Папа Евгений II был защитником икон. Поэтому после сговора с греками Людовик послал к папе посольство во главе с Фрекульфом, епископом Lisieux, и Адегаром. Посольство просило, чтобы папа благословил франкских епископов собрать собор и обсудить вопрос, «поднятый греками». По контексту момента, очевидно, разумеется это в смысле Михаила Травля, т.е. против икон. Папа не мог этого не понимать. Он согласился на собор, и Людовик собрал в Париже в 825 г. собор епископов и богословов. Актов его не сохранилось. Но из ряда других документов мы узнаем о течениях мысли на этом соборе. Соборяне, обращаясь к императору Людовику, называют себя его верноподданными — oratores vestri.
Они строго осудили папу Адриана I за осуждение иконоборчества. По их мнению, папа сам утвердил суеверное почитание икон — superstitiose cas adorare jussit.
Аргументы, приводимые Константинопольским собором из отеческой литературы, к делу не относятся. Как чисто иконоборческий собор 754 г., так и собор 787 г. заблуждаются. Карл Великий уже посылал к папе Ангильберта и писал против собора 787 г., но папа ответил quae voluit, sed non quae decuit.
И в ответе его есть много пунктов, противных истине. Вот как в ту пору галльские франки были далеки от доктрины папской непогрешимости.
Парижские богословы продолжают. Это уже 825 г., когда после Михаила царствовал Феофил. Поэтому франкские богословы осведомлены об официальном иконоборчестве, возродившемся в Византии, и со своей франкской стороны хотят излечить богословски больных и иконокластов, и иконофилов. к сожалению, пишут франки, «заблуждение защищается там, где оно должно быть осуждено (стрела в Рим!). Бог внушил византийским императорам другую мысль: произвести новое исследование вопроса, перед авторитетом которого все должны преклониться». Таким образом, возникал проект — сорвать иконопочитание путем союзного давления на Рим и восточного и западного императоров.
Затем в своей собственной формулировке франки осуждают и иконокластов, и иконофилов. Иконы производят от Симона Волхва и Эпикура. Опровергают аргументацию папы Адриана I. Поклонение (latria) подобает одному Богу. A сделанные руками предметы не должны быть ни colenda, ни veneranda. Неправильно иконы приравнивать ко святому Кресту.
Производя свою галльскую практику от св. Дионисия, посланного Климентом Римским, франкские богословы считают ее образцом мира. У них иконы в церквах и дворцах не для поклонения, a для воспоминания благочестивой любви (pro amoris pii memoria). Это украшения, a для невежд — научение. В таком виде они не вредят вере. Кто их не хочет, тот может поступать по своему желанию. До сих пор иконы были безразличны in habendo vel non habendo, u colendo vel non colendo.
Только сатана толкнул на крайности как иконоборцев, так и императрицу Ирину. Тут чуется старая вражда к Ирине, унаследованная от Карла Великого.
Заслушав решение соборного совещания и опасаясь слишком раздражить папу резкостями, Людовик Благочестивый велел сделать из этого соборного доклада экстракт, не обидный для Рима, и отослал его к папе с двумя иерархами — Иеремией, архиепископом Санса, и Ионой, епископом Орлеана. Людовик предлагал отправить посольство от лица папы в Константинополь, a если нужно, то взять туда и от франкского короля послами этих двух епископов.
Папа Евгений II, конечно, не пошел по путям франкского предложения. Оно ломало бы здравую и последовательную иконопоклонническую позицию Рима. Поэтому в парижском центре Людовику Благочестивому пришлось выбирать между верностью Риму и защитой дефективного богословия франков. Он франкам уступил и послал в Константинополь от своего имени епископа Галитгара и аббата Ансфрида. Императором был уже Феофил. Западные послы могли научиться в Константинополе только усиленному иконоборчеству. Результаты этого посольства не известны историкам.
По случаю своего вступления на трон Михаил II Травль в 821 г. написал свои письма папе Пасхалию I и франкскому королю Людовику Благочестивому. В письме к королю Михаил Травль обвинял своих подданных-греков в идолопоклонстве. Посылая подарки Людовику и папе, Михаил просит короля дать поддержку византийскому посольству к папе и не слушать клеветников-иконопоклонников, которые прибежали из Византии в Рим к папе, чтобы снять раздор между церквами. Греческое посольство дошло до двора Людовика только в 824 г. и было благосклонно принято в Руане. Во Франции спор об иконах в скрытой форме тянулся. Было две партии: за и против, с большинством против, т.е. со взглядами «Libri Carolini».
Папа Евгений II был защитником икон. Поэтому после сговора с греками Людовик послал к папе посольство во главе с Фрекульфом, епископом Lisieux, и Адегаром. Посольство просило, чтобы папа благословил франкских епископов собрать собор и обсудить вопрос, «поднятый греками». По контексту момента, очевидно, разумеется это в смысле Михаила Травля, т.е. против икон. Папа не мог этого не понимать. Он согласился на собор, и Людовик собрал в Париже в 825 г. собор епископов и богословов. Актов его не сохранилось. Но из ряда других документов мы узнаем о течениях мысли на этом соборе. Соборяне, обращаясь к императору Людовику, называют себя его верноподданными — oratores vestri.
Они строго осудили папу Адриана I за осуждение иконоборчества. По их мнению, папа сам утвердил суеверное почитание икон — superstitiose cas adorare jussit.
Аргументы, приводимые Константинопольским собором из отеческой литературы, к делу не относятся. Как чисто иконоборческий собор 754 г., так и собор 787 г. заблуждаются. Карл Великий уже посылал к папе Ангильберта и писал против собора 787 г., но папа ответил quae voluit, sed non quae decuit.
И в ответе его есть много пунктов, противных истине. Вот как в ту пору галльские франки были далеки от доктрины папской непогрешимости.
Парижские богословы продолжают. Это уже 825 г., когда после Михаила царствовал Феофил. Поэтому франкские богословы осведомлены об официальном иконоборчестве, возродившемся в Византии, и со своей франкской стороны хотят излечить богословски больных и иконокластов, и иконофилов. к сожалению, пишут франки, «заблуждение защищается там, где оно должно быть осуждено (стрела в Рим!). Бог внушил византийским императорам другую мысль: произвести новое исследование вопроса, перед авторитетом которого все должны преклониться». Таким образом, возникал проект — сорвать иконопочитание путем союзного давления на Рим и восточного и западного императоров.
Затем в своей собственной формулировке франки осуждают и иконокластов, и иконофилов. Иконы производят от Симона Волхва и Эпикура. Опровергают аргументацию папы Адриана I. Поклонение (latria) подобает одному Богу. A сделанные руками предметы не должны быть ни colenda, ни veneranda. Неправильно иконы приравнивать ко святому Кресту.
Производя свою галльскую практику от св. Дионисия, посланного Климентом Римским, франкские богословы считают ее образцом мира. У них иконы в церквах и дворцах не для поклонения, a для воспоминания благочестивой любви (pro amoris pii memoria). Это украшения, a для невежд — научение. В таком виде они не вредят вере. Кто их не хочет, тот может поступать по своему желанию. До сих пор иконы были безразличны in habendo vel non habendo, u colendo vel non colendo.
Только сатана толкнул на крайности как иконоборцев, так и императрицу Ирину. Тут чуется старая вражда к Ирине, унаследованная от Карла Великого.
Заслушав решение соборного совещания и опасаясь слишком раздражить папу резкостями, Людовик Благочестивый велел сделать из этого соборного доклада экстракт, не обидный для Рима, и отослал его к папе с двумя иерархами — Иеремией, архиепископом Санса, и Ионой, епископом Орлеана. Людовик предлагал отправить посольство от лица папы в Константинополь, a если нужно, то взять туда и от франкского короля послами этих двух епископов.
Папа Евгений II, конечно, не пошел по путям франкского предложения. Оно ломало бы здравую и последовательную иконопоклонническую позицию Рима. Поэтому в парижском центре Людовику Благочестивому пришлось выбирать между верностью Риму и защитой дефективного богословия франков. Он франкам уступил и послал в Константинополь от своего имени епископа Галитгара и аббата Ансфрида. Императором был уже Феофил. Западные послы могли научиться в Константинополе только усиленному иконоборчеству. Результаты этого посольства не известны историкам.
Конец иконоборчества во Франкской империи
Практика и обычай, т.е. здравое церковное предание, с течением времени победили грубую доктрину германцев и франков. Особенно спустя сто лет, когда при папе Иоанне VIII (872— 882 гг.) Анастасий Библиотекарь дал правильный латинский перевод актов VII Вселенского собора и этим отнял y франков почву для искажения представлений о доктрине VII собора 787 г.
Нашелся, однако, во Франкской империи, с легкой руки Людовика Благочестивого, и более решительный иконоборец — епископ Туринский Клавдий. Он был родом испанец. Его возвел на кафедру в 814 г. сам Людовик. В 824 г. Клавдий приказал по своей епархии уничтожить не только иконы, но и кресты, несмотря на общенародное иконопочитание. Будучи крайним рационалистом, Клавдий ополчился и на почитание святых мощей, и на паломничество в Рим. Протестантские крайности Клавдия подняли против него голоса многих священников и епископов Франции на защиту икон. Писали против Клавдия аббат Теодемир и монах парижского аббатства Сен-Дени Дунгал, родом ирландец, впоследствии профессор университета в Павии (Северная Италия). Поднял голос и выдающийся участник Парижского собора 825 г. епископ Орлеанский Иона. Это показывает, что многие франкские епископы примыкали по франкскому патриотизму к антигреческим течениям, но не отступали от преданий римской церкви. Клавдий грубо возражал Теодемиру: «Если вам угодно почитать дерево, сложенное в крест только потому, что Иисус Христос был пригвожден ко кресту, то почему же не почитать тогда ясли, ибо Он лежал в яслях, и даже ослов, потому что он сидел на осле, и много других вещей». Мощи святых Клавдий не считал почтеннее костей животных. Свое огрубение и ожесточение он считал не подлежащим суду епископов, которых он называл «собором ослов».
Лионский ученый Агобард один высказался за отрицание икон. Подавляющее большинство, отвращаясь от крайностей Клавдия и следуя за народной практикой, высказалось в защиту икон. Так, известный архиепископ Реймский Инкмар уравнивал почитание икон с почитанием креста и мощей, a Иона Орлеанский в своем «Трактате об иконах» обстоятельно, серьезно, благочестиво, но и с подобающей резкостью опровергает все доводы и выходки Клавдия.
Тогда же было написано Эйнгардом Questio de adoranda cruce. Он уже знал по-гречески и потому взялся разъяснить поднятый «Libri Carolini» спор об oratio, adoratio, veneratio. Oratio = προσευχή, adoratio = προσκύνησις.
Эйнгард пишет: «Когда ты для поклонения (adorandi) простираешься на землю, ты одновременно и молишься (orabis) мыслью, и поклоняешься (adorabis) телесным действием Вездесущему Богу, как бы находящемуся тут же и присутствующему».
Оrаrе (молиться), поясняет он, — это значит без жестов телесных мыслью или словом обращаться к Богу невидимому. Adorare (поклоняться) — это значит внешними движениями тела выражать почтение предмету видимому или стоящему перед глазами. Мы почитаем — veneramur — многое, чему мы не можем и не должны молиться — оrаrе.
Вывод: Adoratio (προσκύνησις) sanctae crucis non sit deneganda.
Эти различения преодолевают грубость мысли и путаницу терминов в «Карловых Книгах».
Хотя до конца IX в. во Франции еще раздавались богословские голоса против VII Вселенского собора, но народное благочестие заставило их заглохнуть.
Нашелся, однако, во Франкской империи, с легкой руки Людовика Благочестивого, и более решительный иконоборец — епископ Туринский Клавдий. Он был родом испанец. Его возвел на кафедру в 814 г. сам Людовик. В 824 г. Клавдий приказал по своей епархии уничтожить не только иконы, но и кресты, несмотря на общенародное иконопочитание. Будучи крайним рационалистом, Клавдий ополчился и на почитание святых мощей, и на паломничество в Рим. Протестантские крайности Клавдия подняли против него голоса многих священников и епископов Франции на защиту икон. Писали против Клавдия аббат Теодемир и монах парижского аббатства Сен-Дени Дунгал, родом ирландец, впоследствии профессор университета в Павии (Северная Италия). Поднял голос и выдающийся участник Парижского собора 825 г. епископ Орлеанский Иона. Это показывает, что многие франкские епископы примыкали по франкскому патриотизму к антигреческим течениям, но не отступали от преданий римской церкви. Клавдий грубо возражал Теодемиру: «Если вам угодно почитать дерево, сложенное в крест только потому, что Иисус Христос был пригвожден ко кресту, то почему же не почитать тогда ясли, ибо Он лежал в яслях, и даже ослов, потому что он сидел на осле, и много других вещей». Мощи святых Клавдий не считал почтеннее костей животных. Свое огрубение и ожесточение он считал не подлежащим суду епископов, которых он называл «собором ослов».
Лионский ученый Агобард один высказался за отрицание икон. Подавляющее большинство, отвращаясь от крайностей Клавдия и следуя за народной практикой, высказалось в защиту икон. Так, известный архиепископ Реймский Инкмар уравнивал почитание икон с почитанием креста и мощей, a Иона Орлеанский в своем «Трактате об иконах» обстоятельно, серьезно, благочестиво, но и с подобающей резкостью опровергает все доводы и выходки Клавдия.
Тогда же было написано Эйнгардом Questio de adoranda cruce. Он уже знал по-гречески и потому взялся разъяснить поднятый «Libri Carolini» спор об oratio, adoratio, veneratio. Oratio = προσευχή, adoratio = προσκύνησις.
Эйнгард пишет: «Когда ты для поклонения (adorandi) простираешься на землю, ты одновременно и молишься (orabis) мыслью, и поклоняешься (adorabis) телесным действием Вездесущему Богу, как бы находящемуся тут же и присутствующему».
Оrаrе (молиться), поясняет он, — это значит без жестов телесных мыслью или словом обращаться к Богу невидимому. Adorare (поклоняться) — это значит внешними движениями тела выражать почтение предмету видимому или стоящему перед глазами. Мы почитаем — veneramur — многое, чему мы не можем и не должны молиться — оrаrе.
Вывод: Adoratio (προσκύνησις) sanctae crucis non sit deneganda.
Эти различения преодолевают грубость мысли и путаницу терминов в «Карловых Книгах».
Хотя до конца IX в. во Франции еще раздавались богословские голоса против VII Вселенского собора, но народное благочестие заставило их заглохнуть.
Отражение иконоборчества в армянской церкви
Как мы раньше говорили, с 707 г. армянская церковь в угоду халифату формально разорвала свое объединение с православными греками и зажила вновь жизнью национальной монофизитствующей церкви. Католикос Иоанн (Отцтнийский) (717—729 гг.) собрал даже особый собор вместе с сирскими яковитскими епископами в Маназкерте и на нем резко отверг Халкидонский собор и анафематствовал еретиков (т.е. православных), принимающих «тленность Христа», т.е. утвердил чистое автартодокетство. По связи с этим вновь были запрещены остатки греческих обычаев и восстановлены свои обряды, выражавшие монофизитский взгляд на плоть Христову. Запрещен квасный хлеб в евхаристии, для нас означающий полноту человеческой природы во Христе, и восстановлен пресный хлеб, означающий преображенность, чуждость телу Христа обычной биологии. Запрещен праздник Рождества Христова 25 декабря, отдельно от Богоявления 6 января, чтобы не подчеркивать телесности Христа. Запрещено во все дни Великого Поста употребление рыбы, вина и елея в знак «нетленности» телесной природы Иисуса Христа. Отсюда был только один шаг к отмене иконы Спасителя как слишком плотского символа. И действительно, к своему собственному иконоборчеству армянская церковь вскоре пришла.
Ее опередил халиф Иезид II (720—724 гг.), прославившийся и в Палестине уничтожением всех наружных христианских икон. По свидетельству армянских хронистов, «одержимый неистовством беса, Иезид дал приказание истребить и уничтожить живописные образа истинного вочеловечения Господа Нашего и Спасителя и Его учеников. Он разрушил изображения Креста Господня, водруженные во многих местах». Это свидетельство доказывает, что иконы y армян в то время были. И хотя монофизитствующее богословие и благоприятствовало иконоборчеству, но нужны были специальные усилия его, чтобы перейти к прямому гонению на иконы. Однако несомненно, что в связи с монофизитским благочестием армянской церкви употребление в ней икон всегда имело неширокие пределы. Были в Армении древние иконы: Божией Матери, принесенная, по преданию, апостолом Варфоломеем, и чудотворная икона Спасителя, принесенная с Запада. Но поклонялись армяне обычно только крестам и мощам.
По армянским данным выходит, что вопрос об иконах y них был поднят раньше греков и по-своему решен еще в VI в. B порядке обычной борьбы с Халкидонским собором и с греками католикос Моисей II (551—593 гг.) запретил принимать от греков книги, иконы и мощи. Тогда раздались голоса, что и вообще-то иконы отдают духом несторианства как изображения человеческой плоти. Нашлись монахи, призывавшие к замазыванию икон в церквах. Моисей II должен был для успокоения издать приказ, «чтобы никто не осмеливался портить иконы в церквах».
В конце VII в. противоиконное движение создалось под влиянием арабов-мусульман. Вообще было движение против церковной иерархии наподобие павликианского. Архиереи растерялись и не знали, как отвечать на вопрос об иконах. Лишь гонение Иезида II в начале VIII в. открыло глаза армянам, что иконоборчество исходит от врагов христианства. И армяне остановились в своем иконоборчестве.
Для армян VIII и IX века были временем колебаний между ориентациями — арабской и византийской. Так вышло, что именно императоры-иконоборцы Константин Копроним, Михаил II Травль, Феофил отвоевывали части Армении y арабов и являлись «освободителями» армян. Армяне же массами эмигрировали в глубь Византийской империи. Однако они церковно уже настолько отдалились от греков, что вопрос о соединении с греками надолго замер. Даже официальным византийским иконоборчеством они не заражались. История VII Вселенского собора не задела армянской церкви. Но это именно потому, что y армян вопрос практически был решен почти в духе иконоборцев. Церкви украшались иконами более в декоративном смысле. A потому расписывались и светскими арабесками, фигурами зверей и птиц. A часто были без всяких изображений. Как и y иконоборцев, y армян особенно чтились кресты. Кресты делались с ухищренным искусством и из самых редких материалов, раскрашивались, украшались драгоценными камнями. Стремясь воплотить монофизитскую мысль о «Распятом Боге», устраивали кресты в честь Св. Троицы. Старались снабжать кресты частицами подлинного Креста Господня. Создали особый обряд помазания крестов освященным елеем.
Когда позднее (в конце X в.) католикос Ваган проявил любовь к украшению церквей иконостасами и иконами византийского образца, это вызвало патриотические протесты, кончившиеся свержением Вагана с кафедры.
В конце концов иконы в армянской церкви остались. Остались и иконостасы, но в том ослабленном понимании, которое вполне одобрили бы и франкские каролингские богословы.
Иконы остались в употреблении и y сирских монофизитов — яковитов и коптов, и абиссинцев, не говоря уже о халдейских христианах, или несторианах, не страдавших антихристианской заразой восточного спиритуализма.
Это также косвенное свидетельство, что обычай употребления икон во всей церкви закрепился еще в V в., до окончательных отделений несториан и монофизитов от греческой церкви.
Ее опередил халиф Иезид II (720—724 гг.), прославившийся и в Палестине уничтожением всех наружных христианских икон. По свидетельству армянских хронистов, «одержимый неистовством беса, Иезид дал приказание истребить и уничтожить живописные образа истинного вочеловечения Господа Нашего и Спасителя и Его учеников. Он разрушил изображения Креста Господня, водруженные во многих местах». Это свидетельство доказывает, что иконы y армян в то время были. И хотя монофизитствующее богословие и благоприятствовало иконоборчеству, но нужны были специальные усилия его, чтобы перейти к прямому гонению на иконы. Однако несомненно, что в связи с монофизитским благочестием армянской церкви употребление в ней икон всегда имело неширокие пределы. Были в Армении древние иконы: Божией Матери, принесенная, по преданию, апостолом Варфоломеем, и чудотворная икона Спасителя, принесенная с Запада. Но поклонялись армяне обычно только крестам и мощам.
По армянским данным выходит, что вопрос об иконах y них был поднят раньше греков и по-своему решен еще в VI в. B порядке обычной борьбы с Халкидонским собором и с греками католикос Моисей II (551—593 гг.) запретил принимать от греков книги, иконы и мощи. Тогда раздались голоса, что и вообще-то иконы отдают духом несторианства как изображения человеческой плоти. Нашлись монахи, призывавшие к замазыванию икон в церквах. Моисей II должен был для успокоения издать приказ, «чтобы никто не осмеливался портить иконы в церквах».
В конце VII в. противоиконное движение создалось под влиянием арабов-мусульман. Вообще было движение против церковной иерархии наподобие павликианского. Архиереи растерялись и не знали, как отвечать на вопрос об иконах. Лишь гонение Иезида II в начале VIII в. открыло глаза армянам, что иконоборчество исходит от врагов христианства. И армяне остановились в своем иконоборчестве.
Для армян VIII и IX века были временем колебаний между ориентациями — арабской и византийской. Так вышло, что именно императоры-иконоборцы Константин Копроним, Михаил II Травль, Феофил отвоевывали части Армении y арабов и являлись «освободителями» армян. Армяне же массами эмигрировали в глубь Византийской империи. Однако они церковно уже настолько отдалились от греков, что вопрос о соединении с греками надолго замер. Даже официальным византийским иконоборчеством они не заражались. История VII Вселенского собора не задела армянской церкви. Но это именно потому, что y армян вопрос практически был решен почти в духе иконоборцев. Церкви украшались иконами более в декоративном смысле. A потому расписывались и светскими арабесками, фигурами зверей и птиц. A часто были без всяких изображений. Как и y иконоборцев, y армян особенно чтились кресты. Кресты делались с ухищренным искусством и из самых редких материалов, раскрашивались, украшались драгоценными камнями. Стремясь воплотить монофизитскую мысль о «Распятом Боге», устраивали кресты в честь Св. Троицы. Старались снабжать кресты частицами подлинного Креста Господня. Создали особый обряд помазания крестов освященным елеем.
Когда позднее (в конце X в.) католикос Ваган проявил любовь к украшению церквей иконостасами и иконами византийского образца, это вызвало патриотические протесты, кончившиеся свержением Вагана с кафедры.
В конце концов иконы в армянской церкви остались. Остались и иконостасы, но в том ослабленном понимании, которое вполне одобрили бы и франкские каролингские богословы.
Иконы остались в употреблении и y сирских монофизитов — яковитов и коптов, и абиссинцев, не говоря уже о халдейских христианах, или несторианах, не страдавших антихристианской заразой восточного спиритуализма.
Это также косвенное свидетельство, что обычай употребления икон во всей церкви закрепился еще в V в., до окончательных отделений несториан и монофизитов от греческой церкви.