Страница:
– Ужасная смерть! – сказал наконец молодой человек.
– Смерть всегда ужасна, потому что это конец, после которого никакое начало невозможно, – серьезно заметил Коджа. – Но в случае с занадарцем такой конец справедлив. Он убил бы нас предательски из своего логова. Ты смело стоял против него, храбро сражался и честно убил его. Тебе не в чем упрекать себя, юный Томар.
Юноша взглянул на невыразительное лицо и сверкающие глаза артропода и неожиданно улыбнулся.
– Я думаю, ты прав, – сказал он.
Старый Лукор рассмеялся, схватил юношу за загривок и слегка потряс. Юноша улыбнулся и ему.
– Ах, Томар, ты больше не мальчик. Ты крещен кровью, огнем и смертью раньше, чем большинство из нас, но ты прошел через это хорошо и теперь стоишь среди нас как мужчина с мужчинами. Добро пожаловать!
Валкар улыбнулся и похлопал юношу по плечу.
– Я согласен с мастером Лукором, Томар, но когда ты в следующий раз в одиночку вытащишь предателя из его укрытия и прикончишь его, постарайся сделать это по-другому. Корпус корабля из легко воспламеняющейся бумаги, а Джандар всегда считал, что газ в нашем корпусе взрывается, как «водород» так называется горючий газ у него дома. Если бы вместе с Ультаром загорелся корабль, он мог бы взорваться… Он замолчал, потому что Томар внезапно побледнел, как бумага, ноги у него подогнулись, и Коджа сильной рукой удержал его.
– Владыки Гордриматора! – негромко произнес Томар. – Я об этом и не подумал!
Все еще продолжали слегка истерически смеяться от разрядки напряжения, когда вошел старый седой Хаакон, лицо его раскраснелось от напряжения, он куском тряпки вытирал грязные руки.
Валкар повернулся к нему.
– Что хорошего, Хаакан?
– Действительно новости хорошие, капитан, – ответил старик. – С трюмах нашлось достаточно запасного троса для починки обоих крыльев и рулевого управления, хотя они будут не такими прочными как раньше. Еще несколько дней работы, и нам не нужно будет мерзнуть в этих проклятых землях, полетим в Занадар.
Выглядеть будем не очень красиво, но лететь сможем.
Валкар широко зевнул и потянулся, так что у него затрещали суставы.
– Добрые новости, Хаакон! Ну, что ж, сейчас твоя вахта. Пойду посплю. Ночь была долгой и трудной. Еще несколько таких ночей, и я откажусь от всяких приключений и спокойно поселюсь в Шондакоре. А вы?
Лукор сдержал зевок.
– Я тоже в постель. Говорят, старые кости легко устают. Как ты, друг Коджа?
Затянутый в хитин артропод задумчиво посмотрел на освещенные лунами ледяные поля. Взгляд его был серьезным и печальным.
– Я тоже. Но я думал, где спит этой ночью Джандар. Если, конечно, он жив. Если бы мы могли его отыскать! Я мечтал встать рядом с ним в битве с воинами Занадара, как стояли мы много раз до этого, он и я. Теперь, мне кажется, я буду сражаться один… Пойду на свою мягкую постель, но буду думать, где он спит сегодня, под многими лунами… На этот вопрос никто из них не мог ответить.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
10. Я ОБРЕТАЮ НОВОГО ДРУГА
11. ГОРОД-В-ОБЛАКАХ
– Смерть всегда ужасна, потому что это конец, после которого никакое начало невозможно, – серьезно заметил Коджа. – Но в случае с занадарцем такой конец справедлив. Он убил бы нас предательски из своего логова. Ты смело стоял против него, храбро сражался и честно убил его. Тебе не в чем упрекать себя, юный Томар.
Юноша взглянул на невыразительное лицо и сверкающие глаза артропода и неожиданно улыбнулся.
– Я думаю, ты прав, – сказал он.
Старый Лукор рассмеялся, схватил юношу за загривок и слегка потряс. Юноша улыбнулся и ему.
– Ах, Томар, ты больше не мальчик. Ты крещен кровью, огнем и смертью раньше, чем большинство из нас, но ты прошел через это хорошо и теперь стоишь среди нас как мужчина с мужчинами. Добро пожаловать!
Валкар улыбнулся и похлопал юношу по плечу.
– Я согласен с мастером Лукором, Томар, но когда ты в следующий раз в одиночку вытащишь предателя из его укрытия и прикончишь его, постарайся сделать это по-другому. Корпус корабля из легко воспламеняющейся бумаги, а Джандар всегда считал, что газ в нашем корпусе взрывается, как «водород» так называется горючий газ у него дома. Если бы вместе с Ультаром загорелся корабль, он мог бы взорваться… Он замолчал, потому что Томар внезапно побледнел, как бумага, ноги у него подогнулись, и Коджа сильной рукой удержал его.
– Владыки Гордриматора! – негромко произнес Томар. – Я об этом и не подумал!
Все еще продолжали слегка истерически смеяться от разрядки напряжения, когда вошел старый седой Хаакон, лицо его раскраснелось от напряжения, он куском тряпки вытирал грязные руки.
Валкар повернулся к нему.
– Что хорошего, Хаакан?
– Действительно новости хорошие, капитан, – ответил старик. – С трюмах нашлось достаточно запасного троса для починки обоих крыльев и рулевого управления, хотя они будут не такими прочными как раньше. Еще несколько дней работы, и нам не нужно будет мерзнуть в этих проклятых землях, полетим в Занадар.
Выглядеть будем не очень красиво, но лететь сможем.
Валкар широко зевнул и потянулся, так что у него затрещали суставы.
– Добрые новости, Хаакон! Ну, что ж, сейчас твоя вахта. Пойду посплю. Ночь была долгой и трудной. Еще несколько таких ночей, и я откажусь от всяких приключений и спокойно поселюсь в Шондакоре. А вы?
Лукор сдержал зевок.
– Я тоже в постель. Говорят, старые кости легко устают. Как ты, друг Коджа?
Затянутый в хитин артропод задумчиво посмотрел на освещенные лунами ледяные поля. Взгляд его был серьезным и печальным.
– Я тоже. Но я думал, где спит этой ночью Джандар. Если, конечно, он жив. Если бы мы могли его отыскать! Я мечтал встать рядом с ним в битве с воинами Занадара, как стояли мы много раз до этого, он и я. Теперь, мне кажется, я буду сражаться один… Пойду на свою мягкую постель, но буду думать, где он спит сегодня, под многими лунами… На этот вопрос никто из них не мог ответить.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАДИАТОРЫ ЗАНАДАРА
10. Я ОБРЕТАЮ НОВОГО ДРУГА
Я уже описал, как нас вывели из города Нарука, и, скованные вместе длинной цепью, под конвоем десятка перуштарских солдат верхом на боевых тапторах, мы шли весь день по холмистой местности, расположенной к северо-западу от Яркой Империи.
Нам не сообщили ни об ожидающей нас судьбе, ни о месте назначения. Если мои товарищи по несчастью и знали об этом, я по крайней мере продолжал оставаться в неведении. И во время долгого марша я думал об этом. Метод не хуже других, чтобы забыть боль в уставших мышцах и жажду, которую вызывают облака серой дорожной пыли.
Я сильно сомневался, чтобы мы предназначались в жертву какому-то загадочному богу, хотя, конечно, не был уверен. Я многое узнал об обычаях различных рас Танатора, но во многие тайны еще не проник, и одной из таких тайн оставалась природа их религии.
За возможным исключением небесных пиратов Занадара, чьи технологические достижения настолько значительны, что выделяют их из общего культурного уровня народов Танатора, культура остальных народов, которых я встречал во время своих приключений на этом необычном и любопытном мире, находится на уровне бронзового века.
Это верно, например, для Золотого города Шондакора, верно и для разбойничьих армий Черного Легиона. Что касается Яркой Империи Перуштар, она напоминает мне большинство семитских цивилизаций древности: филистимлян, финикийцев или карфагенян.
А народ Коджи, воины племени ятунов, многочисленные кланы кочевников, которые живут на обширных равнинах Харата на юге, он более сходен с монголами или татарами, свирепыми и жестокими завоевателями войск Чингиз-Хана или Тамерлана, затопившими Европу потоком крови.
Здесь и заключается загадка. Общее место всех исторических трудов в том, что подобные цивилизации, по крайней мере на моей родной Земле, всегда управляются мощным классом жречества. Организованные иерархические религии всегда существуют в таких культурах, но, по-видимому, для Танатора это не так.
Это не значит, что у танаторцев нет своих богов; есть, и они называют их «владыками Гордриматора», а Гордриматор – это планета Юпитер, чей шар с полосами цвета охры висит в небе Танатора, как гигантский щит.
Но хотя танаторцы клянутся этими богами, они как будто не поклоняются им, а если поклоняются, то обряды и церемонии совершаются настолько тайно, что я до сих пор о них совершенно не знаю. Потому что за время всех своих странствий по поверхности Каллисто, этой луны джунглей, я ни разу не встретил ничего напоминающего храм, собор или синагогу и не видел каллистянского эквивалента священника, бонзы, ламы или раввина[3].
И хотя в своих приключениях я пока не нашел возможности изучить литературу Танатора, как хотелось бы, я никогда не встречал и не слышал о чем-нибудь, что хотя бы отдаленно напоминало священное писание, или пророческую книгу, или хотя бы том молитв или мантр. Короче, жители Танатора не имеют никакой формальной религии, насколько это вообще возможно для цивилизации.
Поэтому вероятность того, что нас ведут на кровавый алтарь какого-то варварского бога, казалась мне ничтожной. Более разумным показалось мне такое объяснение слова «дань»: нас отдают в качестве заложников какому-то воинственному свирепому племени на границах Яркой Империи, чтобы обеспечить безопасность этих границ. Я почти ничего не знал о политической ситуации в отдаленных частях этого мира, но такое объяснение казалось мне правдоподобным. Это означало, что с каждым шагом я все дальше и дальше ухожу от возможности принять участие в рейде на Занадар и в спасении моей любимой женщины.
Следующий день был точным повторением первого, только идти стало труднее. Каждая мышца в моем теле болела, и все силы уходили на то, чтобы заставить себя идти дальше. Многие рабы скованные с нами одной цепью, не могли выдержать такой темп. Были старики, больные, калеки, было несколько мрачных типов, несомненно, симулянтов или преступников. Те, кто не мог идти, ехали на вьючных тапторах. Но они не получили никакой пищи и на третий день марша сумели как-то приспособиться.
Я начал думать о бегстве. Пока мы в целом двигались в нужном мне направлении – в сторону Занадара. Но, разумеется, в любой момент мы можем свернуть, и в этот момент я и собирался осуществить свое намерение. На третий день марша я стал искать возможности сбежать. Украдкой наблюдал за стражниками, стараясь не привлекать их внимания. Охранники скучали, они ехали на своих норовистых животных, небрежно болтали и шутили между собой, не обращая внимания на рабов. Вскоре я заметил, что еще один человек в цепи рабов поступает так же, как я. Бредя по дороге, равнодушно опустив голову, он украдкой посматривал вправо и влево, замечая скучающих и невнимательных стражников. Это был перушт, с яркой, помидорного цвета кожей, свойственной этому народу, с лысой головой, но если большинство перуштов склонны к полноте, у этого была мощная фигура без унции лишнего веса.
Он не выше меня – в сущности, даже ниже, мне по подбородок, – но с широкими плечами, одетыми мощными мышцами, с могучими руками и кривыми, но крепкими ногами. Похож на карликового Геркулеса, и черты его лица мне понравились. Хоть он и был ужасно некрасив, с широким безгубым ртом, с толстой шеей и тяжелыми хмурыми бровями, глаза у него были быстрые и яркие, полные ума, и в мрачно сжатых челюстях чувствовалось упрямство и непокорство. Короче, такого человека хорошо иметь рядом с собой в битве. Этим вечером я умудрился сделать так, чтобы меня приковали рядом с ним. Это оказалось просто. Нас расковывают, чтобы мы облегчились и поели, потом снова заковывают для сна в таком порядке, как мы лежим. Когда пришло время одевать нам ошейники на ночь, я пробрался к этому человеку. И убедился в правильности своей догадки о его уме. Он заметил, что я делаю, и бросил на меня задумчивый вопросительный взгляд из-под хмурых бровей. Я откровенно улыбнулся ему, как бы говоря: «Ты прав: я сделал это нарочно». Пока стражники усаживали нас на ночь, я дал ему возможность рассмотреть себя. Он видел, что я здоров, крепок и ловок; по моему поведению он должен был понять, что я не из тех, у кого рабство отнимает все мужество. Как только стражники отошли на некоторое расстояние, я негромко, не шевеля губами, заговорил с ним.
– Ты выглядишь сильным. Можешь порвать цепи?
– Возможно, – ответил он. – А в тебе, похоже, еще что-то осталось. Хочешь попробовать сбежать вместе со мной, если будет возможность?
Я кивнул.
– Меня зовут Дарджан.
– А меня Эргон, – ответил он. – Откуда у тебя такие светлые волосы?
– От матери, – и, бросив взгляд на его лысую голову, спросил: – А откуда у тебя твои?
Он улыбнулся и сразу мне понравился. Потому что его уродливое лицо, обычно мрачное и свирепое, осветилось, когда он улыбался, и в глазах появилось юмористическое выражение. Я подумал, кто он такой и как сохранил в рабской жизни храбрость, юмор и самоуважение. Мне хотелось узнать его историю, но тут один из стражников крикнул, чтобы мы кончили разговаривать, мы молча улыбнулись друг другу и уснули.
Родился он не в Наруке, а в столице Яркой Империи, в городе Славный Перушт, на острове того же названия, в водах Корунд Ладж. Доброго хозяина, в доме которого он вырос, звали Идолон. Он представлял собой, должно быть, странное исключение среди жадных, алчных до золота олигархов Перуштара, скорее философ, чем купец; будучи очень богат, он тем не менее больше интересовался пополнением своего собрания редких книг, чем золотом своих сундуков. По-видимому, лорд Идолон считал рабство варварством, недостойным подлинной цивилизации. В этом своем мнении он был поистине одинок среди других торговых князей. Во всяком случае, хоть он и не решался открыто нарушать традиции и освобождать своих рабов, он позволял им считать себя равными свободным и не деградировать от своего рабского статуса.
Но длилось это, кажется, недолго. Коалиция перуштарских торговых князей разорила его, он был объявлен банкротом, а его имущество, включая рабов, было продано с аукциона. Эргон, который тогда был молод, хорошо помнил лорда Идолона и не хотел быть проданным. Он сбежал и, прежде чем его поймали, сумел убить троих из пятерых недругов, разоривших его хозяина. Только его торговая ценность как сильного раба помешала казнить его. Он был продан в Нарук и стал собственностью дома Илдта; благодаря своей исключительной силе он прошел подготовку в качестве гладиатора. Но оказался непослушным и непокорным, много раз его публично секли у столба за нарушение правил службы. В последний раз он разорвал свои цепи и бросился на мучителей. В этот месяц дань выпала на лорда Чама; владелец Эргона, не желая держать в своем стаде человеческого скота такое опасное существо, дешево продал его семье Искелион.
Выслушав рассказ Эргона, я рассказал ему о себе – вернее, сообщил сильно правленную версию, не сказал о своем рождении на другой планете, не упомянул о своих приключениях среди небесных пиратов и в Черном Легионе. Я объяснил Эргону, что родина моя очень далеко, что я был бродячим наемником, пока не кончил рабством у колес занадарского галеона и из-за предательства своего мнимого друга я оказался в водах Корунд Ладж. Эргон загадочно улыбнулся.
– Мне нравится, что среди своего многочисленного имущества дом Искелиона держит и чувство юмора, – проворчал он. – Занадарцы тоже это оценят.
– Занадарцы? Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь?
– О дани, Дарджан. О чем еще? Ведь мы с тобой часть дани этого месяца.
Я сказал, что знаю. Он пожал плечами, как будто все объяснил.
– Что же тогда?
– Боюсь, я все еще не понимаю смысла шутки, – признался я. – По правде говоря, я вообще ничего не знаю о дани. Я слышал о ней несколько раз; все считают, что значение ее ясно, но никто не позаботился объяснить мне.
Он удивленно смотрел на меня.
– Ты хочешь сказать, что не знаешь, куда мы идем?
– Вот именно. Я считал – впрочем, без достаточных оснований, – что мы человеческий выкуп, чтобы обеспечить безопасность границ и караванов Нарука от какого-то варварского племени. Но какого именно племени, понятия не имею.
Эргон рассмеялся.
– Караваны Нарука действительно подверглись бы нападениям, если бы не дань, – улыбнулся он. – Но не варварского племени, а прожорливого ненасытного флота небесных пиратов Занадара!
Челюсть моя отвисла, щеки покраснели, я думаю, что представлял собой идиотское зрелище, когда до меня дошел смысл слов Эргона.
– Ты хочешь сказать…
– Конечно. Куда еще направляется дань, если не в Занадар, Город-в-Облаках?
Нам не сообщили ни об ожидающей нас судьбе, ни о месте назначения. Если мои товарищи по несчастью и знали об этом, я по крайней мере продолжал оставаться в неведении. И во время долгого марша я думал об этом. Метод не хуже других, чтобы забыть боль в уставших мышцах и жажду, которую вызывают облака серой дорожной пыли.
Я сильно сомневался, чтобы мы предназначались в жертву какому-то загадочному богу, хотя, конечно, не был уверен. Я многое узнал об обычаях различных рас Танатора, но во многие тайны еще не проник, и одной из таких тайн оставалась природа их религии.
За возможным исключением небесных пиратов Занадара, чьи технологические достижения настолько значительны, что выделяют их из общего культурного уровня народов Танатора, культура остальных народов, которых я встречал во время своих приключений на этом необычном и любопытном мире, находится на уровне бронзового века.
Это верно, например, для Золотого города Шондакора, верно и для разбойничьих армий Черного Легиона. Что касается Яркой Империи Перуштар, она напоминает мне большинство семитских цивилизаций древности: филистимлян, финикийцев или карфагенян.
А народ Коджи, воины племени ятунов, многочисленные кланы кочевников, которые живут на обширных равнинах Харата на юге, он более сходен с монголами или татарами, свирепыми и жестокими завоевателями войск Чингиз-Хана или Тамерлана, затопившими Европу потоком крови.
Здесь и заключается загадка. Общее место всех исторических трудов в том, что подобные цивилизации, по крайней мере на моей родной Земле, всегда управляются мощным классом жречества. Организованные иерархические религии всегда существуют в таких культурах, но, по-видимому, для Танатора это не так.
Это не значит, что у танаторцев нет своих богов; есть, и они называют их «владыками Гордриматора», а Гордриматор – это планета Юпитер, чей шар с полосами цвета охры висит в небе Танатора, как гигантский щит.
Но хотя танаторцы клянутся этими богами, они как будто не поклоняются им, а если поклоняются, то обряды и церемонии совершаются настолько тайно, что я до сих пор о них совершенно не знаю. Потому что за время всех своих странствий по поверхности Каллисто, этой луны джунглей, я ни разу не встретил ничего напоминающего храм, собор или синагогу и не видел каллистянского эквивалента священника, бонзы, ламы или раввина[3].
И хотя в своих приключениях я пока не нашел возможности изучить литературу Танатора, как хотелось бы, я никогда не встречал и не слышал о чем-нибудь, что хотя бы отдаленно напоминало священное писание, или пророческую книгу, или хотя бы том молитв или мантр. Короче, жители Танатора не имеют никакой формальной религии, насколько это вообще возможно для цивилизации.
Поэтому вероятность того, что нас ведут на кровавый алтарь какого-то варварского бога, казалась мне ничтожной. Более разумным показалось мне такое объяснение слова «дань»: нас отдают в качестве заложников какому-то воинственному свирепому племени на границах Яркой Империи, чтобы обеспечить безопасность этих границ. Я почти ничего не знал о политической ситуации в отдаленных частях этого мира, но такое объяснение казалось мне правдоподобным. Это означало, что с каждым шагом я все дальше и дальше ухожу от возможности принять участие в рейде на Занадар и в спасении моей любимой женщины.
* * *
Каждые два часа нам давали немного отдохнуть. Мы могли облегчиться у дороги и восстановить силы, потому что стражники передавали промасленные мехи с протухшей, но такой желанной водой. Дважды за этот долгий, бесконечный день нас кормили – куски сушеного мяса и ломти черствого черного хлеба, запиваемые несколькими глотками густого вина. Не в обычае перуштов морить своих рабов голодом: в конце концов мы стоим немало денег. К ночи мы далеко зашли в холмистую местность к северу от Ганатола и находились у подножий Белых гор. Мы остановились лагерем в широкой долине при свете ярких лун. Перуштарские стражники, очевидно, не раз совершали это путешествие и хорошо знали, что нужно делать. Разожгли по кругу костры. В центре этого круга вкопали столб, и мы, рабы, легли на землю, а стражники развернули матрацы и заняли места по периметру ярко освещенного пространства. Возможности бежать не было, и, откровенно говоря, я так устал за день перехода, что заснул мгновенно, как только лег. Мы за день прошли не менее сорока миль, и никогда в жизни я столько не проходил пешком.Следующий день был точным повторением первого, только идти стало труднее. Каждая мышца в моем теле болела, и все силы уходили на то, чтобы заставить себя идти дальше. Многие рабы скованные с нами одной цепью, не могли выдержать такой темп. Были старики, больные, калеки, было несколько мрачных типов, несомненно, симулянтов или преступников. Те, кто не мог идти, ехали на вьючных тапторах. Но они не получили никакой пищи и на третий день марша сумели как-то приспособиться.
Я начал думать о бегстве. Пока мы в целом двигались в нужном мне направлении – в сторону Занадара. Но, разумеется, в любой момент мы можем свернуть, и в этот момент я и собирался осуществить свое намерение. На третий день марша я стал искать возможности сбежать. Украдкой наблюдал за стражниками, стараясь не привлекать их внимания. Охранники скучали, они ехали на своих норовистых животных, небрежно болтали и шутили между собой, не обращая внимания на рабов. Вскоре я заметил, что еще один человек в цепи рабов поступает так же, как я. Бредя по дороге, равнодушно опустив голову, он украдкой посматривал вправо и влево, замечая скучающих и невнимательных стражников. Это был перушт, с яркой, помидорного цвета кожей, свойственной этому народу, с лысой головой, но если большинство перуштов склонны к полноте, у этого была мощная фигура без унции лишнего веса.
Он не выше меня – в сущности, даже ниже, мне по подбородок, – но с широкими плечами, одетыми мощными мышцами, с могучими руками и кривыми, но крепкими ногами. Похож на карликового Геркулеса, и черты его лица мне понравились. Хоть он и был ужасно некрасив, с широким безгубым ртом, с толстой шеей и тяжелыми хмурыми бровями, глаза у него были быстрые и яркие, полные ума, и в мрачно сжатых челюстях чувствовалось упрямство и непокорство. Короче, такого человека хорошо иметь рядом с собой в битве. Этим вечером я умудрился сделать так, чтобы меня приковали рядом с ним. Это оказалось просто. Нас расковывают, чтобы мы облегчились и поели, потом снова заковывают для сна в таком порядке, как мы лежим. Когда пришло время одевать нам ошейники на ночь, я пробрался к этому человеку. И убедился в правильности своей догадки о его уме. Он заметил, что я делаю, и бросил на меня задумчивый вопросительный взгляд из-под хмурых бровей. Я откровенно улыбнулся ему, как бы говоря: «Ты прав: я сделал это нарочно». Пока стражники усаживали нас на ночь, я дал ему возможность рассмотреть себя. Он видел, что я здоров, крепок и ловок; по моему поведению он должен был понять, что я не из тех, у кого рабство отнимает все мужество. Как только стражники отошли на некоторое расстояние, я негромко, не шевеля губами, заговорил с ним.
– Ты выглядишь сильным. Можешь порвать цепи?
– Возможно, – ответил он. – А в тебе, похоже, еще что-то осталось. Хочешь попробовать сбежать вместе со мной, если будет возможность?
Я кивнул.
– Меня зовут Дарджан.
– А меня Эргон, – ответил он. – Откуда у тебя такие светлые волосы?
– От матери, – и, бросив взгляд на его лысую голову, спросил: – А откуда у тебя твои?
Он улыбнулся и сразу мне понравился. Потому что его уродливое лицо, обычно мрачное и свирепое, осветилось, когда он улыбался, и в глазах появилось юмористическое выражение. Я подумал, кто он такой и как сохранил в рабской жизни храбрость, юмор и самоуважение. Мне хотелось узнать его историю, но тут один из стражников крикнул, чтобы мы кончили разговаривать, мы молча улыбнулись друг другу и уснули.
* * *
На следующий день нас сковали вместе, и во время долгого марша мы смогли негромко переговариваться, когда поблизости не было стражников. Я узнал, что, как и подозревал с самого начала, Эргон родился рабом, но воспитывался в небольшом имении у хозяина, который был гораздо добрее и человечнее, чем большинство рабовладельцев Яркой Империи.Родился он не в Наруке, а в столице Яркой Империи, в городе Славный Перушт, на острове того же названия, в водах Корунд Ладж. Доброго хозяина, в доме которого он вырос, звали Идолон. Он представлял собой, должно быть, странное исключение среди жадных, алчных до золота олигархов Перуштара, скорее философ, чем купец; будучи очень богат, он тем не менее больше интересовался пополнением своего собрания редких книг, чем золотом своих сундуков. По-видимому, лорд Идолон считал рабство варварством, недостойным подлинной цивилизации. В этом своем мнении он был поистине одинок среди других торговых князей. Во всяком случае, хоть он и не решался открыто нарушать традиции и освобождать своих рабов, он позволял им считать себя равными свободным и не деградировать от своего рабского статуса.
Но длилось это, кажется, недолго. Коалиция перуштарских торговых князей разорила его, он был объявлен банкротом, а его имущество, включая рабов, было продано с аукциона. Эргон, который тогда был молод, хорошо помнил лорда Идолона и не хотел быть проданным. Он сбежал и, прежде чем его поймали, сумел убить троих из пятерых недругов, разоривших его хозяина. Только его торговая ценность как сильного раба помешала казнить его. Он был продан в Нарук и стал собственностью дома Илдта; благодаря своей исключительной силе он прошел подготовку в качестве гладиатора. Но оказался непослушным и непокорным, много раз его публично секли у столба за нарушение правил службы. В последний раз он разорвал свои цепи и бросился на мучителей. В этот месяц дань выпала на лорда Чама; владелец Эргона, не желая держать в своем стаде человеческого скота такое опасное существо, дешево продал его семье Искелион.
Выслушав рассказ Эргона, я рассказал ему о себе – вернее, сообщил сильно правленную версию, не сказал о своем рождении на другой планете, не упомянул о своих приключениях среди небесных пиратов и в Черном Легионе. Я объяснил Эргону, что родина моя очень далеко, что я был бродячим наемником, пока не кончил рабством у колес занадарского галеона и из-за предательства своего мнимого друга я оказался в водах Корунд Ладж. Эргон загадочно улыбнулся.
– Мне нравится, что среди своего многочисленного имущества дом Искелиона держит и чувство юмора, – проворчал он. – Занадарцы тоже это оценят.
– Занадарцы? Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь?
– О дани, Дарджан. О чем еще? Ведь мы с тобой часть дани этого месяца.
Я сказал, что знаю. Он пожал плечами, как будто все объяснил.
– Что же тогда?
– Боюсь, я все еще не понимаю смысла шутки, – признался я. – По правде говоря, я вообще ничего не знаю о дани. Я слышал о ней несколько раз; все считают, что значение ее ясно, но никто не позаботился объяснить мне.
Он удивленно смотрел на меня.
– Ты хочешь сказать, что не знаешь, куда мы идем?
– Вот именно. Я считал – впрочем, без достаточных оснований, – что мы человеческий выкуп, чтобы обеспечить безопасность границ и караванов Нарука от какого-то варварского племени. Но какого именно племени, понятия не имею.
Эргон рассмеялся.
– Караваны Нарука действительно подверглись бы нападениям, если бы не дань, – улыбнулся он. – Но не варварского племени, а прожорливого ненасытного флота небесных пиратов Занадара!
Челюсть моя отвисла, щеки покраснели, я думаю, что представлял собой идиотское зрелище, когда до меня дошел смысл слов Эргона.
– Ты хочешь сказать…
– Конечно. Куда еще направляется дань, если не в Занадар, Город-в-Облаках?
11. ГОРОД-В-ОБЛАКАХ
Даже если бы я хотел сбежать с Эргоном, больше такой возможности не было. Через час нас свели с дороги и привели к круглому холму, лишенному деревьев и всякой растительности. И я со смешанными чувствами, о которых предоставляю догадываться читателю, смотрел, как с неба спускается гигантский орнитоптер.
Очевидно, на встречу с ним мы все время и шли. Можно было бы насладиться юмором ситуации, если бы мое положение не было таким опасным. Ведь я украдкой рассматривал дорогу, ища возможности сбежать, искал себе товарища среди рабов с одной целью: вовремя добраться до Занадара и помочь в освобождении принцессы Дарлуны; и все это время, не подозревая об этом, я в полной безопасности, под сильным конвоем двигался к Занадару. Очень забавно, если посмотришь с такой точки зрения.
Внезапность, с которой мы встретились с транспортным галеоном, избавила меня от возможных осложнений. Как я мог бы объяснить Эргону, что больше не хочу бежать с ним и вообще не хочу бежать? Вне всякого сомнения, этот угрюмый подозрительный человек счел бы меня безумцем или провокатором, подсаженным перуштарскими олигархами, чтобы разнюхивать мятежи и недовольство рабов. Но возможности, которой мы ждали, просто не представилось вовремя, так что пришлось отказаться от планов бегства и ждать, что принесет будущее.
Занадарский корабль, прилетевший за данью, был не фрегатом, как «Джалатадар» или «Каджазелл»[4] – те корабли стройные, с резкими очертаниями хищного ястреба, – а этот – он назывался «Хуроной» – выглядел большим громоздким раздутым фрейтером и таким и оказался.
Нелегко посадить лишенный веса корабль, и тот, кто командовал «Хуроноем», знал свое дело, потому что посадил огромный корабль легко и искусно, что тем более вызывает восхищение, если вспомнить сильные и непредсказуемые восходящие потоки, которые угрожают навигации в этом холмистом районе.
Раскрылись большие двойные двери трюма. Сбросили трап, и нас двойной цепочкой погнали на корабль; усталые нарукские стражники считали нас, а усатый и очень практично выглядящий занадарский капитан сверялся со своим списком. Так как существовала небольшая вероятность, что кто-нибудь на корабле узнает меня по уникальному сочетанию светлой кожи, голубых глаз и соломенного цвета волос – ведь я уже побывал в Городе-в-Облаках, – я принял некоторые предосторожности в виде легкой маскировки. Я сделал это, как только нас привели к холму и показался «Хуроной».
Не очень хорошая маскировка, конечно, но я думал, что вряд ли вызову подозрения. Многие рабы во время долгого пути закутывали головы или лица полосками ткани, оторванной от одежды, чтобы не дышать серой дорожной пылью; во время нашего пути она поднималась целыми тучами. Я оторвал от рубашки полоску ткани и завязал ею лоб, прикрыв волосы; один конец свободно свисал, закрывая лицо. В таком виде рядом с Эргоном я поднялся по трапу.
Никто не обратил на это внимание – вернее, никто, кого следовало бы опасаться. Потому что Эргон бросил на меня удивленный взгляд, когда я закрывал лицо. Грубой маскировки оказалось достаточно, чтобы скрыть мою подлинную суть. Я ничем не мог скрыть бронзовый загар кожи, но, к счастью, он не так сильно отличался от нормы, как цвет моих волос. Цвет кожи у танаторцев значительно различается – от смуглости Чак Юл до бумажной белизны небесных пиратов, от янтаря ку тад до яркого алого цвета перуштов. Но обычны и смешанные браки: например, Лукор и жители Ганатола представляют собой полукровок, происходящих от скрещения Чак Юл с занадарцами; и в низших классах каждого общества можно найти самые различные оттенки цвета кожи. Поэтому я надеялся, что на мой цвет никто не обратит внимания.
Когда мы садились в пристани Занадара, я, прикованный в грузовом трюме, ничего не видел. Нас вывели на каменный причал, обдуваемый свирепыми ветрами, которые швыряли в глаза каменную пыль. Я на мгновение увидел величественные пилоны и недоступные крепостные стены и снова погрузился во тьму, на этот раз тьму рабских загонов. Нас отвели к корытам с водой и велели смыть дорожную пыль, потом мы оказались в большом зале, где несколько важных чиновников решали нашу судьбу.
Рабов в Занадаре не продают и не покупают, их распределяют.
Среди чиновников находился молодой человек с жестким лицом, холодным взглядом, нездоровым цветом лица и полным телосложением, в ярком шелковом костюме, в перчатках, усеянных драгоценностями. Наша внешность ему не понравилась.
– Отвратительный сброд, Тон, – заметил он. – Ты только посмотри на них. Половина – беззубые старики, на пороге могилы, остальные или безмозглые кретины, или больные, умирающие от кашляющей лихорадки. Нарук должен призадуматься, иначе совет капитанов может направить к нему карательную экспедицию.
Человек, которого он назвал Тоном, сорокалетний здоровяк с бочкообразной грудью, с седыми висками и выдающейся челюстью, выглядел привыкшим к власти. На нем была простая кожаная куртка, перчатки и пояс, а также бутылочно-зеленый плащ. Пестро одетый аристократ, с высокомерным презрением рассматривавший нас, поднес к ноздрям ароматический шарик, чтобы удалить воображаемый дурной запах.
– Ну, один-два из них выглядят неплохо, – ответил Тон, глядя на нас с Эргоном. – Вон у того пса с загорелой кожей хорошая фигура, а краснокожий рядом с ним будет неплохим бойцом с топором. Я возьму этих двоих, а из остальных можешь выбирать, милорд.
– Очень похоже на тебя, Тон, выбрать лучших для своих драгоценных войск, – раздраженно сказал аристократ в шелковом костюме. – Мне самому понравилась этот загорелый парень, он высок, и в нем чувствуется порода. Небольшая операция с помощью кастрирующей проволоки, и из него выйдет красивый слуга.
Я похолодел при его словах. Самое ужасное заключалось не с смысле его слов, а в том, с какой небрежностью он говорил. Как будто о тупом животном, а не о человеке, подобном ему самому.
Старший пожал плечами.
– Может быть, милорд. Но я имею право выбирать первым. Принц должен получить свою забаву, а мне как раз не хватает двоих.
Вялый молодой человек с презрительной гримасой помахал ароматическим шариком.
– Ну, хорошо, забирай их. Придется удовлетвориться тем, что осталось. Коренастый седеющий человек обменялся с чиновниками несколькими словами, что-то написал на пергаментном свитке, приложил печать с каплющим воском, и меня с Эргоном отделили от остальных.
Мой перуштарский друг довольно взглянул на меня.
– Ну, Дарджан, по крайней мере мы будем вместе!
– Да, – кивнул я. – И, может, еще сбежим…
– Не разговаривайте, вы двое, – рявкнул стражник, слегка ударив меня по голове. – Живее. Начальник игр занятой человек и не любит ждать.
Мы размещались под самой ареной, находившейся в центре города, под огромным прозрачным куполом, в естественном чашеобразном углублении в скале, вероятно, в кратере давно погасшего вулкана. В мягкой лаве под песчаным полом арены был вырублен буквально лабиринт коридоров и проходов, помещений, комнат и залов. Здесь содержались тренированные бойцы и свирепые звери.
Почти немедленно начались наши тренировки. Начальник игр Тон кратко расспросил нас, чтобы оценить наши возможности. Я сказал ему, что хорошо владею шпагой, но, странно, ему это как будто не понравилось и он слегка нахмурился. Позже я узнал, что рабам на арене не дают шпаг по двум причинам. Во-первых.
Фехтовальные бои не очень зрелищны. Зрителя на трибунах требуют чего-то более возбуждающего, чем зрелище двух человек, парирующих удары друг друга.
Другая причина: раб, вооруженный шпагой, опасен, он может убить стражника и попытаться сбежать.
Поэтому вместо шпаги мне вручили копье и отправили тренироваться вместе с другими кераксианами, или копейщиками. Раб, вооруженный копьем, не имеет особых шансов вырваться на свободу. Наши копья – это харатское оружие, им пользуются всадники ятуны с южных равнин. Эти копья пятнадцати футов в длину, с тяжелым бронзовым наконечником, они тяжелые и неловкие в пользовании.
Из-за своих крепких плеч и широкой груди мой друг Эргон был назначен тарианом, или топорником, который сражается огромным бронзовым топором с двумя лезвиями; это оружие народа, называемого кумалянами. Нужны стальные мускулы, чтобы управиться с таким оружием: кумалянский топор весит тридцать фунтов и, включая древко, достигает пяти футов в длину.
Очевидно, на встречу с ним мы все время и шли. Можно было бы насладиться юмором ситуации, если бы мое положение не было таким опасным. Ведь я украдкой рассматривал дорогу, ища возможности сбежать, искал себе товарища среди рабов с одной целью: вовремя добраться до Занадара и помочь в освобождении принцессы Дарлуны; и все это время, не подозревая об этом, я в полной безопасности, под сильным конвоем двигался к Занадару. Очень забавно, если посмотришь с такой точки зрения.
Внезапность, с которой мы встретились с транспортным галеоном, избавила меня от возможных осложнений. Как я мог бы объяснить Эргону, что больше не хочу бежать с ним и вообще не хочу бежать? Вне всякого сомнения, этот угрюмый подозрительный человек счел бы меня безумцем или провокатором, подсаженным перуштарскими олигархами, чтобы разнюхивать мятежи и недовольство рабов. Но возможности, которой мы ждали, просто не представилось вовремя, так что пришлось отказаться от планов бегства и ждать, что принесет будущее.
Занадарский корабль, прилетевший за данью, был не фрегатом, как «Джалатадар» или «Каджазелл»[4] – те корабли стройные, с резкими очертаниями хищного ястреба, – а этот – он назывался «Хуроной» – выглядел большим громоздким раздутым фрейтером и таким и оказался.
Нелегко посадить лишенный веса корабль, и тот, кто командовал «Хуроноем», знал свое дело, потому что посадил огромный корабль легко и искусно, что тем более вызывает восхищение, если вспомнить сильные и непредсказуемые восходящие потоки, которые угрожают навигации в этом холмистом районе.
Раскрылись большие двойные двери трюма. Сбросили трап, и нас двойной цепочкой погнали на корабль; усталые нарукские стражники считали нас, а усатый и очень практично выглядящий занадарский капитан сверялся со своим списком. Так как существовала небольшая вероятность, что кто-нибудь на корабле узнает меня по уникальному сочетанию светлой кожи, голубых глаз и соломенного цвета волос – ведь я уже побывал в Городе-в-Облаках, – я принял некоторые предосторожности в виде легкой маскировки. Я сделал это, как только нас привели к холму и показался «Хуроной».
Не очень хорошая маскировка, конечно, но я думал, что вряд ли вызову подозрения. Многие рабы во время долгого пути закутывали головы или лица полосками ткани, оторванной от одежды, чтобы не дышать серой дорожной пылью; во время нашего пути она поднималась целыми тучами. Я оторвал от рубашки полоску ткани и завязал ею лоб, прикрыв волосы; один конец свободно свисал, закрывая лицо. В таком виде рядом с Эргоном я поднялся по трапу.
Никто не обратил на это внимание – вернее, никто, кого следовало бы опасаться. Потому что Эргон бросил на меня удивленный взгляд, когда я закрывал лицо. Грубой маскировки оказалось достаточно, чтобы скрыть мою подлинную суть. Я ничем не мог скрыть бронзовый загар кожи, но, к счастью, он не так сильно отличался от нормы, как цвет моих волос. Цвет кожи у танаторцев значительно различается – от смуглости Чак Юл до бумажной белизны небесных пиратов, от янтаря ку тад до яркого алого цвета перуштов. Но обычны и смешанные браки: например, Лукор и жители Ганатола представляют собой полукровок, происходящих от скрещения Чак Юл с занадарцами; и в низших классах каждого общества можно найти самые различные оттенки цвета кожи. Поэтому я надеялся, что на мой цвет никто не обратит внимания.
* * *
Грузовой трюм корабля оказался вместительным, хотя и не предназначался для роскошной жизни. Лежа рядом с мрачным Эргоном, я без особой радости думал о своем будущем. Мне казалось, что за несколько дней, что прошли с того момента, как Ультар столкнул меня за борт, «Джалатадар» долетел до цели. Мои товарищи либо потерпели неудачу либо преуспели в своей отчаянной попытке спасти Дарлуну из крепости подлого принца Тутона. И сейчас Лукор, Коджа, Валкар и остальные либо возвращаются в Шондакор с принцессой, либо находятся в могиле или в тюрьмах Занадара. В любом случае мое положение выглядело безнадежным. Я в безопасности достигну Занадара, но слишком поздно, чтобы присоединиться к своим товарищам в победе или умереть рядом с ними в поражении.Когда мы садились в пристани Занадара, я, прикованный в грузовом трюме, ничего не видел. Нас вывели на каменный причал, обдуваемый свирепыми ветрами, которые швыряли в глаза каменную пыль. Я на мгновение увидел величественные пилоны и недоступные крепостные стены и снова погрузился во тьму, на этот раз тьму рабских загонов. Нас отвели к корытам с водой и велели смыть дорожную пыль, потом мы оказались в большом зале, где несколько важных чиновников решали нашу судьбу.
Рабов в Занадаре не продают и не покупают, их распределяют.
Среди чиновников находился молодой человек с жестким лицом, холодным взглядом, нездоровым цветом лица и полным телосложением, в ярком шелковом костюме, в перчатках, усеянных драгоценностями. Наша внешность ему не понравилась.
– Отвратительный сброд, Тон, – заметил он. – Ты только посмотри на них. Половина – беззубые старики, на пороге могилы, остальные или безмозглые кретины, или больные, умирающие от кашляющей лихорадки. Нарук должен призадуматься, иначе совет капитанов может направить к нему карательную экспедицию.
Человек, которого он назвал Тоном, сорокалетний здоровяк с бочкообразной грудью, с седыми висками и выдающейся челюстью, выглядел привыкшим к власти. На нем была простая кожаная куртка, перчатки и пояс, а также бутылочно-зеленый плащ. Пестро одетый аристократ, с высокомерным презрением рассматривавший нас, поднес к ноздрям ароматический шарик, чтобы удалить воображаемый дурной запах.
– Ну, один-два из них выглядят неплохо, – ответил Тон, глядя на нас с Эргоном. – Вон у того пса с загорелой кожей хорошая фигура, а краснокожий рядом с ним будет неплохим бойцом с топором. Я возьму этих двоих, а из остальных можешь выбирать, милорд.
– Очень похоже на тебя, Тон, выбрать лучших для своих драгоценных войск, – раздраженно сказал аристократ в шелковом костюме. – Мне самому понравилась этот загорелый парень, он высок, и в нем чувствуется порода. Небольшая операция с помощью кастрирующей проволоки, и из него выйдет красивый слуга.
Я похолодел при его словах. Самое ужасное заключалось не с смысле его слов, а в том, с какой небрежностью он говорил. Как будто о тупом животном, а не о человеке, подобном ему самому.
Старший пожал плечами.
– Может быть, милорд. Но я имею право выбирать первым. Принц должен получить свою забаву, а мне как раз не хватает двоих.
Вялый молодой человек с презрительной гримасой помахал ароматическим шариком.
– Ну, хорошо, забирай их. Придется удовлетвориться тем, что осталось. Коренастый седеющий человек обменялся с чиновниками несколькими словами, что-то написал на пергаментном свитке, приложил печать с каплющим воском, и меня с Эргоном отделили от остальных.
Мой перуштарский друг довольно взглянул на меня.
– Ну, Дарджан, по крайней мере мы будем вместе!
– Да, – кивнул я. – И, может, еще сбежим…
– Не разговаривайте, вы двое, – рявкнул стражник, слегка ударив меня по голове. – Живее. Начальник игр занятой человек и не любит ждать.
* * *
Нашим новым хозяином оказался начальник игр Занадара; он был руководителем большой арены и всех представлений на ней. Занадарцы, подобно древним римлянам, любили зрелища, а самое захватывающее зрелище это люди, сражающиеся за свою жизнь. По-видимому, и нас ждала та же судьба.Мы размещались под самой ареной, находившейся в центре города, под огромным прозрачным куполом, в естественном чашеобразном углублении в скале, вероятно, в кратере давно погасшего вулкана. В мягкой лаве под песчаным полом арены был вырублен буквально лабиринт коридоров и проходов, помещений, комнат и залов. Здесь содержались тренированные бойцы и свирепые звери.
Почти немедленно начались наши тренировки. Начальник игр Тон кратко расспросил нас, чтобы оценить наши возможности. Я сказал ему, что хорошо владею шпагой, но, странно, ему это как будто не понравилось и он слегка нахмурился. Позже я узнал, что рабам на арене не дают шпаг по двум причинам. Во-первых.
Фехтовальные бои не очень зрелищны. Зрителя на трибунах требуют чего-то более возбуждающего, чем зрелище двух человек, парирующих удары друг друга.
Другая причина: раб, вооруженный шпагой, опасен, он может убить стражника и попытаться сбежать.
Поэтому вместо шпаги мне вручили копье и отправили тренироваться вместе с другими кераксианами, или копейщиками. Раб, вооруженный копьем, не имеет особых шансов вырваться на свободу. Наши копья – это харатское оружие, им пользуются всадники ятуны с южных равнин. Эти копья пятнадцати футов в длину, с тяжелым бронзовым наконечником, они тяжелые и неловкие в пользовании.
Из-за своих крепких плеч и широкой груди мой друг Эргон был назначен тарианом, или топорником, который сражается огромным бронзовым топором с двумя лезвиями; это оружие народа, называемого кумалянами. Нужны стальные мускулы, чтобы управиться с таким оружием: кумалянский топор весит тридцать фунтов и, включая древко, достигает пяти футов в длину.