Картленд Барбара. Крылья экстаза

   — С того момента, как принц Кендрик и принцесса Мария-Терезия перестанут существовать…
   — А кем же мы станем? Кендрик посмотрен на сестру несколько озадаченно.
   — Ну, если я прибуду в Париж с сестрой, за которой нужно присматривать, то это будет весьма нас ограничивать…
   — Но если я представлюсь твоей женой, это тоже не очень-то…
   — Естественно! Таким образом, остается единственный выход…
   — Какой?
   — Ты станешь моей… шерами, любовницей. Конечно, будет трудновато, почти так же, как получить приз на празднике урожая, но ведь я мог быть и не настолько добр, чтобы прихватить тебя в Париж сестренка.
   У Тины на глазах навернулись слезы:
   — Да как ты смел так эгоистично, так жестоко, так гадко даже подумать!? Ты возьмешь меня с собой без всяких разговоров!
   Принц положил руку ей на плечо:
   — Мы всегда и все делали вместе, Тина, не расстанемся и в этом, самом рискованном, самом смелом и, может быть, последнем приключении. Пусть даже наша тайна будет раскрыта, мы сделаем все. чтобы провести вместе несколько счастливых дней.
   — Конечно, сделаем, — со вздохом облегчения подхватила Тина.
   — Вот и отлично. К тому же, уверяю тебя, мы будем прекрасной парочкой. В роли моей любовницы ты будешь неподражаема!
   Тина откинула голову и расхохоталась:
   — О Кендрик, и ты думаешь у меня получится? А что скажет мама, если узнает?! Только представь!
   — Давай будем молить Бога, чтобы никто все-таки ничего не узнал, — строго остановил ее брат. — По ты должна хорошенько осознать, что если действительно согласишься играть роль моей демимонденкой— как теперь называют в Париже такого сорта дам — то будешь вынуждена посещать со мной такие места, куда порядочных женщин не пускают.
   Тина сжала кулачки.
   — Наверное, это будет безумно интересно, только ты расскажи мне, как держаться и как вести себя. — И добавила, хитро улыбаясь: — Ведь я уверена, уж это-то известно тебе в совершенстве.
   — Разумеется, — не моргнул Кендрик и глазом.
   — И ты уже знаешь, куда именно мы отправимся в Париже?
   — У меня множество планов. Как тебе известно, я не был в Париже вот уже два года, но тогда я считался еще мальчиком… А теперь мои друзья по школе, ну, те, которые гораздо старше меня, рассказали мне немало забавного… — Кендрик улыбнулся как-то загадочно и фривольно, вспоминая услышанные рассказы, но взял себя в руки и продолжил: — Филипп, чей отец состоит на дипломатической службе, рассказал мне, в частности, и о тех дамах полусвета, которые находятся под личным покровительством императора, принца Наполеона, и за услуги которых каждый уважающий себя аристократ или государственный деятель платит астрономические суммы.
   Тина несколько удивилась:
   — За какие услуги?
   Принц вовремя сообразил, что откровение завело его слишком далеко, и поспешно пояснил:
   — Знаешь, там принято хвастаться друг перед другом такими женщинами, и потому они должны быть усыпаны драгоценностями, ну и…
   — А, ты имеешь в виду, что существует некое соревнование, как с лошадьми, например?
   — Да-да, вот именно! А потому тебе придется соответствующе одеваться и даже пользоваться косметикой, иначе я просто буду выглядеть дураком, вводя тебя в это общество.
   — Ну, это нетрудно, поскольку мама всегда укоряет меня в том, что внешность у меня «непозволительно театральная».
   Кендрик расхохотался:
   — О да, я слышал это выражение даже слишком часто. Это все из-за твоих волос и глаз — но с ними ведь ничего не поделаешь!
   — Ничего. — согласилась Тина, — но теперь моя внешность может сослужить нам хорошую службу.
   Кендрик вдруг посмотрел на сестру так, словно видел ее впервые.
   — А ты знаешь. Тина, если бы ты не приводилась мне родной сестрой, я, пожалуй, мог влюбиться в тебя по уши.
   — Да неужели, Кендрик?! — заинтересовалась девушка. — Тогда тем более я постараюсь не посрамить тебя в Париже. К тому же у меня есть несколько новых платьев, которые, я думаю, будут к этому случаю весьма кстати.
   — Пет, платья лучше все-таки сделать еще немного роскошней. Все, кто имел дело с дамами полусвета, рассказывают, что эти женщины «одеваются насмерть». Вчера за ужином я слышал, как кто-то говорил отцу, что сама императрица тратит по полторы тысячи франков на платье!
   — Какая роскошь! — расстроилась Тина. — Я, конечно, ей не соперница.
   — Увы. Но если мы сумеем прихватить с собой еще и денег, то, вероятно, сможем купить тебе хотя бы одно платье на выход, которое будет вполне к месту. К тому же у тебя очень хорошие драгоценности.
   — Ты имеешь в виду те, что оставила в наследство бабушка? Их вообще-то держат в сейфе, но я как-нибудь постараюсь…
   — Уж пожалуйста, а то я буду выглядеть донельзя нещедрым. — Кендрик снова с любопытством оглядел сестру и продолжил: — Ты станешь по-настоящему безупречна для этого общества, если только подкрасишь немного ресницы и нанесешь на лицо румяна и пудру. В конце концов, не каждый же мужчина в Париже может потратить на свою любовницу миллион франков!
   — А что, тратят именно такие суммы? — едва не шепотом выдохнула Тина.
   — Я слышал об одной женщине, прозваннной Па Пайва, — Кендрик снова понизил голос, — на которую каждый из ее поклонников тратит не миллион — миллионы франков!
   — Но почему? Неужели она так хороша?
   В уме у Кендрика промелькнула мысль, что если его сестра действительно настолько наивна, то ответить на ее вопросы без некоторых непристойных объяснений будет трудновато. Да и не пристало ему этим заниматься… Но в то же время он понимал, что какие-то объяснения давать придется. Но их принц со свойственным ему легкомыслием оставил на потом, в надежде, что все как-нибудь уладится само собой.
   Если Тина сама догадается, за что платят известной куртизанке такие деньги, то и слава Богу, а если нет — то тоже неплохо. Гораздо больше принц беспокоился за себя.
   За свою восемнадцатилетнюю жизнь он имел всего лишь две маленькие любовные интрижки, одну — с танцовщицей, которую так быстро запретили ему видеть, и вторую — с некой дамой во время учебы в школе.
   Его родители несомненно ужаснулись бы, узнав о том, что их старший сын полагает себя уже мужчиной и что в городе, где он учился, было немало молодых и рискованных женщин.
   По все эти амуры, Кендрик прекрасно понимал, не идут ни в какое сравнение с романами куртизанок, некоронованных королев полусвета, правящих всем Парижем.
   Истории об их безумной экстравагантности и способах обольщения ничего не теряли даже в пересказах, и потому принц Кендрик имел неудержимое желание попасть в Париж. Он надоедал этим отцу весь прошлый год, на что всегда получал одинаковый ответ:
   — Я бы с удовольствием взял тебя туда, сын мой, но ты сам знаешь, какой шум поднимет твоя мать, стоит мне только заикнуться о том. что мы с тобой отправляемся в Париж поразвлечься. Кроме того, мы уже давно не в ладах с французским правительством. Словом, не думаю, чтобы из этой поездки вышел толк. — При этих словах на лице сына появлялось выражение полного разочарования, и эрцгерцог понимающе добавлял: — Но мы с тобой вот о чем договоримся, Кендрик. Подожди еще годик, когда у матери не будет больше официального права распоряжаться тобой, — и тогда мы повеселимся на славу. — Он не скрывал, что и сам не прочь отправиться вместе с наследником.
   В последний раз отец даже вздохнул и добавил:
   — Вот я частенько сижу здесь и думаю, так ли красива еще Ла Кастильон, как говорят? А теперь она любовница императора…
   — Она была и твоей любовью, папа? — смело поинтересовался Кендрик.
   Отец ненадолго задумался, но все же ответил:
   — Очень недолго, к тому же надо признаться, что при всей своей ослепительной красоте она немного скучновата. — И. засмеявшись, закончил: — Впрочем, эти существа и созданы лишь для того, чтобы ими любовались и наслаждались, — можно ли требовать большего?
   — Бот именно, папа, — серьезно подтвердил принц.
   И теперь он надеялся, что, даже если их поймают, отец все поймет и не станет излишне гневаться.
   Однако знал он и то, что, простив эту выходку, ни отец, ни мать не простят ему того, что он втянул в нее Тину, втянул в то, что эрцгерцогиня называла не иначе как «бездной разврата".
   Но Кендрику очень хотелось как-нибудь облегчить сестре ее переживания по поводу предстоящего брака с ужасным англичанином. Он сам глубоко переживал несчастную семейную жизнь старшей сестры, супругом которой оказался человек даже без намека на чувствительность или доброту. Конечно, с социальной точки зрения это был блестящий брак, ибо Фюрстенбург считался куда более значительным государством, чем Виденштайн, и Мелани стала настоящей королевой.
   Но Тина однажды призналась брату:
   — Да кто же, будучи в здравом уме, захочет быть королевой, если только не в карточной колоде?! А мужчине уж лучше стать просто валетом…
   Кендрик тогда рассмеялся и согласился с сестрой чисто формально, но теперь подумал, что действительно ни один молодой человек в здравом уме не захочет отправляться в дюссельдорфские казармы, равно как и ни одна нежная и душевная девушка не согласится выйти замуж за англичанина — и все это исключительно из соображений политики…
   — И все-таки мы оба с тобой заслужили эту поездку в Париж, — решительно подытожил Кендрик, стараясь больше не слушать соображений, что нашептывал ему здравый смысл.

Глава 2

   Тина сидела в поезде, уносящем их в маленькое местечко, где пересекались пути всей Европы, и сердце ее стучало так отчаянно, что она была совершенно не в состоянии читать книгу, купленную ей графиней Бернкаслер для пополнения образования в пути.
   От столицы Виденштайна до Эттингена было всего два часа езды, и потому эрцгерцог даже не побеспокоился о том, чтобы его детей отвезли в королевской карете.
   Вместо кареты принца с принцессой препроводили в поезд, где они были встречены придворными, начальником станции и множеством других железнодорожных чиновников.
   Фактически они путешествовали инкогнито. Эрцгерцог сделал уступку, не отправив с ними военный эскорт и не расставив на всем пути следования наследника, вплоть до самого дома профессора в Эттингене, стражу.
   Как только они покинули столицу, принц превратился в графа де Кастельно, а Тина соответственно в графиню. На самом деле эти титулы принадлежали самому эрцгерцогу, но редко употреблялись в официальном обращении.
   С отправлением поезда Кендрик стал поглядывать на сестру столь многозначительно, что ей постоянно приходилось думать о том, как бы поточней выполнять все указания брата. Впрочем, весь успех предприятия зависел в большей мере не от них, а от везения и удачи.
   Если экспресс на Париж будет поздно, то их еле тащившийся поезд отправится с узловой станции раньше и унесет их прямо в объятия старого профессора — и к трехнедельной чудовищной скуке.
   Все последние дни перед отъездом, стоило им остаться наедине, Кендрик только и говорил что о побеге. Он старался чаще видеться со своим школьным приятелем Филиппом, который, по его уверениям, был настоящим кладезем информации.
   Поезд мягко покачивало, и оба сопровождающие, барон и графиня, будучи людьми пожилыми, уютно устроились в креслах, прикрыв глаза и даже не пытаясь поддерживать беседу.
   Тина и Кендрик не могли позволить себе такой роскоши, как поверить в то, что их стражи действительно спят, и потому молчали всю дорогу, и без слов понимая друг друга.
   Наконец через час с четвертью поезд запыхтел и остановился на узловой станции, до этого еще раза три остановившись на каких-то полустанках, где садились другие пассажиры, преимущественно фермеры с женами и студенты. На последней из таких остановок Кендрик вдруг сказал:
   — Я хочу немного размяться. Барон Кауфлен открыл глаза.
   — Вы желаете, чтобы я вас сопровождал, ваше королевское высочество?
   — Нет-нет, разумеется, нет, я просто быстро пройдусь до конца платформы и вернусь обратно. Вы можете не волноваться, барон.
   Барон издал вздох успокоения, а Кендрик поспешил на платформу.
   Тина знала, что брат должен разузнать, как можно забрать их вещи из багажного вагона в хвосте поезда и переместить их в парижский экспресс.
   Багаж был еще одной проблемой, с которой она справилась, следуя руководству Кендрика, казавшемуся Тине крайне мудрым.
   — Вряд ли тебе позволят взять в Эттинген твои лучшие бальные платья, — заявил он. — Значит, тебе надо приготовить еще один чемодан, который ты уложишь сама, а я, как только мы станем подъезжать к узловой, сорву с него ярлык и прилеплю новый, который уже будет у меня в кармане.
   — О Кендрик, но дело становится запутанней и запутанней с каждым мгновением! Не покажется ли моей горничной странным тот факт, что я сама пакую чемодан?
   — Ты должна придумать какую-нибудь отговорку, — отрезал брат. — В конце концов, Мария все-таки чрезвычайно тебе предана, и если ты доверишься ей под большим секретом, не думаю, чтобы она побежала и донесла матери.
   И это был почти верный ход; дело кончилось тем, что Тина просто призналась горничной, будто хочет взять с собой несколько самых элегантных платьев, так как надеется на многочисленные приглашения как на маленькие вечеринки, так и на балы.
   — Но, пожалуйста, Мария, никому не говори об этом, потому что, как я тебе уже не раз жаловалась, мы с его королевским высочеством отправляемся в Эттинген исключительно для занятий. А три недели… это слишком большой срок, чтобы ни разу не выпустить из рук книгу.
   Горничная, и без того преданно любившая девушку, растрогалась.
   — Моя матушка всегда говорила мне, что юность бывает лишь раз в жизни — а уж вашу-то юность я никому обеспокоить не дам, ваше королевское высочество!
   — Я верю тебе, милая Мария. И, дабы подкрепить свои слова, Тина подарила горничной одно из своих платьев, которым та давно восхищалась, — и договор был окончательно закреплен, результатом чего явилось то, что Мария, конечно, уложила секретный чемодан гораздо более аккуратно и тщательно, чем это сделала бы сама принцесса. Кроме того, горничная настояла, чтобы ее хозяйка взяла с собой и две шляпные коробки, в одной из которых уместились все самые изысканные шляпки, которые Тина носила только по торжественным случаям.
   Вернувшись со своей фальшивой прогулки в купе, Кендрик осторожно
   подмигнул сестре, из чего она заключила, что предприятие увенчалось успехом и брат сменил не только ярлыки на багаже, но и дал охраняющему вагон служащему такую сумму, что тот без промедления согласился перенести их вещи на парижский экспресс.
   Увы, когда их поезд остановился на узловой, никаких признаков парижского поезда не было и в помине. По перрону разгуливало множество народа, и Кендрик даже открыл окно, чтобы высунуться подальше и как следует разглядеть их всех.
   Тина же уже начинала побаиваться, что весь так хорошо продуманный план рухнет в последний момент из-за какой-нибудь мелочи.
   Но еще через минуту она увидела, как тревожно Кендрик подался вперед всем телом, и объяснять, что он увидел, девушке уже не понадобилось.
   К узловой подходил парижский экспресс.
   Носильщики забегали по платформе, занимая места, ибо поезд останавливался здесь всего лишь на пару минут.
   Неожиданно для всех Кендрик широко и явно зевнул.
   — Как меня утомило это ожидание! — обратился он, словно сам к себе. — Не пойти ли мне в книжный киоск да не купить ли каких-нибудь газет посвежей?
   — Могу ли для вашего высочества это сделать я? — вновь осведомился барон.
   — Нет, благодарю, я лучше выберу газеты сам, — равнодушным и вялым голосом ответил принц и, открыв дверь купе, вышел на платформу, не забыв, однако, оставить дверь приоткрытой.
   К этому моменту должна была собраться и Тина.
   Через пару секунд она тоже встала и точно так же, как брат, подошла к окну для того, чтобы якобы поинтересоваться гуляющей публикой.
   Еще через несколько мгновений девушка увидела брата, делающего ей знак рукой, и сообщила сопровождающим как можно безразличней:
   — Его высочество хочет, чтобы я тоже вышла. Я вернусь буквально через минуту. — Говоря это, девушка незаметным движением положила письмо, уже давно зажатое в руке, на свое пустое сиденье — и выпрыгнула на платформу.
   Вслед ей раздалось какое-то напутствие графини, но, уже не разбирая слов. Тина метнулась к брату и, взявшись за руки, они побежали к экспрессу.
   Проводники уже закрывали двери, а кондуктор приготовился дать последний свисток.
   Кендрик рванул дверь купе первого класса и втолкнул туда Тину. Сам он вскочил на подножку уже на ходу, сопровождаемый бормотанием проводника о том, что в экспрессы в последний момент не садятся.
   Брат и сестра рухнули на сиденья, едва переводя дыхание, и некоторое время молчали. Затем, когда поезд пошел уже на полной скорости, они наконец-то осознали, что план их практически выполнен — они сбежали, и на настоящий момент их сопровождающие сделать ничего не в силах.
   Купе оказалось пустым, и только теперь Тина поняла, что брат немного задержался лишь из-за того, что подыскивал подходящее место.
   Они поглядели друг на друга и одновременно разразились бурным хохотом.
   — Теперь попробуй скажи мне, что я не гений! — веселился Кендрик. — Все было сделано — комар носа не подточит! Багаж перенесен, я сам видел, как его укладывали, и мы тоже здесь! Наше великое приключение, о котором мы станем рассказывать внукам, начинается!
   — Ну, насчет внуков — не знаю, но папе и маме…
   — Об этом не беспокойся, — успокоил брат, — когда барон прочитает написанное мной письмо, он не осмелится и словом заикнуться отцу. Будет слишком бояться потерять свое место.
   — Что же такого ты написал? — полюбопытствовала Тина.
   — Я написал, что мы решили погостить у одного из моих друзей недельку перед началом занятий. Находиться мы будем в полной безопасности, и потому ни ему, ни графине нет причин беспокоиться.
   — И ты думаешь, это их остановит.
   — Кроме того, , я пояснил, что ежели они расскажут все это отцу, то его гнев обрушится не только на нас, но и в первую очередь на них за то, что не сумели доставить нас в целости и сохранности туда, куда им было приказано.
   — Бедняги! У них действительно нет выхода.
   — Вот именно. Уж мы то знаем, как отреагирует на это отец, не говоря уже о маме! Словом, я совершенно уверен, что они будут молчать, как рыбы.
   — Честно говоря, я тоже, — все-таки немного нервничая, согласилась и Тина.
   — Ну а кроме всего прочего, даже вернись они во дворец и сообщи все родителям, — нас-то им уже никак не достать! Барону придется отыскивать нас в Париже, а это напоминает поиски иголки в стоге сена, — победно закончил Кендрик.
   — А теперь больше всего на свете я хочу узнать, кто мы отныне такие и как нас зовут. — С этими словами девушка вынула из ридикюля маленькую баночку. — Наверное, стоит начать изменять наружность прямо сейчас, как ты полагаешь?
   — Давай, — разрешил брат.
   — Кстати, мама весьма удивилась, когда увидела, в каком парадном платье я собираюсь ехать в поезде, — вздохнула Тина и рассмеялась. — Она в очередной раз упрекнула меня в экстравагантности и заявила, что это платье и накидка предназначались для визита герцога Фэйверстоунского. — Конец фразы прозвучал в устах девушки уже печально и горько.
   — Забудь о нем, по крайней мере на неделю, — поспешил ободрить ее брат. — Помни, теперь ты моя возлюбленная и помышлять не можешь о браке ни с кем иным!
   — Ах, как я завидую твоим настоящим возлюбленным, — пробормотала Тина себе под нос и повернулась к маленькому зеркалу, висевшему в простенке между сиденьями. Глядя в него, она осторожно развязала под подбородком ленты изящной шляпки. Волосы под ней оказались уложены немного модней, чем это делалось обычно; локоны падали назад, можно сказать, по самой последней моде.
   Виденштайн всегда гордился тем, что находится недалеко от Парижа, и благодаря тому, что большинство его жителей предпочитали французские моды, местные модистки всегда слепо копировали последние парижские костюмы, а парикмахеры всегда причесывали своих клиенток в лучшем столичном вкусе.
   Старый парикмахер двора, занимавшийся прическами всех его дам не менее двадцати лет. недавно умер, и место занял его сын, который со всем пылом молодости решил, что именно прически принцессы Марии-Терезии и создадут ему мировую славу.
   Эрцгерцогиня поначалу весьма протестовала против тех причесок, что делал он ее дочери, считая, что цвет ее волос и без всяких украшательств является слишком вызывающим, а потому причесывать Тину следует только в самом строгом стиле.
   Но неожиданно дочь поддержал эрцгерцог, особенно когда услышал ее слова, обращенные к матери:
   — Я не намерена выглядеть дурнушкой, мама, и, надеюсь, вы тоже не хотите, чтобы наш двор прослыл таким же унылым и безжизненным, как у бедной Мелани.
   Говоря это. Тина прекрасно знала, что даже ее строгие родители находят свои и без того нечастые визиты ко двору старшей дочери чрезвычайно утомительными и скучными, а эрцгерцог даже как-то раз высказался в своей откровенной манере:
   — Боже правый, да если бы я мог только подумать, что наш двор походит на эту могилу, я бы просто отрекся от престола!
   Эрцгерцогиня, всегда относившаяся к вольному языку мужа весьма негативно, на этот раз промолчала, и вскоре вопрос о прическах принцессы был закрыт раз и навсегда.
   И теперь, глядя на сестру, Кендрик думал, что в ее шелковом платье. собранном сзади пышными сборками и турнюром, украшенным оборками и плиссе, она вполне подходит для избранной себе роли.
   Словно догадываясь о чем он думает. Тина обернулась, и брат увидел, что губы ее расцвели алой помадой, а и без того жемчужно-белая кожа густо припудрена.
   — Ну, как я выгляжу?
   — Сенсационно! — искренне ответил Кендрик. — На самом деле, ты выглядишь не то что соответственно роли, но просто бесподобно!
   — Спасибо, — пропела девушка. — А когда мы доберемся до Парижа, я еще подкрашу и ресницы. В поезде это сделать просто невозможно, потому что рука может сорваться и тушь попадет в глаза. — Она уселась напротив брата. — А теперь расскажи мне подробно, куда мы направимся в Париже и что будем там делать.
   — Первым делом, — с пафосом начал Кендрик, — позволь мне представить тебе виконта Вийерни…
   Девушка удивленно посмотрела на брата.
   — Но ведь… он реально существующий человек!
   — Знаю. И тем умней с моей стороны будет представиться именно им.
   — Ах да, настоящий виконт сейчас пребывает где-то на Востоке, — вспомнила Тина. — Но вдруг кто-нибудь в Париже знает, как он выглядит?
   — Вряд ли. К тому же, как нам известно, французы — страшные снобы и даже спят с «Готским альманахом» под подушкой, а потому, возьми я фальшивое имя, как намеревался сначала, меня быстро разоблачат как самозванца.
   — Понимаю, — согласилась Тина. Старый же виконт де Вийерни являлся другом их отца и был человеком крайне утонченным, впрочем на свой лад, и занимался собиранием всевозможных раковин, о которых писал книги, читаемые, разумеется, только моллюсковедами. Коллекция его была всемирно известна, и детям герцога позволялось приходить для ее осмотра.
   По обстоятельство, радовавшее наследников куда больше, чем сами раковины, заключалось в том, что виконт был еще и страстный гурман, подававший на стол нежнейшие пирожные. Он даже настаивал на том, чтобы им, несмотря на юный возраст, наливали по бокалу отличного вина. И когда два года назад виконт умер. Тина была опечалена совершенно искренне.
   Сын его унаследовал и титул, и коллекцию, но предпочитал жить не на родине, а на Востоке, где, как шепотом передавали друг другу в Виденштайне, у него были весьма странные и туманные интересы.
   Вспомнив все эти обстоятельства, Тина поняла, что Кендрик абсолютно прав, присваивая себе титул, который не вызовет никаких вопросов, и что действительно вряд ли в Париже им встретится человек, знающий последнего виконта де Вийерни.
   — А кто же я? — поинтересовалась она.
   — Ты, конечно, не имеешь в реальности никакого двойника, — заявил брат. — Хотя, без сомнения, очень много мужчин хотели бы лицезреть такого двойника снова и снова. — Па ярких губах сестры мелькнула быстрая улыбка, и Кендрик продолжил уже более конкретно: — Теперь слишком многое зависит только от тебя. Тина. Мы оба прекрасно знаем, что у меня не было ни малейшего права вовлекать тебя в эту авантюру, а если ты попадешь из-за нее в какую-нибудь неприятность, то одному Богу известно, что сделает за это со мной отец.
   — Но с какой стати мне попадать в неприятные истории? Я буду вести себя совершенно так, как нужно. А хочу я совсем немногого — посмотреть Париж и чуть-чуть поразвлечься.
   Представив возможные последствия этих развлечений, Кендрик вздрогнул, но мосты были уже сожжены, да и ему самому никак не хотелось бросать сестру в скучном Эттингене, наслаждаясь в это время всеми удовольствиями парижской жизни.
   — Я подумал о твоем имени и решил, что оно должно звучать немного театрально…
   — Б таком случае я просто могу воспользоваться своим домашним именем.
   — Отлично! Тина — звучит очень соблазнительно, и, по крайней мере, я могу не опасаться, что когда я позову тебя, ты не ответишь.
   — Хорошо. А как быть с фамилией?
   — Я подумывал о Бошамп, — ответил Кендрик.