Картленд Барбара. Крылья экстаза

   Тина склонила голову набок, словно взвешивая эту новость.
   — Мило, мило, — протянула она наконец, — звучит вполне вдохновенно, но я предпочла бы что-нибудь вроде Бельфлер.
   — Разумеется, ты права!
   Девушка откашлялась, прежде чем шутливо представиться по-французски:
   — Мадмуазель Тина Бельфлер к вашим услугам, мсье.
   Она выглядела настолько хорошенькой и невинной, что Кендрик в очередной раз устыдился той роли, которую отвел ей в своем путешествии по Парижу. По затем, вспомнив, что там живут самые блестящие, знаменитые и роскошные куртизанки мира, подумал, что в таком обществе Тина вполне может остаться практически незамеченной.
   Экспресс шел до Парижа всего два часа, и, вступая под крытый навес огромного вокзала. Тина почувствовала, что начинается новая жизнь. Возбуждение, испытанное ею при этом, крайне понравилось девушке; она в жизни не знала ничего подобного.
   Они забрали свой багаж, на котором четко было выведено СОБСТВЕННОСТЬ ВИКОНТА ДЕ ВИЙЕРНИ, а носильщик быстро погрузил его на тележку.
   Выйдя на мощенную булыжником мостовую. Тина увидела множество огромных серых домов с деревянными ставнями и кафе на бульварах, с их завсегдатаями, сидящими за столиками прямо на тротуарах, — ей показалась, что поднялся занавес и она присутствует при начале упоительного спектакля.
   Через минуту она узнала, что ее изобретательный братец уже приготовил для них и квартиру.
   — У Филиппа есть приятель, который живет в очень удобных апартаментах на улице Сент-Оноре. В настоящий момент он в Италии, но разрешил Филиппу пользоваться его квартирой в любое время.
   — То есть фактически нам? — уточнила Тина.
   — Больше того, он даже написал консьержу, что мы его желанные гости, которым надо предоставить в распоряжение все, что только возможно.
   — Как мило! Ты настоящий везунчик, Кендрик, — имеешь таких друзей!
   — Я всегда считал, что дружба приносит пользу, — признался брат.
   — Надо будет как-нибудь отблагодарить его, когда мы вернемся домой, — предложила Тина, но умолкла, заметив по лицу Кендрика, что он не надеется на встречу с друзьями раньше, чем пройдет год, который он вынужден будет провести в проклятых казармах.
   Она решительно не хотела расстраивать брата и потому быстро сменила тему разговора, обратив его внимание на новое здание Оперы, бывшее еще недостроенным в их последний приезд в Париж. Вскоре они уже шли по знаменитой Рю-де-ла-Пэ, где были сосредоточены все самые модные ателье, включая и ателье самого Фредерика Уорта.
   — Вот где бы я хотела заказывать платья! — задохнувшись от восторга, прошептала Тина.
   — Нам надо сначала прикинуть самые необходимые траты, — хозяйственным тоном заявил Кендрик, — несмотря на то, что я взял с собой немало денег, Париж все-таки очень дорогой город.
   — Но ведь нам даже не надо платить за квартиру, — напомнила Тина.
   — Да, но на развлечения уходит очень много денег. Филипп, кстати, уже написал о нас кое-кому из своих друзей здесь.
   — Надеюсь, он не сообщил им, кто мы? — в ужасе спросила девушка.
   — Разумеется, не сообщил! Он просто пояснил, что я его друг виконт де Вийерни, который собрался посетить Париж со своей очаровательной подружкой.
   Тина рассмеялась.
   — Ах, Кендрик, какая ты все-таки прелесть! Никто на свете не мог бы спланировать все лучше — или, я бы сказала, головокружительней!
   — Это еще надо проверить, — осторожно приостановил ее восторги брат, но глаза его заблестели от удовольствия.
   Квартира действительно оказалась очаровательной и располагалась на втором этаже большого дома, местоположение которого Кендрик определил как «правый конец улицы Сент-Оноре».
   В квартире имелась просторная гостиная, три спальни и, к удивлению Тины, крошечная кухня.
   — Но зачем хозяину кухня? — недоумевала она. — Он что, иногда питается дома?
   — Думаю, что порой бывает удобней обедать дома, — пояснил Кендрик, — и если еду не готовит повар, то какая-нибудь хорошенькая шерами с радостью берет это дело в свои ручки.
   Глаза его при этом странно вспыхнули, и Тина постаралась побыстрей осадить брата:
   — Ты прекрасно знаешь, что готовлю я бесподобно, но заниматься этим здесь, в Париже, я не намерена! Наоборот, я хочу посетить все рестораны, несмотря на слова мамы, что особам из королевских семей появляться там запрещено.
   — Конечно, мы обойдем все самые известные, — пообещал Кендрик. — У меня даже есть список.
   — Тогда чего же мы ждем?!
   — Тебя. Переодевайся скорей, но не спеши. Рано в Париже никто не ест, так что наши провинциальные замашки придется оставить.
   Тина скорчила гримаску и отправилась в выбранную для себя спальню, светлую и со вкусом убранную. Там она обнаружила молодую девушку, разбиравшую ее чемоданы и представившуюся дочерью консьержа.
   — Какие красивые у мамзель платья! — прощебетала девушка. — Мамзель собирается сегодня на Бал художников?
   — А он будет ночью?
   — Конечно! Мамзель, как и весь Париж, сможет сегодня насладиться самым шумным балом года. Там будет весь свет, за исключением, может быть, императрицы. — Девушка замолчала, с интересом посматривая на реакцию приезжей, и с достоинством продолжила: — Но император обещал быть. Он получает удовольствие, наблюдая за хорошенькими женщинами, которые делают каждый новый был еще лучше. чем прежний.
   Тина бросилась обратно в гостиную, но брата там уже не было
   — Кендрик, Кендрик! — закричала она, вбегая в его спальню. — Да знаешь ли ты, что сегодня ночью будет Бал художников?! Пожалуйста, пожалуйста, поедем!
   — Конечно, поедем. Я молчал о нем, потому что просто хотел сделать тебе сюрприз.
   Тина бросилась на шею брату, который уже снял сюртук и развязал галстук.
   — Ох, Кендрик, милый ты мой! Ну, у кого есть брат лучше!
   Принц улыбнулся, но, увидев приоткрытую дверь, тут же зашипел:
   — Тсс, ты разве забыла, что отныне я тебе не брат? Надо быть осторожными даже наедине.
   — Прости, я совсем потеряла голову.
   — Ничего страшного пока не произошло, — примирительно сказал Кендрик, — но надо быть начеку. Мы не должны возбуждать ни малейшего подозрения, а глядя на тебя, я уверен, слишком многие мужчины начнут любопытствовать.
   Тина поцеловала брата в щеку и пробормотала:
   — Могу ответить тем же: ты так красив, что не одна женщина станет на тебя заглядываться!
   — Ничего другого и не ожидал от тебя услышать.
   — Мерзкий зазнайка! — рассмеялась Тина и поспешила обратно к себе.
   Времени, как и сказал Кендрик, было действительно достаточно, но пока Тина распаковала вещи, приняла ванну, сделала прическу и накрасила лицо, прошло по крайней мере часа три. Девушка казалась себе неотразимой и соблазнительной чрезвычайно.
   Она выбрала платье, за покупку которого ее особенно ругала мать, полагая, что такие платья носить молодой девушке никак не пристало. И действительно, оно представляло собой точную копию модели, созданной мистером Уортом. Одна из модисток Виденштайна побывавшая в Париже, увидела там это платье и купила для него точно такой же материал.
   Платье было синее с серебром, и подобное сочетание цветов выгодно подчеркивало огненно-золотые волосы Тины, а синие глаза делало еще больше и выразительней.
   Синие глаза были у всех в семье эрцгерцога — и не только у него, но и у его супруги.
   Однако у младшей дочери они имели яркий оттенок горной горечавки, которая в изобилии росла на швейцарских склонах. В сочетании с белоснежной кожей и рыжими волосами это придавало внешности девушки весьма необычный, или, как говорила эрцгерцогиня, «непристойно театральный» вид.
   Тина подкрасила ресницы и губы. Проделав все эти нехитрые операции, девушка вдруг ощутила, что принцесса Мария-Терезия умерла, а на нее из зеркала смотрит настоящая дама полусвета — слово, которое никогда не посмело бы сорваться с губ ее матери.
   И все же Тина до сих пор как следует не понимала, в чем заключается столь притягательная и властная сила такого рода парижских женщин. Она считала их чем-то похожими на актрис, особенно вспоминая слова эрцгерцогини о том, что никогда и никакая порядочная женщина не станет демонстрировать себя публично, да еще за деньги.
   Но, когда они с Кендриком перешагнули порог «Кафе Англэ", которое, по утверждению брата, слыло самым модным и самым признанным рестораном Парижа, девушка почувствовала, что выходит на сцену.
   Ресторан оказался огромным, гораздо более просторным, чем она ожидала, и, кроме того, состоял из множества маленьких кабинетов, назначения которых она не могла понять.
   Ресторан «Людовик Шестнадцатый», в котором они решили отобедать и который находился в полуподвальном помещении, поначалу почти пустой, к концу трапезы наполнился прибывающей с каждой минутой публикой. Вскоре в зале не осталось ни одного свободного столика.
   Тина вовсю старалась выполнять указания Кендрика и держаться так, как полагалось девице ее положения, но то и дело отвлекалась на входящих женщин. Никогда не могла она представить себе, что можно было одеваться с такой роскошью и носить на себе такое количество драгоценностей!
   Она смотрела на них, едва ли не раскрыв рот, а они, величественно раздевшись в вестибюле, проплывали мимо, и их турнюры покачивались, как корабли на неспокойном море. Их длинные завитые локоны падали сзади на лебединые шеи, а до предела обнаженные бюсты и руки были буквально усыпаны дорогими камнями и геммами.
   Кендрик щедро заказал множество блюд, которыми славился этот ресторан, но наслаждаться изысками французской кухни оказалось в такой ситуации трудно: Тина не могла оторвать взгляда от обедающих рядом.
   — Я надеюсь, скоро мы узнаем, кто все эти люди, — пробормотала она невозмутимому брату.
   — Нам скоро сообщат об этом, — поправил он. — В нашей квартире я уже нашел множество приглашений — друзья Филиппа любезно зовут нас на ленчи, обеды и, разумеется, ужины.
   Последнее слово было произнесено Кендриком как-то необычно, и Тина вопросительно подняла на него глаза:
   — Ужин считается здесь чем-то особенным?
   — Именно так. Именно там мы увидим весь бомонд парижского общества и, более того, посетим места, куда порядочные девушки не допускаются.
   — Звучит захватывающе, — призналась Тина, — но сегодня ночью мы все-таки отправимся на бал.
   — Непременно. Но сначала мы встретимся с друзьями Филиппа в ложе и… Предупреждаю тебя: там может быть несколько вольная атмосфера, так что приготовься.
   Все это звучало так возбуждающе, что бедная девушка не знала, что и делать: то ли оставаться в ресторане и смотреть на удивительных разодетых женщин, то ли скорей поспешить на заманчивый бал.
   Наконец ей показалось, что уже очень поздно — над чем откровенно посмеялся брат, — и она все же решилась отправиться на бал. Тине казалось, что нет сейчас на земле человека счастливей ее, и даже предстоящая свадьба с утомительным и скучным герцогом не представлялась ей настолько ужасной. Когда они прибыли на бал, огни, музыка и сотни танцующих уже сливались в какой-то бешеной карусели.
   Друзей Филиппа они действительно скоро нашли в одной из лож. Молодые люди встретили их с таким энтузиазмом, что Тина чрезвычайно удивилась, но, к счастью, быстро нашла объяснение такой пылкости в бесчисленных бутылках шампанского на столике прямо у двери.
   — Заходите, заходите! — кричали они. — Филипп просил нас присмотреть за вами на первых порах, и мы с радостью беремся за это дело!
   Кендрик поздоровался с каждым за руку и в свою очередь был представлен четырем молодым дамам, сидевшим в глубине ложи. Затем он познакомил со всеми Тину.
   Несколько робевшая девушка все же заметила, что дамы были чересчур накрашены и чересчур раздеты. Она не на шутку смутилась от вида их слишком откровенных декольте и от тех поз, в которых они сидели, выставляя на обозрение всем желающим свои затянутые в шелк ноги чуть не до середины икр.
   Больше того, две из них при представлении горячо поцеловали Кендрика, а третья немедленно, как он только сел рядом, обвила рукой его шею.
   — Какой ты хорошенький, мон шер, — проворковала она, — обожаю красивых мужчин!
   Такое поведение показалось Тине весьма странным, но она вовремя одернула себя и решила отказаться от любой критики. Перед ней был тот мир, который она так стремилась увидеть, и надо приготовиться к вещам еще более странным.
   Один из молодых людей сунул ей и руки бокал шампанского, а затем налип и всем остальным, причем до краев.
   Тина увидела, что в внизу в танцевальном зале большинство гостей одеты в маскарадные костюмы, и догадалась, что это студенты различных художественных школ, которые потом, как было заявлено в программке, дадут некое представление.
   Девушка не раз читала о подобных балах в газетах и журналах, но сколько ни пыталась представить себе их в действительности, ничего у нее из-за слабого знания реальной жизни так и не получалось.
   На самом деле все оказалось очень весело, с каждой минутой бал разгорался, оркестр играл громче, пары кружились в вальсе быстрей, и у Тины от этого безумия почти закружилась голова.
   Один из присутствующих в ложе мужчин, которого, кажется, звали Поль, предложил спуститься потанцевать, все с восторгом согласились и тут же вознамерились присоединиться к всеобщей суматохе внизу.
   Кендрик хотел было остаться, но девица, уже давно весьма откровенно прижимавшаяся к нему, заявила, что танцевать намерена только с ним.
   — Обними меня, — — твердила она, — что может быть лучшим оправданием, чем вальс?
   — Уверяю вас, я не нуждаюсь в таковых, — заявил брат, и они оба исчезли из ложи вместе с остальной компанией, оставив Тину наедине с молодым человеком, который выглядел несколько больным.
   — С вами все в порядке? — обеспокоилась девушка, увидев, как он сел на самый краешек стула, рискуя в любой момент свалиться.
   — Все… будет… в порядке, — пробормотал он заплетающимся языком. — Надо только пойти…. глотнуть свежего воздуха… Здесь слишком… жарко… — С этими словами он тоже удалился.
   Тина осталась одна.
   Она решила спокойно облокотиться на барьер и продолжить свои наблюдения за танцорами внизу. Ей хорошо был виден Кендрик, танцевавший с повисшей у него на шее партнершей, и другие из их новой компании.
   Толпа танцующих представляла собой великолепное зрелище: одни были одеты в костюмы старинных рыцарей, другие в шкуры диких зверей, женщины щеголяли просвечивающими греческими туниками, а множество Пьеро и фальшивых монашек так и шныряли по всему залу.
   Все это было совершенно обворожительно, и Тина боялась упустить малейшую подробность, включая небольшие скандалы, когда один мужчина пытался увести у другого его партнершу.
   Какой-то господин, особенно назойливый, даже получил в результате таких действий сильный удар в подбородок, заставивший его растянуться на натертом до блеска паркете. Тина едва удержалась от легкого вскрика.
   Неожиданно сзади нее раздался спокойный и насмешливый голос:
   — Я вижу, вы поражены увиденным, мадемуазель. Я сам всегда полагал, что спектакля, увлекательней этого, нет.
   Тина повернула голову и обнаружила, что к ней обращается мужчина из соседней ложи, которую отделяла от ее ложи лишь тонкая перегородка, крытая алым бархатом.
   Мужчина был смугл и, судя по широким плечам, весьма высок. Кроме того, как заметила Тина, он отличался удивительной красотой, ничем не напоминавшей, однако, внешность ее отца и брата. Мужчина обратился к ней по-французски, но выговор его решительно отличался от речей филипповских приятелей. Девушка приписала это обстоятельство его более старшему возрасту и несомненно лучшему воспитанию.
   — Я просто вижу такой бал впервые, — пояснила она, догадавшись, что незнакомец ждет ответа на свое замечание. — Поэтому все мне в диковинку и все крайне занимательно.
   — Вы впервые и в Париже? Девушка совсем уже была готова ответить, что не была во французской столице со времен детства, но вдруг подумала, что весь этот разговор весьма странен. Она ответила ему на чистом французском — почему же он решил, что она приехала Бог знает откуда? Но затем Тина вспомнила не раз повторенные слова брата: «Если ты путешествуешь под чужим именем, всегда лучше говорить настолько честно, насколько это возможно». «Что ты имеешь в виду?» — уточнила тогда она. «А то, что если тебя когда-нибудь спросят о твоей родине, то говори, что ты из Виденштайна и приехала в Париж к приятелю-французу». "Но зачем? Не будет ли это опасно?» — упорствовала Тина. "Едва ли. А на француженку ты все равно не похожа. Слишком много в тебе отцовского. Но и на баварку ты не похожа тоже… А такие женщины встречаются где? Правильно — только в Виденштайне». Тина тогда рассмеялась. «Уговорил. И поскольку я очень боюсь разоблачения, поскольку сразу буду признаваться, что я из Виденштайна».
   Пауза слишком затянулась, и Тина поспешила ответить незнакомцу:
   — Чувствую, что мне следовало бы оскорбиться тем фактом, что вы нашли меня недостаточно равнодушной для француженки.
   Господин улыбнулся:
   — Поверьте, я не имел ни малейшего намерения оскорбить вас. А если вы жаждете комплимента, то извольте: вы очаровательны, больше того, сегодня вы самая очаровательная женщина на всем балу.
   — Благодарю. — Тина склонила голову и стала горячо уверять себя, что смущаться не стоит, что надо вести себя так, будто подобные комплименты она слышит изо дня в день,
   — Кроме того, разрешите мне сказать вам, — продолжал господин, — что цвет ваших волос превышает по своей необычности и яркости все, что только может представиться богатому воображению. Как удалось вам быть столь оригинальной в нашем Городе Оригинальность?
   Тина улыбнулась:
   — Боюсь, что вы наносите мне новое оскорбление, предполагая, что цвет моих вопос подобран искусственно.
   — О нет, я понимаю, что это невозможно. Такой оттенок мог создать только великий художник — а кто является таковым, кроме самого Господа Бога? — Девушка посмотрела на говорящего широко раскрытыми от удивления глазами. — Сказать откровенно, я в восторге и от ваших волос, и от вашего маленького прямого носика, и от ваших невыразимо прелестных синих глаз, — продолжал мужчина.
   Тина залилась краской, но быстро заставила себя вспомнить, что в качестве чужой любовницы ей не следует ожидать уважения и почтительных речей от кого бы то ни было. Она немного успокоилась, но, снова посмотрев в глаза незнакомому господину, вдруг почувствовала стыд, причин которого уже окончательно понять не могла. Ей захотелось немедленно убежать и в то же время остаться в этой ложе навсегда.
   — Не пора ли нам уже представиться друг другу? И, возможно сделав это, мы найдем более удобным соединиться или в моей ложе — или в вашей.
   Предложение также показалось девушке странным, хотя на первый взгляд ничего нарушающего обычные светские нормы в нем не было. Кроме того, она хорошо помнила, что художнические балы отличаются свободой поведения, весельем и непринужденностью. А представить ее незнакомому мужчине сейчас было все равно некому.
   — Возможно… По лучше все-таки, чтобы вы зашли в… эту ложу, несмотря на то, что мы с моим… другом всего лишь гости здесь и у меня нет никакого права… приглашать сюда еще кого-либо.
   — В таком случае, поскольку моя ложа принадлежит исключительно мне и нахожусь я в ней в полном одиночестве, не могу ли я предложить вам все же перебраться сюда?
   Полагаю, что здесь будет спокойней и удобней.
   В таком предложении действительно был резон, тем более что Тина боялась возвращения пьяного молодого человека, которой еще, не дай Бог, пригласит ее танцевать. Танцевать с пьяным ей еще ни разу не приходилось, и желания такого она отнюдь не испытывала.
   — Когда ваш друг вернется, — продолжал господин, — вы сразу увидите его через перегородку, и искать вас ему не придется.
   — Да-да, конечно. — Тина встала с кресла и пошла к выходу, старательно обходя не только кое-как расставленные стулья, но и многочисленные бутылки из-под шампанского, валяющиеся под ногами.
   Не успела она протянуть руку, как дверь перед ней распахнулась сама, а за ней возникла фигура высокого господина.
   Тина оказалась права: незнакомец был очень высок, широкоплеч, и глаза его горели черным огнем. Впрочем, последнее обстоятельство девушку весьма и весьма смущало. С другой стороны, трудно было не порадоваться такому взгляду, в котором светилось явное восхищение.
   До соседней ложи оказалось всего несколько шагов, и, войдя в нее, девушка немного справилась со своей растерянностью, убедившись, что ложа действительно уютна и пуста.
   Господин предложил ей кресло, и Тина отметила, что это действие было весьма тактичным с его стороны — кресло оказалось рядом с перегородкой и поставлено так, чтобы она сразу могла увидеть вошедшего Кендрика.
   — Спасибо, — просто ответила она.
   Он подвинул свое кресло поближе.
   — Ну а теперь расскажите мне о себе. До того момента, как я увидел вас здесь, признаюсь, я скучал, но теперь вечер заиграл для меня всеми цветами радуги, и я даже могу наслаждаться музыкой Оффенбаха, на которую не обращал внимания прежде.
   — Я слышала, кто-то утверждал, что она, как никакая иная, отражает настоящий парижский дух.
   — Я бы сказал, что парижский дух отражаете вы, несмотря на ваше нефранцузское происхождение. Впрочем, выговор у вас безукоризненный.
   Улыбаясь, Тина подумала, что последнее замечание наверняка порадовало бы ее отца, который всегда настаивал, чтобы она говорила именно с парижским акцентом.
   — Так вы приготовились угадывать мою родину? — спросила она.
   — Увы, — покачал головой смуглый господин, — я пытался сделать это с того самого мгновения, как вас заметил, но полностью провалился.
   — Может быть, стоит так и оставить вас в неведении? Загадка хороша только до тех пор, пока она не разгадана.
   Девушке казалось, что говорит она очень умно, но господин наклонился к ней поближе и почти прошептал:
   — Но загадка не кончается на открытии тайны вашего рождения. Я хочу знать гораздо больше, ибо нахожу в вас слишком много загадочного и, признаюсь, возбуждающего.
   Что-то в этом бархатном голосе снова заставило Тину покраснеть; ей показалось, что именно таким тоном разговаривали мужчины с полуодетыми дамами в "Кафе Англэ». Она снова почувствовала себя на сцене, участницей некоего представления и решила вести свою роль до конца, чтобы, не дай Бог, незнакомый господин не счел ее за неопытную и глупую школьницу.
   — Думаю, что прежде всего вам все же следует представиться, мсье, ибо здесь пет никого, кто бы мог это сделать за вас.
   — Отлично. Меня зовут Жан, ну а если говорить о полном титуле, то я граф де Грамон.
   — Рада познакомиться с вами, мсье, — официальным тоном ответила девушка. — Я же — Тина Бельфлер.
   — Превосходно, мадемуазель! Какое еще имя подошло бы к вам более! — Граф поднял ее руку к своим губам.
   Тина, заглядевшись из своей ложи на танцующих, машинально сняла перчатки и теперь смело протянула руку для поцелуя, который, как она ожидала, мало чем будет отличаться от тех уважительных касаний губами, что не раз приходилось ей испытывать на дворцовых приемах.
   Однако вместо этого ее руку обжег огонь — и она вздрогнула. Все это было слишком странно. Смущаясь в который раз, девушка отняла руку и снова стала смотреть на танцующие пары внизу.
   — Что ж, я подожду, — услышала она за своей спиной.
   — Чего? — удивилась Тина.
   — Того, что вы все-таки расскажете мне, откуда здесь появились, если, конечно, не спустились с Венеры или другой планеты, которые, по моему разумению, и населены именно такими соблазнительными богинями.
   Тина даже поперхнулась.
   — Что ж, тогда я признаюсь вам, что прилетела на крыльях прямо с Млечного Пути. Признайтесь, это будет более интригующе, чем сообщить о моем приезде откуда-нибудь из Европы.
   — Согласен, если кто и мог слететь с высот Млечного Пути, то это только вы, — согласился граф.
   И снова девушка почувствовала себя актрисой в какой-то неведомой пьесе. У них во дворце тоже имелся собственный театр, и, несмотря на строгие предписания эрцгерцогини ставить там только классические драмы и прочие вещи, не слишком возбуждающие воображение, принцесса Мария-Терезия всегда получала от волшебного мира рампы неизъяснимое наслаждение.
   — Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался граф.
   И Тина сказала ему правду:
   — Я улыбалась тому, что представила нас обоих играющими какую-то пьесу, а я — поскольку мне просто очень нравится сегодняшний вечер — играю в ней главную роль.
   — Совершенно с вами согласен и добавлю больше: играете блестяще. Смею также признаться, что крайне польщен тем, что могу играть с вами, вернее, только вам подыгрывать. — Голос графа с каждой фразой начинал звучать все интимней — или это девушке просто казалось из-за его блестевших глаз и близко склоненного к ней лица. Она решила, что игре все-таки пора положить конец, и призналась:
   — Я приехала из Виденштайна. Брови графа медленно поползли вверх.
   — Вы в этом уверены?
   — Разумеется, уверена. Мне ли не знать своей родины!
   — Приятно удивлен, ибо всегда полагал, что жители Виденштайна очень похожи на французов. Наши же женщины обычно темноволосы, и кожа у них смуглая… Словом, несмотря на всю их подвижность и изобретательность, вас они никак не напоминают.