Картленд Барбара. Крылья экстаза

   Ей казалось непростительным и жестоким то обстоятельство, что выпутываться из ужасного положения теперь придется не им самим, а другому, благородному и доброму человеку, к тому же совершенно не понимающему, почему молодой и здоровый Кендрик сам не может за себя постоять.
   Но думать о том, что брат может быть ранен или даже убит на дуэли в Париже, было для Тины столь тягостно, что она предпочла раз и навсегда закрыть для себя эту тему. К тому же она слишком хорошо понимала, что окажись Кендрик даже победителем, вопрос о том, кто он такой, рано или поздно будет поднят в обществе — и придется на этот вопрос отвечать. Причем ответ надо будет держать не только здесь, в Париже, но и перед всем Виденштайнским двором, не говоря уже о родителях.
   Что скажет о роли, которую играла во всей этой некрасивой истории она. Тина, эрцгерцогиня, страшно было даже представить. И теперь девушке оставалось только неподвижно лежать и горячо молиться о том, чтобы все закончилось хорошо, граф не был бы ранен, а брат — узнан.
   По переживания за Грамона, которому предстояло столкнуться с самым метким стрелком Франции, мешали даже молитвам.
   А если он будет убит? А если будет ранен и никогда не простит ей поведения, втянувшего его & столь гнусную и опасную дуэль?
   Правда, через некоторое время Тина вспомнила, что счастья им с графом все равно не суждено, что все равно он должен забыть ее, а она, хоть и будет помнить его до конца дней своих, все равно должна вскоре покинуть Париж.
   Словом, все казалось ужасным, отвратительным и тяжелым, не говоря уже о том, что Тина испытывала горячий стыд за свою беспомощность в деле, которое должно было бы быть разрешено не посторонним человеком, а ею самой.
   Часы медленно шли, но только около четырех утра она услышала наконец стук входной двери, и в гостиную зашел брат.
   Тина спрыгнула с постели и помчалась туда.
   — Почему ты так поздно?! Что случилось?
   Кендрик сбросил цилиндр и плащ и притянул к себе сестру.
   — Все в порядке. Не мучай себя, хотя, признаюсь, сам я чертовски рад, что не мне придется стоять под пистолетами этого маркиза.
   — Да, но это вынужден делать за тебя граф!
   — Знаю, знаю — и весьма признателен.
   — Я умоляла его спасти тебя, только поэтому…
   — Конечно, ведь он от тебя без ума. Что, впрочем, не снимает с меня позора за то, что я послал вместо себя на дуэль другого человека. Но что мне оставалось делать?! — Последний вопрос прозвучал в его устах наивно и жалко, как у нашкодившего мальчишки.
   — Вот и я все время думала об этом, — вздохнула Тина. — Действительно, драться с маркизом тебе категорически невозможно. Ранит ли тебя он или ты его, — скандал неминуем. А если будет скандал, то и папе неизбежно станет все известно.
   — Ты думаешь, я сам всего этого не знаю? — взвился Кендрик. — Но сказать правду нет никакой возможности. Это позор.
   — Тогда нам остается только молиться всей душой, чтобы дуэль закончилась бескровно — тогда вся история скоро забудется. Париж слишком большой город для таких мелочей.
   Кендрик ничего не сказал, но по его лицу девушка видела, что на такой исход поединка он надеется мало.
   В нервной растерянности он принялся ходить по комнате.
   — Дело еще вот в чем, — признался он. — Па этой дуэли я буду секундантом графа, поскольку он не хочет брать никого из своих. Вторым мне пришлось попросить одного из приятелей Филиппа — и я остановил выбор на Энтони.
   — Ты будешь секундантом графа?! — едва слышно прошептала Тина. — Тогда и я поеду с тобой.
   — Ничего подобного! — жестко остановил ее брат. — Дуэли не для женщин.
   — Но это особый случай, — не сдавалась девушка. — Как вы будете туда добираться?
   — В экипаже, нанятом мной на минувшую ночь. Я уже приказал кучеру один раз подождать окончания вечера, а теперь он снова стоит внизу, ожидая дальнейших распоряжений.
   С этими словами Кендрик снял фрак, а Тина в изнеможении опустилась в кресло.
   — Ну, вот что, — наконец заявила она. — Я все-таки поеду с вами, но буду сидеть в экипаже. Таким образом, я смогу увидеть все события, а если, даст Бог, все кончится благополучно, то никто никогда и не узнает о моем пребывании на месте поединка.
   — Но я уж сказал тебе, что ты не поедешь. Ни при каких обстоятельствах, — решительно отрезал брат. Затем немного помолчал и добавил еще более жестко и едва пи не по слогам: — Я полагаю, что произошло самое плохое из всего, что могло случиться, — ты влюбилась в графа.
   «Что ж, — подумала Тина, — при нашей близости с Кендриком он все равно рано или поздно должен был догадаться об этом».
   — Да, я люблю его, — не стала она отпираться.
   — О Боже! Этого еще не хватало чтобы окончательно запутать всю ситуацию!
   — Я ничего не могу с собой сделать.
   — А он? Он тоже влюблен?
   — По крайней мере, утверждает.
   — Тогда поклянись всем, что есть у нас святого, что даже ему ты никогда не раскроешь наше инкогнито. Я знаю, он человек благородный и при любых обстоятельствах таковым останется, но ты должна сама понимать, что, если, пусть даже совершенно случайно, он проболтается о нашем секрете своим друзьям, лакею — да кому угодно! — нас могут начать шантажировать — и причем самым гнусным образом!
   Убитая, Тина молчала, но через некоторое время справилась с собой и тихо сказала:
   — Говорить об этом графу мне нет никакой необходимости, ведь я знаю, что когда мы… покинем Париж… больше мне не видеть — В голосе ее явственно послышались рыдания, и девушка стремглав выбежала из комнаты.
   у себя она судорожно оделась в самое простое из своих платьев и набросила на плечи темно-зеленый бархатный плащ, постаравшись закутаться в него как можно плотней.
   Она вытащила из прически драгоценности и умылась ледяной водой, дабы смыть с лица слезы и последние остатки косметики.
   Когда она вернулась в гостиную, Кендрик был уже готов и ободряюще положил ей на плечо руку.
   — Держись, дорогая, может быть, все не так уж и плохо. А, кроме того, ты сама знаешь, за все удовольствия надо платить. Платить так или иначе.
   Держась за руки, брат и сестра спустились вниз, и Кендрик приказал кучеру гнать в Буа.
   Казалось, кучер сам знает, куда надо ехать, что еще больше расстроило девушку: да, Париж вовсе не то место, где можно сохранить в тайне даже самый маленький секрет.
   Но брату она ничего не сказала, а только прижалась к нему крепче, просунув руку под локоть.
   — С графом тоже все будет хорошо, — словно отвечая на ее немой вопрос, успокоил ее Кендрик.
   — Но что нам делать, если… если его все-таки ранят?
   — Он привезет в Буа своего доктора, что несомненно сделает и другая сторона. Что бы ни случилось, у них обоих будет медицинская помощь.
   «Что проку в этой помощи, если Жан будет убит?» — горько подумала девушка, но постаралась прогнать страшные мысли рассуждениями о том, что дуэли, как часто рассказывал ей отец да и сама она не раз читала в книгах, в наше время стали скорее ритуалом чести, чем способом убийства.
   Даже маленькая царапина теперь считается вполне достаточной сатисфакцией в преобладающем большинстве случаев, а настоящая схватка — неблагородным поведением и дурным даже воспитанием — особенно в кругах высшей аристократии.
   Но Тина чувствовала, что здесь все может обернуться по-другому, что маркиз настроен самым решительным образом и любыми путями будет добиваться намеченной цели.
   «Если граф проиграет этот поединок, — думала со стыдом Тина, — то нам с Кендриком придется срочно покинуть Париж, .чтобы… чтобы избежать назойливости этого подлеца…»
   Страшно было подумать о том, что по собственной глупости и неосторожности она ворует у себя последние дни с возлюбленным, но думать было уже некогда — экипаж стремительно въезжал в лес.
   Прибыв на место, оказавшееся укромной, но ровной площадкой, скрытой в чаще леса. Тина увидела, сквозь утренний туман, что там уже находится несколько человек.
   Рассвет еще только-только занимался, и первые робкие лучи солнца едва освещали лесную лужайку.
   — А теперь еще раз поклянись мне, — потребовал Кендрик, — что ты сделаешь все, дабы тебя никто не увидел. Если ты будешь кем-либо замечена, то, поверь, мы окажемся в ситуации в сто раз худшей, чем нынешняя.
   — Мне не надо объяснять ничего.
   Тогда брат коснулся губами ее лба и, легко выпрыгнув из экипажа, тщательно прикрыл за собой дверцу.
   Тина видела, как он приблизился к присутствующим, среди которых с замиранием сердца она обнаружила и графа, подошедшего с другой стороны леса и поздоровавшегося с Кендриком.
   Рядом с ним появился и другой человек — Энтони, как подозревала Тина, — а затем и третий, судя по типичному саквояжу, доктор.
   Девушке трудно было отвести глаза от возлюбленного, но она заставила себя посмотреть и на другой край площадки, где расположился маркиз со своими секундантами и врачом.
   Небо стремительно светлело, и все участники поединка становились видны девушке с каждой минутой все отчетливей. Она заметила, что маркиз хмур, но настроен, видимо, еще более решительно, чем в доме Па Пайвы. Глаза его горели черным зловещим огнем, а губы скривились в жестокую улыбку, что окончательно убедило Тину в самых худших ее подозрениях.
   Она снова вернулась взглядом к человеку, которого полюбила всем сердцем, и с губ ее сорвалась горячая молитва:
   — Господи, Господи, спаси его! Дай ему победить. Господи! Спаси его от смерти и от раны! Прошу тебя. Боже правый, помоги нам! — Она повторяла эти мольбы снова и снова, буквально ощущая, как они уносятся в серое утреннее небо, и надеясь на то, что Господь, подаривший ей такую любовь, сжалится и не отберет ее, так и не дав насладиться.
   Па полянке по-прежнему ничего не происходило, и Тина начала уже было недоумевать. Но почти в тот же момент на месте дуэли появился еще один человек, и ей стало ясно, что все дело было только за рефери. Им оказался весьма пожилой и весьма утонченный человек, обратившийся к сторонам с какими-то предложениями. Тине показалось, что он пытается примирить их.
   По через минуту были уже открыты ящики с дуэльными пистолетами, и маркиз, как сторона оскорбленная, первым принялся за выбор оружия. Затем, по указанию рефери, противники вышли на середину лужайки и встали спиной к спине в ожидании дальнейших распоряжений.
   Оба они были одеты в изящные дневные костюмы и высокие шляпы, но шляпа графа, как вчера еще успела заметить Тина, была заломлена под каким-то неописуемо смелым углом, что почему-то утвердило девушку в намерении графа победить соперника во что бы то ни стало.
   Она усилила свои жаркие молитвы, зная, что это единственная поддержка, которую сейчас она может оказать попавшему в трудное положение возлюбленному. Она молилась о том, чтобы глаз его был верен и рука не дрожала.
   Затем, не выдержав гнетущей тишины, девушка опустила окно экипажа, чтобы не только видеть, но и слышать происходящее. Рефери как раз начал отсчитывать шаги:
   — Раз… два… три… — Па каждый счет противники делали по шагу и расходились все дальше по сторонам площадки. — Четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять… десять!
   При последней цифре граф с маркизом остановились и повернулись лицом друг к другу. Тина не выдержала и закрыла глаза.
   Два выстрела грянули почти одновременно, а когда дым рассеялся, девушка открыла глаза и с ужасом увидела, что граф еле стоит на ногах. Будучи не в состоянии больше держать себя в руках, она рывком распахнула дверцы кареты и помчалась к любимому, зная, что теперь никто и ничто не сможет удержать ее от соединения с человеком, которого она так любит и который в эту минуту, быть может, умирает из-за нее.
   Обнаружив, что граф еще какого держится. Тина подбежала к нему и у всех на глазах крепко обняла, лепеча безумно и жарко:
   — Ты ранен?! О любимый, любимый… Я не вынесу, не переживу…
   Граф удивленно посмотрел на нее и обнял здоровой рукой.
   — Но что вы здесь делаете? Прежде чем Тина смогла что-нибудь ответить, к ним подошел доктор.
   — Позвольте, мсье, посмотреть, не повредила ли пуля руку.
   Тина дико закричала, но чуть отодвинулась от графа, давая возможность доктору произвести осмотр.
   — Выстрел был немного смазан, — улыбнулся граф.
   — Зато вы били без промаха, — ответил доктор, и Тина в первый раз решилась посмотреть в противоположную сторону.
   Она увидела, что на другой стороне поляны трое людей склонились на лежащим маркизом — и задохнулась от страха. Но тут к ней подбежал брат.
   — Я же приказал тебе оставаться в экипаже! — зло прошептал он.
   — Но я думала, что граф… ранен, — слабо оправдывалась Тина, но ее оправданий Кендрик не слушал.
   — Вы были бесподобны, — обратился он к графу. — В жизни не видел такого выстрела!
   — У меня было слишком много практики, — усмехнулся граф. — Впрочем, не на живых людях, а в тире.
   Тем временем врач снял с графа сюртук, и девушка увидела, что пуля маркиза прошила рукав и оставила на предплечье длинную алую царапину. Она сильно кровоточила, но была совершенно безопасной, так что доктор только перевязал ее потуже повязкой.
   — Я полагаю, надо осведомиться и о состоянии господина маркиза, — напомнил граф.
   — Я надеюсь, что вы надолго отбили у него охоту к подлостям! — восторженно предположил Кендрик, а Энтони попросил позволения подойти к сопернику и в точности все разузнать.
   Кендрик перевел глаза на сестру.
   — Тину домой заберу я, — твердо сказал граф, не успел юноша даже раскрыть и рта, — а вы сможете вернуться в своем экипаже.
   Тон его был настолько непререкаем, что Кендрик не посмел возразить и отправился вместе с Энтони.
   Граф поблагодарил врача, дал ему, как показалось Тине, немереное количество денег и обратился к девушке, набрасывая плащ на одно плечо:
   — Идем? Как известно, женщинам на месте поединка находиться запрещено.
   — Простите… Я и сама обещала Кендрику, что не покину экипажа, но когда я увидела, что вы шатаетесь, я решила… и я не могла, не…
   — Слава Богу, что я не знал о вашем присутствии, — рассмеялся граф, — но все-таки это было очень трогательно и мужественно с вашей стороны — явиться сюда.
   Карета графа стояла по другую сторону площадки за деревьями. Они сели, разместившись так, чтобы Тина оказалась по правую руку от графа.
   — Любовь моя, ты выглядишь слишком усталой, — прошептал ей Грамон, как только карета тронулась.
   — Но как я могла спать, зная, что… ты в опасности?
   — Я каждую минуту ощущал силу твоей молитвы!
   — О, как горячо я молилась, и Господь внял моим мольбам… Я не могу даже высказать, как я настрадалась… — Тина тяжело вздохнула, а потом озабоченно спросила: — А у тебя не поднимется из-за этой раны жар?
   — Это не рана, а всего лишь царапина. И она тем более удивительна, что дрался я с человеком, у которого репутация завзятого дуэлянта.
   — Но ты был неподражаем!
   — Возможно, просто у меня было преимущество благодаря твоим молитвам — и моей любви к тебе.
   Тина всхлипнула и уронила голову ему на грудь.
   — Посмотри же на меня, моя радость, — нежно попросил граф.
   Тина послушно подняла лицо, и он долго всматривался в него в призрачном свете раннего утра.
   — Ты сейчас даже красивей, чем обычно, без пудры и румян на твоем личике, — прошептал он.
   Тина вдруг отчаянно вскрикнула. Она вспомнила, как ночью умывалась холодной водой, а потом, не имея привычки к косметике, забыла вновь наложить грим.
   — И вот такой, как сейчас, — продолжал завороженно граф, — ты кажешься мне совсем юной, невинной и нетронутой. — Казалось, он говорит это в большей степени себе, а не ей.
   Затем губы его мягко коснулись ее рта, и он подарил девушке поцелуй, лишенный страсти, но преисполненный нежности и ласки. Поцелуй это длился едва ли не до тех пор, пока лошади не остановились на улице Сент-Оноре, а когда губы его отпустили ее. Тина прошептала слова, вырвавшиеся совершено помимо ее воли:
   — Я люблю тебя! Люблю настолько, что в жизни для меня больше не существует никого и ничего!
   — Так же, как и для меня. А потому, когда сегодня днем я заеду за тобой, чтобы снова позавтракать вместе, нам придется еще немало поговорить с тобой о нашем будущем. Впрочем, одно я знаю уже точно: жить без тебя я не в силах.
   — Нашем… будущем… — эхом повторила Тина, и слова застыли у нее на губах, а ледяная рука мучительно сжала сердце.
   — Мы должны быть вместе, — еще раз сказал граф. — И пусть мы знаем друг друга всего несколько дней, ты заполнила мою душу настолько, что нет теперь для меня иной жизни, как только вместе. — Он снова поцеловал девушку, но лакей открыл дверцы. — Так не беспокойся же ни о чем, моя Радость, и предоставь все хлопоты мне. Ложись спать и спи сладко. Я заеду за тобой в час, и тогда мы обсудим все волнующие тебя вопросы.
   Тина слабо улыбнулась, но отвергла протянутую графом раненую руку, которую тот протянул, чтобы помочь ей выйти из кареты.
   — Прошу тебя, не надо. Ведь ты знаешь, лучше не беспокоить рану, пока кровь не остановилась окончательно…
   — Ты так заботишься обо мне? — счастливо рассмеялся граф.
   — Мне бы хотелось… это делать.
   Глаза их встретились.
   Но Тина быстро выпрыгнула из кареты и, опасаясь того, что граф может последовать за ней, бросилась вверх по лестнице не оглядываясь.
 
   Тина уже почти заснула, как услышала, что ее зовет брат.
   Трудно было прийти в себя и вернуться к действительности после радужных мечтаний, и потому девушка надеялась, что Кендрик, не услышав ответа, успокоится и оставит ее в покое. Но он настаивал:
   — Тина! Да проснись же. Тина? Проснись!
   — Что? Что случилось? — нехотя спросила она полусонным голосом и с трудом раскрыла сомкнутые веки. Тут она увидела, что Кендрик уже стоит рядом с ее постелью, одетый так же, как и отправляясь на дуэль рано утром.
   — Просыпайся, — теребил он сестру за плечо. — Мы должны немедленно покинуть эту квартиру!
   — Покинуть? Как покинуть? Зачем? И куда мы денемся?
   — Домой!
   Это слово словно окатило девушку ледяной водой с головы до ног, и она резко присела на постели.
   — Что произошло? Что-то плохое?
   — Мы должны немедленно покинуть Париж, и если ты сейчас поспешишь, то мы еще успеем на экспресс, который и довезет нас как раз до той узловой станции,
   где мы сбежали. Он отбывает в одиннадцать.
   — Но мы не можем уехать так вдруг! Да и зачем эта спешка?
   Кендрик обессиленно упал на ее кровать и сбросил с головы шляпу.
   — Сегодня в прессе будет слишком много вопросов, — наконец выдохнул он. — А ты знаешь, до чего могут дойти эти писаки, когда почувствуют, что где-то запахло свеженькой сенсацией!
   — Ты хочешь сказать, что они… намерены сообщить публике какие-нибудь сведения о дуэли?
   — Да, что и удивительно. Я всегда полагал, что дуэли в Париже — дело совершенно обычное, но на сей раз случай вышел неординарный.
   — По чем же? Чем?
   — А тем, надо полагать, что маркиз не только проиграл этот поединок, но и получил тяжелое ранение в руку.
   — Насколько серьезное?
   — Ну, разумеется, ампутировать ее этому господину не станут, но вся соль в том, что дуэль состоялась из-за дамы. И он ее проиграл! Это позабавит весь Париж, особенно когда выяснится, что это за дама! Тина прикусила губы.
   — Конечно, они все сделают для того, чтобы узнать загадочную незнакомку!
   — Вот именно! Тем более что им уже известно о прибытии этой незнакомки со мной, то есть виконтом де Вийерни.
   — Но, Кендрик, как же им удалось это установить?
   — Если бы я знал! Вероятно, проговорился маркиз. После твоего отъезда с вечера Па Пайвы он весьма сильно напился, и я сам слышал, как он орал на весь салон, что будет драться не только с графом, но и со мной, чтобы заполучить тебя окончательно.
   Девушка схватилась за голову и простонала:
   — Это все я, я виновата!
   — Слезами делу не поможешь, — остановил ее брат. — Я тоже хорош: следовало ожидать, что в таком городе мы непременно попадем в какую-нибудь историю.
   — По что мы теперь можем сделать, чтобы прекратить их розыски
   и не дать установить наши подлинные имена? — испуганно пролепетала Тина.
   — Нам остается только одно — исчезнуть. — Кендрик помолчал немного и веско добавил: — Если мы останемся, то очень скоро станет известно, что я никакой не Вийерни, а проведя некоторые расспросы в Виденштайне, они убедятся, что таинственная дама как две капли воды похожа на принцессу Марию-Терезию. — Тина при этих словах заплакала еще отчаянней, и Кендрик прекратил истязание. — Я уже попросил Рене начать укладывать твои вещи и даже заказал экипаж. В нашем распоряжении только час, без пятнадцати одиннадцать мы должны быть на вокзале.
   — Но, Кендрик, а как же мне быть… с графом?
   — Забыть! — последовал лаконичный ответ.
   Совершенно убитая. Тина принялась одеваться, а Рене бойко, но довольно неумело паковала ее чемоданы.
   — Как жаль, что вы покидаете нас так скоро, мамзель, — болтала она. — Мне было так приятно служить вам.
   — Спасибо, — бездумно ответила девушка, но внезапно в голову ей пришла смелая мысль. — Рене, не будете ли вы так любезны оказать мне последнюю услугу?
   — С удовольствием, мамзель.
   — Когда господин граф заедет за мной в одиннадцать, как обещал, передайте ему мое письмо.
   — Разумеется, мамзель.
   И Тина решилась написать письмо, хотя поначалу была уверена, что лучше всего было бы исчезнуть без всяких объяснений.
   Но она слишком любила графа, как и он ее.
   Еще засыпая, она с горечью думала о том, как трудно будет завтра выслушивать планы Грамона об их совместном будущем и не сметь сказать ему правду.
   Неужели Судьба их бегством просто избавляет ее от очередной лжи?
   По, с другой стороны, каждая клеточка ее существа рвалась к любимому и говорила холодному рассудку что он неправ.
   Впрочем, что могла она написать?
   Как посмеет она признаться, что у них нет будущего и что их любовь всего лишь метеор в унылой будничной жизни?
   И все же, уже одевшись и проверив упакованные чемоданы. Тина бросилась в гостиную и, схватив там с секретера несколько листков почтовой бумаги и ручку, метнулась обратно к себе.
   Она чувствовала, что если брат застанет ее пишущей, то непременно начнет возражать и ругаться, а времени и так уже было в обрез.
   Набросав первую строчку за своим туалетным столиком. Тина услышала, как Кендрик уже прощается с консьержем.
   В ее распоряжении оставалось не больше минуты, и она лихорадочно написала всего несколько строк:
   Я люблю тебя, люблю! Но я должна уехать, а для того, чтобы сказать, какой ты прекрасный и удивительный, я напишу еще сразу же по прибытии. Люблю тебя и молюсь.
   Тина.
   Едва девушка успела запечатать письмо, как в дверях появился Кендрик.
   — Ты готова. Тина? Нам надо ехать.
   — Все уложено, мсье, — ответила за нее Рене.
   Ловкой девице удалось чем-то отвлечь внимание Кендрика, и в это время Тина сунула ей конверт вместе с десятифранковой купюрой.
   Рене привычным жестом опустила их в карман передника.
   — Мерси, мамзель, — прошептана она, чтобы не услышал Кендрик. — Я выполню все в точности как вы сказали, мамзель.
   Багаж быстро погрузили на крышу экипажа, и беглецы поехали, Кендрик — раздраженно-угрюмый, а Тина — в слезах и страхе.
   Она бездумно смотрела в окно. вспоминая, как целовал ее граф, и зная, что никогда больше не испытать ей того восторга и наслаждения, которые дарили его поцелуи, уносившие ее душу к небесам.
   «Как же я буду жить без этого счастья?» — подумала девушка, и мир покрылся для нее черной пеленой.
 
   Беглецы добрались до узловой станции часа через два, но там им пришлоь еще долго ждать местного поезда в Эттинген.
   Всю дорогу от Парижа они сидели в купе вдвоем, но большей частью молчали, оба уставшие после бессонной ночи.
   Все мысли Тины были заняты графом и тем, какие чувства вызовет у него поданное Рене письмо с известием, что и Кендрик, и она покинули Париж в неизвестном направлении.
   Она вспоминала все слова любви, которые он говорил ей, и знала, что отныне будет повторять их снова и снова всю жизнь, ибо они останутся для нее единственным утешением.
   На узловой Кендрик, словно для того, чтобы размяться, принялся разгуливать по платформе взад-вперед;
   Тина же уселась на жесткую деревянную скамью, погрузившись в полное безразличие как к их дальнейшему путешествию, так и ко всему окружающему вообще.
   Наконец поезд из столицы Виденштайна прибыл, и они побыстрей отыскали в нем свободное купе.
   Кендрику к тому же пришлось еще дать хорошие чаевые носильщику, который, смущаясь, заявил:
   — Вы уж простите меня, мсье, да только разве никто не говорил вам, как вы похожи на нашего наследного принца?
   Принц натянуто улыбнулся:
   — Да, кажется, что-то такое я слышал.
   — Да вот как Бог свят, вы с ним прямо одно лицо, мсье.
   — Считаю это за комплимент, — усмехнулся Кендрик.
   — Он ведь у нас такой славный молодой человек, — не унимался носильщик, — и мы, право слово, очень им гордимся! Со временем из него выйдет достойный правитель.
   — Надеюсь, он оправдает ваши надежды, — сухо заметил Кендрик.
   Но вот поезд тронулся, и, облегченно вздохнув, брат сказал Тине:
   — Всегда приятно слышать вот такие искренние признания, правда? А ты как думаешь, хороший выйдет из меня эрцгерцог?
   — Да, но только в том случае, если ты не будешь вести себя так, как в Париже.