Картленд Барбара. Неподдельная любовь

   Карета свернула на полукруглую аллею, которая вела к особняку и затем уводила от него.
   Но тут лошади резко остановились, и маркиз увидел, что дорога к парадному, входу загорожена другой каретой.
   Сначала ему показалось, будто перед ним — его собственный экипаж, тот, который он предоставил в распоряжение Долли, чтобы она могла ездить в театр и возвращаться оттуда в его отсутствие. Но уже в следующую секунду он осознал — уже далеко за полночь.
   Значит, кучер давно должен был увезти карету в специальный сарай за домом — если только Долли не заезжала куда-нибудь по дороге домой. Желая поскорее узнать, что случилось, он сам открыл дверь кареты и вышел.
   Маркиз проследовал по газону к карете.
   В отличие от его собственного экипажа в нее была впряжена всего одна лошадь. На козлах дремал кучер. Его поза говорила о том, что он приготовился к долгому ожиданию.
   Глядя на незнакомого кучера и карету, маркиз стал догадываться, что именно он видит.
   Приблизившись, он рассмотрел герб, изображенный на двери кареты.
   Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы его подозрения подтвердились.
   Теперь он точно знал, что происходит и кто именно находится в доме с Долли: тот самый молодой аристократ, который добивался внимания актрисы, прежде чем сам маркиз обратил на нее свой взор.
   Долли сказала ему, что находит лорда Броуро забавным и даже позволила ему несколько раз свозить ее в ресторан. Однако его милость был небогат, и Долли откровенно заявила, что она ему не по карману.
   Маркиза все это не слишком интересовало, если не считать легкого триумфа от того, что он «обошел соперника на финише», — победа досталась ему как в любви, так и на скачках.
   Теперь, глядя на герб лорда Броуро, маркиз, едва превозмогая гнев, думал, что если его подозрения справедливы, то Долли нарушила правила игры.
   А они предполагали, что любовница мужчины, который по отношению к ней достаточно щедр, сохраняет ему верность до тех пор, пока он ее содержит. Особенно эти правила касались тех случаев, когда покровитель предоставлял своей содержанке дом.
   Чтобы окончательно прояснить ситуацию, маркиз обогнул карету, поднялся по лестнице и отпер парадную дверь своим ключом.
   Комнаты в доме были расположены довольно просто. По одну сторону от холла находилась длинная гостиная, прямо над ней помещалась спальня. По другую сторону виднелась небольшая столовая, позади нее — кухня. Выше этажом прежде была еще одна спальня, но маркиз переоборудовал ее в ванную комнату и гардеробную.
   В холле было темно.
   Открыв дверь гостиной, маркиз увидел, что и там погашен свет.
   Он вошел, и тотчас из спальни наверху до него донеслись голоса и негромкий смех.
   Минуту маркиз стоял неподвижно, словно окаменев. К нему вернулось то ледяное спокойствие, с которого начался этот вечер.
   Размеренно ступая, он вышел из особняка, тихо закрыл за собой дверь и вернулся к своей карете.
   Кучер уже успел вывести лошадей обратно на дорогу.
   Когда лакей слез с козел, чтобы распахнуть перед маркизом дверь, тот коротко при» казал:
   — Домой!
   Он был обманут женщиной — и не один, а два раза!
   И он дал себе клятву, что такое больше не повторится.
   Никогда в жизни с ним не случалось ничего подобного. Он едва мог поверить в то, что именно с ним обошлись столь предательски — и не только Дафна Бертон, но и его собственная любовница!
   Он не сомневался в своей предельной щедрости по отношению к Долли, которая, на его взгляд, была к нему искренне привязана.
   Ее измена оказалась не менее унизительной, чем мысль о том, что Бертон мог застать его обнаженным в постели со своей женой!
   — Да будут прокляты они обе! — чуть слышно пробормотал он. — И да будут прокляты все женщины — эти вероломные предательницы!
   По пути домой маркиз поклялся, что больше никогда не поверит ни единому слову, сказанному женщиной.
   Когда карета остановилась у входа, ночной лакей открыл ему дверь, и он молча прошел в дом.
   Поднявшись в спальню, маркиз вызвал камердинера.
   Казалось, тот удивлен столь раннему возвращению своего господина, однако он был слишком тактичен, чтобы позволить себе какие-нибудь замечания по этому поводу.
   Он помог маркизу раздеться, затем перекинул его вечерний костюм через руку и направился к двери, пожелав его милости доброй ночи.
   Маркиз ничего ему не ответил. Он тотчас задул свечи и лежал в темноте, безжалостно погружаясь в глубину своих разочарований. Но в то же время он не допускал мысли, чтобы поделиться с кем бы то ни было изматывающими душу чувствами.
   Завтра его секретарь расплатится с Долли и предложит ей как можно скорее освободить дом в Сент-Джеймс Вуд.
   Маркиз с сожалением подумал, что из-за этого не сможет побывать на последнем перед закрытием представлении «Гэйети». Иначе друзья, которые будут ожидать его появления с Долли в «Романо», начнут задавать неуместные вопросы.
   Уилли тоже будет любопытно знать, что происходило в тот вечер, когда его друг отправился обедать к Дафне Бертон, хотя он и не станет расспрашивать об этом.
   Поскольку маркиз все еще не успокоился после того насыщенного событиями вечера, ему не хотелось никому ничего объяснять. А еще меньше ему хотелось, дабы окружающие заподозрили, что он потерпел непривычное для него поражение. Он сознавал, как невыносимо было бы для него стать объектом сочувствия.
   Более того — ему не хотелось, чтобы лорд Броуро и Долли посвятили кого-нибудь в эту историю.
   Сами они, конечно, поймут, в чем дело.
   Кучер лорда Броуро обязательно расскажет своему господину о том, что маркиз приехал, вошел в дом и сразу же покинул его. И когда Долли получит известие о своей отставке, окончательно развеются все их сомнения.
   Маркиз подосадовал на то, что подарил ей во вторник браслет, который стоил немалых денег и намного превосходил все ее украшения.
   Дальнейшие раздумья привели его к мысли о необходимости уехать.
   Единственным решением всех его проблем мог стать немедленный отъезд: это избавит его от нежелательных вопросов и предположений, будто две женщины выставили его дураком.
   Любой намек на истинное положение дел мог вызвать сплетни.
   Они обошли бы весь Лондон и, уж конечно, позабавили бы короля. Его Величество обожал сплетни, особенно если в них присутствовала женщина. А в этом случае их было даже две!
   «Мне придется уехать», — подумал маркиз.
   И тут ему пришла в голову счастливая мысль.
   Когда король последний раз гостил у маркиза в его родовом поместье, он заметил, осматривая картинную галерею:
   — Я вижу, Кейнстон, у вас маловато голландцев. Помнится, в Букингемском дворце вы всегда восхищались теми, что купил Георг Четвертый. Я всегда с благодарностью вспоминаю его: ведь у него хватило ума купить эти картины в то время, когда ими никто не интересовался.
   — Вы совершенно правы, Сир, — ответил маркиз. — И я намерен подыскать несколько картин голландских живописцев.
   — Они не так декоративны, как французы, — молвил король, — и это в большей степени относится к их женщинам. Но они всегда в цене, и я был неизменным поклонником Кейпа.
   — Я тоже, Сир, — кивнул маркиз.
   Теперь он вспомнил этот разговор и решил, что боги услышали его как раз в ту минуту, когда он особенно нуждался в их содействии.
   Можно было не сомневаться, что в Амстердаме сейчас проходят какие-нибудь аукционы. Поэтому никого не удивит, если он отправится туда ради того, чтобы пополнить свое собрание картин.
   Он с облегчением вздохнул. В последний миг, когда уже казалось, что он идет ко дну, ему брошен спасательный круг.
   Завтра же он покинет Лондон.

Глава 2

   Лила вышла из дома и, подняв голову, залюбовалась игрой солнца в листве деревьев.
   — Какая чудесная погода, няня! — радостно воскликнула она.
   — Днем будет жарко, — заметила старушка, считавшая своим долгом во всем находить недостатки.
   Лила ее не слушала.
   Она думала о том, как здорово очутиться в Голландии и видеть вокруг красоты Гааги.
   Дома из красного кирпича с чудными шпилями каждый раз по-новому тешили взгляд.
   Но самое большое удовольствие доставляло ей предвкушение встречи с великими полотнами в музее «Маурицхейс».
   Она шла по улице и вдруг почти бессознательно высказала вслух мысль, которая тревожила ее больше всего:
   — Я уверена, отчим меня здесь не найдет!
   — Надеюсь, мисс Лила! — ответила няня.
   Лила невольно вздрогнула.
   Каждый вечер она горячо молила Бога: хоть бы отчим не догадался, что она переправилась на противоположный берег Северного моря и находится в Голландии!
   Она еще не забыла того потрясения, которое ожидало ее по возвращении домой месяц назад после почти трехлетнего отсутствия.
   Уезжая из пансиона во Флоренции, она раздевалась, что скоро снова увидит Англию. Радовалась, в то же время зная, что вновь почувствует, как сердце обливается кровью из-за безвременной смерти матери.
   Тем не менее в долгожданном свидании с родиной Лила надеялась увидеть и определенные плюсы.
   Увы! Ей было приуготовано горькое разочарование.
 
   Отец Лилы погиб в последний год англо-бурской войны, и тогда мир ее матери рухнул.
   Бедняжка безоглядно любила своего красавца мужа. Это была страстная любовь с первого взгляда — на всю жизнь.
   А что здесь удивительного? Капитан Гарри Кавендиш поражал не только необычайной красотой; он обладал также обаянием, что признавали в равной степени и мужчины, и женщины.
   Как только Милдред Уорд увидела его, остальные офицеры полка показались ей невыразительными и скучными.
   Она произвела на Гарри столь же сильное впечатление. Стоило им лишь встретиться, и казалось, будто их любовь освещает все вокруг.
   Так что их брак был предрешен — вопрос для обоих заключался только во времени.
   Но ничто в этом мире не бывает абсолютно гладко.
   Родители с обеих сторон поинтересовались, на какие средства они собираются жить.
   Помимо офицерского жалованья, Гарри получал от отца скромное содержание, а приданое Милдред было столь мизерным, что его едва хватало на булавки.
   Тем не менее Гарри отмел все возражения и предостережения.
   Поженившись, они были так счастливы, что не замечали отсутствия роскоши, а порой — даже обычного комфорта.
   Они поселились в небольшом домике в провинции и находили блаженство друг в друге, в своем ребенке и в своих лошадях.
   А потом началась англо-бурская война, и Гарри, числившегося в запасе, немедленно призвали в действующую армию.
   Как и следовало ожидать, он отличился в боях, был удостоен благодарностей в рапортах, а затем получил «Крест Виктории» — высшую награду за отвагу.
   Милдред очень гордилась мужем и вместе с тем отчаянно тревожилась: ведь ему постоянно грозила опасность.
   Ее страх оказался небезосновательным — всего несколько месяцев спустя Гарри погиб.
   Прошла не одна неделя, прежде чем убитая горем вдова осознала, что со смертью Гарри они с Лилой потеряли не только мужа и отца, но и средства к существованию.
   Не желая становиться обузой для родных, Милдред пыталась что-нибудь придумать, и в это время на горизонте появился сэр Роберт Лоусон.
   Этот немолодой человек (ему было уже около сорока) овдовел десять лет назад и последние годы весьма неопределенно подумывал о женитьбе.
   Однажды, встретив Милдред Кавендиш, он сразу понял — она воплощает в себе все, что он ценит в женщинах. К тому же она обладала неоспоримой красотой.
   Ему понадобилось шесть месяцев, чтобы убедить ее выйти за него замуж.
   Лишь когда Милдред пришлось сделать выбор между браком с очень состоятельным сэром Робертом и обращением за помощью к небогатым родственникам, она согласилась стать его женой.
   Ей казалось, любовь к Гарри сделает невозможной ее близость с другим мужчиной.
   Однако сэр Роберт был богат и весьма щедр, а она считала своим долгом обеспечить Лилу и не желала быть кому-то в тягость…
   Они поселились в комфортабельном доме в Оксфордшире.
   Лила, которой к тому времени исполнилось четырнадцать лет, до самозабвения увлеклась великолепными лошадьми своего отчима.
   Если бы леди Лоусон нужна была некая компенсация за ту жертву, на которую она пошла, то ею стали озаренное радостью лицо Лилы, столь удивительно похожее на ее собственное, и сияющие восторгом глаза дочери после каждой верховой прогулки.
   — Сегодня я прыгнула еще выше, чем раньше, мама! — весело объявляла она.
   Обнимая ее, мать говорила нежно:
   — Представляю, как гордился бы тобой папа. Он был превосходным наездником, часто побеждал в скачках с препятствиями и стипль-чезах.
   Но, несмотря на комфорт, которым окружил их сэр Роберт, ей постоянно вспоминался скромный домик, где они были безмерно счастливы…
   И все-таки жить прошлым невозможно, поэтому Милдред изо всех сил старалась угодить сэру Роберту: ведь он ею гордился.
   Он получал огромное удовольствие от званых обедов, когда она восседала на месте хозяйки дома, поверх нарядного платья надев украшения, которыми он готов был ее увешивать.
   Однако Милдред очень не нравились некоторые гости сэра Роберта.
   Не сразу ей удалось убедить мужа приглашать к себе наиболее уважаемых жителей графства, тем паче что многие обитали по соседству с ними.
   А еще они ездили в Лондон, где встречались с представителями мира политики. Благодаря этим контактам сэр Роберт начал интересоваться вопросами, о которых прежде ничего не знал.
   Когда Лиле исполнилось пятнадцать, мать предложила сэру Роберту отправить ее в аристократический пансион для благородных девиц во Флоренции.
   — Мы начнем вывозить ее в свет в 1902 году, — сказала она, — и мне хотелось бы, чтоб она получила хорошее образование и была умнее, нежели прочие светские девушки.
   Он со смехом ответил:
   — Большинство мужчин не будут интересоваться умом такой красавицы, как Лила. Она как две капли воды похожа на тебя.
   — И все-таки мне хочется, чтоб она была умненькой, — упрямо твердила леди Лоусоп.
   Сэр Роберт добродушно согласился и внес немалую сумму в бюджет одного из престижнейших пансионов, принимавших на обучение юных аристократок со всей Европы.
   Расставаясь с матерью, Лила плакала.
   — Если б ты могла поехать со мной, мама! — причитала она. — Вместе было бы так приятно посещать картинные галереи, о которых ты мне рассказывала!
   — Знаю, милая, — утешала ее мать. — Но твой отчим проявил неимоверную щедрость, заплатив за твое образование. Сейчас мне было бы неловко просить у него что-то еще.
   Лила поняла, что имеет в виду мама.
   Сэр Роберт души в ней не чаял. Он не желал, чтобы она расставалась с ним хотя бы на час.
   Бывало, когда Милдред и Лила просто отправлялись за покупками и немного задерживались, сэр Роберт не скрывал своего недовольства.
   Будучи вовсе не глупой. Лила понимала: за молчанием отчима скрывается досада из-за ее присутствия в те минуты, которые он мог бы провести вдвоем с женой. Ради матери она старалась быть тактичной, но это удавалось ей не всегда.
   Лишь оставаясь вдвоем с матерью, когда их никто не мог услышать, Лила внимала рассказам о ее родном отце и чувствовала, что Милдред по-прежнему всем сердцем оплакивает потерю того единственного мужчины, которого любила.
   Она доставала его медаль и нежно прикасалась к ней; в эту минуту на ее лице появлялось выражение, ясно говорившее о том, что никто и никогда не сможет ей заменить Гарри Кавендиша.
   Хотя мать не признавалась Лиле в своих чувствах, девочка догадывалась: она мечтает о смерти, чтобы снова быть с любимым. Эта мысль пришла Лиле в голову, когда она уезжала во Флоренцию.
   Она обняла Милдред и сказала:
   — Мама, обещай, что через год я приеду на каникулы. Мне будет невыносимо так долго не видеться с тобой.
   — Знаю, сокровище мое, — ответила мать. — Я постараюсь уговорить сэра Роберта свозить меня во Флоренцию, хоть он и не любит итальянцев.
   — Постарайся, мама! Пожалуйста, постарайся! — взмолилась девочка.
   Она решила учиться как можно лучше, чтобы доставить матери удовольствие. И была счастлива, когда сэр Роберт и леди Лоусон приехали во Флоренцию на уик-энд. Они направлялись в Рим, где у сэра Роберта была деловая встреча.
   Отчим улыбался и осыпал Лилу подарками, но девочка почувствовала его ревность при виде радостной встречи Милдред с дочерью.
   — Когда я смогу вернуться домой, мама? — спросила Лила, прощаясь с Милдред.
   — На следующий год, после окончания летнего семестра, — ответила мать. — Тебе будет почти семнадцать, и ты поможешь мне подготовить программу твоего выхода в свет. Сэр Роберт уже обещал, что он будет блестящим.
   — Ты хочешь сказать… он даст в мою честь бал, мама?
   — Два, дорогая. Один в Лондоне и один — в провинции.
   Мать прижала девочку к груди.
   — Мы купим тебе красивые наряды. Я буду молиться, чтобы нашелся человек, такой же чудесный, как твой отец, который будет любить тебя так же, как он любил меня. — Ее голос дрогнул от подступивших слез. Но она справилась с собой и поспешно добавила:
   — Весь этот год ты должна хорошо учиться. Я хочу, чтоб ты была не только самой красивой дебютанткой, но и самой умной!
   Лила засмеялась, а про себя подумала, что добьется этого.
   Но когда она провожала взглядом удаляющуюся мать, у нее вдруг возникло необычное ощущение, будто она ее больше не увидит.
   Как это ни печально, ее предчувствие оказалось вещим. В конце года Милдред неожиданно заболела туберкулезом и вскоре умерла.
   Лила не могла поверить в случившееся. В письмах мать не упоминала о болезни, только иногда признавалась, что очень устает.
   Задним числом Лила упрекала себя в том, что не вымолила разрешения вернуться домой, чтобы находиться рядом с матерью. Было очень горько и обидно, что отчим не послал за ней.
   Немногочисленные письма сэра Роберта не содержали в себе ничего существенного, кроме одного: он желал, чтобы она оставалась в пансионе.
   Когда подошло время возвратиться в Англию, как обещала ей Милдред, она узнала. что должна носить черные платья.
   Ей было велено оставаться во Флоренции до тех пор, пока не кончится траур.
   Так Лила стала изгнанницей.
   По завершении учебы ей некуда было ехать.
   Она уже склонялась к тому, чтобы уговорить отчима забрать ее из пансиона, потому что чувствовала себя там крайне неуютно, — остальные ученицы были намного моложе ее.
   Однако, на ее счастье, подоспело приглашение итальянской графини.
   Бывая в Англии, графиня познакомилась с матерью Лилы, и теперь она предложила девушке переехать к ней.
   — Я хочу, милочка, — сказала она, — чтобы вы поселились со мной на моей вилле и продолжали учебу, особенно занятия живописью.
   — Я очень люблю живопись! — воскликнула Лила. — Я даже делала копии картины в галерее Уффици.
   — В художественной школе я знаю прекрасного педагога, который поможет вам еще сильнее развить ваш талант, — улыбнулась графиня.
   Ее предложение показалось Лиле решением всех проблем. Теперь, когда не стало матери, в Англию ее ничто не тянуло.
   Лила сообщила в письме отчиму о полученном ею предложении.
   Сэр Роберт ответил немедленно.
   Он дал согласие на ее переезд к графине и прислал чек на крупную сумму для оплаты дальнейшего обучения. Однако графиня отказалась принимать деньги от своей гостьи, и Лила почувствовала себя богачкой.
   Она потратила деньги сэра Роберта на самые лучшие холсты и краски. А еще по совету графини купила несколько красивых платьев.
   — В Италии вам не обязательно соблюдать глубокий траур, — сказала графиня.
   Лила вспомнила, как ее родители выражали неодобрение введенному королевой Викторией обычаю длительное время носить черную одежду в знак траура, и потому выбрала светло-сиреневые и белые платья. А спустя еще несколько месяцев перешла на светлые, пастельные тона, благодаря которым ее красота становилась еще более ослепительной.
   Лила была счастлива и перестала мечтать о возвращении в Англию. Напротив, оно казалось теперь вовсе нежелательным.
   Однако графиня неожиданно скончалась.
   Она была уже далеко не молода и тихо умерла во сне со спокойной улыбкой на губах.
   Смерть этой доброй женщины ошеломила девушку, но она не могла горько оплакивать ее.
   После похорон приехали родственники графини, чтобы принять в свою собственность ее виллу со всем содержимым, и Лила поняла, что теперь ей придется уехать в Англию.
   Директриса школы попросила возвращавшуюся в Англию жену дипломата, чтобы она взяла Лилу с собой. Кроме того, она позаботилась, чтобы ее подопечную сопровождал слуга. Но, невзирая на все заботы, Лила испытала какое-то странное чувство, ступив на землю Англии после столь долгого отсутствия.
   И все же по возвращении в Оксфордшир ее ждала радость: ее старая няня, на которую потом возложили обязанности горничной Милдред, по-прежнему работала в доме.
   Лила восторженно бросилась ей на шею.
   — Няня, няня! Я так боялась, что ты уехала!
   — Я ждала вас, мисс Лила, — ответила старушка. — А теперь идите наверх и переоденьтесь. Дорога была долгая, так что вам надо помыться и привести себя в порядок.
   Этот ее тон Лила помнила с детства. Не зная, плакать ей или смеяться, она повиновалась: няня как никто умела отдавать приказания.
   Только очутившись у себя в комнате — той, которую она занимала до своего отъезда в пансион, — девушка инстинктивно почувствовала: что-то здесь не так.
   — В чем дело, няня? — спросила она.
   Какое-то время няня молчала, казалось, она затрудняется ответить, но все-таки неохотно произнесла:
   — Думаю, мисс Лила, вы заметите много перемен в доме, и все — не к лучшему!
   Больше она ничего не сказала, но вскоре Лила и сама поняла — основательная перемена произошла в сэре Роберте.
   Он внезапно очень постарел и обрюзг. В нем ощущалось нечто такое, чего не было при жизни ее матери.
   Чуть позднее Лила заметила, что помимо прочего отчим стал намного больше пить. Кроме того, его друзья, постоянно наводнявшие дом, разительно отличались от тех, кто бывал у них при ее матери.
   Девушка не сомневалась, Милдред эти люди не понравились бы.
   Сэр Роберт всегда любил сильно погонять лошадей, и его новые друзья, вероятно, удовлетворяли эти его запросы: они быстро скакали, много пили и сыпали проклятиями. Их речь была усеяна весьма шокирующими выражениями. Случалось, им было что-то не по нраву, тогда они разражались такой бранью, словно находились на охоте или в игорном доме, Первое время они относились к Лиле уважительно. Однако прошло всего несколько дней — и глазки их забегали гаденько и похотливо, а руки тянулись жадно, чтобы прикоснуться к ней.
   Лила стала для них предметом вожделения!
   Сразу же после ее приезда сэр Роберт устроил грандиозный обед.
   Одного взгляда на присутствовавших женщин оказалось достаточно, чтобы Лила поняла: Милдред никогда бы не потерпела у себя в доме подобных особ! За время своего пребывания в пансионе девушка познакомилась с матерями многих своих соучениц и была уверена — они тоже не пригласили бы этих женщин к себе.
   По мере того как сменялись блюда и напитки, смех за столом звучал все громче, женщины вели себя все развязнее, голоса мужчин становились все более хриплыми.
   Лиле никогда не приходилось видеть ничего похожего. Она испытывала невероятное потрясение и отвращение.
   Наконец, воспользовавшись моментом, когда некоторые дамы, нетвердо держась на ногах, вышли из столовой, она отправилась к себе. И совершенно не удивилась, застав в комнате няню.
   В словах не было необходимости. Лила бросилась в объятия старушки, и та прижала девушку к себе.
   — Я знала, как ты расстроишься, дорогуша, — молвила она. — Но вопрос в том, что тут можно поделать.
   На этот вопрос Лила тщетно пыталась найти ответ в течение всей ночи.
   На следующее утро, после того как она вернулась с прогулки верхом, отчим велел ей пройти к нему в кабинет.
   Она вошла, ощущая в сердце холодок тревоги и теряясь в догадках, зачем ему понадобилось ее видеть.
   Когда она закрыла за собой дверь, сэр Роберт сказал:
   — Как изволишь понимать твое поведение? Ты что, сочла моих друзей недостойными своего внимания?
   Он явно был взбешен.
   Лила молча смотрела на этого человека и думала, какой у него неприглядный вид и как сильно он изменился после смерти жены.
   — Я… устала, — произнесла она, заметив, что он ждет от нее ответа.
   — Не лги! — рявкнул он. — Надо полагать, они тебя шокировали. Ну так вот: они — мои друзья, а твоя мать оставила меня одного!
   Мне надо с кем-то видеться?
   — Да, конечно… Я понимаю, — тихо сказала девушка. — Но в то же время…
   — Ладно! Ладно! — прервал ее сэр Роберт. — У меня есть решение твоей проблемы.
   В ответ на вопросительный взгляд Лилы он сообщил:
   — Сегодня днем с тобой хочет поговорить Джон Хопторн.
   Лила мысленно пыталась представить гостей отчима. Кого из них звали Джоном Хопторном?
   И тут она сообразила, что именно с ним познакомилась на следующий день после своего приезда, — тогда он явился к ним на ленч.
   Он производил впечатление не слишком приятного человека, но его разговор с сэром Робертом о лошадях показался Лиле любопытным — ее вообще эта тема всегда интересовала, — и она невольно прислушивалась.