Картленд Барбара. Неподдельная любовь

   Пожилая служанка открыла им дверь.
   — Будьте добры, — обратилась к ней Лила, — скажите баронессе ван Алнрадт, что приехала ее племянница.
   Служанка удивленно воззрилась на нее, потом перевела взгляд на няню и на сундук, который извозчик снимал с кареты.
   — Баронесса лежит в постели, — ответила она на неожиданно хорошем английском.
   — Мне очень жаль, что мы приехали так поздно… — проронила девушка.
   — Она больна, — объяснила служанка. — Она уже давно болеет.
   Лила тихо ахнула.
   — Тогда я должна немедленно идти к ней!
   Я и не подозревала, что она нездорова.
 
   Служанка провела ее по деревянной лестнице и открыла дверь спальни на втором этаже.
   — К вам приехала племянница, мадам! — без всяких предисловий объявила она.
   Лила вошла в комнату — перед ней сидела на постели копия ее матери, только очень постаревшая! С первого взгляда она поняла, что тетушка серьезно больна. Волосы у нее были совершенно белые, лицо изборождено морщинами. Но в то же время ее сходство с матерью было поразительным.
   Подбежав к кровати, девушка воскликнула:
   — Тетя Эдит, я Лила! Я приехала к вам, потому что мне нужна ваша помощь.
   — Какой сюрприз, милое мое дитя! — обрадовалась баронесса. — Какая же ты хорошенькая и как похожа на мать!
   — И вы тоже очень на нее похожи, — молвила Лила. — Я боялась, что не узнаю вас, но я сразу вас узнала! Пожалуйста, не сердитесь, что я приехала, даже не попросив у вас разрешения.
   — Ты не одна? — спросила баронесса.
   — Нет, конечно, не одна! Со мной няня.
   Она ухаживала за мной с самого моего рождения и помнит вас: вы много лет назад гостили у нас — еще когда был жив папа!
   — Я хорошо помню тот визит, — кивнула баронесса. — Но почему, милое мое дитя, тебе нужна моя помощь?
   — Я очень хочу вам обо всем рассказать, — повеселела Лила. — Только, пожалуйста, разрешите нам пожить у вас! Нам больше некуда ехать.
   — Конечно, вы можете жить здесь, — сразу же согласилась тетушка. — Но я не могу понять, в чем дело. Мне казалось, после смерти матери ты будешь жить с отчимом.
   — Именно это я и собираюсь объяснить, — ответила Лила.
   Баронесса позвонила в колокольчик, который стоял у кровати.
   — Но прежде, — заявила она, — ты, конечно же, захочешь снять дорожный костюм и перекусить. Гертруда позаботится о тебе и покажет твою спальню.
   Вскоре обнаружилось, что Гертруда не единственная прислуга в доме: у тетушки было трое слуг.
   Обстановка в комнатах отличалась комфортом. Еда оказалась превосходной, хоть и немного жирноватой, что вообще характерно для голландской кухни.
   Лиле отвели чудесную комнату, и няню приняли очень приветливо.
   Когда Лила рассказала тете Эдит о том, что происходило после смерти матери, та просто схватилась за голову.
   — Ну конечно же, ты не можешь выйти замуж за человека, которого видела всего два раза! — воскликнула она. — К тому же он намного старше тебя! Как это непорядочно со стороны сэра Роберта навязывать тебе подобный брак! Если я его увижу, то так ему и скажу!
   Лила испуганно вскрикнула.
   — Но вы не должны с ним видеться! И я не хочу с ним встречаться! — ужаснулась она. — Когда отчим принимал какое-нибудь решение, даже маме было чрезвычайно трудно заставить его передумать. Честно говоря, обычно у нее ничего не получалось!
   — Тогда тебе придется в буквальном смысле прятаться, пока мы не найдем какой-нибудь выход, — заключила баронесса.
   — Я очень надеялась, что вы позволите мне скрываться у вас, — призналась Лила. — Было бы так приятно находиться рядом с вами и вспоминать о маме и папе…
   — Мы с твоей матерью души не чаяли друг в Друге, — ответила баронесса. — Нас связывало много общего, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Но мой покойный муж был дипломатом, и нам постоянно приходилось разъезжать — вот почему я так редко с ней виделась! — Баронесса ван Алнрадт протянула Лиле руку. — Думаю, твое присутствие поможет мне почувствовать себя ближе к моей дорогой Милдред. Вот только боюсь, милое мое дитя, тебе здесь будет очень скучно.
   — По-моему, здесь невозможно скучать! — возразила Лила. — Пока мы ехали по городу, я смогла увидеть, как он красив. И, конечно, мне хочется побывать во всех знаменитых музеях!
   — Ты о них слышала? — изумилась баронесса.
   — В художественной школе во Флоренции нам рассказывали о картинах, находящихся в Голландии. По-моему, там немного завидовали вашим Рубенсам и Рембрандтам.
   Баронесса рассмеялась.
   — Наша страна занимает особое место в мире живописи. Ну разумеется, во Флоренции тебя должны были научить понимать и любить изобразительные искусства!
   — Весь последний год я получала индивидуальные уроки живописи, — прибавила Лила.
   — Как жаль, что моего мужа больше нет! — вздохнула тетушка. — Когда барон ван Алнрадт вышел в отставку, он увлекся живописью. Конечно, он и до этого коллекционировал картины, но только тогда у него появилось время, чтобы самому стать художником.
   — Надеюсь, у вас сохранились его картины: мне бы очень хотелось их увидеть, — искренне сказала Лила.
   — Довольно много, — заверила ее баронесса. — Более того — ты сможешь пользоваться его мастерской.
   У Лилы загорелись глаза.
   — А вам это не будет неприятно?
   — Наоборот — мне будет очень приятно.
   И главное — там ты найдешь все, что тебе только может понадобиться. Но сначала тебе следует побывать в «Маурицхейсе»: как тебе, наверное, известно, это самый знаменитый музей Гааги.
   — Мне действительно очень хочется туда попасть! — призналась Лила.
   В тот вечер она рано легла спать, потому что была крайне утомлена долгим путешествием. А утром, следуя указаниям, данным ей накануне тетушкой, она поднялась на чердак, где обнаружила чудеснейшую мастерскую.
   Да, барон явно намеревался развить свой художественный талант как можно полнее.
   В мастерской было огромное окно, выходившее на север, — обязательное условие для занятий живописью: именно так можно обеспечить наиболее правильное освещение.
   Потолок оказался неожиданно высоким, а стены были увешаны картинами, которые написал барон.
   Многие из них представляли собой копии полотен знаменитых художников.
   Обследовав мастерскую, Лила взволнованно сбежала вниз, чтобы поблагодарить тетушку за разрешение работать там.
   Баронесса была очень бледна, под глазами темнели глубокие морщины.
   — Как вы себя чувствуете, тетя Эдит? — встревожилась Лила.
   — У меня была плохая ночь, милочка.
   — Надеюсь, это не из-за меня?
   — Волнение, связанное с твоим приездом, могло сыграть свою роль, — неохотно призналась тетушка, — но, боюсь, все дело в том, что я очень тяжело больна.
   Лила присела на край кровати.
   — Мне так стыдно, что я не задала вам этот вопрос раньше, — прошептала она. — Но… я не догадывалась, что вы… серьезно больны.
   — У меня внутренняя опухоль, — объяснила баронесса. — И хотя докторам хочется меня разрезать, я не даю им на это согласия.
   С трудом подняв исхудалую руку, баронесса нежно коснулась пальцев Лилы.
   — Думаю, ты сможешь понять, дорогая, — произнесла она, — что у меня нет желания дожить до глубокой старости. Да и вообще серьезные операции редко бывают успешными.
   — Но, тетя Эдит… — запротестовала Лила.
   Однако тетушка призвала ее к молчанию, упреждающе подняв свободную руку.
   — Раз ты собираешься жить со мной, я полагаю, мне следует пояснить тебе мою позицию, — сказала она. — Я очень нежно любила мужа, и без него мне чрезвычайно одиноко.
   Она пристально посмотрела на племянницу.
   — Если бы мне посчастливилось иметь ребенка, дело обстояло бы совсем иначе. Но у меня два пасынка. Иоганн очень хорошо ко мне относится, но сейчас он на Яве — он губернатор этой провинции.
   Лила с большим интересом слушала тетушку, в то же время остро ощущая, какие ледяные у нее пальцы и как слабо она сжимает ее руку.
   — Когда врачи сказали, что мне нужна операция, — говорила между тем баронесса, — они отметили: вероятность благоприятного исхода составляет пятьдесят процентов. И еще они сообщили мне, что эта операция очень дорогая.
   Тут Лила удивленно посмотрела на тетушку, и та сказала начистоту:
   — У меня достаточно денег на жизнь — при условии, что я буду разумно их расходовать. Но их недостаточно для крупных затрат, как, например, оплата хирургической операции в Голландии.
   Лила растерянно молчала, а тетушка продолжала свои откровения:
   — У меня была мысль написать Иоганну, но тут его брат, Никлас, начал вести себя совершенно недопустимым образом.
   — Что он сделал? — спросила Лила, уже гневаясь на неведомого ей Никласа.
   — Он наделал долгов и пытался уговорить меня продать часть картин из этого дома.
   Но мой муж завещал их Иоганну, и я отказалась. Тогда Никлас стал говорить со мной очень гадко и вызывающе.
   Баронесса невольно повысила голос.
   — Я поняла, что, если оставлю дом и лягу в больницу, он просто заберет отсюда картины — и помешать ему будет трудно.
   — Невозможно представить себе большую низость! — воскликнула Лила. — Но вы ведь не можете отказаться от операции, которая способна принести вам исцеление!
   — У меня нет желания жить, — призналась баронесса. — Так что это стало бы пустой тратой денег. А они нужны Иоганну: у него большая семья.
   — Но нельзя же… — попыталась возразить Лила.
   Баронесса снова остановила ее властным жестом.
   — Я не хочу больше об этом говорить.
   Иногда я испытываю боль, но врачи прописали мне средство, благодаря которому боль становится вполне терпимой. Однако твое присутствие все в корне меняет. Может быть, я почувствую себя настолько счастливой, что каким-то чудом выздоровею!
   — Мне тяжело от того… что вы… страдаете, — молвила Лила. — Няня говорила, что мама перед смертью… чувствовала страшную усталость.
   Ее голос стал прерывистым от сдерживаемых рыданий, и тетя Эдит поспешила ее успокоить.
   — Я уверена, милочка, твоя мама сейчас рядом и радуется, что мы встретились.
   — Я в этом не сомневаюсь! — подхватила девушка. — Больше того, я точно знаю, это мама направила меня к вам, когда я в отчаянии думала, как бы мне избежать этого ужасного брака с мистером Хопторном! Я не надеялась, что отчим смягчится.
   — Конечно, это она подсказала тебе, что надо делать, — согласилась баронесса. — Но я устала говорить о моей болезни. Поскольку ты художница, как и мой муж, я хочу дать тебе одно поручение.
   — Поручение? — удивленно воскликнула Лила.
   — За этим кроется весьма интересная история, — ответила баронесса. — Мой муж был очень дружен с Дезом Томбе, знаменитым собирателем картин.
   Она вдруг засмеялась, вспоминая прошлое.
   — Они часами могли сидеть, обсуждая разные картины. Я в жизни не встречала столь увлеченных людей, которые были бы сильнее поглощены интересующим их предметом.
   — Мне кажется, все художники глубоко преданы своему делу, — улыбнулась Лила.
   — Ты права, милочка. Именно мой муж уговорил Деза Томбе завещать музею «Маурицхейс» принадлежавшую ему картину Яна Вермера «Головка девушки».
   Лила хотела сказать, что знает Вермера, крупнейшего голландского живописца семнадцатого века, но не стала прерывать рассказ тетушки.
   — Сейчас в это трудно поверить, но Дез Томбе купил этот портрет Вермера всего за два гульдена и тридцать центов. Теперь, конечно, он считается одним из лучших его произведений. Эту картину совсем недавно выставили в «Маурицхейсе».
   — Значит, я ее увижу! Как это чудесно! — возликовала Лила.
   — Ты не только ее увидишь. Я попрошу тебя сделать мне ее копию. Как ты понимаешь, я слишком больна, чтобы идти в музей и смотреть на эту картину.
   — Конечно, я сделаю для вас копию, — тут же согласилась Лила. — Мне это доставит огромное удовольствие!
   — И я тоже получу большое удовольствие, — заверила ее тетушка. — Я столько слышала об этом удивительном портрете, что у меня такое чувство, будто эта девушка — член моей семьи!
   Они дружно засмеялись, и Лила пообещала:
   — Я сегодня же днем пойду в «Маурицхейс». Наверное, мне можно будет взять какой-нибудь холст из мастерской?
   — Конечно, можно, милочка! Только будь внимательна: возьми холст нужного периода.
   Видя, что Лила ее не понимает, баронесса объяснила:
   — Мой муж стремился во всем достичь совершенства и, когда начал заниматься живописью, решил использовать для своих копий холсты соответствующего периода. Он скупал их, где только мог.
   — Как здорово придумано! — искренне восхитилась Лила.
   — Мне тоже понравилась эта мысль, — согласилась с ней тетя Эдит. — Все холсты ты найдешь наверху, так же как и соответствующие краски. Они снабжены аккуратными этикетками: муж любил, чтобы все его материалы были в абсолютном порядке.
   — Спасибо, что вы нашли мне такое приятное и интересное дело! — сказала Лила. — Я только не уверена, смогу ли отдать должное прекрасной девушке Вермера.
   Сразу же после ленча Лила с няней отправились в музей.
   А накануне она выбрала нужный холст, относившийся к семнадцатому веку, — в углу мастерской их оказалась целая стопка. На некоторых уже были картины, но довольно неудачные, и Лила решила, что барон намеревался их смыть.
   Здесь она поняла, что лишь стремлением к совершенству можно объяснить использование холста, соответствующего времени написания копируемой картины.
   Краски с образцовыми этикетками были разложены на полках таким образом, что невозможно было ошибиться и взять те, что содержали не правильные ингредиенты.
   Как и следовало ожидать, здание «Маурицхейса» оказалось весьма впечатляющим.
   Раньше в нем жил человек, сыгравший важнейшую роль в истории Голландии.
   Прошлым вечером, пока тетушка еще не очень устала, Лила уговорила ее рассказать об Иоганне Маурице ван Нассау, основавшем музей «Маурицхейс», то есть Дом Маурица.
   — Он был кумиром моего мужа, — заметила баронесса. — И мне Иоганн Мауриц кажется близким другом, от него мне никуда не деться. Точно так же обстоит дело с портретами, которые копировал мой муж.
   Лила рассмеялась.
   Потом тетушка рассказала ей, как ван Нассау сражался в Бразилии с испанцами и как горячо этого человека интересовало все новое, необычное.
   И завершила свое повествование такими словами:
   — По правде говоря, он объединил в себе старый и новый мир, мир физический и духовный. Подобных людей на всей земле найдется не так много!
   Лила долго размышляла над словами тети Эдит, а позже, рассматривая портрет ван Нассау, решила; именно за такого человека ей хотелось бы выйти замуж.
   Он обладал отвагой и готовностью искать приключения и одновременно тонко подмечал все, что не принадлежит к тому бренному миру, в котором он живет.
   «Действительно, подобных людей в наши дни не существует», — с грустью подумала она.
   Но грусть Лилы была мимолетной: вскоре она уже испытывала радость от того, что ей предстоит делать копию шедевра, принадлежащего кисти гениального художника.
   Когда она в галерее Уффици во Флоренции копировала картину Боттичелли, учитель был доволен плодами ее труда.
   В самом начале, советуя ей, как следует выполнять такую работу, он сказал:
   — Вам надо почувствовать то, что вы пишете, стиль мастера. И хотя вы копируете гения, я хочу в вашей репродукции найти что-то сугубо индивидуальное.
   Лила поняла, чего от нее требует учитель, и в дальнейшем руководствовалась этой идеей.
   И добилась успеха, став его любимой ученицей, его гордостью.
   Теперь она была полна решимости доставить удовольствие своей больной тетушке.
   Возможно, глядя на «Головку девушки» Вермера, которая будет висеть у нее в спальне, баронесса ван Алнрадт хоть на какое-то время забудет о терзающей ее боли.
   — Ей так нужна операция, няня! — воскликнула Лила, пересказав старушке историю баронессы.
   — Вся прислуга так считает, — ответила няня. — Но у нее нет денег. Насколько я поняла, картины и обстановка завещаны новому барону, который сейчас на Яве.
   — Да, я знаю об этом от тети Эдит, — подтвердила Лила. — Но я уверена, знай он, как она больна, он был бы только рад, если б она употребила все что возможно на лечение.
   — Значит, вам надо постараться ей помочь, — решительно заявила няня. — На кухне говорят, что ваше появление здесь как нельзя кстати!
   Когда они пришли в «Маурицхейс», Лила без труда отыскала шедевр Вермера.
   Пока она бродила по залам, ей постоянно приходилось превозмогать искушение остановиться перед другими картинами. Но интуиция подсказывала ей — надо срочно начинать работу над копией для тетушки, так что она поспешила туда, где висел знаменитый портрет.
   Он действительно приковывал внимание.
   Глядя на него, Лила поняла, почему барон так восторгался этим шедевром.
   Было нечто необычное в изображении девушки.
   Ее юное, нежное, словно фарфоровое лицо было освещено устремленным на зрителя взглядом больших, сияющих влажным блеском глаз.
   Лила почувствовала и то, что портрет обладает бездонной глубиной и неповторимым колоритом.
   А еще он создавал удивительное ощущение реальности, которое способен передать только гениальный художник.
   И в то же время копировать эту картину было проще, нежели какую-нибудь сложную многофигурную композицию.
   Желто-голубая лента на голове девушки, огромная серьга-жемчужина, простое зеленое с желтым платье требовали только правильного подбора красок.
   Следовать по стопам мастера было относительно легко.
   Няня несла небольшой мольберт и складной стул, которыми пользовался барон.
   Как только их установили перед картиной, Лила взяла палитру и принялась за дело.
   Она захватила с собой из Англии коробку с красками, но для этой работы решила пользоваться красками барона. Этикетки на них сообщали, что они соответствуют рецептуре семнадцатого века.
   Няня устроилась поблизости, у окна. Достав вязальный крючок, она стала трудиться над полоской кружева для отделки простыни. Лила решила, что это было бы хорошим подарком для тетушки, которая не вставала с постели.
   Она работала больше двух часов, пока наконец няня не напомнила, что им пора возвращаться домой.
   — Я не могу уйти! — запротестовала Лила, но няня была неумолима.
   — Нет смысла пытаться сделать за раз слишком много! — заявила она. — И я знаю, что вашей тетушке хочется побыть с вами!
   С этим спорить было трудно, и Лила позволила увести себя домой.
   Она осталась довольна результатами первого дня, оценив их по тем критериям, которые были основополагающими для ее флорентийского учителя.
   Вернувшись домой, Лила отказалась представить тетушке то, что успела сделать, надеясь, что законченная копия будет для нее сюрпризом.
   Она долго сидела с тетей Эдит и рассказывала ей, как они с матерью жили давным-давно, пока тетушка не закрыла глаза и задремала.
   Лила тотчас ушла от нее и спустилась вниз, где обнаружила много книг, которые ей хотелось бы прочитать.
   Там же висели картины, не только красивые, но и представляющие немалую ценность. Они были частью собранной бароном коллекции.
   От баронессы Лила узнала, как ее муж экономил деньги, чтобы покупать картины во всех странах, где им доводилось бывать.
   Любуясь этими полотнами, она еще больше утвердилась в мысли, что было бы непростительной жестокостью, если бы младший сын барона, Никлас, распродал эту уникальную коллекцию. Ее следует сохранить для его старшего сына.
 
   На следующее утро Лила снова отправилась в «Маурицхейс» и работала там до полудня, а после ленча снова вернулась туда.
   Она целиком и полностью была сосредоточена на картине, пока ее не отвлекло невольное ощущение, что кто-то стоит у нее за спиной.
   Поначалу она решила, будто через ее плечо смотрит кто-нибудь из посетителей музея и, надо полагать, думает, что справился бы с этой работой более успешно.
   Но тут позади нее раздался незнакомый голос.
   — Мне кажется, вы — юнгфру Лила Кавендиш, которая приехала в гости к баронессе ван Алнрадт.
   Лила обернулась, чтобы посмотреть на говорившего, и увидела невысокого худого мужчину с седой бородой.
   — Верно, — кивнула она.
   — Тогда я счастлив с вами познакомиться.
   Меня зовут Ян Нийстед, и я хорошо знал барона.
   Лила приветливо улыбнулась.
   — По правде говоря, — продолжал мистер Нийстед, — я торгую картинами и продал несколько его полотен — не копии, а оригинальные произведения.
   — Как интересно! — сказала Лила.
   Но про себя подумала, было бы предпочтительнее, чтобы незнакомец ушел и не мешал ей писать.
   — Я вижу, у вас немалый опыт, мисс Кавендиш, — говорил тем временем мистер Нийстед на прекрасном английском.
   — Мне бы хотелось так думать, — ответила Лила. — Я училась во Флоренции, а эту копию делаю для моей тети.
   — Вы знаете, что ваша тетя больна? — спросил мистер Нийстед. — Чтобы сохранить ей жизнь, нужна операция!
   Лила изумленно уставилась на него.
   Она не подозревала, что о состоянии тетушки известно всем окружающим. Но она тут же напомнила себе, если мистер Нийстед — близкий друг семьи, то он не может не знать, что ее тетя прикована к постели.
   Мистер Нийстед внезапно понизил голос, хотя рядом с ними никого не было и подслушать их разговор никто не мог.
   — А еще я знаю, что ваша тетя не может оплатить услуги лучшего хирурга Амстердама.
   Вот почему, мисс Кавендиш, я хочу сделать вам одно предложение.
   Лила смотрела на него все с тем же выражением на лице, но он, ничуть не смутившись, спокойно объяснил:
   — Так как я много лет был близким другом барона, то знаю — ему бы не хотелось, чтоб его сын Никлас, настоящий шалопай, распродал картины, которые он с таким трудом собирал.
   — Конечно, — согласилась Лила. — Я как раз думала, не следует ли мне написать старшему пасынку моей тетушки, Иоганну, обо всем, что здесь происходит.
   — Поскольку письмо до Явы будет идти очень долго, а потом так же долго будет плестись ответ, я хочу предложить вам нечто иное, — заявил мистер Нийстед.
   Не представляя, что он может ей предложить, Лила неохотно отложила палитру и кисти и приготовилась слушать.
   — Сюда из Англии приехал некий аристократ, — сообщил мистер Нийстед, — которому хочется приобрести несколько лучших полотен голландских живописцев.
   Лила уже решила, будто он собирается попросить, чтобы она передала ему для продажи картину из коллекции барона, и напряженно выпрямилась.
   Однако ее новый знакомый сказал:
   — По вашей работе я вижу, что вы обладаете редкими способностями и навыками, к тому же используете соответствующий холст и краски. Поэтому мне хотелось бы предложить написанную вами копию этому англичанину.
   Лила взглянула на него в полном недоумении.
   — Но… вы же не хотите… предложить, чтобы… — растерянно пролепетала она, переводя взгляд со своей копии на изображение девушки на стене напротив.
   — Я предполагаю, мисс Кавендиш, что ваш портрет, написанный на холсте семнадцатого века красками семнадцатого века, вполне может считаться первым наброском Вермера к портрету, на который мы с вами сейчас смотрим!
   Лила тихо ахнула, а потом возмущенно воскликнула:
   — Вы предлагаете мне намеренно лгать и ввести в заблуждение этого человека?!
   Мистер Нийстед весьма красноречиво взмахнул рукой.
   — А какова альтернатива, мисс Кавендиш?
   Дать вашей тете умереть? Сумма, которую вы получите за эту картину в том случае, если английский аристократ примет ее за набросок к портрету кисти Вермера, даст вам возможность оплатить операцию, а она, быть может, продлит вашей тете жизнь еще на двадцать лет!
   Лила недовольно отвернулась.
   — Это… совершенно невозможно? — молвила она. — И… мне не о чем… с вами говорить!
   Но мистер Нийстед и не думал сдаваться.
   — Меня удивляет, — укоризненно покачал он головой, — что вы так мало любите свою тетю. А ведь ваш приезд оказался для нее как нельзя более своевременным: она была так подавлена и одинока!
   Помолчав несколько секунд, он прибавил:
   — Жаль, что вы не знали ее в те времена, когда был жив барон! До чего же она была хороша собой, счастлива, жизнерадостна и остроумна! Вся Гаага была в нее влюблена!
   Лила пыталась его не слушать, но он не замолкал.
   — Барон часто говорил мне, каким успехом она пользовалась за границей, когда он пребывал на дипломатической службе. Она совершенно не походила на ту печальную женщину, которую вы видите сегодня!
   Он умолк, и Лила, почувствовав, что своим молчанием он принуждает ее к ответу и не отступится, пока она не подтвердит свое решение, сказала:
   — Моя тетя не одобрила бы…; если б я стала… обманывать кого-нибудь!
   — Если б вы прямо спросили ее об этом, конечно, она сказала бы «нет», — согласился мистер Нийстед. — Но, насколько я знаю, без операции она очень скоро умрет. Опухоль, от которой она страдает, растет с каждым днем все быстрее — и с каждым днем ее шансы на выздоровление уменьшаются.
   Лиле хотелось закричать, чтобы он ушел, чтобы перестал терзать ее вкрадчивыми словами, полными дьявольского соблазна.
   А мистер Нийстед все говорил и говорил:
   — Но ведь цель должна оправдывать средства: неужели грешно взять немного денег у очень богатого джентльмена, чтобы спасти жизнь чудеснейшей женщины?