Картленд Барбара. Неподдельная любовь

   — Я… англичанка… милорд.
   — Мне передали, что у вас ко мне срочное дело, мисс Кавендиш. Но поскольку сообщение исходило от слуг графа Ганса ван Рейдаля, у которого я в гостях, их слова были не слишком вразумительны.
   — Я… хотела увидеться с вами, милорд… по весьма необычному поводу.
   Лила была крайне взволнованна и расстроена. Она вовсе не безосновательно надеялась — маркиза предупредят о том, что она везет ему картину.
   Однако, вспомнив свой разговор с мистером Нийстедом, сообразила: тот намеренно придал ее визиту некую таинственность. И, естественно, маркиз не мог подозревать о цели ее приезда — ей предстоит самой обо всем ему рассказать!
   — Присядьте, пожалуйста, мисс Кавендиш, — предложил ей между тем маркиз, — и расскажите мне, что все это значит. Может быть, вы оказались в Амстердаме без денег или вас похитили голландские пираты?
   Он старался помочь девушке успокоиться и почувствовать себя более непринужденно, но в душе был очень удивлен ее видом.
   Когда ему передали, будто его хочет видеть какая-то англичанка, он решил, что ему предстоит услышать обычную историю. Кто-то оказался за границей без средств и возможности вернуться домой. Или, как он предположил с присущим ему юмором, некая особа по своей вине оказалась во власти неких порочных мужчин и не знает, как от них избавиться.
   Но Лила оказалась прекрасно одетой девушкой — поэтому нельзя было допустить, что она находится в стесненных обстоятельствах. К тому же она невероятно хороша собой и выглядит чрезвычайно испуганной.
   Было совершенно очевидно, что у прекрасной незнакомки какая-то беда.
   Лила села на диван, и маркиз невольно подумал, что никогда еще не видел столь очаровательной женщины. Будучи ценителем красоты во всех ее проявлениях, он считал себя знатоком женщин, хотя и питал к ним презрение.
   С первого взгляда он распознал в Лиле прирожденную аристократку. Только благородным происхождением можно объяснить эти правильные черты лица, эти изящные пальцы, эту маленькую стройную стопу…
   Поэтому ничего удивительного не было в том, что ему незамедлительно хотелось узнать» по какой причине эта девушка оказалась здесь.
   Но, увидев, что она почти лишилась дара речи, он очень мягко спросил:
   — Так чем же я могу быть вам полезен?
   — Я… я привезла вам… одну картину… милорд.
   — Картину?
   Такого поворота событий маркиз совершенно не ожидал.
   Только теперь он заметил, что его гостья держит под мышкой плоский сверток, так как прежде все его внимание было приковано к ее прекрасному и необычайно выразительному лицу.
   Лила протянула ему картину.
   — Насколько я понимаю, — произнес он, испытующе взглянув на девушку, — из чьих-то разговоров вы узнали, будто я приехал сюда, чтобы купить картины.
   — Мне… сказали об этом, милорд, — ответила Лила. — И поэтому я… привезла вам картину… которая… как мне кажется… вас заинтересует.
   — Вы очень добры, — улыбнулся маркиз. — Но, надеюсь, вы не слишком огорчитесь, если окажется, что она меня совершенно не заинтересует.
   Судорожно вздохнув, Лила отвела взгляд и сказала:
   — Эта картина… очень необычная… И только вы один… могли бы… мне помочь.
   Маркиз удивленно поднял брови.
   — Если речь идет о живописных полотнах, — заметил он, — то, полагаю, чуть ли не любой житель Голландии мог бы дать вам по этому вопросу консультацию.
   Лила лихорадочно сжала руки.
   — Я пришла сюда, потому что… вы англичанин, милорд!
   Маркиз принял от нее картину, но не стал открывать ее, а только спросил:
   — Что это должно означать?
   — Это значит… что я… вам доверяю!
   Маркиз вновь пристально посмотрел на свою собеседницу.
   — Я, к сожалению, не совсем понимаю. что именно вы пытаетесь мне сказать.
   Только теперь Лила осознала, что не излагает свою историю, как полагалось это сделать по намеченному мистером Нийстедом плану.
   — Моя тетя — баронесса ван Алнрадт, а ее покойный муж был близким другом Деза Томбе.
   Она приумолкла, ожидая, что маркиз узнает это имя и сам начнет ее расспрашивать, но он продолжал недоуменно смотреть на нее.
   — Того Деза Томбе, который умер совсем недавно, — поспешила объяснить Лила. — Этот джентльмен завещал музею «Маурицхейс» картину Вермера «Головка девушки».
   — Я слышал об этой картине, — кивнул маркиз, — и, конечно, намерен ее увидеть, прежде чем уехать из Голландии.
   — Я живу… у тети, — продолжала свой рассказ Лила. — Она… серьезно больна, и… ей надо сделать… очень дорогостоящую операцию.
   Теперь, судя по его взгляду, маркиз как будто начал догадываться, к чему она ведет.
   Однако он ничего не сказал, и Лила стала повествовать дальше:
   — Я… осмотрела весь дом, пытаясь найти что-нибудь такое… что можно было бы… продать.
   И… в одной из комнат покойного барона… я нашла картину… которая похожа на… этюд к портрету Вермера.
   — Так вот что вы привезли мне показать! — воскликнул маркиз.
   Лила говорила так нерешительно и робко, что ему было довольно трудно уловить смысл ее истории. Теперь он склонялся к тому, что причина ее невероятного смущения кроется именно в надежде на то, что он купит у нее картину — а это, в сущности, равносильно просьбе о деньгах.
   Он развязал сверток и вынул холст из упаковки.
   Как только маркиз взглянул на картину, он пришел в восторг одновременно от красоты изображенной на портрете девушки и от мастерства портретиста.
   Лицо девушки, смотревшей на зрителя через плечо, вопросительное выражение ее карих глаз делали картину, по его мнению, необычайно привлекательной. Маркиз не помнил случая, когда бы его так притягивало к себе произведение живописи.
   Картина оказалась незаконченной. Однако даже по этюду можно было понять, как умело художник расположил свою модель.
   Лицо девушки было освещено, а фон оставался темным. От желто-голубой ленты, повязанной вокруг ее головы, падали на лоб причудливые блики. Но самым удивительным было ощущение подлинности, благодаря чему у маркиза создавалось такое впечатление, будто картина говорит с ним.
   Он очень долго смотрел на полотно, а потом спросил:
   — Кому еще вы показывали эту картину?
   — Н-никому, — ответила Лила.
   — Вы не показали ее своей тете?
   — Нет… Она… очень больна. И если… окажется, что я… ошиблась, и это… не этюд Вермера… к законченному портрету… то… мне не хотелось бы… напрасно ее обнадеживать.
   — Я могу вас понять, — кивнул маркиз. — И все-таки мне трудно поверить, что этого этюда раньше никто не видел.
   — Мне кажется… — нерешительно промолвила Лила, пытаясь вспомнить наставления мистера Нийстеда, — барон… никому не показывал этот этюд, потому что ждал… пока не умрет его друг Дез Томбе, чтобы «Маурицхейс»… получил… как было договорено… законченный портрет.
   — Да, в этом есть смысл, — согласился маркиз. — И тем не менее кажется странным, что, как вы утверждаете, о существовании этого этюда никто не знает.
   Лила беспомощно развела руки».
   — Насколько мне известно — никто, — подтвердила она. — Но, конечно… я приехала в Голландию совсем недавно..» чтобы погостить у тети.
   — И раз вы хотите продать этот этюд, чтобы помочь ей, то сколько вы за него просите? — осведомился маркиз.
   — Я… совершенно не представляю себе… сколько он может стоить, — честно призналась Лила. — Именно поэтому… я и обратилась к вам. Я боялась, что… если бы я показала эту картину… кому-нибудь из голландских торговцев… он мог бы решить, что… раз я так молода и неопытна… можно не платить мне столько… сколько она стоит… на самом деле.
   Она замолчала, стараясь не встретиться взглядом с маркизом: боялась, как бы он не увидел, что она говорит не правду. Ей казалось, глаза обязательно ее выдадут.
   — Я… я думала, — произнесла она неуверенно, — что… если бы вы поговорили с… мистером Нийстедом… который, как я слышала… часто продавал барону картины… и покупал его собственные произведения… то он… не посмел бы вас обмануть. А меня… или мою тетю… он, может быть, и попытался бы… обмануть.
   — Нийстед? — переспросил маркиз. — Кажется, так зовут одного торговца, которого мне рекомендовали как порядочного человека.
   Если он к тому же был знаком с бароном, то, конечно, ситуация значительно упрощается для нас обоих.
   — Вы… хотите сказать, что… купите этот этюд?
   — Конечно, куплю, — заверил ее маркиз, — если он окажется тем, чем вы его считаете. И могу обещать вам, мисс Кавендиш, что заплачу вам столько, сколько он в действительности стоит.
   — Я… надеялась услышать от вас именно это, — прошептала Лила.
   — Потому что я — англичанин?
   — Потому что вы… джентльмен, — не задумываясь, ответила она.
   Маркиз рассмеялся.
   — Такое утверждение обезоруживает! И, разумеется, как настоящий джентльмен, я не стану вас обманывать.
   Лила вся зарделась, от чего стала еще прекраснее.
   — Я не сомневалась, что… милорд… никогда не унизится… до обмана! Теперь я могу… вернуться домой.
   — Где вы остановились? — осведомился маркиз.
   — «В Гааге, у моей тети.
   — И, как я понял, она очень больна.
   — Да, она очень тяжело больна. И… если ей срочно не сделать операцию… она может… очень скоро… умереть!
   — Тогда обещаю вам навести справки об этой картине как можно скорее.
   — Спасибо вам… огромное! Я… чрезвычайно вам… благодарна!
   С этими словами Лила поднялась.
   Маркиз тоже встал.
   Несколько секунд, показавшихся обоим бесконечными, они молча смотрели друг на друга.
   Лиле показалось, будто маркиз заглянул ей в самую душу — и видит, что она пытается его обмануть.
   Испугавшись, она поспешно сказала:
   — Мне… мне пора ехать! Я… хочу поскорее… вернуться к тете!
   — Я вас понимаю, — произнес маркиз, направляясь вместе с ней к выходу, — и могу только надеяться, что в моей власти окажется помочь ей выздороветь.
   Открыв Лиле дверь, маркиз увидел старушку, которая сидела в дальнем конце холла, чопорно выпрямившись.
   — Я рад видеть, что вы приехали не одна, — молвил он.
   — Моя старая няня приехала со мной из Англии, — объяснила Лила.
   — Позвольте выразить надежду, что ваше пребывание в Голландии будет приятным, несмотря на тяжелую болезнь вашей тети.
   — Спасибо! Здесь так красиво! И все так интересно! Я… очень рада, что попала сюда, — с детской непосредственностью призналась Лила.
   Она уже вышла в холл, когда ее словно молния пронзила мысль, заставившая ее вернуться обратно.
   — Я… должна сказать вам… одну вещь, — едва слышно произнесла она.
   Удивленный маркиз послушно вернулся с ней в комнату, из которой они только что вышли.
   — Вы не поймете… моей просьбы, но, пожалуйста… дайте мне слово, что… когда вы вернетесь в Англию, то… никому, никому не скажете… что видели меня здесь… в Голландии!
   Она говорила так взволнованно, что маркиз изумленно поднял брови и счел необходимым уточнить:
   — Я должен понимать, что это тайный визит или что вы скрываетесь?
   — Да… я скрываюсь! — кивнула Лила. — И… мне очень важно, чтобы… никто об этом не узнал!
   Она снова умоляюще посмотрела на маркиза.
   Тот подумал, что никогда еще не заглядывал в такие прекрасные и выразительные глаза.
   — Тогда, — улыбнулся он, — я должен снова поступить так, как подобает джентльмену, и сохранить вашу тайну!
   — Спасибо вам! Спасибо! — обрадовалась Лила. — С моей стороны было глупо не сказать об этом… с самого начала.
   Она вышла в холл, но на этот раз няня уже дожидалась ее у открытой двери.
   — Спасибо вам большое, — еще раз промолвила Лила, протянув маркизу руку и одновременно присев в реверансе.
   Легко пожимая ее пальчики, маркиз ощутил их дрожь и снова удивился тому, что его гостья так испугана.
   Провожая ее взглядом, он восхитился изяществом ее легкой походки. А когда Лила приостановилась в дверях и посмотрела на маркиза через плечо, он решил, что она красивее девушки на портрете Вермера.
   После того как карета отъехала от дома и он на секунду увидел точеный профиль Лилы на фоне серебряной воды канала, ему вдруг показалось, что все происшедшее было наваждением. Эта странная встреча ему просто пригрезилась: не было ни удивительной гостьи-англичанки, ни прекрасной картины…
   Но когда маркиз вернулся в гостиную, на стуле по-прежнему лежал этюд Вермера. Только глаза, с любопытством смотревшие на него, показались ему не карими, а голубыми, и тонкое личико было окружено ореолом волос цвета солнечных лучей.

Глава 5

   К счастью, Лиле не пришлось сознаваться тетушке в том, что она ездила в Амстердам.
   Когда она вернулась домой, пытаясь придумать убедительное объяснение своему отсутствию, оказалось, что баронесса крепко спит.
   Видимо, страдалица приняла то самое лекарство, которое снимало у нее боли и погружало в сон.
   Лила увиделась с тетей Эдит только в самом конце дня. После обеда, заглянув в спальню баронессы, она обнаружила, что больная не спит, но мысли у нее все еще путаются.
   — У тебя… все в порядке… милое мое дитя? — слабым голосом спросила она.
   — Да, конечно, тетя Эдит. Мне очень жаль, что у вас были сильные боли.
   — Они прошли… уже, — сказала баронесса. — А завтра… нам надо… — поговорить… подольше. Я вспомнила… у меня остались… кое-какие вещицы… твоей матери. Я уверена… тебе будет приятно… их увидеть.
   — Очень! — с горячностью ответила Лила.
   Почувствовав, что тетушке трудно говорить, она нежно поцеловала ее, пожелала доброй ночи и спустилась вниз, поискать какую-нибудь интересную книгу. Их в доме было много, но все они находились в разных комнатах.
   Выбрав книгу, она подошла к окну и открыла его, чтобы полюбоваться садом.
   Глядя на силуэты деревьев, она думала о том, какой интересной была встреча с маркизом и какой он красивый.
   Лила вдруг поняла, что после смерти отца маркиз Кейнстон оказался первым мужчиной, вызвавшим у нее чувство восхищения.
   В отличие от низеньких и толстых отцов однокашниц, у которых она гостила, пока училась во Флоренции, ее отец был высок и строен. По сравнению с ним мужчины-итальянцы выглядели невыразительными коротышками.
   Когда Лила стала взрослеть, ее осыпали комплиментами, но она списывала их на традиционную цветистость итальянского языка.
   Еще меньшее впечатление производили на нее шумные и неотесанные друзья отчима.
   Лила считала, что мужчины ее не интересуют.
   Но маркиз был совсем другим!
   Его низкий красивый голос заставил ее остро ощутить мужественность собеседника. К тому же он оказался очень высоким и значительным — так что гостиная, в которой они разговаривали, была для него тесна.
   Жаль, у нее не было возможности поговорить с маркизом о его лошадях и загородном поместье.
   Во время своего долгого пребывания во Флоренции она очень скучала по зеленым пейзажам сельской Англии, по старинным усадьбам и дворцам, по людям одной с ней крови…
   «Мне бы хотелось лучше его узнать!» — подумала она, удивляясь самой себе. Однако при этом она понимала, что скорее всего больше никогда не встретится с маркизом.
   Тем более ей показалось странным, что в эту ночь он пришел и в ее сны… И хотя утром она не смогла припомнить ничего конкретного, она очень живо ощущала, что во сне находилась с ним!
   И сейчас у нее было такое чувство, будто он присутствует где-то рядом.
   Няня пришла ее будить и с ходу заявила:
   — Сегодня день будет очень жаркий, мисс Лила, и я в такую жару в этот ваш музей пешком не пойду!
   Девушка хотела было запротестовать, но вовремя вспомнила, что няня уже немолода и ходить ей тяжело.
   — Конечно, няня, — поспешила она согласиться, — мы никуда не пойдем, если погода окажется для тебя слишком жаркой! Я пойду в сад и нарисую какие-нибудь цветы.
   Уверена, когда тетя Эдит проснется, ей будет приятно увидеть картину с цветами.
   — Ну вот и умница! — похвалила ее старушка.
   Лила отыскала в мастерской барона небольшой холст и, взяв собственные краски, вышла в сад.
   Он встретил ее изобилием роз самых разных цветов и оттенков.
   Она подумала, как приятно было бы написать тюльпаны, которыми так славится Голландия, но эта идея вызвала в ней таившуюся подспудно тревогу: где она окажется следую» щей весной, когда здесь расцветут знаменитые тюльпаны?
   Няня не ошиблась — было очень жарко.
   В конце концов духота загнала Лилу в дом, и она закончила свою работу наверху, в мастерской барона. По дороге туда она заглянула в спальню к тетушке в надежде, что та проснулась, но баронесса все еще спала.
   Перед самым ленчем Лила вышла из мастерской, чтобы подарить тетушке готовую картину.
   Баронесса полусидела на постели, лицо у нее было очень бледное и изможденное.
   Увидев ее, Лила почувствовала боль в сердце при мысли, что если маркиз в ближайшие дни не купит этюд, то будет уже слишком поздно.
   Однако у тетушки нашлись силы искренне полюбоваться написанной специально для нее картиной. Разбираясь в живописи, баронесса со знанием дела похвалила стиль племянницы.
   — Ты очень талантлива, милочка, — заключила она свой отзыв. — Как мне жаль, что ты не приехала сюда раньше, когда был жив твой дядя. Он был бы в восторге от твоей работы!
   — Вы осыпаете меня комплиментами, которых я не заслуживаю, — смутилась Лила. — Мастерская барона так прекрасно оборудована!
   И я восхищена тем, что он смог приобрести столько холстов, относящихся к разным периодам.
   — Должна признаться, — заговорщически прошептала тетушка, — все эти детали кажутся мне скучными. Если картина хорошая, я просто хочу ею любоваться, и меня не слишком занимает время ее написания — будь это вчера или триста лет назад!
   Лила ответила, смеясь:
   — Я уверена, в Голландии так говорить не разрешается.
   — Конечно, — подтвердила баронесса с улыбкой. — Но в Англии меня бы поняли.
   Лила ушла в малую столовую, где ей подали ленч, а когда она поела, к ней явилась няня с категорическим заявлением.
   — Ваша тетя хочет заснуть, так что извольте ее не тревожить. И я тоже собираюсь лечь отдохнуть, как и остальная прислуга.
   Эти слова прозвучали довольно сердито, словно няня боялась, что Лила потребует немедленно отправиться в музей.
   Однако она ласково сказала:
   — Отдыхай, няня. А я почитаю что-нибудь — в гостиной я видела много интересных книг. Может быть, попозже, если станет прохладнее, мы пойдем в «Маурицхейс».
   Няня просияла — ответ Лилы ее явно обрадовал.
   Встав из-за стола, девушка перекочевала в гостиную, где были открыты окна.
   Двери тоже оставили открытыми, так что весь дом вобрал в себя аромат цветов из сада.
   Большинство книг, как и следовало ожидать, оказались на голландском языке, но все-таки нашлось там несколько книг на французском и даже пара английских романов.
   Решив, что полезно было бы попрактиковаться во французском, Лила выбрала роман Ги де Мопассана. Устроилась на кушетке и вскоре целиком погрузилась в сюжет.
   Прошло около часа, когда она краем глаза заметила в гостиной какое-то движение.
   Она подумала, что это няня, и ласково спросила:
   — Хорошо ли тебе спалось?
   И, лишь тогда в растерянности поняла, что ошиблась: в гостиную вошла не няня, а незнакомый молодой человек, коренастый и не очень привлекательный. У него оказались тяжелые и довольно грубые черты лица, характерные для многих голландцев.
   Секунду Лила удивленно смотрела на пришельца, а тот, в свою очередь, с не меньшим удивлением взирал на нее, словно не ожидал ее увидеть здесь.
   Наконец Лила поднялась.
   — Добрый день!
   Она сказала это по-английски, и молодой человек ответил на том же языке, но с ярко выраженным акцентом:
   — Кто вы? Почему вы здесь?
   — Я — гостья баронессы ван Алнрадт, — объяснила Лила. — Боюсь, она не сможет вас принять — она больна.
   — Я это знаю, — ответил незваный гость. — Я — Никлас Алнрадт, пасынок баронессы.
   Лила поняла: перед ней тот самый молодой человек, о котором тетушка говорила, что он плохо себя ведет и пытается продать картины, принадлежащие его старшему брату.
   С опаской глядя на молодого повесу, Лила сказала:
   — Баронесса — сестра моей матери. Я — ее племянница, Лила Кавендиш.
   — Если это так, то можете передать ей от меня кое-что! — заявил Никлас Алнрадт.
   Быстро оглядевшись, он прошел через всю гостиную к противоположной стене, на которой висела прекрасная картина Хендрика Аверкампа с изображением конькобежцев на фоне зимнего пейзажа. Картина была небольшая, но в высшей степени добротная.
   Увидев, что Никлас снимает ее со стены, Лила с беспокойством спросила:
   — Что вы делаете?
   — Беру эту картину, потому что считаю ее своей.
   — Вы не имеете права! — возмущенно воскликнула девушка. — Она не ваша! Она… принадлежит вашему брату!
   — Да что вы об этом можете знать? — грубо отрезал он. — И вообще это вас не касается!
   — Я не позволю вам красть картины у моей тети, пользуясь тем, что она больна и не может вам помешать! — решительно заявила Лила. — Немедленно повесьте картину на место! И вам лучше уйти отсюда: вы не имеете права сюда приходить!
   Ее голос звенел от гнева, и Никлас грозно нахмурился.
   Он не выпускал полотно из рук, явно не собираясь его возвращать.
   — Ну что, будете путаться у меня под ногами? — угрюмо проворчал он. — Убирайтесь с дороги, не то пожалеете!
   — Только посмейте унести картину из дома — я немедленно вызову полицию! — пригрозила ему Лила.
   Она загородила похитителю путь из гостиной, прекрасно сознавая, что с него вполне станется отпихнуть ее в сторону и уйти с картиной. Но она была полна решимости помешать столь откровенному грабежу.
   Она ухватилась за раму картины, пытаясь вырвать ее из его рук, и без устали повторяла:
   — Вы ведете себя неприлично. Уходите, иначе я позову слуг, они не дадут вам обворовать тетю!
   Она тянула картину к себе, но Никлас только крепче цеплялся за нее.
   — Уйди с дороги, глупая английская девчонка! — рычал он. — Какое тебе, к черту, дело до того, что я забираю эту картину? Уж не хочешь ли ты сама ею завладеть?
   — Она принадлежит моей тете, пока она жива, а потом она перейдет к вашему брату! — гневно ответила Лила и снова потянула ее к себе.
   Продолжая удерживать картину одной рукой, Никлас сжал вторую в кулак и изо всех сил ударил девушку в плечо.
   Она отчаянно закричала.
 
   Простившись с Лилой, маркиз долго сидел в гостиной, разглядывая оставленный ею этюд.
   За этим его и застал вернувшийся домой граф.
   — Прекрасные новости, Кэрью! — выпалил он. — Примерно через час сюда доставят великолепное полотно Адриана ван де Велде и еще одно, кисти Якоба ван Рейсдала.
   — Я очень рад, — ответил маркиз. — А что ты скажешь вот об этом?
   Взглянув на картину, которую маркиз продолжал держать в руках, граф воскликнул:
   — Тот самый Вермер, о котором было столько разговоров! Кто тебе сделал эту копию?
   — Это не подделка, — промолвил маркиз, — а подготовительный этюд, написанный Вермером прежде, чем закончить портрет, который сейчас висит в музее «Маурицхейс».
   — Этюд? — изумленно переспросил граф.
   Он взял в руки картину, внимательно ее осмотрел, затем перевернул, чтобы взглянуть на обратную сторону холста.
   — Он действительно кажется старинным, — согласился он. — Но кто тебе его привез?
   — Молодая девушка, назвавшаяся племянницей баронессы ван Алнрадт.
   Граф искренне удивился.
   — Я был знаком с бароном. Да и с баронессой тоже, если на то пошло. Очаровательная была пара! Но после его смерти она нигде не показывалась.
   — Мне сообщили, что она больна, — сказал маркиз, — а ее племянница хочет продать эту картину, чтобы заплатить за серьезную операцию, которую надо сделать баронессе.
   — И она утверждает, что это — этюд Вермера?
   — Она считает, что человек, завещавший «Маурицхейсу» «Головку девушки», был дружен с бароном.
   — Кажется, это похоже на правду, — медленно произнес граф. — Но я не могу поверить, что это — действительно этюд, написанный Вермером. Если бы такой этюд существовал, о нем уже было бы известно.
   — Мне и самому так кажется, — кивнул маркиз.
   — Картина, конечно, прекрасная, — выдавил из себя граф. — Но я бы на твоем месте тщательно проверил ее подлинность, прежде чем платить за нее хоть одно пенни.
   — Именно это я и намерен сделать, — заявил маркиз. — Мисс Кавендиш предложила мне связаться с торговцем картинами по фамилии Нийстед.
   — Я о нем слышал, — сказал граф, — но не стал бы безоговорочно ему верить. Впрочем, это относится почти ко всем торговцам.
   Подлинность картин, которые я тебе привез, удостоверена директором Государственного музея.
   Маркиз рассмеялся.
   — Ну, лучше не придумаешь!
   — И я так считаю, — улыбнулся граф.
   — В то же время, — задумчиво промолвил маркиз, — мне жаль мисс Кавендиш. Она очень тревожится о своей тетке. И она оказалась очень хорошенькой девушкой!
   — Ага, — воскликнул граф, — тогда тебе надо быть еще осторожнее! Покупка картин — это одно дело, но когда в продаже замешана очень хорошенькая девушка, положение становится чрезвычайно рискованным.
   — Да ты, оказывается, циник! — заметил маркиз.
   — Не тебе это говорить! — парировал граф. — Ты сам уже давно стал циником!
   И маркиз мысленно вынужден был согласиться с другом. А в последнее время, после того разочарования, которое принесли ему сразу две женщины, его цинизм стал еще глубже. Как ни старался, забыть об их обмане он не мог.