Картленд Барбара. Отомщенное сердце

   — Надеюсь, вы будете думать именно так, а не иначе, — сказала Надя. — И все-таки меня очень смущает, что вы столько истратили на меня.
   — Я бы потратил в сто раз больше, лишь бы быть уверенным, что это произведет нужный мне эффект.
   В его голосе опять прозвучала жесткая, горькая нота, и девушка посмотрела на него с опаской.
   Она тотчас заговорила о других вещах, считая, что вспышки ярости портят его.
   Стала задавать вопросы об истории поместья Баквуд, о членах семейства, с которыми ей предстоит познакомиться.
   Поскольку она весьма быстро усваивала все, что касалось степеней родства и разнообразных титулов представителей его рода, Уоррен пришел к твердому убеждению: она не сейчас познакомилась с этой областью знаний, а весьма компетентна в ней по своей прошлой жизни.
   Чем больше времени он проводил с Надей, чем внимательнее присматривался к ней, тем больше уверялся, что она аристократка до кончиков ногтей и что в ее жилах течет голубая кровь.
   Она не хотела рассказывать никаких подробностей о себе, но он чувствовал — ее прошлое окутано какой-то тайной, необычной, интригующей, и он не обретет покоя, пока до конца не раскроет ее.
   Однако он осознавал, что, чересчур интересуясь делами, которые его не касаются, может невзначай огорчить ее или вызвать гнев.
   Все, что на данный момент имело значение, так это убедить всех: он намерен жениться на женщине, которую не только очень любит, но к тому же считает как нельзя более достойной стать маркизой Баквуд.
   — Я подумывал, — произнес он вслух, — не сделать ли мне вас принцессой. Но все же счел это опасным, так как в Англии могут оказаться венгры, которые по крайней мере по именам знают тех, кто принадлежит к числу особ королевской крови в их стране.
   — Это верно, — серьезно ответила Надя, — а учитывая, что каждый дворянин в Венгрии носит титул графа, так гораздо безопаснее.
   Уоррен знал, если у того или иного венгерского графа целая дюжина детей, то каждый из них является графом или графиней — в отличие от Англии, где этот титул переходит только к старшему сыну.
   Как бы желая сделать ему приятное, Надя сказала:
   — Однако нет причин, почему бы моей матери не иметь небольшой примеси королевской крови, если вы хотите приукрасить нашу историю.
   — Пожалуй, это хорошая идея.
   — На границе с Россией, — с некоторой робостью произнесла Надя, — есть довольно много семейств, которые… считают себя принадлежащими… к королевскому роду, хотя они не принимают никакого участия… в управлении страной.
   — Это мне известно, — улыбнулся Уоррен, — и я нахожу весьма удачным предложение, чтобы ваша матушка была особой королевской крови. Полагаю, вы можете назвать мне имя какого-нибудь многочисленного рода, к которому она вполне могла бы принадлежать.
   — Конечно, — согласилась Надя. — Дворян по фамилии Ракоци так много, что я сомневаюсь, дабы кто-нибудь, не будучи венгром, сумел их всех сосчитать!
   — Очень хорошо. Итак, ваша матушка была принцессой из этого рода, а теперь вам стоит назвать ее имя.
   — Не назвать ли нам ее Ольгой?
   — Отлично! — воскликнул Уоррен. — Принцесса Ольга! И как дочь крупного помещика, графа Виктора Ферраша, вы, конечно, никоим образом не испытываете особого благоговения перед маркизом Баквудом и ничуть не уступаете ему в знатности!
   — Конечно, нет. — Веселые искорки заплясали в ее глазах. — По правде говоря, я опасаюсь, как бы моя семья не сочла его недостаточно именитым для меня!
   Они дружно рассмеялись, и Уоррен подумал, что ему невероятно повезло в ту минуту, как он увидел стройную фигуру девушки, всматривающейся в воды Сены, и понял, что она намерена сделать.
   Уже перевалило за полночь, когда они оказались в доме леди Вуд.
   Надя чувствовала неимоверную усталость.
   Согласно указаниям Уоррена, телеграммы были посланы его матери и секретарю дяди в лондонском доме Баквуда, прежде чем он сам лег спать предыдущей ночью.
   Как он и предполагал, кареты встречали их на вокзале Виктория.
   Они быстро ехали по Лондону в направлении ближайшей от Баквуда станции, где их ожидал поезд.
   Новые кареты, еще больше слуг, и вот наконец они вошли в дом его матери.
   Она поспешила навстречу, раскрыв объятия.
   — Тебе следовало бы сейчас находиться в постели, мама! — сказал Уоррен, целуя ее. — Не нужно было ждать меня.
   — Я бы все равно места себе не находила, пока ты не прибыл бы благополучно домой. Ах, мой дорогой мальчик, я так рада тебя видеть!
   Она опять поцеловала его и с любопытством взглянула на Надю.
   .. — Мама, разреши представить тебе графиню Надю Ферраш, — с чувством произнес Уоррен. — И я могу с гордостью тебе сообщить, что она согласилась стать моей женой!
   Он понимал, мать будет шокирована этой новостью, однако она отнеслась к ней спокойно, промолвив в своей обычной, исполненной аристократического достоинства манере:
   — Мой дорогой, надеюсь, ты будешь очень счастлив!
   Затем обратилась к Наде, взяв ее руку в свои:
   — Я очень рада слышать, что у меня появится невестка, которая станет заботиться о моем сыне и которую я, вне всякого сомнения, буду любить.
   От ее ласкового, задушевного тона у Нади увлажнились глаза, и Уоррен догадался — она подумала о своей матери.
   Торопливо, словно боясь, что Надя еще больше растрогается и заплачет» он принялся рассказывать матери историю их знакомства: якобы это произошло» когда он направлялся в Африку, и тогда они поняли, что созданы друг для друга.
   Он поведал матери, что Надя ждала его возвращения в Марселе, а туда он прибыл вместе с Эдвардом.
   — Конечно, с ней была ее пожилая родственница, — ввернул Уоррен, так как лишь сейчас это пришло ему в голову, — и я уговаривал ее ехать с нами в Англию, но эта дама, к сожалению, была вынуждена вернуться на родину, в Венгрию.
   — Ваша фамилия говорит о том, что вы скорее всего венгерка, — сказала леди Вуд, — и, разумеется, как все женщины этой страны, вы очень красивы, моя дорогая!
   — Благодарю вас, — промолвила Надя.
   — Она очень устала, — вмешался Уоррен, — и я предлагаю, мама, чтобы она немедленно легла спать, а завтра у нас будет возможность рассказать тебе все.
   — Да, конечно, дорогой мальчик.
   Леди Вуд отвела Надю наверх, где вверила ее попечению старой служанки; она помогла девушке лечь в постель.
   Только после того, как леди Вуд отправилась отдыхать, сын вошел в ее спальню и сел возле кровати.
   — Я так рада, что ты успел на похороны, — сказала ему мать. — Твоя помолвка будет приятной новостью для всех членов нашего семейства, опечаленных прежде смертью Реймонда, а потом — и бедного Артура.
   — С трудом поверил, когда прочитал твое письмо.
   — Это в самом деле кажется невероятным.
   Но, мой драгоценный, утром тебе предстоит в первую очередь заняться самыми неотложными делами; этого от тебя все ожидают.
   — Конечно, мама!
   Он поднялся и прибавил:
   — Сейчас я лягу спать, очень устал. Похоже, я слишком долго путешествовал.
   — Ты очень хорошо выглядишь, и мне даже нравится этот необычный оттенок твоей кожи.
   — Загорел под палящим солнцем. За последние несколько месяцев я временами был не светлее араба!
   — Я уверена, очаровательная молодая леди, с которой ты приехал, заметила, как ты красив.
   — Она сильно болела, и она довольно робкая, мама.
   — Девушка выглядит очень юной и очень милой!
   В голосе матери слышалась искренность.
   Немного помолчав, она продолжала:
   — Ты, вероятно, удивишься, узнав, что Магнолия Кин гостит в Баквуде.
   Уоррен был ошеломлен.
   — Гостит в Баквуде? С какой стати?
   — Она переехала туда вместе с пожилой родственницей, которую называет своей компаньонкой, когда с Реймондом произошел несчастный случай. Тогда она казалась убитой горем. Но секретарь твоего дяди, мистер Грейшотт, рассказывал мне, что она забрасывала его вопросами о тебе и недвусмысленно дала понять, что хочет связаться с тобой.
   — А здесь она не побывала, мама?
   — Нет — с тех пор как я отказалась принять ее, когда ты покинул Англию.
   — Значит, она пыталась увидеться с тобой?
   — Думаю, когда она узнала о твоем отъезде, ее разбирало любопытство, ей хотелось узнать, в чем дело. Как бы там ни было, она пожаловала сюда и просила меня принять ее, а я послала ей записку, что чувствую себя не настолько хорошо, чтобы встречаться с посторонними.
   Уоррен мысленно усмехнулся: мать, если надо, очень тонко может поставить на место любого, если он слишком амбициозен или чересчур назойлив, — но вслух сказал:
   — Ты понимаешь, мама, у меня нет желания видеть Магнолию. Хотя у меня до сих пор не было возможности сказать тебе об этом, знай: причиной моего отъезда из Англии было ее заявление, что она намерена выйти замуж за Реймонда.
   — Я это знала, — ответила леди Вуд.
   — Откуда? — вскинул брови Уоррен.
   — Ах, дорогой мой, я не настолько глупа, чтобы не сообразить, что к чему. Более того, хоть это и весьма прискорбно, слуги болтают, и никто не в состоянии пресечь их разговоры.
   У него перехватило дыхание.
   — Ты хочешь сказать, слуги в Баквуде догадались, что Магнолия пытается прибрать Реймонда к рукам, тогда как она была тайно помолвлена со мной?
   — Да, это так, дорогой, — вздохнула леди Вуд, — и я понимаю, что ты должен чувствовать, столкнувшись с подобной нечистоплотностью. Что касается меня лично, если хочешь знать правду, я никогда не любила Магнолию и никогда не верила ей!
   — В таком случае ты гораздо умнее меня.
   — Проще говоря — прозорливее, — уточнила леди Вуд. — Женщины испытывают ужасный дискомфорт, когда пытаются обмануть кого-либо, и хотя тебя, мой мальчик, многие дамы любили ради тебя самого, я всегда подозревала, что для Магнолии твой социальный статус и положение были предпочтительнее.
   Уоррен заметно приуныл.
   — Сейчас я кажусь себе таким, неумным, мама, что мне стыдно за самого себя.
   — Ну это ни к чему! — взмахнула рукой леди Вуд. — Но я благодарю Бога за то, что ты нашел женщину, которую есть за что любить и которая желает выйти замуж именно за тебя, а не за твое генеалогическое древо!
   Уоррен засмеялся как ребенок, легко и непринужденно.
   — Надя утверждает, — заметил он, все еще смеясь, — что наше древо — всего лишь зеленый саженец по сравнению с родословным древом ее отца.
   — Меня это совсем не удивляет, ибо венгры — очень гордый народ. Как бы там ни было, я желаю тебе только счастья. Интуиция безошибочно подсказывает мне, что именно это ты и нашел на сей раз.
   Укладываясь в постель, Уоррен задумался, не слишком ли предосудительно начинать новую жизнь с обмана, тем более когда объектом становится такой человек, как его мать, которая безоговорочно верит ему.
   Однако угрызения совести вскоре затмила другая мысль: присутствие Нади может послужить удобным предлогом для того, чтобы немедленно выставить Магнолию из Баквуда, а это доставит ему огромное удовольствие.
   «Черт с ней! — пробормотал он. — Как посмела она приехать сюда да еще навязываться нашей семье, как если бы являлась женой Реймонда, и в то же время писать мне такое письмо?»
   Задаваясь этим вопросом, он сознавал, что было бы серьезной оплошностью недооценивать Магнолию.
   Она, конечно же, станет предпринимать отчаянные попытки добиться своего, прибегая к самым изощренным закулисным махинациям.
   «У меня нет оснований бояться ее», — успокаивал себя Уоррен.
   Однако он не был вполне в этом уверен.

Глава 4

 
   На следующий день в половине восьмого утра, когда Уоррену подали завтрак, явился мистер Грейшотт.
   Этот седовласый мужчина, которому было далеко за пятьдесят, служил главным секретарем дяди с тех пор, как Уоррен себя помнил.
   Своей деловитостью и волевым характером он снискал у всех обитателей имения непререкаемый авторитет.
   В числе прочих он тоже прибыл на станцию встречать Уоррена.
   — Доброе утро, Грейшотт! — с улыбкой молвил Уоррен, подняв голову. — Я вчера лег спать довольно поздно, однако же готов принять бремя всех забот, которые вы, несомненно, собираетесь возложить на мои плечи!
   Секретарь рассмеялся.
   — Надеюсь, они будут не слишком тяжкими, милорд.
   — Садитесь и посвятите меня в планы на завтрашний день, — уже официальным тоном произнес Уоррен.
   Мистер Грейшотт сел за стол и жестом отказался от кофе, предложенного ему дворецким.
   Когда слуги покинули комнату, Уоррен сказал:
   — Прежде всего я хотел бы знать, кто сейчас гостит в доме и сколько еще человек должны приехать сегодня вечером.
   — Я предвидел этот вопрос, ваша светлость, — ответил мистер Грейшотт. — Боюсь, перечень покажется вам очень длинным. Вплоть до смерти вашего дядюшки я и представить себе не мог, что на свете так много Вудов!
   — Наш род действительно многочислен, — кивнул Уоррен, — однако до большинства из них мне до сих пор не было никакого дела.
   Секретарь вручил ему перечень, в котором он увидел имена двоюродных дедушек, бабушек, дядь, теть, бесчисленных кузенов и кузин, не считая ближайших друзей, которые уже приехали, чтобы присутствовать на похоронах маркиза.
   — Я не удивлюсь, если дом лопнет по швам, когда они все разместятся у нас! — заметил Уоррен.
   — Мы справимся, — твердо заверил его мистер Грейшотт, — и мне кажется, да будет позволено так сказать, они ожидают, что вы перейдете в апартаменты хозяина дома.
   Уоррен не возражал, ибо такова была традиция.
   — Именно это я и сделаю.
   Он все еще продолжал читать список.
   В самом конце его он обнаружил то, что искал.
   Мисс Магнолия Кин.
   Миссис Дуглас Кин.
   Он поднял глаза и произнес жестким, категоричным тоном, тщательно подбирая слова:
   — Не вижу повода для пребывания мисс Кин в доме. Поэтому считаю: если она желает присутствовать на похоронах, чего мы не можем ей запретить, пусть переедет в гостиницу или к своим друзьям, живущим по соседству!
   Мистер Грейшотт, внимательно слушавший его, ничего не ответил, и Уоррен продолжал:
   — Полагаю, вам известно, что я привез с собой невесту, так как намерен официально заявить о своей помолвке. Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы должны немного повременить, но я хочу, чтобы вы, Грейшотт, довели до сведения семейства, по какой причине здесь присутствует эта молодая леди.
   Ему показалось, будто мистер Грейшотт посмотрел на него с удивлением, и прибавил:
   — В нынешней ситуации мне не совсем удобно сделать это самому, поэтому лучше, если эта новость будет исходить от вас.
   — Извольте, раз таково ваше желание. Однако мне кажется, да будет мне позволено это сказать, милорд, было бы неосмотрительно указывать мисс Кин на дверь, — возразил мистер Грейшотт.
   — Почему?
   — Это ее непременно возмутит, а ей очень многие сочувствуют, потому что, хотя это должно было держаться в тайне, каждый, кто был на похоронах вашего кузена, знал о их помолвке.
   Уоррен крепко сжал губы.
   — Не могу понять, — с любопытством произнес он, чуть повременив, — почему о их помолвке не было объявлено! В конце концов, было бы совершенно уместно сделать это в мае или апреле.
   — Именно этого она и хотела, — подтвердил мистер Грейшотт, — но ваш дядюшка настаивал, чтобы до Рождества не было никакого официального объявления.
   Теперь уже настал черед Уоррена удивиться; широко раскрыв глаза, он спросил:
   — Почему он на этом настаивал?
   Мистер Грейшотт не решался ответить, и Уоррен выпалил, не в силах сдержаться:
   — Скажите мне правду, Грейшотт. Я хочу знать!
   — Я думаю, его светлости не нравилась мисс Магнолия Кин и он знал: когда вы привезли ее к вашей матушке погостить, то намеревались жениться на ней.
   Уоррен пришел в изумление.
   — Откуда было дяде Артуру знать?
   — Никто не может запретить слугам судачить, — тихо сказал мистер Грейшотт, — а ваш дядюшка вас очень любил. Я думаю, вовсе не безосновательно предположение, что он мечтал, чтобы вы были его сыном, а не племянником.
   — А отчего он не любил Магнолию? — едва слышно произнес Уоррен.
   — Мне известно, что она умоляла его, так же как и Реймонд, разрешить им объявить о помолвке, однако ваш дядюшка был непреклонен.
   Он твердил, если они не переменят решения к Рождеству или ко времени охотничьего бала, в начале декабря, тогда о их помолвке можно будет объявить.
   Уоррен не понаслышке знал, дядя мог быть крайне деспотичным, если что-то не соответствовало его интересам, и понимал, в какое отчаяние пришла Магнолия.
   Потом, когда Реймонд погиб, она осознала, что упустила главное, погнавшись за призраком.
   Взгляд Уоррена сделался стальным, а губы иронически скривились.
   — Тем не менее в Баквуде она никто, — изрек он, — и чем раньше вы выдворите ее, тем лучше!
   По выражению лица мистера Грейшотта он понял, что выполнить сию задачу будет нелегко, поэтому не преминул осведомиться:
   — Реймонд не сделал завещания в ее пользу или чего-нибудь еще в том же роде?
   — Насколько я могу судить, она просила его об этом, — ответил мистер Грейшотт, — но ваш дядюшка был поставлен в известность адвокатами семьи и запретил Реймонду предпринимать какие-либо шаги в этом плане.
   Испытывая отвращение от всего услышанного, Уоррен встал из-за стола со словами:
   — У меня нет ни малейшего желания видеть ее, Грейшотт. Сообщите ей, что я приехал сюда с моей невестой и что нам понадобятся комнаты, которые сейчас занимают она и миссис Кин.
   — Я это сделаю, — повиновался мистер Грейшотт.
   Тем не менее Уоррен чувствовал его обеспокоенность.
 
   Уоррена уже ждала оседланная лошадь, и он поскакал через поля к большому дому с приспущенным на флагштоке личным штандартом маркиза.
   Отметив, как величественно смотрится дом на расстоянии, Уоррен подумал: обладание такой роскошью может разве что привидеться во сне.
   Солнечные лучи позолотили десятки его окон, отразившихся в зеркальной глади озера.
   Он любил Баквуд: с ним было связано так много детских радостей и воспоминаний об отце.
   Теперь он вернулся домой и должен посвятить всего себя служению ему и сохранению фамильных традиций, как это делали его предки.
   Перед парадной дверью он увидел несколько карет.
   Значит, в гостиной уже собрались родственники, и до него донесется гул их голосов, когда он войдет в огромный, облицованный мрамором зал со знакомыми изваяниями богов и богинь, украшенный знаменами, напоминающими о битвах, в которых отважно сражались его предки.
   Что бы ни случилось, радостное или печальное событие, особняк Баквуд был местом сбора всех Вудов, где они могли встретиться и обсудить свои дела.
   Уоррен не ошибся.
   Войдя в зал, он услышал их голоса, долетавшие из гостиной, и увидел ряд шляп-цилиндров, расставленных на столе, что стоял под лестницей.
   Он слегка улыбнулся, подумав о необычности происходящего, открыл дверь и присоединился к родственникам.
   Лишь спустя час ему удалось вырваться из душных объятий тетушек и кузин, которые были в любую минуту не прочь поцеловать столь красивого молодого человека, и освободиться из плена крепких мужских рукопожатий.
   У него потеплело на сердце, когда он ощутил их неподдельную радость от того, что он займет положение главы рода.
   Они любили лорда Джона, его покойного отца, достойного, благородного человека, с которым за всю его жизнь никому не довелось поссориться, и, естественно, все обожали и баловали Уоррена с момента его рождения.
   Когда он направился к кабинету, где дядя Артур всегда решал дела, связанные с поместьем, он вспомнил, что они пока не ведают о его помолвке, и ему было весьма интересно, что они подумают о Наде.
   Он недвусмысленно дал понять слугам леди Вуд, что не надо будить девушку, пока та сама не проснется.
   Уоррен решил, что ей не следует присутствовать на похоронах, хотя она будет на завтраке и обеде вместе со всем семейством, где он представит ее как свою будущую жену.
   Это, несомненно, удивит родственников, но в гораздо меньшей степени, чем это поразило бы Магнолию.
   Уоррен положил перед собой список дел на завтра и уже отпечатанный экземпляр с изложением порядка будущей церковной службы с траурной каймой на обложке, а также перечень гостей, приглашенных на завтрак.
   — Остальные члены семейства прибудут сегодня после полудня, — объяснил мистер Грейшотт, — и я попозже вручу вам список гостей, приглашенных на обед, с указанием места за столом.
   — Вы говорили с мисс Кин?
   — Да, говорил, но она отказывается съехать, не повидавшись с вами.
   — У меня нет желания… — только и успел произнести Уоррен.
   В этот миг отворилась дверь, и в кабинет вошла Магнолия.
   Уоррену достаточно было беглого взгляда, чтобы понять? она стала еще красивее с тех пор, как он видел ее в последний раз.
   Однако он ощутил, когда она устремилась к нему с чувственной грацией, загадочные образом придававшей ее черному платью до неприличия соблазнительный вид, что единственное чувство, которое он питает к ней, — это ненависть.
   Пробормотав извинения, мистер Грейшотт быстро вышел из кабинета.
   Как только за ним закрылась дверь, Магнолия проворковала мягким, ласкающим голосом, столь хорошо знакомым Уоррену:
   — Ты вернулся! О дорогой, мне кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я видела тебя в прошлый раз!
   Во время ее монолога он встал, но не вышел из-за стола и холодно ответил:
   — Меня удивляет, что ты здесь!
   — Если б я уехала сразу после похорон Реймонда, я бы не увиделась с тобой. Ты не получил моего письма в Париже?
   — Я получил твое письмо, оно пришло в Париж за три дня до моего приезда!
   Он заметил, что такого она не могла предвидеть и ее длинные ресницы дрогнули.
   Тем не менее ей достало находчивости, чтобы после небольшой заминки возразить:
   — Я написала письмо вскоре после твоего отъезда, но не было смысла отправлять его, пока я не узнала, что ты на обратном пути.
   — И очень кстати отправился в обратный путь после несчастья с Реймондом.
   Магнолия весьма выразительно развела руки, а затем спросила:
   — Почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? Я говорила, Уоррен, что люблю тебя, и я всегда тебя любила. Ты можешь простить мне минутное помешательство?
   Она глубоко вдохнула.
   — Когда я увидела этот дом, он показался мне таким прекрасным, что я не могла думать ни о чем другом, кроме как жить в нем и чувствовать свою принадлежность к…
   Она говорила с нарочитой нежностью, как бы пытаясь окутать его сетью колдовских чар, из которой не так легко освободиться.
   Однако он решительно перебил ее.
   — Бесполезно, Магнолия! Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать твои капризы. Я велел мистеру Грейшотту попросить тебя съехать, и именно это ты обязана сделать.
   — Он также сказал мне, что ты привез с собой невесту, — вкрадчиво произнесла Магнолия. — Это правда?
   — Грейшотт всегда говорит правду, и я тоже!
   — И ты в самом деле способен жениться на ком-нибудь, кроме меня?
   Она задала этот вопрос с издевкой, смешок прозвучал в ее голосе.
   Потом рассчитанными движениями, дабы застать Уоррена врасплох, она незаметно обошла стол и оказалась рядом.
   Откинув голову назад, посмотрела ему в глаза, приблизила губы к его губам и прошептала:
   — Уоррен! Уоррен! Я люблю тебя так же, как ты меня. Возможно ли забыть то неземное блаженство, которое мы испытывали, когда ты целовал меня?
   Прежде чем Уоррен успел отстраниться, она притянула его голову к себе и прильнула губами к его губам.
   Он почувствовал страстность, таившуюся в ее губах, мягкое прикосновение ее тела и соблазнительный аромат духов с примесью чего-то экзотического.
   Но когда она целовала его, впиваясь в его губы, он понял — ее власть над ним закончилась.
   Соприкосновение с ней развеяло остатки сомнений на этот счет.
   Он снял ее руки со своей шеи.
   — Бесполезно, Магнолия.
   Когда она осознала, что он совершенно не поддается на ее чары, в ее глазах появилось недоумение, вскоре уступившее место отчаянию и гневу.
   На миг воцарилось гробовое молчание, как будто она едва могла поверить, что действительно слышала эти слова.
   — Ты в самом деле гонишь меня прочь? — спросила она наконец.
   — Я настаиваю, чтобы ты покинула мой дом?
   Твое присутствие причиняет одни неудобства, а поскольку о твоей помолвке с Реймондом не было объявлено, у тебя нет никаких оснований находиться здесь.
   — Я верила, что ты любишь меня.
   — Да, я любил тебя, — ответил Уоррен. — Любил беззаветно, всем сердцем, пока не узнал, что ты всего-навсего использовала меня для удовлетворения своего тщеславия и светских амбиций, вовсе не интересуясь мною как человеком.
   — Это не правда! — закричала Магнолия. — А теперь я люблю тебя, как никогда прежде!
   — Только потому, что ты меня потеряла, — иронично усмехнулся Уоррен. — Просто тебе не нравится быть в проигрыше.
   — Я в самом деле тебя потеряла?
   Теперь ее голос звучал очень нежно, завораживающе, и он понял, что она предприняла последнюю отчаянную попытку.
   — Как ты уже знаешь, я помолвлен с женщиной, которую люблю и которой могу верить!
   Его голос снова обрел жесткость.
   — Прощай, Магнолия! Видишь ли, у меня уйма дел. Смею надеяться, ты извинишь меня, если я не пойду тебя проводить.
   Его холодная вежливость производила еще более ошеломляющий эффект, чем если бы он орал на нее.