Картленд Барбара. Театр любви

   Первым же герцогом рода Муров стал отец нынешнего владельца Мур-парка.
   Титул герцога был пожалован отцу Шелдона Мура королевой Викторией.
   Инструкции, которые сейчас держал в руках Шелдон Мур, были составлены седьмым графом Муром для братьев Эдэм после того, как он возвратился из России.
   Он ездил туда по приглашению царя.
   Он поделился с архитекторами, строившими дворец и театр, впечатлением, которое произвел на него царский театр в Зимнем дворце в Петербурге.
   Это было нечто фантастическое.
   Не меньше поразил его частный театр князя Извольцева.
   Графу удалось заполучить эскизы интерьеров этого небольшого, но изящного театра.
   Братья Эдэм удачно использовали многие элементы русской оформительской школы при воссоздании театра в Мур-парке.
   Герцог видел, как идут здесь работы, за месяц до отъезда в Голландию.
   Уже тогда у него не оставалось сомнений, что архитектор и оформитель восстановят театр в его былом очаровании и блеске.
   Однако он немного опасался, что в своих мечтах рисовал его недостижимо прекрасным.
   Итак, герцог остановился в дверях театра и оказался на одном уровне с ложами, возвышающимися над полом.
   Подобная перспектива стала возможной благодаря тому, что дворец был возведен на чуть более высоком фундаменте, нежели театр.
   Герцог стоял на верхней ступеньке изящной лестницы, спускающейся вниз, к партеру.
   Театр был небольшой — на сотню зрителей.
   Своей миниатюрностью он напоминал кукольный домик, в котором, однако, была воспроизведена обстановка большого дома.
   Благолепием и комфортностью он мог поспорить с королевским театром.
   Партер ослеплял белыми с позолотой резными креслами.
   Сиденья в амфитеатре были обтянуты малиновым бархатом.
   Такие же кресла стояли в двух ложах, одна из них предназначалась для королевских гостей.
   Задник сцены не уступал зрительному залу.
   Занавес из темно-красного бархата, пламеневший в огнях рампы, был поднят.
   Тут имелась даже небольшая оркестровая яма, а с потолка свешивалась огромная хрустальная люстра.
   Архитектор и оформитель с замиранием сердца наблюдали за выражением лица Шелдона Мура.
   Он смотрел на все это великолепие в благоговейном молчании.
   Наконец он произнес с чувством:
   — Я от души поздравляю вас обоих! Это именно то, чего я желал, и намного прекраснее, чем я мог ожидать.
   Они были так взволнованы, что просто лишились дара речи, но их глаза говорили о том, как польщены и вознаграждены они такой оценкой их труда.
   Герцог покинул театр и прошел в дом к позднему ленчу.
   Впервые с той минуты, когда он стоял прошлым вечером у двери в спальню Фионы, он смог в конце концов переключить свои мысли на что-либо иное.
   Теперь он должен действовать быстро.
   Во-первых, решить, какая primadonna выступит на его сцене в тот вечер, когда в зале будет принц Уэльский.
   Во-вторых, кто будет участвовать в скетче , который он написал лишь наполовину и в который включил роль для Фионы.
   Он не догадывался о ее вокальных способностях, пока она сама не предложила спеть для него.
   Наверняка ее голос не представляет ничего исключительного.
   Однако глупо отрицать, что с ее красотой ей нетрудно было бы покорить публику.
   Хотя среди этой аудитории обнаружится и критически настроенная часть.
   На каждое Рождество в Мур-парке собирались его родственники, включая бабушку.
   Они приезжали без какого-либо приглашения, просто следуя давней традиции.
   И эту традицию они не намерены были нарушать.
   Прежде он хотел сочинить песенку для Фионы, которая должна была появиться в роли спустившегося с небес ангела.
   Теперь же он понимал: дать Фионе роль ангела означало бы совершить преступление против Бога. , Внезапно у него возникла новая идея, а в голове настойчиво зазвучала мелодия, повторявшаяся вновь и вновь.
   Эта мелодия будет преследовать его, пока он не сыграет ее на пианино и не запишет на нотной бумаге.
   Он надеялся, что Фиона не останется у него на Рождество.
   А если останется, ей придется сидеть в партере и смотреть, как кто-то другой исполняет ее роль.
   — Ты не забудешь о песенке, которую я должна исполнить в твоем новом театре? — спросила она за день до того, как он отправился в Голландию. — Мне нужно время, чтобы поупражняться, ведь я знаю, дорогой Шелдон, ты мечтаешь о совершенстве.
   — Как во всем, что ты делаешь, — ответил он машинально, просто потому, что она ждала такого ответа.
   Теперь же он яростно убеждал себя, что в Фионе нет ничего совершенного.
   » Я найду кого-нибудь для этой роли, — думал он, — и это будет несложно «.
   После ленча он приказал привести ему лошадь из конюшни.
   Главный конюх подвел лошадь к парадному входу и предупредил, что скоро пойдет снег.
   — Сомневаюсь! — бросил в ответ герцог.
   — Мы ожидаем белого Рождества, — объяснил конюх. — Прошлый год, если вы, ваша светлость, помните, снега не было до самого Дня Подарков!
   Герцог не понимал, что это доказывает.
   Ведь служащие в Мур-парке, так же как его племянницы и племянники, всегда желали, чтобы на Рождество все было засыпано снегом.
   Они огорчались, если снега не было.
   Герцог, пытаясь отделаться от навязчивых мыслей, направился верхом прямо через поля.
   Он ехал к северу.
   Здесь уже начинались леса, в которых он давно не был.
   Он должен когда-нибудь заняться ими, а также поговорить с лесничими и егерями.
   Сейчас же ему необходимо остаться одному, освободиться от всего, что так беспокоит и мешает и от чего он никак не может отвязаться.
   И в первую очередь — от своих собственных чувств.
 
   Он ехал и ехал вперед, никуда не сворачивая, пока не ощутил сильный холод и не понял, что скоро стемнеет.
   Вдруг он увидел перед собой маленькую деревню, которую не посещал уже несколько лет.
   Он вспомнил ее название — Малый Бедлингтон.
   Деревня состояла из нескольких крытых соломой домов, старинной черно-белой гостиницы и церкви в норманнском стиле .
   Некоторые из этих древних церквей еще сохранились в графстве.
   Герцог нахмурился, подумав, что большинство храмов в его поместье нуждаются в серьезном ремонте.
   Он проехал по деревне, с пристрастием осмотрел все вокруг.
   Дома были в хорошем состоянии.
   Изгороди и ворота тоже содержались неплохо.
   Дети, которых он видел, выглядели розовощекими и здоровыми.
   Он собирался уже повернуть обратно и поспешить домой, когда неожиданно услышал музыку, доносившуюся из церкви.
   Поначалу он удивился, что кто-то играет на органе в будний день.
   Он подъехал поближе и тотчас забыл обо всем, пораженный виртуозным исполнением.
   Он привык к тому, что некоторые органисты играют довольно тяжеловесно.
   Но мелодия, звучавшая сейчас, казалась волшебной и пробуждала череду приятных воспоминаний.
   Это был рождественский гимн» Раздалась в ясной полночи».
   Будучи сам музыкантом, герцог мог оценить воздушное, проникновенное исполнение органистом гимна, его понимание прекрасной музыки Ричарда Сторза Уиллиса.
   Он подъехал к церковной двери и сидел на лошади, внимая мелодии.
   Он выучил этот гимн в далеком детстве и пел его своей матери.
   Его слов? удивительно совпадали с темой его рождественского скетча, который он начал писать для постановки в театре.
   Органист прекратил играть, но дивная мелодия продолжала звучать в ушах.
   Герцогу было любопытно, кто ее исполняет.
   Он хотел как музыкант музыканта поздравить неизвестного органиста с успехом.
   Он сошел с лошади.
   Привязал поводья к старому столбику крылечка и вошел в церковь.
   Как он и ожидал, церковь внутри оказалась маленькой.
   Неф был сооружен явно в норманнском стиле, с круглыми арками и бочкообразным сводом.
   Его внимание привлек очень искусно выполненный цветной витраж в окне над алтарем.
   Затем он переключился на маленьких детей, сидевших в резных креслах в алтарной части.
   Пока он смотрел на них, из-за органа вышла молодая женщина и остановилась в центре прохода.
   Теперь он мог хорошенько ее разглядеть.
   Она оказалась хрупкой и юной.
   На ее почти детском лице выделялись большие голубые глаза.
   Из-под маленькой шляпки были видны ее светлые волосы.
   Он замер, пораженный: именно таким ему всегда представлялся ангел.
   Стоя спиной к алтарю, она сказала детям:
   — Теперь, когда вы прослушали мелодию этого прекрасного гимна, попробуйте спеть его.
   Сначала я исполню его для вас, а потом мы споем вместе.
   Дети смущенно переговаривались.
   Подняв голову, девушка начала петь нежным, чистым, словно хрустальным голосом.
   Слушая ее, герцог подумал, что такой голос может исходить только от ангела.
   В нем было нечто неземное, возвышенное.
   Голос этот, казалось, не был связан с грешным миром.
   Он мог нисходить лишь с Небес, где не было ни ужаса, ни страха, ничего, что могло бы оскорбить человека.
   Он сам затруднился бы объяснить, почему у него родилось подобное представление.
   И тем не менее, пока девушка пела, мысль об ангельском, неземном происхождении ее голоса и ее самой не выходила у него из головы.
   Словно кто-то постоянно твердил ему об этом.
   Она закончила первый куплет гимна.
   Герцог продолжал слушать очень внимательно.
   Он заметил, что и ребятишки все как один обратились в слух.
   Она как будто зачаровывала их своим голосом, звучавшим в полной тишине.
   Спев до конца, она улыбнулась, и герцогу почудилось, будто из-за туч проглянуло солнце.
   — А теперь мы повторим все под музыку, — молвила девушка.
   Она прошла вновь к органу, и дети без какой-либо команды встали на ноги.
   Играя с тем же проникновением и изысканностью, — а именно это и привлекло герцога к церкви, — она вернулась к первому куплету гимна.
   Но теперь ее голос вел за собой поющих детей, как Звезда Вифлеемская вела пастухов и волхвов к родившемуся Христу.
   Они пели так, как могут петь только дети, — с той непосредственностью, которая не может не тронуть сердца слушающих.
   Герцог понял теперь всю исключительность и необычность ее голоса.
   Он был настолько чист и искренен, что для его описания подходило лишь одно слово — «ангельский».

Глава 3

   Когда дети закончили пение, девушка вышла из-за органа.
   — Очень хорошо! Приходите завтра в это же время, — произнесла она.
   Дети вскочили — им не терпелось выбежать на волю.
   Они прошли толпой мимо герцога, стоявшего в дверях, почти не замечая его.
   Вскоре церковь опустела, и он медленно зашагал по проходу, туда, где девушка собирала нотные листы.
   Она с удивлением взглянула на него.
   Приблизившись к ней, он подумал, что она еще прекраснее, чем виделась на расстоянии.
   — Добрый вечер! — сказал он своим низким голосом.
   Улыбнувшись, она заметила:
   — Значит, мне не показалось, будто кто-то стоял в дверях, пока мы пели.
   — Сначала я услышал, как вы играете на органе, — признался он, — и подумал, что у вас — профессиональное ощущение инструмента.
   Она засмеялась, и ее смех прозвенел колокольчиком под сводом храма.
   — Мне очень лестно, но я начала играть в церкви только после смерти органиста. Мой отец, здешний викарий , не смог найти ему подходящей замены.
   — Я уверен, никто не смог бы сыграть лучше, чем вы! — искренне сказал герцог.
   Девушка бросила на него мгновенный смущенный взгляд, свидетельствовавший о том, что она не привыкла получать комплименты.
   Затем, подумав о необычности его появления, она спросила:
   — Могу я чем-то быть полезной вам?
   — Я думаю, да, — ответил герцог, — и я хотел бы поговорить об этом с вашим отцом; я наверняка с ним встречался, когда он был назначен в этот приход.
   Девушка оцепенела, как будто застигнутая неожиданной догадкой.
   Придя в себя, она робко поинтересовалась:
   — А вы не… Может быть, вы…
   — Я герцог Мурминстерский, — представился он. — Проезжая по деревне, я услышал, как вы играете на органе.
   Девушка присела в реверансе.
   — Извините… меня, — вспыхнула она, — я… я не узнала вас.
   — Почему вы должны были узнать меня?
   Герцог пожал плечами и прибавил:
   — Может быть, вы назовете мне ваше имя?
   — Меня зовут Лавела Эшли, мой отец служит викарием в Малом Бедлингтоне уже девятнадцать лет.
   — В таком случае, — заключил герцог, — он был назначен моим отцом, поэтому я не знаком с ним.
   — Боюсь, папы нет сейчас дома, он отправился навестить заболевшего прихожанина, который живет не так близко отсюда.
   Герцог на мгновение задумался.
   — Я хотел бы, — наконец произнес он, — чтоб вы и ваш отец приехали завтра в Мурпарк, где я обсудил бы с вами обоими, что вы можете сделать для меня.
   — Приехать… в Мур-парк? — тихо повторила Лавела Эшли.
   — Около одиннадцати часов утра, — уточнил герцог. — У вас есть на чем приехать?
   — Да… да, конечно… ваша светлость.
   — Итак, я буду ждать с нетерпением вас, мисс Эшли, и позвольте еще раз заверить вас, что я наслаждался вашей игрой.
   Лавела снова присела в реверансе, а герцог повернулся и зашагал к выходу.
   Теперь он с удовлетворением думал, что нашел по крайней мере исполнительницу роли ангела в своем скетче.
   Это именно то, что ему необходимо.
   Шелдон Мур оседлал лошадь и поспешил домой, пока его не застигла темнота.
   Он мчался с предельной скоростью по знакомому уже пути и успел прискакать к дому с наступлением темноты.
   У парадного входа уже толпились слуги, с беспокойством ожидавшие его.
   Конюший стоял внизу, у подножия лестницы.
   Герцог прошел в кабинет и взял рукопись короткой рождественской пьесы, которую еще не закончил.
   Она была переписана для него каллиграфическим почерком помощника мистера Уотсона.
   Читая написанное, герцог понял, что, сочиняя пьесу, видел главной героиней Фиону.
   Он медленно разорвал на части исписанные страницы.
   Одно он знал определенно: Фиона не должна играть или петь перед принцем и принцессой Уэльскими.
   Он осознал теперь, она стремилась к этому не только из тщеславного желания выделиться и очаровать всех.
   Она рассчитывала получить возможность пообщаться с принцем, чтобы он помог ей с замужеством: мол, герцог наверняка его послушается.
   Хорошо известна была склонность принца, всегда пребывавшего в состоянии влюбленности, помогать своим друзьям в любовных делах.
   В некоторых случаях он даже доводил до бракосочетания еще колеблющегося жениха.
   Он убеждал его в необходимости оного довольно простым способом: твердо указывал нерешительному ухажеру на возникновение сплетен вокруг его девушки.
   — Я не был намерен жениться еще по крайней мере пять лет! — пожаловался герцогу один из его друзей. — Но что я мог поделать, если его королевское высочество прямо намекал, будто я подпорчу репутацию Алисы, если не сделаю ей предложение?
   Герцог посчитал тогда своего друга глупцом, позволившим поймать себя подобным образом в ловушку..
   Кроме того, он был прекрасно осведомлен, что принц никогда не смог бы отказать в помощи хорошенькой женщине, если она прибегнет к слезам.
   Он слишком поздно понял: нельзя было говорить Фионе о том, что принц напросился на приглашение в Мур-парк.
   Но опасность грозила ему не только со стороны королевской четы.
   На Рождество прибудет вся его семья, и Фиона не преминет воспользоваться случаем, чтобы привлечь его родственников на свою сторону.
   Он никогда не задумывался об этом, так как не был намерен спешить с женитьбой.
   Он забыл, какую хитрость и изобретательность может проявить женщина, твердо решившая добиться своего.
   Следовательно, он должен каким-то образом воспрепятствовать Фионе остаться у него надолго.
   Это представляло большую трудность, поскольку они уже обсуждали празднование Рождества у него.
   Он не сомневался, что Фиона, как обычно, захочет выступить в Мур-парке чуть ли не в роли хозяйки дома, даже если здесь будет присутствовать его бабушка.
   «Что же мне делать?» — спрашивал он себя в отчаянии.
   До Рождества оставалось слишком мало времени, чтобы можно было надеяться на какие-то перемены до того, как начнут прибывать гости.
   Если он будет отходить от Фионы постепенно, как и задумывал, она рано или поздно потребует объяснений.
   Тогда ему, несомненно, придется выложить ей всю правду.
   «Я просто должен выжидать, — размышлял он, — и действовать по обстоятельствам».
   И все же он был обеспокоен.
   Поужинав в одиночестве, он очень долго не ложился спать, переписывая свою пьесу.
   У него возникла новая идея, навеянная словами гимна «Раздалась в ясной полночи», который исполняла сегодня дочь сельского священника под такую красивую и трогательную музыку. — Приближалось Рождество, и с каждым уходящим годом его родные становились все старше.
   Он должен написать не скетч. Ему предстоит создать нечто такое, что заставит их почувствовать себя не забытыми, а нужными, несмотря на возраст.
   Им надо сказать, что у них еще достаточно сил помогать другим и что они необходимы многим.
   Ему представлялась на сцене фигура пожилой женщины, сидящей в центре и сожалеющей об ушедшей молодости.
   Он уже написал для нее песню.
   В этой песне слышится тоска по минувшим радостям, надеждам и стремлениям юности.
   Затем, поскольку на сцене тоже будет Рождество, невинная малютка поднесет ей подарок.
   Юная девушка, тоже с подарком для нее, попросит совета в вопросах любви.
   Сначала пожилой женщине покажется, что у нее нет нужного ответа.
   Но потом она найдет мудрый совет.
   Счастливая девушка убегает, чтобы найти своего возлюбленного, а пожилая женщина засыпает.
   В это время на сцене оживает ее сон.
   Ангел, предстающий пред нею с двумя маленькими херувимами, говорит ей, что смерти нет.
   Ее добрые дела продолжат свое существование даже после того, как она покинет этот мир.
   И даже когда она вознесется на Небеса, она все еще будет помогать тем, кого любила, и руководить ими.
   Сначала, когда эта идея только возникла у герцога, он посчитал ее слишком сентиментальной.
   Но вскоре понял, что его бабушке и тетушкам она придется по душе.
   Он и сам искренне верил в это, хотя ни с кем не обсуждал тему бессмертия.
   Наверняка женщины, которых он встречал в жизни, включая Фиону, посмеялись бы над ним, узнав о его религиозности.
   Сами они поверхностно относились к христианским обязанностям, изредка посещали только воскресную службу.
   Они, как и все в высшем свете, посещали, конечно, церковные венчания и отпевания знатных особ.
   Но, даже участвуя в этих обрядах, они продолжали нарушать обеты, которыми связывали себя при освящении брака.
   Да и большинство из десяти заповедей они так или иначе тоже нарушали.
   Он вспомнил званый обед, где присутствовала Фиона.
   Кто-то в шутку сказал за столом женщине, за которой волочился:
   — Я определенно нарушаю десятую заповедь, возжелав жену своего соседа!
   Все рассмеялись, а другой острослов заметил:
   — Важно соблюдать лишь одну заповедь, одиннадцатую: «Не попадайся!»
   Герцог засмеялся — и Фиона тоже.
   Он снова подумал, что она категорически не подходит на роль ангела.
   Он не мог представить кого-либо из своих знакомых, чей облик был бы столь ангельским, как у девушки, встреченной им сегодня.
   Он удивлялся, что никогда не видел ее раньше.
   Но, с другой стороны, как мог он видеть ее, если она не появлялась в этой части поместья?
   «Может быть, среди моих арендаторов есть и другие скрытые таланты!» — улыбнулся он.
   Шелдон Мур встал из-за стола, заметив, что уже далеко за полночь.
   Он успел написать не целую пьесу, но очень короткий эпизод, в котором преобладала музыка, а не слова.
   Что касается музыки, он вдруг подумал, что мог бы включить в нее часть нежной мелодии гимна «Раздалась в ясной полночи», который так прекрасно исполнила Лавела Эшли вместе с детьми в церкви.
   Стоило лишь явиться этой мысли, как он уже услышал эту мелодию в своей сценке.
   Музыка же собственного сочинения станет хорошим фоном для слов ангела, обращенных к пожилой женщине.
   Может быть, следует написать еще одну песню, которую она подарит зрителям.
   Мелодия уже рождалась в его голове, звенела в ушах, и он вознамерился пойти в музыкальный салон, чтобы довести ее до конца за пианино.
   Но тут он почувствовал нечеловеческую усталость.
   Он очень мало спал прошлой ночью, поднялся рано и преодолел до вечера большое расстояние.
   Он отправился в кровать.
   Уже засыпая, он вновь услышал голос Лавелы, возносящийся к своду норманнской церкви.
   За всю свою жизнь он не слышал голоса, равного ему по чистоте и очарованию.
 
   Герцог проснулся рано и стал одеваться, тихо напевая какую-то мелодию.
   После завтрака у парадного входа уже стояла наготове лошадь, и он отправился покататься часок-другой.
   Перепробовал все препятствия, которые возвел на своем скаковом треке, и взял их с такой легкостью, что решил в следующий раз поднять повыше.
   Без четверти одиннадцать он был уже дома.
   Он сказал слугам, что ожидает викария из Малого Бедлингтона с дочерью.
   Когда они прибудут, их следует провести в музыкальный салон.
   Эта комната, которую он любил больше других, считалась одной из самых прекрасных в доме.
   В этой комнате, белой, с золотым орнаментом, потолок был расписан купидонами, держащими маленькие арфы.
   Венера, изображенная в центре потолка, очевидно, исполняла арию под их аккомпанемент.
   Пока герцог был ребенком, его пианино стояло в школьной комнате.
   Музыкальный же салон, расписанный итальянским художником, оставался за ненадобностью в заброшенном состоянии.
   Отец Шелдона, человек весьма далекий от музыки, никогда не заходил туда.
   Когда мальчик стал подрастать, его пианино переместили в гостиную, куда выходила его спальня.
   Первое, что сделал Шелдон, став правящим герцогом, — это восстановил музыкальный салон.
   Он велел расписать его, украсить позолотой и реставрировать роспись на потолке.
   Теперь он был точно таким, каким его спроектировали и создали братья Эдэм.
   Герцог вошел в музыкальный салон и сел за пианино.
   Он играл, возможно, не столь виртуозно, как настоящий профессионал, однако намного лучше среднего любителя.
   Еще совсем юным, будучи в Италии, он брал уроки у знаменитого концертирующего пианиста.
   Он никому не говорил об этом, даже женщинам, любившим его, боясь насмешек в свете.
   Очень немногие знали, что для него значит музыка.
   К их числу относилась и Фиона, потому что была с ним чаще других.
   Но когда он исполнял ей какую-нибудь собственную композицию, то чувствовал: она думает лишь о том, насколько было бы лучше, если б он держал ее в эти минуты в своих руках.
   Он был уверен, слова похвалы произносились ею лишь для того, чтобы польстить ему, а вовсе не потому, что она действительно считала его хорошим исполнителем.
   Он поставил на пюпитр партитуру.
   Начал набрасывать на нее мелодию, явившуюся ему прошлым вечером.
   Он успел записать большую часть, когда открылась дверь и слуга объявил:
   — Ваша светлость, его преподобие Эндрю Эшли и мисс Эшли!
   Герцог поднялся со стульчика.
   Сегодня утром ему вдруг стало боязно, что вчера вечером воображение унесло его слишком высоко и он убедил себя, будто Лавела Эшли выглядит как истинный ангел.
   Возможно, он был слишком очарован музыкой.
   А может, в неверном свете сумерек просто обманулся.
   И теперь он бросил быстрый взгляд на нее, прежде чем посмотреть на ее отца.
   Но и в лучах солнечного света, вливавшегося в окно, она была столь же ангельским существом, каким он и представлял ее.
   Сначала герцог поприветствовал викария, очень красивого и статного мужчину, такого же высокого, как он сам.
   У него было выразительное лицо, виски чуть тронуты сединой.
   Более того, его манера держаться, его осанка ясно давали герцогу понять, что он имеет дело с джентльменом.
   — Я чрезвычайно рад встретиться с вами, викарий, — сказал он, — и считаю оплошностью со своей стороны, что не сделал этого раньше.
   Викарий улыбнулся.
   — Мы находимся на дальнем краю поместья, ваша светлость, и живем очень тихо. Я часто думаю, что Малый Бедлингтон вообще всеми забыт.
   — Вот это мы должны исправить в будущем, — повинился герцог.
   Он протянул руку Лавеле со словами:
   — Я так рад, что вы приняли мое приглашение; а теперь мне хотелось бы рассказать вам, что я задумал.
   Герцог прошел в конец салона и жестом предложил викарию расположиться в удобном кресле.
   Сам устроился в кресле напротив, а девушка села на софу.
   — Надеюсь, дочь рассказала вам, — молвил герцог, — что вчера вечером, совершенно случайно проезжая мимо вашей церкви, я услышал, как она играет на органе, и был совершенно потрясен ее исполнением гимна.
   — Я и сам всегда думаю об этом, — кивнул викарий. — Моя жена тоже очень музыкальна.
   — Ваша дочь пела рождественский гимн с детьми, — продолжал герцог, — и таким образом я узнал, какой у нее необыкновенный, прекрасный голос!
   Этим заявлением он явно смутил Лавелу, поскольку у нее тотчас зарделись щеки.
   На ней была та же шляпка, что и вчера.
   Одежда ее отличалась простотой.