Его чуть не выгнали на последнем семестре.
   Гермия вложила свою руку в руку брата.
   — Тебя не должно беспокоить то, что он говорит тебе, — ответила она. — Вильям завидует тому, что ты красивее и лучше, чем он, скачешь на лошади, и если бы я была одной из красавиц, за которыми он якобы волочится в Лондоне, то умерла бы от скуки!
   Петр рассмеялся, закинув голову, но Гермия знала, что, сравнивая их, говорила истинную правду.
   Вильям был средним молодым человеком, со слишком близко поставленными глазами и длинной верхней губой, которую он унаследовал по материнской линии.
   Он не был особенно хорошим всадником, и его определенно раздражало то, что, когда они охотились, его кузен Питер в поле всегда скакал впереди и с легкостью перелетал со своей лошадью через самые высокие живые изгороди.
   Вильям часто оставался позади, несмотря на то что ему доставалась лучшая лошадь его отца.
   Последний рождественский ужин, который запомнился Гермии, был наименее приятным из всех ужинов, на которые она была приглашена в усадьбу.
   Поскольку Мэрилин была особенно неласкова с ней в тот вечер, Гермию особенно удивим", что она пришла теперь за помощью к ней.
   Она сидела на табуреточке в ожидании, и ей казалось, что кузина затрудняется в выборе слов, чтобы сказать, что ей нужно.
   И как будто решив, что сначала она должна проявить больше теплоты к Гермии, чем обычно, Мэрилин заметила:
   — Я смотрю, Гермия, что ты выросла из платья, которое носишь! Оно слишком тесно для тебя и коротко! Я думаю, мне следовало бы догадаться об этом раньше, ведь у меня много платьев, которые я больше не ношу и которые я могла бы отдать тебе.
   На какой-то момент Гермия напряглась от такого предложения.
   У нее мелькнула мысль, что она лучше будет носить тряпки и лохмотья, чем станет объектом благотворительности Мэрилин. Но затем она упрекнула себя в эгоизме.
   Ее отцу и матери трудно было купить материал для нового платья, когда все деньги, которые они могли откладывать, уходили на одежду для Питера.
   Только в прошлый вечер Питер спросил матушку, когда отца не было в комнате:
   — Как ты думаешь, мама, есть ли какая-нибудь возможность приобрести для меня новый верховой костюм? Я стесняюсь того, который ношу теперь, а поскольку у меня появилась возможность участвовать в соревнованиях по стиплчейзу, проходящих во дворце Бленхейм, я не хочу, чтобы тебе было неудобно за меня.
   Мать улыбнулась.
   — Ты знаешь, что я горжусь тобой, и я заметила, как износился твой френч. Я уверена, что мы с папой сможем найти деньги для нового.
   Петр обнял мать и поцеловал ее.
   — Ты славная мама! — сказал он. — Я знаю, как мало вы тратите на себя, и по временам чувствую себя, как назойливая бедная вдова.
   Матушка засмеялась.
   — У тебя будет верховой костюм, сынок. Не так, так эдак мы найдем деньги на него!
   Гермия знала, что это означает прощание с планами на новое платье для" мамы, а также и на новую шляпку, которая была обещана ей самой, как только появится возможность.
   Все это пронеслось в ее голове, и она быстро сказала:
   — Это было бы очень, очень щедро с твоей стороны, Мэрилин, если бы ты послала мне что-либо, ненужное тебе. Ты отлично знаешь, как приходится выкручиваться папе с мамой, несмотря на то что они экономят на всем.
   — Я прикажу моей камеристке упаковать все, что мне не нужно, — пообещала Мэрилин. — А теперь, Гермия, позволь мне рассказать тебе о том, что мне нужно от тебя.
   — Что же это?
   — Я должна объяснить тебе сначала, какой у нас сейчас важный гость.
   По мере дальнейшего рассказа Гермия не отрывала глаз от лица кузины.
   — Это — маркиз Деверильский, и сказать тебе откровенно — я намерена выйти за него замуж!
   Гермия тихо вскрикнула от неожиданности.
   — О Мэрилин, это поразительно! Ты сильно влюблена в него?
   — Вопрос не в том, влюблена я в него или нет, — ответила Мэрилин. — Маркиз Деверильский — несомненно самая выгодная супружеская добыча во всем Лондоне!
   — Почему самая выгодная? — спросила с любопытством Гермия.
   — Потому что он богат и занимает блестящее положение У него есть лошади и поместья, которые лучше, чем у кого-либо другого.
   — Мне кажется, я слышала, как папа говорил что-то о нем, — сказала Гермия, силясь вспомнить, и оттого нахмурила брови.
   — Невероятно, чтобы дядя Стэнтон знал маркиза, — быстро сказала Мэрилин. — Он вращается лишь в самых возвышенных кругах, а его скаковые лошади побеждают на всех классических скачках, поэтому его ценят и уважают везде.
   Она тихонько вздохнула и произнесла голосом, в котором зазвучали наконец искренние человеческие нотки:
   — Став его женой, я заняла бы почти королевское положение! Каждая девушка страшно завидовала бы мне, если бы мне удалось завлечь его.
   — И ты думаешь, он сделал бы тебя счастливой? — спросила Гермия.
   Поколебавшись, Мэрилин ответила:
   — Я была бы очень, очень счастлива стать маркизой Деверильской, и я намерена достичь этого!
   В ее голосе послышались жесткие нотки, слишком хорошо знакомые Гермии.
   Когда Мэрилин нацеливалась на что-то, всем окружающим лучше было предоставить ей немедленно то, что она хотела.
   Когда она была еще ребенком, уже тогда обнаружила, что вспышки ее истерик доводили няню и гувернантку до такого состояния, что они сдавались: противиться было бесполезно.
   Гермия очень хорошо знала, что под симпатичной внешностью Мэрилин скрывалась стальная воля.
   Когда они вместе учились в школьной комнате, Мэрилин, если ей надоедал урок, просто отказывалась слушать то, что объясняла воспитательница.
   Она бросалась вон из класса, оставляя Гермию наедине со взволнованной учительницей, не имевшей представления, как ей справиться с такой буйной ученицей.
   Поскольку Гермия стремилась воспринять от учебы все что можно, она, несмотря на то что была еще почти ребенком, успокаивала оскорбленную пожилую учительницу и уговаривала ее продолжать урок, стараясь узнать то, что ей было интересно.
   Теперь она подумала, что если Мэрилин задалась целью выйти замуж за маркиза или за другого мужчину, ему будет очень трудно избежать этого.
   Но тут Гермия упрекнула себя за такую недобрую мысль и мягко сказала:
   — Если ты выходишь замуж за человека, которого любишь, Мэрилин, я могу лишь пожелать тебе всяческого счастья!
   — Я так и думала, что ты скажешь это, — ответила Мэрилин. — А это значит, что ты поможешь мне завоевать его.
   — Он еще не сделал тебе предложения?
   — Нет, конечно, нет! В ту же минуту, как он сделает мне предложение, я помещу его в «Газетт», прежде чем он успеет передумать, и каждой незамужней женщине в Лондоне захочется выцарапать мне глаза за то, что я преуспела там, где они потерпели неудачу!
   — Он очень красив, и ты сильно любишь его? — тихо спросила Гермия.
   — В настоящее время он ведет себя довольно уклончиво и прохладно, — сказала Мэрилин, как будто рассуждая сама с собой. — Он принял папино приглашение погостить у нас, и поскольку я знаю, что он лишь хочет взглянуть на новых кобыл, которых папа выписал с Континента, и не интересуется мной, я стараюсь как можно лучше использовать его пребывание в усадьбе.
   Мэрилин говорила теперь с ней так откровенно, как когда-то они разговаривали в детстве, как будто она вновь считала свою кузину близкой и родной:
   — Я должна заполучить его, Гермия! Ты видишь, что я должна заставить его сделать мне предложение! Но это будет нелегко!
   — Почему? — спросила Гермия. — Ты очень, очень хорошенькая, Мэрилин, и я не могу представить, что он, гостя в усадьбе, не заинтересуется тобой.
   — Мне и самой хотелось бы так думать, — доверительно сообщила Мэрилин. — Но за ним гоняются самые прекрасные женщины Лондона.
   Она помолчала, затем продолжала задумчиво, как бы про себя:
   — Конечно, они все замужем, а маркизу необходимо когда-нибудь жениться, чтобы иметь наследника. Ходят слухи, что он очень не любит своего кузена, который унаследует его титул и имения, если у него не будет сына.
   — Я уверена, он захочет жениться на тебе, — сказала успокоительно Гермия.
   Наступило молчание, как будто Мэрилин продумывала то, что хотела открыть, прежде чем продолжить:
   — Одна из его родственниц сказала мне по секрету, что вся его родня последние пять лет буквально на коленях умоляет маркиза жениться и завести семью.
   — Разве это так важно? — спросила Гермия.
   — Неужели ты не понимаешь, Гермия! Я же только что сказала тебе, что он ненавидит кузена, который может стать его наследником. И все его сестры, тети, бабушки и все остальное семейство Девериль тоже ненавидят его двоюродного брата.
   — Что это за кузен такой, что они все так его ненавидят? — спросила заинтригованная Гермия.
   — Я никогда не видела его, — ответила Мэрилин, — но говорят, что он вечно безобразно пьян и проводит время с актрисами самой дурной репутации.
   Она засмеялась.
   — Никто не ожидает такого поведения от маркиза, поскольку он осознает свою ответственность и возможные последствия этого! Но его постигло разочарование в молодости, когда у него была очень неудачная любовная связь.
   — Что же с ним произошло? — спросила Гермия.
   Она чувствовала, что эта история очень походит на те фантазии, которые все время роятся в ее голове, и поэтому все, что Мэрилин рассказывала, было ей крайне интересно.
   Мэрилин пожала плечами.
   — Я не знаю всех подробностей, но предполагаю, что это произошло, когда он был совсем молод, и он вынес из этого очень плохое мнение о женщинах и значительно более интересуется теперь своими лошадьми!
   Она глубоко вдохнула, как бы набираясь решимости, и провозгласила:
   — Но он должен жениться, и его женой определенно буду я!
   — Я тоже уверена в этом, моя дорогая, — сказала Гермия, — но не вижу, как я смогу помочь тебе.
   — Вот об этом мы и поговорим.
   Голос Мэрилин становился все более напряженным и уверенным по мере того, как Мэрилин раскрывала свой план:
   — Прошлым вечером маркиз, разговаривая с папой за ужином, говорил о том, как изменилось все после войны. Благородные фамилии — оказавшись в денежном затруднении либо просто отвыкнув заниматься своими поместьями, как они делали это ранее — перестали заботиться о своих людях, как заботился о своих подданных его отец, когда был жив.
   Мэрилин взглянула на свою кузину, чтобы убедиться, что голубые глаза Гермии с живейшим вниманием устремлены на нее, и продолжала:
   — "Мой отец, — сказал маркиз, — знал что имени каждого своего работника, так же как он знал клички своих гончих, и моя мать заходила в каждую избушку в нашем поместье. Если кто-то был болен, она приносила им суп и лекарство, и когда подрастали дети наших работников, она находила им дело либо на собственной земле, либо у наших родственников".
   У Гермии промелькнула мысль, что именно так поступают ее отец и мать, пусть не с таким количеством людей.
   Мэрилин продолжала:
   — "Никто не делает этого ныне, — сказал маркиз, — и я понимаю, почему работники проявляют недовольство на севере: да и в южных графствах, я слышал, нередки подобные раздоры".
   Мэрилин остановилась и спросила:
   — Теперь ты понимаешь, чего я хочу?
   Она увидела недоуменный взгляд Гермии, и в ее голосе вновь послышалась привычная резкость тона:
   — Ну как же ты не понимаешь, Гермия? Я должна убедить его, что, как и его мать, я интересуюсь положением людей в поместье и помогаю им.
   — Но, Мэрилин… — начала было Гермия и остановилась.
   Она готова была сказать, что за все годы, что она знала свою кузину, никогда не замечала в ней мельчайшего интереса к кому-нибудь в поместье.
   Более того, сама графиня всегда насмешливо относилась к тому, как ее отец и мать тратили столько времени, заботясь о жителях деревни.
   Однажды, когда граф уволил одного мужчину потому, что управляющий доложил ему, что тот работает медленно, ее отец просил своего брата дать этому человеку возможность исправиться.
   — Он болен, — объяснял ее отец, — и не сможет остаться дома, потеряв жалованье. Его жена ожидает еще одного ребенка, а в доме уже трое маленьких детей.
   Граф отказался слушать его.
   — Эти вопросы я поручаю моему управляющему, — сказал он. — Я не вмешиваюсь в его решения!
   И Гермия помнила, как ее отец поддержал семью этого работника из своих средств и затем каким-то чудом нашел ему другую работу с жалованьем, которое по крайней мере спасло его семью от голода.
   Гермия знала, что это был лишь один пример из многих других подобных случаев, происходивших в поместье, и что ее отец, хотя он никогда не говорил этого, порицал безразличие брата к своим работникам и невнимание к их судьбе.
   Зная, что и Мэрилин не отличается подобной заботливостью, Гермия была поражена задачей, которую та перед собой поставила.
   — Я не понимаю, чем же я смогу помочь тебе в этом, — сказала она с тревогой.
   — Я все продумала, — сказала Мэрилин, — и тебе остается лишь поступать точно так, как я скажу.
   — Я сделаю все, если это возможно, — пообещала Гермия.
   — Это вполне возможно, — ответила Мэрилин. — А теперь слушай…
   Она наклонилась к Гермии и понизила голос, как будто боясь, что их услышат.
   — Я решила сопровождать маркиза в его верховой прогулке завтра утром. Я знаю, что ни папа, ни Вильям не любят ранних поездок; маркиз же катается до завтрака.
   Гермия с удивлением подняла брови.
   — Я никогда не видела, чтобы ты вставала до завтрака! — сказала она.
   — Я способна встать с рассветом ради стоящего дела! — провозгласила Мэрилин. — Теперь слушай внимательно…
   — Я слушаю.
   — Я подойду к нему, когда он будет в конюшне, и предложу проехаться в Рощу Колокольчиков. Ты знаешь, какое это красивое и романтическое место!
   — Да… конечно, — согласилась Гермия.
   — Мы окажемся там около половины восьмого, — продолжала Мэрилин, — и будем медленно ехать через лес. И тут я хочу, чтобы ты примчалась галопом в поисках меня.
   — Я? — воскликнула Гермия.
   — Ты слушай! — отрезала Мэрилин. — Ты прискачешь во весь опор и скажешь мне:
   "О Мэрилин, я искала тебя! Бедная старая миссис Тингумабоб1 при смерти, но она говорит. что не может умереть, пока не попрощается с тобой и поблагодарит тебя за твою доброту к ней!"
   Гермия с сомнением глядела на свою кузину.
   Ей казался странным способ, который избрала Мэрилин, чтобы произвести впечатление на маркиза, и она не думала, что все это будет звучать для него убедительно.
   Как будто прочтя ее мысли, Мэрилин сказала:
   — Ты можешь сказать это своими словами, но сделай их правдоподобными и настойчивыми, как будто женщина эта действительно призывает меня.
   — Я… Я постараюсь, — сказала Гермия, — но что будет.'., дальше?
   — Я все тщательно продумала, — ответила Мэрилин. — Я воскликну: «О бедная миссис Тингумабоб! Я должна спешить к ней». Я ускачу от вас, но если маркиз попытается последовать за мной, я скажу тебе: «Покажи его светлости путь домой!» Затем, прежде чем он сможет поспеть за мной — что он, очевидно, захочет сделать, — я уже исчезну из виду.
   — А если он все-таки будет пытаться следовать за тобой? — спросила Гермия.
   — Тогда ты должна каким-то образом отговорить его от этого, — сказала Мэрилин. — Я же поеду к деревне, но затем медленно вернусь домой по другому пути, чтобы никто меня не увидел.
   С едва заметной усмешкой она сказала:
   — Позже я расскажу маркизу, как бедная старая женщина смогла спокойно умереть, потому что я держала ее руку; и он поймет, что я, так же как и его мать, забочусь о людях, живущих в поместье.
   Гермия молчала, и Мэрилин спросила ее:
   — Ну, как тебе нравится моя идея? Тебе ведь не очень трудно будет сыграть роль, о которой я прошу тебя!
   — Н-нет… конечно… нет, — сказала Гермия. — Я только… надеюсь, что маркиз… поверит тебе.
   — Почему бы ему не поверить? — недовольно спросила Мэрилин. — А если он усомнится, в этом будет твоя вина!
   — Пожалуйста… не говори так, — взмолилась Гермия. — Ты знаешь, что я приложу все усилия, чтобы убедить, что кто-то действительно уже… при смерти, как они всегда убеждают мою маму, когда приходят за ней… но…
   Ее голос затих.
   Она не могла сказать, что любой не очень глупый человек вряд ли поверит в то, что Мэрилин может действительно заботиться о ком-то, кроме себя.
   Но ей тут же стало стыдно от таких мыслей о кузине.
   Она пообещала себе, что будет изо всех сил пытаться убедить маркиза в том, что люди, живущие в поместье, находят в Мэрилин успокоение и поддержку в своих бедах.
   Она чувствовала, что это будет нелегко, но поскольку не могла сказать это прямо, то просто ответила:
   — Я сделаю все, о чем ты просишь, Мэрилин, но ты знаешь, что у меня нет лошади, а если бы я взяла лошадь из ваших конюшен, это могло бы показаться странным.
   — Я пошлю к тебе конюха с лошадью поздно вечером, чтобы твой отец не знал об этом, — ответила Мэрилин.
   — Я с удовольствием прокачусь на ней, — сказала с улыбкой Гермия.
   Она взглянула на свою кузину и увидела выражение в ее глазах, которого не замечала раньше.
   — Тебе нет необходимости долго оставаться с маркизом, — резко сказала Мэрилин. — Ты должна лишь дать мне достаточно времени, чтобы скрыться в лесу, затем указать ему направление к усадьбе, и поспешить за мной.
   — Я так и сделаю, — согласилась Гермия.
   — И кроме того, советую не наряжаться, потому что тебе предстоит встретиться с таким джентльменом, которого тебе никогда не придется увидеть в Малом Брукфилде!
   — Да… конечно, — ответила Гермия.
   — Если бы у меня было кому довериться, я бы никогда не обратилась к тебе.
   — Ты так недоброжелательно отзываешься обо мне!
   — Я ничего не могу поделать с собой, — отвечала ее кузина. — Ты слишком хороша, Гермия, в от этого у меня такое отношение к тебе с Тех пор, как я поняла, что как бы дорого я ни одевалась, ты всегда выглядишь привлекательнее меня.
   Разведя дружелюбно руками, Гермия сказала:
   — Мы так счастливо проводили время вместе, когда были младше, и я вспоминаю об этом, Мэрилин… вспоминаю с грустью!
   — Если это попытка уговорить меня приглашать тебя на вечера, которые мы даем теперь, когда я стала взрослой, — ответила Мэрилин, — то я не соглашусь на это! Я видела выражение в глазах джентльменов, когда они смотрят на тебя, и я не настолько глупа, чтобы терпеть такое соперничество.
   — Я поняла это, — сказала Гермия, — и ничего не могу с этим поделать. Но поскольку ты сама очень, очень красивая, Мэрилин, я совершенно уверена, что ты завоюешь своего маркиза.
   — Это я и намерена сделать.
   Гермия помолчала немного. Затем сказала:
   — Я не верю, что любовь так сильно зависит от внешности людей. Мама сказала однажды, что хорошенькое личико — это лишь хорошее начало! Я думаю, что когда люди начинают испытывать любовь друг к другу, их привлекает многое другое, кроме внешнего вида человека, возбудившего их интерес.
   — Если ты хочешь проповедовать мне необходимость доброго сердца, сочувствующей души и любви к старым людям и животным, — парировала Мэрилин, — я не хочу это слушать!
   Гермия рассмеялась, узнав в Мэрилин ту же нетерпеливую и дерзкую маленькую девочку, которая ссорилась с ней еще в детской комнате.
   Мэрилин же продолжала:
   — Я вполне довольна собой, такой, какая я есть. Единственное, что заботит меня, — это проблема замужества и приобретения мужа с самым влиятельным положением.
   — Папа всегда говорит, что если желаешь чего-то очень сильно, то получишь это своей волей и молитвой.
   Мэрилин неожиданно рассмеялась.
   — Я уверена, что дядя Стэнтон будет рад узнать, что я фактически молюсь о заполучении маркиза и что я буду крайне взбешена, если не получу ответа на свои молитвы!
   — Я уверена, что ты получишь ответ, — успокаивающе сказала Гермия. — И я не знаю никого, Мэрилин, кто бы выглядел прекраснее с диадемой на голове.
   — К этому я стремлюсь, — сказала Мэрилин, — желая самого великолепного венчания, которого Лондон давно не видел!
   У Гермии мелькнула мысль, что уж ее-то наверняка не пригласят быть подружкой невесты на этой свадьбе.
   Мэрилин, однако, уже поднималась, чтобы уходить, опуская на место приподнятую ранее богато расшитую юбку.
   — Смотри, не соверши какую-нибудь ошибку, Гермия! — наставительно заметила она. — Мы будем в Роще Колокольчиков приблизительно без двадцати восемь. Я, конечно, могу придумать что-либо, чтобы задержаться там, но ты лучше не заставляй меня ждать слишком долго!
   — Я буду там, обещаю тебе, — сказала Гермия, — и не забудь о лошади. Впечатление будет не то, если я прибуду туда пешком, а иного способа передвижения у меня теперь нет.
   — Я понимаю, что ты откровенно упрекаешь меня за то, что я не позволяю тебе кататься на папиных лошадях, — сказала Мэрилин. — По правде сказать, Гермия, ты скачешь верхом слишком хорошо, и мне надоело слышать и от конюхов, и от других людей, что мне следует учиться у тебя.
   Гермия ничего не смогла ответить на это, и в наступившем молчании ее кузина пошла к выходу..
   — Не опаздывай, — сказала Мэрилин, выходя в прихожую, . — и я отблагодарю тебя, не забыв послать одежду, которую обещала.
   Гермии трудно было удержаться от гордого отказа от этого подарка.
   Вместо этого она заставила себя ответить мягко и без малейшей нотки сарказма в голосе:
   — Ты очень добра, дорогая Мэрилин, и мама и я будем очень, очень благодарны.
   Говоря это, она вышла к наружной двери вместе со своей кузиной и увидела элегантный открытый экипаж с кучером и лакеем, сидевшими на козлах.
   Заметив Гермию, они оба приветственно коснулись своих шляп с кокардами и широко улыбнулись ей.
   Она знала кучера еще с детства, а лакей был парнем, взятым из деревни.
   Он спрыгнул вниз, чтобы открыть дверцы экипажа для Мэрилин, и услужливо положил легкий ковер ей на колени.
   Как только он вновь забрался на козлы, лошади тронулись и Мэрилин подняла свою руку в перчатке в грациозном прощальном жесте.
   Наконец в выездных воротах, сильно нуждавшихся в новой покраске, последний раз мелькнула изящная шляпка ее кузины, и Гермия осталась одна.
   Она прошла в дом, размышляя о том, что визит Мэрилин казался таким же не правдоподобным, как происшествия в ее многочисленных фантазиях.
   Трудно было поверить, что все это произошло на самом деле, что от нее действительно требовалось участие в этой смехотворной шараде.
   Она могла понять логику Мэрилин и ее мотивы при разработке этого сложного плана завлечения маркиза Деверильского, но она сомневалась в его успешности.
   Большая любовь — если она хотела возбудить ее в человеке, готовом жениться на ней — не могла возникнуть в результате подобного театрального замысла.
   Кроме того, Гермию мучило опасение, что маркиз, будучи разумным и догадливым человеком, мог просто вспомнить в связи со всей этой затеей разговор за обедом о его матери.
   Разве не могло ему показаться странным совпадением то, что всего через два дня после этого разговора Мэрилин вызывают к постели умирающей женщины?
   Гермия была уверена, что, будь она на месте маркиза, ей все это показалось бы очень странным.
   Но маркиз ведь мог оказаться совершенно иным.
   Если он был глупцом, обманутым хорошеньким личиком Мэрилин, предположение, что она схожа с его матерью, могло сдвинуть чашу весов в ее пользу.
   Гермия подняла свою книгу с того места, куда отложила ее при появлении кузины.
   Но она так и не открыла ее. Ее взор привлекла красота буйно разросшегося сада за окном, с начинающим расцветать кустарником.
   Цветение плодовых деревьев придавало им волшебный вид, который перенес ее воображение в одну из сказок, слышанных ею в детстве, в которой духи деревьев танцевали ночью при свете звезд.
   И Гермия подумала тогда, что если она когда-нибудь влюбится — о свершении чего она молилась, — она никогда не унизится до интриг или замыслов, способных побудить к женитьбе на ней человека, избранного ее сердцем.
   Он либо тоже изберет ее, ощутив в ней ту, которую полюбил, либо она оставит его, несмотря на свои чувства к нему.
   И она скроет от него слезы, чтобы он никогда не узнал, как она стремилась к нему.
   «Это унизительно и низко — заманивать человека в ловушку, как дикое животное», — горячо сказала она сама себе.
   Она вновь подумала о мужчине с лицом, мрачным как у Дьявола, который поцеловал ее и всунул гинею ей в руку.
   Поцелуи, воображаемые ею в ее фантастических сказках, ничуть не походили на его поцелуй.
   Она была уверена в том, что те поцелуи, которые ей, быть может, будет суждено испытать в жизни, не будут столь разочаровывающими.

Глава 3

 
   В этот день Гермия поднялась очень рано и надела юбку для верховой езды, которую сама себе сшила.
   Она вспомнила наставление Мэрилин не наряжаться и решила, что будет лучше, если она поедет без шляпы.
   Ведь она должна была якобы спешить на поиски своей кузины и, не заботясь об одежде, выбежать из дома в чем была.
   И кроме того, маркиз, — если он вообще обратит на нее внимание, — должен посчитать ее деревенской девушкой, а не нарядной леди, с которыми он обычно прогуливается.