– Голубой плащ, – сказала она. – Да, это цвет, который надевает на себя приносимый в жертву. Боги были на нашей стороне, Эдвард. А от этого ужаса мы должны сейчас избавиться.
Ее глаза сверкнули. Она сорвала с меня плащ, разорвала его и бросила на землю.
– Больше ты никогда не пойдешь охотиться один, – добавила она. – Я ведь говорила тебе, что это опасно. Но ты посмеялся надо мной. Могу поспорить, что ты смеялся, когда тебя поймали солдаты Совета! Так это было?
Я кивнул. Очень медленно страшная ярость поднималась во мне. Значит, голубой цвет был цветом жертвы? Вот как? Мои подозрения не были необоснованными. В Кэр Сикэйре я был бы приношением, слепо идущим навстречу своей судьбе. Матолч это, конечно, знал. Представляю себе, как его мозг оборотня смаковал эту шутку! Эйдерн, думая свои думы под накинутым капюшоном, тоже знала.
А Медея?
Медея!
Она осмелилась предать меня! Меня, Ганелона! Открывающего врата, избранника Ллира, лорда Ганелона! Она посмела! Черный гром загремел в моем мозгу. Я подумал: «Клянусь Ллиром, они заплатят за это! Они будут ползать в моих ногах, как жалкие псы, и умолять о пощаде!»
Ярость открыла все шлюзы в мозгу, и от Эдварда Бонда остались лишь туманные воспоминания, которые спадали с меня так же, как голубой плащ избранной жертвы спал с плеч лорда Ганелона, преданного друзьями.
Я слепо моргал глазами, стоя в кругу одетых в зеленое людей. Как я попал сюда? Как осмелились эти лесные жители стоять передо мною в таких вызывающих позах?
Кровь ревела в моих висках, все завертелось перед глазами. Когда все пройдет, я вытащу свое оружие и изрублю этих выскочек, как дровосек рубит дрова.
Ну подождите!
Во-первых, Совет, клявшийся друг другу в дружбе, предал меня. Почему? Почему? Они были рады видеть меня, когда спасли из этого мира, этой чужой Земли. Лесных жителей я мог убить в любую минуту, когда только захочу, но сейчас предстояло обдумать более сложные проблемы. А Ганелон был мудрым человеком. Лесные жители могли понадобиться мне для выполнения задуманной мести. А потом…
Я напряг свою память. Что же могло случиться, чтобы Совет обратился против меня? Я мог поклясться, что это не входило с самого начала в намерения Медеи – слишком искренне она обрадовалась тому, что я вернулся. Матолч мог, конечно, подействовать на нее, но опять-таки почему, почему? Или тут, может быть, замешана Эйдерн или сам старик Гаст Райми? В любом случае, клянусь Золотым Окном, открывающимся в храме, они еще пожалеют о своей ошибке!
– Эдвард!
Женский голос, нежный и испуганный, донесся до меня, как бы издалека. Я взял себя в руки, борясь с переполнявшей меня яростью и ненавистью. Я увидел бледное лицо, окруженное нимбом золотистых волос, зеленые тревожные глаза. Я вспомнил.
Рядом с Арис стоял незнакомец, человек, чьи холодные серые глаза послужили шоком, вернувшим меня к действительности. Он глядел на меня так, как будто бы хорошо знал меня как Ганелона. Я никогда не видел этого человека раньше.
Это был невысокого роста крепыш, молодо выглядевший, несмотря на седину, затронувшую его бороду. Лицо его загорело так сильно, что цветом своим напоминало коричневую темную землю. В своем плотно облегающем костюме из зеленой ткани он был идеальным бегуном, скользящим сквозь деревья, невидимым и опасным. Глядя на мощные бугры его мускулов, когда он двигался, я понял, что он будет тяжелым соперником. В том, как он смотрел на меня, во всей его позе явно сквозила враждебность. Белый уродливый шрам пересекал его правую щеку и тонкий рот так, что, казалось, лицо его навечно застыло в хитрой, иронической улыбке. Однако его серые глаза были холодны.
Я увидел, что лесные жители отступили назад, окружив нас кольцом и внимательно наблюдая за нами.
Бородач вытянул руку и одним движением спрятал Арис за себя. Невооруженный, он сделал шаг вперед по направлению ко мне.
– Нет, Лоррин, – вскричала Арис. – Не трогай его.
– Ганелон, – сказал он.
При звуке этого имени шепот страха и ненависти пронесся по окружавшей нас толпе. Я увидел скрытые движения рук, тянувшихся к оружию, спрятанному под одеждой. Я увидел, как изменилось лицо Арис.
Изворотливость Ганелона пришла мне на помощь.
– Нет, – сказал я и потер рукой лоб. – Я Бонд. Это была отрава, которую мне дал Совет. Она все еще действует.
– Какая отрава?
– Не знаю, – ответил я Лоррину. – Она была в вине, которое дала мне выпить Медея, и долгое путешествие сегодня ночью утомило меня.
Я сделал несколько шагов в сторону и прислонился к валуну, тряся головой, как будто для того, чтобы у меня в ней прояснилось. Я был на стороже, но шепот подозрения стих.
Прохладные пальцы дотронулись до моей руки.
– Мой дорогой, – сказала Арис и резко повернулась к Лоррину. – Неужели ты не видишь, неужели ты думаешь, что я не отличу Эдварда Бонда от Ганелона? Лоррин, ты дурак!
– Если бы эти двое не были идентичными, нам никогда бы не удалось поменять их вначале, – грубо сказал Лоррин. – Будь уверена, Арис. Очень уверена.
Тотчас шепот опять стал нарастать.
– Надо быть уверенным, – шептали лесные жители. – Не рискуй, Арис. Если это Ганелон, он должен умереть.
В зеленых глазах Арис вновь появилось сомнение. Она опустила руки и пристально уставилась на меня, сомнение не исчезало с ее лица.
Я отвечал ей взглядом на взгляд.
– Ну, Арис? – сказал я.
Губы ее задрожали.
– Этого не может быть. Я это знаю. Но Лоррин тоже прав. Ты сам должен знать это, мы не можем рисковать. Если этот дьявол Ганелон вернется после того, что произошло, всем нам придет конец.
Дьявол, подумал я, дьявол Ганелон. Да, Ганелон ненавидел лесных жителей, но сейчас у него была другая, более великая ненависть. В час его слабости Совет предал его. Лесные жители могли подождать. Вот его месть. Он сам, именно сам разрушит Кэр Сикэйр и Замок, так что крушение их надолго запомнится членам Совета!
А это означало, что сейчас надо вести себя крайне осторожно.
– Да, Лоррин прав, – сказал я. – Вы сейчас не можете определить, Ганелон я или нет. Может быть, ты знаешь это, Арис, – я улыбнулся ей. – Но… рисковать нельзя. Пусть Лоррин испытает меня.
– Ну, – сказал Лоррин, глядя на Арис. Она нерешительно переводила свой взгляд с меня на бородача.
– Я… ну, хорошо, я согласна.
Лоррин коротко рассмеялся.
– Но мое испытание может не удасться. Но есть та, которая может видеть правду. Фрейдис.
– Пусть Фрейдис испытает меня, – быстро сказал я и был награжден тем, что увидел, как Лоррин заколебался.
– Очень хорошо, – ответил он после непродолжительного молчания. – Если я ошибаюсь, то приношу свои извинения прямо сейчас. Но если я прав, я убью тебя, вернее попытаюсь это сделать. Только еще одного человека я убью с большим удовольствием, но оборотень не в моей власти, пока.
* * *
И вновь Лоррин дотронулся до щеки с уродливым шрамом. При мысли о лорде Матолче его серые глаза засветились на какое-то мгновение. Я раньше видел, как ненавидят, я и сейчас испытывал это чувство, но никогда я не видел такой ненависти, какую Лоррин испытывал к оборотню.
Ну что ж, пусть убьет оборотня, если сможет, я ему не буду в этом мешать. Было другое, более мягкое горло, в которое я мечтал вонзить свои пальцы. Все ее колдовство не убережет ведьму в алом, когда Ганелон вернется в Кэр Сикэйр и сломает Совет, как веточку в своих руках. И вновь кровавая пелена застлала мне глаза. Эта ярость уничтожила Эдварда Бонда, но она не уничтожила хитрости Ганелона.
– Как скажешь, Лоррин, – спокойно сказал я.
– Пойдем сейчас к Фрейдис.
Он коротко кивнул. Мы двинулись по дороге вперед в окружении лесных жителей. Лоррин с одного бока, Арис, удивленная и встревоженная, с другого. Освобожденные рабы шли следом.
Стены каньона скрыли нас. Впереди показалось черное отверстие входа в пещеру.
Мы расположились грубым полукругом, глядя на этот вход. Наступила тишина, прерываемая только шелестом листьев на ветру. Красное солнце поднималось над стеной гор.
Из темноты до нас донесся голос, глубокий, вибрирующий, властный.
– Я не сплю, – сказал голос. – В чем вы нуждаетесь.
– Мать Фрейдис, мы отбили рабов, захваченных Советом, – быстро сказала Арис. – Они все еще спят.
– Пошлите их ко мне.
Лоррин злобно посмотрел на Арис. Он сделал шаг вперед.
– Мать Фрейдис, – позвал он.
– Я слышу.
– Нам нужно твое ясновидение. Этот человек, Эдвард Бонд. Я думаю, что он Ганелон, вернувшийся из мира Земли, куда ты послала его.
Наступило продолжительное молчание.
– Пошлите его ко мне, – в конце концов произнес голос. – Но сначала пришлите ко мне рабов.
По знаку Лоррина лесные жители начали подталкивать рабов ко входу в пещеру. Они не сопротивлялись. С ничего не выражающими глазами семенили они к пещере и один за другим исчезали в ее темноте.
Лоррин поглядел на меня и дернул головой, указывая на вход.
Я улыбнулся.
– Когда я выйду, мы опять будем друзьями, как раньше, – сказал я.
Глаза его оставались такими же холодными, как и раньше.
– Это решит Фрейдис.
Я повернулся к Арис.
– Фрейдис решит, – сказал я. – Но бояться нечего, Арис. Помни это. Я не Ганелон.
Она смотрела на меня испуганным взором, ставшим неуверенным, когда я отступил от нее на шаг или два.
Безмолвная толпа лесных жителей уставилась на нас, наблюдая. Они держали оружие наготове.
Я мягко засмеялся и повернулся.
Я вошел в черное отверстие пещеры.
Тьма поглотила меня.
8. Фрейдис
Это звучит странно, но я был абсолютно уверен в себе, когда шел вперед по полого поднимающейся тропинке пещеры. Впереди за поворотом я увидел мерцание света и улыбнулся. Мне было очень трудно говорить с этими лесными беглецами-выскочками, как с равными, как будто я все еще был Эдвард Бонд. Мне трудно будет говорить с их колдуньей, хотя смешно подумать, что она может обладать такими же знаниями, как лорд Совета. Кое-что она должна знать, иначе ей никогда бы не удалась замена, которая послала меня в мир Земли, а сюда привела Эдварда Бонда. Но я считал, что запросто смогу обмануть ее и победить все, что смогут выставить против меня повстанцы.
Маленькая пещера за поворотом была пустой, в ней никого не было за исключением Фрейдис. Она располагалась ко мне спиной. Она стояла на коленях перед небольшим огнем, который, казалось, горел сам по себе, без всякого топлива, в хрустальном блюдце. На ней были белые одежды, а ее седые волосы толстыми косами свисали со спины. Я остановился, пытаясь опять чувствовать себя как Эдвард Бонд, пытаясь определить, что бы он сказал в эту минуту. Затем Фрейдис повернулась и поднялась на ноги.
Рост ее был поразителен. Мало кто в Темном Мире мог смотреть мне прямо в глаза, но ясный взгляд голубых глаз Фрейдис был на одном уровне с моим. Ее широкие плечи и большие гладкие руки были почти так же сильны, как у мужчины, и если она и была преклонного возраста, то это не сказывалось на ее легких движениях и на том не имеющем возраста лице, которое она повернула ко мне. Возраст отражался только в глазах, и когда я взглянул в них, то понял, что она действительно была очень стара.
– Доброе утро, Ганелон, – сказала она глубоким, безмятежным голосом.
Я вздрогнул. Она знала, кто я, и сказала об этом так уверенно, как будто могла читать мои мысли, но я был уверен или почти уверен, что ни один человек в Темном Мире не может этого сделать. На мгновение я почти потерял дар речи, но затем мне на выручку пришла гордость.
– Добрый день, старуха, – сказал я. – Я пришел предложить тебе шанс выжить, если ты будешь повиноваться мне. Ты должна будешь повиноваться мне. Ты должна будешь помочь мне в одном важном деле, деле чести.
Она улыбнулась.
– Присаживайся, член Совета, – сказала она. – В последний раз, когда мы мерились силами, ты поменял один мир на другой. Не хочешь ли ты опять навестить Землю, лорд Ганелон.
Теперь настала моя очередь засмеяться.
– Ты не можешь сделать этого, а если можешь, то не станешь после того, как выслушаешь меня.
Ее голубые глаза пытливо посмотрели на меня.
– Ты чего-то очень сильно, до отчаяния, желаешь, – медленно сказала она. – Одно твое присутствие здесь и то, что ты предлагаешь мне условия, доказывают это. Я никогда не думала увидеть лорда Ганелона лицом к лицу, если при этом он не будет в цепях или в одном из своих бешеных боевых настроений, когда он ничего не соображает. Твоя нужда во мне, лорд Ганелон, служит для тебя сейчас цепями. Ты связан этой своей нуждой и беспомощен.
Она опять повернулась к огню и села одним грациозным движением, великолепно управляя своим большим, сильным телом.
– Садись, Ганелон, – опять сказала она. – Мы оба поторгуемся, ты и я. Об одном только тебя прошу: не теряй наше время на ложь, потому что я сразу узнаю, правду ты говоришь или нет, член Совета.
Я пожал плечами.
– С какой стати мне лгать такой как ты? – сказал я. – Мне нечего от тебя скрывать. Чем больше правды ты обо мне узнаешь, тем больше убедишься в искренности моих намерений. Но сначала скажи, где рабы, которые вошли в пещеру передо мной?
Она кивнула головой вглубь пещеры.
– Я послала их внутрь горы. Они спят. Ты же знаешь, как тяжел сон освобожденного от заклятия, лорд Ганелон.
Я уселся, покачав головой.
– Нет, нет, этого я еще не могу вспомнить. Я… ты просила, чтобы я говорил правду, старуха. Тогда слушай. Я – Ганелон, но фальшивые воспоминания памяти Бонда все еще затуманивают мой ум. И пришел я сюда как Эдвард Бонд, но Арис сказала одну вещь, которая вернула Ганелона обратно. Она сказала мне, что Совет в час моей слабости одел меня в голубой плащ – плащ жертвы, и я скакал в Кэр Сикэйр, когда лесные жители напали на нас. Должен ли я говорить тебе, какое самое сокровенное желание у меня?
– Месть Совету, – сказала она гулко и глаза ее, глядевшие в мои, горели сквозь разделяющий нас огонь. – Ты говоришь правду, член Совета. Ты хочешь, чтобы я помогла тебе отомстить. Что ты можешь предложить лесным жителям взамен, кроме огня и меча? Почему мы должны доверять тебе, Ганелон?
И вновь ее не имеющие возраста глаза жгли меня.
– Мое желание – месть. Каково ваше?
– Конец Ллира. Уничтожение Совета.
Голос ее завибрировал, а лицо засветилось внутренним огнем, когда она произносила эти слова.
– Я тоже хочу уничтожения Совета и конца… конца Ллира.
Мой язык стал чуть заплетаться, когда я выговаривал последнюю фразу, сам не знаю почему. Правда, однажды Великим и Страшным ритуалом я был кровно скреплен с Ллиром, это я хорошо помнил. Но Ллир и я не были едины, но мы могли бы ими стать, если бы события развивались по-другому. Сейчас я задрожал при мысли об этом.
– Да, я сейчас желаю конца Ллира – должен желать, если хочу остаться в живых.
Фрейдис проницательно взглянула на меня.
– Да, должен, возможно, что должен. Так что же ты хочешь тогда от нас, Ганелон?
Я быстро заговорил.
– Я хочу, чтобы ты поклялась своему народу, что я Эдвард Бонд. Нет – подожди! Я могу сделать для них сейчас больше, чем мог бы Эдвард Бонд. Скажи спасибо, что я вновь Ганелон, старуха. Потому что только я могу помочь вам. Послушай меня. Твои лесные жители не могут убить меня. Я это знаю. Ганелон бессмертен – за исключением только Алтаря Ллира. Но они могут схватить меня и держать здесь пленником, пока ты опять не вызовешь Эдварда Бонда своими заклинаниями. А это будет глупо и ненужно ни тебе, ни мне.
– Все, что Эдвард Бонд мог, он уже сделал, – продолжал я. – Теперь очередь Ганелона. Кто еще может сказать вам, где уязвимое место Ллира, или где Матолч держит свое секретное оружие, или как уничтожить Эйдерн? Все это я знаю, или знал когда-то. Ты должна помочь вернуть мне память полностью. Потом…
И я сурово улыбнулся.
Она кивнула головой. Потом мы некоторое время сидели молча.
– Так чего же ты хочешь от меня, Ганелон? – спросила она.
– Расскажи мне сначала о мостике через миры, – заинтересованно сказал я. – Как тебе удалось поменять меня и Эдварда местами.
Фрейдис угрюмо улыбнулась.
– Не торопись, член Совета! – ответила она. – У меня тоже есть свои тайны. Я отвечу лишь на часть этого вопроса. Мы совершили этот обмен, как ты можешь догадаться, только для того, чтобы избавиться от тебя. Ты должен помнить, как свирепо ты притеснял нас, устраивал рейды за рабами, как ненавидел нашу свободу. Мы гордый народ, Ганелон, и нас нельзя угнетать вечно. Но мы знали, что тебе не грозит смерть, по крайней мере, от нашей руки.
– Я знала о мире-близнеце – Земле, – продолжала она. – Я искала и нашла Эдварда Бонда. И после долгих поисков, многих усилий, я нашла заклинания, которые поместили тебя в другой мир с памятью Эдварда Бонда поверх твоей памяти. От тебя мы избавились. Правда, теперь с нами находился Эдвард Бонд, и сначала мы ему тоже не доверяли. Он был слишком похож на тебя. Но его мы могли, по крайней мере, убить, но мы этого не сделали. Он сильный человек, член Совета. Мы привыкли доверять ему, полагаться на него. Он дал нам новые идеи в организации военных действий. Это он спланировал нападение на будущих жертв жертвоприношений Совета.
– Нападение, которое кончилось неудачей, – сказал я. – Или кончилось бы, если бы я не принял вашу сторону. У Эдварда Бонда было земное знание, да. Но его оружие и защита могли бы, в лучшем случае, потрясти внешние стены Совета. Ты сама должна знать, что есть и другие силы, редко используемые, но никогда не подводящие.
– Я знаю, – сказала она. – Да, я знаю, Ганелон. Но нам, по меньшей мере, надо было попытаться, а Совет был ослаблен без тебя. Кроме тебя никто бы не осмелился вызвать Ллира. Разве что Гаст Райми.
Она задумчиво уставилась на огонь.
– Я знаю тебя, Ганелон. Я знаю гордость, которая горит в твоей душе, и я знаю, что месть, которую ты сейчас задумал, дорога твоему сердцу. Тем не менее, ты посвящен Ллиру и ты член Совета с самого рождения. Откуда я знаю, что тебе можно доверять?
Я ничего ей не ответил. Через мгновение Фрейдис повернулась к закопченной дымом стене. Она откинула занавеску, которую я до сих пор не замечал. Там, в алькове, был Символ, очень старинный знак, старше, чем цивилизация, старше, чем человеческая речь.
Да, значит, Фрейдис была одной из немногих, знавших, что означает этот Символ. Как знал это я.
Я сделал рукой ритуальный знак, который связывал меня безвозвратно. Это была клятва, которую я не мог нарушить, не будучи проклят, дважды и трижды проклят в этом мире и в последующих, но я не колебался. Я говорил правду.
– Я уничтожу Совет!
– И Ллира?
– Я уничтожу Ллира!
Но крупные капли пота появились на моем лбу, когда я говорил это. Сказать такие слова было нелегко.
Фрейдис задернула занавес. Она казалась удовлетворенной.
– Теперь у меня осталось меньше сомнений, – сказала она. – Ну что же, Ганелон. Норны плетут странные нити, определяющие судьбу. Да, судьба существует, хотя мы не всегда можем понять ее. И я не просила тебя поклясться в дружбе лесному народу.
– Я это заметил и понял.
– Ты бы никогда не поклялся, – сказала она. – Да это и не обязательно. После того, как с Советом будет покончено, после того, как Ллир будет уничтожен, я смогу защитить свой народ даже против тебя, Ганелон. И мы еще можем встретиться с тобой в битве, но до той поры мы союзники. Я назову тебя Эдвардом Бондом.
– Мне этого мало, – сказал я. – Весь этот маскарад должен пройти незамеченным.
– Никто не будет сомневаться в моем слове, – сказала Фрейдис.
Свет огня играл на ее большой фигуре, на лице, по которому нельзя было угадать уходящий вглубь веков возраст.
– Я не смогу бороться с Советом, если не верну себе память. Память Ганелона.
Она покачала головой.
– Видишь ли, – медленно сказала она. – Я мало чем могу помочь тебе здесь. Кое-что можно сделать, да. Но запись в мозгу – очень тонкая работа, и воспоминания, однажды стертые, нелегко возвращаются назад. Ты все еще обладаешь воспоминаниями Эдварда Бонда?
Я кивнул головой.
– Да, но мои воспоминания фрагментарны. Я знаю, например, что я был посвящен Ллиру, но не помню никаких подробностей.
– Может быть, тебе лучше ничего не помнить сейчас об этом, – торжественно сказала она. – Но ты прав. Тупой нож бесполезен. Так слушай.
Недвижимая, как скала, возвышалась она, стоя над огнем передо мной. Голос ее стал еще глубже.
– Я послала тебя в мир, называемый Землей, я открыла сюда путь твоему двойнику Эдварду Бонду. Он помог нам, и Арис полюбила его – не сразу. Даже Лоррин, который доверяет немногим, безоговорочно доверял Бонду.
– Кто такой Лоррин?
– Теперь один из нас, но так было не всегда. Много лет назад он жил в своем доме в лесу. Он был хорошим охотником, мало кто мог выследить добычу так, как Лоррин. У него была молодая жена. Она умерла. Однажды ночью Лоррин вернулся к себе и увидел смерть и кровь, и волка с окровавленной пастью. Он боролся с волком, но не победил его. Ты видел щеку Лоррина. Все его тело тоже в шрамах от когтей и зубов волка.
– Волка? – спросил я. – А не…
– Оборотня, – ответила она. – Ликантропа, меняющего форму, Матолча. Когда-нибудь Лоррин убьет Матолча. Он живет только для этого.
– Пусть забирает этого рыжего пса! – презрительно ответил я. – Если он захочет, я отдам ему Матолча, разрезанного на куски.
– Арис, Лоррин и Эдвард Бонд составили план действий, – сказала Фрейдис. – Они поклялись, что это последний Шабаш, который празднуют в Темном Мире. Бонд показал им новое оружие, которое применяли на Земле. Это оружие было изготовлено и сейчас хранится в арсенале в ожидании дальнейших действий. Ни одного Шабаша не было проведено с тех пор, как Медея и ее друзья отправились искать тебя на Землю. Им не на кого было нападать, разве что на Гаста Райми. Сейчас Медея и остальные члены Совета вернулись, и они готовы. Если нас поведешь ты, Ганелон, я думаю, что Совет будет уничтожен.
– У Совета есть свое собственное оружие, – прошептал я. – Память подводит меня, но мне кажется, что Эйдерн может… может…
Я покачал головой.
– Нет, не помню.
– Как может быть уничтожен Ллир? – спросила Фрейдис.
– Я… может быть, я и знал это когда-то. Но сейчас не знаю.
9. Королевство сверхсознания
Я двигался вперед. Передо мной мелькали лица: свирепая усмешка Матолча, закрытая капюшоном голова Эйдерн с ее взглядом, от которого становится холодно, страстная красота Медеи, которую не мог забыть ни один человек.
…Они глядели на меня недоверчиво. Губы их двигались в безмолвном вопросе. С удивлением я понял, что вижу перед собой настоящие лица.
В волшебных заклинаниях Фрейдис я перемещался по какому-то внепространственному мосту, где может обитать только дух, и я встречался с мыслями членов Совета, встречался с их вопрошающими глазами. Они узнали меня. Они настойчиво задавали мне вопрос, которого я не слышал.
Смерть была на уме Матолча, когда он повернул ко мне свое лицо. Вся его ненависть ко мне ярко горела в его желтых глазах. Губы его двигались, и я почти мог его слышать. Черты лица Медеи поплыли передо мной, заслоняя лицо оборотня. Ее алые губы задавали мне вопрос – все время один и тот же вопрос:
– Ганелон, где ты? Ганелон, любимый мой, где ты? Ты должен вернуться к нам, Ганелон!
Безликая голова Эйдерн возникла между Медеей и мной, и очень отчетливо я услышал ее холодный голос, эхом повторяющий все ту же мысль.
– Ты должен вернуться к нам, Ганелон. Вернуться к нам и умереть!
Злобная ярость красной пеленой закрыла от меня эти лица.
Предатели, фальшивые друзья, убийцы, забывшие клятву, данную Совету! Как осмелились они угрожать Ганелону, самому сильному из всех них? Как они осмелились и почему?
Почему?
Мой мозг напряженно искал ответа. Затем я понял, что одного лица передо мной не было. Эти трое искали меня своими мыслями в астрале, но куда делся член Совета Гаст Райми?
Я попытался установить контакт с его мозгом, но у меня ничего не получилось. Я вспомнил Гаста Райми, чье лицо Эдвард Бонд никогда не видел. Старый, старый, стоящий выше добра и зла, выше страха и ненависти, Гаст Райми, самый старый и мудрый из всего Совета. Если бы он пожелал, то мог бы ответить на мою ищущую мысль, но если он не желал, то ничто не могло заставить его это сделать… Ничто не могло причинить вреда самому Старейшему, потому что он жил только силой своей воли.
Он мог покончить со своей жизнью в одно мгновение. Он был как пламя свечи, отклоняющееся в сторону при малейшей попытке схватить его. Жизнь для него ничего не значила. Он не цеплялся за нее. Если бы я попытался схватить его, он выскользнул бы из моих пальцев, как ртуть. Он так же не может стать совсем мертвым, как и живым, и если он не захочет, он никогда не нарушит своего спокойствия ради мысли, которая должна будет превратить его в бесчувственное тело.
И мысль его и образ его лица не показывались, несмотря на мои вопросы. Он не отвечал. Все остальные члены Совета продолжали взывать ко мне со странным отчаянием: Вернись и умри, лорд Ганелон! Но Гасту Райми это было безразлично.
Итак, я понял, что это по его приказу был подписан мой смертный приговор, я понял, что мне надо найти Гаста Райми, и каким-то образом заставить его ответить мне, Его, которого вообще невозможно было заставить, потому что любая сила была против него бессильна. И все-таки я должен был заставить его.
Все это промелькнуло у меня в мозгу, пока я без всяких усилий скользил по большому залу Кэр Ллира, подхваченный той волной прилива, который зародился глубоко в сознании Ганелона. Избранника Ллира – Ганелона, который в один прекрасный день должен вернуться к нему, как я возвращался сейчас.