Золотое Окно сверкало передо мной. Я знал, что это то самое окно, через которое великий Ллир глядит на свой мир, через которое он берет приносимые ему жертвы. Ллир был голоден. Я почувствовал его голод. Мысли Ллира тоже были в астрале в тот момент, когда я понял, куда я двигаюсь, и почувствовал за Золотым Окном возбуждение.
Ллир тоже уловил мое присутствие своим сознанием. Он знал своего избранного. Он раскрыл мне свои богоподобные объятия, из которых – я знал – не было возврата.
Я услышал беззвучный крик Медеи, исчезающей как клуб дыма из этого плена сознания, когда она в ужасе старалась ни о чем не думать. Я услышал беззвучный вой Матолча, в котором тоже слышался ужас, и он тоже исчез. Эйдерн я даже не слышал, потому что она исчезла так внезапно, как будто никогда ни о чем не думала. Я знал, что все трое сидели сейчас в замке, стараясь закрыть свой мозг от всех мыслей, в то время как Ллир искал по всему астралу ту пищу, в которой ему так долго отказывали.
Одна моя часть разделяла ужас членов Совета, но другая часть помнила Ллира. На мгновение я почти вспомнил и ощутил тот темный экстаз, когда Ллир и я были одним, и воспоминания сладкого ужаса вернулись ко мне, воспоминания о власти над всеми живыми существами.
Все это было бы мое, стоило мне только захотеть. Для этого надо только полностью раскрыться перед Ллиром. Только один человек в поколении посвящается Ллиру, деля с ним его божественную душу, участвуя с ним в экстазе пожирания человеческого жертвоприношения, и я был бы этим человеком, если бы решился завершить ритуал, который отдал бы меня Ллиру. Если бы я решился, если бы осмелился!
Воспоминания о моем гневе вернулись ко мне. Я не должен расслабляться и думать о возможном счастье объединения. Я поклялся положить конец Ллиру. Я поклялся старинным Символом покончить с Советом и Ллиром. Медленно, неохотно мой мозг начал освобождаться от контакта с мыслью Ллира.
* * *
В тот момент, когда контакт был прерван, волна ужаса целиком захлестнула меня. Я почти дотронулся до него. Я почти позволил погрузить себя в то, чего не мог понять ни один человеческий мозг, при этом страшном прикосновении этого… этого… Ни один язык не дал бы определения тому, чем был непознаваемый Ллир. Но я понял, что происходило в моем мозгу, когда я был Эдвардом Бондом. Он не мог жить на той же земле, что и Ллир, делить с ним ту же самую жизнь было наказанием, делавшим жизнь невыносимой, если знать, что Ллир существует.
Я должен положить конец ему. В эту минуту я понял, что должен буду встать лицом к лицу с существом, которое мы знали как Ллира, и бороться с ним до конца. Но одно из человеческих существ пока не находилось с ним лицом к лицу. Но у меня, его убийцы, не было другого выхода, ведь я поклялся убить его.
Весь дрожа, я стал уходить из черных глубин астрала, выбираясь на поверхность спокойных голубых бассейнов мысли, которые были глазами Фрейдис. Темнота вокруг меня стала светлеть, и постепенно перед моими глазами показались стены пещеры, горящее пламя и высокая колдунья, которая погрузила меня в эти глубины силой своих заклинаний.
Я возвращался к действительности, и медленно, медленно знание возвращалось в мой мозг короткими вспышками, слишком быстрыми, чтобы их можно было передать словами. Я знал, я вспомнил.
Жизнь Ганелона мелькала передо мной в картинах, которые ярко проскальзывали в моем мозгу и оставались навеки там запечатленными. Я знал его властность, его тайные силы, его слабости и его грехи. Я восхищался его силой и гордостью. Я вновь стал Ганелоном, или почти стал.
Оставались еще вещи, скрытые от моего ума. Слишком много воспоминаний было пробуждено во мне, чтобы все могло прийти сразу, одной приливной волной. Оставались невыясненными промежутки, и важные промежутки, того, что я не мог вспомнить.
Голубая темнота рассеивалась. Я глядел в чистые глаза Фрейдис сквозь огонь. Я улыбнулся, чувствуя холодную уверенность в своих силах, которая вернулась ко мне.
– У тебя это хорошо получилось, колдунья, – сказал я ей.
– Ты вспомнил?
– Достаточно. Да, достаточно.
Я засмеялся.
– У меня два пути и первый легче второго, хотя он невозможен. Но я пройду его.
– Гаст Райми? – спросила она спокойно.
– Как ты узнала?
– Я знаю Совет. И думаю, хотя и не уверена, что в его руках сосредоточены тайны Совета и Ллира, но никто не может заставить Гаста Райми что-либо сделать.
– Я найду способ. Да, я даже скажу тебе, какова моя ближайшая цель. Ты узнаешь правду так же, как я сейчас узнал ее. Знаешь ли ты что-нибудь о Маске и Жезле?
Не отрывая от меня взгляда, она покачала головой.
– Скажи мне, может, я смогу тебе помочь?
Я опять засмеялся. Это было так фантастически невероятно, что она и я стояли рядом, заклятые враги враждебных кланов, и планировали совместные действия, чтобы достигнуть одной цели. И все же мне мало что удалось скрыть от нее в тот день, и я думаю, что и ей не много удалось скрыть от меня.
– В замке Медеи есть Хрустальная Маска и серебряный Жезл Власти, – сказал я ей. – Что делает этот Жезл, я еще не совсем хорошо помню – пока, но когда я найду его, мои руки вспомнят. А обладая им, я смогу победить Медею и Матолча со всей их властью. Что же касается Эйдерн… я знаю только одно – Маска спасет меня от нее.
Я заколебался.
– Медею я теперь знаю. Я знаю ее странный голод и еще более странную жажду сладострастия, доводящие эту ведьму до истощения. Теперь я знаю, – тут я задрожал от отвращения, – почему она не убивала сразу своих пленных, а только оглушала их.
В Темном Мире, моем мире, мутации странно меняли тело тех, кто начинал свою жизнь обыкновенным человеком. На языках Земли нет этого слова, потому что никогда еще не рождалось там такое существо, как Медея, но есть приблизительное понятие. Действительно, в легендах были существа, немного похожие на нее. Их называли вампирами, но она намного страшнее.
Но Эйдерн – нет. Я не мог вспомнить. Может быть, даже Ганелон этого не знал. Я только помнил, что когда наступит необходимость, Эйдерн покажет свое лицо.
– Фрейдис, – спросил я и опять заколебался. – Кто такая Эйдерн?
Она покачала головой, и ее седые косы согласно качнулись в такт за ее спиной.
– Я никогда этого не знала. Я только изредка проникала в ее мозг, когда мы встречались, так же как и ты сегодня, на неисповедимых путях астрала. Я имею большую власть, Ганелон, но я всегда отступала от того холода, которым веяло от ее капюшона. Нет, я не могу сказать, кто она такая.
Я опять засмеялся. Теперь мной владело бесшабашное чувство.
– Забудь Эйдерн, – сказал я. – Когда я заставлю Гаста Райми сделать то, что мне надо, я встану лицом к лицу с Ллиром, с оружием в руках, которое прикончит его, так что же мне бояться Эйдерн? Хрустальная Маска против нее. Это я знаю. Пусть она будет любым чудовищем, каким только пожелает – Ганелон не боится ее.
– Значит, против Ллира тоже есть оружие?
– Меч, – ответил я. – Меч, который… не совсем меч, как мы понимаем оружие. Тут мой мозг все еще в тумане. Но я знаю, что Гаст Райми может сказать мне, где он находится, этот меч, и как им победить Ллира.
* * *
На какое-то мгновение, в момент произнесения этого имени, огонь между нами заколебался, будто тень легла на его пламя. Мне не следовало произносить это имя вслух. Эхо его прокатилось по астральному пространству и, возможно, в Кэр Ллире сам Ллир зашевелился за своим Золотым Окном, зашевелился и выглянул.
Даже здесь почувствовал я на мгновение чувство голода, исходящее из отдаленного купола. Внезапно я понял, что натворил – Ллир проснулся!
Я уставился на Фрейдис широко раскрытыми глазами, видя, как ее голубые глаза тоже расширяются. Она, должно быть, почувствовала это шевеление, прокатившееся непонятной волной по всему Темному Миру. Я знал, что в замке Совета тоже почувствовали это, возможно, что сейчас они смотрят друг на друга с тем же ужасом, который на мгновение промелькнул между мной и Фрейдис.
Ллир проснулся!
Я разбудил его. Я мысленно прошел по сверкающему коридору и стоял перед самым окном, за которым он жил. Ничего удивительного, что он после этого совсем проснулся. Возбуждение переполняло меня.
– Теперь они должны будут что-то предпринять, – радостно сказал я Фрейдис. – Ты добилась даже большего, чем хотела, когда дала воспоминаниям вернуться ко мне. Ллир проснулся и сейчас голоднее, чем когда-либо. Уже долгое время не было Шабаша, и Ллир требует своей жертвы. Скажи мне, ведьма, твои агенты наблюдают сейчас за замком?
Она кивнула головой.
– Хорошо. Тогда мы узнаем, когда рабов вновь соберут для жертвы на Шабаше. Это будет скоро. Это должно быть скоро! И Эдвард Бонд поведет своих людей на замок, пока Совет будет в Кэр Сикэйре. Там будут Маска и Жезл, старуха!
Мой голос звучал торжественно, как заклинание.
– Маска и Жезл для Ганелона, Гаст Райми будет один в замке и ответит мне, если сможет! Норны находятся на нашей стороне, Фрейдис!
Она поглядела на меня долгим взглядом, не произнеся ни слова.
Потом хмурая улыбка осветила ее лицо, и, наклонившись, она протянула руку ладонью вниз к пламени. Я увидел, как огонь лижет ее пальцы. Намеренно она сжала его, даже не поморщившись.
Огонь мигнул и погас. Хрустальное блюдо стояло пустым на пьедестале, а вокруг нас потемнело. В этих сумерках она казалась мраморной статуей, возвышающейся надо мной.
Я услышал ее глубокий голос.
– Норны с нами, Ганелон, – повторила она. – Смотри, чтобы ты тоже боролся на нашей стороне, насколько велит тебе твоя клятва. Или тебе придется отвечать богам и мне. И клянусь богами…
Она хрипло рассмеялась.
– Клянусь богами, если ты предашь меня, мне не понадобится другой силы, чтобы раздавить тебя, кроме вот этой!
Я увидел в темноте, как она подняла свои большие руки.
Мы поглядели друг другу в глаза. Она – могучая волшебница, и я не был уверен, смогу ли я победить ее в простой драке, если такая необходимость появится. И в волшебстве, и в простой физической силе я узнал равную себе и наклонил голову.
– Да будет так, колдунья, – сказал я, и мы пожали руки друг другу там, в темноте. И я почти надеялся, что мне не придется предавать ее.
Рука об руку пошли мы по коридору к выходу из пещеры.
Полукруг лесных жителей все еще ожидал нас. Арис и угрюмый Лоррин стояли впереди. Когда мы вышли, они подняли головы. Я остановился, уловив движение многих рук, потянувшихся к оружию на поясе. Лесных жителей явно охватила паника.
Я стоял прямо, наслаждаясь этим разгулом ужаса среди них, зная, что я Ганелон и их ужас обоснован. Я – их судьба, которая рано или поздно отплатит им за все, тогда, когда придет время.
У моего плеча раздался глубокий голос Фрейдис.
– Я говорила с этим человеком, – сказала она. – Это Эдвард Бонд.
Недоверие и страх исчезли с их лиц, слова Фрейдис убедили их.
10. Шпаги против Совета
Игдрасиль-корень пробудился от своей зимней спячки, и нечеловеческие стражники дерева судьбы поднялись, чтобы служить мне. Три Норны – создатели судеб – я молился им.
Урд, которая правит прошлым!
Она прошептала мне о членах Совета, об их силе и их слабости: о Матолче, оборотне, чьи припадки гнева были самым большим его недостатком, слабым местом, в которое я мог ударить, когда ярость лишала его звериной хитрости. Этот недостаток был присущ и мне, но я знал об этом и мог бороться с собой. О ведьме в алом и об Эйдерн, и о старом Гасте Райми. Моих врагах. Врагах, которых я могу уничтожить с помощью определенных талисманов, о которых я сейчас помню.
Верданди, которая правит настоящим!
Эдвард Бонд сделал все, на что был способен. Повстанцы показали мне оружие, хранящееся в пещерах, грубые ружья и гранаты, газовые бомбы и даже несколько самодельных воспламеняющихся патронов. Они пригодятся против рабов Совета. Насколько бесполезны они против самих членов Совета, знал только я один. Возможно, об этом догадывалась Фрейдис.
Да, Арис и Лоррин, а также их последователи были готовы воспользоваться этим земным оружием, очень странным для них, в отчаянной попытке штурмовать замок. Я мог дать им эту возможность, как только наши шпионы принесут весть о приготовлении к Шабашу. Это будет скоро. Это должно быть скоро. Потому, что Ллир проснулся и сейчас ждет жаждущий, голодный, за Золотым Окном, которое было его дверью в миры человеческие.
Скульд, которая правит будущим!
Скульд я молился больше всех. Я хотел, чтобы Совет отправился в Кэр Сикэйр прежде, чем наступит новая заря. К тому времени я хотел, чтобы повстанцы были готовы.
Эдвард Бонд хорошо вымуштровал их. У них появилась даже военная дисциплина в определенной степени. Каждый прекрасно знал свое оружие и каждый в совершенстве знал лес.
Мы составили план – Арис, Лоррин и я – и, хоть я не сказал им всего, что намеревался сделать, группа за группой повстанцы исчезали в лесу, направляясь к замку.
Они не будут нападать. Они не покажутся на глаза, пока не будет дан сигнал. Они будут просто ждать, скрываясь вокруг замка среди кустарников и деревьев. Но они будут готовы. Когда придет время, они появятся у Больших ворот в стене. Гранаты помогут им справиться с порученным делом.
Не казалось удивительным и то, что мы будем сражаться гранатами с магией и волшебством. Я начинал понимать, что Темный Мир управляется не только по законам волшебства. Понимание это приходило по мере возвращения памяти.
Для земного мозга такие существа, как Матолч и Медея, показались бы сверхъестественными, но у меня было две памяти, потому что я, как Ганелон, мог пользоваться воспоминаниями Эдварда Бонда, как рабочий пользуется инструментом.
Я ничего не забыл из знаний о Земле и, применяя ее логику к Темному Миру, я начал понимать то, что раньше принимал за аксиому.
Ключ был в мутациях. Есть такие глубины в человеческом мозгу, которые никогда не были открыты, такие силы, которые уже давно потеряны или атрофированы, как третий глаз. Человеческий механизм – самый сложный механизм из плоти, который когда-либо существовал.
Каждый зверь лучше вооружен клыками и когтями. У человека есть только его мозг, но как плотоядные выпускают свои когти, так и человек применял свой мозг как оружие, но человек и его мозг развивались постепенно. Даже на Земле уже появились медиумы, телепаты, экстрасенсы и многие другие. В Темном Мире мутаций было намного больше, и появились такие личности, нужда в которых, возможно, появится спустя миллионы лет.
Но и такие умы, обладающие новыми силами, нуждаются в орудиях, которые могли бы им помочь. Жезлы. Маски. Не будучи ученым, я не мог понять и принципа их действия. Наука пытается использовать простые решения: клайстрон и магнетрон не более чем металлические стержни, но при определенных условиях, снабженные энергией и направленностью, они – могущественные орудия.
Жезлы пользовались неисчерпаемыми запасами электромагнитной энергии планеты, которая в конечном итоге не более чем грандиозный магнит. Что же касается направленности, то тут уж дело было всего лишь в тренировке мозга.
Превращался Матолч по-настоящему в волка или нет, я не знал, хотя, думаю, что нет. Гипноз был частью ответа. Разозлившийся кот выгибает спину и распушивается, оказываясь, якобы, чуть ли не в два раза больше своей настоящей величины. Кобра самым настоящим образом гипнотизирует свою добычу. Почему? Чтобы сломить сопротивление своего врага, разоружить его, ослабить его целенаправленность, что жизненно важно в любой стычке. Нет, возможно, Матолч и не полностью превращается в волка, но те, кто находится под влиянием его гипноза, думает, что это так, а это в конце концов одно и то же.
Медея? Та же самая параллель. Есть заболевания, при которых переливания крови необходимы. Но то, что Медея пила не только кровь, но и нервную энергию, которая так же реальна, как и лейкоциты, вызывалось жаждой удовлетворения не только аппетита, но и страстей. Но чтобы удовлетворить свои нужды, ей не требовалась магия, хотя она и была ведьмой.
С Эйдерн я не был так уверен. Какие-то смутные воспоминания клочьями тумана клубились в моем мозгу. Когда-то я знал, кем она была, какие ужасающие леденящие силы лежат, спрятанные в темноте ее капюшона. И это тоже не было магией. Хрустальная Маска предохранит меня от Эйдерн, но большего я пока не знал.
Даже Ллир – даже Ллир!
Он не был богом. Это я хорошо знал, но чем он был, я пока еще не мог догадаться. Рано или поздно я собирался выяснить это, и меч под тем же названием, который был необычным мечом, должен был помочь мне в этом.
А тем временем мне предстояло играть свою роль. Даже после утверждения Фрейдис я не имел права давать ни тени подозрения повстанцам. Я уже объяснил, что отрава Медеи сделала меня слабым и потрясенным. Это могло помочь объяснить те ошибки, которые я еще сделаю. Любопытно, что Лоррин без колебаний принял меня после слов Фрейдис, в то время как в поведении Арис я заметил слабое, почти неуловимое сопротивление. Я не думал, что она догадывалась в чем дело, а если и так, то она явно не хотела признаваться в этом, даже самой себе.
Я не мог допустить, чтобы недоверие росло. Сейчас в долине кипела возбужденная деятельность. Многое произошло с тех пор, как я пришел сюда на заре. Я испытал достаточно и физического и эмоционального напряжения, чтобы обычный человек свалился на неделю, но Ганелон только еще начал свою битву. То, что наш план нападения был составлен так быстро, надо благодарить Эдварда Бонда, и в какой-то степени я был рад, что составление этого плана полностью поглотило нас, так что не пришлось выяснять личных отношений с Арис и Лоррином.
Это помогло скрыть и то мое невежество во многих вещах, которые должен был знать Эдвард Бонд. Много раз мне приходилось добывать сведения хитростью, много раз я ссылался на то, что плохо помню детали из-за отравы Медеи. Но к тому времени, как план наш был полностью разработан, мне показалось, что даже Арис стала относиться ко мне менее подозрительно.
Я знал, что мне придется сделать так, чтобы эти подозрения полностью рассеялись.
Мы встали из-за большого стола, на котором была расстелена карта местности. Все мы устали. Я увидел, как Лоррин ухмыльнулся мне своими губами, пересеченными шрамом, он думал, что улыбается человеку, бывшему ему близким другом, и я заставил лицо Эдварда Бонда улыбнуться в ответ.
– На сей раз у нас все получится, – уверенно сказал я ему. – Мы обязательно выиграем!
Улыбка его внезапно превратилась в жуткую гримасу, в глазах зажегся странный, яркий свет.
– Помни, – прорычал он. – Матолч мой!
Я вновь поглядел на карту, разложенную на столе, очень искусно начерченную Бондом.
Темно-зеленые холмы с их странным полуживотным лесом, каждый ручеек и каждая дорога отмечены. Я положил руку на небольшой макет башен, изображавших замок Совета в миниатюре. Из него выходила дорога, по которой я ехал прошлой ночью, рядом с Медеей, в своем жертвенном голубом костюме. А вот здесь лежала долина и стояла башня без окон Кэр Сикэйр, бывшая местом нашего назначения.
На мгновение я вновь очутился на этой дороге, в темноте, при свете звезд, а рядом со мной ехала Медея, в алом плаще, с белым лицом, черно-красными губами и глазами, сияющими для меня. Я вспомнил чувство, овладевшее мной, когда я держал в объятиях это свирепое, льнущее ко мне тело. В мозгу моем все время вставал один и тот же вопрос.
"Медея, Медея, рыжая ведьма Колхиды, зачем ты предала меня?"
Я с силой ударил ладонью по пластиковым башням, превращая их в пыль под моей рукой. Я свирепо улыбнулся тем обломкам, которые получились их модели Эдварда Бонда.
– Нам больше это не понадобится, – сказал я сквозь зубы.
Лоррин засмеялся.
– Чинить не придется. Завтра замок Совета тоже будет разрушен.
Я стряхнул порошок пластика с руки и посмотрел на Арис. Она храбро смотрела на меня, ожидая. Я улыбнулся.
– Мы так и не побыли вместе, – сказал я, стараясь говорить нежным голосом. – Мне надо выспаться, придется уйти сегодня ночью, но у нас есть время пройтись, если ты не возражаешь.
Храбрые зеленые глаза неотрывно смотрели на меня. Затем она кивнула головой, не улыбнувшись, обошла стол и протянула мне руку. Я взял ее за руку, и мы спустились по ступенькам к выходу из пещеры и вышли к долине, не разговаривая. Я предоставил ей выбирать путь, и мы в молчании пошли по долине, а ручеек, журча, бежал рядом с нами.
Арис шла легким шагом, ее пушистые волосы летели за ней туманным облаком. Я подумал, не намеренно ли она держала свою руку на вложенном в кобуру пистолете.
Мне трудно было все время думать о ней, тем более что мне было все равно, признала она во мне Эдварда Бонда или нет. Лицо Медеи во всей ее красоте и зле пылало передо мной, как солнце, лицо, которое не мог бы забыть ни один человек, взглянув на нее хоть раз. На мгновение я разозлился, вспоминая, что Эдвард Бонд в моем теле отвечал прошлой ночью на поцелуй, который она предназначала Ганелону.
Ну что ж, я еще успею ее увидеть сегодня ночью, прежде чем она умрет от моей руки!
Перед моими глазами стояла крохотная дорога на карте, вьющаяся от замка Совета до башни. По настоящей дороге, когда наступит ночь, вновь поскачет кавалькада, как она скакала прошлой ночью со мной. И вновь лесные жители будут спрятаны на обочине дороги, я вновь поведу их против Совета, но на этот раз исход будет совершенно неожиданным для Совета, да и для повстанцев тоже.
Что за страшную паутину соткали Норны! Прошлой ночью как Эдвард Бонд, этой ночью как Ганелон, я поеду на тех же самых врагов, но с целью настолько различной, насколько день отличен от ночи.
Нас двое, и мы смертельные враги, хотя мы и делим одно и то же тело странным, извращенным способом – враги, хотя мы никогда не встречались и никогда не сможем встретиться, несмотря на общее тело. Этот парадокс слишком сложен, чтобы сейчас им заниматься.
– Эдвард, – сказал голос у моего плеча.
Я опустил голову. Арис смотрела на меня с тем же настороженным выражением, с которым смотрели на меня сегодня ночью столько людей.
– Эдвард, она очень красива?
Я уставился на нее.
– Кто?
– Ведьма. Ведьма Совета. Медея.
Я чуть было громко не рассмеялся. Было ли это объяснением всей ее настороженности сегодняшнего дня? Не решила ли она, что моя неловкость, все те перемены, которые она почувствовала во мне, свершились благодаря прелестям соперницы? Ну уж в этом, по крайней мере, я должен буду ее успокоить. Я призвал Ллира, чтобы он простил мне эту ложь, взял ее за плечи и сказал:
– Ни в этом мире, ни на Земле нет женщины и наполовину такой прекрасной, как ты, моя дорогая.
И все же она еще смотрела на меня настороженно.
– Когда ты будешь думать то, что говоришь, Эдвард, я буду рада, – сказала она. – А сейчас ты так не думаешь. Я вижу. Нет.
И она положила свои пальчики мне на губы, когда я попытался протестовать.
– Давай не будем говорить о ней сейчас. Она колдунья. Она обладает силами, с которыми ни ты, ни я не можем бороться. Это не твоя вина и не моя. Ты не можешь забыть ее красоту в одно мгновение. Это не имеет значения. Посмотри! Ты узнаешь это место?
Она мягко освободилась от меня и указала рукой на расстилавшуюся перед нами панораму. Мы стояли посреди высоких дрожащих деревьев, на вершине невысокой горы.
Листья и ветки окружали нас со всех сторон, но сквозь промежутки в них можно было видеть страну, лежащую далеко внизу, блистающую в свете красного закатного солнца.
– Все это будет когда-нибудь нашим, – мягко сказала Арис. – После того, как мы победим Совет, после того, как исчезнет Ллир. Мы тогда сможем жить на земле, а не под землей, расчистить леса, построить города, жить так, как живут люди. Подумай об этом, Эдвард! Весь мир свободен от свирепости! И все это потому, что некоторые из нас с самого начала не побоялись Совета и нашли тебя. Если мы выиграем эту битву, то только благодаря тебе и Фрейдис. Без вас мы все погибли бы, но погибли сражаясь.
Внезапно она повернулась, и вновь ее волосы нимбом засветились вокруг головы, она улыбнулась мне с такой неожиданной откровенностью и нежностью, которой я раньше никогда не видел в ней.
До сих пор она все время незаметно освобождалась, когда я до нее дотрагивался. Теперь я внезапно увидел ее глазами Эдварда Бонда и неожиданно с удивлением подумал, что Бонду здорово повезло. Яркая, страстная красота Медеи никогда не исчезнет из моей памяти, я знал это, но Арис тоже обладала нежной и очаровательной привлекательностью.
Она стояла очень близко ко мне, и губы ее были слегка раскрыты, когда она мне улыбнулась. На мгновение я позавидовал Эдварду, но потом вспомнил. Я был Эдвардом Бондом. Но это Ганелон неожиданно наклонился и схватил лесную девушку в свои железные объятия, что ее удивило, потому что я почувствовал, как она начала от неожиданности сопротивляться, пока мои губы не слились с ее.
Теперь она больше не сопротивлялась. Она была странным, диким, застенчивым, маленьким созданием.
Ее очень приятно было держать в объятиях и целовать. По тому, как она отвечала мне, я понял, что Бонд был сопляком и дураком. И прежде, чем наш поцелуй кончился, я знал, куда мне обратиться за утешением, когда Медея заплатит за предательство своей жизнью. Я не скоро забуду Медею, но я не скоро забуду и этот поцелуй Арис.
На какую-то минуту она прильнула ко мне в молчании, и волосы ее окутали нас обоих, а я поглядел поверх ее головы на долину, которую она своим мысленным взором представляла населенной лесными жителями в построенных городах. Я знал, что эта мечта никогда не сбудется.
У меня была своя мечта!