Казанцев Александр Петрович. Купол надежды

   И Аэлита отыскала вчерашнего знакомого, восхитилась портретом и расцеловала ваятеля.
   Следовало бы правильно понять непосредственный порыв молодой женщины, вовремя остановить себя, помня о непреодолимом барьере времени. А он?.. Он продолжил знакомство в Москве. Заинтересовал ее своими идеями. И в результате… В результате она не только перешла на работу в его институт, но и ушла из семьи. Разве он не несет за это ответственности? Более того, не отвечает ли он теперь за ее будущее? Он, который ничего не может предложить ей, кроме своей старости. Не время ли, пока совсем не поздно, положить всему этому конец?
   И Николай Алексеевич Анисимов, посвятив свою научную деятельность выводу человечества из тупика, в своей личной жизни оказался в безвыходном тупике.
   Ночной лес, где под ногами что-то шуршит и где на каждом шагу натыкаешься то на узловатый корень, то на трухлявый пень, казался таким же безысходным тупиком.
   Николай Алексеевич выпустил пальцы Аэлиты, смутившись тем, что они с Аэлитой идут в темноте, взявшись за руки. Но Аэлита требовательно сжала его руку, не желая отпустить.
   Николай Алексеевич считал себя честным человеком, потому дал себе клятву объясниться с Аэлитой, убедить ее, что в их отношениях необходим, именно необходим крутой поворот. И всякий раз не хватало Анисимову силы воли, решительности или, если сказать начистоту, даже жестокости.
   Все эти мысли, владевшие Анисимовым, были так же беспросветны, как и окружающий его лес.
   Аэлита думала о другом, но, строго говоря, о том же самом. Пыталась разобраться, почему не отпускает руки Николая Алексеевича: из-за боязни темноты или радуясь неизвестно чему и ожидая чего-то важного, желанного, что скажет сейчас Николай Алексеевич?
   Она призналась в любви к пожилому, но замечательному человеку не только своему брату Спартаку, призналась самой себе. И это было так же ужасно, как и радостно. О барьере же времени, разделявшем их, и думать не хотелось.
   А если подумать, то станет ясно, что не остановится она ни перед какой жертвой. Правда, ей и в голову не могла прийти та жертва, о которой размышлял рядом идущий, любимый человек.
   Аэлита давно собиралась приехать к брату. Дача Анисимова находилась совсем рядом с совхозом, где стали работать трактористами Спартак и Остап.
   Добираться туда — поездом, нерегулярно курсирующим автобусом, поэтому Аэлита не без некоторой женской хитрости пожаловалась на такие трудности Анисимову, когда докладывала об опытах, проведенных с Бемсом. Джентльменская натура Николая Алексеевича заставила его сразу же предложить совместную поездку на дачу.
   Но прямого приглашения Аэлита так и не могла дождаться. Не считал Анисимов возможным ехать с ней в пустую дачу. Ждал, когда переедет туда на лето дочь-актриса Софья Николаевна с детьми, мальчиком и девочкой, младшими школьниками.
   Они переехали как раз к цветению яблонь, и Анисимов сразу предложил Аэлите отвезти ее в совхоз. 

Глава седьмая. БАРЬЕР ВРЕМЕНИ

   Столь неравная по возрасту пара, взявшись за руки, шла в полной лесной темноте.
   Ах, если бы Николай Алексеевич не медлил, а сказал все, что ждала Аэлита! Если бы он снова стал таким близким (пусть слабым!), как в особой палате немецкого госпиталя!
   Но Анисимов молчал, и Аэлита с ужасом догадывалась почему. Не подозревал он о ее готовности даже стать (будь то возможно) его ровесницей!
   И Аэлита засмеялась своим мыслям.
   — Вам весело? — спросил Николай Алексеевич.
   — Я счастлива! Право! На минуту, но счастлива, — ответила Аэлита, легко сжимая пальцы Анисимова.
   И тогда открылось чистое поле и небосвод, усеянный звездами. То самое поле, с которого днем дохнуло русским простором.
   «Самое место для крутого поворота», — подумал Анисимов и решил, что именно сейчас откроет Аэлите все: и что любит ее, и что отказывается от нее и своего счастья.
   Но привычная сдержанность предотвратила непоправимое. Анисимов не сказал рубящих все слов, а произнес совсем иное:
   — У меня к вам просьба, Аэлита. Дела складываются так, что мне предстоит весьма длительная поездка за границу. Сначала в Нью-Йорк на Ассамблею Организации Объединенных Наций, а потом…
   Аэлита отпустила руку Анисимова и вся похолодела.
   — Уезжаете? Зачем?
   — Чтобы… В том весь смысл моей жизни. И вашей тоже.
   Аэлита зажмурилась. Вот оно главное, что сейчас услышит!
   — И вашей тоже, как участницы нашей научной разработки.
   Аэлите хотелось помочь ему, подсказать.
   — И вам понадобятся помощники. И даже такие, как я. Впрочем, какая же я помощница?
   — К сожалению, речь идет о другой помощи. В моем выступлении в Организации Объединенных Наций от имени советских ученых вы не поможете.
   — О той идее, которая зарождалась в Западной Германии, в госпитале?
   — Да. В особой палате, при вас. Мы мечтали предложить ООН создать Город-лабораторию, как бы перенесенный из будущего.
   — Какой замечательный город! Как бы мне хотелось попасть в него!
   — Если наш проект пройдет, если ООН выделит необходимые средства и укажет место создания города, мне придется пробыть там, по крайней мере, несколько лет.
   — Несколько лет? — ужаснулась Аэлита, останавливаясь, словно наткнулась на дерево.
   — Потому-то я и обращаюсь к вам с просьбой.
   — Поехать с вами?
   — Увы, совсем наоборот. Я знаю, что хозяйка квартиры, в которой вы живете, возвращается с Севера.
   — Да. Возвращается.
   — А как думаете жить в дальнейшем? Вернее, где?
   — В институте предложили вступить в стройкооператив.
   — И деньги есть для внесения пая?
   — Я не решалась рассказать, Николай Алексеевич. Юрий Сергеевич во время своего последнего посещения, оказывается, оставил на кухне конверт со слезным письмом и моими деньгами, которые я швырнула ему в лицо за Бемса.
   — Чем же вызван такой поступок?
   — Видимо, даже в таком человеке есть доброе начало. Честное слово! Я всегда считала Мелхова безукоризненно честным. Правда, честность могла диктоваться расчетом. Ему хотелось восстановить наши отношения. Но это невозможно.
   — Невозможно?
   — Я люблю другого человека.
   Еще одно слово — и Аэлита назвала бы, кого любит, но вековое представление женщины, что о любви первым говорит мужчина, удержало ее.
   Николай Алексеевич все прекрасно понял и тем решительнее продолжил свою мысль:
   — Я не знаю, когда вы можете въехать в свою кооперативную квартиру… но совсем не поэтому я хотел просить вас об одолжении.
   — Николай Алексеевич, я на все готова. Кооперативную квартиру временно можно и не заселять. Право!
   — Почти угадали мою просьбу.
   — Почти?
   — В том смысле, что на время моего отсутствия вы с Алешей и Бемсом, конечно, могли бы пожить в моей пустой многокомнатной квартире. Словом, постережете ее.
   — На время многолетнего отсутствия?
   — Да, речь идет о длительном времени.
   Аэлита сразу сникла.
   — Могу я рассчитывать? — спросил Николай Алексеевич, голос его перехватило от волнения, он боялся, что схватит сейчас Аэлиту в объятия и забудет о своем решении уехать от нее навсегда в надежде, что она устроит свою жизнь. Ведь, любя ее, он желал счастья любимой.
   — Я бы сделала все, чего бы вы ни пожелали, — прошептала Аэлита. — Честное слово!..
   Они пошли вдоль поля. И оба молчали, хотя мысли каждого были обращены к другому.
   На даче ждала дочь Николая Алексеевича Софья Николаевна. Спартак и Тамара уже сидели за чайным столом и светились таким внутренним светом, что электричество казалось излишним.
   Софья Николаевна, дородная русская красавица с таким же иконописным лицом, как у отца, очень страдала оттого, что один глаз у нее был больше другого. Умелой косметикой она скрашивала свой недостаток, но у нее выработалась привычка садиться к собеседнику в профиль. У незнакомых создавалось несколько неприятное впечатление, будто она избегает смотреть в глаза, но непринужденная сердечность сглаживала все.
   — Ну вот и папа! — обрадовалась Софья Николаевна. — А ваш брат, Аэлита, прекрасно разбирается в театре — так разделал нашу последнюю постановку, что я предложила ему перейти к нам режиссером.
   — Только на тракторе, — рассмеялся Спартак.
   — Этюд Тамары чудесен. Хочется вызвать пожарных, — продолжала Софья Николаевна. — Откройте секрет, как удалось его выпросить?
   — Все дело в законе ее предков, — отшучивался Анисимов. — Понравилось — забирай. Я бы очень хотел, чтобы Тамаре у нас что-нибудь понравилось.
   — А мне у вас все нравится, — смеясь, ответила Тамара. — Так что придется подарить мне вас со всем окружением.
   — Считайте, княжна, себя обладательницей нашего замка вместе с обитателями, — и Николай Алексеевич сделал широкий жест рукой.
   — Если мне дается право выбора, я возьму себе только одного.
   — Неужели меня? — рассмеялся Анисимов.
   — Нет, другого, — тоже смеясь, ответила Тамара, сияющими глазами смотря на Спартака, а тот не знал, куда деваться от смущения.
   — Друзья мои, — сказал Анисимов, — я только что объявил Аэлите о своем отъезде на долгий срок за рубеж. Сонечка, Аэлита согласилась избавить тебя от хлопот по присмотру за моей квартирой. Они с сынишкой поживут там, пока не достроят кооперативный дом. Оптимальное решение!
   Спартак смотрел на Аэлиту и понимал, что в ней творится, какой несчастной чувствует себя сестра. И стыдился собственного счастья. Встретился взглядом с Тамарой, и оба опустили глаза.
   Но в чем они были виноваты? И перед кем?
   Софья Николаевна тоже все прекрасно поняла, но не показала виду, переведя разговор на веселую болтовню и усадив отца с Аэлитой за чайный стол.
   — А какое у меня варенье! — воскликнула она.
   — Нет ягоды вкусней малины, нет картошечки вкусней печененькой, — голосом деда Тараса сказал Анисимов и рассмеялся. 

Глава восьмая. ТРИБУНА МИРА

   Николай Алексеевич не раз бывал в Америке, но так получилось, что на корабле подплывал к Нью-Йорку впервые. Анисимов уступил настоятельной просьбе Аэлиты, согласившейся остаться в его квартире при условии, что он отправится на Ассамблею ООН не на воздушном лайнере, а морским путем. И Николай Алексеевич, уже нанеся Аэлите тяжелую рану своим молчанием о главном, решил уступить хоть в малом. К тому же морская прогулка сулила ему хороший отдых. На самом же деле не просто уступил, а как бы показал, что Аэлита имеет какие-то права на него. Вот этого в сложившихся условиях делать не следовало.
   Николай Алексеевич поднялся ранним утром на палубу, чтобы полюбоваться рассветом в Атлантическом океане.
   Облака уже полыхали в высоте, а из-за горизонта веером потянулись лучи, похожие на прожекторы. Это чем-то напоминало детский рисунок. Ведь дети иначе не представляют себе солнца. Анисимов удивился, что за всю свою долгую жизнь ни разу не видел такого зрелища.
   Лайнер приближался к Американскому континенту, и Анисимов перешел на носовую палубу.
   Западная часть горизонта в отличие от восточной, где всходило солнце, оставалась чистой.
   И вот как бы прямо из воды стали вырастать башни… Казалось, сказочный город погибшей Атлантиды в силу тектонического каприза вновь поднимается со дна морского. Правда, башни выглядели много внушительнее тех дворцов и храмов, которые описывал древнегреческий философ Платон.
   Башен становилось все больше, и они все теснее примыкали одна к другой, образуя каменный остров среди океана.
   Нью-Йорк, не похожий ни на один город мира, включая и американские города, был близок. Однако корабль еще не скоро подошел к порту.
   Навстречу лайнеру примчался на подводных крыльях полицейский катер. Таможенные и иммиграционные чиновники по-хозяйски взошли на борт корабля. Их встречали щеголеватые советские моряки. Чиновники обменивались с ними возгласами и даже дружественными тумаками. Таковы американские нравы.
   Потом появилась статуя Свободы. Николай Алексеевич привык к ее фотографиям. Сейчас на фоне каменных громад она показалась ему невзрачной.
   Чей-то холодный расчет превратил пьедестал дара свободолюбивых французов американцам в карантинную темницу. Деловитые янки сочли, что нет удобнее островка, на котором можно возвести статую Свободы, а также тюрьму для предварительного заключения иммигрантов, жаждущих познать все свободы прославленной страны Бизнеса.
   Маленький буксир, дымя высокой прямой трубой, «впрягся» в океанского исполина и потащил его в порт к причалу.
   Океанские корабли в Нью-Йорке подходят прямо к центру города, расположенного на пяти скалистых островах и не имеющего пригородов в обычном понимании. Тесно сжатый со всех сторон водой, он мог расти только к небу. Малоэтажные дома и трущобы здесь тоже есть, но ютятся они вблизи самых фешенебельных небоскребов.
   Анисимов сошел с корабля и сразу оказался на, трехэтажной улице. Где-то над головой по эстакадам между домов с грохотом проносились поезда надземки, ниже двигались автомобили по пересекающей стрит, а внизу забитая машинами улица гудела, шумела, гремела… Анисимова усадили в столь знакомую ему по Москве «Волгу».
   — Нам повезло, что удалось остановиться, не так уж далеко, — говорил встречавший его молодой человек. — Иногда идешь километра два от припарковавшегося автомобиля.
   Машина двигалась еле-еле, почти упираясь в бампер едущей впереди.
   — Пожалуй, я скорее дойду пешком. Дайте-ка мне адрес отеля, — сказал Анисимов и решительно открыл дверцу машины.
   Никогда не узнаешь так хорошо город, как во время пешей прогулки. В былые приезды этого не удавалось.
   Первое, что ощутил Анисимов, выйдя из машины, были духота и смрад от выхлопных газов автомобилей. В ущелье с неимоверно высокими каменными стенами чувствуешь себя как в нацистской душегубке. И совсем неудивительным показалось Анисимову, что среди прохожих с нездоровым, землистым цветом лица встречалось немало людей в противогазных масках, главным образом женщин.
   Вскоре после приезда он был приглашен в Вашингтон и встретился с группой прогрессивных политиков.
   Потом были дни заседаний Ассамблеи ООН. Первое время Анисимов находился на галерее для публики.
   Но наконец наступил день, когда он прошел в зал и поднялся на трибуну. По решению одного из комитетов ООН Анисимову предстояло по поручению Советского Союза изложить разработанный там план, поддержанный во многих странах видными учеными, а также прогрессивными кругами Америки.
   После выступления журналисты атаковали академика. Он дал бесчисленные интервью на многих знакомых ему языках.
   Он очень устал, думал лишь о том, чтобы пройтись, развеяться, отдохнуть. Мечтал даже подышать свежим воздухом. Но где? И тогда вспомнил о Централь-парке, этом своеобразном заповеднике прежней природы.
   Анисимов знал, что из Даунтауна (Нижнего города) до Аптауна и Централь-парка далеко, но, спросив, как ему дойти туда, все-таки отправился, вспоминая поле, яблоневый сад и рассуждения у костра о земле-кормилице.
   Анисимов любил ходить. Он шел не спеша, разглядывая загоравшиеся огни реклам и лица встречных прохожих, иногда оборачивался. Двое незнакомцев неотступно следовали за ним, очевидно услышав, куда он идет, делали вид, когда русский оборачивался, что рассматривают витрины магазинов.
   Анисимов вспомнил, что Нью-Йорк называют Джунглями Страха из-за разнузданной преступности, с которой не могут справиться полицейские силы. Вспомнил и о тщетной попытке после ряда политических убийств в США запретить там продажу огнестрельного оружия. Неожиданно гангстеры оказались под защитой конституции. Билль о правах, статья вторая гласит: «Поскольку для безопасности свободного государства необходимо хорошо организованное народное ополчение, право народа хранить и носить оружие не подлежит ограничениям». И вот это «право народа» в полную меру используется прежде всего гангстерами и, конечно, продавцами и производителями оружия.
   Принятая два столетия назад статья о правах, имевшая в свое время, вероятно, смысл, ныне, когда об ополчении и речи нет, выглядит опасным анахронизмом, способствуя развитию преступности.
   Анисимов, правнук волжского бурлака-забияки, сам был не из трусливого десятка и при взгляде на тщедушных своих преследователей, один из которых был толст, но рыхл, а другой болезненно худ, утешил себя тем, что скорее всего это репортеры, запоздавшие взять у него интервью, а может быть, и частные детективы, нанятые оберегать его особу.
   И мысли Анисимова вернулись к прошедшему дню, сделавшему его особу заметной.
   С трибуны, на которую он поднялся, были видны внимательные, настороженные лица людей, ждавших от него чего-то очень важного. Но вряд ли кто-либо из них представлял, какой ценой можно осуществить предложения, разработанные в СССР.
   — Человечеству, — говорил Анисимов, — не будет грозить ни голод из-за нехватки продовольствия, ни перенаселение из-за нехватки суши, если люди, используют все, что уже сегодня открыто наукой и даже освоено техникой.
   Пока переводчики заполняли паузу, Анисимов подготовил следующую фразу:
   — Искусственная пища уже не пугало, каким еще недавно была для незнакомых с нею людей. Ныне магазины во многих странах торгуют изделиями из синтетической пищи, основой которой является казеин, как у нас в СССР, соя (Соединенные Штаты Америки) или дрожжи кандиды, широко используемые в животноводстве для кормления скота и пригодные, как установлено, и для самых изысканных блюд человека.
   Анисимов рассказывал о пути, пройденном искусственной пищей, которая ныне может смело конкурировать с обычной, выращенной земледельцами или приготовленной из мяса убитых животных.
   — Но дело не только в питании. Человеку нужна чистая среда обитания, незагрязненный воздух для дыхания, неотравленная вода для питья.
   Простая истина, понятная на всех языках. Но как этого добиться?
   — Людям следует обходиться без автомобилей на улицах, без сточных вод промышленных предприятий, спускаемых в животворные реки. Казалось бы, все так просто, но как трудно осуществимо! Нет ничего тяжелее преодоления инерции, привычки, безответственности, нежелания думать о будущем, о грядущих поколениях. На деле очень многие исповедуют принцип известного французского короля «После нас хоть потоп!». Нет! Потоп из грязных вод и струй ядовитого воздуха не должен прийти на Землю! И потому надо заменить автомобили с собственными двигателями внутреннего сгорания на электромобили центрального питания. Надо уметь идеально очищать сточные воды, возможно, превращать их с помощью электрического тока в составные газы — в водород и кислород, которые, соединясь потом и вернув часть энергии, станут идеально чистой водой. И для всего этого потребуется энергия, энергия, энергия!
   Пауза требовала внимания и переводчиков и слушателей.
   — Энергию грядущему человечеству придется получать не за счет сжигания горючих ископаемых, запасы которых все-таки конечны, а путем использования такого неиссякающего источника энергии, как Солнце. Только щедрый энергетический поток, принимаемый нашей планетой в течение миллиардов лет и в большей своей части излучаемый ею в космическое пространство, может обеспечить все нужды будущего человечества, избавляя от постепенного, но неуклонного перегревания земного шара из-за сжигания топлива, грозящего серьезными климатическими катаклизмами. 

Глава девятая. «ДЖУНГЛИ СТРАХА»

   Люди слушали Анисимова с удивлением. Они привыкли решать политические вопросы, но не задумываться, как жить в будущем тысячелетии их правнукам и какую энергию надлежит тем использовать.
   — Чтобы продолжить свою цивилизацию разума и не страшиться будущего, чтобы человечеству выйти из «джунглей страха», в которые превращается ныне мир, выйти на простор сбывшихся надежд, люди должны жить иначе, чем живут сейчас. И это надо понять здесь!
   Эти слова русского ученого заставили делегатов Ассамблеи ООН переглянуться, как и тогда, когда он ознакомил их с бесперспективностью борьбы с голодом старыми средствами. И словно упали вечные перегородки, незримо отделявшие людей из разных делегаций, как будто на какое-то время вся ассамблея стала форумом единого человечества.
   — Но слова, даже сказанные с этой высочайшей в мире трибуны, — продолжал Анисимов, — никого не убедят. Чтобы выйти из «джунглей страха» нужен факел в руках впереди идущего. Таким факелом может стать пример того, как люди могут жить, получая продукты питания не в виде привычных даров природы, которые брали от нее тысячелетиями наши предки, а используя природу на первом ее микробиологическом уровне, разводя одноклеточные организмы на дешевой питательной среде и получая от них все необходимое человеку количество белков. Словом, дополнив земледелие и животноводство «микробоводством». Нужно на деле показать, что люди могут жить в городе прекрасной архитектуры и пользоваться средствами транспорта, не отравляющими воздух, производить на заводах и фабриках все современные изделия, не загрязняя вод. Все это мы умеем делать, и пришло время показать, как это можно делать в реальных условиях.
   — Как? Как? — послышались голоса с мест, едва переводчики перевели последние слова Анисимова.
   — Я уполномочен правительством Советского Союза, а также моими коллегами из разных стран предложить Организации Объединенных Наций создать Город-лабораторию, в котором воплотить в наше время все условия существования грядущего человечества. Пусть это будет Город Надежды, Хоуптаун, или Урбс-спери по-латыни, где продукты питания станут получать для всего населения, а возможно, и для других нуждающихся стран, на заводах Города Надежды, на улицах которого не появится ни один двигатель внутреннего сгорания и вместо автомобилей станут двигаться или электромобили, получающие энергию от проложенных в земле кабелей высокой частоты, или бегущие тротуары, приводимые в действие электрическими моторами. Потребную для города энергию даст солнце.
   — Так что же? В солнечной пустыне строить такой город? — крикнул кто-то с галереи для публики.
   Анисимов понял вопрос и сразу ответил:
   — Мы, ученые, вынашивавшие эту идею, могли бы предложить создать такой город на одном из островов Тихого океана или на искусственном острове в любом месте земного шара, но… Если показать пример человечеству, то надо выбирать такое место, где природа сама по себе ничего не сулит человеку, где даже солнце скупо.
   Переводчики старательно переводили речь ученого.
   — И потому, учитывая всевозможные трения международного характера, учеными выбран континент, провозглашенный Организацией Объединенных Наций ничейным, где нет ни городов, ни сел, ни лесов, ни рек и никакого коренного населения, где природа ничего не дает человеку.
   — На Марсе? — опять крикнули с галереи. — На Луне?
   — Нам известны великолепные проекты космических городов, предложенные нашим русским ученым Циолковским. На земной орбите ныне американскими специалистами проектируется создание парящего в невесомости населенного космического острова, обеспеченного всеми достижениями современной техники. Однако подобные проекты связаны с обеспечением жизни космического города с Земли, что непостижимо дорого. Город на десять тысяч человек — десять миллиардов долларов. Я не говорю уже о возможной колонизации планет солнечной системы, требующей их полного переустройства. Наше предложение более просто, экономично, доступно сейчас, хотя и выглядит вполне экзотически.
   Анисимов сделал глоток кока-колы.
   — Город Надежды (Хоуптаун) или Урбс-спери в целях наибольшей эффективности пропаганды и чистоты поставленного опыта нужно создать в Антарктиде.
   Гул пронесся по залу.
   — Да. В Антарктиде! Но не на ледовом панцире, а под ним. Ведь трехкилометровой толщей льда покрыт когда-то цветущий материк. Если иметь достаточно энергии, которую можно получить за счет разницы температур, скажем, нагретых солнцем слоев воды океана и температуры того же льда, то есть получить превращенную в электрический ток солнечную энергию, то с ее помощью можно протаять в каком-либо месте антарктического побережья огромный грот, где построить на почве материка новый город. Он расположится в гигантском гроте под ледяным куполом, назовем его Куполом Надежды. На почве в искусственно утепленном ледяном гроте вырастут деревья и кустарники, даже цветы, потекут реки от тающего льда. Но не будет вспаханных полей. Они не потребуются. На заводах Города Надежды при затрате в год нескольких тысяч тонн нефти, меньше, чем проливают ныне танкеры в океанах при ее перевозке, будут получаться из дрожжей кандиды белки, а из них все привычные людям виды продуктов питания.
   — Сколько же это будет стоить? — спросил американский делегат.