Казанцев Александр Петрович. Мост дружбы

   Они прошли в каюту. Главный инженер, ничего не спрашивая, сел за стол, взял папку из рук Корнева и стал листать ее. Он не поднимал глаз, но Денис заметил, что у него покраснели уши. Андрей Корнев сидел на краешке стула, напряженный, стиснув зубы.
   Алексей Сергеевич вскочил:
   — Что ж ты молчал до сих пор? Я ведь думал, что…
   — Бред? — спокойно спросил Андрей.
   — …а тут оказывается — технический блеск! — И Алексей Сергеевич, обойдя стол, подошел к Андрею.
   Тот из вежливости тоже встал, слегка недоумевая. Главный инженер в упор рассматривал его лицо с грубоватыми, твердыми чертами.
   Что он хотел в нем увидеть? Быть может, самого себя, каким он был много лет назад, когда обнародовал полудетскую идею ледяного мола и провалился с нею на диссертации?
   — Почему молчал? Да не ко времени было, — ответил за Корнева Денис. — Да и жизнь… Она того и гляди обгонит мечту.
   — Нет! — живо возразил Карцев. — Жизнь не может обогнать мечту, как человек свою протянутую вперед руку. А в твоей руке оказалась идея…
   — Идея младенческая была, — словно оправдывался Андрей. — Нужно было сперва самому вырасти.
   Алексей Сергеевич печально покачал головой. Нет, он не узнавал себя, удачливый инженер, в этом крутолобом и рано возмужавшем молодом человеке с дерзкими огоньками упорства или даже одержимости в глазах, с угрюмо ползущими к переносью бровями и плотно сжатыми, словно закушенными губами.
   И в самом деле, если разобраться, история Мола Северного — история удач. Каждый противник проекта вносил в него что-нибудь новое, поднимал проект, а вместе с ним и его автора. Как ни была несовершенна карцевская идея преобразования Арктики, но в ней нуждалась страна, для которой круглогодичная навигация в полярных морях становилась необходимостью. И поэтому молодой Карцев быстро выдвинулся. А кто стоит теперь перед прославленным инженером? Нет, не горе-изобретатель, как подумал было Карцев, а скорее человек с нелегкой творческой судьбой…
   — Не ко времени было, — повторил Денис.
   — Да-да… — рассеянно сказал Алексей Сергеевич. — Идея, не созвучная времени… Как ты сказал? Нужно самому вырасти?
   — Да он для того ж и в Арктику пошел. Зараз и заочный институт закончил в прошлом году. В том у хлопца сила!
   — И продолжал год работать на стройке простым рабочим?
   — Готовился, Алексей Сергеевич. Хотел пройти через все профессии, которыми придется руководить. Мечтал Арктику изучить, где буду мост строить.
   — Будешь?
   — Буду! — решительно заявил Корнев.
   — Слушай, — Алексей Сергеевич обнял Андрея за плечи, — ты, оказывается, крепкий орешек! Не сразу раскусишь. Или не орешек, а еж. Иголки во все стороны…
   — Дикобраз, — подтвердил Денис.
   — Почему же? — улыбнулся Андрей. Он редко улыбался, и улыбка меняла, молодила его лицо. — Я к вам без иголок.
   — Нет, друг, и меня уколол. Впрочем, за дело. Важно другое…
   — Арктический мост.
   — Конечно, но и сам ты важен… Денис мне шепнул… Ты, словно в монастырь схимником, на нашу стройку ушел, порвал с Большой землей… с самыми близкими людьми.
   Андрей Корнев поморщился:
   — Нет, друзья у меня были. Вот Денис, например… А с моей судьбой не всякий свою свяжет.
   — Неистовый ты какой-то… Да, верно, таким и надо быть…
   — Так как же проект?
   — Проект? Видишь ли, Андрей… Проекта у тебя нет.
   — Как нет? — нахмурился Корней.
   — Если ты настоящий инженер, сам поймешь, что папка твоя — это совсем не проект… даже не техническое задание…
   Андрей Корнев опустил голову и густо покраснел.
   Алексей Сергеевич положил ему руку на плечо:
   — Видишь ли, я вот говорю с тобой как старший, а ведь годами недалеко от тебя ушел. Пути у нас разные… а мечта — одна. Один умный человек говорил мне, что важна не только мечта, но и ключи к мечте. И если мечта — у человека, то ключ к этой мечте всегда у народа.
   — Ключ не находят. Ключ делают, — твердо сказал Корнев.
   — И я о том же… Вот соображаю, сколько времени нашему ледоколу плыть до Каспия, а там «вверх по матушке по Волге» до Москвы. Что, если нашим инженерам не дать на гидромониторе скучать, позволить им до конструкторских дел добраться? А? Как ты думаешь, Корнев, вычертят ключ?
   — Если бы… вместе с вами, — сказал Андрей, с надеждой глядя в глаза Карцеву.
   Денис неожиданно сгреб обоих инженеров в объятия и столкнул их:
   — Дюже добре, товарищи созидатели! Еще одна великая арктическая стройка будет!
   В московском Гипромезе, во Дворце проектов, где тысячи советских инженеров проектировали металлургические заводы для многих стран мира, произошло маленькое, но сенсационное событие. Рядового, ничем не примечательного проектировщика Корнева вызвал к себе заместитель Председателя Совета Министров СССР Николай Николаевич Волков.
   Вспомнили, что Степан Григорьевич Корнев когда-то был главным инженером уральского завода, метил высоко, но потом «загремел»: это о нем, о человеке, «не делающем ошибок», «особом» типе руководителя, в свое время приспособившемся к определенным условиям, была напечатана статья в «Правде». Словом, карьеры у Степана Григорьевича не получилось. Он прослыл неудачником, стал желчным и неприятным в общении.
   И вдруг теперь вызов в Совет Министров. Речь могла идти только о крупном назначении. Ведь Степан Григорьевич все-таки был человеком знающем и безусловно одаренным.
   Волков прислал за Корневым свой великолепный турбобиль — машину-мечту, которая лишь только в воздух не поднималась и могла превращаться в комфортабельную лодку, а по шоссе развивала громадную скорость, в городе сама обходила препятствия, тормозила… Обо всем этом рассказала возбужденная девочка-секретарша с выпученными голубыми глазами и торчащими в стороны косичками. Но на Корнева ее слова не произвели впечатления. Он сказал, чтобы шофер Волкова подождал его, пока он закончит какой-то расчет.
   Вскоре торопить Корнева пришел заместитель директора Гипромеза. Степан Григорьевич, плотный, большой, не спеша снял нарукавники, надел висевший на плечиках пиджак, поправил перед зеркалом галстук и, неторопливо шагая, пошел в гардеробную за пальто.
   Однако по лестнице, где его уже не видели, он спускался сломя голову, прыгая через несколько ступенек.
   Николай Николаевич Волков, высокий, прямой, заметно поседевший, сам ввел к себе в кабинет Степана Григорьевича.
   — Ну, здравствуй, инженер! Давно не виделись. Обрюзг ты маленько… Спортом не занимаешься.
   — Занимаюсь техникой и только техникой, — многозначительно сказал Степан Григорьевич, выжидательно глядя на Волкова.
   — Слышал я, заводы для заграницы проектируешь.
   «Ах, вот что! Конечно, речь пойдет о руководстве зарубежным строительством. Что ж, не так много крупных инженеров свободно говорят по-английски», — удовлетворенно подумал Корнев.
   — А помнишь, как людей из цехов на капусту гнал, передо мной в райкоме отчитывался? — лукаво щуря глаза, спросил Николай Николаевич.
   — Отчитываться всегда приходится, — неопределенно ответил Степан Григорьевич.
   — Вспоминаю я наш последний разговор в Светлорецке. Если помнишь, о технических сооружениях и заграничной, так сказать, погоде речь шла. В тех условиях мосты между континентами трудно было строить. А теперь что ты об этом сказал бы?
   — То же самое, Николаи Николаевич. Коммунизм и капитализм непримиримы.
   — Вот как? Непримиримы-то они, конечно, непримиримы, но… — Николай Николаевич встал и подошел к окну, — но жить-то ведь надо. Тогда были дни угрозы глобальной ядерной катастрофы. Но человечество неспособно постоянно жить в таких условиях на разных «идеологических берегах». А раз жить, значит, переходить разделяющую их преграду.
   — Как переходить?
   — Да лучше не вброд, а по мосту. Как думаешь? — усмехнулся Волков. — Помню, в районном масштабе мост построим вместо парома — общая радость. А теперь, может быть, в глобальном масштабе пора? А?
   Николай Николаевич словно размышлял вслух. Степан Григорьевич почтительно кивал головой.
   — Человеческая мысль не знает предела, — говорил Волков. — Впереди достижений человека летит его мечта. Пожалуй, главное в механизме прогресса — найти ключи мечты, с помощью которых человек сможет отомкнуть будущее, приблизить его, сделать днем сегодняшним. Он нашел эти ключи к космическим скоростям, способен уже теперь перенестись за какие-нибудь минуты с одного края континента на другой, сможет догнать метеор, улететь в космос…
   — Ключи мечты! — воскликнул Корнев. — Это хорошо, поэтично и точно, Николай Николаевич.
   Волков кашлянул:
   — Человек всегда мечтал быть богатырски сильным, но лишь в прошлом веке нашел способ заметно умножить силу своих мышц.
   — Изобрел паровую машину, электрический мотор, подъемный кран, — подхватил Корнев.
   — А теперь отважился умножить способности своего мозга, поднять их до уровня «гениальности».
   — Бесспорно так! Всеобъемлющая электронная память! Быстрота мышления, равная скорости электронных процессов, скорости света!
   — Вот видишь, товарищ Корнев, что произошло в технике, пока мы с тобой не виделись. Менялась и политическая погода.
   — Конечно, — поспешил согласиться Корнев.
   — Не раз вспыхивали и затухали очаги сражений в Азии, Америке, Африке, на Дальнем и Ближнем Востоке, наконец, накалялась обстановка в Европе. И вспомни, всякий раз, как холодная или горячая война сменялась некоторым потеплением, штилем, народы жадно тянулись друг к другу, полные взаимного интереса и симпатий. Но солнечный день, как ты знаешь, на любом материке, на любой широте порой сменяется днем пасмурным. И не раз на нашей с тобой памяти затягивалось небо земли тучами агрессии и провокаций. Временами холодало на земном шаре.
   — Холодало, — подтвердил Степан Григорьевич.
   — Но пойми, товарищ инженер, менялась политическая погода, а политический климат оставался неизменным. — Теперь Волков уже не размышлял как бы с самим собой, а превратился в мудрого агитатора, взошедшего на трибуну. — На земле существовали две политические системы и должны были или продолжать существовать, идеологически враждуя, но участвуя в общем прогрессе человеческой культуры, или столкнуться в непоправимой для человечества истребительной войне.
   — Не дай бог! — воскликнул Степан Григорьевич.
   — Верно. Ее не хотят почти все люди, каких бы они ни были религиозных или политических взглядов, в каких бы странах ни жили. И вот это желание подавляющего большинства людей, населяющих земной шар, определяет политический климат земли на длительное время. Если хочешь знать, товарищ инженер, то этот политический климат позволяет говорить сейчас о мобилизации всех технических возможностей человечества для всемерного сближения народов, пусть даже на разных материках.
   — Вы… вы хотите сказать, Николай Николаевич…
   — Да, товарищ Корнев, я хочу сказать, что настало время вернуться к студенческому разговору о строительстве диковинного моста через моря и льды на другой континент. Понимаешь, не мог я нигде найти следов того ретивого выдумщика. Проблемы взаимодействия стран сложны. Вот и пришлось тебя пригласить. Рассказывай, где твой брат?
   Холодный пот покрыл лоб Степана Григорьевича. Он молча полез в карман, вынул платок, из-под платка взглянул на Волкова. Мысль работала быстро, четко.
   Значит, он нужен не сам по себе, а только как брат изобретателя, могущий дать его адрес!
   Корнев скомкал платок и сунул его в карман. Он хотел сказать Николаю Николаевичу, что брат давно порвал с ним всякие отношения, но промолчал.
   — Так поможешь нам разыскать его? — спросил Волков.
   Решение пришло к Степану Григорьевичу мгновенно. Он не мог уже вернуться в Гипромез прежним незаметным проектировщиком, он ехал в Совет Министров, чтобы изменить свою жизнь, и он изменит ее!
   — Хорошо, Николай Николаевич. Если нужно решить техническую проблему связи с Америкой, то… я найду вам Андрея. Я вообще постараюсь быть вам полезным.
   — Ну, разумеется, ты же неплохой инженер, с опытом. Брат твой затеял великое дело. Ему придется конкурировать со многими другими идеями. С воздушной трассой, с атомными субмаринами… и еще найдутся…
   — Я понимаю, — встал Корнев. — Я отыщу Андрея, он работает на одном строительстве…
   — Заранее благодарен. Тащи его ко мне… Скажи ему, что не зря он мечтал. Мечта подобна прожектору на корабле прогресса. Она освещает ему путь, продвигаясь вместе с ним.
   Выйдя из кабинета Волкова, Степан Григорьевич вынужден был принять валидол. Он долго сидел на мягком диване, держась за сердце, расстегнув воротник. Его покрасневшее лицо было жестко, морщины прямы и глубоки.
   Отдышавшись, он подошел к секретарю и спросил, где находится гидромониторный ледокол строительства Мола Северного.
   Секретарь ответил, что «Северный ветер» сейчас проходит Великий Тургайский канал.

Глаза четвертая. ТЕНЬ И СВЕТ

   Андрею не спалось, и он вышел на палубу. Назад уплывали редкие огоньки. Видно, кое-кто из жителей новых домов на берегу все еще ложился спать по-городскому поздно. Но светлые точки стали попадаться все реже и наконец исчезли. Густая тень окутала корабль и Андрея вместе с ним. На воде, переливаясь, играли серебряные блики от освещенных иллюминаторов. В глубине ледокола приглушенно шумели турбины. Но этот звук лишь подчеркивал тишину. Где-то далеко ехала автомашина. А рядом, словно на твиндеке, вдруг закудахтали спросонья куры, потом залаяла собака. Под бортом шелестела водоливная струя, за кормой что-то урчало, бурлило. С мостика слышались шаги вахтенного штурмана, а может быть, и самого капитана Терехова…
   С берегов несло свежескошенным сеном, а иногда сыростью тумана или вдруг жильем: дымом и чем-то вкусным… Однако больше всего пахло свежей масляной краской. «Северный ветер» последние дни прихорашивался, подновлялся к предстоящей встрече в столице. Закончилась великая полярная стройка!
   Закончилась стройка, пройдена великая школа для человека, решившего посвятить себя сооружению, которое дерзко перережет весь Арктический бассейн.
   Большого труда стоило Андрею держать под спудом свою идею, ждать, когда благоприятно изменится обстановка и когда сам он, став инженером, изучив условия работы в Арктике, дорастет до собственного замысла.
   И он дорос до него, выдержал экзамен перед самим Карцевым, строителем Мола Северного, и перед его инженерами, которым поручил Карцев сделать вместе с Корневым проект Арктического моста.
   Значит, недаром прошли долгие годы труда, учебы и лишений, годы одиночества, рожденного одержимостью изобретателя и тоской по Ане…
   Аня! Как оценить ее женский подвиг, ее безропотное ожидание в течение всех этих лет подготовки, коротких дней встреч, длинных писем-дневников…
   Это ей, Ане, обязан он и своей жизнью, и идеей, она выходила «их обоих»…
   А потом Светлорецк… Узкоколейка, повторяющая изгибы пенной, быстрой речки. Игрушечный поезд, который еле тащится на подъем… Он вспрыгнул тогда на подножку, кто-то помог, втащил его в вагон. Там была Аня. Они забрались в тамбур, а все пассажиры ушли в душный вагон… У нее были пушистые, волнующие волосы, тонкие пальцы, холодные губы… О чем они говорили? Хотели сразу ехать в загс… Светло было на душе…
   А потом… сколько потом было тени!
   …Андрей провел всю короткую летнюю ночь на палубе. Впереди еще была темно, светлело с кормы, казалось, что новый день надвигается вместе с «Северным ветром», вместе с Андреем, идущим в будущее.
   Стали видны литые новобетонные домики: милые, уютные, бесконечно разнообразные — то с крутыми, то с плоскими крышами, простыми или причудливыми верандами, широкими венецианскими или зеркальными окнами, скульптурами на фасаде. За ними — фруктовые сады в полутьме. А на холме — березовая роща с белой колоннадой стволов, уже засветившихся в ответ заре.
   А потом в одном из окошек в глаза Андрею весело сверкнуло отраженное стеклом солнце. И тотчас из густого сада, словно по этому сигналу, поднялся в воздух миниатюрный вертолет и стрекозой понесся от реки.
   Рано же спешит кто-то на работу!
   Стало еще светлее. В небе, в курчавых облаках горело ликующее утро. Несколько крупных вертолетов, как рыбы в невообразимо большом и прозрачном аквариуме, летели-плыли на корабль.
   Один из них стал парить над ледоколом. Вероятно, кто-то прилетел из Москвы. Не терпится!.. А может быть, по делу… Ну конечно, сбросили веревочную лестницу.
   Андрей не стал смотреть на капитанский мостик и снова повернулся лицом к носу корабля.
   Как замечательно реконструирован канал между Волгой и Москвой! Даже океанский гигант, ледокольный гидромонитор, может здесь пройти. Но каким огромным кажется «Северный ветер» рядом с крохотными домиками по берегам! С палубы смотришь, как с шестого этажа… Видишь крыши, голубей на них, дорожки в садиках, клумбы, грядки на огородах, планировку маленьких селений…
   Нет, не спится людям! Вон выехали на лодке, норовят подойти поближе к борту, чтобы покачаться на волнах. Конечно, мальчишки! Кто же еще в такую рань выйдет встречать ледокол!
   И вдруг кто-то закрыл пальцами Андрею глаза. Он попытался повернуться, но тот, кто шутил, забежал ему за спину. Андрей оказался лицом к взошедшему солнцу, ощущая тепло его лучей, а чьи-то пальцы просвечивали розоватыми полосками, казались прозрачными.
   Такие пальцы могли быть только у Ани!
   Ну конечно, это она!
   Андрей сжимал девушку в объятиях.
   — Вот и встретила, — с трудом переводя дух, говорила она. — Совсем как ты меня в Светлорецке…
   — Но ты же не могла вскочить сюда на ходу!
   — Отчего же? Сверху можно.
   — Так это ты… на вертолете?
   — Ага! — И Аня взглянула сияющими глазами в беспокойно ищущие, темные глаза Андрея. — Папа взял меня с собой. Он все понимает!
   — Ну вот… Теперь всегда будем вместе, — сжимая топкие Анины кисти, прошептал Андрей.
   — Ага!
   — Как же твои больные? Ты опоздаешь в больницу.
   — Я договорилась. Меня подменил другой врач. Ой, как хорошо! Ведь это ты!
   — А ты, кажется, выросла.
   — Только по специальности.
   — А я мечтал, что мы вместе будем строить.
   — Подожди, еще пригожусь… Ради тебя любую специальность переменю. У меня есть для тебя сюрприз.
   — Сюрприз — это ты! — И Андрей привлек к себе Аню.
   Они целовались совсем так, как тогда, в тамбуре… И, совсем как тогда, услышали за собой:
   — Светлорецк, детишки!
   Тогда это сказал старичок кондуктор. Кто же теперь?
   Молодые люди разом обернулись, смущенные, но счастливые.
   Перед ними стоял огромный, добродушно-лукавый Денис. Он повторил:
   — Светло на реке, ребятишки! То ж совсем день, а вы тут матросам на смущение…
   — Ну, не будем, не будем! — засмеялась Аня. — Вот придет ледокол в Москву, так все целоваться станут.
   — Так то ж по плану будет, — посмеиваясь, возразил Денис, лукаво щурясь.
   — А я без плана хочу, раньше времени! — сияя глазами, наступала на него Аня. — Ты знаешь, сколько я ждала?
   — Так еще ждать придется, пока Андрейка свой Арктический мост построит.
   — Дай пожму твою медвежью лапу! И здравствуй, Денисище великолепный! Как раз вам обоим я и должна рассказать о самом важном.
   — О чем, Аня?
   — Об Арктическом мосте… и о Степане, твоем брате.
   — При чем тут Степан? И почему Арктический мост? — нахмурился Андрей.
   — Сейчас все узнаешь. Давайте сядем на эти катушки канатов.
   — То ж не катушки, то бунты, — поправил Денис, склонив голову чуть набок, как бы присматриваясь к Ане.
   — Представьте, совершенно неожиданно к нам с папой на дачу приехал Степан Григорьевич…
   Степан Григорьевич приехал на дачу Седых в одно из воскресений, точно зная, что старик Седых в командировке.
   Аня очень удивилась. Она не видела Степана Григорьевича со Светлорецка. Как он постарел! Хотя еще чувствуется сила: крепкая шея, энергичные морщины у губ, жесткий взгляд.
   — Я знаю, как неожидан мой визит, ибо что общего может быть между вами, кому улыбается счастье, и человеком, отставленным от дел!
   — Ну что вы, Степан Григорьевич!
   Женщина сразу по-другому начинает относиться даже к неприятному ей человеку, если хоть немножко его пожалеет. Конечно, Аня знала все, что произошло со Степаном Григорьевичем. Иван Семенович мог рассказать ей даже больше, чем было опубликовано в «Правде». Этот человек умел «не ошибаться», приспосабливаться, выдвигаться… Но разве он один искал удобного пути?.. Может быть, ему в самом деле не повезло. Его показали всей стране, чтобы воздействовать на других…
   Аня провела Степана Григорьевича в сад, предложила чаю. Степан Григорьевич не отказался, попросил разрешения снять пиджак — было жарко. Аня заметила на его рубашке подпалину от утюга. Одинокий, верно, сам гладит, и так неумело…
   — Вы знаете, Анна Ивановна, что мы с братом в неладах. Глупо, конечно. Порой удобно валить все на одного. Я уже привык.
   — Ну что вы, Степан Григорьевич! — только и нашлась сказать Аня.
   — Мне горько… и не то, что другие ко мне переменились… горько, что Андрюшка, которого я, как отец воспитал… Словом, объяснять трудно…
   — Конечно, Степан Григорьевич! Я вот не понимаю злопамятных людей.
   — Яблоко раздора — в его идее. Но я все же был прав, ибо техническая идея тогда принимается, когда она способна двинуть вперед общество. А если ее нельзя применить — ее отвергают. Так было в те дни, Андрюша не смог мне простить своего закономерного провала… Такова ирония несправедливости… Однако я по-прежнему люблю его, забочусь о нем. Многое изменилось в мире, Анна Ивановна!
   — Конечно. Вы позволите еще налить вам чаю?
   — Пожалуйста. Так приятно, когда тебя угощают!
   Аня и Степан Григорьевич сидели на свежем воздухе, под соснами, на крутом спуске к пойме реки Истры. Отсюда открывался широкий вид на другой ее крутой берег с лесом наверху, на зеленые купы, прикрывавшие речку, лишь кое-где поблескивающую серебром.
   — Да, многое изменилось, — продолжал Степан Григорьевич. — Но если разобраться, то менялась политическая погода, политический же климат оставался неизменным. Климат этот определяется нежеланием людей погибать от ядерных бомб, в стремлении выжить, сблизиться, жить общей для всего земного шара экономической жизнью. И я думаю, Анна Ивановна, что вопрос о строительстве Андрюшиного моста между СССР и Америкой будет поднят.
   — Неужели вы так считаете? — спросила Аня, не спуская со Степана Григорьевича пристального взгляда.
   — Более того: этот вопрос уже поднят. Меня еще помнят вверху. Не буду вам подробно рассказывать, но недавно мне снова привелось побывать там…
   — В правительстве?
   — Да, — многозначительно ответил Степан Григорьевич, решительно отодвигая стакан. — На этот раз разговор там пошел об Арктическом мосте.
   — Степан Григорьевич, милый! Как вас благодарить? Позвольте, я вас поцелую.
   — Неужели это доставит вам удовольствие? — улыбнулся Степан Григорьевич.
   Потом они спустились к Истре. Быстрая и мелкая, она напомнила обоим речку Светлую, Светлорецк.
   Прощаясь, Степан Григорьевич сказал Ане:
   — Можете мне поверить: я сделаю все для Андрюши, что от меня зависит. Я имею в виду не только свои разговоры вверху… Я готов отдать Андрюше весь свои инженерный опыт, все свои знания, проектировать и строить мост вместе с ним. Кстати, наверху это считают само собой разумеющимся.
   — Степан Григорьевич, я знаю Андрюшу — он совсем не злопамятный! Он никогда не откажется от такой помощи… Тем более что вы… ну, понимаете, сумели заинтересовать там, в правительстве.
   Аня стояла перед Корневым, молодая, легкая, в развевающемся платье, с распушившимися паутинками волос, золотящихся на солнце. Степан опустил глаза.
   — Не переоценивайте моих заслуг, Анна Ивановна, — сказал он. — Представьте, что меня вызывали туда только за тем, чтобы узнать адрес Андрюши.
   Аня весело рассмеялась:
   — Ну вот, он еще и шутит! А я думала, вы не умеете.
   Степан Григорьевич улыбнулся, глядя на Аню.
   Она взяла его за обе руки:
   — Я благодарю вас… и от Андрюши… и от себя… Как хорошо, что вы снова будете друзьями!
   Степан Григорьевич подтянулся, помолодел:
   — Думаю, что мы с ним сработаемся. Я многому его научу, ибо по-прежнему хорошо к нему отношусь. И к вам… Аня…
   Он уехал. Аня ходила по саду, прижав кулаки к щекам, и плакала от счастья.
   Ледокольный гидромонитор «Северный ветер» ясным летним утром ошвартовался около морского причала на Химкинском водохранилище.
   Речные пароходы, нарядные, многопалубные красавцы, казались сейчас карликами. Сотни лодок и белокрылых яхт заполнили водохранилище. По воде неслась музыка и крики встречающих. Люди толпились на пристанях и в прилегающем парке. Легкий ветер развевал платки и флаги.
   С неба на корабль сыпался дождь цветов. Их сбрасывали с парящих над ледоколом вертолетов. Много цветов плыло по воде. Сидящие в лодках вылавливали их, со смехом размахивая мокрыми букетами и венками.
   Спущенный парадный трап, покрытый ковровой дорожкой, мгновенно был усыпан цветами. Но пока никто не ступал на него. Полярники узнавали родных и знакомых на берегу, что-то кричали им.
   Наконец толпа на пристани чуть расступилась, пропуская вперед высокого седого человека в мягкой светлой шляпе и стройную молодую женщину.