Страница:
Маша все поняла и молча подчинилась. Пол накренился под ногами у Маши. Одно коротенькое крыло лодки опустилось ниже горизонта, другое показывало в облака. Росов разворачивал машину. Маша почувствовала резкое уменьшение веса, как в лифте университета. Лодка шла круто вниз. Маше стало страшно. Она не могла зажмуриться, и близкие, пугающие волны были у нее прямо перед глазами. Косматые, гигантские, они неслись на Машу, грозя ударить лодку, разломать на части. Они, показалось Маше, походили на железнодорожные насыпи, сорвавшиеся с места.
И вдруг привычный шум моторов стих, в полуоткрытый купол ворвались свист ветра и шипение пены.
Одно крыло лодки все еще было ниже другого. Росов продолжал «выруливать». Волны надвигались только сбоку и притом все замедляли свой бег. Это было поразительное ощущение. Росов словно остановил волну. На самом деле он лишь так вырулил летающую лодку, что она пошла точно над гребнем волны. Лодка одновременно двигалась и вдоль волны и вместе с волнами по ветру, с такой же, как волны, скоростью. Потому Маше и казалось, что волны остановились.
Самолет летел вдоль волны. Неподвижная, приближаясь лишь снизу, она походила на широкий крепостной вал, почти задевая за грудь летающей лодки. И теперь Маше казалось возможным сесть на этот гостеприимный вал, словно по волшебству застывший в море…
— Будь волнение меньше — не посадить! А теперь… спина у нее — будь здоров! — как дорожка на аэродроме!
Маша оглянулась. Это говорил Костя. Глаза его восхищенно горели. Сам же он был бледен. Рядом стояли и другие члены экипажа: повеселевший, снова добродушный штурман, гибкий, собранный Мухтар. Командир всем приказал приготовиться к катастрофе Он один остался в кабине пилотов. Маша решительно направилась к нему.
Удар от прикосновения к гребню волны был ничтожным. Лодка помчалась по хребту, перемещаясь по морю вместе с волной, постепенно теряя скорость. Маша смотрела перед собой через переднее стекло, одновременно видя напряженную шею Дмитрия. Стекло стало мокрым от брызг и пены.
Росов включил атомный двигатель, сзади взревело, лодка вздрогнула. Маша видела, что Дмитрий пытается удержаться на волне, не дать лодке сойти с гребня. Лодка чуть взлетела, словно стараясь опять подняться, потом снова провалилась. У Маши захватило дыхание, она вцепилась в переборку. Волна ударила лодку в бок. Вверху мелькнул пенный гребень. Маша почувствовала, что падает. «Конец, Дмитрий!..» — подумала Маша, но не рванулась в заднюю кабину с открытым куполом.
Лодка переваливалась с боку на бок. Если бы не ее приподнятые над фюзеляжем, к счастью, короткие, крылья, они погрузились бы в воду и погубили машину. Сейчас они только срезали концами пену с водяных хребтов.
— Вы остановили волну, Росов, — наклоняясь к летчику, восхищенно сказала Маша.
— Ты здесь, Маша? — отозвался он.
— С тобой, милый! — сказала она.
Лодка теряла скорость. Росов силился поставить ее против волны.
Никогда Маша не была счастлива так, как в эту минуту. Сквозь слезы видела она на далеком гребне резиновую лодочку. Сидевшие в ней люди махали руками.
Мои юные друзья, читавшие мой роман-мечту и вместе со мной перевернувшие сейчас его последнюю страницу! Мои юные герои, мечтавшие вместе со мной о будущем, о великих делах, которые свершаются сейчас и которые свершим мы завтра!
На несколько часов вы стали взрослыми, почувствовали себя созидателями.
Вам немножко жаль, что все, о чем здесь написано, пока только Мечта. Ведь вам уже казалось, что вы действительно покоряете ледовые моря и знойные пустыни, боретесь со штормами и пургой, строите удивительное сооружение и зажигаете «подводное солнце». Да, пусть пока это Мечта, но разве в нашей стране она не становится действительностью?
Хмурый мой, серьезный Федя! Лицо твое стало более детским с тех пор, как ты сдружился с юными туристами. Доволен ли ты тем, как описан здесь капитан Федор Терехов? Таким ли ты хочешь быть, таким ли станешь?
Пылкий Алеша с горящими глазами! Какие мысли бродят сейчас в твоем беспокойном мозгу? Разве могу я или нарисованный мной инженер Карцев придумать все то, что ты или подобные тебе выдвинут когда-нибудь, как реальные мечтания людей, строящих завтрашний день?
Внимательный Дениска в форменной рубашке ученика ремесленного училища! Разве ты не будешь одинаково гордиться плодами труда своих рук, будь то трубы водопровода или грандиозное сооружение, перерезающее моря?
Майкл в Америке! Если я еще раз побываю там, я наверняка узнаю, что нет более пылкого агитатора за мир, чем этот рыжий паренек, чуть глотнувший нашего воздуха.
Румяный, толстый Витя делает вид, что он не обиделся. Он даже бросил красивую фразу: «Гороскоп моей жизни очерчен ошибочно», а потом буркнул: «А вот возьму и не утону…» И я уже рад! Ведь я только того и хочу, чтобы Витя не стал бы похожим на себя, каким нарисован он в романе. Может быть, об этом он и задумается.
Наконец девочки! Обе мечтательные, но мечтающие по-разному. Обе, прочтя роман, немного смущены. Я больше всего виноват перед ними. Я осмелился говорить о любви и дружбе, об их чувствах, которые помогают творчеству, вдохновляют на подвиг.
Женя пытается сказать о другом:
— В конце на гидромониторе строители обязательно должны петь. Мне бы очень хотелось сочинить для них песню.
Галя, та говорит прямо:
— Такого мальчика, как в романе, то есть Алексея, я бы никогда не полюбила.
Алеша смущается:
— Я и буду другим.
— Посмотрим, — говорит девочка.
Сколько в ней неожиданного лукавства!
— Дружба — то наикраще всего, — замечает Денис. — Бо и сробили все, что написано.
— Так и будет, — сказал Федя. — А если не так, то еще лучше.
— Вот именно, лучше! — подхватываю я. — Разве можно придумать лучше того, что будет на самом деле?
Позвольте, спросят меня, вы беседуете со своими героями? Разве вы их не выдумали?
Конечно же, нет! Я не выдумывал, я только пытался представить себе их поведение в завтрашнем дне, когда они станут взрослыми. Потому я и отправился в Арктику, на этот последний рубеж сопротивления природы, чтобы во время обычного рейса корабля увидеться там со скромными героями арктических будней, незаметно для себя совершающих подвиги. Я написал об этих людях целую книгу рассказов, и рассказы эти отдельными эпизодами из самой жизни не могли не войти в мой роман-мечту. Жизнь вторгалась в него со всех сторон.
В матросской столовой легендарного «Георгия Седова», в клубе полярников на острове Диксон, в кают-компании зимовки в бухте Тихой, в тундре близ Амдермы, на Новой Земле и на острове Рудольфа моряки, полярники, геологи и строители обсуждали замысел создания с помощью ледяного мола незамерзающей полыньи вдоль сибирских берегов. Они решительно опровергали этот замысел, оспаривали его, потом дополняли, делали реальным, тем самым вписывая главные страницы книги.
Но и когда книга вышла в свет, жизнь продолжала менять Мечту, требовать от нее все большей достоверности, даже осуществимости. А что, если не хватит тепла полярных течений? Что, если не вскроется полынья? И в книгу вошли новые люди, люди передовой науки о глубинах вещества, достижения которой именно у нас использованы во имя счастья всех людей.
Книга менялась еще и потому, что автору хотелось увидеть ее героев с разных сторон, и в конце концов роман-мечта о моле «Северном» стал романом «Полярная мечта», романом о завтрашнем дне, не каким он будет, а каким он сейчас представляется.
Пусть я буду не прав во всем! Я не собираюсь пророчествовать! Я не выдумывал безаварийных машин и сказочных вещей, «сладкого мира с кнопочным управлением», который якобы будет нас окружать. Я хотел, чтоб героев окружало в основном все знакомое нам, привычное, обыкновенное. Я мечтал о главном — о направлении, в котором приложат люди завтрашнего дня свои усилия. Хотел, чтобы это главное, окруженное привычным, показалось бы читателю реальным и осуществимым. Неважно, описанным ли здесь способом или каким-либо другим будет преобразована Арктика, важно то, что она будет преобразована, важно, что сделать это будет под силу людям завтрашнего дня, строителям коммунизма. И пусть жизнь выдвинет на самом деле более совершенные проекты и пусть каждый из моих героев в будущей своей жизни будет иным и направит свою жизнь не так! Свершать завтра великое можно лишь тогда, когда сегодня об этом мечтаешь!
Потому я и мечтал о вас, мои юные друзья-герои! Немало ночей просидел я у открытого окна, прислушиваясь к ночным шорохам, к тому, как перекликаются паровозы и пароходы, к бою кремлевских курантов. Они отмечали бег времени, которое мне хотелось опередить.
Я обещал встретиться со своими героями весной, когда закончу книгу. И вы видите, я сдержал свое слово.
Идет весна! Побежали звонкие ручьи, распустились перенесенные на московские бульвары из Подмосковья и Белоруссии липы, они зацветут, радостно-медовые, и у памятника Пушкина, и на преображенной улице Горького. Вчера мы задержались с вами у изгороди Музея Революции, где хранится память о событиях, перевернувших мир. За прутьями ограды распускалась пахучая сирень.
Запрокинув головы, мы смотрели на дворцы высоты, эти памятники нашей эпохи, которые будут стоять при коммунизме. Мы ездили с вами на Ленинские горы, чтобы налюбоваться гигантским «городом» этажей Московского университета. Подъезжая к Москве по Киевской дороге, я видел его за тридцать километров. Он выступал на горизонте туманным силуэтом, как зримый современник будущего! Ведь в нем будут учиться люди и при коммунизме!
Я знаю, вы слушали мою Мечту и вам еще не хочется уходить с гидромонитора или покидать вертолет, на котором вы снова спешите в преобразованную Арктику, чтобы трудиться над завершением мола во всех морях, над созданием величественного «Кольца ветров». Вы не хотите, чтобы наша беседа закончилась на этом.
Ведь еще так много надо сделать строителям и физикам, метеорологам и механикам — всей творческой армии новаторов, всему народу, чтобы повелевать ветрами и льдами, атомной энергией и солнечным теплом.
Может быть, я и напишу эту книгу о вас, преодолевающих новые трудности, творчески решающих новые, еще более грандиозные задачи. Мне хочется написать ее, потому что я знаю, что вы и ваши сверстники действительно переделаете климат земного шара, сделаете землю более щедрой, людей более счастливыми, построите коммунизм.
Но не думайте, что я отдаю только вам это счастье, это удивительное время! Нет, нет! Я не отпущу вас туда одних! Я еще поживу в этом времени вместе с вами! Потому, что уже сейчас мы с вами дышим весенним воздухом, весенним воздухом коммунизма.
1947 — 1952 — 1955 гг.
Арктика — Москва
И вдруг привычный шум моторов стих, в полуоткрытый купол ворвались свист ветра и шипение пены.
Одно крыло лодки все еще было ниже другого. Росов продолжал «выруливать». Волны надвигались только сбоку и притом все замедляли свой бег. Это было поразительное ощущение. Росов словно остановил волну. На самом деле он лишь так вырулил летающую лодку, что она пошла точно над гребнем волны. Лодка одновременно двигалась и вдоль волны и вместе с волнами по ветру, с такой же, как волны, скоростью. Потому Маше и казалось, что волны остановились.
Самолет летел вдоль волны. Неподвижная, приближаясь лишь снизу, она походила на широкий крепостной вал, почти задевая за грудь летающей лодки. И теперь Маше казалось возможным сесть на этот гостеприимный вал, словно по волшебству застывший в море…
— Будь волнение меньше — не посадить! А теперь… спина у нее — будь здоров! — как дорожка на аэродроме!
Маша оглянулась. Это говорил Костя. Глаза его восхищенно горели. Сам же он был бледен. Рядом стояли и другие члены экипажа: повеселевший, снова добродушный штурман, гибкий, собранный Мухтар. Командир всем приказал приготовиться к катастрофе Он один остался в кабине пилотов. Маша решительно направилась к нему.
Удар от прикосновения к гребню волны был ничтожным. Лодка помчалась по хребту, перемещаясь по морю вместе с волной, постепенно теряя скорость. Маша смотрела перед собой через переднее стекло, одновременно видя напряженную шею Дмитрия. Стекло стало мокрым от брызг и пены.
Росов включил атомный двигатель, сзади взревело, лодка вздрогнула. Маша видела, что Дмитрий пытается удержаться на волне, не дать лодке сойти с гребня. Лодка чуть взлетела, словно стараясь опять подняться, потом снова провалилась. У Маши захватило дыхание, она вцепилась в переборку. Волна ударила лодку в бок. Вверху мелькнул пенный гребень. Маша почувствовала, что падает. «Конец, Дмитрий!..» — подумала Маша, но не рванулась в заднюю кабину с открытым куполом.
Лодка переваливалась с боку на бок. Если бы не ее приподнятые над фюзеляжем, к счастью, короткие, крылья, они погрузились бы в воду и погубили машину. Сейчас они только срезали концами пену с водяных хребтов.
— Вы остановили волну, Росов, — наклоняясь к летчику, восхищенно сказала Маша.
— Ты здесь, Маша? — отозвался он.
— С тобой, милый! — сказала она.
Лодка теряла скорость. Росов силился поставить ее против волны.
Никогда Маша не была счастлива так, как в эту минуту. Сквозь слезы видела она на далеком гребне резиновую лодочку. Сидевшие в ней люди махали руками.
Глава одиннадцатая. НАВСТРЕЧУ СОЛНЦУ
В знойный день по набережной Барханского моря неторопливой походкой шел Сергей Леонидович Карцев.
Достав из кармана чесучового пиджака платок, он вытер коричневую шею. Даже ему, бывалому пустыневеду, было сегодня не по себе. В такую жару в Средней Азии не работают, устраивают дневной перерыв и отдыхают в тени деревьев или купаются в новом озере.
Но Сергей Леонидович не думал об отдыхе. В последние дни перед отъездом работы было по горло. Разведывательные экспедиции «Кольца ветров» отправлялись на восток от преображенных пустынь, в дальние пески Средней Азии, в сухие степи Казахстана, дальше в голодные степи и великую пустыню Гоби. Смешанная советско-китайская научная экспедиция только вчера отправилась туда. Экспедиция в Монгольскую Верхнюю Гоби находится в пути, подъезжает к Чите. Сам Сергей Леонидович во главе большой группы специалистов, куда входили ученые — метеорологи, аэрологи, атомные физики, строители, океановеды и многие другие, должен был отправиться в район Карского моря на корабле полярной флотилии, грузившемся сейчас в Барханском порту.
На морской вокзал Барханска и шел сейчас Сергей Леонидович, закончив в городе все дела. Синяя гладь Барханского моря казалась такой же эмалевой, как и знойное небо. Впереди виднелись решетчатые башни портовых кранов, рядом с ними поднимались мачты многочисленных судов.
Многие корабли на рейде, очевидно, уже закончили погрузку. Флотилия завтра должна отправиться на север. Ей предстоит пройти по каналу в Аральское, ныне пресное и проточное море, подняться по заполненным енисейской водой руслам и поймам до Тургайского канала, пройти по искусственному, рассекающему ровные степи полукилометровому ущелью, стены которого достигают ста десяти метров высоты.
Впереди — Енисей, полноводный, как в весенние паводки. Близ плотины — шлюзы со стометровым спуском. А дальше — Старый Енисей приведет в Карское море. Сергею Леонидовичу предстоит самому проделать водный путь, который он когда-то наносил карандашом на карту. При воспоминании об этом инженер улыбнулся.
Величайшее счастье человека — видеть плоды своего труда. Эта гладь Барханского моря, аллея платанов, идущая вдоль набережной, белый город с легкими зданиями, тонкими колоннами, плоскими крышами, хлопковыми полями за ним — все это плоды величайшего труда, в котором есть крупица и его, Сергея Леонидовича, усилий.
Прежде в такую жару под ногами «пели» пески. Предвещая ветер, мелодично звучали сталкивающиеся песчинки, пугая таинственными песнями путешественников. Теперь звенящих песков не было, но у Сергея Леонидовича пело где-то глубоко в сердце. Он еще раз достал платок и вытер уголки глаз.
«Действительно, переменилось все вокруг — видно, прибавилось влажности»,
— усмехнулся он и спрятал платок.
Он уже подходил к огромному, сверкающему белизной стен морскому вокзалу.
Жарко по-настоящему!
Он вошел в просторный вестибюль, отделанный мрамором, и глубоко вдохнул прохладный, освежающий воздух.
— Здравствуйте, почтеннейший! Ну и жара же у вас тут! Только и скрываюсь здесь, под этими сводами, — услышал Сергей Леонидович знакомый ему окающий бас академика Омулева.
— Привет, Михаил Дмитриевич, — негромко поздоровался Сергей Леонидович, пожимая огромную протянутую ему руку.
Карцев удивился перемене, произошедшей с академиком Омулевым. Говорят, глубокие старики уже не стареют. Старый академик словно удвоил груз своих лет. Он уже не сутулился, как прежде, теперь он уже горбился, опираясь на толстую суковатую палку. Здороваясь, он посмотрел на Карцева печальными глазами, и тот задержал его руку в своей, еще раз пожал.
Старик вздохнул.
— Еду с вами, — сказал он. — Поклонюсь могилке морской… — И вдруг он выпрямился. — Делом его горжусь!.. Для того еду, чтобы дело это продолжить. Небось думаете, что делать холодильщику в Арктике? Холодильными машинами стану города арктические отапливать. В тех местах, которые сын мой разведывал.
Сергей Леонидович склонил голову:
— Хорошо ли, Михаил Дмитриевич, с вашим здоровьем в такой путь?
— Что нам делается, — снова вздохнул старик. — Более молодые уходят. Вот вы своей идеей продолжаете дело сына. Как я вам завидую, дорогой! — Он помолчал. — Да и ничего мне не сделается. К тому же не один еду, с дочерью.
— Вот как! Она тоже едет? Позвольте поздравить вас. За ее работу присуждена премия.
— Благодарю от всей души. Вот жду ее. Где-то хлопочет на погрузке.
Карцев невольно вспомнил сцену около телевизора, когда видел Женю в последний раз.
Женя действительно вместе с отцом отправлялась на север. В белом шерстяном костюме, подтянутая, будто на нее и не действовала жара, стояла она у набережной, где ошвартовался пароход, и наблюдала за работой портовых кранов и подъемных стрел корабля. Один за другим взвивались вверх ящики с надписями «Автомат труб» и исчезали в трюме.
Да, она отправлялась на север. Она пожелала сама установить и пустить в эксплуатацию свой Барханский автомат винтового литья, который должен был теперь работать в Арктике. В спорах с отцом, считавшим, что ей лучше заняться другими вариантами непрерывного литья, комбинированного с прокаткой, она отстаивала свое право и обязанность лично наладить работу первого автомата, переброшенного в Арктику.
Но если бы она заглянула себе глубоко в душу, возможно, уличила бы себя в том, что, кроме этого желания, были и другие силы, которые влекли ее на север.
С виду, пожалуй, Женя не очень изменилась. Как и прежде, она держала голову высоко поднятой, по-прежнему ее взгляд казался чуть холодным, фигура подтянутой. Во всяком случае, она нисколько не стала надменнее оттого, что получила две премии за изобретательство в технике и за концертную деятельность, широко известную в Средней Азии. Сергей Леонидович подошел к Жене.
— Вы едете вместе с нами? — обрадовалась она.
— Да. Навстречу солнцу.
Достав из кармана чесучового пиджака платок, он вытер коричневую шею. Даже ему, бывалому пустыневеду, было сегодня не по себе. В такую жару в Средней Азии не работают, устраивают дневной перерыв и отдыхают в тени деревьев или купаются в новом озере.
Но Сергей Леонидович не думал об отдыхе. В последние дни перед отъездом работы было по горло. Разведывательные экспедиции «Кольца ветров» отправлялись на восток от преображенных пустынь, в дальние пески Средней Азии, в сухие степи Казахстана, дальше в голодные степи и великую пустыню Гоби. Смешанная советско-китайская научная экспедиция только вчера отправилась туда. Экспедиция в Монгольскую Верхнюю Гоби находится в пути, подъезжает к Чите. Сам Сергей Леонидович во главе большой группы специалистов, куда входили ученые — метеорологи, аэрологи, атомные физики, строители, океановеды и многие другие, должен был отправиться в район Карского моря на корабле полярной флотилии, грузившемся сейчас в Барханском порту.
На морской вокзал Барханска и шел сейчас Сергей Леонидович, закончив в городе все дела. Синяя гладь Барханского моря казалась такой же эмалевой, как и знойное небо. Впереди виднелись решетчатые башни портовых кранов, рядом с ними поднимались мачты многочисленных судов.
Многие корабли на рейде, очевидно, уже закончили погрузку. Флотилия завтра должна отправиться на север. Ей предстоит пройти по каналу в Аральское, ныне пресное и проточное море, подняться по заполненным енисейской водой руслам и поймам до Тургайского канала, пройти по искусственному, рассекающему ровные степи полукилометровому ущелью, стены которого достигают ста десяти метров высоты.
Впереди — Енисей, полноводный, как в весенние паводки. Близ плотины — шлюзы со стометровым спуском. А дальше — Старый Енисей приведет в Карское море. Сергею Леонидовичу предстоит самому проделать водный путь, который он когда-то наносил карандашом на карту. При воспоминании об этом инженер улыбнулся.
Величайшее счастье человека — видеть плоды своего труда. Эта гладь Барханского моря, аллея платанов, идущая вдоль набережной, белый город с легкими зданиями, тонкими колоннами, плоскими крышами, хлопковыми полями за ним — все это плоды величайшего труда, в котором есть крупица и его, Сергея Леонидовича, усилий.
Прежде в такую жару под ногами «пели» пески. Предвещая ветер, мелодично звучали сталкивающиеся песчинки, пугая таинственными песнями путешественников. Теперь звенящих песков не было, но у Сергея Леонидовича пело где-то глубоко в сердце. Он еще раз достал платок и вытер уголки глаз.
«Действительно, переменилось все вокруг — видно, прибавилось влажности»,
— усмехнулся он и спрятал платок.
Он уже подходил к огромному, сверкающему белизной стен морскому вокзалу.
Жарко по-настоящему!
Он вошел в просторный вестибюль, отделанный мрамором, и глубоко вдохнул прохладный, освежающий воздух.
— Здравствуйте, почтеннейший! Ну и жара же у вас тут! Только и скрываюсь здесь, под этими сводами, — услышал Сергей Леонидович знакомый ему окающий бас академика Омулева.
— Привет, Михаил Дмитриевич, — негромко поздоровался Сергей Леонидович, пожимая огромную протянутую ему руку.
Карцев удивился перемене, произошедшей с академиком Омулевым. Говорят, глубокие старики уже не стареют. Старый академик словно удвоил груз своих лет. Он уже не сутулился, как прежде, теперь он уже горбился, опираясь на толстую суковатую палку. Здороваясь, он посмотрел на Карцева печальными глазами, и тот задержал его руку в своей, еще раз пожал.
Старик вздохнул.
— Еду с вами, — сказал он. — Поклонюсь могилке морской… — И вдруг он выпрямился. — Делом его горжусь!.. Для того еду, чтобы дело это продолжить. Небось думаете, что делать холодильщику в Арктике? Холодильными машинами стану города арктические отапливать. В тех местах, которые сын мой разведывал.
Сергей Леонидович склонил голову:
— Хорошо ли, Михаил Дмитриевич, с вашим здоровьем в такой путь?
— Что нам делается, — снова вздохнул старик. — Более молодые уходят. Вот вы своей идеей продолжаете дело сына. Как я вам завидую, дорогой! — Он помолчал. — Да и ничего мне не сделается. К тому же не один еду, с дочерью.
— Вот как! Она тоже едет? Позвольте поздравить вас. За ее работу присуждена премия.
— Благодарю от всей души. Вот жду ее. Где-то хлопочет на погрузке.
Карцев невольно вспомнил сцену около телевизора, когда видел Женю в последний раз.
Женя действительно вместе с отцом отправлялась на север. В белом шерстяном костюме, подтянутая, будто на нее и не действовала жара, стояла она у набережной, где ошвартовался пароход, и наблюдала за работой портовых кранов и подъемных стрел корабля. Один за другим взвивались вверх ящики с надписями «Автомат труб» и исчезали в трюме.
Да, она отправлялась на север. Она пожелала сама установить и пустить в эксплуатацию свой Барханский автомат винтового литья, который должен был теперь работать в Арктике. В спорах с отцом, считавшим, что ей лучше заняться другими вариантами непрерывного литья, комбинированного с прокаткой, она отстаивала свое право и обязанность лично наладить работу первого автомата, переброшенного в Арктику.
Но если бы она заглянула себе глубоко в душу, возможно, уличила бы себя в том, что, кроме этого желания, были и другие силы, которые влекли ее на север.
С виду, пожалуй, Женя не очень изменилась. Как и прежде, она держала голову высоко поднятой, по-прежнему ее взгляд казался чуть холодным, фигура подтянутой. Во всяком случае, она нисколько не стала надменнее оттого, что получила две премии за изобретательство в технике и за концертную деятельность, широко известную в Средней Азии. Сергей Леонидович подошел к Жене.
— Вы едете вместе с нами? — обрадовалась она.
— Да. Навстречу солнцу.
Глава двенадцатая. СВЕРКАЮЩЕЙ ДОРОГОЙ
Корабли шли навстречу солнцу.
Они двигались кильватерным строем, и дым их труб не сливался в гигантский шарф, перекинутый через горизонт, в топках их не жгли каменного угля.
Но на этот раз не было в полярном море борзописца, который мог бы кричать о новой армаде советских кораблей.
Пресловутого Джорджа Никсона уже не посылали корреспондентом за океан. Как известно, он выставил свою кандидатуру в сенаторы. Случилось так, что его противником в избирательном округе оказался не кто иной, как его кузен Майкл Никсон.
И теперь сенатор Никсон произносит речи не на импровизированных подмостках, как во время «рыжего процесса», а в Капитолии. Правда, почтенный сенатор так и не избавился от прилипшей к нему любовной клички «рыжий Майк».
Сенатор Никсон внес в сенат билль, рекомендующий строительство сооружений в американской Арктике, которые способствовали бы транспортному сближению континентов.
Билль рассматривается сейчас в комиссиях сената. У него есть противники, но есть и сторонники, в числе которых нельзя не упомянуть инженера Кандербля.
Мистер Джордж Никсон пишет псевдонаучные романы о гангстерах в межпланетном пространстве. Он продолжает пугать читателей армадами коммунистических кораблей, летающих в космосе.
О советской полярной флотилии он уже ничего не мог написать.
Как и в прошлом году, в ней не было ни одного военного корабля. Не было и ни одного ледокола. Во флотилии шли корабли южных морей, никогда раньше не плававшие в полярных водах. Они прошли из Черного моря по Волго-Дону в Каспий, оттуда поднялись по великим каналам через Аральское море и бывший Тургайский водораздел в Енисей, спустились по нему… Нет! Точнее говоря, тоже поднялись по текущему теперь вспять Енисею до плотины и дальше спустились в Карское море.
Этой полярной флотилией любовались жители тундры. Старик оленевод выехал на нартах с шестью оленями к самому берегу. С нарт поднялся новый директор Полярного ремесленного училища Иван Хорхай. Он набирал в стойбищах будущих полярных радистов, будущих строителей, будущих полярных сталеваров.
Иван Хорхай стоял на пружинящем травянистом ковре и вглядывался в далекие корабли, стараясь рассмотреть на одном из них знакомую ему тонкую фигуру, которая в тундре и на острове Исчезающем так походила на юношу.
Но, конечно, он не мог рассмотреть на борту первого корабля двух девушек, смотревших на берег, где над тундрой возвышались решетчатые остовы цехов металлургического комбината близ Голых скал. Горы зубчатым контуром уходили к горизонту. Одна из девушек, черноволосая, худенькая, с темной полоской усиков на губе, затуманенным взглядом смотрела на эти горы, на поднявшийся над тундрой завод, на тундру, где встретила когда-то одинокого, заблудившегося человека. Другая, светловолосая, высокая, стройная, с гордо поднятой головой и задумчивыми глазами, смотрела в море, где скоро должен был появиться флагманский корабль стройки.
Глядя каждая в свою сторону, думая каждая о своем, подруги стояли обнявшись.
— Ты счастлива? — спросила Галя.
— Да, — тихо ответила Женя и, улыбнувшись, добавила: — Теперь я буду строить самый северный в мире металлургический цех, — как будто только в одном этом заключалось ее счастье.
Галя улыбнулась и ничего не ответила.
Тогда Женя спросила, в свою очередь:
— А ты счастлива? Галя кивнула головой.
— Очень, — и, скосив на Женю свои продолговатые темные глаза, в которых играли смешинки, добавила: — Возглавить геологоразведывательные работы по всему побережью вдоль ледяного мола, разве…
Женя понимающе рассмеялась и прижалась локтем к подруге.
— А что ты скажешь о будущем? — спросила ее Галя, повернувшись теперь к ней лицом.
Женя задумалась
— Что скажут? Когда Федор будет сидеть рядом со мной в Хрустатьном дворце и поднимет тост за тех, кто создавал счастье людей, я не заплачу.
— Не заплачешь? — переспросила Галя.
— Нет.
— А я заплачу.
— Почему?
— От счастья.
И девушки снова обнялись.
На горизонте, над которым висело незаходящее солнце, что то сверкало.
— Ледяной мол? — прошептала Женя, вопросительно глядя на Галю.
Галя кивнула головой. Женя крепко обняла ее и поцеловала.
На борту корабля в этот день встретились еще два человека, имевшие отношение ко всем тем изменениям, которые произошли в Арктике. Это были академик Овесян, прилетевший вместе с Волковым, и Василий Васильевич Ходов, совершавший путешествие на корабле в виде отдыха после лечения.
— Вам всем обязан, — сказал Ходов Овесяну, когда они познакомились. — Еще раз узнал, что такое тепло.
— Если вы имеете в виду тепло термоядерной реакции, которой мы подогрели течение… — начал было Овесян, но Ходов прервал его.
— Нет, я имею в виду тепло человеческого отношения, которое спасло меня от смерти.
— Алхимия! Золото! — вспомнил Овесян. — Так ведь я тут ни при чем. Виноват Волков. Он назвав вас золотым человеком. Толчок мысли. Золотой человек — человек с радиоактивным золотом в организме, которое может уничтожить злокачественную опухоль. Расскажите, как проходило лечение?
— Профессора в клинике были очень заинтересованы предложенным вами опытом. Немало кроликов «позолочены» изнутри. Радиоактивный изотоп золота, который вы получили…
— Таких изотопов известно семь. Период их полураспада от семи секунд до семи дней. Можно выбрать любой изотоп с требующимся излучением: электроны, позитроны, альфа лучи, гамма лучи…
— Частички вашего радиоактивного золота вводили на конце иглы непосредственно в пораженную раковой опухолью ткань. Под влиянием радиации клетки опухоли погибали. И видите я здоров.
— Все ясно! Золотой человек! В вашем организме остались безвредные крупицы золота, которые уже перестали быть радиоактивными.
На другом борту судна, тоже вглядываясь в сверкающую ледяную полоску, стояли два старика: высокий, чуть сутулый, седой академик Омулев в черной шапочке и худощавый, с морщинистым лицом, покрытым несходящим коричневым загаром, Сергей Леонидович Карцев.
— Итак, голубчик, устойчивый ветер вдоль будущей полыньи, — говорил академик, — уже установлен вами?
— Да, — негромко ответил Сергей Леонидович. — Приборы говорят, что разница температур воды южнее и севернее мола уже сказывается.
— Следовательно, можно обнаружить и «Кольцо ветров»?
— Да. Прообраз будущего «Кольца ветров».
— Древние богатыри выбирали себе меч по руке, — задумчиво сказал академик. — Наш народ создает себе машину по плечу — великую холодильную машину, охлаждающую пустыню. Великий тепловой насос, согревающий север. Вот уже поистине богатырская машина, в которой земной шар превращен во вращающееся колесо!
Корабль значительно приблизился к ледяному молу. Навстречу шел гидромонитор.
Женя, теребя шарфик, вглядывалась в приближающийся корабль, стараясь разглядеть на капитанском мостике знакомую коренастую фигуру. Вдруг с ледокола в небо взвились две струи, похожие на салютующие стальные шпаги. На недосягаемой высоте струи рассыпались сверкающими искрами, распустились «тюльпанами» фонтанов.
Гидромонитор приветствовал своим боевым оружием новых бойцов Арктики. Корабль с двумя устремленными в небо водяными мачтами приближался все ближе и ближе. Ветер дул со стороны струй, и Женя с Галей ощутили на лице мельчайшие брызги. От этих свежих брызг становилось радостно на душе. Обе смеялись и махали платками.
Галя оглянулась и увидела на мостике высокую фигуру Николая Николаевича, прилетевшего ночью на лодке Росова. Сейчас, когда сходились в море корабли, эта летающая лодка с воздуха приветствовала их.
На палубе раздались ликующие крики. Волков, стоя у реллингов, указывал на мол и на приближающийся гидромонитор, как бы туда адресуя гремевшую на корабле овацию. Его высокая фигура на мостике корабля была видна и с гидромонитора.
Спокойный с виду Федор успел разглядеть на корабле махавших платками подруг и передал чуть дрожащей рукой бинокль возбужденному, радостному Алексею.
Александр Григорьевич Петров, дядя Саша, поглаживая бороду, смотрел на своих молодых друзей ласковыми, теплыми глазами. Они не оборачивались и не видели этого взгляда.
Вокруг шумели строители. Общий гул покрывал могучий бас Дениса. На корме, глядя в небо, где метеором неслась серебристая стрела с легким оперением, стояла статная Маша Веселова, представляя на торжестве открытия мола создателей «подводного солнца», уничтожавшего сейчас в тундре слой вечной мерзлоты.
Ледокол сближался с новой строительной армадой. Ее пассажиры: метеорологи и физики, строители и геологи, металлурги и механики, шоферы и повара, химики и журналисты — смотрели сейчас на ледовый флагман, на простершуюся за ним ледяную стену, созданную руками человека и призванную сдержать стихию, подчинить ее воле созидателей. Выступающая над водой часть стены казалась солнечным лучом, протянувшимся через все море. Ледяная кромка поднималась выше воды, и об нее разбивались набегавшие волны.
Ледяной мол сверкающей полоской шел от окаема к окаему, неся на себе ажурные мачты с весело вертящимися лопастями ветряков холодильных машин.
…Конец романа, но не коней Мечты.
Они двигались кильватерным строем, и дым их труб не сливался в гигантский шарф, перекинутый через горизонт, в топках их не жгли каменного угля.
Но на этот раз не было в полярном море борзописца, который мог бы кричать о новой армаде советских кораблей.
Пресловутого Джорджа Никсона уже не посылали корреспондентом за океан. Как известно, он выставил свою кандидатуру в сенаторы. Случилось так, что его противником в избирательном округе оказался не кто иной, как его кузен Майкл Никсон.
И теперь сенатор Никсон произносит речи не на импровизированных подмостках, как во время «рыжего процесса», а в Капитолии. Правда, почтенный сенатор так и не избавился от прилипшей к нему любовной клички «рыжий Майк».
Сенатор Никсон внес в сенат билль, рекомендующий строительство сооружений в американской Арктике, которые способствовали бы транспортному сближению континентов.
Билль рассматривается сейчас в комиссиях сената. У него есть противники, но есть и сторонники, в числе которых нельзя не упомянуть инженера Кандербля.
Мистер Джордж Никсон пишет псевдонаучные романы о гангстерах в межпланетном пространстве. Он продолжает пугать читателей армадами коммунистических кораблей, летающих в космосе.
О советской полярной флотилии он уже ничего не мог написать.
Как и в прошлом году, в ней не было ни одного военного корабля. Не было и ни одного ледокола. Во флотилии шли корабли южных морей, никогда раньше не плававшие в полярных водах. Они прошли из Черного моря по Волго-Дону в Каспий, оттуда поднялись по великим каналам через Аральское море и бывший Тургайский водораздел в Енисей, спустились по нему… Нет! Точнее говоря, тоже поднялись по текущему теперь вспять Енисею до плотины и дальше спустились в Карское море.
Этой полярной флотилией любовались жители тундры. Старик оленевод выехал на нартах с шестью оленями к самому берегу. С нарт поднялся новый директор Полярного ремесленного училища Иван Хорхай. Он набирал в стойбищах будущих полярных радистов, будущих строителей, будущих полярных сталеваров.
Иван Хорхай стоял на пружинящем травянистом ковре и вглядывался в далекие корабли, стараясь рассмотреть на одном из них знакомую ему тонкую фигуру, которая в тундре и на острове Исчезающем так походила на юношу.
Но, конечно, он не мог рассмотреть на борту первого корабля двух девушек, смотревших на берег, где над тундрой возвышались решетчатые остовы цехов металлургического комбината близ Голых скал. Горы зубчатым контуром уходили к горизонту. Одна из девушек, черноволосая, худенькая, с темной полоской усиков на губе, затуманенным взглядом смотрела на эти горы, на поднявшийся над тундрой завод, на тундру, где встретила когда-то одинокого, заблудившегося человека. Другая, светловолосая, высокая, стройная, с гордо поднятой головой и задумчивыми глазами, смотрела в море, где скоро должен был появиться флагманский корабль стройки.
Глядя каждая в свою сторону, думая каждая о своем, подруги стояли обнявшись.
— Ты счастлива? — спросила Галя.
— Да, — тихо ответила Женя и, улыбнувшись, добавила: — Теперь я буду строить самый северный в мире металлургический цех, — как будто только в одном этом заключалось ее счастье.
Галя улыбнулась и ничего не ответила.
Тогда Женя спросила, в свою очередь:
— А ты счастлива? Галя кивнула головой.
— Очень, — и, скосив на Женю свои продолговатые темные глаза, в которых играли смешинки, добавила: — Возглавить геологоразведывательные работы по всему побережью вдоль ледяного мола, разве…
Женя понимающе рассмеялась и прижалась локтем к подруге.
— А что ты скажешь о будущем? — спросила ее Галя, повернувшись теперь к ней лицом.
Женя задумалась
— Что скажут? Когда Федор будет сидеть рядом со мной в Хрустатьном дворце и поднимет тост за тех, кто создавал счастье людей, я не заплачу.
— Не заплачешь? — переспросила Галя.
— Нет.
— А я заплачу.
— Почему?
— От счастья.
И девушки снова обнялись.
На горизонте, над которым висело незаходящее солнце, что то сверкало.
— Ледяной мол? — прошептала Женя, вопросительно глядя на Галю.
Галя кивнула головой. Женя крепко обняла ее и поцеловала.
На борту корабля в этот день встретились еще два человека, имевшие отношение ко всем тем изменениям, которые произошли в Арктике. Это были академик Овесян, прилетевший вместе с Волковым, и Василий Васильевич Ходов, совершавший путешествие на корабле в виде отдыха после лечения.
— Вам всем обязан, — сказал Ходов Овесяну, когда они познакомились. — Еще раз узнал, что такое тепло.
— Если вы имеете в виду тепло термоядерной реакции, которой мы подогрели течение… — начал было Овесян, но Ходов прервал его.
— Нет, я имею в виду тепло человеческого отношения, которое спасло меня от смерти.
— Алхимия! Золото! — вспомнил Овесян. — Так ведь я тут ни при чем. Виноват Волков. Он назвав вас золотым человеком. Толчок мысли. Золотой человек — человек с радиоактивным золотом в организме, которое может уничтожить злокачественную опухоль. Расскажите, как проходило лечение?
— Профессора в клинике были очень заинтересованы предложенным вами опытом. Немало кроликов «позолочены» изнутри. Радиоактивный изотоп золота, который вы получили…
— Таких изотопов известно семь. Период их полураспада от семи секунд до семи дней. Можно выбрать любой изотоп с требующимся излучением: электроны, позитроны, альфа лучи, гамма лучи…
— Частички вашего радиоактивного золота вводили на конце иглы непосредственно в пораженную раковой опухолью ткань. Под влиянием радиации клетки опухоли погибали. И видите я здоров.
— Все ясно! Золотой человек! В вашем организме остались безвредные крупицы золота, которые уже перестали быть радиоактивными.
На другом борту судна, тоже вглядываясь в сверкающую ледяную полоску, стояли два старика: высокий, чуть сутулый, седой академик Омулев в черной шапочке и худощавый, с морщинистым лицом, покрытым несходящим коричневым загаром, Сергей Леонидович Карцев.
— Итак, голубчик, устойчивый ветер вдоль будущей полыньи, — говорил академик, — уже установлен вами?
— Да, — негромко ответил Сергей Леонидович. — Приборы говорят, что разница температур воды южнее и севернее мола уже сказывается.
— Следовательно, можно обнаружить и «Кольцо ветров»?
— Да. Прообраз будущего «Кольца ветров».
— Древние богатыри выбирали себе меч по руке, — задумчиво сказал академик. — Наш народ создает себе машину по плечу — великую холодильную машину, охлаждающую пустыню. Великий тепловой насос, согревающий север. Вот уже поистине богатырская машина, в которой земной шар превращен во вращающееся колесо!
Корабль значительно приблизился к ледяному молу. Навстречу шел гидромонитор.
Женя, теребя шарфик, вглядывалась в приближающийся корабль, стараясь разглядеть на капитанском мостике знакомую коренастую фигуру. Вдруг с ледокола в небо взвились две струи, похожие на салютующие стальные шпаги. На недосягаемой высоте струи рассыпались сверкающими искрами, распустились «тюльпанами» фонтанов.
Гидромонитор приветствовал своим боевым оружием новых бойцов Арктики. Корабль с двумя устремленными в небо водяными мачтами приближался все ближе и ближе. Ветер дул со стороны струй, и Женя с Галей ощутили на лице мельчайшие брызги. От этих свежих брызг становилось радостно на душе. Обе смеялись и махали платками.
Галя оглянулась и увидела на мостике высокую фигуру Николая Николаевича, прилетевшего ночью на лодке Росова. Сейчас, когда сходились в море корабли, эта летающая лодка с воздуха приветствовала их.
На палубе раздались ликующие крики. Волков, стоя у реллингов, указывал на мол и на приближающийся гидромонитор, как бы туда адресуя гремевшую на корабле овацию. Его высокая фигура на мостике корабля была видна и с гидромонитора.
Спокойный с виду Федор успел разглядеть на корабле махавших платками подруг и передал чуть дрожащей рукой бинокль возбужденному, радостному Алексею.
Александр Григорьевич Петров, дядя Саша, поглаживая бороду, смотрел на своих молодых друзей ласковыми, теплыми глазами. Они не оборачивались и не видели этого взгляда.
Вокруг шумели строители. Общий гул покрывал могучий бас Дениса. На корме, глядя в небо, где метеором неслась серебристая стрела с легким оперением, стояла статная Маша Веселова, представляя на торжестве открытия мола создателей «подводного солнца», уничтожавшего сейчас в тундре слой вечной мерзлоты.
Ледокол сближался с новой строительной армадой. Ее пассажиры: метеорологи и физики, строители и геологи, металлурги и механики, шоферы и повара, химики и журналисты — смотрели сейчас на ледовый флагман, на простершуюся за ним ледяную стену, созданную руками человека и призванную сдержать стихию, подчинить ее воле созидателей. Выступающая над водой часть стены казалась солнечным лучом, протянувшимся через все море. Ледяная кромка поднималась выше воды, и об нее разбивались набегавшие волны.
Ледяной мол сверкающей полоской шел от окаема к окаему, неся на себе ажурные мачты с весело вертящимися лопастями ветряков холодильных машин.
…Конец романа, но не коней Мечты.
ЭПИЛОГ. ВЕСНА ИДЕТ!
«…Будем же двигать вперед науку на базе уже сегодняшних достижений человечества, подчиняя себе силы природы, но не кустарно, не в одиночку, а организованно, вооруженные всеми самыми совершенными средствами науки и техники. Как заманчива для молодежи эта перспектива участвовать в коллективной борьбе за власть человека над природой, над вселенной!»
М. И. Калинин
Мои юные друзья, читавшие мой роман-мечту и вместе со мной перевернувшие сейчас его последнюю страницу! Мои юные герои, мечтавшие вместе со мной о будущем, о великих делах, которые свершаются сейчас и которые свершим мы завтра!
На несколько часов вы стали взрослыми, почувствовали себя созидателями.
Вам немножко жаль, что все, о чем здесь написано, пока только Мечта. Ведь вам уже казалось, что вы действительно покоряете ледовые моря и знойные пустыни, боретесь со штормами и пургой, строите удивительное сооружение и зажигаете «подводное солнце». Да, пусть пока это Мечта, но разве в нашей стране она не становится действительностью?
Хмурый мой, серьезный Федя! Лицо твое стало более детским с тех пор, как ты сдружился с юными туристами. Доволен ли ты тем, как описан здесь капитан Федор Терехов? Таким ли ты хочешь быть, таким ли станешь?
Пылкий Алеша с горящими глазами! Какие мысли бродят сейчас в твоем беспокойном мозгу? Разве могу я или нарисованный мной инженер Карцев придумать все то, что ты или подобные тебе выдвинут когда-нибудь, как реальные мечтания людей, строящих завтрашний день?
Внимательный Дениска в форменной рубашке ученика ремесленного училища! Разве ты не будешь одинаково гордиться плодами труда своих рук, будь то трубы водопровода или грандиозное сооружение, перерезающее моря?
Майкл в Америке! Если я еще раз побываю там, я наверняка узнаю, что нет более пылкого агитатора за мир, чем этот рыжий паренек, чуть глотнувший нашего воздуха.
Румяный, толстый Витя делает вид, что он не обиделся. Он даже бросил красивую фразу: «Гороскоп моей жизни очерчен ошибочно», а потом буркнул: «А вот возьму и не утону…» И я уже рад! Ведь я только того и хочу, чтобы Витя не стал бы похожим на себя, каким нарисован он в романе. Может быть, об этом он и задумается.
Наконец девочки! Обе мечтательные, но мечтающие по-разному. Обе, прочтя роман, немного смущены. Я больше всего виноват перед ними. Я осмелился говорить о любви и дружбе, об их чувствах, которые помогают творчеству, вдохновляют на подвиг.
Женя пытается сказать о другом:
— В конце на гидромониторе строители обязательно должны петь. Мне бы очень хотелось сочинить для них песню.
Галя, та говорит прямо:
— Такого мальчика, как в романе, то есть Алексея, я бы никогда не полюбила.
Алеша смущается:
— Я и буду другим.
— Посмотрим, — говорит девочка.
Сколько в ней неожиданного лукавства!
— Дружба — то наикраще всего, — замечает Денис. — Бо и сробили все, что написано.
— Так и будет, — сказал Федя. — А если не так, то еще лучше.
— Вот именно, лучше! — подхватываю я. — Разве можно придумать лучше того, что будет на самом деле?
Позвольте, спросят меня, вы беседуете со своими героями? Разве вы их не выдумали?
Конечно же, нет! Я не выдумывал, я только пытался представить себе их поведение в завтрашнем дне, когда они станут взрослыми. Потому я и отправился в Арктику, на этот последний рубеж сопротивления природы, чтобы во время обычного рейса корабля увидеться там со скромными героями арктических будней, незаметно для себя совершающих подвиги. Я написал об этих людях целую книгу рассказов, и рассказы эти отдельными эпизодами из самой жизни не могли не войти в мой роман-мечту. Жизнь вторгалась в него со всех сторон.
В матросской столовой легендарного «Георгия Седова», в клубе полярников на острове Диксон, в кают-компании зимовки в бухте Тихой, в тундре близ Амдермы, на Новой Земле и на острове Рудольфа моряки, полярники, геологи и строители обсуждали замысел создания с помощью ледяного мола незамерзающей полыньи вдоль сибирских берегов. Они решительно опровергали этот замысел, оспаривали его, потом дополняли, делали реальным, тем самым вписывая главные страницы книги.
Но и когда книга вышла в свет, жизнь продолжала менять Мечту, требовать от нее все большей достоверности, даже осуществимости. А что, если не хватит тепла полярных течений? Что, если не вскроется полынья? И в книгу вошли новые люди, люди передовой науки о глубинах вещества, достижения которой именно у нас использованы во имя счастья всех людей.
Книга менялась еще и потому, что автору хотелось увидеть ее героев с разных сторон, и в конце концов роман-мечта о моле «Северном» стал романом «Полярная мечта», романом о завтрашнем дне, не каким он будет, а каким он сейчас представляется.
Пусть я буду не прав во всем! Я не собираюсь пророчествовать! Я не выдумывал безаварийных машин и сказочных вещей, «сладкого мира с кнопочным управлением», который якобы будет нас окружать. Я хотел, чтоб героев окружало в основном все знакомое нам, привычное, обыкновенное. Я мечтал о главном — о направлении, в котором приложат люди завтрашнего дня свои усилия. Хотел, чтобы это главное, окруженное привычным, показалось бы читателю реальным и осуществимым. Неважно, описанным ли здесь способом или каким-либо другим будет преобразована Арктика, важно то, что она будет преобразована, важно, что сделать это будет под силу людям завтрашнего дня, строителям коммунизма. И пусть жизнь выдвинет на самом деле более совершенные проекты и пусть каждый из моих героев в будущей своей жизни будет иным и направит свою жизнь не так! Свершать завтра великое можно лишь тогда, когда сегодня об этом мечтаешь!
Потому я и мечтал о вас, мои юные друзья-герои! Немало ночей просидел я у открытого окна, прислушиваясь к ночным шорохам, к тому, как перекликаются паровозы и пароходы, к бою кремлевских курантов. Они отмечали бег времени, которое мне хотелось опередить.
Я обещал встретиться со своими героями весной, когда закончу книгу. И вы видите, я сдержал свое слово.
Идет весна! Побежали звонкие ручьи, распустились перенесенные на московские бульвары из Подмосковья и Белоруссии липы, они зацветут, радостно-медовые, и у памятника Пушкина, и на преображенной улице Горького. Вчера мы задержались с вами у изгороди Музея Революции, где хранится память о событиях, перевернувших мир. За прутьями ограды распускалась пахучая сирень.
Запрокинув головы, мы смотрели на дворцы высоты, эти памятники нашей эпохи, которые будут стоять при коммунизме. Мы ездили с вами на Ленинские горы, чтобы налюбоваться гигантским «городом» этажей Московского университета. Подъезжая к Москве по Киевской дороге, я видел его за тридцать километров. Он выступал на горизонте туманным силуэтом, как зримый современник будущего! Ведь в нем будут учиться люди и при коммунизме!
Я знаю, вы слушали мою Мечту и вам еще не хочется уходить с гидромонитора или покидать вертолет, на котором вы снова спешите в преобразованную Арктику, чтобы трудиться над завершением мола во всех морях, над созданием величественного «Кольца ветров». Вы не хотите, чтобы наша беседа закончилась на этом.
Ведь еще так много надо сделать строителям и физикам, метеорологам и механикам — всей творческой армии новаторов, всему народу, чтобы повелевать ветрами и льдами, атомной энергией и солнечным теплом.
Может быть, я и напишу эту книгу о вас, преодолевающих новые трудности, творчески решающих новые, еще более грандиозные задачи. Мне хочется написать ее, потому что я знаю, что вы и ваши сверстники действительно переделаете климат земного шара, сделаете землю более щедрой, людей более счастливыми, построите коммунизм.
Но не думайте, что я отдаю только вам это счастье, это удивительное время! Нет, нет! Я не отпущу вас туда одних! Я еще поживу в этом времени вместе с вами! Потому, что уже сейчас мы с вами дышим весенним воздухом, весенним воздухом коммунизма.
1947 — 1952 — 1955 гг.
Арктика — Москва