Страница:
А тут как раз Татьяна оставила службу и решила податься в нотариусы, благо законченное высшее юридическое образование и необходимый для этого дела стаж на "государевой службе" имела. Но не имела еще кое-чего – денег. Нет, не на взятки. Для организации собственной конторы, аренды помещения, приобретения оргтехники, найма персонала...
Вот тут Василий и предложил ей воспользоваться деньгами авторитета. Правда, Татьяна категорически отказывалась их брать просто так – только в долг. Даже расписку написала. Эту расписку Скопцов порвал сразу же, едва остался один. Но Сумина-то этого не знала! И теперь решила, что Василий решил с нее стребовать долг.
– Какие деньги?! – громко возмутился он в трубку. – Мне, кажется, был обещан ужин...
– А, вон ты о чем... – голос женщины немного отмяк.
– Да, о том! – нахально пер Василий. – Итак, вопрос тот же – ты долги платить собираешься?..
– Да надо бы...
– Тогда вопрос второй – где и когда?
– Знаешь, Вася... – неужели откажет? – Я бы не хотела куда-нибудь идти...
Скопцов не сумел сдержать тоскливого вздоха...
– Но мы могли бы поужинать у меня дома! – добавила Татьяна.
– Во сколько? – уцепился за сказанное Скопцов.
– Ну... Часиков в восемь как?.. Нормально?..
– Нормально! – Василий не сдерживал рвущегося наружу ликования. – Что от меня требуется?
– Да ничего не надо, все у меня есть. Сам приходи...
– Приду...
– Тогда до вечера... – Татьяна повесила трубку.
Василий повертел в руках свой телефон, заглянул в зеркало заднего вида – надо будет побриться... И вообще...
– Обязательно приду, – сказал он сам себе, заталкивая телефон в карман.
4
Глава 6
1
2
Вот тут Василий и предложил ей воспользоваться деньгами авторитета. Правда, Татьяна категорически отказывалась их брать просто так – только в долг. Даже расписку написала. Эту расписку Скопцов порвал сразу же, едва остался один. Но Сумина-то этого не знала! И теперь решила, что Василий решил с нее стребовать долг.
– Какие деньги?! – громко возмутился он в трубку. – Мне, кажется, был обещан ужин...
– А, вон ты о чем... – голос женщины немного отмяк.
– Да, о том! – нахально пер Василий. – Итак, вопрос тот же – ты долги платить собираешься?..
– Да надо бы...
– Тогда вопрос второй – где и когда?
– Знаешь, Вася... – неужели откажет? – Я бы не хотела куда-нибудь идти...
Скопцов не сумел сдержать тоскливого вздоха...
– Но мы могли бы поужинать у меня дома! – добавила Татьяна.
– Во сколько? – уцепился за сказанное Скопцов.
– Ну... Часиков в восемь как?.. Нормально?..
– Нормально! – Василий не сдерживал рвущегося наружу ликования. – Что от меня требуется?
– Да ничего не надо, все у меня есть. Сам приходи...
– Приду...
– Тогда до вечера... – Татьяна повесила трубку.
Василий повертел в руках свой телефон, заглянул в зеркало заднего вида – надо будет побриться... И вообще...
– Обязательно приду, – сказал он сам себе, заталкивая телефон в карман.
4
Сова проснулся от настырного звонка.
– От же суки! – пробормотал недовольный похмельный Зарницкий. Это же надо – разбудить в такую рань! Наверное, опять долбаные соседи. Достали уже... "Не шумите, не гремите, не топайте..." Чего ходят?!
Главарь толкнул в бок посапывающую рядом с ним "боевую подругу" – пусть идет и открывает, объясняется. Но та лишь хрипло застонала во сне и перевернулась на другой бок, потянув на голову одеяло. Тоже вчера не стеснялась, пила наравне с мужиками...
– Бля!.. – выругался Сова. Поднять подружку сейчас не получится. Пока сама не встанет, шевелить ее бесполезно. А проклятый звонок буквально разламывал и без того больную голову...
– Да иду я, иду!.. – попытался крикнуть Сова, но слова застревали в пересохшей гортани, не желая выходить наружу. Вместо сурового крика получился какой-то жалкий хрип...
Зарницкий поднялся с кровати, натянул валявшиеся рядом цветастые "семейники" и, тяжело шаркая босыми ногами, направился к двери. Перед тем как открыть, хотел было глянуть в "глазок", но перед глазами плавала какая-то муть... Да и звонок, гребаный звонок!.. Кто-то очень настойчивый не отпускал кнопку с той стороны двери...
– Ну, я тебе щас! – Сова щелкнул замком и широко распахнул дверь. – Ну, че надо?!
Ответом ему стал тяжелый удар в переносицу. Отлетев на пару шагов назад, Владимир ударился затылком и стену и, теряя сознание, тихо сполз на пол...
...Когда он пришел в себя, квартира была переполнена народом. Даже для трехкомнатных хором их было слишком много. Причем все пришельцы отличались характерной кавказской внешностью.
– Чито, очухалса, блят?.. – легонечко пнул его в бок ногой стоящий рядом джигит. – Давай, блят, паднымайса! Быстра, блят, я твою маму!..
Неловко опираясь руками о стену, Сова поднялся на ноги. Его немного шатало. К страданиям похмельным добавилась боль в разбитом лице.
– Давай, адывайса!.. – Джигит бесцеремонно толкнул его в сторону комнаты. – Быстра, пидарас!
Вообще-то за такие словечки положено спрашивать... Но какой тут мог быть спрос?! Джигитов – вон, толпа! А он, Сова, один... Да, фактически один. Димка Горыныч вон он, уже в одежде, сидит себе тихонечко на стуле и не чирикает. В глазах застыл страх, а на физиономии следы от побоев.
– Все, все, одеваюсь! – пробормотал Сова. Эх, дотянуться бы до обрезов! Хотя бы до одного... Но это было невозможно – один из пришельцев уже осторожно, как заправский эксперт, укладывал оружие в подставленный другим пакет...
В углу комнаты испуганно жались полуодетые подруги. Стараясь не глядеть на незваных гостей и на соратников, опустив глаза, Сова натянул джинсы, набросил теплую байковую рубашку.
– Пашлы! – Его опять сильно толкнули в сторону прихожей. – И нэ оры! Рот ибат буду!
Димка безропотно пошел следом. Уже на пороге, перед тем как покинуть квартиру, один из пришельцев что-то гортанно сказал другому, здоровому, крупному мужику. Тот послушно кивнул и вернулся в комнату, где оставались Люда с Ниной.
– Пашлы! – Сову, успевшего кое-как натянуть курточку, опять толкнули, теперь уже в сторону входной двери.
Громко топая, вся компания спустилась по лестнице. И навстречу никто не попался... Хотя какая разница, попался бы или нет? Не к мусорам же за помощью обращаться!..
Сова уже не сомневался, что это приехала "группа разбора" по вчерашнему происшествию в кафе. Значит, будут еще бить... Если бы собирались "валить наглушняк", то не стали бы куда-то вывозить. Стало быть, еще будет разговор и, может быть, удастся отмазаться... С этими мыслями Сова сел в одну из стоящих у подъезда иномарок.
...Едва захлопнулась входная дверь, кавказец, оставленный для охраны женщин, не спеша прошел в комнату, остановился на середине. Маслеными глазами оглядел оставленных на его попечение соратниц бандитов. Те жались друг к дружке, переминаясь с ноги на ногу.
Взгляд джигита остановился на Нине.
– Эй, ты! – Он поманил ее толстым пальцем. – Иды суда, гыз!
Испуганная Нинка, не смея возражать или сопротивляться, послушно направилась к кавказцу. Тот же, довольно ухмыляясь, наблюдал за ее приближением. И расстегивал брюки...
...Сову и Димку привезли на колхозный рынок, втолкнули в какое-то полутемное помещение. То ли кафе, то ли еще что... Лениво, без особого усердия, попинали. Сова, откровенно говоря, ожидал худшего... А потом вообще оставили в покое. Кавказцы расселись за столами и говорили о чем-то непонятном на своем языке. Так прошло минут двадцать или двадцать пять... А может, и час, кто его знает! Подельники потеряли счет времени...
А потом в зал не спеша вошел полный немолодой кавказец. Сидевшие на стульях земляки при его появлении почтительно встали. Чувствовалось, что пришел по-настоящему авторитетный человек.
Коротким небрежным жестом отослав всех, пожилой уселся за стол. Какое-то время буквально буравил Сову и Горыныча черными влажными глазами, потом сказал:
– Ближе идите! Разговаривать будем...
Кстати, по-русски он говорил очень неплохо. Акцент был еле заметен.
– Вы кто такие?.. – спросил кавказец, когда бандиты подошли ближе. Вроде бы и вопрос простой, немудрящий... А вот как на него ответить?.. Горыныч не знал...
– Люди мы... – ответил за двоих Сова.
– Люди, говоришь?.. – усмехнулся пожилой джигит. – А кого в этом городе знаете, люди?.. Кто за вас подпишется?.. Кто вам позволил здесь беспределить?..
Бандиты молча потупились... Зона – это одно. А здесь, на воле... Плохо быть волком-одиночкой. Здесь нужно быть в стае.
– Понятно... – кавказец прихлопнул пухлой ладонью по столу. – То есть никто вы. И звать вас – никак. Но творите беспредел. А за это положено спрашивать... Чем ответить можете... люди?..
Последнее слово он произнес откровенно насмешливо, глумливо. Но Сове и Горынычу было не до того, чтобы обижаться и качать права. Дай-то бог, чтобы живыми отсюда выпустили. А начинать что-то объяснять... Ну, что, дескать, те, вчерашние джигиты, были не правы... Да кто их тут слушать будет! Поэтому они молча стояли, опустив головы.
– Понятно, – повторил кавказец. – Ответить вы тоже не можете... И что с вами делать?..
Какое-то время он ждал ответа. Потом начал говорить сам:
– Значит, так. Есть у меня кое-какая работа... Сделаете ее – мы в расчете. Может, и дальше со мной работать будете. Если хорошо сделаете... Нет... Заставлять не буду, убивать тоже... Живите. Но только не на воле. У меня – обрезы. На обрезах – отпечатки пальцев. Ваших пальцев. А еще на обрезах номера... Я же не такой дурак, чтобы поверить в то, что вы эти ружья купили в магазине! Менты легко найдут ту хату, откуда вы их утащили... А чтобы им было за что вас задержать, хозяин того кафе напишет заявление. О хулиганстве. Свидетелей там более чем достаточно, и поедете вы, милые мои, далеко-далеко. Валить лес на благо родины...
Бандиты молчали. Конечно, в другое время Сова бы непременно высказался на тот счет, что так поступать не "по понятиям"... Но толстый кавказец явно был в авторитете и сам устанавливал те понятия, какими руководствовался в своих поступках.
– Ну, что вы выбираете?.. – лениво поинтересовался толстый азер, небрежно вертя в пухлых пальцах справки об освобождении подельников.
– А что делать-то надо?.. – очень неохотно спросил Сова. Он не видел другого выхода, кроме добровольного и добросовестного сотрудничества...
– От же суки! – пробормотал недовольный похмельный Зарницкий. Это же надо – разбудить в такую рань! Наверное, опять долбаные соседи. Достали уже... "Не шумите, не гремите, не топайте..." Чего ходят?!
Главарь толкнул в бок посапывающую рядом с ним "боевую подругу" – пусть идет и открывает, объясняется. Но та лишь хрипло застонала во сне и перевернулась на другой бок, потянув на голову одеяло. Тоже вчера не стеснялась, пила наравне с мужиками...
– Бля!.. – выругался Сова. Поднять подружку сейчас не получится. Пока сама не встанет, шевелить ее бесполезно. А проклятый звонок буквально разламывал и без того больную голову...
– Да иду я, иду!.. – попытался крикнуть Сова, но слова застревали в пересохшей гортани, не желая выходить наружу. Вместо сурового крика получился какой-то жалкий хрип...
Зарницкий поднялся с кровати, натянул валявшиеся рядом цветастые "семейники" и, тяжело шаркая босыми ногами, направился к двери. Перед тем как открыть, хотел было глянуть в "глазок", но перед глазами плавала какая-то муть... Да и звонок, гребаный звонок!.. Кто-то очень настойчивый не отпускал кнопку с той стороны двери...
– Ну, я тебе щас! – Сова щелкнул замком и широко распахнул дверь. – Ну, че надо?!
Ответом ему стал тяжелый удар в переносицу. Отлетев на пару шагов назад, Владимир ударился затылком и стену и, теряя сознание, тихо сполз на пол...
...Когда он пришел в себя, квартира была переполнена народом. Даже для трехкомнатных хором их было слишком много. Причем все пришельцы отличались характерной кавказской внешностью.
– Чито, очухалса, блят?.. – легонечко пнул его в бок ногой стоящий рядом джигит. – Давай, блят, паднымайса! Быстра, блят, я твою маму!..
Неловко опираясь руками о стену, Сова поднялся на ноги. Его немного шатало. К страданиям похмельным добавилась боль в разбитом лице.
– Давай, адывайса!.. – Джигит бесцеремонно толкнул его в сторону комнаты. – Быстра, пидарас!
Вообще-то за такие словечки положено спрашивать... Но какой тут мог быть спрос?! Джигитов – вон, толпа! А он, Сова, один... Да, фактически один. Димка Горыныч вон он, уже в одежде, сидит себе тихонечко на стуле и не чирикает. В глазах застыл страх, а на физиономии следы от побоев.
– Все, все, одеваюсь! – пробормотал Сова. Эх, дотянуться бы до обрезов! Хотя бы до одного... Но это было невозможно – один из пришельцев уже осторожно, как заправский эксперт, укладывал оружие в подставленный другим пакет...
В углу комнаты испуганно жались полуодетые подруги. Стараясь не глядеть на незваных гостей и на соратников, опустив глаза, Сова натянул джинсы, набросил теплую байковую рубашку.
– Пашлы! – Его опять сильно толкнули в сторону прихожей. – И нэ оры! Рот ибат буду!
Димка безропотно пошел следом. Уже на пороге, перед тем как покинуть квартиру, один из пришельцев что-то гортанно сказал другому, здоровому, крупному мужику. Тот послушно кивнул и вернулся в комнату, где оставались Люда с Ниной.
– Пашлы! – Сову, успевшего кое-как натянуть курточку, опять толкнули, теперь уже в сторону входной двери.
Громко топая, вся компания спустилась по лестнице. И навстречу никто не попался... Хотя какая разница, попался бы или нет? Не к мусорам же за помощью обращаться!..
Сова уже не сомневался, что это приехала "группа разбора" по вчерашнему происшествию в кафе. Значит, будут еще бить... Если бы собирались "валить наглушняк", то не стали бы куда-то вывозить. Стало быть, еще будет разговор и, может быть, удастся отмазаться... С этими мыслями Сова сел в одну из стоящих у подъезда иномарок.
...Едва захлопнулась входная дверь, кавказец, оставленный для охраны женщин, не спеша прошел в комнату, остановился на середине. Маслеными глазами оглядел оставленных на его попечение соратниц бандитов. Те жались друг к дружке, переминаясь с ноги на ногу.
Взгляд джигита остановился на Нине.
– Эй, ты! – Он поманил ее толстым пальцем. – Иды суда, гыз!
Испуганная Нинка, не смея возражать или сопротивляться, послушно направилась к кавказцу. Тот же, довольно ухмыляясь, наблюдал за ее приближением. И расстегивал брюки...
...Сову и Димку привезли на колхозный рынок, втолкнули в какое-то полутемное помещение. То ли кафе, то ли еще что... Лениво, без особого усердия, попинали. Сова, откровенно говоря, ожидал худшего... А потом вообще оставили в покое. Кавказцы расселись за столами и говорили о чем-то непонятном на своем языке. Так прошло минут двадцать или двадцать пять... А может, и час, кто его знает! Подельники потеряли счет времени...
А потом в зал не спеша вошел полный немолодой кавказец. Сидевшие на стульях земляки при его появлении почтительно встали. Чувствовалось, что пришел по-настоящему авторитетный человек.
Коротким небрежным жестом отослав всех, пожилой уселся за стол. Какое-то время буквально буравил Сову и Горыныча черными влажными глазами, потом сказал:
– Ближе идите! Разговаривать будем...
Кстати, по-русски он говорил очень неплохо. Акцент был еле заметен.
– Вы кто такие?.. – спросил кавказец, когда бандиты подошли ближе. Вроде бы и вопрос простой, немудрящий... А вот как на него ответить?.. Горыныч не знал...
– Люди мы... – ответил за двоих Сова.
– Люди, говоришь?.. – усмехнулся пожилой джигит. – А кого в этом городе знаете, люди?.. Кто за вас подпишется?.. Кто вам позволил здесь беспределить?..
Бандиты молча потупились... Зона – это одно. А здесь, на воле... Плохо быть волком-одиночкой. Здесь нужно быть в стае.
– Понятно... – кавказец прихлопнул пухлой ладонью по столу. – То есть никто вы. И звать вас – никак. Но творите беспредел. А за это положено спрашивать... Чем ответить можете... люди?..
Последнее слово он произнес откровенно насмешливо, глумливо. Но Сове и Горынычу было не до того, чтобы обижаться и качать права. Дай-то бог, чтобы живыми отсюда выпустили. А начинать что-то объяснять... Ну, что, дескать, те, вчерашние джигиты, были не правы... Да кто их тут слушать будет! Поэтому они молча стояли, опустив головы.
– Понятно, – повторил кавказец. – Ответить вы тоже не можете... И что с вами делать?..
Какое-то время он ждал ответа. Потом начал говорить сам:
– Значит, так. Есть у меня кое-какая работа... Сделаете ее – мы в расчете. Может, и дальше со мной работать будете. Если хорошо сделаете... Нет... Заставлять не буду, убивать тоже... Живите. Но только не на воле. У меня – обрезы. На обрезах – отпечатки пальцев. Ваших пальцев. А еще на обрезах номера... Я же не такой дурак, чтобы поверить в то, что вы эти ружья купили в магазине! Менты легко найдут ту хату, откуда вы их утащили... А чтобы им было за что вас задержать, хозяин того кафе напишет заявление. О хулиганстве. Свидетелей там более чем достаточно, и поедете вы, милые мои, далеко-далеко. Валить лес на благо родины...
Бандиты молчали. Конечно, в другое время Сова бы непременно высказался на тот счет, что так поступать не "по понятиям"... Но толстый кавказец явно был в авторитете и сам устанавливал те понятия, какими руководствовался в своих поступках.
– Ну, что вы выбираете?.. – лениво поинтересовался толстый азер, небрежно вертя в пухлых пальцах справки об освобождении подельников.
– А что делать-то надо?.. – очень неохотно спросил Сова. Он не видел другого выхода, кроме добровольного и добросовестного сотрудничества...
Глава 6
1
Глубокая и по-зимнему темная ночь. Такая погода, про которую говорят, что хороший хозяин собаку не выгонит... Пустынные окраинные улицы, на них хозяйничает промозглый, сырой ветер со стороны Красной...
Два десятка пацанов в разномастном камуфляже замерли в строю. Старший, прохаживаясь перед ними, говорил негромко:
– Наша страна в опасности. Черные, жиды, немцы и другие чухонцы – каждый старается ее ограбить, поработить русского человека... Правительство на всех на нас давно забило – они качают бабки, чтобы потом отсюда свалить. Уже сейчас их детки учатся в неметчине и возвращаться сюда не собираются... А жить здесь придется нам с вами... И только от нас зависит, в какой стране мы будем жить, кем мы будем – рабами толстого "хачика" или жида либо же свободными людьми... Поэтому те, кто хочет превратить нас в рабочий скот, кто желает нашего порабощения, должны знать – им не будет ни минуты, ни секунды покоя на этой земле! Ни при жизни, ни даже после смерти! Эта земля – наша!
Старший прошелся вдоль строя, заглядывая в лица своих "бойцов". Увиденным остался доволен – ни тени слабости. Никто не трусит. Но на всякий случай спросил:
– Может, кто-нибудь не хочет принимать участие в этой акции?..
Тишина. Только чуть заметно колышется строй. Холодно пацанам...
– Ничего, сейчас согреемся! – чуть заметно улыбнулся старший. – Вперед!
Строй рассыпался. Пацаны вслед за старшим рысью бросились в ту сторону, где, освещенные одной лишь неяркой лампочкой, возвышались кованые ажурные ворота. На бегу прятали лица под трикотажными шапочками-масками, извлекали из карманов и из-за пазухи молотки, баллончики с краской... Кто-то тащил длинный и толстый стальной лом, кто-то – кувалду...
Ворота широко распахнулись, и толпа рассыпалась, разбежалась меж кладбищенских надгробий. Здесь были разные – и простенькие, дешевенькие плиты, и роскошные, массивные, сделанные из черного мрамора. Но все их объединяло одно – шестиконечная звезда...
– Россия – для русских! – прорычал старший, остановившийся в створе ворот.
Загрохотали молотки, сминая и разбивая в мелкое крошево фотографии усопших, зашипела разбрызгиваемая по надгробиям краска, оставляя на памятниках похабные слова и рисунки... Но никакой свастики! Старший запретил категорически! Да, это древний символ плодородия... Но его на века запятнал один австриец с непривычной уху русского человека фамилией – Шикльгрубер... Запятнал кровью миллионов русских людей...
Из небольшой будочки-сторожки у ворот еврейского кладбища выскочил всклокоченный, заспанный старик. С недоумением огляделся по сторонам, всплеснул руками:
– Да что же вы делаете, гады!..
Подбежал к ближайшему пацану, дернул за плечо, толкнул в сторону. Несмотря на совершенно седую бородку и морщинистое лицо, сила у мужичка еще была – пацан в маске кувырком покатился по присыпанной снежком гравийной дорожке.
Сторож бросился было к следующему, но его остановила крепкая рука старшего, ухватившая за телогрейку на плече:
– Стой, старый! Не мешай!
Старик попытался вырваться, но старший, в отличие от остальных "бойцов", давно уже вышел из юношеского возраста. И крепок был, как молодой дуб. Хватка надежная, а пальцы – сильные и твердые, как металл. Это сторож чувствовал даже через вату телогрейки.
– Не мешай, дед! – повторил старший.
– Да что же вы делаете, фашисты?! – Старик готов был заплакать.
– Мы не фашисты, старый! – дернулся старший. Глаза в прорези маски блеснули сумасшедшим огнем. – Мы – не фашисты! Мы – русские люди, которые защищают свою страну от поработителей!
– Какие поработители!.. – Дедок продолжал вырываться. Впрочем, без особого успеха. – Они же – мертвые! Мертвые, понимаешь?!
– Даже мертвый враг не становится другом, – парировал старший. – Он так и остается врагом. И наши враги должны знать – им нет места на нашей земле. Им никогда не будет здесь покоя...
– Сволочи! Гады! – Старик уже просто плакал. – Фашисты! Будьте вы прокляты!
– Мы – не фашисты! – Старший опять дернулся. Чувствовалось, что это слово его бесит. – Я тебе ясно сказал – не фашисты!
– Да вы еще хуже! Те только убивали, а вы!.. – Тут сторож изловчился, вывернулся и с размаху заехал старшему в челюсть. Удар был не столько сильный, сколько неожиданный. Руки старшего невольно разжались, он отшатнулся на шаг... А вырвавшийся на свободу сторож бросился не в сторожку, укрыться. И не звать на помощь. Он метнулся еще к одному мальцу, который неподалеку усердно разрисовывал очередной памятник какой-то непотребщиной...
Кто его знает, что собирался сделать старик... И что он мог сделать... Старший, быстро оправившись от полученного удара, одним огромным, поистине тигриным прыжком настиг сторожа. Резко взлетела вверх и опустилась на седой затылок дедка сжатая в кулак рука... Костяной стук...
Ноги старика подломились в коленях. Он тяжело рухнул вперед, уткнувшись лбом в чье-то надгробие. Седые редкие волосы на затылке быстро окрасились чем-то темным...
Ближайшие мальчишки замерли на месте.
– Чего встали? – закричал старший, бешеными глазами глядя на них.
Большинство пацанов тут же быстро отвернулись от неподвижного тела и продолжили "работу". И только один позволил себе вслух выразить общее сомнение:
– Он же русский... был...
– Он – предатель! – Сейчас в голосе старшего были слышны немного истеричные нотки. – Он защищал наших поработителей!
Мальчишка не стал вступать в спор – отвернувшись, он продолжал кувалдой наносить удары по большому и красивому надгробию. Только теперь в его движениях уже не было недавнего энтузиазма...
– А ну, дай-ка мне!.. – Старший чуть толкнул его плечом, протягивая руку к кувалде. Пацан беспрекословно передал ему орудие, а сам отошел в сторону.
– Смотри, как надо! – Старший, поплевав на ладони, крепко сжал в руках толстую деревянную ручку, широко размахнулся и ударил. – Н-на!.. Н-на!..
Удар следовал за ударом. По черному шлифованному мрамору побежали зигзаги мелких трещин...
– Н-на!.. Н-на!.. – продолжал старший, давая выход переполнявшему его бешенству. – Россия – для русских!.. Россия – для русских!..
Два десятка пацанов в разномастном камуфляже замерли в строю. Старший, прохаживаясь перед ними, говорил негромко:
– Наша страна в опасности. Черные, жиды, немцы и другие чухонцы – каждый старается ее ограбить, поработить русского человека... Правительство на всех на нас давно забило – они качают бабки, чтобы потом отсюда свалить. Уже сейчас их детки учатся в неметчине и возвращаться сюда не собираются... А жить здесь придется нам с вами... И только от нас зависит, в какой стране мы будем жить, кем мы будем – рабами толстого "хачика" или жида либо же свободными людьми... Поэтому те, кто хочет превратить нас в рабочий скот, кто желает нашего порабощения, должны знать – им не будет ни минуты, ни секунды покоя на этой земле! Ни при жизни, ни даже после смерти! Эта земля – наша!
Старший прошелся вдоль строя, заглядывая в лица своих "бойцов". Увиденным остался доволен – ни тени слабости. Никто не трусит. Но на всякий случай спросил:
– Может, кто-нибудь не хочет принимать участие в этой акции?..
Тишина. Только чуть заметно колышется строй. Холодно пацанам...
– Ничего, сейчас согреемся! – чуть заметно улыбнулся старший. – Вперед!
Строй рассыпался. Пацаны вслед за старшим рысью бросились в ту сторону, где, освещенные одной лишь неяркой лампочкой, возвышались кованые ажурные ворота. На бегу прятали лица под трикотажными шапочками-масками, извлекали из карманов и из-за пазухи молотки, баллончики с краской... Кто-то тащил длинный и толстый стальной лом, кто-то – кувалду...
Ворота широко распахнулись, и толпа рассыпалась, разбежалась меж кладбищенских надгробий. Здесь были разные – и простенькие, дешевенькие плиты, и роскошные, массивные, сделанные из черного мрамора. Но все их объединяло одно – шестиконечная звезда...
– Россия – для русских! – прорычал старший, остановившийся в створе ворот.
Загрохотали молотки, сминая и разбивая в мелкое крошево фотографии усопших, зашипела разбрызгиваемая по надгробиям краска, оставляя на памятниках похабные слова и рисунки... Но никакой свастики! Старший запретил категорически! Да, это древний символ плодородия... Но его на века запятнал один австриец с непривычной уху русского человека фамилией – Шикльгрубер... Запятнал кровью миллионов русских людей...
Из небольшой будочки-сторожки у ворот еврейского кладбища выскочил всклокоченный, заспанный старик. С недоумением огляделся по сторонам, всплеснул руками:
– Да что же вы делаете, гады!..
Подбежал к ближайшему пацану, дернул за плечо, толкнул в сторону. Несмотря на совершенно седую бородку и морщинистое лицо, сила у мужичка еще была – пацан в маске кувырком покатился по присыпанной снежком гравийной дорожке.
Сторож бросился было к следующему, но его остановила крепкая рука старшего, ухватившая за телогрейку на плече:
– Стой, старый! Не мешай!
Старик попытался вырваться, но старший, в отличие от остальных "бойцов", давно уже вышел из юношеского возраста. И крепок был, как молодой дуб. Хватка надежная, а пальцы – сильные и твердые, как металл. Это сторож чувствовал даже через вату телогрейки.
– Не мешай, дед! – повторил старший.
– Да что же вы делаете, фашисты?! – Старик готов был заплакать.
– Мы не фашисты, старый! – дернулся старший. Глаза в прорези маски блеснули сумасшедшим огнем. – Мы – не фашисты! Мы – русские люди, которые защищают свою страну от поработителей!
– Какие поработители!.. – Дедок продолжал вырываться. Впрочем, без особого успеха. – Они же – мертвые! Мертвые, понимаешь?!
– Даже мертвый враг не становится другом, – парировал старший. – Он так и остается врагом. И наши враги должны знать – им нет места на нашей земле. Им никогда не будет здесь покоя...
– Сволочи! Гады! – Старик уже просто плакал. – Фашисты! Будьте вы прокляты!
– Мы – не фашисты! – Старший опять дернулся. Чувствовалось, что это слово его бесит. – Я тебе ясно сказал – не фашисты!
– Да вы еще хуже! Те только убивали, а вы!.. – Тут сторож изловчился, вывернулся и с размаху заехал старшему в челюсть. Удар был не столько сильный, сколько неожиданный. Руки старшего невольно разжались, он отшатнулся на шаг... А вырвавшийся на свободу сторож бросился не в сторожку, укрыться. И не звать на помощь. Он метнулся еще к одному мальцу, который неподалеку усердно разрисовывал очередной памятник какой-то непотребщиной...
Кто его знает, что собирался сделать старик... И что он мог сделать... Старший, быстро оправившись от полученного удара, одним огромным, поистине тигриным прыжком настиг сторожа. Резко взлетела вверх и опустилась на седой затылок дедка сжатая в кулак рука... Костяной стук...
Ноги старика подломились в коленях. Он тяжело рухнул вперед, уткнувшись лбом в чье-то надгробие. Седые редкие волосы на затылке быстро окрасились чем-то темным...
Ближайшие мальчишки замерли на месте.
– Чего встали? – закричал старший, бешеными глазами глядя на них.
Большинство пацанов тут же быстро отвернулись от неподвижного тела и продолжили "работу". И только один позволил себе вслух выразить общее сомнение:
– Он же русский... был...
– Он – предатель! – Сейчас в голосе старшего были слышны немного истеричные нотки. – Он защищал наших поработителей!
Мальчишка не стал вступать в спор – отвернувшись, он продолжал кувалдой наносить удары по большому и красивому надгробию. Только теперь в его движениях уже не было недавнего энтузиазма...
– А ну, дай-ка мне!.. – Старший чуть толкнул его плечом, протягивая руку к кувалде. Пацан беспрекословно передал ему орудие, а сам отошел в сторону.
– Смотри, как надо! – Старший, поплевав на ладони, крепко сжал в руках толстую деревянную ручку, широко размахнулся и ударил. – Н-на!.. Н-на!..
Удар следовал за ударом. По черному шлифованному мрамору побежали зигзаги мелких трещин...
– Н-на!.. Н-на!.. – продолжал старший, давая выход переполнявшему его бешенству. – Россия – для русских!.. Россия – для русских!..
2
Салаутдин вышел из подъезда, остановился на крыльце, поднял меховой воротник куртки. Холодно... Холоднее, чем в горах...
Из-за лобового стекла стоящей рядом иномарки оживленно махал руками черноусый азер. Звал полевого командира в тепло салона автомобиля. Рядом с водителем угрюмо топорщил усы глава охраны. Как теперь уже было известно Салаутдину, его имя было Мамед. Тот руками не махал... Но в его взгляде читалось напряженное ожидание – дескать, скоро ты там?..
Только Даудову сейчас не хотелось садиться в машину. Непременно начнутся расспросы – ведь не зря же Фархад приставил к нему этих двоих соглядатаев. А отвечать не хотелось... Да, честно говоря, и хвастаться было особо нечем. Визит, на который Салаутдин все же возлагал кое-какие надежды, окончился безрезультатно. Даже больше того...
...Вчера вечером в загородной резиденции вновь объявился азербайджанский авторитет. После обязательных вопросов о здоровье и делах (какие могут быть дела в самой натуральной неволе?!) сообщил, печально хмурясь:
– Я узнал о твоих земляках, чьи родственники были убиты летом... Родители одного из них уехали из города и из области. Продали квартиру и уехали. Где они сейчас – никто не знает... Родители второго здесь... И у меня имеется их адрес...
– Когда я смогу посетить их дом?.. – Салаутдин не стал тратить время на ненужные витиеватости и не стал рассыпаться в благодарностях. В конце концов, они с этим толстяком заключили сделку. Как на рынке – у тебя товар, у меня деньги...
– А когда бы ты хотел?.. – Фархад прищурился с хитрецой.
– Хоть сейчас! – решительно обрубил полевой командир.
Некоторое время азербайджанский авторитет размышлял.
– Нет, сегодня не получится, – наконец сказал он. – У меня очень много дел в городе... Я тебя не могу отвезти... Но завтра, к обеду, я специально пришлю за тобой машину. Съездите в город... Вместе с Мамедом... Я ему скажу...
Понятно... "Значит, я все же пленник, – подумал Салаутдин. – Точнее, заложник..." Полевому командиру вдруг стало смешно. Нет, ну это же надо! Сколько он в свое время продал заложников!.. Сколько на них заработал!.. И теперь сам сидит... Хорошо, хоть не в яме тесной, грязной и вонючей держат...
И еще кое-что ему было понятно. Загруженность делами здесь совершенно ни при чем. Просто Фархад не хочет, чтобы его имя связывалось с чеченцами. Не резон ему "светить" свою приметную, известную в этом городе тачку. А ему завтра он пришлет какого-нибудь "левого" азера, который никакого отношения к "бригаде" с рынка не имеет, а просто будет рад оказать услугу влиятельному земляку...
Внешне Салаутдин ничем не выразил своих мыслей. Сдержанно, с чувством собственного достоинства поблагодарил Фархада за оказываемую им помощь. Потом напомнил:
– Возможно, мне понадобится оружие и боеприпасы... Я бы мог их получить за несколько дней до акции?.. Чтобы осмотреть, приготовить, опробовать...
– Ну разумеется! – всплеснул руками Фархад. – Подготовь список, и тебе доставят все прямо сюда! Когда это понадобится?..
– Пока еще не знаю... – ответил полевой командир. – Как только у меня будет информация по этому вашему Лосю, вот тогда и будем говорить...
– Да, кстати! – Авторитет широко ухмыльнулся. – Есть люди, они уже работают по сбору информации! Как видишь, я тоже могу держать слово!
Даудов еще раз поблагодарил Фархада, после чего авторитет, ссылаясь на дела, отправился в город.
На следующий день, ближе к обеду, во двор вкатила темная "японка". Водитель, невысокий худощавый тип, ярко выраженный азер средних лет, знал и Мамеда, и еще кое-кого из охранников. Но по занимаемому возле авторитета положению был явно ниже – это было заметно по той почтительности, с какой он пожимал протянутые ему для приветствия руки. Об объятиях речи тут вообще не шло...
Мамед поднялся в комнату полевого командира. Салаутдин, отошедший от окна, опять сидел у телевизора. На скрип двери и тяжелые шаги за спиной даже головы не повернул – могло показаться, что он ужасно увлечен содержанием какого-то пустого сериала...
– Паехалы... – Глава охраны "почетного гостя" не счел нужным даже поздороваться.
– А, это ты... Что, машина пришла?.. – изобразил неведение Салаутдин.
– Паехалы... – угрюмо повторил Мамед. Гость ему не нравился. И все, что творилось вокруг него, – тоже не нравилось. Инстинктивно он чувствовал какую-то опасность, что нависла над хозяином после появления этого чеченца. И будь его воля...
Вот только решал здесь не он... И, независимо от того, приятно ему это или нет, был вынужден выполнять отданные авторитетом распоряжения. Но и своего личного отношения к гостю из мятежной Чечни скрывать не считал нужным. И плевать на то, что тот об этом подумает...
– Поехали, – согласился Салаутдин, выбираясь из кресла.
За то время, что он уже находился в этом городе, ему помогли немного приодеться, привести свой гардероб в соответствие с местным климатом. Люди Фархада, больше разбирающиеся в торговле, чем в боевых операциях, внимательно осмотрели гостя, потом смотались на рынок и привезли одежду, которая, по их мнению, полностью подходила Салаутдину. Грубоватая, но теплая, с толстой меховой подстежкой длинная кожаная куртка, шерстяная вязаная шапочка, пушистый шарф... Все это темной расцветки – в этом и азеры, и чеченцы сходились. Недостойно настоящего мужчины надевать на себя какую-то пеструю дребедень... Яркое и цветастое больше пристало носить женщинам. Или педикам...
Все то время, что заняла дорога до города, Салаутдин смотрел в окошко. Может, любовался пейзажем. Заснеженная равнина, пушистые ели и сосны, чьи лапы чуть сгибаются под весом укрывшего их снега, бесстыдно-голые березы, покрытые тонким ледком и махровым инеем... Красиво...
А может, как и любой военный человек, запоминал ориентиры, чтобы в случае нужды легко отыскать путь к загородному дому авторитета из города... Или наоборот... Кто знает...
Остановились возле стандартной девятиэтажки на окраине города.
– Здэс, – сообщил постоянно чем-то недовольный Мамед и заерзал на переднем сиденье с самыми недвусмысленными намерениями. Салаутдин придержал его за локоть:
– Ты что, уважаемый, со мной идти собираешься?..
– Да! – уверенно заявил охранник.
– Нет, – коротко и четко бросил Салаутдин. – В квартиру я пойду один. Если хочешь, подожди на площадке. Но только так, чтобы тебя не видели... Или останься здесь, в машине. Не бойся, я не убегу...
– Я нэ боюс! – важно заявил Мамед. – Я нычэго нэ боюс!
– Да-да, конечно, ты отважный джигит! – с легкой, едва слышимой насмешкой в голосе сказал Даудов. – И, как я понимаю, останешься в машине...
Какое-то время Мамед с откровенной злостью смотрел на чеченца в зеркало заднего вида. Потом коротко кивнул:
– Харашо. Я астанус здэс.
– Благодарю, уважаемый, – чуть поклонился Салаутдин и вышел из машины.
На третий этаж полевой командир поднялся пешком. Он вообще не любил лифтов. Остановился у двери, прижал темную "пуговицу" звонка...
Дверь открылась почти сразу же. Можно было подумать, что высокая и худая, как палка, одетая во все черное женщина, с изможденным, почерневшим лицом и глубоко ввалившимися потухшими глазами, специально стояла и ждала гостя.
– Ассалам алейкум, сестра... – обратился к ней Салаутдин на родном языке. – Хозяин дома?..
Мужчине не о чем разговаривать с женщиной. А заходить в дом в отсутствие хозяина – равносильно прямому оскорблению. И не имеет значения, где это происходит – на родине или на чужбине. Вайнах везде остается вайнахом...
Женщина слабо кивнула головой. И было не понять – то ли она таким образом отвечает на приветствие, то ли показывает, что да, хозяин, ее муж и повелитель, в настоящий момент находится дома...
– Позови, – коротко распорядился Салаутдин.
Женщина, так и не сказав ни единого слова, бестелесной тенью скользнула в глубину квартиры. Дверь при этом не закрыла.
Из квартиры тянуло теплом. А еще чуткие ноздри некурящего Салаутдина уловили густой запах лекарств и еще чего-то... Если бы он был более склонен к поэзии, то назвал бы этот запах запахом горя, навеки поселившегося в этих стенах...
– Ассалам алейкум! – В коридоре появился хозяин. Мужчина неопределенного возраста, худой, весь какой-то усталый и потерянный. Шел он тяжело и медленно, еле волоча ноги.
– Ваалейкум салам! – откликнулся Салаутдин, а про себя подумал: "Что с ними со всеми происходит?! На кого они здесь стали похожи?!" Нет, определенно, вайнах должен обитать в родных и близких его сердцу горах, чтобы преждевременно не превратиться в такую вот развалину!
– Проходите... – признав в Салаутдине своего, хозяин сделал приглашающий жест рукой. Гость, пусть даже и незваный, и нежданный – это гость. Его надо принять, угостить, дать отдохнуть, если есть в этом необходимость...
Вот только пригласили гостя не в комнату, не на лучшее место, а на тесную кухню. И усадили не на мягкую подушку, а на жесткий табурет.
– Что привело вас в наши места, уважаемый?.. – довольно бесцеремонно начал расспросы хозяин квартиры, едва лишь налил гостю чай.
Такое отношение немного покоробило Даудова. Действительно, оторвавшись от родной земли, люди потихоньку начинают забывать все правила приличий, что им старательно прививались с раннего детства. Но сейчас было не до ссор и выяснения отношений...
– Я – Салаутдин Даудов... – представился гость. На родине его имя знали многие. Но хозяин равнодушно посмотрел сквозь полевого командира потухшими глазами и, в свою очередь, сказал:
– Я – Имран Алханов...
Понятно... На эти места слава сурового и грозного полевого командира Даудова не распространялась. Ну так это явление временное...
– Я – дядя Ахмада Такаева, – сообщил Салаутдин.
Услышав имя племянника Даудова, Имран вздрогнул, в его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. А еще – на страх и недоумение...
– Вы приехали... оттуда?.. – Имран мотнул головой куда-то в сторону.
Из-за лобового стекла стоящей рядом иномарки оживленно махал руками черноусый азер. Звал полевого командира в тепло салона автомобиля. Рядом с водителем угрюмо топорщил усы глава охраны. Как теперь уже было известно Салаутдину, его имя было Мамед. Тот руками не махал... Но в его взгляде читалось напряженное ожидание – дескать, скоро ты там?..
Только Даудову сейчас не хотелось садиться в машину. Непременно начнутся расспросы – ведь не зря же Фархад приставил к нему этих двоих соглядатаев. А отвечать не хотелось... Да, честно говоря, и хвастаться было особо нечем. Визит, на который Салаутдин все же возлагал кое-какие надежды, окончился безрезультатно. Даже больше того...
...Вчера вечером в загородной резиденции вновь объявился азербайджанский авторитет. После обязательных вопросов о здоровье и делах (какие могут быть дела в самой натуральной неволе?!) сообщил, печально хмурясь:
– Я узнал о твоих земляках, чьи родственники были убиты летом... Родители одного из них уехали из города и из области. Продали квартиру и уехали. Где они сейчас – никто не знает... Родители второго здесь... И у меня имеется их адрес...
– Когда я смогу посетить их дом?.. – Салаутдин не стал тратить время на ненужные витиеватости и не стал рассыпаться в благодарностях. В конце концов, они с этим толстяком заключили сделку. Как на рынке – у тебя товар, у меня деньги...
– А когда бы ты хотел?.. – Фархад прищурился с хитрецой.
– Хоть сейчас! – решительно обрубил полевой командир.
Некоторое время азербайджанский авторитет размышлял.
– Нет, сегодня не получится, – наконец сказал он. – У меня очень много дел в городе... Я тебя не могу отвезти... Но завтра, к обеду, я специально пришлю за тобой машину. Съездите в город... Вместе с Мамедом... Я ему скажу...
Понятно... "Значит, я все же пленник, – подумал Салаутдин. – Точнее, заложник..." Полевому командиру вдруг стало смешно. Нет, ну это же надо! Сколько он в свое время продал заложников!.. Сколько на них заработал!.. И теперь сам сидит... Хорошо, хоть не в яме тесной, грязной и вонючей держат...
И еще кое-что ему было понятно. Загруженность делами здесь совершенно ни при чем. Просто Фархад не хочет, чтобы его имя связывалось с чеченцами. Не резон ему "светить" свою приметную, известную в этом городе тачку. А ему завтра он пришлет какого-нибудь "левого" азера, который никакого отношения к "бригаде" с рынка не имеет, а просто будет рад оказать услугу влиятельному земляку...
Внешне Салаутдин ничем не выразил своих мыслей. Сдержанно, с чувством собственного достоинства поблагодарил Фархада за оказываемую им помощь. Потом напомнил:
– Возможно, мне понадобится оружие и боеприпасы... Я бы мог их получить за несколько дней до акции?.. Чтобы осмотреть, приготовить, опробовать...
– Ну разумеется! – всплеснул руками Фархад. – Подготовь список, и тебе доставят все прямо сюда! Когда это понадобится?..
– Пока еще не знаю... – ответил полевой командир. – Как только у меня будет информация по этому вашему Лосю, вот тогда и будем говорить...
– Да, кстати! – Авторитет широко ухмыльнулся. – Есть люди, они уже работают по сбору информации! Как видишь, я тоже могу держать слово!
Даудов еще раз поблагодарил Фархада, после чего авторитет, ссылаясь на дела, отправился в город.
На следующий день, ближе к обеду, во двор вкатила темная "японка". Водитель, невысокий худощавый тип, ярко выраженный азер средних лет, знал и Мамеда, и еще кое-кого из охранников. Но по занимаемому возле авторитета положению был явно ниже – это было заметно по той почтительности, с какой он пожимал протянутые ему для приветствия руки. Об объятиях речи тут вообще не шло...
Мамед поднялся в комнату полевого командира. Салаутдин, отошедший от окна, опять сидел у телевизора. На скрип двери и тяжелые шаги за спиной даже головы не повернул – могло показаться, что он ужасно увлечен содержанием какого-то пустого сериала...
– Паехалы... – Глава охраны "почетного гостя" не счел нужным даже поздороваться.
– А, это ты... Что, машина пришла?.. – изобразил неведение Салаутдин.
– Паехалы... – угрюмо повторил Мамед. Гость ему не нравился. И все, что творилось вокруг него, – тоже не нравилось. Инстинктивно он чувствовал какую-то опасность, что нависла над хозяином после появления этого чеченца. И будь его воля...
Вот только решал здесь не он... И, независимо от того, приятно ему это или нет, был вынужден выполнять отданные авторитетом распоряжения. Но и своего личного отношения к гостю из мятежной Чечни скрывать не считал нужным. И плевать на то, что тот об этом подумает...
– Поехали, – согласился Салаутдин, выбираясь из кресла.
За то время, что он уже находился в этом городе, ему помогли немного приодеться, привести свой гардероб в соответствие с местным климатом. Люди Фархада, больше разбирающиеся в торговле, чем в боевых операциях, внимательно осмотрели гостя, потом смотались на рынок и привезли одежду, которая, по их мнению, полностью подходила Салаутдину. Грубоватая, но теплая, с толстой меховой подстежкой длинная кожаная куртка, шерстяная вязаная шапочка, пушистый шарф... Все это темной расцветки – в этом и азеры, и чеченцы сходились. Недостойно настоящего мужчины надевать на себя какую-то пеструю дребедень... Яркое и цветастое больше пристало носить женщинам. Или педикам...
Все то время, что заняла дорога до города, Салаутдин смотрел в окошко. Может, любовался пейзажем. Заснеженная равнина, пушистые ели и сосны, чьи лапы чуть сгибаются под весом укрывшего их снега, бесстыдно-голые березы, покрытые тонким ледком и махровым инеем... Красиво...
А может, как и любой военный человек, запоминал ориентиры, чтобы в случае нужды легко отыскать путь к загородному дому авторитета из города... Или наоборот... Кто знает...
Остановились возле стандартной девятиэтажки на окраине города.
– Здэс, – сообщил постоянно чем-то недовольный Мамед и заерзал на переднем сиденье с самыми недвусмысленными намерениями. Салаутдин придержал его за локоть:
– Ты что, уважаемый, со мной идти собираешься?..
– Да! – уверенно заявил охранник.
– Нет, – коротко и четко бросил Салаутдин. – В квартиру я пойду один. Если хочешь, подожди на площадке. Но только так, чтобы тебя не видели... Или останься здесь, в машине. Не бойся, я не убегу...
– Я нэ боюс! – важно заявил Мамед. – Я нычэго нэ боюс!
– Да-да, конечно, ты отважный джигит! – с легкой, едва слышимой насмешкой в голосе сказал Даудов. – И, как я понимаю, останешься в машине...
Какое-то время Мамед с откровенной злостью смотрел на чеченца в зеркало заднего вида. Потом коротко кивнул:
– Харашо. Я астанус здэс.
– Благодарю, уважаемый, – чуть поклонился Салаутдин и вышел из машины.
На третий этаж полевой командир поднялся пешком. Он вообще не любил лифтов. Остановился у двери, прижал темную "пуговицу" звонка...
Дверь открылась почти сразу же. Можно было подумать, что высокая и худая, как палка, одетая во все черное женщина, с изможденным, почерневшим лицом и глубоко ввалившимися потухшими глазами, специально стояла и ждала гостя.
– Ассалам алейкум, сестра... – обратился к ней Салаутдин на родном языке. – Хозяин дома?..
Мужчине не о чем разговаривать с женщиной. А заходить в дом в отсутствие хозяина – равносильно прямому оскорблению. И не имеет значения, где это происходит – на родине или на чужбине. Вайнах везде остается вайнахом...
Женщина слабо кивнула головой. И было не понять – то ли она таким образом отвечает на приветствие, то ли показывает, что да, хозяин, ее муж и повелитель, в настоящий момент находится дома...
– Позови, – коротко распорядился Салаутдин.
Женщина, так и не сказав ни единого слова, бестелесной тенью скользнула в глубину квартиры. Дверь при этом не закрыла.
Из квартиры тянуло теплом. А еще чуткие ноздри некурящего Салаутдина уловили густой запах лекарств и еще чего-то... Если бы он был более склонен к поэзии, то назвал бы этот запах запахом горя, навеки поселившегося в этих стенах...
– Ассалам алейкум! – В коридоре появился хозяин. Мужчина неопределенного возраста, худой, весь какой-то усталый и потерянный. Шел он тяжело и медленно, еле волоча ноги.
– Ваалейкум салам! – откликнулся Салаутдин, а про себя подумал: "Что с ними со всеми происходит?! На кого они здесь стали похожи?!" Нет, определенно, вайнах должен обитать в родных и близких его сердцу горах, чтобы преждевременно не превратиться в такую вот развалину!
– Проходите... – признав в Салаутдине своего, хозяин сделал приглашающий жест рукой. Гость, пусть даже и незваный, и нежданный – это гость. Его надо принять, угостить, дать отдохнуть, если есть в этом необходимость...
Вот только пригласили гостя не в комнату, не на лучшее место, а на тесную кухню. И усадили не на мягкую подушку, а на жесткий табурет.
– Что привело вас в наши места, уважаемый?.. – довольно бесцеремонно начал расспросы хозяин квартиры, едва лишь налил гостю чай.
Такое отношение немного покоробило Даудова. Действительно, оторвавшись от родной земли, люди потихоньку начинают забывать все правила приличий, что им старательно прививались с раннего детства. Но сейчас было не до ссор и выяснения отношений...
– Я – Салаутдин Даудов... – представился гость. На родине его имя знали многие. Но хозяин равнодушно посмотрел сквозь полевого командира потухшими глазами и, в свою очередь, сказал:
– Я – Имран Алханов...
Понятно... На эти места слава сурового и грозного полевого командира Даудова не распространялась. Ну так это явление временное...
– Я – дядя Ахмада Такаева, – сообщил Салаутдин.
Услышав имя племянника Даудова, Имран вздрогнул, в его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. А еще – на страх и недоумение...
– Вы приехали... оттуда?.. – Имран мотнул головой куда-то в сторону.