Страница:
– Все в порядке, – тихо сказал он. Его слова, тон его голоса настолько успокоили девушку, что она решилась войти в комнату. Она несла с собой что-то, завернутое в платок.
– Это для нее, – объяснила служанка, подходя к постели. К чести Люки следует сказать, что она даже не поморщилась при виде израненной спины Энджелины: – Он и раньше избивал ее, но не так сильно, – развязывая платок, Люки добавила: – Она не хочет, чтобы кто-нибудь знал об том, особенно Хлоя. Поэтому все молчат.
– Даже Хлоя знает? – поинтересовался Роуэн.
Достав из своего свертка баночку с непрезентабельного вида мазью. Люки ответила:
– Мне кажется, что Хлоя притворяется, что ничего не знает, потому что не хочет верить в это, но после того, что произошло сегодня…
Она не договорила. Роуэн живо представил себе все те ужасы, которые творились сегодня. Ужаснее всего была причина, по которой Гален избил Энджелину. Роуэн догадывался об этом, но жаждал подтверждения.
– Он бил ее из-за меня, правда? Люки подняла глаза. Она не стала приукрашивать правду:
– Может быть. Но ему никогда не нужно особых причин.
– Где он сейчас?
– Ушел из дома. Он всегда уходит после того, как изобьет ее. Наверно, его не будет всю ночь. – Люки перекрестилась. – Молитесь, чтобы так и было.
Сейчас крышка с банки уже снята. Мазь воняла так же отвратительно, как и выглядела.
– Что это?
– Гусиный жир. Он обладает магическими действиями. Моя тетя… – тут Люки смутилась. – Она не злая колдунья вуду, что бы там ни говорили. Она просто волшебница, вот и все.
Роуэн взял у Люки баночку с мазью.
– Волшебство нам пригодится, – признал он.
Они намазали жиром раны на спине Энджелины.
– Это поможет, – заявил Роуэн, не имея ни малейшего понятия, так ли это. По крайней мере, рассудил он, вреда не будет. – Хотелось бы, чтобы у нас нашлось обезболивающее, – обратился Роуэн к Люки.
– У меня есть лауданум.
Опиум. В состав лауданума входит опиум.
– Давай.
Через несколько минут Люки вернулась с флакончиком, из которого она налила жидкость в чайную ложку. В том, что касается дозы, Роуэн предпочел довериться Люки.
– Вот, выпейте, – обратился он к Энджелине. – Это облегчит боль.
Он налил в стакан воды из кувшина и помог Энджелине сесть. Она выпила лауданум и запила его водой. После этого Роуэн бережно уложил ее.
– Идите, – повторила она. – Он говорил правду. Он действительно… действительно убьет вас.
– Ш-ш-ш, – успокаивающе произнес Роуэн, садясь на край кровати и беря Энджелину за руку. Их пальцы переплелись. – Он ушел.
– Но он вернется. Пожалуйста, уходите.
Рука Роуэна напряглась:
– Это моя забота.
– Роуэн, прошу вас…
– Спите, – ласково, но властно произнес он.
Энджелина сомкнула веки. Жестокая боль начала потихоньку отступать, и женщина проваливалась в благословенное забытье. Роуэн как-нибудь позаботится обо всем. Бог наверняка сотворит настоящее чудо.
– Вот и все, – сказал Роуэн. – Спите.
– Люки… – прошептала Энджелина.
– Да, мэм?
– Хлоя… – начала она еле слышно.
– Я позабочусь о ней, мэм.
Люки посмотрела на Роуэна. Он спросил:
– Хлоя нормально себя чувствует?
– Беспокоится о сестре.
Роуэн понял, что Люки боится сказать в присутствии Энджелины: стресс тяжело отразился на девушке…
– Если ей станет совсем плохо, можешь дать ей на одну таблетку больше.
Кивнув, Люки направилась к двери. На полпути она остановилась и, достав из кармана грязную красную тряпочку, туго перетянутую шнурком, подошла к Роуэну и протянула ему ее:
– Это особый амулет. Его сделала моя тетя. Он защитит вас, – и она убежала. Роуэн едва успел поблагодарить девушку.
Энджелина пошевелилась. Положив амулет на столик около кровати, Роуэн погладил женщину по руке. Она была маленькой, изящной и в то же время сильной. Как сама Энджелина. Он внимательно смотрел на нее. Белые плечи светились в мерцающем свете свечей; лицо было величественно-прекрасно, сотни черных, как вороново крыло, локонов переплелись. За окном снова ударила молния, и загремел гром.
Энджелина застонала.
– Тш-ш-ш, это всего-навсего гром, – успокоил он ее.
– Уходите, – сонно шепнула Энджелина. – Пожалуйста, уходите… пожалуйста… пожалуйста… не уходите.
Последние слова, их сердечность и правда наполнили сердце Роуэна счастьем. Он сжал ее руку.
– Нет, – с чувством пообещал он. – Я не уйду.
Несколько минут он просидел на краю кровати, держа Энджелину за руку. За окном бушевал дождь. Перед глазами у Роуэна по-прежнему стояло мрачное зрелище – израненная спина Энджелины. Даже теперь ему не хотелось верить, что она действительно вынесла эти мучения. От мысли об этом Роуэну становилось плохо. Более всего его ужасало то, что от типов, подобных Галену Ламартину, его отделял лишь один шаг… Для того, чтобы обрушиться на этого человека с такой же яростью, как тот обрушился на Энджелину, Роуэну не хватило лишь одного – случая.
Но когда он смотрел на эту женщину, все мысли о жестокости исчезали. Не в силах удержаться, он провел пальцем по высохшим дорожкам слез у нее на виске. Энджелина вздохнула и прижалась к его запястью. Роуэн кожей чувствовал тепло ее дыхания. Так, словно это было для него совершенно естественно, он коснулся ее щеки. Столь же естественно Энджелина прижалась к его ладони.
– Роуэн, – тихо позвала она. Затем добавила что-то неразборчивое. Он склонился к ней:
– Что?
– Вашмир… – оба слова слились у нее в одно.
– Не понимаю.
– Возьмите… меня… в ваш мир… До конца дней своих он не сможет забыть ее агонии, ее мольбы.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
– Это для нее, – объяснила служанка, подходя к постели. К чести Люки следует сказать, что она даже не поморщилась при виде израненной спины Энджелины: – Он и раньше избивал ее, но не так сильно, – развязывая платок, Люки добавила: – Она не хочет, чтобы кто-нибудь знал об том, особенно Хлоя. Поэтому все молчат.
– Даже Хлоя знает? – поинтересовался Роуэн.
Достав из своего свертка баночку с непрезентабельного вида мазью. Люки ответила:
– Мне кажется, что Хлоя притворяется, что ничего не знает, потому что не хочет верить в это, но после того, что произошло сегодня…
Она не договорила. Роуэн живо представил себе все те ужасы, которые творились сегодня. Ужаснее всего была причина, по которой Гален избил Энджелину. Роуэн догадывался об этом, но жаждал подтверждения.
– Он бил ее из-за меня, правда? Люки подняла глаза. Она не стала приукрашивать правду:
– Может быть. Но ему никогда не нужно особых причин.
– Где он сейчас?
– Ушел из дома. Он всегда уходит после того, как изобьет ее. Наверно, его не будет всю ночь. – Люки перекрестилась. – Молитесь, чтобы так и было.
Сейчас крышка с банки уже снята. Мазь воняла так же отвратительно, как и выглядела.
– Что это?
– Гусиный жир. Он обладает магическими действиями. Моя тетя… – тут Люки смутилась. – Она не злая колдунья вуду, что бы там ни говорили. Она просто волшебница, вот и все.
Роуэн взял у Люки баночку с мазью.
– Волшебство нам пригодится, – признал он.
Они намазали жиром раны на спине Энджелины.
– Это поможет, – заявил Роуэн, не имея ни малейшего понятия, так ли это. По крайней мере, рассудил он, вреда не будет. – Хотелось бы, чтобы у нас нашлось обезболивающее, – обратился Роуэн к Люки.
– У меня есть лауданум.
Опиум. В состав лауданума входит опиум.
– Давай.
Через несколько минут Люки вернулась с флакончиком, из которого она налила жидкость в чайную ложку. В том, что касается дозы, Роуэн предпочел довериться Люки.
– Вот, выпейте, – обратился он к Энджелине. – Это облегчит боль.
Он налил в стакан воды из кувшина и помог Энджелине сесть. Она выпила лауданум и запила его водой. После этого Роуэн бережно уложил ее.
– Идите, – повторила она. – Он говорил правду. Он действительно… действительно убьет вас.
– Ш-ш-ш, – успокаивающе произнес Роуэн, садясь на край кровати и беря Энджелину за руку. Их пальцы переплелись. – Он ушел.
– Но он вернется. Пожалуйста, уходите.
Рука Роуэна напряглась:
– Это моя забота.
– Роуэн, прошу вас…
– Спите, – ласково, но властно произнес он.
Энджелина сомкнула веки. Жестокая боль начала потихоньку отступать, и женщина проваливалась в благословенное забытье. Роуэн как-нибудь позаботится обо всем. Бог наверняка сотворит настоящее чудо.
– Вот и все, – сказал Роуэн. – Спите.
– Люки… – прошептала Энджелина.
– Да, мэм?
– Хлоя… – начала она еле слышно.
– Я позабочусь о ней, мэм.
Люки посмотрела на Роуэна. Он спросил:
– Хлоя нормально себя чувствует?
– Беспокоится о сестре.
Роуэн понял, что Люки боится сказать в присутствии Энджелины: стресс тяжело отразился на девушке…
– Если ей станет совсем плохо, можешь дать ей на одну таблетку больше.
Кивнув, Люки направилась к двери. На полпути она остановилась и, достав из кармана грязную красную тряпочку, туго перетянутую шнурком, подошла к Роуэну и протянула ему ее:
– Это особый амулет. Его сделала моя тетя. Он защитит вас, – и она убежала. Роуэн едва успел поблагодарить девушку.
Энджелина пошевелилась. Положив амулет на столик около кровати, Роуэн погладил женщину по руке. Она была маленькой, изящной и в то же время сильной. Как сама Энджелина. Он внимательно смотрел на нее. Белые плечи светились в мерцающем свете свечей; лицо было величественно-прекрасно, сотни черных, как вороново крыло, локонов переплелись. За окном снова ударила молния, и загремел гром.
Энджелина застонала.
– Тш-ш-ш, это всего-навсего гром, – успокоил он ее.
– Уходите, – сонно шепнула Энджелина. – Пожалуйста, уходите… пожалуйста… пожалуйста… не уходите.
Последние слова, их сердечность и правда наполнили сердце Роуэна счастьем. Он сжал ее руку.
– Нет, – с чувством пообещал он. – Я не уйду.
Несколько минут он просидел на краю кровати, держа Энджелину за руку. За окном бушевал дождь. Перед глазами у Роуэна по-прежнему стояло мрачное зрелище – израненная спина Энджелины. Даже теперь ему не хотелось верить, что она действительно вынесла эти мучения. От мысли об этом Роуэну становилось плохо. Более всего его ужасало то, что от типов, подобных Галену Ламартину, его отделял лишь один шаг… Для того, чтобы обрушиться на этого человека с такой же яростью, как тот обрушился на Энджелину, Роуэну не хватило лишь одного – случая.
Но когда он смотрел на эту женщину, все мысли о жестокости исчезали. Не в силах удержаться, он провел пальцем по высохшим дорожкам слез у нее на виске. Энджелина вздохнула и прижалась к его запястью. Роуэн кожей чувствовал тепло ее дыхания. Так, словно это было для него совершенно естественно, он коснулся ее щеки. Столь же естественно Энджелина прижалась к его ладони.
– Роуэн, – тихо позвала она. Затем добавила что-то неразборчивое. Он склонился к ней:
– Что?
– Вашмир… – оба слова слились у нее в одно.
– Не понимаю.
– Возьмите… меня… в ваш мир… До конца дней своих он не сможет забыть ее агонии, ее мольбы.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Той же ночью Крэндалла разбудил крик Джулии, послышавшийся между раскатами грома. Схватив свои джинсы, висевшие на спинке стула, он бросился к ней, натягивая их по дороге. Ни о рубашке, ни о ботинках он даже не подумал. Одной рукой он застегивал джинсы, другой – повернул дверную ручку. Как только дверь распахнулась, ветер и дождь налетели на Крэндалла, намочив джинсы и растрепав его длинные светлые волосы.
Он обошел одну лужу на бетоне, лишь затем, чтобы вляпаться в соседнюю. Выругавшись, Крэндалл постучал в находившуюся рядом комнату.
– Джулия! – окликнул он, поворачивая ручку двери.
Дверь не поддалась.
– Джулия! – снова позвал Крэндалл, постучав ладонью по металлической двери. Откуда-то из дальней комнаты донесся раздраженный голос, порекомендовавший Крэндаллу постучать себя по голове вместо того, чтобы будить народ…
– Крэндалл? – донесся тихий шепот из-за двери.
– Да. У тебя все в порядке?
Дверь чуть приоткрылась, затем, после недолгого замешательства (Крэндалл не понял, пыталась ли Джулия убедиться, что это действительно он, или раздумывала, впустить ли его вообще) распахнулась. Он вошел, обратив внимание на то, что в комнате горят все лампы – люстра, оба настенных бра, даже свет в ванной.
– Я услышал твой крик.
Проведя ладонью по своим длинным прямым волосам, влажным от пота, она смущенно проговорила:
– Извини, что разбудила тебя. Ее голос, ее поведение были странно отчужденными, холодными. Раньше Крэндалл не замечал за ней такого, и эта перемена не понравилась ему. До боли не понравилась.
– Мне наплевать, что ты разбудила меня. Мне нужно быть уверенным, что у тебя все в порядке.
– Все хорошо, – солгала она. Огромные глаза Джулии были наполнены страхом. Дыхание было неровным, что также подтвердило подозрения Крэндалла. – Это просто… Ну, дурной сон…
Крэндалл внимательно посмотрел на нее. Она была последней из всех его знакомых, кого он мог бы заподозрить в том, что обычный сон мог привести их в состояние безумного ужаса. Впрочем, в последнее время бедняга сама не своя…
– А что за сон?
– Просто плохой сон, – отрезала она и, подойдя к измятой постели, забралась в нее.
На Джулии не было ничего, кроме огромной футболки, на которой было написано, что археологи занимаются этим в грязи, и крошечных трусиков. Но ее это, судя по всему, не беспокоило. Зато это беспокоило Крэндалла – и беспокойство было весьма приятного свойства…
– Знаешь, – неестественно засмеявшись, сказала Джулия, – бывают сны, в которых за тобой гоняются всякие нехорошие типы, а ты никак не можешь убежать… – несмотря на то, что в комнате было жарко и душно, она поежилась. – Все из-за этого поганого дождя. И этой чертовой работы. Скорей бы она заканчивалась! – Безо всякого перехода она вдруг спросила: – Так когда мы займемся архивами?
Церковные архивы были уже просмотрены в поисках карт, на которых были бы обозначены подземный ход и потайная комната, но все впустую. Теперь Крэндалл добился разрешения на работу с деловыми церковными бумагами, относящимися к периоду с 1870 по 1880 год. Он сделал это по наитию, основываясь на том, что из найденных в комнате монет четыре были датированы 1873 годом, одна – 1877, а еще одна – 1880. Подобным приемам не учат в учебниках, но на них, можно считать, держится археология. Крэндалл хотел выяснить, что происходило в соборе в этот период времени. Изучение архивов на некоторое время избавит их от полевых работ. Крэндалл считал, что это пойдет на пользу всем троим, особенно Джулии.
– Завтра или послезавтра, – ответил он на вопрос.
– И что ты рассчитываешь найти?
Он пожал плечами:
– Скажу, когда найду.
Присев на край кровати, Крэндалл спокойно спросил:
– Может, хочешь не принимать участия во всем этом? – Боясь, что Джулия поймет его неправильно, он поспешил пояснить: – Я не только об архивах. О соборе вообще. Если хочешь, можешь собрать вещи и завтра утром уехать отсюда. Да хоть сию секунду, если надо!
Джулия задумалась над этим предложением. Только теперь Крэндалл понял, насколько велико ее отчаяние. Наконец Джулия решилась:
– Нет. Я не хочу. – Она усмехнулась: – Скорее, не могу, – в задумчивости она перебирала вылезшие из старенького одеяла нитки. Наконец Джулия подняла глаза. – Я не в состоянии объяснить этого, но мне нужно быть здесь. Все это не может быть простым совпадением.
Крэндалла озадачило, что эта женщина произнесла вслух то, что он сам давно подозревал. Это показалось ему странным. С самого начала он испытывал чувство, что в город, где он родился, его привела некая неведомая сила. С самого начала ему казалось, что он должен узнать нечто о своем происхождении. Тут ему пришло в голову, что, возможно, все эти факты – обнаружение комнаты, необъяснимое поведение Джулии и данные о его рождении, столь неожиданно попавшие ему в руки, – каким-то образом связаны между собой. Но каким? И как это могло случиться?
Крэндалл отвлекся от своих мыслей: Джулия явно хотела что-то сказать, но стеснялась. Возможно, она не была уверена в том, что ее поймут.
– Знаешь, плохие сны стали мучить меня с того самого дня, как мы открыли ту комнату.
– Что за сны? – спросил Крэндалл, видя, что она не решается продолжать. Джулия ничего не говорила о комнате, если не считать упоминания о том, что ей казалось, что раньше ее держали там пленницей. Крэндалла снедало любопытство, но ему не хотелось грубо вторгаться в мир Джулии.
Он увидел, как она судорожно сглотнула.
– Это кошмары, – женщина говорила тихо, словно боясь высказать все, что ее тревожит.
– Какие? – Не получив ответа, Крэндалл повторил: – На что это похоже?
– Ты решишь, что я свихнулась, – Джулия снова поправила волосы. – Может, ты уже так считаешь.
– Я не считаю тебя сумасшедшей.
– А должен бы. Лично я считаю именно так.
– Уж позволь мне судить об этом самому После недолгих размышлений слова полились рекой, словно она должна была либо выпалить все залпом, либо молчать.
– Я там пленница. Прикована к стене, как дикий зверь. Горит церковная свеча в красном светильнике, и поэтому тени какие-то странные, кроваво-красные. На столе – Библия. Это всегда казалось мне странным в этом сне. И эти люди… Мужчины. Они смотрят на меня словно я выставлена на продажу, – глянув на одеяло, Джулия мельком отметила, что все еще перебирает нитки. Когда она снова перевела взгляд на Крэндалла, в глазах стояли слезы. – Они делали мне больно.
Ничего не объясняя, Крэндалл обнял ее, и женщина прижалась к нему.
– Я боюсь, – прошептала она.
– Тш-ш-ш, – успокаивал он ее, крепче прижимая к себе. Их разделяла лишь тонкая ткань футболки, и Крэндалл прекрасно чувствовал каждый изгиб ее женственного тела. Ему было приятно обнимать ее. Приятней, чем любую из прочих женщин. Ему пришло в голову, что, возможно, это и есть женщина его жизни.
– Не оставляй меня сегодня одну, – взмолилась Джулия, обхватив его за шею и спрятав лицо у него на груди. – Пожалуйста, не оставляй!
Крэндалл сделал то, что казалось ему естественным и правильным: его руки скользнули под футболку Джулии, гладя ее шелковистую спину. Затем он принялся ласкать пышную грудь Джулии, и, ища жадными губами его рот, женщина хрипло прошептала его имя.
А потом они забыли обо всем, окунувшись в яростный водоворот страсти.
Все это время Крэндалл не мог избавиться от ощущения, что тоже боится. Он боялся снова полюбить всем сердцем. Боялся разочаровать Джулию, как прежде разочаровал другую женщину. И страшился того, что может узнать во время своих исследований.
Роуэн боялся. Прошло уже два дня. Было жарко и влажно. Наступил четверг, а он так и не нашел ответа на терзавшие его вопросы. Он не знал точной даты пожара, не знал, сообщить ли Энджелине о надвигающейся смерти, или ему не удастся увезти ее из дома, и не представлял, как помочь ей выбраться из особняка. Он все еще не мог оставаться в прошлом больше, чем на несколько часов. В ту ночь, когда Энджелина была избита, он просидел у ее постели до рассвета, а потом исчез, вернувшись в свое время. Как всегда, собственная беспомощность бесила его.
Кроме того, он не знал, что делать с Хлоей. Она постепенно угасала. Роуэн подозревал, что, говоря о ней, Люки была права. Вероятно, она догадывалась о жестокости Галена, но предпочитала считать, что ошибается. Столкнувшись лицом к лицу с неприглядной правдой, она помрачнела. У нее был еще один приступ. Девушка еще больше побледнела и осунулась.
Роуэн обещал Хлое и Энджелине, что позаботится о них, и теперь молил Бога, чтобы ему удалось выполнить это обещание.
Радовали лишь две вещи. Во-первых, Гален, умчавшийся из дома после того, как избил Энджелину, до сих пор не вернулся. Ходили слухи, что он вместе с месье Дефоржем и Гарнеттом находится в Оук-Мэноре. Роуэна не беспокоило, где обретается этот тип, коль скоро он не находит нужным вернуться в особняк, но его тревожило, что Гален может вернуться в любой момент. И что тогда?
Во-вторых, у Роуэна появилось предположение, потрясшее его. Он не мог быть полностью уверен в своей правоте, но факты казались неопровержимыми. Ему показалось, что он наконец-то открыл способ попадать в прошлое. Пусть не оставаться надолго, но хотя бы появляться там. Он понял, что, безуспешно опробовав все способы, оказался рядом со страдающей Энджелиной в ту страшную ночь лишь благодаря тому, что впервые осознал, насколько любит эту женщину. С того момента он переносился в прошлое всякий раз, как светлое чувство любви овладевало его сердцем.
Так что же произойдет, если Энджелина наконец поймет, что любит его?
– Ваша спина выглядит гораздо лучше, – отметил Роуэн.
Мазь с антибиотиками, которую он приносил, когда появлялся здесь, по своим целебным свойствам далеко превосходила предположительно обладающий волшебными свойствами гусиный жир. Накладывая мазь, Роуэн изо всех сил старался не думать о том, насколько нежна кожа Энджелины, о том, как нежный запах ее духов из розовой воды пленяет все его чувства…
– Скажите еще раз, как это называется? – попросила Энджелина.
Она сидела перед туалетным столиком, завернутая в накидку так, что обнажена была дашь спина. Ей смутно припоминалось, что в ту ночь он полностью раздел ее. Странно, что она настолько спокойно думала об этом избиении. Она относилась к подобному факту гораздо безразличнее, нежели к тому, что Роуэн видел ее тело. При одной мысли об этом Энджелина заливалась краской, ей становилось жарко. Раньше ей не доводилось испытывать ничего подобного. Но новые, доселе неизведанные чувства охватывали ее, когда этот человек прикасался к ней. Вот и теперь она задала глупый вопрос, чтобы не думать об этом…
– Мазь с антибиотиком, – мысли Роуэна витали далеко. Он в тысячный раз недоумевал, как можно причинять боль такому прекрасному созданию, как эта женщина.
– Мазь с антибиотиком, – повторила Энджелина, лениво прикрывая глаза и отдаваясь во власть его ласкового прикосновения, к которому она никак не могла привыкнуть. Сама не заметив этого, она вздохнула.
Неожиданно услышав этот тихий звук, Роуэн взглянул в зеркало. Голова Энджелины склонилась набок под тяжестью волос, убранных наверх и ниспадавших на одно плечо черным бархатным водопадом. Длинные и густые ресницы цвета черного дерева обрамляли глаза, резко контрастируя с бледной кожей. Губы чуть приоткрыты. Роуэну казалось, что она прекраснее любой женщины.
Возможно, из-за внезапно воцарившейся тишины, а может, из-за того, что рука Роуэна неожиданно застыла на полпути, или же из-за того, что направленное на нее внимание Роуэна становилось физически ощутимым, Энджелина открыла глаза. В зеркале их взгляды встретились.
Ее сердце на секунду перестало биться.
Сердце Роуэна тоже.
Время вдруг остановилось. Секунды превратились в вечность.
– Какая же вы красавица, – чистосердечно прошептал Роуэн, не зная, как она отреагирует на его слова. Он не мог удержаться от этого замечания. Не высказав свои мысли вслух, он умер бы на месте.
При этих словах глаза Энджелины затуманились.
– Пожалуйста, не называйте меня красавицей, – прошептала она. – Я не хочу быть красавицей.
Ошеломленный реакцией этой женщины, Роуэн опустился на колени рядом с ней. Энджелина повернулась к нему, и он понял, что она гораздо красивей своего отражения в зеркале.
– Почему вы не хотите быть красивой? – спросил Роуэн, борясь с безумным желанием заключить ее в объятия.
– Моему… – как ни старалась, она не смогла произнести слова муж, но Роуэн догадался, о ком идет речь, – нужна не я, а моя красота. Он рад, что его собственностью является женщина, которая привлекает других мужчин, – как ни старалась Энджелина удержаться от слез, предательская слезинка поползла по щеке. – Я предпочла бы быть некрасивой, но любимой.
Роуэн не знал, что подействовало на него больше – слезинка, нарушающая безупречность этой красоты, или эти слова, но сердце его вдруг преисполнилось любовью к этой женщине и яростью, направленной на ее мужа.
– Не все мужчины такие, как он, – голос Роуэна стал хриплым.
Сердце Энджелины неожиданно захлестнуло теплое, прекрасное чувство. Она поняла, что он говорит правду.
– Да, – шепнула она, соглашаясь, – вы не такой.
– Да, – повторил вслед за ней Роуэн. – Я никогда не сделал бы вам больно, не стал бы наказывать лишь за то, что вы прекрасны.
Произнося эти слова, он осторожно стер пальцем слезинку, и не смог сдержаться – рука сама собой протянулась и нежно погладила щеку Энджелины.
Женщина закрыла глаза, наслаждаясь лаской Роуэна. Ей хотелось, чтобы он прикасался к ней. Ни разу в жизни ей ничего не хотелось так сильно. Когда он дотрагивался до нее, она забывала отвратительные прикосновения Галена, его жестокость и грубость.
Увидев эту доверчивость ранимого ребенка, Роуэн полностью потерял контроль над собой. С тихим стоном он медленно погладил Энджелину по щеке, наслаждаясь ее мягкостью. Он ласково провел по ее подбородку затем пальцы двинулись к стройной шее, которую Энджелина выгнула, сама не отдавая себе отчета. Роуэн провел по ней, на секунду задерживаясь в ложбинке.
Энджелина сама не заметила, как шелковая накидка выскользнула из ее пальцев и сползла, обнажив плечи и часть груди. Сердце Роуэна бешено забилось.
– Энджелина, – прошептал он. Энджелина услышала, как он нежно произнес ее имя. Раньше она и представить не могла, какие чувства это вызовет в ней… Не открывая глаз – слишком уж тяжелыми казались веки, – она приоткрыла рот, намереваясь что-нибудь сказать и не зная, что. Наверно, ей хотелось сказать, что в его устах ее имя звучит, как музыка. А может, хотела попросить повторять его, не прекращая. Что бы там ни было, она ничего не успела сказать: губы Роуэна прижались к ее губам.
Энджелина потеряла самообладание. Их губы соприкоснулись, дыхания смешались, и обоих мгновенно переполнило желание. Роуэн убеждал себя, что не должен так поступать. Энджелина полагала, что должна остановить его. Оба понимали, что, несмотря на то, что ее муж оказался деспотом, она не освобождается от данной ему клятвы верности. Но в данный момент эти клятвы, равно как и контроль Роуэна, были хрупкими, как тончайшее стекло.
Он снова прикоснулся к ней губами, не в силах сдерживаться, и нежно целовал ее. Энджелина тихо вздохнула. Ее губы почти не шевелились. Роуэн снова поцеловал ее, на этот раз медленнее. Она целовалась неуклюже, словно это было ей в новинку, стараясь одновременно дарить удовольствие и получать его. Участвовать в поцелуе было для нее необычным. Раньше ее просто жадно, жестоко целовали, не требуя взаимности. Собственно, на те поцелуи ей и не хотелось отвечать. Но теперь…
– Да, вот так, – шепнул он.
Держа ее лицо в ладонях, Роуэн целовал Энджелину и добился того, что она начала отвечать ему – сперва робко, а затем все смелев.
Энджелина не помнила, чтобы когда-нибудь ей доводилось испытывать подобное. Ее бросало то в жар, то в холод, одновременно она чувствовала себя и очень сильной, и слабой. Ей казалось, что она может взлететь в небеса выше любой птицы. И, что самое важное, она чувствовала себя в безопасности. Этот человек не предаст ее, не причинит боли. Он скорее умрет, чем обидит ее. Энджелина понимала это. Также она сознавала, что нарушает свои клятвы. Несмотря на то, что ее брак был насквозь фальшивым, она перед Богом клялась быть хорошей женой. Неужели то, что кажется таким правильным, может оказаться греховным?
Может, или нет!?
Ее замешательство передалось Роуэну. Он понял его причину. Собравшись с силами, он оторвался от ее губ. Роуэн и Энджелина, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Их дыхание было неровным, сердца отчаянно стучали. Они не жалели о том, что только что! произошло, но факт оставался фактом: Энджелина принадлежала другому мужчине.
В тот же день Мари Камбре лежала в постели со своим любовником. Пот страсти блестел на ее коже, делая ее похожей на драгоценный камень. Неровное дыхание ее любовника звучало в такт ее коротким, судорожным вздохам. Занимаясь любовью, она с особой остротой ощущала радость жизни. Еще сильнее становилась ее магическая власть. Подчиняясь власти мужчины, она поняла, что жизнь и смерть – две стороны одной медали, блеск которой придает секс.
Она ничуть не чувствовала себя виноватой, отдаваясь мужчине, который не являлся ее мужем. Вина – для тех, у кого не хватает уверенности в себе, чтобы жить по собственным правилам. И, кроме того, клятвы ценны не тогда, когда произнесены перед священником и записаны в церковной книге, а лишь тогда, когда запечатлены в сердце. В этом смысле человек, который только что страстно обнимал ее, был ее мужем.
Ее любовник, разжав объятия, лег рядом с ней, лениво улыбаясь:
– Судя по всему, ты опоила меня одним из своих приворотных зелий – я не в состоянии думать ни о чем, кроме твоего тела…
– Тебе это ни к чему, милый мой. Скорее, мне понадобятся мои зелья, чтобы не отставать от тебя.
Мужчина перестал улыбаться, и, медленно обводя пальцем округлую грудь Мари, заметил:
– Для тебя, кошечка моя, это не составляет труда.
Его губы нашли ее рот. Его поцелуй наполнил ее душу счастьем, и она испугалась. Что, если новость, которую она вскоре должна будет сообщить ему, покажется мужчине неприятной? Некоторое время она еще сможет держать это в тайне, но очень недолго. В соборе она с особым рвением молилась Пресвятой Деве. Отец Джон, как всегда, был добр. Многие священники вели себя иначе, равно как и большинство прихожан. Отец Игнатий, казалось, с трудом терпит ее, язычницу, в храме. Репутация Мари оставляла желать лучшего. За последние дни резко увеличилось количество слухов об ее участии в клубе «Адское пламя». Пропала еще одна молодая женщина, и поговаривали, что полиции пора бы взяться за дело. Мари не на шутку боялась, что в один прекрасный день полицейские появятся на ее пороге.
– В чем дело? – лежащий рядом с ней мужчина почувствовал, что у нее упало настроение.
– Ни в чем, – с наигранной улыбкой на чувственных полных губах соврала Мари и ловко сменила тему: – как там Хлоя?
– Не слишком хорошо.
– Надо будет изготовить для нее gris-gris посильнее.
– Не уверен, что это поможет, – и, не давая Мари вставить ни слова, мужчина продолжил: – вряд ли даже все амулеты в мире, собранные воедино, помогут кому-нибудь в этом доме.
– О чем это ты? – поинтересовалась Мари, тотчас подумав о своей племяннице. – Неужели что-нибудь случилось с Люки?
Мужчина поцеловал ее в лоб.
– Нет, – успокоил он, – девочка в безопасности.
– Тогда…
– В доме творится что-то странное.
Он обошел одну лужу на бетоне, лишь затем, чтобы вляпаться в соседнюю. Выругавшись, Крэндалл постучал в находившуюся рядом комнату.
– Джулия! – окликнул он, поворачивая ручку двери.
Дверь не поддалась.
– Джулия! – снова позвал Крэндалл, постучав ладонью по металлической двери. Откуда-то из дальней комнаты донесся раздраженный голос, порекомендовавший Крэндаллу постучать себя по голове вместо того, чтобы будить народ…
– Крэндалл? – донесся тихий шепот из-за двери.
– Да. У тебя все в порядке?
Дверь чуть приоткрылась, затем, после недолгого замешательства (Крэндалл не понял, пыталась ли Джулия убедиться, что это действительно он, или раздумывала, впустить ли его вообще) распахнулась. Он вошел, обратив внимание на то, что в комнате горят все лампы – люстра, оба настенных бра, даже свет в ванной.
– Я услышал твой крик.
Проведя ладонью по своим длинным прямым волосам, влажным от пота, она смущенно проговорила:
– Извини, что разбудила тебя. Ее голос, ее поведение были странно отчужденными, холодными. Раньше Крэндалл не замечал за ней такого, и эта перемена не понравилась ему. До боли не понравилась.
– Мне наплевать, что ты разбудила меня. Мне нужно быть уверенным, что у тебя все в порядке.
– Все хорошо, – солгала она. Огромные глаза Джулии были наполнены страхом. Дыхание было неровным, что также подтвердило подозрения Крэндалла. – Это просто… Ну, дурной сон…
Крэндалл внимательно посмотрел на нее. Она была последней из всех его знакомых, кого он мог бы заподозрить в том, что обычный сон мог привести их в состояние безумного ужаса. Впрочем, в последнее время бедняга сама не своя…
– А что за сон?
– Просто плохой сон, – отрезала она и, подойдя к измятой постели, забралась в нее.
На Джулии не было ничего, кроме огромной футболки, на которой было написано, что археологи занимаются этим в грязи, и крошечных трусиков. Но ее это, судя по всему, не беспокоило. Зато это беспокоило Крэндалла – и беспокойство было весьма приятного свойства…
– Знаешь, – неестественно засмеявшись, сказала Джулия, – бывают сны, в которых за тобой гоняются всякие нехорошие типы, а ты никак не можешь убежать… – несмотря на то, что в комнате было жарко и душно, она поежилась. – Все из-за этого поганого дождя. И этой чертовой работы. Скорей бы она заканчивалась! – Безо всякого перехода она вдруг спросила: – Так когда мы займемся архивами?
Церковные архивы были уже просмотрены в поисках карт, на которых были бы обозначены подземный ход и потайная комната, но все впустую. Теперь Крэндалл добился разрешения на работу с деловыми церковными бумагами, относящимися к периоду с 1870 по 1880 год. Он сделал это по наитию, основываясь на том, что из найденных в комнате монет четыре были датированы 1873 годом, одна – 1877, а еще одна – 1880. Подобным приемам не учат в учебниках, но на них, можно считать, держится археология. Крэндалл хотел выяснить, что происходило в соборе в этот период времени. Изучение архивов на некоторое время избавит их от полевых работ. Крэндалл считал, что это пойдет на пользу всем троим, особенно Джулии.
– Завтра или послезавтра, – ответил он на вопрос.
– И что ты рассчитываешь найти?
Он пожал плечами:
– Скажу, когда найду.
Присев на край кровати, Крэндалл спокойно спросил:
– Может, хочешь не принимать участия во всем этом? – Боясь, что Джулия поймет его неправильно, он поспешил пояснить: – Я не только об архивах. О соборе вообще. Если хочешь, можешь собрать вещи и завтра утром уехать отсюда. Да хоть сию секунду, если надо!
Джулия задумалась над этим предложением. Только теперь Крэндалл понял, насколько велико ее отчаяние. Наконец Джулия решилась:
– Нет. Я не хочу. – Она усмехнулась: – Скорее, не могу, – в задумчивости она перебирала вылезшие из старенького одеяла нитки. Наконец Джулия подняла глаза. – Я не в состоянии объяснить этого, но мне нужно быть здесь. Все это не может быть простым совпадением.
Крэндалла озадачило, что эта женщина произнесла вслух то, что он сам давно подозревал. Это показалось ему странным. С самого начала он испытывал чувство, что в город, где он родился, его привела некая неведомая сила. С самого начала ему казалось, что он должен узнать нечто о своем происхождении. Тут ему пришло в голову, что, возможно, все эти факты – обнаружение комнаты, необъяснимое поведение Джулии и данные о его рождении, столь неожиданно попавшие ему в руки, – каким-то образом связаны между собой. Но каким? И как это могло случиться?
Крэндалл отвлекся от своих мыслей: Джулия явно хотела что-то сказать, но стеснялась. Возможно, она не была уверена в том, что ее поймут.
– Знаешь, плохие сны стали мучить меня с того самого дня, как мы открыли ту комнату.
– Что за сны? – спросил Крэндалл, видя, что она не решается продолжать. Джулия ничего не говорила о комнате, если не считать упоминания о том, что ей казалось, что раньше ее держали там пленницей. Крэндалла снедало любопытство, но ему не хотелось грубо вторгаться в мир Джулии.
Он увидел, как она судорожно сглотнула.
– Это кошмары, – женщина говорила тихо, словно боясь высказать все, что ее тревожит.
– Какие? – Не получив ответа, Крэндалл повторил: – На что это похоже?
– Ты решишь, что я свихнулась, – Джулия снова поправила волосы. – Может, ты уже так считаешь.
– Я не считаю тебя сумасшедшей.
– А должен бы. Лично я считаю именно так.
– Уж позволь мне судить об этом самому После недолгих размышлений слова полились рекой, словно она должна была либо выпалить все залпом, либо молчать.
– Я там пленница. Прикована к стене, как дикий зверь. Горит церковная свеча в красном светильнике, и поэтому тени какие-то странные, кроваво-красные. На столе – Библия. Это всегда казалось мне странным в этом сне. И эти люди… Мужчины. Они смотрят на меня словно я выставлена на продажу, – глянув на одеяло, Джулия мельком отметила, что все еще перебирает нитки. Когда она снова перевела взгляд на Крэндалла, в глазах стояли слезы. – Они делали мне больно.
Ничего не объясняя, Крэндалл обнял ее, и женщина прижалась к нему.
– Я боюсь, – прошептала она.
– Тш-ш-ш, – успокаивал он ее, крепче прижимая к себе. Их разделяла лишь тонкая ткань футболки, и Крэндалл прекрасно чувствовал каждый изгиб ее женственного тела. Ему было приятно обнимать ее. Приятней, чем любую из прочих женщин. Ему пришло в голову, что, возможно, это и есть женщина его жизни.
– Не оставляй меня сегодня одну, – взмолилась Джулия, обхватив его за шею и спрятав лицо у него на груди. – Пожалуйста, не оставляй!
Крэндалл сделал то, что казалось ему естественным и правильным: его руки скользнули под футболку Джулии, гладя ее шелковистую спину. Затем он принялся ласкать пышную грудь Джулии, и, ища жадными губами его рот, женщина хрипло прошептала его имя.
А потом они забыли обо всем, окунувшись в яростный водоворот страсти.
Все это время Крэндалл не мог избавиться от ощущения, что тоже боится. Он боялся снова полюбить всем сердцем. Боялся разочаровать Джулию, как прежде разочаровал другую женщину. И страшился того, что может узнать во время своих исследований.
Роуэн боялся. Прошло уже два дня. Было жарко и влажно. Наступил четверг, а он так и не нашел ответа на терзавшие его вопросы. Он не знал точной даты пожара, не знал, сообщить ли Энджелине о надвигающейся смерти, или ему не удастся увезти ее из дома, и не представлял, как помочь ей выбраться из особняка. Он все еще не мог оставаться в прошлом больше, чем на несколько часов. В ту ночь, когда Энджелина была избита, он просидел у ее постели до рассвета, а потом исчез, вернувшись в свое время. Как всегда, собственная беспомощность бесила его.
Кроме того, он не знал, что делать с Хлоей. Она постепенно угасала. Роуэн подозревал, что, говоря о ней, Люки была права. Вероятно, она догадывалась о жестокости Галена, но предпочитала считать, что ошибается. Столкнувшись лицом к лицу с неприглядной правдой, она помрачнела. У нее был еще один приступ. Девушка еще больше побледнела и осунулась.
Роуэн обещал Хлое и Энджелине, что позаботится о них, и теперь молил Бога, чтобы ему удалось выполнить это обещание.
Радовали лишь две вещи. Во-первых, Гален, умчавшийся из дома после того, как избил Энджелину, до сих пор не вернулся. Ходили слухи, что он вместе с месье Дефоржем и Гарнеттом находится в Оук-Мэноре. Роуэна не беспокоило, где обретается этот тип, коль скоро он не находит нужным вернуться в особняк, но его тревожило, что Гален может вернуться в любой момент. И что тогда?
Во-вторых, у Роуэна появилось предположение, потрясшее его. Он не мог быть полностью уверен в своей правоте, но факты казались неопровержимыми. Ему показалось, что он наконец-то открыл способ попадать в прошлое. Пусть не оставаться надолго, но хотя бы появляться там. Он понял, что, безуспешно опробовав все способы, оказался рядом со страдающей Энджелиной в ту страшную ночь лишь благодаря тому, что впервые осознал, насколько любит эту женщину. С того момента он переносился в прошлое всякий раз, как светлое чувство любви овладевало его сердцем.
Так что же произойдет, если Энджелина наконец поймет, что любит его?
– Ваша спина выглядит гораздо лучше, – отметил Роуэн.
Мазь с антибиотиками, которую он приносил, когда появлялся здесь, по своим целебным свойствам далеко превосходила предположительно обладающий волшебными свойствами гусиный жир. Накладывая мазь, Роуэн изо всех сил старался не думать о том, насколько нежна кожа Энджелины, о том, как нежный запах ее духов из розовой воды пленяет все его чувства…
– Скажите еще раз, как это называется? – попросила Энджелина.
Она сидела перед туалетным столиком, завернутая в накидку так, что обнажена была дашь спина. Ей смутно припоминалось, что в ту ночь он полностью раздел ее. Странно, что она настолько спокойно думала об этом избиении. Она относилась к подобному факту гораздо безразличнее, нежели к тому, что Роуэн видел ее тело. При одной мысли об этом Энджелина заливалась краской, ей становилось жарко. Раньше ей не доводилось испытывать ничего подобного. Но новые, доселе неизведанные чувства охватывали ее, когда этот человек прикасался к ней. Вот и теперь она задала глупый вопрос, чтобы не думать об этом…
– Мазь с антибиотиком, – мысли Роуэна витали далеко. Он в тысячный раз недоумевал, как можно причинять боль такому прекрасному созданию, как эта женщина.
– Мазь с антибиотиком, – повторила Энджелина, лениво прикрывая глаза и отдаваясь во власть его ласкового прикосновения, к которому она никак не могла привыкнуть. Сама не заметив этого, она вздохнула.
Неожиданно услышав этот тихий звук, Роуэн взглянул в зеркало. Голова Энджелины склонилась набок под тяжестью волос, убранных наверх и ниспадавших на одно плечо черным бархатным водопадом. Длинные и густые ресницы цвета черного дерева обрамляли глаза, резко контрастируя с бледной кожей. Губы чуть приоткрыты. Роуэну казалось, что она прекраснее любой женщины.
Возможно, из-за внезапно воцарившейся тишины, а может, из-за того, что рука Роуэна неожиданно застыла на полпути, или же из-за того, что направленное на нее внимание Роуэна становилось физически ощутимым, Энджелина открыла глаза. В зеркале их взгляды встретились.
Ее сердце на секунду перестало биться.
Сердце Роуэна тоже.
Время вдруг остановилось. Секунды превратились в вечность.
– Какая же вы красавица, – чистосердечно прошептал Роуэн, не зная, как она отреагирует на его слова. Он не мог удержаться от этого замечания. Не высказав свои мысли вслух, он умер бы на месте.
При этих словах глаза Энджелины затуманились.
– Пожалуйста, не называйте меня красавицей, – прошептала она. – Я не хочу быть красавицей.
Ошеломленный реакцией этой женщины, Роуэн опустился на колени рядом с ней. Энджелина повернулась к нему, и он понял, что она гораздо красивей своего отражения в зеркале.
– Почему вы не хотите быть красивой? – спросил Роуэн, борясь с безумным желанием заключить ее в объятия.
– Моему… – как ни старалась, она не смогла произнести слова муж, но Роуэн догадался, о ком идет речь, – нужна не я, а моя красота. Он рад, что его собственностью является женщина, которая привлекает других мужчин, – как ни старалась Энджелина удержаться от слез, предательская слезинка поползла по щеке. – Я предпочла бы быть некрасивой, но любимой.
Роуэн не знал, что подействовало на него больше – слезинка, нарушающая безупречность этой красоты, или эти слова, но сердце его вдруг преисполнилось любовью к этой женщине и яростью, направленной на ее мужа.
– Не все мужчины такие, как он, – голос Роуэна стал хриплым.
Сердце Энджелины неожиданно захлестнуло теплое, прекрасное чувство. Она поняла, что он говорит правду.
– Да, – шепнула она, соглашаясь, – вы не такой.
– Да, – повторил вслед за ней Роуэн. – Я никогда не сделал бы вам больно, не стал бы наказывать лишь за то, что вы прекрасны.
Произнося эти слова, он осторожно стер пальцем слезинку, и не смог сдержаться – рука сама собой протянулась и нежно погладила щеку Энджелины.
Женщина закрыла глаза, наслаждаясь лаской Роуэна. Ей хотелось, чтобы он прикасался к ней. Ни разу в жизни ей ничего не хотелось так сильно. Когда он дотрагивался до нее, она забывала отвратительные прикосновения Галена, его жестокость и грубость.
Увидев эту доверчивость ранимого ребенка, Роуэн полностью потерял контроль над собой. С тихим стоном он медленно погладил Энджелину по щеке, наслаждаясь ее мягкостью. Он ласково провел по ее подбородку затем пальцы двинулись к стройной шее, которую Энджелина выгнула, сама не отдавая себе отчета. Роуэн провел по ней, на секунду задерживаясь в ложбинке.
Энджелина сама не заметила, как шелковая накидка выскользнула из ее пальцев и сползла, обнажив плечи и часть груди. Сердце Роуэна бешено забилось.
– Энджелина, – прошептал он. Энджелина услышала, как он нежно произнес ее имя. Раньше она и представить не могла, какие чувства это вызовет в ней… Не открывая глаз – слишком уж тяжелыми казались веки, – она приоткрыла рот, намереваясь что-нибудь сказать и не зная, что. Наверно, ей хотелось сказать, что в его устах ее имя звучит, как музыка. А может, хотела попросить повторять его, не прекращая. Что бы там ни было, она ничего не успела сказать: губы Роуэна прижались к ее губам.
Энджелина потеряла самообладание. Их губы соприкоснулись, дыхания смешались, и обоих мгновенно переполнило желание. Роуэн убеждал себя, что не должен так поступать. Энджелина полагала, что должна остановить его. Оба понимали, что, несмотря на то, что ее муж оказался деспотом, она не освобождается от данной ему клятвы верности. Но в данный момент эти клятвы, равно как и контроль Роуэна, были хрупкими, как тончайшее стекло.
Он снова прикоснулся к ней губами, не в силах сдерживаться, и нежно целовал ее. Энджелина тихо вздохнула. Ее губы почти не шевелились. Роуэн снова поцеловал ее, на этот раз медленнее. Она целовалась неуклюже, словно это было ей в новинку, стараясь одновременно дарить удовольствие и получать его. Участвовать в поцелуе было для нее необычным. Раньше ее просто жадно, жестоко целовали, не требуя взаимности. Собственно, на те поцелуи ей и не хотелось отвечать. Но теперь…
– Да, вот так, – шепнул он.
Держа ее лицо в ладонях, Роуэн целовал Энджелину и добился того, что она начала отвечать ему – сперва робко, а затем все смелев.
Энджелина не помнила, чтобы когда-нибудь ей доводилось испытывать подобное. Ее бросало то в жар, то в холод, одновременно она чувствовала себя и очень сильной, и слабой. Ей казалось, что она может взлететь в небеса выше любой птицы. И, что самое важное, она чувствовала себя в безопасности. Этот человек не предаст ее, не причинит боли. Он скорее умрет, чем обидит ее. Энджелина понимала это. Также она сознавала, что нарушает свои клятвы. Несмотря на то, что ее брак был насквозь фальшивым, она перед Богом клялась быть хорошей женой. Неужели то, что кажется таким правильным, может оказаться греховным?
Может, или нет!?
Ее замешательство передалось Роуэну. Он понял его причину. Собравшись с силами, он оторвался от ее губ. Роуэн и Энджелина, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Их дыхание было неровным, сердца отчаянно стучали. Они не жалели о том, что только что! произошло, но факт оставался фактом: Энджелина принадлежала другому мужчине.
В тот же день Мари Камбре лежала в постели со своим любовником. Пот страсти блестел на ее коже, делая ее похожей на драгоценный камень. Неровное дыхание ее любовника звучало в такт ее коротким, судорожным вздохам. Занимаясь любовью, она с особой остротой ощущала радость жизни. Еще сильнее становилась ее магическая власть. Подчиняясь власти мужчины, она поняла, что жизнь и смерть – две стороны одной медали, блеск которой придает секс.
Она ничуть не чувствовала себя виноватой, отдаваясь мужчине, который не являлся ее мужем. Вина – для тех, у кого не хватает уверенности в себе, чтобы жить по собственным правилам. И, кроме того, клятвы ценны не тогда, когда произнесены перед священником и записаны в церковной книге, а лишь тогда, когда запечатлены в сердце. В этом смысле человек, который только что страстно обнимал ее, был ее мужем.
Ее любовник, разжав объятия, лег рядом с ней, лениво улыбаясь:
– Судя по всему, ты опоила меня одним из своих приворотных зелий – я не в состоянии думать ни о чем, кроме твоего тела…
– Тебе это ни к чему, милый мой. Скорее, мне понадобятся мои зелья, чтобы не отставать от тебя.
Мужчина перестал улыбаться, и, медленно обводя пальцем округлую грудь Мари, заметил:
– Для тебя, кошечка моя, это не составляет труда.
Его губы нашли ее рот. Его поцелуй наполнил ее душу счастьем, и она испугалась. Что, если новость, которую она вскоре должна будет сообщить ему, покажется мужчине неприятной? Некоторое время она еще сможет держать это в тайне, но очень недолго. В соборе она с особым рвением молилась Пресвятой Деве. Отец Джон, как всегда, был добр. Многие священники вели себя иначе, равно как и большинство прихожан. Отец Игнатий, казалось, с трудом терпит ее, язычницу, в храме. Репутация Мари оставляла желать лучшего. За последние дни резко увеличилось количество слухов об ее участии в клубе «Адское пламя». Пропала еще одна молодая женщина, и поговаривали, что полиции пора бы взяться за дело. Мари не на шутку боялась, что в один прекрасный день полицейские появятся на ее пороге.
– В чем дело? – лежащий рядом с ней мужчина почувствовал, что у нее упало настроение.
– Ни в чем, – с наигранной улыбкой на чувственных полных губах соврала Мари и ловко сменила тему: – как там Хлоя?
– Не слишком хорошо.
– Надо будет изготовить для нее gris-gris посильнее.
– Не уверен, что это поможет, – и, не давая Мари вставить ни слова, мужчина продолжил: – вряд ли даже все амулеты в мире, собранные воедино, помогут кому-нибудь в этом доме.
– О чем это ты? – поинтересовалась Мари, тотчас подумав о своей племяннице. – Неужели что-нибудь случилось с Люки?
Мужчина поцеловал ее в лоб.
– Нет, – успокоил он, – девочка в безопасности.
– Тогда…
– В доме творится что-то странное.