Кэннелл Дороти. Хрупкая женщина

   Мы въехали в маленький городок Сент-Мартинз-Милл и теперь катили мимо старых домишек, глазевших на нас из сгущающихся сумерек. Снегопад наконец прекратился.
   Я сложила зонтик и осторожно разогнула руки.
   – Тётушка Астрид – вдова, всегда переодевается к обеду и не появляется на людях без жемчужного ожерелья. Подражает королеве Виктории – каждые три минуты вставляет королевское «мы». Вид у неё, будто она села на раскалённую кочергу. А вот её дочурка Ванесса… – тут я угрюмо замолчала.
   Мистер Хаскелл свернул с дороги, что избавило меня от необходимости описывать роковое великолепие Ванессы.
   – Пора подзаправиться, – сказал он.
   – Едой или бензином?
   – Ни тем, ни другим, – безжалостно отрезал Бентли Хаскелл, когда перед моим мысленным взором уже предстала яичница с жареным картофелем. – Я подумал, вы будете благодарны, если я наполню вашу грелку горячей водой.
   – Разумеется, – парировала я. – Она уже давно превратилась в могильный камень. Но если глаза меня не обманывают и впереди действительно маячит кафе, то я, пожалуй, загляну туда и отогреюсь огненным бифштексом и котлом дымящегося кофе. А вы можете выбирать: остаться здесь и превратиться в снеговика или присоединиться ко мне.
   Несчастный Бентли Хаскелл! Его со всей очевидностью раздирали ярость и искушение. Но человеческая плоть слаба, и мой спутник остановил машину под поскрипывающей на ветру вывеской постоялого двора. Весьма примечательное название – «Приют». Хаскелл выхватил из моих рук грелку и распахнул дверцу со своей стороны.
   – Платите, надеюсь, вы! – прорычал он, стряхнул с рукавов снег и резво обежал вокруг машины, чтобы помочь мне выйти.
   – Разве у меня есть выбор? Мистер Хаскелл, вы становитесь весьма дорогостоящим удовольствием, – моя надменность дала трещину, так как мне пришлось ухватиться за его руку, чтобы не позволить ногам расстаться с остальным телом. – Моё пальто… – по правде говоря, этой ветоши недавно исполнилось десять лет, – безнадёжно испорчено. Если бы не ваша слишком удачная идея прокатиться с ветерком, мы бы уже сидели в уютном и тёплом Мерлин-корте и поглощали чудесные блюда, приготовленный тётей Сибил.
   – Неужто? У меня сложилось впечатление, что нам придётся выуживать дохлых летучих мышей из остывшего лукового супа.
   Его слова были недалеки от истины, отчего моя ярость только усилилась. Обмениваясь ненавидящими взглядами, мы наконец доползли до кафе. Оказавшись внутри, демонстративно отвернулись друг от друга и, оставляя за собой лужи, протопали к стойке, за которой торчала нервного вида девица. Мы хором оповестили её, что нам требуется столик на двоих. Прогремевшее над ухом эхо его голоса отозвалось во мне новым всплеском раздражения, но я так и не повернула головы.
   Вскоре мы уже сидели у пылающего камина, вокруг сияли начищенные медные сковородки; резные панно, в изобилии украшавшие стены, радовали глаз. В этой чарующей обстановке восемнадцатого века невозможно было не смягчиться, а поэтому я решила всё же не обращаться с мистером Хаскеллом как с червяком, каковым он, несомненно, являлся.
   – Не правда ли, уютно?
   – Даже чересчур, перестарались они с доброй старой Англией. А почему эта нелепая девица расхаживает в ночной рубашке и в чепце?
   – Официантка? Это наряд Нелл Гвин ((1650–1687) – английская актриса и фаворитка короля Карла II). Боитесь, она завалится спать, прежде чем мы сделаем заказ?
   Мы заказали мясо и грибы. Отказ от картофеля дался мне нелегко, но я не хотела, чтобы Бентли Хаскелл решил, будто у меня не всё в порядке с железами. На керамической подставке нам принесли шкворчащее мясо.
   – Мисс Саймонс, – Хаскелл взял вилку, – я предлагаю прямо сейчас перейти на «ты» и называть друг друга по имени, чтобы случайно не оговориться, когда мы приедем в замок.
   Я вонзила вилку в гриб.
   – Ваше внимание к деталям впечатляет. Весьма профессионально. Вас всегда называют Бентли, или, может быть, Бенни?
   – Бен, – ответил он ледяным голосом, – а Элли – это сокращённое Эллен?
   Я отрезала кусочек мяса, повозила его по тарелке, после чего разрезала ещё мельче.
   – Значит, не Эллен.
   – Поскольку мы считаем близкими друзьями, вы должны знать. Моё полное имя Жизель, – я успела поднять взгляд и увидела, как дёрнулись его губы. Интересно, заметит ли официантка, если я проткну этого человека вилкой и залью кровью белоснежную скатерть? К моему удивлению, лицо его быстро приняло серьёзное выражение, и он успокаивающе коснулся моей руки.
   – Родители зачастую ведут себя как малые дети. Все эти полёты фантазии хороши для лепечущих младенцев, но Бутоны и Незабудки рано или поздно вырастают. Имя следует давать с согласия ребёнка, во всяком случае, он должен иметь право поменять его по достижении разумного возраста.
   – Спасибо, – хрипло выдохнула я. Всегда чувствую себя неловко, когда люди, а тем более мужчины, проявляют ко мне участие. – Бедная мамочка, у неё были самые благие намерения. Она рассчитывала, что я пойду по её стопам, порхая в розовой балетной пачке.
   – Ваша мать танцовщица?
   – Была. Правда, дальше кордебалета не продвинулась – пируэты, арабески… А в один прекрасный день она споткнулась, сбегая по лестнице на железнодорожном вокзале. Мама, как и я, вечно опаздывала. Она умерла десять лет назад.
   – Прости. А отец?
   – Отправился на поиски самого себя. Завёл овцеферму в Новом Южном Уэльсе. Сейчас у него две. Овцы, разумеется, а не фермы, и, если исходить из его везучести, обе твари наверняка бесплодны. Папочка – замечательный человек, через год он запросто может бросить свою ферму и отправится осваивать стезю пожарного или искусство циркового клоуна.
   – Что лишь подтверждает мою теорию: какими бы любящими не были родители, они и есть настоящие дети, – Бен отобрал чашку с кофе у официантки, которая, покачивая огромным чепцом, старательно суетилась вокруг него.
   Знакомая картина. Пора напомнить платному кавалеру о его профессиональных обязанностях. Я снабдила своего спутника живописными подробностями из истории моей семьи, разумеется, опустив Ванессу. После чего решительно потребовала, чтобы мистер Бентли Хаскелл изложил мне свою автобиографию.
   Он начал с того, что родители лишили его наследства и послали ко всем чертям. Падение ещё одного старинного дома! На этот раз им оказалась зеленная лавка в Тоттенхеме.
   Я живо представила себе несчастных лавочников с загрубелыми от тяжкого праведного труда руками. Вот они забрасывают блудного сына тщательно очищенной капустой, выставляют нечестивца из дому, запирают дверь на засов и вешают табличку «Закрыто». Но за какие прегрешения?
   Оказалось, родители отвернулись от своего детища после того, как выяснилось, что их сын – атеист, и не какой-нибудь там разглагольствующий теоретик, а атеист-практик.
   – Практик? – озадаченно переспросила я.
   – Я помог организовать митинг у Церкви Возрождения Аллилуйи. Это одна из тех маленьких сект, которые до сих пор считают, что еретиков надо сжигать на кострах. В тот раз они отказались похоронить младенца на освящённой земле. Если подобное благочестие называется религией, то я в ней не нуждаюсь.
   – Твои родители очень набожны?
   – Чрезвычайно. Отец – ортодоксальный иудей, а мать – ревностная католичка. Надо отдать должное старикам, брак у них получился отменный. Последние сорок лет они, одержимые миссионерским рвением, пытаются обратить друг друга в свою веру. К косяку входной двери у нас прикреплена мезуза (Небольшой свиток с определёнными цитатами из Второзакония, который в еврейских семьях прикрепляют над дверью в качестве свидетельства приверженности иудейскому закону и символа своей веры), а на каминной полке красуется статуэтка Девы Марии. Мать как-то сказала мне, что давным-давно окрестила отца, когда мыла ему голову. А он, в свою очередь, упорно представляет её друзьям как Руфь, хотя мать зовут Магдалиной.
   – В таком случае довольно странно, что они так быстро отступились от тебя. Должно быть, имелись более серьёзные причины для твоего изгнания, чем марш против возрождения какой-то там аллилуйи. Какие ещё грехи ты совершил?
   Разглядывая официантку, которая в поисках счёта копалась в необъятном кармане своего древнего фартука, Бен произнёс довольно дружеским тоном:
   – С чего это тебе взбрело в голову, будто за мной числятся ещё какие-то злодеяния?
   Я словно зачарованная следила, как семенит к нему Нелл Гвин, повинуясь едва заметному мановению пальца. С доводящей до безумия неторопливостью девица взяла деньги, которые я положила на столик, и лениво удалилась, повиливая задом.
   – Хватит! – воскликнула я. – Неопределённость вызывает у меня несварение желудка. Что ты натворил? Похитил дочь мэра? Забыл вернуть книги в библиотеку?
   – Моя первая ошибка состояла в том, что меня угораздило родиться единственным ребёнком. Родители сделали всего лишь одну ставку. Когда я появился на свет, матери было уже под сорок. Она не могла завести других детей.
   Испугалась, наверное, бедняжка, глядя на тебя, мелькнула у меня злорадная мыслишка.
   – Должно быть, твоя мать уже в летах? – с коварной небрежностью поинтересовалась я.
   – Ей скоро семьдесят.
   Значит, Бену около тридцати, мой любимый возраст. Разумеется, если речь идёт о других, особенно об одиноких мужчинах.
   – Продолжай, – потребовала я.
   – Хорошо… Если хочешь знать, я написал книгу, как бы это сказать… весьма натуралистическую, современную, – он помялся. – Словом, крепкую…
   – Это прилагательное обычно в ходу у любителей алкоголя и девушек моего сложения. Не лучше сказать просто: порнографическую?
   – На мой взгляд, нет, – его тёмные брови вновь высокомерно сдвинулись; романы в мягких обложках обычно характеризуют эту гримасу как основное отличие демонического головореза от главного героя.
   Бентли Хаскелл выглядел точно ребёнок, у которого отняли мячик.
   – Этот шедевр опубликован?
   – Не вижу ничего смешного. Я заканчиваю второй черновик.
   – Вот как? Иными словами, ты ещё не у всех на слуху. Почему бы не дождаться, пока книга выйдет в твёрдой обложке, чтобы преподнести эту мерзость родителям.
   Бен поджал губы.
   – И вовсе это не мерзость! А старикам вовсе не обязательно читать мою книгу. Честно говоря, я надеюсь, что, увидев моё имя на обложке, они смягчатся и отстанут от меня. Родители настаивают, чтобы я пошёл работать к дяде Соломону. Он владеет рестораном на Лестер-сквер.
   – Звучит совсем недурно, милое семейное дело.
   – Да я и сам одно время подумывал об этом. Я прошёл стажировку в лучших ресторанах Европы и Штатов. Но в прошлом году, когда я работал в Париже, меня одолел писательский зуд. Перспектива провести остаток жизни, склонившись над раскалённой плитой, меня больше не привлекает.
   Так он повар? Неужто нигде нет спасения от еды?
   Проявлять сочувствие к тому, кто смог беспечно отринуть прелести кулинарного ремесла, было выше моих сил.
   – Полагаю, – язвительно сказала я, – работа под крылышком дяди Соломона катастрофическим образом скажется на цельности твоей художественной натуры. А живёшь ты случайно не на чердаке?
   Бен сложил салфетку и бросил её на стол.
   – Благодаря славному «Сопровождению на ваш вкус» и особам вроде тебя я не голодаю.
   – Ты хочешь сказать, благодаря «крепким» старым девам! – я неуклюже встала и схватила сумочку. – Почему бы тебе не оторвать зад от стула?
   – Что за мерзкий лексикон! – его голос преследовал меня всю дорогу, пока я тащилась к двери. – Моя матушка никогда не разрешала мне водиться с девицами, которые позволяют себе подобные словечки.
   Ну и зануда! Мы вышли на улицу, где по-прежнему царил пробирающий до костей холод. Но ненастная погода и в подмётки не годилась нашему ледяному молчанию. Мы уже отъехали от кафе, когда Бен вспомнил про злосчастную грелку. Он развернул машину, резко затормозил у заведения и сбегал за обогревательным устройством.
   Вторая половина пути оказалась ещё более отвратительной. В кромешной тьме автомобильные фары не могли больше чем на десять футов пробить вихрящуюся над шоссе поземку. Ледяные порывы ветра стряхивали с деревьев снег, обрушивая на нас целые сугробы. Возможно, именно по этой причине мы с Беном не разговаривали. Тётушка Сибил ждала нас к семи. Сейчас было приблизительно половина десятого. Мы миновали городишко Уоллд-Минстербери и продолжали мчаться на восток.
   – Сможешь показать дорогу к дому твоего дяди от деревни Читтертон-Феллс? – после долгого молчания голос Бена прозвучал столь неожиданно, что я, впавшая было в состояние, близкое к трупному окоченению, дёрнулась и, разумеется, задела руль. Автомобиль вильнул.
   Бен выпалил слово из своей книги (я не виню его, каждый на его месте занервничал бы), не слишком вежливо отпихнул меня локтем и после некоторых усилий выровнял машину.
   – Прежде чем угробить нас обоих, ответь, ты знаешь дорогу?
   Вот самый удобный случай искупить свою вину. Но я отношусь к тем несчастным, которые и в нормальных условиях не способны без карты найти дорогу от собственной двери до ближайшей булочной, а данные обстоятельства никак нельзя было назвать нормальными. Я даже Бена не видела, что уж тут говорить об указателе.
   – Тебе это, наверное, не понравится, – осторожно заговорила я, – но я не была здесь с двенадцатилетнего возраста… И нечего рычать на меня! – я вгляделась в темноту. – В такую погоду протяни руку – потеряешь её навсегда.
   – Большое спасибо, – насмешливо отозвался человек-невидимка.
   Автомобиль подпрыгнул, пронзил гигантский сугроб и неторопливо заскользил к дереву, или телеграфному столбу, или какому-то иному препятствию, которое не имело никакого права торчать в самом центре тумана и снежного вихря.
   Иногда, хотя и крайне редко, солидный вес оказывается на пользу. Я честно взяла на себя тяготы по выпихиванию машины из кювета. Приняв во внимания мои усилия, Бен неохотно похвалил меня – если быть до конца точной, он обозвал меня «приятелем». Час спустя, когда мои ноги вновь стали напоминать мороженую рыбу, нам удалось вернуть автомобиль на дорогу. В полном изнеможении я забралась в машину.
   Я была готова к тому, что грелка не вынесет пережитого; но настоящим потрясением стало открытие, что аккумулятор вот-вот последует её примеру. Двигатель оглушительно чихнул, пару раз плюнул и издал последний хриплый вздох. Мой гороскоп никогда не предсказывал, что я завершу свои дни подобным образом. Но вот я здесь, на пустынной сельской дороге, в рваных и грязных шёлковых юбках, обвивших мои ноги под пальто, которое и не думает согревать свою владелицу. Да ещё цепляюсь за руку человека, с которым познакомилась несколько часов назад.
   – Пойдём пешком, – процедил сквозь зубы сэр Галахад (Один из рыцарей Круглого стола в сказаниях о короле Артуре, воплощение рыцарских добродетелей), – мы непременно доберёмся до деревни ещё до конца столетия.
   В темноте проступило дерево, его тонка ветка потянулась ко мне и царапнула щёку. Это уж слишком! Я конченая, сломленная женщина, и жизнь моя не удалась.
   – Вижу свет! – внезапно взревел Бен.
   От его воинственного вопля я едва не испустила дух и лишь чудом не рухнула на землю, не сейчас был не самый подходящий момент для пререканий. Справа от нас тёмным призраком маячил дом, подмигивая хитрым жёлтым глазом. Я невольно обернулась, и Бен обхватил меня, ну точь-в-точь как товарищу по несчастью.
   – Пойдём, Элли! – он сжал мою руку, и мы потащились на огонёк.
   Через несколько минут мы стояли у старых покосившихся ворот.
   – Цивилизация! – выдохнул мой кавалер.
   – Не то слово! – торжественно объявила я. – Даже у почтовых голубей не могло получиться лучше. Это же Мерлин-корт!

Глава четвёртая

   – Мне кажется, – проворчал Бен, – старый замок мог бы позволить себе такую роскошь, как дверной звонок.
   – Терпение! Дед дядюшки Мерлина, создатель этого средневекового чудища, испытывал неприязнь к банальностям, – хлюпая башмаками, я проковыляла следом за Беном по узкому мостику, перекинутому над крошечным рвом. Меня переполняли ощущения ловца жемчуга, вынырнувшего из морской пучины. – Где-то слева имеется страшненькая горгулья. Не пугайся, это всего лишь молоточек.
   – Вот это?! А я-то думал, что за поганка на стене пристроилась. И что мне с ней делать? Как следует стегануть ремнём?
   – Болван! Дёрни за язычок, глазки и повернутся.
   Бен с брезгливой гримасой дёрнул за огрызок, исполнявший роль горгульего языка. Мы замерли, прислушиваясь к поднявшемуся внутри дома страшному грохоту. Судя по звуку, в честь нашего приезда хозяева решили расколотить всю посуду.
   – Кто там? – наконец вопросил из-за двери недоверчивый голос.
   – Тётя Сибил? Это я, Элли!
   – Иди первой, – сказал Бен, учтиво отшатнувшись в сторону. – Если кто-нибудь свалится тебе на голову, я сумею вызвать подмогу.
   Заскрипел засов, и клин света нерешительно увеличился.
   – Милая! Мы уже перестали тебя ждать. Мерлин отправился спать час назад, – тётушка Сибил близоруко вгляделась в темноту. – А это, должно быть, твой кавалер. Заходите, заходите, дорогие мои, пока ветер не сорвал дверь. Господи! Ну и видок…
   – Прошу вас, – Бен театрально вскинул руку, – не надо слов! Мы с Элли сознаём, что выглядим как забредшие на огонёк вампиры.
   Мы очутились в холле – мрачноватом помещении, освещённом парой тусклых газовых светильников, которые придавали зловещий вид двум изъеденным молью лисьим головам, с плотоядными улыбками взиравшим со стен.
   – Дорогая моя, – тётушка Сибил запечатлела на моей щеке вялый поцелуй. – Вам бы сейчас неплохо принять горячую ванну, но у нас возникли трудности с котлом. Старик Джонас, наш садовник, в обязанности которого входит следить за такими вещами, окончательно ослаб. Неприятно, конечно, но нет худа без добра. Иначе Джонаса, с его грязными ботинками и немытой шеей, нам неизбежно пришлось бы терпеть в гостиной, будто он член семьи. Старик совсем распустился, а Мерлин всегда был слишком снисходительным к нему. А теперь решайте, вы подниметесь наверх, – она сделала паузу, подбирая слова, – или предпочитаете направиться сразу в гостиную, поближе к огню?
   Даже спустя столько лет я не забыла жуткого холода, царившего на втором этаже, а потому решительно высказалась за тепло.
   – Отличная мысль! – поддержал меня Бен. Он снял пальто и кинул его поверх моего на приличную груду верхних одеяний, высившуюся на тонконогом столике. – А то мне кажется, ещё немного, и я покроюсь плесенью.
   – Мерлин будет расстроен, что пропустил твой приезд, – тётя Сибил шла впереди меня. Её тёмное шёлковое платье собралось на пояснице очаровательной гармошкой, и сзади она походила на маленького раздражённого носорога. Тётушка не считала стихийные бедствия уважительной причиной для опоздания.
   В детстве гостиная напоминала мне покойницкую. С годами она краше не стала. Как и в прихожей, здесь тускло мерцала газовая лампа, по углам сиротливо жались зажжённые свечки, освещая жутковатые старинные буфеты, смахивавшие на надгробные памятники. На редкость отвратительным дополнением меблировки служила висевшая над камином картина, изображавшая юную деву на смертном одре: губы застыли в безмятежной улыбке, восковая рука сжимает розу, а на заднем плане толпятся какие-то мрачные личности.
   Мои родственники расположились полукругом перед камином – прямо актёры из викторианской мелодрамы. Но вот тут я дала маху. Актёрами были мы с Беном, а мои родственнички – благодарными зрителями.
   – Боже мой, Элли! – фыркнула тётушка Астрид, всё такая же несгибаемая, как и прежде, в знакомой чёрной блузке на китовом усу. – Что ты с собой сделала?
   – Похожа на гигантскую мокрую крысу, – с лучезарной улыбкой вставил Фредди.
   Кто бы говорил! Моего драгоценного кузена, небрежно прислонившегося к каминной полке, вполне можно было принять за швабру, если бы не спутанные рыжеватые патлы и серьга в форме черепа в левом ухе.
   Я решила идти напролом.
   – А вот и мы! – с этим возгласом я вытолкнула Бена на середину комнаты. – К сожалению, в размерах я не уменьшилась. Вы что, совсем разучились любезно здороваться?
   – Дорогая, к чему такая воинственность?! – Ванесса вынырнула из ближайшего к камину кресла и устремила свои бесстыдно лучистые глаза на Бена. Стыдно признаться, но тот улыбнулся ей самым глупым образом. – Элли, милочка, ты не представишь нас своему замечательному другу? – надув вишнёвые губки, протянула кузина. – Все жутко заинтригованы!
   Поскольку единственным мужчиной, с которым меня видела Ванесса, был носильщик на вокзале Чаринг-Кросс, я решила погрузиться в величественное молчание. Пусть Бен сам разбирается. Судя по всему, этот негодяй только того и ждал. Поздоровавшись со всем за руку, он бархатным голосом заметил, что погода отвратительная, а затем, подобно маятнику своего знаменитого лондонского тёзки, качнулся к моей прекрасной и беспринципной кузине. Надо бы напомнить, что разговор с врагом не входит в условия контракта, но было уже поздно.
   Служащий из «Сопровождения» вовсю сыпал шутками, описывая нашу поездку, из этого красочного рассказа я предстала не в самом лучшем свете. Его слова падали на благодатную почву: Ванесса обладала подлым талантом слушательницы, с особой силой расцветавшим в компании привлекательных джентльменов.
   Камин, подобно иссякшему вулкану, извергал больше дыма, чем тепла. Тем не менее от брюк Бена валил пар, как, впрочем, и от его мыслей, если судить по пылающим глазам. Тётушка Сибил пробормотала какую-то ерунду про сандвичи с ростбифом и чай и удалилась на кухню, предусмотрительно оставив дверь приоткрытой.
   – Сквозняк, – поморщилась тётушка Астрид, – когда-нибудь сведёт меня в могилу.
   – Да будет вам, тётя! – Фредди конвульсивно дёрнулся. – Если вас не доконали ишиас, люмбаго и изжога, то куда там заурядной простуде. Кстати, я слышал от мамочки, что вас недавно скрутил особенно неприятный приступ геморроя?
   – Фи, Фредди! – тётушка Астрид яростно втянула в себя воздух. – Нельзя же быть таким вульгарным!
   – Простите, тётушка! Я должен был догадаться, что в этом случае вы вряд ли бы сумели сесть, – хихикнул Фредди, самодовольно поглаживая жидкую бородёнку.
   – Ради Бога, Фредди! – рявкнул дядя Морис. – Прекрати себя ощипывать. Люди подумают, будто ты линяешь. И прошу тебя, сядь! Или на худой конец замри! А то меня скоро укачает от твоего мельтешения.
   Фредди снова припал к каминной полке, на его лице не было и следа раскаяния. Он игриво ткнул меня в бок.
   – Элли, а ты ни разу не пыталась похудеть?
   – Фредди, а ты ни разу не пытался устроиться на работу?
   Он укоризненно посмотрел на меня.
   – Ещё как пытался! Но проклятые работодатели не готовы принять мои условия: трудовой день с двенадцати до часу с часовым перерывом на обед.
   – Ох, Морис, должно быть, сынок доставляет вам с Лулу немало беспокойства! – язвительно вставила тётя Астрид. – Бедная, бедная Лулу! Она так любит малыша Фредди!
   – Кстати, о любящих мамашах, – сказала я, озираясь, – а где тётушка Лулу?
   – Наверху. Гоняется за клопами, чтобы немного успокоиться. Старушка сегодня слегка не в себе, – Фредди закатил глаза и театрально стукнул себя кулаком в грудь. – Как ты можешь догадаться, вина целиком и полностью лежит на мне. Ванесса опять меня переплюнула, да сгниют у неё все зубы! Кстати, обрати внимание, эта проныра уже рассказывает твоему дружку о своих успехах. Маман не смогла вынести очередного триумфа нашей ненаглядной кузины.
   – Лулу отправилась спать, потому что у неё мигрень, – сердито проворчал дядюшка Морис, но его никто не слушал.
   – И что у тебя за новость, Ванесса? – мой голос был призван изображать вежливое любопытство, но Сара Бернар из меня никудышная.
   Меня-то никто не станет слушать. Да и кому интересно знать о том, что я недавно оформила какой-то там солярий для миссис Гермионы Богсворт-Смит!
   – Мамочка, ты уже всем рассказала? Ты же знаешь, я не люблю поднимать вокруг себя шум, – прекрасная лицемерка присела на диванный валик. Вскинув изящные руки, она неуверенным и одновременно влекущим жестом запустила длинные тонкие пальцы в густые каштановые волосы.
   – Лгунья! – прокудахтал Фредди.
   Тётушка Астрид и – что гораздо хуже – Бен взирали на Ванессу с фанатичной преданностью, припасённой для маленьких золотых божков и упитанных тельцов. Кстати о говядине: где обещанные сандвичи с ростбифом?
   – Ванесса, – благоговейно промолвила тётя Астрид, – получила официальное приглашение работать моделью у Фелини Сенгини.
   – У кого? – прокаркала я, перекрыв издевательский гогот кузена Фредди.
   Обескураженная физиономия Бена сообщила мне, что мой платный кавалер считает меня посмешищем номер один.
   – Элли, ты, должно быть, шутишь!
   – Никогда не шучу на голодный желудок! – я угрожающе повысила голос, но, вовремя припомнив, что этот человек считается моим возлюбленным, с видом собственницы взяла его под руку и оскалила зубы в дружеской улыбке. – Это не тот тип с масляной физиономией, что красуется на упаковке спагетти? – с надеждой спросила я. – Ах нет! Тогда, наверное, это тот оперный гений, что недавно голышом распевал песенки из «Фигаро». Помнится, кроме усов и жёлтого галстука на нём ничего не было…
   Тётушку Астрид перекосило. Никому не позволено шутить по поводу прекрасной Ванессы и её сногсшибательной карьеры.