Страница:
Коко пожала плечами:
– Трудно обозначить временные рамки. Это занимает бесконечную череду лет. Что-то сродни вечности. Но в конце концов все фрагменты возвращаются. То же самое происходит и в твоей жизни: тридцать лет назад тебя отправили в этот мир, а теперь ты возвращаешься, став совершенно другим человеком. И кто знает, на какой срок растянется для тебя процесс возвращения? Но красота замысла в том, что, какой бы ты ни стала, в мозаике для тебя всегда отыщется место. Определенное место, предназначенное непосредственно тебе, принадлежащее тебе по праву, как необходимому фрагменту общего рисунка. Ты же видела, каким он стал без черной плитки. Ты нужна Мозаике. И так будет всегда.
– Независимо от того, как я прожила свою жизнь?
– Конечно. Это совершенно не важно.
– Сколько же времени уходит на завершение всей мозаики? На формирование нового Бога? Если я сейчас умру, то, может, пройдет десять триллионов лет, пока этот рисунок окажется полностью составлен?
– Возможно, но, став частью Мозаики, ты перестанешь об этом думать. Ты будешь делиться опытом и воспоминаниями с другими фрагментами рисунка, с теми, которые в нем появились прежде тебя, и вбирать в себя знания и память тех, кто включится в него позднее.
Изабелла скрестила руки на груди. Выражение ее лица было непроницаемым. Коко, мельком взглянув на нее, продолжила:
– Представь, что ты приглашена на вечеринку к незнакомым людям и понятия не имеешь, что за гости там соберутся. Ты с трудом заставляешь себя отправиться туда, тебе безумно хочется отказаться от приглашения, но сделать это ты по каким-то причинам не можешь. И вот перед тобой распахиваются двери незнакомого дома, и тебя окутывает волна приятнейших ароматов. А все без исключения люди, кого ты там встречаешь, оказываются умными, веселыми, открытыми и безумно интересными. Мыслители, ученые, художники, путешественники, красавицы… и так далее. Примерно через полчаса ты говоришь себе, что это самая приятная из компаний, в каких тебе случалось проводить время. Удивительные люди. И все, как один, считают тебя не менее удивительной личностью. Вот этот парень не так давно вернулся из Мавритании, где собирал материалы для статьи о белом рабстве по заданию «Нью-Йорк тайме». А его спутница – профессиональный фотограф и вулканолог – рассказывает безумно интересные истории о своих исследованиях на Этне. Эта тема тебя всегда волновала, и ты готова слушать о вулкане долгие часы напролет, но каждый из гостей на этой вечеринке нисколько не менее искусный рассказчик, чем она. Праздник продолжается, в дом приходят все новые и новые гости. Вам подают роскошный ужин. Впечатления просто переполняют тебя. Ты готова одновременно есть, говорить, слушать, смотреть по сторонам, флиртовать с красивыми мужчинами, которых здесь собралось невероятное множество…
– Я поняла, о чем ты. – Изабелла по-прежнему сидела неподвижно, со скрещенными на груди руками. Но теперь на губах ее появилось некое подобие улыбки.
– Попав на такую вечеринку, ты не станешь украдкой поглядывать на часы, чтобы наконец дождаться времени, когда можно будет распрощаться. В особенности если сосед справа от тебя только что прибыл с Марса.
КРЫСА С НАКРАШЕННЫМИ ГУБАМИ
– Трудно обозначить временные рамки. Это занимает бесконечную череду лет. Что-то сродни вечности. Но в конце концов все фрагменты возвращаются. То же самое происходит и в твоей жизни: тридцать лет назад тебя отправили в этот мир, а теперь ты возвращаешься, став совершенно другим человеком. И кто знает, на какой срок растянется для тебя процесс возвращения? Но красота замысла в том, что, какой бы ты ни стала, в мозаике для тебя всегда отыщется место. Определенное место, предназначенное непосредственно тебе, принадлежащее тебе по праву, как необходимому фрагменту общего рисунка. Ты же видела, каким он стал без черной плитки. Ты нужна Мозаике. И так будет всегда.
– Независимо от того, как я прожила свою жизнь?
– Конечно. Это совершенно не важно.
– Сколько же времени уходит на завершение всей мозаики? На формирование нового Бога? Если я сейчас умру, то, может, пройдет десять триллионов лет, пока этот рисунок окажется полностью составлен?
– Возможно, но, став частью Мозаики, ты перестанешь об этом думать. Ты будешь делиться опытом и воспоминаниями с другими фрагментами рисунка, с теми, которые в нем появились прежде тебя, и вбирать в себя знания и память тех, кто включится в него позднее.
Изабелла скрестила руки на груди. Выражение ее лица было непроницаемым. Коко, мельком взглянув на нее, продолжила:
– Представь, что ты приглашена на вечеринку к незнакомым людям и понятия не имеешь, что за гости там соберутся. Ты с трудом заставляешь себя отправиться туда, тебе безумно хочется отказаться от приглашения, но сделать это ты по каким-то причинам не можешь. И вот перед тобой распахиваются двери незнакомого дома, и тебя окутывает волна приятнейших ароматов. А все без исключения люди, кого ты там встречаешь, оказываются умными, веселыми, открытыми и безумно интересными. Мыслители, ученые, художники, путешественники, красавицы… и так далее. Примерно через полчаса ты говоришь себе, что это самая приятная из компаний, в каких тебе случалось проводить время. Удивительные люди. И все, как один, считают тебя не менее удивительной личностью. Вот этот парень не так давно вернулся из Мавритании, где собирал материалы для статьи о белом рабстве по заданию «Нью-Йорк тайме». А его спутница – профессиональный фотограф и вулканолог – рассказывает безумно интересные истории о своих исследованиях на Этне. Эта тема тебя всегда волновала, и ты готова слушать о вулкане долгие часы напролет, но каждый из гостей на этой вечеринке нисколько не менее искусный рассказчик, чем она. Праздник продолжается, в дом приходят все новые и новые гости. Вам подают роскошный ужин. Впечатления просто переполняют тебя. Ты готова одновременно есть, говорить, слушать, смотреть по сторонам, флиртовать с красивыми мужчинами, которых здесь собралось невероятное множество…
– Я поняла, о чем ты. – Изабелла по-прежнему сидела неподвижно, со скрещенными на груди руками. Но теперь на губах ее появилось некое подобие улыбки.
– Попав на такую вечеринку, ты не станешь украдкой поглядывать на часы, чтобы наконец дождаться времени, когда можно будет распрощаться. В особенности если сосед справа от тебя только что прибыл с Марса.
КРЫСА С НАКРАШЕННЫМИ ГУБАМИ
Этрих вновь увидел крысу, когда вернулся к такси, проводив сына домой. Крыса восседала на переднем пассажирском сиденье, но водитель об этом не знал, поскольку она была невидима для всех, кроме Винсента Этриха. Говорящая крыса весом в тридцать кг. Звали ее Алан Уэллс.
Они познакомились в больничном лифте. Там царила кромешная тьма: лифт остановился между этажами, свет в нем погас. Этрих разговорился с крысой, думая, что беседует с самим собой, только мертвым. Отчасти так оно и было, только он не представлял себе, что умершие порой возвращаются в невероятных обличьях – в частности, в виде гигантской крысы, именующей себя Аланом Уэллсом.
И вот теперь животное возникло в такси и спросило:
– Что ты собираешься делать?
Этрих опасливо взглянул на круглую макушку таксиста.
– Ты уверен, что этот парень нас не слышит?
Алан Уэллс засопел от раздражения, поскольку Этрих за недолгое время их знакомства уже в третий раз задавал ему этот вопрос.
– Да, уверен. Поскольку я – это ты, наш с тобой разговор происходит вроде как в твоем сознании, а не на публике.
Крыса повернулась лицом к Этриху, спиной к ветровому стеклу и ухватилась лапами за спинку сиденья. Глаза у нее были черные, размером со спелую вишню, а серебристые усы походили на велосипедные спицы.
Этрих назвал шоферу адрес кафе, возле которого оставил накануне свою машину. И обратился к крысе:
– Почему ты называешь себя Аланом Уэллсом?
– Не задавай глупых вопросов, – отрезала та. – Ты сам прекрасно знаешь почему.
И она была права. Этрих вписывал это имя – Алан Уэллс – в книгу регистрации, когда ему случалось останавливаться в гостиницах в компании посторонней дамы. Мистер и миссис Алан Уэллс. Он давным-давно придумал себе этот псевдоним. Имя звучало так по-британски, так изысканно лаконично, словно принадлежало не ему, а какому-нибудь актеру сороковых годов с тонкими усиками, игравшему роли исключительно авантюристов и мерзавцев.
Там, в лифте, первыми словами крысы были:
– Тебе не понравится то, что ты увидишь, когда зажжется свет. Так что будь готов к потрясению.
Вспомнив, как чьи-то пальцы ощупывали его тело, Этрих постарался ничем не выдать своего страха и с деланной невозмутимостью ответил:
– Я увижу самого себя, да? Ведь ты сам сказал, что ты – это я, только умерший.
– Ты увидишь самого себя, – злорадно произнес собеседник. – Таким, каким сам себя в последнее время воображаешь.
Этрих собрался было потребовать дальнейших объяснений, но тут свет, мигнув, загорелся, и он увидел в противоположном углу кабины огромную крысу с буро-коричневой шерстью. Она внимательно смотрела на него. Зрение его не обмануло. Это точно была крыса.
Не успел Этрих опомниться, как она снова заговорила его собственным голосом:
– Если душе суждено вернуться сюда, она принимает облик существа, каким умерший себя воображал.
Возмущение вытеснило из души Этриха его страх и растерянность.
– Разве я себя считаю крысой?! С каких это пор?!
– А разве нет? В таком случае жаль, что я не появился здесь прежде, когда ты в душе называл себя кучей дерьма. Это для тебя лучше, скажи? Я ведь могу переменить свой облик.
Теперь, сидя на заднем сиденье такси, Этрих сказал:
– Я сейчас еду за своей машиной. Бросил ее возле кафе, когда удирал от тебя прошлым вечером. Помнишь?
Алан Уэллс молча уставился на него, и Этрих принужден был отвести глаза. Ему стало не по себе. Он не мог бы сказать, что сильнее раздражало его – молчание зловещей крысы или звуки его собственного голоса.
– Ты меня принял за Смерть, Винсент? Совершенно напрасно. Я – это ты, только умерший.
Этрих махнул рукой. Мол, какая разница!
– Зачем ты здесь?
– Я ведь тебе уже объяснил. Чтобы убедить тебя вернуться вместе со мной. Ты больше не причастен к этой жизни.
Несколько минут прошло в молчании. Крыса отвернулась от него и стала смотреть вперед. Этрих заметил, как шевельнулись ее длинные усы. Он без труда догадался, что именно она беззвучно произнесла. В мире, где он нынче обитал, не существовало никаких правил. А если они и были, он их не знал. Но самым гротескным в этой ситуации являлось то, что большую часть времени все шло и выглядело как всегда, жизнь казалась вполне обыденной, пока какое-либо безумное происшествие не врезалось в эту обыденность, как нож маньяка, и не рассекало ее на куски.
– Тебе уже кто-нибудь говорил о мозаике? – Животное по-прежнему сидело к нему спиной, и Этрих не расслышал вопроса. Он наклонился вперед:
– О чем?
Крыса слегка повернула голову:
– Ты что-нибудь знаешь о Мозаике?
– О какой еще мозаике?
И пока такси мчалось в уличном потоке, Алан Уэллс рассказал Этриху многое из того, о чем немного ранее Коко поведала Изабелле Нойкор.
Этрих все еще находился под впечатлением событий нынешнего утра и потому без конца переспрашивал: «Что?» или «Да ну?». Порой он вставлял в рассказ крысы замечания: «Это сложно для меня. Говоришь, мы все – кусочки смальты? Ну-ну!»
Более того, у Коко в кармане имелось наглядное пособие, с помощью которого она продемонстрировала Изабелле, что такое Мозаика. Что же до Алана Уэллса, то у него кроме его красноречия имелись еще лишь две когтистые лапы, которыми он жестикулировал, рисуя в воздухе нечто совершенно невразумительное. Всякого постигло бы фиаско, вздумай он изобразить лапкой в воздухе образ Бога.
Вдобавок к этому таксист-пакистанец начал вдруг донимать Этриха разговорами, так что тому приходилось слушать одновременно его и говорящую крысу.
Но пятью минутами позже, когда такси остановилось у светофора, дверца, у которой сидел Этрих, внезапно распахнулась и кто-то цепко ухватил его за руку:
– Выходи. Заплати этому парню и двигаем отсюда. Он узнал голос Коко и через мгновение увидел ее, стоявшую у машины.
Крыса встопорщила усы:
– Закрой дверь!
Шофер недоуменно взглянул в зеркальце:
– Что происходит?
Этрих глазам своим не верил.
– Какого черта ты здесь делаешь?!
Позади раздались гудки автомобильных клаксонов: на светофоре загорелся зеленый свет. Прежде чем Этрих успел собраться с мыслями, Коко выдернула его из машины, повторяя:
– Расплатись и пойдем отсюда.
Этрих полез в карман за деньгами, не сводя глаз с Коко, которая наклонилась к окну у переднего сиденья. Она пристально посмотрела на крысу, а потом оглянулась через плечо на Этриха:
– Дай мне деньги.
Выхватив у него из рук десятидолларовую бумажку, она протянула ее шоферу через голову Алана Уэллса. Сзади снова послышались гудки. Коко схватила крысу за узкую морду, наклонилась к ней и произнесла несколько слов на непонятном языке, после чего брезгливо оттолкнула от себя крысу и вновь приказала Этриху:
– Пошли!
Он покорно поплелся за ней – совсем как мальчик за старшей сестрой. И ему безумно хотелось, подобно малышу в коротких штанишках, потянуть ее за край куртки и прохныкать: «Погоди, ответь, как ты узнала, что я здесь?» А еще: «Ты его, выходит, разглядела? Но как же так? Он говорил, что для всех, кроме меня, остается невидимым». А еще: «Что ты ему сказала? Я ни слова не разобрал».
Но он благоразумно молчал. Коко тащила его за собой вдоль ряда машин. Путь их был недолгим: между ее роскошным зеленым «остином-хили» с откидывающимся верхом и такси, в котором ехали Винсент с Аланом Уэллсом, было всего три автомобиля. Коко распахнула дверцу и жестом велела Этриху сесть. Сзади послышались протестующие гудки, и водитель автомобиля, который стоял непосредственно за «остином», высунув голову из окошка, жалобно произнес:
– Вы загородили дорогу, леди!
Коко одарила его ослепительной улыбкой и помахала рукой, словно кинозвезда. Открыв дверцу, она скользнула внутрь, устроилась на водительском сиденье и крикнула Этриху, который все еще стоял у машины:
– Садись, сделай одолжение. Видишь, люди начинают нервничать.
Этрих растерянно приставил ладонь козырьком к глазам. Но такси уже и след простыл. Он пожал плечами и сел в машину. Коко рванула с места, стоило ему захлопнуть дверцу.
– Мне надо забрать свою машину.
Она молчала.
– Я сказал, мне надо забрать машину.
– Знаю, Винсент. Я отвезу тебя туда, но прежде нам надо заехать в другое место.
– Ты ведь тоже ее видела, да? Эту крысу?
Коко сердито засопела:
– Так вот кем он перед тобой прикинулся? Говоришь, это была крыса?
– Ну да. Гигантская крыса. Он сказал, его зовут Алан Уэллс.
– Крыса по имени Алан Уэллс. И ты этому поверил, Винсент? Ни на минуту не усомнился в правдивости этой истории? У тебя не мелькнула даже тень мысли, что что-то во всем этом не так?
Этрих принялся оправдываться, сердясь на нее и еще больше на себя. Голос его звенел от обиды:
– Он появился передо мной ниоткуда в лифте с наглухо закрытыми дверьми. Проклятый механизм дал сбой, кабина застряла между этажами, свет погас, а когда снова зажегся, в полуметре от меня сидела огромная крыса. Она заговорила со мной моим собственным голосом. И что я, по-твоему, должен был подумать? Что меня кто-то таким образом разыгрывает? Между прочим, крыса сказала, что она – это я, только покойник.
– И ты поверил? Сам посуди, как же это крыса может быть тобой, пусть даже и умершим? – Она посмотрела на него как на слабоумного.
На то, чтобы обдумать это заявление, Этриху понадобился всего один миг. Вдруг неожиданно для себя самого он громко расхохотался и тотчас же вспомнил высказывание кого-то из великих, мол, когда дела становятся хуже некуда, остается только хохотать, чтобы не сойти с ума.
– Я вообще ничего больше не понимаю. Ничего. С того вечера, как я увидел татуировку у тебя на шее, моя жизнь – сплошное безумие.
– Что ж, мистер Этрих, теперь мы постараемся ее упорядочить. Исправим все, что только можно. Я наглядно ознакомлю тебя со всем, что тебе надлежит знать. – Она повернула налево. Машина влилась в поток на скоростном участке шоссе. – А когда ты уразумеешь, что и как, смотри не умри еще раз, со страху.
Этрих закрыл глаза.
– Благодарю. Именно это я и хотел услышать. Давно бы так. Куда мы теперь держим путь? В преисподнюю?
– Нет, в зоопарк. Изабелла уже там, она ждет тебя.
Коко замолчала. Этриха удивило то, что она не задает ему вопросов об Алане Уэллсе. Ему хотелось рассказать ей, как крыса мгновенно исчезла, стоило только лифту остановиться на том этаже, где находился кабинет доктора Кэпшью, и снова материализовалась лишь после того, как он передал Джека с рук на руки матери. Он мог бы повторить ей слово в слово все, о чем поведала ему крыса, которая была в курсе множества его самых сокровенных тайн. Этриха так и подмывало выложить ей всю эту невероятную историю. Ведь Коко могла бы объяснить, что все это означает, но она явно не желала его слушать. Она уверенно вела машину по улицам и молчала, а когда он попытался включить радио, легонько шлепнула его по руке.
Он обиженно скрестил руки на груди и взглянул на приборную доску. На месте прикуривателя в щитке зияла дыра. Вдобавок на рычаге переключения скоростей отсутствовала ручка.
Автомобиль притормозил у перекрестка. Этрих взглянул сквозь окошко на женщину, которая стояла на тротуаре, ожидая, когда загорится зеленый свет. Невысокая, плотная, с некрасивым и хмурым лицом, в мешковатой одежде, она была настоящим воплощением безнадежности. Едва лишь взгляд Этриха остановился на ее фигуре, как в голове его мелькнула мысль: «Ни один мужчина не пытался заставить ее улыбнуться. Никому в голову не придет назначить ей свидание».
Они проехали несколько кварталов и снова замерли у светофора. Взор Этриха тотчас же привлекла красотка, которая стояла на автобусной остановке. На миг глаза их встретились, но она тотчас же отвела взгляд и больше так и не посмотрела в его сторону. Женщины всегда так поступают, все до единой. Избегают снова скрестить взоры с незнакомцем и никогда не оглядываются. Это было одно из его маленьких открытий, которым он очень гордился. В самом деле, многие из мужчин, встретив на улице хорошенькую женщину, не могут удержаться от того, чтобы не остановиться и не посмотреть ей вслед. Но женщины не оглядываются.
Коко негромко произнесла:
– Ее зовут Элис Хупер.
Шум мотора почти заглушил ее слова.
– Элис Купер?
– Хупер. Женщина, на которую ты только что пялился. В черной куртке.
Этрих нервно потер ладони. Двигатель машины гудел так громко, что он почти не слышал шелестящего звука, каким сопровождалось это движение.
– Ты все на свете знаешь, не так ли, Коко? Возможно, у тебя готовы ответы на любые мои вопросы?
– Возможно.
– Тогда почему бы тебе не просветить меня насчет того бреда, в который превратилась моя жизнь за последние несколько дней?
Она лишь улыбнулась в ответ:
– Знаешь, что остается для меня загадкой? Любовь. Стоит мне начать понемногу в этом разбираться, как что-то вдруг происходит, все меняется, и я опять ничего не понимаю.
– Что же здесь может быть непонятного?
Она собралась было ответить, но передумала.
– Приехали.
Она вывернула руль влево, и машина остановилась на парковке у городского зоопарка. Этриху эти места были хорошо знакомы: он часто водил сюда детей. Зоопарк был запущен до безобразия. Здесь давно следовало все поменять, хотя бы из чисто гуманных соображений. Клетки были слишком тесными, служители ленились их как следует убирать. Неудивительно, что посетителей здесь можно было встретить только в выходные и праздничные дни. Малыш Джек как-то спросил: «Пап, а почему это все звери такие печальные?» Этрих тогда уклонился от прямого ответа, а про себя подумал, что от жизни, какую вынуждены влачить эти несчастные животные, любой попросту свихнулся бы.
Коко купила билеты и прошла сквозь ворота центрального входа.
Издалека послышался долгий, тоскливый и одновременно пугающий рев какого-то животного. Коко шла по территории зоопарка быстрым уверенным шагом.
– Так странно очутиться здесь без моих ребят.
– Ты что, только с ними сюда ходил?
Этрих слегка опешил. Даже остановился на мгновение.
– Разумеется. С чего бы мне ходить сюда одному?
– Потому что зоопарки – святые места, Винсент. Странно, что ты этого до сих пор не вспомнил. В числе прочего, о чем узнал по ту сторону жизни.
– Святые? Ты серьезно?
– Животные служат защитой человеческому роду тут, на земле. И те места, где их так много, как здесь, становятся островками спасения. Ничто плохое не приключится с тобой, пока ты в зоопарке.
– Чушь! Год назад лев покалечил ребенка, который слишком близко подошел к клетке.
– Так ведь он сам ввел льва в искушение. А своих защитников искушать нельзя. Я могу привести тебе десятки примеров, когда дети попадали в клетки к хищным зверям и оставались невредимы.
– Никогда этому не поверю.
– Дело твое.
– Кстати, если они призваны нас защищать и зоопарки – святые места, то почему их обитатели всегда такие грустные?
– Потому что они тоскуют в неволе, но это их собственный выбор. Они жертвуют своей свободой ради безопасности людей.
Они подошли к большой открытой площадке, за которой виднелся слоновник.
Земля здесь была покрыта слоем какой-то красноватой глины. Этрих, видевший ее далеко не в первый раз, только теперь заметил, что она удивительно походит на поверхность бейсбольного поля. Решетки здесь отсутствовали. Их заменял широкий и глубокий ров, который опоясывал площадку.
Этрих прошел вслед за Коко к невысокой каменной ограде, которая делила территорию зоопарка на несколько зон. Они некоторое время стояли молча, и до слуха их с разных сторон долетали вой, клекот, рычание и протяжные крики животных и птиц – звуки обыденной жизни зоопарка, в которых между тем слышалось нечто зловещее.
– Твой приятель Алан говорил тебе о Мозаике?
– Пытался, но я мало что понял.
– Ничего удивительного. А что именно он тебе говорил?
Этрих собрался было ответить, но в этот миг слон вдруг оглушительно затрубил. Одно из сомнительных удовольствий при посещении зоопарка состояло в том, что звуки дикой природы, подобные этому, какие обычно слышишь только во время телевизионных передач или в кинозале, раздаются здесь наяву, хотя в это и трудно поверить. Этрих взглянул в сторону слоновника. Из домика бодрой рысцой выбежал слоненок с высоко поднятым хоботом. Его маленькие глазки были широко открыты. Малыш явно был в прекрасном расположении духа. Он снова издал трубный звук и пробежал по площадке. Из той же двери, откуда только что появился слоненок, смеясь, вышла Изабелла. Заметив Коко и Этриха, она помахала им и широко улыбнулась. За ее спиной внезапно сгустилась тень. Еще мгновение, и из домика неторопливо выплыла слониха, огромная, как дирижабль. Изабелла, не оглядываясь, дотянулась рукой до ее хобота и ласково провела по нему кончиками пальцев. Слониха слегка наклонила исполинскую голову и легонько подтолкнула ее вперед. Изабелла так и прыснула со смеху. Слоненок остановился в нескольких метрах от Коко и Этриха и принялся с любопытством их разглядывать.
– Что она там делает?
– Заглянула в гости к Фионе и Эйприл.
– Но как она забралась к ним в вольер?!
– Увидишь. Мы с тобой сами туда направляемся.
– Я не люблю слонов, Коко. Честно говоря, я их побаиваюсь.
– Не трусь. Эти девчушки очень славные. Видишь, Изабелла от них просто в восторге. Пошли!
Сделав изрядный крюк, они обогнули просторный двор, отведенный для слонов. Все это время Этрих не спускал глаз с Изабеллы. Он опасался, что один из этих толстокожих монстров, того и гляди, собьет ее с ног или задушит своим мощным хоботом, словом, сотворит с ней нечто ужасное. Однако Изабелла как ни в чем не бывало сжала обеими ладонями хобот Фионы и поднесла его к лицу. Слониха, судя по ее виду, ничего против этого не имела.
– Ты разве не заметил, что у крысы были напомажены губы?
Этрих остановился и подбоченился:
– Но ведь ты меня уверяла, что перед тобой он предстал вовсе не в крысином облике!
– Ну и что ж такого? Я вернулась в прошлое и увидела его твоими глазами. Так как же ты мог не заметить, что у него рот напомажен? Он над тобой смеялся, Винсент. Запомни: животные не лгут и не притворяются. Они верны себе в любой ситуации. Поэтому на них можно полагаться.
– Ты уж меня прости, Коко, но я, знаешь ли, не стал бы полагаться на льва. А также на змею.
– Это только потому, что ты, став взрослым, не можешь отрешиться от своих детских представлений об этих существах. Тебе хочется, чтобы львы были как в мультфильмах – сильными и добродушными. Но они такие, какими их создала природа. И тебя ужасно пугает, что они ведут себя сообразно с природой, а тех качеств, какие им приписывало твое детское воображение, у них нет. Представь себе, бурые медведи не носят цилиндры и не разъезжают по лесу на одноколесных велосипедах. И не ночуют на кроватях в своих берлогах. Проделывать подобные трюки их заставляют люди – в цирке, в мультфильмах, в детских книжках. Разумеется, характеры у них разные, одни более свирепы, другие менее, но тем не менее медведь всегда остается медведем, и об этом следует помнить. Надо следовать нехитрым правилам: никогда не поворачиваться к дикому зверю спиной. А лучше и вовсе к нему не приближаться. Как видишь, все очень просто: звери честны и предсказуемы, это люди лукавят, приписывая им неприсущие им качества.
Этрих с тревогой взглянул на Изабеллу:
– Но тогда у меня есть все основания бояться за нее!
– Ничего не поделаешь, но, по правде говоря, Фиона и Эйприл существа дружелюбные, так что она почти не рискует.
Они сделали еще несколько шагов, и Этрих, собравшись с духом, спросил:
– Так, значит, крыса врала, что она – это я сам, только умерший. Но тогда кто же он, этот Алан Уэллс?
– Вспомни, о чем я тебе только что говорила, – на ходу ответила Коко. – Животные не лгут и не притворяются. Поэтому, столкнувшись с гигантской говорящей крысой, можешь быть уверен, это чья-то личина.
– Постараюсь запомнить. Но ты так и не сказала, кто он на самом деле. Во всяком случае, существо это было отлично осведомлено о мельчайших подробностях моей жизни…
Коко вытянула губы трубочкой и слегка нахмурилась, прикидывая, следует ли отвечать на этот вопрос коротко или подробно.
– Это был Хаос, Винсент. Постараюсь объяснить тебе. Хаос – явление, враждебное тебе. Да, его осведомленность о твоей жизни такова, что может потрясти воображение, но сам он – не твой друг. Отнюдь.
Обдумывая слова Коко, Этрих брел следом за ней к слоновнику. Первым, на что он обратил внимание, когда они вошли внутрь, был запах. Не то чтобы он показался ему противным, хотя и приятным назвать его было нельзя. Какой-то совершенно непривычный, чужой. Он даже не представлял себе, что на свете бывают такие запахи, и не мог вспомнить, как ни силился, чувствовал ли он его несколько месяцев тому назад, в прошлое посещение зоопарка. Джеку нравились слоны, и он всегда тащил отца к ним. Вольер был просторным и напоминал школьный физкультурный зал. Решеткой, отделявшей посетителей от животных, служили массивные и длинные – от пола до потолка – металлические брусья. Повсюду были развешаны объявления, гласившие, что заступать за желтую линию на полу воспрещается. Коко подошла к двери гигантской клетки, вытащила из кармана ключ и отперла ее. Этрих глазам своим не поверил.
– Мы что же, войдем туда, внутрь?!
– Придется. Давай не трусь!
Она прошла в дверь и даже не оглянулась. Этрих последовал за ней. Но прежде чем войти в клетку, он убедился, что дверь осталась распахнутой во всю ширину. Он не исключал, что им придется спасаться отсюда бегством. Винсент Этрих не впервые ввязывался в ситуацию, когда жизненно необходимо было подготовить себе путь к внезапному отступлению. Благодаря такой предусмотрительности в прошлом ему не раз удавалось с легкостью выходить из весьма щекотливых ситуаций. Не обладай он этим умением, не сносить бы ему головы – при его-то тяге к любовным приключениям.
Коко прошла в центр помещения. Она повернулась лицом к Этриху и начала подробно излагать ему концепцию мозаики. По правде говоря, место для урока теологии она выбрала не самое подходящее. Голос ее в этом пустом помещении эхом отдавался от стен. Запах слоновника и мысль о его обитателях мешали Этриху сосредоточиться. Во все время ее рассказа никто из посетителей не подошел к вольеру, и это само по себе было странно, ведь обычно в выходные здесь было не протолкнуться. Этрих догадался, что какие-то неведомые силы удерживают людей на расстоянии от этого места. Однако он почему-то не решился высказать данное соображение вслух. Даже Изабелла и оба слона оставались снаружи. Коко, опустившись на колени, вытащила из кармана горсть разноцветных плиток.
Они познакомились в больничном лифте. Там царила кромешная тьма: лифт остановился между этажами, свет в нем погас. Этрих разговорился с крысой, думая, что беседует с самим собой, только мертвым. Отчасти так оно и было, только он не представлял себе, что умершие порой возвращаются в невероятных обличьях – в частности, в виде гигантской крысы, именующей себя Аланом Уэллсом.
И вот теперь животное возникло в такси и спросило:
– Что ты собираешься делать?
Этрих опасливо взглянул на круглую макушку таксиста.
– Ты уверен, что этот парень нас не слышит?
Алан Уэллс засопел от раздражения, поскольку Этрих за недолгое время их знакомства уже в третий раз задавал ему этот вопрос.
– Да, уверен. Поскольку я – это ты, наш с тобой разговор происходит вроде как в твоем сознании, а не на публике.
Крыса повернулась лицом к Этриху, спиной к ветровому стеклу и ухватилась лапами за спинку сиденья. Глаза у нее были черные, размером со спелую вишню, а серебристые усы походили на велосипедные спицы.
Этрих назвал шоферу адрес кафе, возле которого оставил накануне свою машину. И обратился к крысе:
– Почему ты называешь себя Аланом Уэллсом?
– Не задавай глупых вопросов, – отрезала та. – Ты сам прекрасно знаешь почему.
И она была права. Этрих вписывал это имя – Алан Уэллс – в книгу регистрации, когда ему случалось останавливаться в гостиницах в компании посторонней дамы. Мистер и миссис Алан Уэллс. Он давным-давно придумал себе этот псевдоним. Имя звучало так по-британски, так изысканно лаконично, словно принадлежало не ему, а какому-нибудь актеру сороковых годов с тонкими усиками, игравшему роли исключительно авантюристов и мерзавцев.
Там, в лифте, первыми словами крысы были:
– Тебе не понравится то, что ты увидишь, когда зажжется свет. Так что будь готов к потрясению.
Вспомнив, как чьи-то пальцы ощупывали его тело, Этрих постарался ничем не выдать своего страха и с деланной невозмутимостью ответил:
– Я увижу самого себя, да? Ведь ты сам сказал, что ты – это я, только умерший.
– Ты увидишь самого себя, – злорадно произнес собеседник. – Таким, каким сам себя в последнее время воображаешь.
Этрих собрался было потребовать дальнейших объяснений, но тут свет, мигнув, загорелся, и он увидел в противоположном углу кабины огромную крысу с буро-коричневой шерстью. Она внимательно смотрела на него. Зрение его не обмануло. Это точно была крыса.
Не успел Этрих опомниться, как она снова заговорила его собственным голосом:
– Если душе суждено вернуться сюда, она принимает облик существа, каким умерший себя воображал.
Возмущение вытеснило из души Этриха его страх и растерянность.
– Разве я себя считаю крысой?! С каких это пор?!
– А разве нет? В таком случае жаль, что я не появился здесь прежде, когда ты в душе называл себя кучей дерьма. Это для тебя лучше, скажи? Я ведь могу переменить свой облик.
Теперь, сидя на заднем сиденье такси, Этрих сказал:
– Я сейчас еду за своей машиной. Бросил ее возле кафе, когда удирал от тебя прошлым вечером. Помнишь?
Алан Уэллс молча уставился на него, и Этрих принужден был отвести глаза. Ему стало не по себе. Он не мог бы сказать, что сильнее раздражало его – молчание зловещей крысы или звуки его собственного голоса.
– Ты меня принял за Смерть, Винсент? Совершенно напрасно. Я – это ты, только умерший.
Этрих махнул рукой. Мол, какая разница!
– Зачем ты здесь?
– Я ведь тебе уже объяснил. Чтобы убедить тебя вернуться вместе со мной. Ты больше не причастен к этой жизни.
Несколько минут прошло в молчании. Крыса отвернулась от него и стала смотреть вперед. Этрих заметил, как шевельнулись ее длинные усы. Он без труда догадался, что именно она беззвучно произнесла. В мире, где он нынче обитал, не существовало никаких правил. А если они и были, он их не знал. Но самым гротескным в этой ситуации являлось то, что большую часть времени все шло и выглядело как всегда, жизнь казалась вполне обыденной, пока какое-либо безумное происшествие не врезалось в эту обыденность, как нож маньяка, и не рассекало ее на куски.
– Тебе уже кто-нибудь говорил о мозаике? – Животное по-прежнему сидело к нему спиной, и Этрих не расслышал вопроса. Он наклонился вперед:
– О чем?
Крыса слегка повернула голову:
– Ты что-нибудь знаешь о Мозаике?
– О какой еще мозаике?
И пока такси мчалось в уличном потоке, Алан Уэллс рассказал Этриху многое из того, о чем немного ранее Коко поведала Изабелле Нойкор.
Этрих все еще находился под впечатлением событий нынешнего утра и потому без конца переспрашивал: «Что?» или «Да ну?». Порой он вставлял в рассказ крысы замечания: «Это сложно для меня. Говоришь, мы все – кусочки смальты? Ну-ну!»
Более того, у Коко в кармане имелось наглядное пособие, с помощью которого она продемонстрировала Изабелле, что такое Мозаика. Что же до Алана Уэллса, то у него кроме его красноречия имелись еще лишь две когтистые лапы, которыми он жестикулировал, рисуя в воздухе нечто совершенно невразумительное. Всякого постигло бы фиаско, вздумай он изобразить лапкой в воздухе образ Бога.
Вдобавок к этому таксист-пакистанец начал вдруг донимать Этриха разговорами, так что тому приходилось слушать одновременно его и говорящую крысу.
Но пятью минутами позже, когда такси остановилось у светофора, дверца, у которой сидел Этрих, внезапно распахнулась и кто-то цепко ухватил его за руку:
– Выходи. Заплати этому парню и двигаем отсюда. Он узнал голос Коко и через мгновение увидел ее, стоявшую у машины.
Крыса встопорщила усы:
– Закрой дверь!
Шофер недоуменно взглянул в зеркальце:
– Что происходит?
Этрих глазам своим не верил.
– Какого черта ты здесь делаешь?!
Позади раздались гудки автомобильных клаксонов: на светофоре загорелся зеленый свет. Прежде чем Этрих успел собраться с мыслями, Коко выдернула его из машины, повторяя:
– Расплатись и пойдем отсюда.
Этрих полез в карман за деньгами, не сводя глаз с Коко, которая наклонилась к окну у переднего сиденья. Она пристально посмотрела на крысу, а потом оглянулась через плечо на Этриха:
– Дай мне деньги.
Выхватив у него из рук десятидолларовую бумажку, она протянула ее шоферу через голову Алана Уэллса. Сзади снова послышались гудки. Коко схватила крысу за узкую морду, наклонилась к ней и произнесла несколько слов на непонятном языке, после чего брезгливо оттолкнула от себя крысу и вновь приказала Этриху:
– Пошли!
Он покорно поплелся за ней – совсем как мальчик за старшей сестрой. И ему безумно хотелось, подобно малышу в коротких штанишках, потянуть ее за край куртки и прохныкать: «Погоди, ответь, как ты узнала, что я здесь?» А еще: «Ты его, выходит, разглядела? Но как же так? Он говорил, что для всех, кроме меня, остается невидимым». А еще: «Что ты ему сказала? Я ни слова не разобрал».
Но он благоразумно молчал. Коко тащила его за собой вдоль ряда машин. Путь их был недолгим: между ее роскошным зеленым «остином-хили» с откидывающимся верхом и такси, в котором ехали Винсент с Аланом Уэллсом, было всего три автомобиля. Коко распахнула дверцу и жестом велела Этриху сесть. Сзади послышались протестующие гудки, и водитель автомобиля, который стоял непосредственно за «остином», высунув голову из окошка, жалобно произнес:
– Вы загородили дорогу, леди!
Коко одарила его ослепительной улыбкой и помахала рукой, словно кинозвезда. Открыв дверцу, она скользнула внутрь, устроилась на водительском сиденье и крикнула Этриху, который все еще стоял у машины:
– Садись, сделай одолжение. Видишь, люди начинают нервничать.
Этрих растерянно приставил ладонь козырьком к глазам. Но такси уже и след простыл. Он пожал плечами и сел в машину. Коко рванула с места, стоило ему захлопнуть дверцу.
– Мне надо забрать свою машину.
Она молчала.
– Я сказал, мне надо забрать машину.
– Знаю, Винсент. Я отвезу тебя туда, но прежде нам надо заехать в другое место.
– Ты ведь тоже ее видела, да? Эту крысу?
Коко сердито засопела:
– Так вот кем он перед тобой прикинулся? Говоришь, это была крыса?
– Ну да. Гигантская крыса. Он сказал, его зовут Алан Уэллс.
– Крыса по имени Алан Уэллс. И ты этому поверил, Винсент? Ни на минуту не усомнился в правдивости этой истории? У тебя не мелькнула даже тень мысли, что что-то во всем этом не так?
Этрих принялся оправдываться, сердясь на нее и еще больше на себя. Голос его звенел от обиды:
– Он появился передо мной ниоткуда в лифте с наглухо закрытыми дверьми. Проклятый механизм дал сбой, кабина застряла между этажами, свет погас, а когда снова зажегся, в полуметре от меня сидела огромная крыса. Она заговорила со мной моим собственным голосом. И что я, по-твоему, должен был подумать? Что меня кто-то таким образом разыгрывает? Между прочим, крыса сказала, что она – это я, только покойник.
– И ты поверил? Сам посуди, как же это крыса может быть тобой, пусть даже и умершим? – Она посмотрела на него как на слабоумного.
На то, чтобы обдумать это заявление, Этриху понадобился всего один миг. Вдруг неожиданно для себя самого он громко расхохотался и тотчас же вспомнил высказывание кого-то из великих, мол, когда дела становятся хуже некуда, остается только хохотать, чтобы не сойти с ума.
– Я вообще ничего больше не понимаю. Ничего. С того вечера, как я увидел татуировку у тебя на шее, моя жизнь – сплошное безумие.
– Что ж, мистер Этрих, теперь мы постараемся ее упорядочить. Исправим все, что только можно. Я наглядно ознакомлю тебя со всем, что тебе надлежит знать. – Она повернула налево. Машина влилась в поток на скоростном участке шоссе. – А когда ты уразумеешь, что и как, смотри не умри еще раз, со страху.
Этрих закрыл глаза.
– Благодарю. Именно это я и хотел услышать. Давно бы так. Куда мы теперь держим путь? В преисподнюю?
– Нет, в зоопарк. Изабелла уже там, она ждет тебя.
Коко замолчала. Этриха удивило то, что она не задает ему вопросов об Алане Уэллсе. Ему хотелось рассказать ей, как крыса мгновенно исчезла, стоило только лифту остановиться на том этаже, где находился кабинет доктора Кэпшью, и снова материализовалась лишь после того, как он передал Джека с рук на руки матери. Он мог бы повторить ей слово в слово все, о чем поведала ему крыса, которая была в курсе множества его самых сокровенных тайн. Этриха так и подмывало выложить ей всю эту невероятную историю. Ведь Коко могла бы объяснить, что все это означает, но она явно не желала его слушать. Она уверенно вела машину по улицам и молчала, а когда он попытался включить радио, легонько шлепнула его по руке.
Он обиженно скрестил руки на груди и взглянул на приборную доску. На месте прикуривателя в щитке зияла дыра. Вдобавок на рычаге переключения скоростей отсутствовала ручка.
Автомобиль притормозил у перекрестка. Этрих взглянул сквозь окошко на женщину, которая стояла на тротуаре, ожидая, когда загорится зеленый свет. Невысокая, плотная, с некрасивым и хмурым лицом, в мешковатой одежде, она была настоящим воплощением безнадежности. Едва лишь взгляд Этриха остановился на ее фигуре, как в голове его мелькнула мысль: «Ни один мужчина не пытался заставить ее улыбнуться. Никому в голову не придет назначить ей свидание».
Они проехали несколько кварталов и снова замерли у светофора. Взор Этриха тотчас же привлекла красотка, которая стояла на автобусной остановке. На миг глаза их встретились, но она тотчас же отвела взгляд и больше так и не посмотрела в его сторону. Женщины всегда так поступают, все до единой. Избегают снова скрестить взоры с незнакомцем и никогда не оглядываются. Это было одно из его маленьких открытий, которым он очень гордился. В самом деле, многие из мужчин, встретив на улице хорошенькую женщину, не могут удержаться от того, чтобы не остановиться и не посмотреть ей вслед. Но женщины не оглядываются.
Коко негромко произнесла:
– Ее зовут Элис Хупер.
Шум мотора почти заглушил ее слова.
– Элис Купер?
– Хупер. Женщина, на которую ты только что пялился. В черной куртке.
Этрих нервно потер ладони. Двигатель машины гудел так громко, что он почти не слышал шелестящего звука, каким сопровождалось это движение.
– Ты все на свете знаешь, не так ли, Коко? Возможно, у тебя готовы ответы на любые мои вопросы?
– Возможно.
– Тогда почему бы тебе не просветить меня насчет того бреда, в который превратилась моя жизнь за последние несколько дней?
Она лишь улыбнулась в ответ:
– Знаешь, что остается для меня загадкой? Любовь. Стоит мне начать понемногу в этом разбираться, как что-то вдруг происходит, все меняется, и я опять ничего не понимаю.
– Что же здесь может быть непонятного?
Она собралась было ответить, но передумала.
– Приехали.
Она вывернула руль влево, и машина остановилась на парковке у городского зоопарка. Этриху эти места были хорошо знакомы: он часто водил сюда детей. Зоопарк был запущен до безобразия. Здесь давно следовало все поменять, хотя бы из чисто гуманных соображений. Клетки были слишком тесными, служители ленились их как следует убирать. Неудивительно, что посетителей здесь можно было встретить только в выходные и праздничные дни. Малыш Джек как-то спросил: «Пап, а почему это все звери такие печальные?» Этрих тогда уклонился от прямого ответа, а про себя подумал, что от жизни, какую вынуждены влачить эти несчастные животные, любой попросту свихнулся бы.
Коко купила билеты и прошла сквозь ворота центрального входа.
Издалека послышался долгий, тоскливый и одновременно пугающий рев какого-то животного. Коко шла по территории зоопарка быстрым уверенным шагом.
– Так странно очутиться здесь без моих ребят.
– Ты что, только с ними сюда ходил?
Этрих слегка опешил. Даже остановился на мгновение.
– Разумеется. С чего бы мне ходить сюда одному?
– Потому что зоопарки – святые места, Винсент. Странно, что ты этого до сих пор не вспомнил. В числе прочего, о чем узнал по ту сторону жизни.
– Святые? Ты серьезно?
– Животные служат защитой человеческому роду тут, на земле. И те места, где их так много, как здесь, становятся островками спасения. Ничто плохое не приключится с тобой, пока ты в зоопарке.
– Чушь! Год назад лев покалечил ребенка, который слишком близко подошел к клетке.
– Так ведь он сам ввел льва в искушение. А своих защитников искушать нельзя. Я могу привести тебе десятки примеров, когда дети попадали в клетки к хищным зверям и оставались невредимы.
– Никогда этому не поверю.
– Дело твое.
– Кстати, если они призваны нас защищать и зоопарки – святые места, то почему их обитатели всегда такие грустные?
– Потому что они тоскуют в неволе, но это их собственный выбор. Они жертвуют своей свободой ради безопасности людей.
Они подошли к большой открытой площадке, за которой виднелся слоновник.
Земля здесь была покрыта слоем какой-то красноватой глины. Этрих, видевший ее далеко не в первый раз, только теперь заметил, что она удивительно походит на поверхность бейсбольного поля. Решетки здесь отсутствовали. Их заменял широкий и глубокий ров, который опоясывал площадку.
Этрих прошел вслед за Коко к невысокой каменной ограде, которая делила территорию зоопарка на несколько зон. Они некоторое время стояли молча, и до слуха их с разных сторон долетали вой, клекот, рычание и протяжные крики животных и птиц – звуки обыденной жизни зоопарка, в которых между тем слышалось нечто зловещее.
– Твой приятель Алан говорил тебе о Мозаике?
– Пытался, но я мало что понял.
– Ничего удивительного. А что именно он тебе говорил?
Этрих собрался было ответить, но в этот миг слон вдруг оглушительно затрубил. Одно из сомнительных удовольствий при посещении зоопарка состояло в том, что звуки дикой природы, подобные этому, какие обычно слышишь только во время телевизионных передач или в кинозале, раздаются здесь наяву, хотя в это и трудно поверить. Этрих взглянул в сторону слоновника. Из домика бодрой рысцой выбежал слоненок с высоко поднятым хоботом. Его маленькие глазки были широко открыты. Малыш явно был в прекрасном расположении духа. Он снова издал трубный звук и пробежал по площадке. Из той же двери, откуда только что появился слоненок, смеясь, вышла Изабелла. Заметив Коко и Этриха, она помахала им и широко улыбнулась. За ее спиной внезапно сгустилась тень. Еще мгновение, и из домика неторопливо выплыла слониха, огромная, как дирижабль. Изабелла, не оглядываясь, дотянулась рукой до ее хобота и ласково провела по нему кончиками пальцев. Слониха слегка наклонила исполинскую голову и легонько подтолкнула ее вперед. Изабелла так и прыснула со смеху. Слоненок остановился в нескольких метрах от Коко и Этриха и принялся с любопытством их разглядывать.
– Что она там делает?
– Заглянула в гости к Фионе и Эйприл.
– Но как она забралась к ним в вольер?!
– Увидишь. Мы с тобой сами туда направляемся.
– Я не люблю слонов, Коко. Честно говоря, я их побаиваюсь.
– Не трусь. Эти девчушки очень славные. Видишь, Изабелла от них просто в восторге. Пошли!
Сделав изрядный крюк, они обогнули просторный двор, отведенный для слонов. Все это время Этрих не спускал глаз с Изабеллы. Он опасался, что один из этих толстокожих монстров, того и гляди, собьет ее с ног или задушит своим мощным хоботом, словом, сотворит с ней нечто ужасное. Однако Изабелла как ни в чем не бывало сжала обеими ладонями хобот Фионы и поднесла его к лицу. Слониха, судя по ее виду, ничего против этого не имела.
– Ты разве не заметил, что у крысы были напомажены губы?
Этрих остановился и подбоченился:
– Но ведь ты меня уверяла, что перед тобой он предстал вовсе не в крысином облике!
– Ну и что ж такого? Я вернулась в прошлое и увидела его твоими глазами. Так как же ты мог не заметить, что у него рот напомажен? Он над тобой смеялся, Винсент. Запомни: животные не лгут и не притворяются. Они верны себе в любой ситуации. Поэтому на них можно полагаться.
– Ты уж меня прости, Коко, но я, знаешь ли, не стал бы полагаться на льва. А также на змею.
– Это только потому, что ты, став взрослым, не можешь отрешиться от своих детских представлений об этих существах. Тебе хочется, чтобы львы были как в мультфильмах – сильными и добродушными. Но они такие, какими их создала природа. И тебя ужасно пугает, что они ведут себя сообразно с природой, а тех качеств, какие им приписывало твое детское воображение, у них нет. Представь себе, бурые медведи не носят цилиндры и не разъезжают по лесу на одноколесных велосипедах. И не ночуют на кроватях в своих берлогах. Проделывать подобные трюки их заставляют люди – в цирке, в мультфильмах, в детских книжках. Разумеется, характеры у них разные, одни более свирепы, другие менее, но тем не менее медведь всегда остается медведем, и об этом следует помнить. Надо следовать нехитрым правилам: никогда не поворачиваться к дикому зверю спиной. А лучше и вовсе к нему не приближаться. Как видишь, все очень просто: звери честны и предсказуемы, это люди лукавят, приписывая им неприсущие им качества.
Этрих с тревогой взглянул на Изабеллу:
– Но тогда у меня есть все основания бояться за нее!
– Ничего не поделаешь, но, по правде говоря, Фиона и Эйприл существа дружелюбные, так что она почти не рискует.
Они сделали еще несколько шагов, и Этрих, собравшись с духом, спросил:
– Так, значит, крыса врала, что она – это я сам, только умерший. Но тогда кто же он, этот Алан Уэллс?
– Вспомни, о чем я тебе только что говорила, – на ходу ответила Коко. – Животные не лгут и не притворяются. Поэтому, столкнувшись с гигантской говорящей крысой, можешь быть уверен, это чья-то личина.
– Постараюсь запомнить. Но ты так и не сказала, кто он на самом деле. Во всяком случае, существо это было отлично осведомлено о мельчайших подробностях моей жизни…
Коко вытянула губы трубочкой и слегка нахмурилась, прикидывая, следует ли отвечать на этот вопрос коротко или подробно.
– Это был Хаос, Винсент. Постараюсь объяснить тебе. Хаос – явление, враждебное тебе. Да, его осведомленность о твоей жизни такова, что может потрясти воображение, но сам он – не твой друг. Отнюдь.
Обдумывая слова Коко, Этрих брел следом за ней к слоновнику. Первым, на что он обратил внимание, когда они вошли внутрь, был запах. Не то чтобы он показался ему противным, хотя и приятным назвать его было нельзя. Какой-то совершенно непривычный, чужой. Он даже не представлял себе, что на свете бывают такие запахи, и не мог вспомнить, как ни силился, чувствовал ли он его несколько месяцев тому назад, в прошлое посещение зоопарка. Джеку нравились слоны, и он всегда тащил отца к ним. Вольер был просторным и напоминал школьный физкультурный зал. Решеткой, отделявшей посетителей от животных, служили массивные и длинные – от пола до потолка – металлические брусья. Повсюду были развешаны объявления, гласившие, что заступать за желтую линию на полу воспрещается. Коко подошла к двери гигантской клетки, вытащила из кармана ключ и отперла ее. Этрих глазам своим не поверил.
– Мы что же, войдем туда, внутрь?!
– Придется. Давай не трусь!
Она прошла в дверь и даже не оглянулась. Этрих последовал за ней. Но прежде чем войти в клетку, он убедился, что дверь осталась распахнутой во всю ширину. Он не исключал, что им придется спасаться отсюда бегством. Винсент Этрих не впервые ввязывался в ситуацию, когда жизненно необходимо было подготовить себе путь к внезапному отступлению. Благодаря такой предусмотрительности в прошлом ему не раз удавалось с легкостью выходить из весьма щекотливых ситуаций. Не обладай он этим умением, не сносить бы ему головы – при его-то тяге к любовным приключениям.
Коко прошла в центр помещения. Она повернулась лицом к Этриху и начала подробно излагать ему концепцию мозаики. По правде говоря, место для урока теологии она выбрала не самое подходящее. Голос ее в этом пустом помещении эхом отдавался от стен. Запах слоновника и мысль о его обитателях мешали Этриху сосредоточиться. Во все время ее рассказа никто из посетителей не подошел к вольеру, и это само по себе было странно, ведь обычно в выходные здесь было не протолкнуться. Этрих догадался, что какие-то неведомые силы удерживают людей на расстоянии от этого места. Однако он почему-то не решился высказать данное соображение вслух. Даже Изабелла и оба слона оставались снаружи. Коко, опустившись на колени, вытащила из кармана горсть разноцветных плиток.