Страница:
Бруно весь истомился, выслушивая подробности побоища в зоопарке. Шеф, сперва изложив ситуацию вкратце, принялся вдаваться в детали и, казалось, пересказывал все сначала уже по пятому разу, но в конце концов фонтан его красноречия иссяк. Бруно нетерпеливо покусывал ноготь большого пальца, ожидая, что сейчас на него обрушится новый водопад слов. Но ничего подобного не произошло.
Шеф молчал. Из трубки доносился лишь едва уловимый невнятный гул, как бывало всегда, когда на связи находился Хаос.
– Будут ли у вас распоряжения на мой счет?
Бруно отважился задать вопрос, только чтобы прервать затянувшееся молчание. К немалому его удивлению, ответа не последовало. Он кашлянул, прикидывая, следует ли ему повторить вопрос или почтительно ждать, когда шеф сам изволит заговорить.
– Тебе здешняя жизнь не по душе, не так ли, Бруно?
– Я ее ненавижу.
После небольшой паузы шеф задал ему еще один вопрос:
– Ты ведь на многое пошел бы, чтобы выбраться отсюда?
– На что угодно, – не задумываясь, ответил Бруно, которому осточертело быть человеком.
– То, что случилось сегодня, очень меня расстроило.
Бруно весь обратился в слух.
– Еще бы.
– Деморализовало.
Он напряженно ждал.
– Я хочу, чтобы ты встретился с Королем Парка.
Это было так неожиданно и так ужасно, Бруно на миг онемел от ужаса.
– Бруно, ты меня слышишь?
Он попробовал было проглотить комок в горле, но это ему не удалось.
– Да, – прохрипел он. – Но я думал…
– Так ты хочешь покинуть этот мир или нет?
– Да, хочу, но…
– Никаких «но». Сделай то, что тебе велено, или еще пятьдесят миллионов лет будешь хлебать здесь томатный суп.
Откинув голову на спинку кресла, Бруно изо всех сил зажмурил глаза. Он только что наступил в самую большую кучу дерьма во всей Вселенной, и у него не было ни малейшего шанса выбраться из нее.
– Слушаюсь.
Явиться ему следовало в парикмахерскую. Бруно знал ее по описаниям, но, как и все остальные, старался даже близко к ней не подходить. Из-за того, кто там работал. Страх оказался сильнее любопытства, ведь Бруно многое бы отдал, чтобы хоть мельком взглянуть на Короля-Парка.
Заведение, к которому он приблизился, оказалось ничем не примечательным. Оно находилось в невзрачном квартале, населенном в основном представителями опустившегося среднего класса, на узкой улице напротив небольшого парка. Парк также был совершенно типичным для этой части города. По вытоптанным газонам носились стайки ребятишек. Дети взбирались на деревянные горки и висели на брусьях, качались на качелях, а их мамаши, сбившись в кружок чуть поодаль, самозабвенно сплетничали. У стены, покрытой граффити, в небрежных позах стояли несколько подростков. Они усиленно изображали из себя крутых парней – демонстративно курили, окидывали прохожих бесцеремонными взглядами и вполголоса отпускали на их счет критические замечания. Здесь росло четыре дерева, таких огромных, что парк в сравнении с их необъятными кронами казался еще меньше, чем был на самом деле. Бруно без труда представил себе, как многолюдно здесь бывает в жаркие летние дни – посетители греются на солнце или с жадностью вдыхают аромат листвы, потягивают холодное пиво из бутылок, обернутых в коричневые бумажные пакеты, слушают музыку. Этакое жалкое подобие курорта в пяти минутах ходьбы от дома.
По одну сторону от парикмахерской находилась сапожная мастерская, по другую – пиццерия. Было восемь вечера, и свет в мастерской уже не горел. Зато тускло светилось пыльное окошко пиццерии, что придавало ей еще более неприглядный вид. Что же до парикмахерской, то она была освещена довольно ярко и в ней толпилось множество посетителей. И кому же это, интересно, могло прийти в голову стричься в восемь вечера? В иной ситуации Бруно непременно задал бы себе этот вопрос и постарался выяснить, почему это парикмахерская в довольно бедной части города в столь неурочный час оказалась битком набита клиентами? Но в данный момент его это не интересовало. Ни в малой степени. При любой возможности он сбежал бы отсюда куда глаза глядят. Он промчался бы босиком по раскаленной лаве вулкана, лишь бы не делать того, что ему было приказано.
Нервно проведя кончиком языка по губам, Бруно начал переходить улицу. И остановился на середине. Он так был напуган, что ноги отказывались идти. Теперь он мог рассмотреть некоторых из посетителей. Все они, эти мужчины, выглядели довольно заурядно, хотя парикмахерская эта была одним из самых незаурядных мест на земле. Просто мало кто об этом знал. Здесь обитал Король Парка. В который уже раз за последние несколько часов ноги Бруно предательски задрожали, словно предупреждая его, что еще немного – и они под ним подломятся, потому что он насильно заставляет их нести его в этот страшный дом. Это было одно из неудобств, сопряженных с нахождением в теле человека. Тело может в любую минуту взбунтоваться против тебя, отказываясь подчиниться твоей воле.
Бруно призвал на помощь все свое мужество и зашагал дальше. До сего дня он и предположить не мог, что ему выпадет такое испытание. Давным-давно, впервые услыхав о Короле Парка, он отреагировал на это, как если бы ему рассказали о снежном человеке или драконе с острова Комодо. Истории страшные, леденящие кровь, что и говорить, но меня-то эти ужасы никогда не коснутся, я ведь не собираюсь ни в Гималаи, ни в Индонезию. Но все переменилось в один миг. Он получил приказ и должен был его выполнить. Ему надлежало предстать перед самим Королем Парка. Подойдя к парикмахерской, Бруно почти без колебаний открыл дверь.
Внутри громко играла музыка. Несколько посетителей подняли головы, окинули его равнодушными взглядами и вернулись к своим занятиям – чтению журналов, болтовне, легкой дремоте, которой двое или трое из них предавались в ожидании своей очереди к мастерам. Все три кресла были заняты. У стены стояло семь стульев для посетителей, и один из них оказался свободным. Немолодой парикмахер, по виду выходец с Ближнего Востока, с усами, похожими на сапожные щетки, кивком предложил Бруно занять пустующий стул. Мастер, работавший рядом с ним, поднял на Бруно глаза, улыбнулся и продолжил подравнивать шевелюру клиента.
Самая что ни на есть заурядная парикмахерская. Вот это-то и не умещалось у Бруно в голове. Стены, выкрашенные глянцевой краской, на стенах – фото с автографами давно всеми позабытых местных знаменитостей, когда-то удостоивших здешних мастеров чести подставить им для стрижки свои головы. Портрет чернокожего боксера с поднятыми на уровень груди кулаками и хищной улыбкой, знаменитый бейсболист с битой, закинутой на плечо, певец с напомаженными волосами. В воздухе смешались запахи крепкого кофе и дешевого одеколона.
Прошло несколько минут. Мужчина, сидевший на стуле рядом с Бруно, встал, подошел к двери, отворил ее и выглянул наружу. Может, он и есть Король? Наряд его составляли безупречно выглаженные штаны, льняная рубаха и ботинки с толстой подошвой. Волосы у него были черные, блестящие, на щеках кустились длинные бачки. На такого и внимания не обратишь, встретив на улице.
Но быть может, они это устроили нарочно. Ведь никто из тех, с кем Бруно был знаком, никогда не видел Короля Парка. Они просто пересказывали различные слухи о нем, понизив голос и тревожно оглядываясь.
Мужчина повернулся к двери спиной и оглядел помещение. Он улыбнулся, покачиваясь с носка на пятку. И вдруг, к немалому удивлению Бруно, прошелся по залу в чечетке.
– Вот ведь дает!
– Нашел место?
– Заткнись! Гарри классно танцует.
И это была правда: Гарри плясал отменно. У Бруно от изумления округлились глаза. Толстые подметки башмаков, отбивая ритм, не стучали по линолеуму в зеленую и желтую клетку, а издавали негромкий чмокающий звук, что нисколько не портило впечатления, а напротив, каким-то странным образом его усиливало.
У каждого из зрителей нашлось для танцора хотя бы несколько слов. Большинство из замечаний носило шутливо-одобрительный характер. Гарри, судя по всему, регулярно устраивал здесь подобные представления, и им это было по душе. Чечеточник Гарри. Бруно Манну сделалось жутко. Это невинное зрелище напугало его куда больше, чем если бы в салоне парикмахерской появился циклоп, изрыгающий пламя.
– Эй, приятель, твоя очередь.
Сообразив, что парикмахер обращается к нему, Бруно взглядом указал на других посетителей.
– Да они не за тем пришли. Им танцы подавай, – сказал парикмахер и похлопал ладонью по подголовнику кресла. – Располагайся. Давай-ка я поработаю над твоей шевелюрой.
Бруно покорно подошел к креслу и опустился в него. Парикмахер привычными движениями обернул ему шею жесткой бумажной салфеткой и накинул на грудь и живот белоснежную простыню.
– Как подстричь? – Он взглянул на Бруно в зеркало и несколько раз выразительно щелкнул ножницами.
– Просто подровняйте немного.
Гарри все еще танцевал, но движения его стали немного медленнее. Глядя на носки своих ботинок, он то и дело раскидывал руки в стороны и слегка сгибал колени. Некоторые из зрителей снова уткнулись в свои журналы, другие продолжили разговоры. Парикмахер подошел к автомату и сменил пластинку. В зале зазвучал голос Элвиса.
– Достал со своим Элвисом. Кто сюда ни войдет, сразу Элвис.
– Моя парикмахерская, что хочу, то и слушаю. При этих словах Бруно скосил глаза влево и стал вглядываться в черты усача. Неужели этот тип и есть Король Парка? Он рассматривал его не таясь, он изо всех сил пытался обнаружить нечто зловещее за грубоватой внешностью парикмахера с жесткими черными усами. Но это ему не удавалось. Одежда усатого также была ничем не примечательной – черная рубашка с короткими рукавами, брюки. Может, это что-нибудь значит? Он оглядел собравшихся. Ни на одном не было черной рубашки.
– Так где же пышки? Не знаю, как остальные, а я прямо сейчас съел бы парочку.
– Да, самое время для пышек. Чья нынче очередь? Дина?
– Да здесь они, успокойтесь. – Дин извлек из-под своего стула большой пакет с пышками. Открыв его, он во все глаза уставился на содержимое и втянул ноздрями воздух. – Свежайшие, ребята! Верите ли, их при мне вынули из духовки!
Он взял пышку и передал бумажный пакет мужчине, сидевшему справа, тот – своему соседу. Перемещение пакета по залу сопровождалось охами и ахами и восторженным причмокиванием.
Бруно молча за этим наблюдал. Он все больше нервничал. Это казалось каким-то нереальным. «Бред, одно слово, – пронеслось у него в голове. – Просто сумасшедший дом». Взгляд его метался между физиономией усача и пакетом с пышками. Что-то должно было случиться. Но ничего не происходило. Мужчины самозабвенно лакомились пышками. Трое из них перепачкали подбородки и кончики носов сахарной пудрой. Даже парикмахер, обслуживавший Бруно, когда ему передали пакет, прервал свое занятие, сунул ножницы в нагрудный карман и с наслаждением вонзил зубы в пышку. Бруно отвел глаза в сторону, но парикмахер перегнулся через спинку кресла и заглянул ему в лицо:
– А вы к нам не присоединитесь?
Бруно приподнял руку, укрытую простыней, и ткнул пальцем себя в грудь:
– Я?
– Разумеется. Такая у нас здесь традиция. По вечерам мы едим пышки и угощаем клиентов.
– Каждый должен поучаствовать, – добавил один из мужчин.
– Вот-вот, – кивнул парикмахер. Бруно растерянно пожал плечами:
– Ну, тогда…
Ему тотчас же передали пакет. Парикмахер жестом пригласил Бруно принять участие в пиршестве. Что еще ему оставалось? Он надкусил пышку. Она оказалась изумительно свежей и ароматной.
– Ну не хороша ли?
Если бы запоздалый прохожий заглянул в этот миг в окошко парикмахерской, он увидел бы в салоне с десяток мужчин, с аппетитом поедающих пышки. Зрелище показалось бы ему довольно странным, но в то же время милым и трогательным. Все эти взрослые люди походили на первоклашек, лакомящихся на переменке в школьной столовой. Вид у них был совершенно счастливый.
Когда с пышкой было почти покончено, Бруно мельком взглянул в зеркало и остолбенел. Он впервые смотрел на себя с тех пор, как вошел сюда. Собственное отражение так его потрясло, что он не заметил, как смолкла музыка и в парикмахерской повисла тишина. Все мужчины молча уставились на него.
Медленно приблизив ладони к лицу, он начал его ощупывать. Потому что из зеркала, от которого он не отводил взгляда, на него пялился незнакомец, человек, которого он никогда прежде не встречал. И по его гладким щекам испуганно бегали пальцы Бруно.
– Что это?! – спросил он, обращаясь одновременно к себе самому, к парикмахеру, стоявшему позади кресла, и ко всем остальным.
Но ответа не последовало. Лицо, обращенное к нему, нельзя было назвать отталкивающим. В нем не было ничего необычного, такого, за что мог бы зацепиться взгляд. Вот только принадлежало оно не ему, хотя, дотрагиваясь пальцами до щек, висков и носа, он кожей ощущал эти прикосновения. Вот пальцы скользнули по тонким длинным губам и принялись ощупывать подбородок, тяжелый, квадратный и слишком большой для столь невыразительной физиономии.
– Я сейчас закончу, – невозмутимо сообщил ему парикмахер и снова принялся орудовать ножницами. Шевелюра, над которой он трудился, – светлая, изысканного пепельного оттенка, тоже не могла принадлежать Бруно, тот еще полчаса назад был брюнетом.
– Что все это значит? – снова осведомился Бруно Манн и на сей раз в упор воззрился на мастера.
– Вы ведь сюда явились, чтоб встретиться с Королем Парка, верно? – Парикмахер ткнул пальцем в зеркало, из которого выглядывала обновленная физиономия Бруно. – Так вот, полюбуйтесь. Он перед вами.
– Передо мной?
– Перед вами. Мы здесь, чтоб помогать тем, кто ищет Короля. Посмотрите на этих ребят. – Он кивнул в сторону остальных. – Как только моя часть работы будет сделана, вы поступите в их распоряжение. У каждого из них свой талант. Я, например, специалист по головам. – Дотронувшись кончиком ножниц до виска Бруно, он с усмешкой прибавил: – А заодно и по мозгам.
– Вы хотите сказать, что Король Парка – я?! Но как это возможно?
Его искреннее изумление попытался рассеять чечеточник:
– В этот раз вы, в следующий им станет кто-то другой. Когда нам бывает нужен Король, мы его сами мастерим. Он делает свое дело и навсегда нас покидает.
Бруно озарила догадка:
– Значит, он возвращается? Возвращается назад, в свой мир?
– Верно. Расстается со здешней жизнью навек. Мы превращаем вас в Короля, вы делаете свое дело и отправляетесь домой.
Теперь все наконец-то встало на свои места. Происходящее определенно начинало ему нравиться.
– Так, значит, Короля Парка на самом деле не существует?
– Как личности, вроде злого серого волка? Нет. Одному ему было бы не справиться. Мне и не счесть, сколько их сменилось. Каждый выполняет свою задачу и отправляется восвояси. Вот потому-то у него, у Короля, такая зловещая репутация. Так что скоро вам домой. Ведь вы именно этого хотели, да?
– Да! Но что я должен для этого сделать?
– Вот сделаем из вас Короля, тогда и узнаете.
Мужчина, вышедший из заштатной парикмахерской следующим утром, не имел решительно ничего общего с тем пепельным блондином, лицо которого за несколько часов до этого явилось в зеркале перед Бруно Манном. Этот новый господин был толстым коротышкой и при ходьбе переваливался с ноги на ногу, как пингвин. Башмаки его, безупречно вычищенные, так и сияли на солнце. На большой голове явно недоставало волос, так что он зачесал их с затылка на макушку, тщетно пытаясь скрыть солидную лысину, которая упрямо проглядывала сквозь жидкие рыжие пряди. При желании он мог бы легко сойти за одного из приближенных Юлия Цезаря. Впрочем, нелепой была не только прическа коротышки, но и весь его облик. Мешковатый синий костюм, как и белая сорочка из жесткой ткани – разумеется, все сплошь синтетика, – явно были приобретены на какой-то дешевой распродаже, а расцветка и рисунок галстука – желтые волнистые линии на зеленом фоне – наводили на мысль об учебном пособии из кабинета гастроэнтеролога.
Очутившись на улице, Бруно не смог не поддаться искушению опробовать свои новые возможности на первом встречном. Им оказался старик, у которого только и оставалось в жизни, что скромная пенсия да светлые воспоминания о долгом счастливом супружестве, которому полгода тому назад положила конец смерть любимой жены.
Новый Король Парка немедленно обо всем этом узнал и, прежде чем старик успел его заметить, зажмурился и снова открыл глаза. И светлые воспоминания незнакомца тотчас же слегка сместились в его эмоциональном поле и сделались горькими. Вроде ничего особенного, и тем не менее одного-двух градусов оказывается достаточно, чтобы разрушить счастье всей жизни. Некстати сказанное слово, невольная ухмылка… Стоило Королю Парка отдать мысленный приказ, и старик немедленно лишился всего, чем дорожил. Эта перемена сказалась и на его внешности – спина согнулась, голова поникла. Казалось, его придавило к земле тяжким грузом, который он теперь вынужден будет нести на своих плечах до конца дней.
Мастера парикмахерской долго спорили о том, насколько невзрачным должен был стать облик Бруно. Сам он не участвовал в дискуссии. Они обсуждали мельчайшие детали его будущей внешности так непринужденно, как если бы его вообще не было рядом. Но он нисколько против этого не возражал, ведь, судя по репликам, которыми они обменивались, все до единого являлись специалистами в своем деле, и Бруно с легким сердцем доверился их опыту.
В течение ночи и первых рассветных часов его внешность полностью менялась пять раз. Однажды, когда мастера слишком поторопились произвести очередные кардинальные перемены в его облике, организм не выдержал и взбунтовался. Бруно так замутило, что он едва успел добежать до раковины в подсобке – его так и вывернуло наизнанку.
Но самым удивительным оказалось то, что, кроме того единственного раза, он не почувствовал никакого дискомфорта, в считанные минуты становясь совершенно новым человеком – с другим ростом, весом, пропорциями частей тела. Это впечатляло его едва ли не больше, чем лицезрение очередной незнакомой физиономии, глядевшей из зеркала. Полное отсутствие каких-либо ощущений пугало и озадачивало. Поистине он был податливой глиной в руках своих творцов.
Парикмахера, который занимался его головой, звали Франц. После нескольких часов сидения в кресле Бруно осмелился спросить у него о причине такой своей нечувствительности.
Франц, мывший руки над раковиной, охотно ответил:
– Это потому, что все парни, чью внешность мы на тебя примеряем, мертвы. И ничего не могут чувствовать.
– А где вы достаете трупы? – забеспокоился Бруно.
Он представил себе покойников, вырытых из могил, в которых, небрежно обмахнув их тряпкой, втискивают его драгоценную сущность, словно в куртки из спортивного магазина.
– Не волнуйся, мы используем только свежих покойников. Мы их отлавливаем в самый момент кончины. Видал когда-нибудь страховочную сеть под трапецией в цирке? – Парикмахер тщательно вытер руки красным полотенцем. Остальные стояли за креслом Бруно и вполголоса переговаривались. – Парень, в которого ты сейчас превратился, только что свалился со скалы возле Дубровника. Немецкий турист, который слишком разогнался на своем новеньком «опеле». Все покойники, которых мы для тебя достаем, совершенно свежие, Бруно. Люди ведь каждую секунду умирают.
Успокоило ли его это объяснение или напугало еще больше? Он и сам не знал.
Мужчина, угощавший всех пышками, заявил:
– Ясно одно, Франц, у него должен быть вид человека, который прошагал несколько километров в кромешном мраке. Понимаешь, о чем я?
Все как по команде воззрились на Бруно. А говоривший ухватил его пальцами за подбородок:
– Этот парень продает подписки на журналы. Или еще какой-нибудь никому не нужный хлам. Живет один и готовит себе еду в микроволновке. Он почти невидимка. Таких, как он, никто не замечает.
– А почему так важно, чтобы я сделался невидимым?
Ему ответил чечеточник:
– Существует две категории невидимок. Старики, до которых никому дела нет, и парни вроде тех, как только что описал нам Дин. Чем старше становишься, тем меньше на тебя обращают внимания. Ты сам разве этого не замечал? Стариков замечают, только когда они начинают с кем-то скандалить, или откалывают какие-то немыслимые номера, или умирают. А те из них, кто ведет себя тихо, для остальных вроде как перестают существовать. Они никому не интересны, потому что им нечего предложить окружающим, кроме воспоминаний, только их не слушают. А еще есть потерянные люди. Им, как и старикам, нечего предложить обществу, поэтому их игнорируют. Они вроде мятой газеты, которую ветер гонит по улице. Ты их замечаешь, только когда они попадают в твое поле зрения. А через секунду их уносит порыв ветра – прочь с твоих глаз и из твоей памяти. Да и с чего бы, спрашивается, тебе их помнить? Мы их зовем тенями и всякий раз пользуемся для своих нужд их телами, потому что это очень удобно. Слишком они незначительны. Пока живут, никому не интересны, а как умрут – на земле становится одним обрывком бумаги меньше. Только и всего. Этрих перестал тебе доверять, после того как ты сделал ложный шаг – сказал ему, будто все знают, что вы оба воскресли из мертвых. И как это тебя угораздило отмочить такой номер, Бруно? Чем ты думал, а? Ведь прежде надо было все подготовить, подстраховаться, а ты слишком поторопился воплотить в жизнь свою идею. Тебе следовало посидеть подольше над заданием. Только и всего. И вот его девчонка вмиг раскусила твою хитрость – взяла да и позвонила его бывшей жене. Правда выплыла наружу. Ты не должен впредь совершать таких ошибок. Никакой спешки, никаких просчетов. У нас мало времени. Ты сам превратишься в тень и сможешь сделать с ними что пожелаешь, потому что большую часть времени будешь оставаться невидимым.
Остальные одобрительно кивнули и сложили руки на груди, давая понять, что инструктаж окончен.
– Нет.
– Что?! Я не ослышался? Ты сказал «нет»?
– Да. Я сказал «нет». – Бруно указательным пальцем потер нос незадачливого немецкого туриста. – То, что вы предлагаете, меня не устраивает. Я хочу поступить иначе.
Дин, тот, кто минувшим вечером угощал компанию пышками, обменялся взглядом с остальными.
– А в чем, собственно, дело, Бруно?
– А в том, что я ненавижу Винсента Этриха. И когда доберусь до него, пусть знает, что это я заставил его страдать и довел до гибели, я, а не какой-то немецкий увалень, которого он никогда и в глаза не видел.
– Ненавидишь? Но за что? Разве он заслуживает твоей ненависти?
Бруно помотал головой:
– Для меня все это не так просто. Бывшая жена Этриха как-то сравнила его с голубем, который в последний момент вылетает почти что из-под колес машины. Кажется, еще один миг, и ему конец, но он ухитряется воспользоваться именно этой последней секундой, чтобы остаться невредимым. Везучий он, я таких терпеть не могу. Он всего этого не заслужил. Подумать только, избежал своей участи, вернулся сюда и вдобавок собирается стать отцом такого ребенка! Как это можно было допустить? Кто-нибудь объяснит мне, почему не кому-нибудь, а именно этому шуту гороховому выпало стать родителем такого дитя?!
– Не лезь ты в это, Бруно, – мягко предостерег его Франц.
– Что ты имеешь в виду? Разве это против правил? Я просто спрашиваю.
– Потому что, даже еще не родившись, это дитя куда более опасно, чем ты, чем все мы, чем любой из Королей Парка, чем каждый из тех, с кем ты знаком и о ком знаешь только понаслышке. Стоит ему родиться и узнать, какой силой он наделен, и мы окажемся в полном дерьме без надежды из него выбраться. Заметь, у нас нет возможности узнать, о чем он думает и что делает. Может, он сейчас здесь, среди нас, представляешь? Так что я тебе от души советую больше никогда не упоминать Энжи. Даже в мыслях.
Бруно сердито оглядел зал. Все его собеседники, судя по их лицам, почувствовали себя в этот момент весьма неуютно.
– Ладно, но я все ж позволю себе задать еще один, последний вопрос: если этот Энжи и впрямь так силен, как мы сумеем его одолеть?
– Мы и не возьмемся за это, зато его родители вполне с этим справятся. Нам надо убедить их избавиться от него.
Предположение Франца оказалось верным: Энжи действительно был среди них. Сперва в зеленом гребешке. Парикмахер приглаживал им редкие волосы погибшего немца. А после в пышке, которая медленно скользила вниз по чьему-то пищеводу. Он с наслаждением пробежался по зрительному нерву Бруно и несколько раз подпрыгнул на нем, проверяя, сильно ли он пружинит.
Он слышал каждое слово, звучавшее в зале. Слышал, что ему желают смерти. Он очень хотел бы, чтобы обо всем этом тотчас же узнал отец, но у него не было доступа к сознанию Этриха. О, сколько он мог бы поведать своему отцу, но установить с ним мысленную связь было ему не под силу. Любая его попытка проникнуть во внутренний мир Этриха заканчивалась неудачей. С матерью – иное дело. Она с первого же раза приняла его сигналы. Но Этрих их не улавливал.
Шеф молчал. Из трубки доносился лишь едва уловимый невнятный гул, как бывало всегда, когда на связи находился Хаос.
– Будут ли у вас распоряжения на мой счет?
Бруно отважился задать вопрос, только чтобы прервать затянувшееся молчание. К немалому его удивлению, ответа не последовало. Он кашлянул, прикидывая, следует ли ему повторить вопрос или почтительно ждать, когда шеф сам изволит заговорить.
– Тебе здешняя жизнь не по душе, не так ли, Бруно?
– Я ее ненавижу.
После небольшой паузы шеф задал ему еще один вопрос:
– Ты ведь на многое пошел бы, чтобы выбраться отсюда?
– На что угодно, – не задумываясь, ответил Бруно, которому осточертело быть человеком.
– То, что случилось сегодня, очень меня расстроило.
Бруно весь обратился в слух.
– Еще бы.
– Деморализовало.
Он напряженно ждал.
– Я хочу, чтобы ты встретился с Королем Парка.
Это было так неожиданно и так ужасно, Бруно на миг онемел от ужаса.
– Бруно, ты меня слышишь?
Он попробовал было проглотить комок в горле, но это ему не удалось.
– Да, – прохрипел он. – Но я думал…
– Так ты хочешь покинуть этот мир или нет?
– Да, хочу, но…
– Никаких «но». Сделай то, что тебе велено, или еще пятьдесят миллионов лет будешь хлебать здесь томатный суп.
Откинув голову на спинку кресла, Бруно изо всех сил зажмурил глаза. Он только что наступил в самую большую кучу дерьма во всей Вселенной, и у него не было ни малейшего шанса выбраться из нее.
– Слушаюсь.
Явиться ему следовало в парикмахерскую. Бруно знал ее по описаниям, но, как и все остальные, старался даже близко к ней не подходить. Из-за того, кто там работал. Страх оказался сильнее любопытства, ведь Бруно многое бы отдал, чтобы хоть мельком взглянуть на Короля-Парка.
Заведение, к которому он приблизился, оказалось ничем не примечательным. Оно находилось в невзрачном квартале, населенном в основном представителями опустившегося среднего класса, на узкой улице напротив небольшого парка. Парк также был совершенно типичным для этой части города. По вытоптанным газонам носились стайки ребятишек. Дети взбирались на деревянные горки и висели на брусьях, качались на качелях, а их мамаши, сбившись в кружок чуть поодаль, самозабвенно сплетничали. У стены, покрытой граффити, в небрежных позах стояли несколько подростков. Они усиленно изображали из себя крутых парней – демонстративно курили, окидывали прохожих бесцеремонными взглядами и вполголоса отпускали на их счет критические замечания. Здесь росло четыре дерева, таких огромных, что парк в сравнении с их необъятными кронами казался еще меньше, чем был на самом деле. Бруно без труда представил себе, как многолюдно здесь бывает в жаркие летние дни – посетители греются на солнце или с жадностью вдыхают аромат листвы, потягивают холодное пиво из бутылок, обернутых в коричневые бумажные пакеты, слушают музыку. Этакое жалкое подобие курорта в пяти минутах ходьбы от дома.
По одну сторону от парикмахерской находилась сапожная мастерская, по другую – пиццерия. Было восемь вечера, и свет в мастерской уже не горел. Зато тускло светилось пыльное окошко пиццерии, что придавало ей еще более неприглядный вид. Что же до парикмахерской, то она была освещена довольно ярко и в ней толпилось множество посетителей. И кому же это, интересно, могло прийти в голову стричься в восемь вечера? В иной ситуации Бруно непременно задал бы себе этот вопрос и постарался выяснить, почему это парикмахерская в довольно бедной части города в столь неурочный час оказалась битком набита клиентами? Но в данный момент его это не интересовало. Ни в малой степени. При любой возможности он сбежал бы отсюда куда глаза глядят. Он промчался бы босиком по раскаленной лаве вулкана, лишь бы не делать того, что ему было приказано.
Нервно проведя кончиком языка по губам, Бруно начал переходить улицу. И остановился на середине. Он так был напуган, что ноги отказывались идти. Теперь он мог рассмотреть некоторых из посетителей. Все они, эти мужчины, выглядели довольно заурядно, хотя парикмахерская эта была одним из самых незаурядных мест на земле. Просто мало кто об этом знал. Здесь обитал Король Парка. В который уже раз за последние несколько часов ноги Бруно предательски задрожали, словно предупреждая его, что еще немного – и они под ним подломятся, потому что он насильно заставляет их нести его в этот страшный дом. Это было одно из неудобств, сопряженных с нахождением в теле человека. Тело может в любую минуту взбунтоваться против тебя, отказываясь подчиниться твоей воле.
Бруно призвал на помощь все свое мужество и зашагал дальше. До сего дня он и предположить не мог, что ему выпадет такое испытание. Давным-давно, впервые услыхав о Короле Парка, он отреагировал на это, как если бы ему рассказали о снежном человеке или драконе с острова Комодо. Истории страшные, леденящие кровь, что и говорить, но меня-то эти ужасы никогда не коснутся, я ведь не собираюсь ни в Гималаи, ни в Индонезию. Но все переменилось в один миг. Он получил приказ и должен был его выполнить. Ему надлежало предстать перед самим Королем Парка. Подойдя к парикмахерской, Бруно почти без колебаний открыл дверь.
Внутри громко играла музыка. Несколько посетителей подняли головы, окинули его равнодушными взглядами и вернулись к своим занятиям – чтению журналов, болтовне, легкой дремоте, которой двое или трое из них предавались в ожидании своей очереди к мастерам. Все три кресла были заняты. У стены стояло семь стульев для посетителей, и один из них оказался свободным. Немолодой парикмахер, по виду выходец с Ближнего Востока, с усами, похожими на сапожные щетки, кивком предложил Бруно занять пустующий стул. Мастер, работавший рядом с ним, поднял на Бруно глаза, улыбнулся и продолжил подравнивать шевелюру клиента.
Самая что ни на есть заурядная парикмахерская. Вот это-то и не умещалось у Бруно в голове. Стены, выкрашенные глянцевой краской, на стенах – фото с автографами давно всеми позабытых местных знаменитостей, когда-то удостоивших здешних мастеров чести подставить им для стрижки свои головы. Портрет чернокожего боксера с поднятыми на уровень груди кулаками и хищной улыбкой, знаменитый бейсболист с битой, закинутой на плечо, певец с напомаженными волосами. В воздухе смешались запахи крепкого кофе и дешевого одеколона.
Прошло несколько минут. Мужчина, сидевший на стуле рядом с Бруно, встал, подошел к двери, отворил ее и выглянул наружу. Может, он и есть Король? Наряд его составляли безупречно выглаженные штаны, льняная рубаха и ботинки с толстой подошвой. Волосы у него были черные, блестящие, на щеках кустились длинные бачки. На такого и внимания не обратишь, встретив на улице.
Но быть может, они это устроили нарочно. Ведь никто из тех, с кем Бруно был знаком, никогда не видел Короля Парка. Они просто пересказывали различные слухи о нем, понизив голос и тревожно оглядываясь.
Мужчина повернулся к двери спиной и оглядел помещение. Он улыбнулся, покачиваясь с носка на пятку. И вдруг, к немалому удивлению Бруно, прошелся по залу в чечетке.
– Вот ведь дает!
– Нашел место?
– Заткнись! Гарри классно танцует.
И это была правда: Гарри плясал отменно. У Бруно от изумления округлились глаза. Толстые подметки башмаков, отбивая ритм, не стучали по линолеуму в зеленую и желтую клетку, а издавали негромкий чмокающий звук, что нисколько не портило впечатления, а напротив, каким-то странным образом его усиливало.
У каждого из зрителей нашлось для танцора хотя бы несколько слов. Большинство из замечаний носило шутливо-одобрительный характер. Гарри, судя по всему, регулярно устраивал здесь подобные представления, и им это было по душе. Чечеточник Гарри. Бруно Манну сделалось жутко. Это невинное зрелище напугало его куда больше, чем если бы в салоне парикмахерской появился циклоп, изрыгающий пламя.
– Эй, приятель, твоя очередь.
Сообразив, что парикмахер обращается к нему, Бруно взглядом указал на других посетителей.
– Да они не за тем пришли. Им танцы подавай, – сказал парикмахер и похлопал ладонью по подголовнику кресла. – Располагайся. Давай-ка я поработаю над твоей шевелюрой.
Бруно покорно подошел к креслу и опустился в него. Парикмахер привычными движениями обернул ему шею жесткой бумажной салфеткой и накинул на грудь и живот белоснежную простыню.
– Как подстричь? – Он взглянул на Бруно в зеркало и несколько раз выразительно щелкнул ножницами.
– Просто подровняйте немного.
Гарри все еще танцевал, но движения его стали немного медленнее. Глядя на носки своих ботинок, он то и дело раскидывал руки в стороны и слегка сгибал колени. Некоторые из зрителей снова уткнулись в свои журналы, другие продолжили разговоры. Парикмахер подошел к автомату и сменил пластинку. В зале зазвучал голос Элвиса.
– Достал со своим Элвисом. Кто сюда ни войдет, сразу Элвис.
– Моя парикмахерская, что хочу, то и слушаю. При этих словах Бруно скосил глаза влево и стал вглядываться в черты усача. Неужели этот тип и есть Король Парка? Он рассматривал его не таясь, он изо всех сил пытался обнаружить нечто зловещее за грубоватой внешностью парикмахера с жесткими черными усами. Но это ему не удавалось. Одежда усатого также была ничем не примечательной – черная рубашка с короткими рукавами, брюки. Может, это что-нибудь значит? Он оглядел собравшихся. Ни на одном не было черной рубашки.
– Так где же пышки? Не знаю, как остальные, а я прямо сейчас съел бы парочку.
– Да, самое время для пышек. Чья нынче очередь? Дина?
– Да здесь они, успокойтесь. – Дин извлек из-под своего стула большой пакет с пышками. Открыв его, он во все глаза уставился на содержимое и втянул ноздрями воздух. – Свежайшие, ребята! Верите ли, их при мне вынули из духовки!
Он взял пышку и передал бумажный пакет мужчине, сидевшему справа, тот – своему соседу. Перемещение пакета по залу сопровождалось охами и ахами и восторженным причмокиванием.
Бруно молча за этим наблюдал. Он все больше нервничал. Это казалось каким-то нереальным. «Бред, одно слово, – пронеслось у него в голове. – Просто сумасшедший дом». Взгляд его метался между физиономией усача и пакетом с пышками. Что-то должно было случиться. Но ничего не происходило. Мужчины самозабвенно лакомились пышками. Трое из них перепачкали подбородки и кончики носов сахарной пудрой. Даже парикмахер, обслуживавший Бруно, когда ему передали пакет, прервал свое занятие, сунул ножницы в нагрудный карман и с наслаждением вонзил зубы в пышку. Бруно отвел глаза в сторону, но парикмахер перегнулся через спинку кресла и заглянул ему в лицо:
– А вы к нам не присоединитесь?
Бруно приподнял руку, укрытую простыней, и ткнул пальцем себя в грудь:
– Я?
– Разумеется. Такая у нас здесь традиция. По вечерам мы едим пышки и угощаем клиентов.
– Каждый должен поучаствовать, – добавил один из мужчин.
– Вот-вот, – кивнул парикмахер. Бруно растерянно пожал плечами:
– Ну, тогда…
Ему тотчас же передали пакет. Парикмахер жестом пригласил Бруно принять участие в пиршестве. Что еще ему оставалось? Он надкусил пышку. Она оказалась изумительно свежей и ароматной.
– Ну не хороша ли?
Если бы запоздалый прохожий заглянул в этот миг в окошко парикмахерской, он увидел бы в салоне с десяток мужчин, с аппетитом поедающих пышки. Зрелище показалось бы ему довольно странным, но в то же время милым и трогательным. Все эти взрослые люди походили на первоклашек, лакомящихся на переменке в школьной столовой. Вид у них был совершенно счастливый.
Когда с пышкой было почти покончено, Бруно мельком взглянул в зеркало и остолбенел. Он впервые смотрел на себя с тех пор, как вошел сюда. Собственное отражение так его потрясло, что он не заметил, как смолкла музыка и в парикмахерской повисла тишина. Все мужчины молча уставились на него.
Медленно приблизив ладони к лицу, он начал его ощупывать. Потому что из зеркала, от которого он не отводил взгляда, на него пялился незнакомец, человек, которого он никогда прежде не встречал. И по его гладким щекам испуганно бегали пальцы Бруно.
– Что это?! – спросил он, обращаясь одновременно к себе самому, к парикмахеру, стоявшему позади кресла, и ко всем остальным.
Но ответа не последовало. Лицо, обращенное к нему, нельзя было назвать отталкивающим. В нем не было ничего необычного, такого, за что мог бы зацепиться взгляд. Вот только принадлежало оно не ему, хотя, дотрагиваясь пальцами до щек, висков и носа, он кожей ощущал эти прикосновения. Вот пальцы скользнули по тонким длинным губам и принялись ощупывать подбородок, тяжелый, квадратный и слишком большой для столь невыразительной физиономии.
– Я сейчас закончу, – невозмутимо сообщил ему парикмахер и снова принялся орудовать ножницами. Шевелюра, над которой он трудился, – светлая, изысканного пепельного оттенка, тоже не могла принадлежать Бруно, тот еще полчаса назад был брюнетом.
– Что все это значит? – снова осведомился Бруно Манн и на сей раз в упор воззрился на мастера.
– Вы ведь сюда явились, чтоб встретиться с Королем Парка, верно? – Парикмахер ткнул пальцем в зеркало, из которого выглядывала обновленная физиономия Бруно. – Так вот, полюбуйтесь. Он перед вами.
– Передо мной?
– Перед вами. Мы здесь, чтоб помогать тем, кто ищет Короля. Посмотрите на этих ребят. – Он кивнул в сторону остальных. – Как только моя часть работы будет сделана, вы поступите в их распоряжение. У каждого из них свой талант. Я, например, специалист по головам. – Дотронувшись кончиком ножниц до виска Бруно, он с усмешкой прибавил: – А заодно и по мозгам.
– Вы хотите сказать, что Король Парка – я?! Но как это возможно?
Его искреннее изумление попытался рассеять чечеточник:
– В этот раз вы, в следующий им станет кто-то другой. Когда нам бывает нужен Король, мы его сами мастерим. Он делает свое дело и навсегда нас покидает.
Бруно озарила догадка:
– Значит, он возвращается? Возвращается назад, в свой мир?
– Верно. Расстается со здешней жизнью навек. Мы превращаем вас в Короля, вы делаете свое дело и отправляетесь домой.
Теперь все наконец-то встало на свои места. Происходящее определенно начинало ему нравиться.
– Так, значит, Короля Парка на самом деле не существует?
– Как личности, вроде злого серого волка? Нет. Одному ему было бы не справиться. Мне и не счесть, сколько их сменилось. Каждый выполняет свою задачу и отправляется восвояси. Вот потому-то у него, у Короля, такая зловещая репутация. Так что скоро вам домой. Ведь вы именно этого хотели, да?
– Да! Но что я должен для этого сделать?
– Вот сделаем из вас Короля, тогда и узнаете.
Мужчина, вышедший из заштатной парикмахерской следующим утром, не имел решительно ничего общего с тем пепельным блондином, лицо которого за несколько часов до этого явилось в зеркале перед Бруно Манном. Этот новый господин был толстым коротышкой и при ходьбе переваливался с ноги на ногу, как пингвин. Башмаки его, безупречно вычищенные, так и сияли на солнце. На большой голове явно недоставало волос, так что он зачесал их с затылка на макушку, тщетно пытаясь скрыть солидную лысину, которая упрямо проглядывала сквозь жидкие рыжие пряди. При желании он мог бы легко сойти за одного из приближенных Юлия Цезаря. Впрочем, нелепой была не только прическа коротышки, но и весь его облик. Мешковатый синий костюм, как и белая сорочка из жесткой ткани – разумеется, все сплошь синтетика, – явно были приобретены на какой-то дешевой распродаже, а расцветка и рисунок галстука – желтые волнистые линии на зеленом фоне – наводили на мысль об учебном пособии из кабинета гастроэнтеролога.
Очутившись на улице, Бруно не смог не поддаться искушению опробовать свои новые возможности на первом встречном. Им оказался старик, у которого только и оставалось в жизни, что скромная пенсия да светлые воспоминания о долгом счастливом супружестве, которому полгода тому назад положила конец смерть любимой жены.
Новый Король Парка немедленно обо всем этом узнал и, прежде чем старик успел его заметить, зажмурился и снова открыл глаза. И светлые воспоминания незнакомца тотчас же слегка сместились в его эмоциональном поле и сделались горькими. Вроде ничего особенного, и тем не менее одного-двух градусов оказывается достаточно, чтобы разрушить счастье всей жизни. Некстати сказанное слово, невольная ухмылка… Стоило Королю Парка отдать мысленный приказ, и старик немедленно лишился всего, чем дорожил. Эта перемена сказалась и на его внешности – спина согнулась, голова поникла. Казалось, его придавило к земле тяжким грузом, который он теперь вынужден будет нести на своих плечах до конца дней.
Мастера парикмахерской долго спорили о том, насколько невзрачным должен был стать облик Бруно. Сам он не участвовал в дискуссии. Они обсуждали мельчайшие детали его будущей внешности так непринужденно, как если бы его вообще не было рядом. Но он нисколько против этого не возражал, ведь, судя по репликам, которыми они обменивались, все до единого являлись специалистами в своем деле, и Бруно с легким сердцем доверился их опыту.
В течение ночи и первых рассветных часов его внешность полностью менялась пять раз. Однажды, когда мастера слишком поторопились произвести очередные кардинальные перемены в его облике, организм не выдержал и взбунтовался. Бруно так замутило, что он едва успел добежать до раковины в подсобке – его так и вывернуло наизнанку.
Но самым удивительным оказалось то, что, кроме того единственного раза, он не почувствовал никакого дискомфорта, в считанные минуты становясь совершенно новым человеком – с другим ростом, весом, пропорциями частей тела. Это впечатляло его едва ли не больше, чем лицезрение очередной незнакомой физиономии, глядевшей из зеркала. Полное отсутствие каких-либо ощущений пугало и озадачивало. Поистине он был податливой глиной в руках своих творцов.
Парикмахера, который занимался его головой, звали Франц. После нескольких часов сидения в кресле Бруно осмелился спросить у него о причине такой своей нечувствительности.
Франц, мывший руки над раковиной, охотно ответил:
– Это потому, что все парни, чью внешность мы на тебя примеряем, мертвы. И ничего не могут чувствовать.
– А где вы достаете трупы? – забеспокоился Бруно.
Он представил себе покойников, вырытых из могил, в которых, небрежно обмахнув их тряпкой, втискивают его драгоценную сущность, словно в куртки из спортивного магазина.
– Не волнуйся, мы используем только свежих покойников. Мы их отлавливаем в самый момент кончины. Видал когда-нибудь страховочную сеть под трапецией в цирке? – Парикмахер тщательно вытер руки красным полотенцем. Остальные стояли за креслом Бруно и вполголоса переговаривались. – Парень, в которого ты сейчас превратился, только что свалился со скалы возле Дубровника. Немецкий турист, который слишком разогнался на своем новеньком «опеле». Все покойники, которых мы для тебя достаем, совершенно свежие, Бруно. Люди ведь каждую секунду умирают.
Успокоило ли его это объяснение или напугало еще больше? Он и сам не знал.
Мужчина, угощавший всех пышками, заявил:
– Ясно одно, Франц, у него должен быть вид человека, который прошагал несколько километров в кромешном мраке. Понимаешь, о чем я?
Все как по команде воззрились на Бруно. А говоривший ухватил его пальцами за подбородок:
– Этот парень продает подписки на журналы. Или еще какой-нибудь никому не нужный хлам. Живет один и готовит себе еду в микроволновке. Он почти невидимка. Таких, как он, никто не замечает.
– А почему так важно, чтобы я сделался невидимым?
Ему ответил чечеточник:
– Существует две категории невидимок. Старики, до которых никому дела нет, и парни вроде тех, как только что описал нам Дин. Чем старше становишься, тем меньше на тебя обращают внимания. Ты сам разве этого не замечал? Стариков замечают, только когда они начинают с кем-то скандалить, или откалывают какие-то немыслимые номера, или умирают. А те из них, кто ведет себя тихо, для остальных вроде как перестают существовать. Они никому не интересны, потому что им нечего предложить окружающим, кроме воспоминаний, только их не слушают. А еще есть потерянные люди. Им, как и старикам, нечего предложить обществу, поэтому их игнорируют. Они вроде мятой газеты, которую ветер гонит по улице. Ты их замечаешь, только когда они попадают в твое поле зрения. А через секунду их уносит порыв ветра – прочь с твоих глаз и из твоей памяти. Да и с чего бы, спрашивается, тебе их помнить? Мы их зовем тенями и всякий раз пользуемся для своих нужд их телами, потому что это очень удобно. Слишком они незначительны. Пока живут, никому не интересны, а как умрут – на земле становится одним обрывком бумаги меньше. Только и всего. Этрих перестал тебе доверять, после того как ты сделал ложный шаг – сказал ему, будто все знают, что вы оба воскресли из мертвых. И как это тебя угораздило отмочить такой номер, Бруно? Чем ты думал, а? Ведь прежде надо было все подготовить, подстраховаться, а ты слишком поторопился воплотить в жизнь свою идею. Тебе следовало посидеть подольше над заданием. Только и всего. И вот его девчонка вмиг раскусила твою хитрость – взяла да и позвонила его бывшей жене. Правда выплыла наружу. Ты не должен впредь совершать таких ошибок. Никакой спешки, никаких просчетов. У нас мало времени. Ты сам превратишься в тень и сможешь сделать с ними что пожелаешь, потому что большую часть времени будешь оставаться невидимым.
Остальные одобрительно кивнули и сложили руки на груди, давая понять, что инструктаж окончен.
– Нет.
– Что?! Я не ослышался? Ты сказал «нет»?
– Да. Я сказал «нет». – Бруно указательным пальцем потер нос незадачливого немецкого туриста. – То, что вы предлагаете, меня не устраивает. Я хочу поступить иначе.
Дин, тот, кто минувшим вечером угощал компанию пышками, обменялся взглядом с остальными.
– А в чем, собственно, дело, Бруно?
– А в том, что я ненавижу Винсента Этриха. И когда доберусь до него, пусть знает, что это я заставил его страдать и довел до гибели, я, а не какой-то немецкий увалень, которого он никогда и в глаза не видел.
– Ненавидишь? Но за что? Разве он заслуживает твоей ненависти?
Бруно помотал головой:
– Для меня все это не так просто. Бывшая жена Этриха как-то сравнила его с голубем, который в последний момент вылетает почти что из-под колес машины. Кажется, еще один миг, и ему конец, но он ухитряется воспользоваться именно этой последней секундой, чтобы остаться невредимым. Везучий он, я таких терпеть не могу. Он всего этого не заслужил. Подумать только, избежал своей участи, вернулся сюда и вдобавок собирается стать отцом такого ребенка! Как это можно было допустить? Кто-нибудь объяснит мне, почему не кому-нибудь, а именно этому шуту гороховому выпало стать родителем такого дитя?!
– Не лезь ты в это, Бруно, – мягко предостерег его Франц.
– Что ты имеешь в виду? Разве это против правил? Я просто спрашиваю.
– Потому что, даже еще не родившись, это дитя куда более опасно, чем ты, чем все мы, чем любой из Королей Парка, чем каждый из тех, с кем ты знаком и о ком знаешь только понаслышке. Стоит ему родиться и узнать, какой силой он наделен, и мы окажемся в полном дерьме без надежды из него выбраться. Заметь, у нас нет возможности узнать, о чем он думает и что делает. Может, он сейчас здесь, среди нас, представляешь? Так что я тебе от души советую больше никогда не упоминать Энжи. Даже в мыслях.
Бруно сердито оглядел зал. Все его собеседники, судя по их лицам, почувствовали себя в этот момент весьма неуютно.
– Ладно, но я все ж позволю себе задать еще один, последний вопрос: если этот Энжи и впрямь так силен, как мы сумеем его одолеть?
– Мы и не возьмемся за это, зато его родители вполне с этим справятся. Нам надо убедить их избавиться от него.
Предположение Франца оказалось верным: Энжи действительно был среди них. Сперва в зеленом гребешке. Парикмахер приглаживал им редкие волосы погибшего немца. А после в пышке, которая медленно скользила вниз по чьему-то пищеводу. Он с наслаждением пробежался по зрительному нерву Бруно и несколько раз подпрыгнул на нем, проверяя, сильно ли он пружинит.
Он слышал каждое слово, звучавшее в зале. Слышал, что ему желают смерти. Он очень хотел бы, чтобы обо всем этом тотчас же узнал отец, но у него не было доступа к сознанию Этриха. О, сколько он мог бы поведать своему отцу, но установить с ним мысленную связь было ему не под силу. Любая его попытка проникнуть во внутренний мир Этриха заканчивалась неудачей. С матерью – иное дело. Она с первого же раза приняла его сигналы. Но Этрих их не улавливал.