Страница:
— Боже, Анна, — заскулил он, оправдываясь, — откуда я мог знать, что это ты? Ты же знаешь, сколько раз эти чертовы пацаны забирались сюда…
— Если бы ты хоть раз посмотрел, Ричард, ты бы увидел, что дверь отперта. Сколько раз повторять одно и то же? Затем я каждый раз и отпираю! — Она схватила меня за рукав, вывела мимо Ричарда на крыльцо и только там отпустила.
Когда вышел Ричард, я узнал его — он тоже был вчера на барбекю. Красномордый фермер, сущий порох, пьянчуга-хитрован. Стригся он, похоже, сам, и очень неровно, глаза слишком выпучены, нос длинноват. Сколько, интересно, поколений в его семье баловались родственным спариванием?
— Ричард Ли, это Томас Эбби.
Он рассеянно кивнул, но руки не подал.
— Вы вчера были на барбекю. — Утверждение.
— Да, м-м-м, были. — Я не мог придумать, что еще ему сказать. Хотел, но в голову ничего не приходило.
— Мать Ричарда была Королевой Масляной.
Я посмотрел на Анну, словно говоря: «Вы шутите?» — но она кивнула:
— Дороти Ли. Королева Масляная.
Ричард улыбнулся, показав ряд неожиданно белых безупречных зубов:
— Верно. И если бы я не знал твоего отца так хорошо, Анна, я бы сказал, что у него что-то было с моей мамой. Понимаешь, о чем я — они вдвоем проводили здесь больше времени, чем кто-либо из нас.
— Отец, когда писал «Страну смеха», приходил сюда из города два-три раза в неделю увидеться с Дороти. Надевал свои черные кеды и шел полями вдоль дороги. Никто не предлагал его подвезти, все знали, как он любит ходить пешком.
Ричард прислонил дробовик к стене и поскреб щетинистый подбородок:
— И мама точно знала, когда он придет. Она посылала нас в лес набрать большую миску ягод, а потом посыпала их сахарной пудрой. Когда он приходил, они вдвоем садились здесь на крылечке и уминали всю чертову миску. Верно, Анна? Эй, так это ты, что ли, собираешься писать книгу про Маршалла?
— Об этом мы тут и говорили, Ричард. Затем я и привела его сюда, в хижину твоей матери.
Он повернулся к открытой двери:
— Папа выстроил халупу специально для нее, чтобы мама могла иногда пожить немного в лесу, передохнуть. У нас в семье столько детей было, что, по ее словам, ей нужно было порой просто отключиться. Это я не в упрек. У меня три сестры были и брат. Но в Галене я остался один. — Он посмотрел на Анну.
— Томас, извините, но через полчаса у меня встреча в городе. Хотите остаться здесь или вернетесь со мной?
Мне не улыбалось бродить по лесу и трепаться с Ричардом, хотя я и понимал, что позже с ним надо будет поговорить, если Анна даст согласие на книгу. После вчерашнего ужина и этой поездки я был настроен оптимистично, но Анна так и не сказала ничего определенного, а требовать от нее однозначного ответа я еще опасался.
— Пожалуй, я лучше вернусь с вами, вдруг Саксони уже там.
— Боитесь, она будет волноваться? — В голосе Анны прорезалась язвительность.
— О, нет, вовсе нет. Я просто…
— Не беспокойтесь. Мы вернем вас домой вовремя. Как раз к чаю. А ты, Ричард? Тебя подвезти?
— Да нет, Анна, я же с фургоном. Хотел кое-что забрать отсюда. Увидимся позже. — Он было вошел в хижину, но остановился и тронул Анну за рукав. — С пацаном-то хейденовским плохо вышло, а? После прошлого вечера это четвертый случай, когда все пошло не так. А теперь еще так быстро одно за другим…
— Поговорим об этом после, Ричард. А сейчас не волнуйся. — Ее голос звучал тихо и монотонно.
— Не волноваться? Как же, черт возьми, ты —то не волнуешься? Я чуть не обмочил штаны, когда услышал. Этот простофиля Джо Джордан здорово вляпался, бедняга.
В течение разговора я следил за лицом Анны, и от слов Ли оно становилось все жестче и жестче.
— Я же сказала: поговорим об этом после, Ричард. После. — Она подняла руку, словно чтобы оттолкнуть его. Ее губы сжались.
Он начал было говорить что-то еще, но так и замер с открытым ртом, уставившись на меня. Потом заморгал и улыбнулся, как будто на него снизошло внезапное прозрение.
— Ах, верно! Вот ведь язык без костей! — Он с улыбкой покачал головой. — Извини, Анна. Берегись ее, старина, она иногда чертовски сердитая.
— Пошли, Томас. До свиданья, Ричард.
Тропинка была достаточно широкой, чтобы идти рядом.
— Анна, я кое-чего не понимаю из происходящего здесь.
Она не остановилась и не взглянула на меня.
— Чего именно? Вы имеете в виду то, о чем говорил Ричард? — Анна провела рукой по волосам, и я заметил пот у нее на лбу. Люблю, когда женщина потеет. Это наиболее эротичная, завлекающая вещь, какую только могу себе представить.
— Да, то, о чем говорил Ричард. И потом миссис Флетчер все спрашивала меня утром, не смеялся ли мальчик, когда попал под машину.
— И еще что-нибудь?
— Да, еще. Водитель, который его сбил… Джордан? Джо Джордан? Он все говорил, что это должен был быть не он и что теперь никто ничего не знает. — Давить на нее я не хотел, но мне было нужно понять, что же происходит.
Она замедлила шаг и пнула на тропинке камешек. Он попал в другой и рикошетом отскочил в лес.
— Хорошо, я вам расскажу. За последние полгода в городе произошло несколько ужасных случаев. Одного человека убило током, лавочника застрелили грабители, прошлой ночью ослепла старушка, а сегодня вот этот случай с мальчиком… Так-то Гален — деревня деревней. В чем вы уже наверняка убедились. Здесь просто ничего не происходит. Это о такой сонной глубинке, как наша, рассказывают анекдоты. Ну, знаете: «Как вы, ребята, развлекаетесь? — О, мы нелегально ловим рыбу или ходим в парикмахерскую и смотрим, как там стригутся». И вдруг эти кошмары.
— Но что имел в виду Джордан? В каком смысле это должен был быть не он?
— Джо Джордан — свидетель Иеговы. Знаете что-нибудь о них? Они считают себя немногими избранными. Господь, мол, никогда не позволит, чтобы с ними такое случилось, и кроме того, что бы вы сами сказали, если бы наехали на ребенка и убили его?
— Мальчик умер?
— Нет, но умрет. То есть, вероятно, умрет. Судя по тому, что я слышала.
— Хорошо, это кое-что объясняет, но зачем миссис Флетчер спрашивала, не смеялся ли он, прежде чем его сбили?
— Гузи Флетчер — галенская сумасшедшая. Уверена, вы это уже заметили. Она всеми командует и задает дурацкие вопросы и прекрасно себя чувствует со своим съехавшим чердаком, дай ей бог здоровья. После смерти мужа она три года провела в приюте для душевнобольных.
Мы приблизились к машине, и Анна обошла ее сзади, чтобы впустить собак. Все в ее объяснениях звучало разумно. Да, все звучало прекрасно. Так почему же я обернулся и бросил долгий прощальный взгляд в лес? Потому что понимал, что все ее слова — в каком-то смысле чушь собачья.
Анна высадила меня с Нагелем у дома миссис Флетчер, сказав, что позвонит через день-два. Не так чтобы бесцеремонно, однако не больно-то и любезно.
Когда я подошел к веранде, за раздвижной дверью показалась фигура Саксони.
— Ах, дорогая, тебе так идет проволочная сетка!
— Ты был с Анной?
— Погоди минутку. — Я отстегнул Нагеля с поводка, и он уселся на верхней ступеньке. — Да. Она возила меня в дом Королевы Масляной.
— Чей? — Саксони открыла дверь и выглянула наружу.
— Да-да. Некой старушки по имени Дороти Ли, которая якобы и вдохновила Маршалла на образ Королевы. Она жила в старой развалюхе милях в трех-четырех от города, в глухой чащобе. Анна заехала и спросила, не хочу ли я посмотреть на такое чудо. Я хотел, пока не пришел сын Дороти Ли и чуть не пристрелил нас за вторжение. Звать Ричард. Он напомнил мне Лона Чейни-младшего, в «О мышах и людях»[57]. «Джордж, расскажи мне про кроликов». Очень похож.
— И как тебе дом?
— Никак. Ветхий сарай, обклеенный газетами. Совсем не впечатляет.
— Анна сказала еще что-нибудь про книгу?
— Нет, черт возьми, ни слова. Такое ощущение, что она просто дразнится. Рассказывает столько всего про отца и вечно приговаривает: «Вот еще кое-что для вашей книги». Но так и не сказала, позволит мне написать ее или нет.
Саксони изменила позу и попыталась принять беззаботный вид. Мне очень понравилась эта ее неудачная попытка.
— А… что ты о ней думаешь? В личном плане?
С трудом подавив улыбку, я погладил Сакс по веснушчатой щеке, немного подрумянившейся на солнце во время похода за покупками. Но Саксони отстранилась и стиснула мою руку своими двумя. Сдержать улыбку мне все-таки не удалось.
— Нет, серьезно, Томас, без шуток. Я знаю, она кажется тебе симпатичной, так что не ври.
— Зачем мне врать? Она определенно не такая, как расписывал Дэвид Луис. А я уж думал, нас ждет Лиззи Борден[58] собственной персоной.
— Так она тебе нравится? — Саксони не отпускала мою руку.
— Да, пока что нравится. — Я пожал плечами. — Но вот что я тебе скажу, Сакс. Тут явно происходит что-то странное, по большому счету странное, и вот это мне совсем не нравится.
— Например?
— Например, ты знала… — Я спохватился и в последний момент понизил голос до шепота. — Ты знала, что Гузи Флетчер три года провела в дурдоме?
— Да, она рассказала мне, когда мы сегодня ходили за покупками.
— Сама?
— Угу. Мы говорили о твоем отце, потом начали болтать о фильмах, и она меня спросила, видела ли я «Пролетая над гнездом кукушки». Я ответила «да», и она рассказала, что однажды была в приюте для умалишенных. И все это таким тоном — ну и что, мол, такого?..
— Хм-м-м… — Я отнял руку от ее щеки и стал поигрывать собачьим поводком.
— А в чем дело?
— Ты купила чего-нибудь перекусить?
— Да, много всякой вкуснятины. Хочешь есть?
— Смертельно.
Я жарю самые восхитительные в мире бутерброды с сыром, в этом со мной никто не сравнится. Порхая по кухне и стряпая пару очередных шедевров, я во всех подробностях изложил Саксони нашу с Анной лесную идиллию.
— Как здорово, хлеб из отрубей! А теперь, теперь, теперь немножко маслица…
— Ты думаешь, Ричард Ли действительно застрелил бы тебя?
— Не только думаю, но могу доказать — гляди, какие пятна от пота. С этим Ричардом шутки плохи.
— Но ты же сам рассказывал мне эту безумную историю Дэвида Луиса, как Анна чуть ли не истерику закатывала, чтобы он убирался, и слала ему оскорбительные письма, когда он присылал сюда кого-нибудь написать о Маршалле?
— Луис никого не присылал, Сакс, он просто отвечал на их вопросы. Они приезжали сюда по собственной инициативе, как и мы.
— Ладно, они приезжали сами. Но разве он не говорил, что, когда они приезжали, Анна бомбила его письмами — мол, это он во всем виноват и не имел никакого права?
Я кивнул и шлепнул лопаточкой по столу.
— Тогда вот что скажи мне, Том: почему это она с тобой так любезна? Если она терпеть не может биографов, зачем ей было приглашать нас на ужин, а сегодня везти тебя в дом Королевы Масляной?
— Это одна из тех странностей, о которых я и говорю, Сакс. Или Дэвид Луис что-то чудит, или просто она ему чем-то не угодила. Из всего, что он про нее рассказал, почти ничего не подтвердилось.
— Но помнишь, как и она вчера несколько раз врала насчет отца? — В голосе Саксони звучало торжество.
— Да, врала. Она приняла нас с распростертыми объятиями, а потом навешала лапши на уши. — Я подкинул лопаточку в воздух и поймал за ручку. — Не задавай таких вопросов, дорогуша, я же просто тут работаю.
— А знаешь, это интересно. — Она подошла к буфету и взяла две ярко-синие тарелки.
— Да. — Точно в нужный момент я подцепил со сковороды бутерброды и выложил на бумажное полотенце, чтобы лишний жир впитался. В этом секрет жаренья сыра.
Глава 7
— Если бы ты хоть раз посмотрел, Ричард, ты бы увидел, что дверь отперта. Сколько раз повторять одно и то же? Затем я каждый раз и отпираю! — Она схватила меня за рукав, вывела мимо Ричарда на крыльцо и только там отпустила.
Когда вышел Ричард, я узнал его — он тоже был вчера на барбекю. Красномордый фермер, сущий порох, пьянчуга-хитрован. Стригся он, похоже, сам, и очень неровно, глаза слишком выпучены, нос длинноват. Сколько, интересно, поколений в его семье баловались родственным спариванием?
— Ричард Ли, это Томас Эбби.
Он рассеянно кивнул, но руки не подал.
— Вы вчера были на барбекю. — Утверждение.
— Да, м-м-м, были. — Я не мог придумать, что еще ему сказать. Хотел, но в голову ничего не приходило.
— Мать Ричарда была Королевой Масляной.
Я посмотрел на Анну, словно говоря: «Вы шутите?» — но она кивнула:
— Дороти Ли. Королева Масляная.
Ричард улыбнулся, показав ряд неожиданно белых безупречных зубов:
— Верно. И если бы я не знал твоего отца так хорошо, Анна, я бы сказал, что у него что-то было с моей мамой. Понимаешь, о чем я — они вдвоем проводили здесь больше времени, чем кто-либо из нас.
— Отец, когда писал «Страну смеха», приходил сюда из города два-три раза в неделю увидеться с Дороти. Надевал свои черные кеды и шел полями вдоль дороги. Никто не предлагал его подвезти, все знали, как он любит ходить пешком.
Ричард прислонил дробовик к стене и поскреб щетинистый подбородок:
— И мама точно знала, когда он придет. Она посылала нас в лес набрать большую миску ягод, а потом посыпала их сахарной пудрой. Когда он приходил, они вдвоем садились здесь на крылечке и уминали всю чертову миску. Верно, Анна? Эй, так это ты, что ли, собираешься писать книгу про Маршалла?
— Об этом мы тут и говорили, Ричард. Затем я и привела его сюда, в хижину твоей матери.
Он повернулся к открытой двери:
— Папа выстроил халупу специально для нее, чтобы мама могла иногда пожить немного в лесу, передохнуть. У нас в семье столько детей было, что, по ее словам, ей нужно было порой просто отключиться. Это я не в упрек. У меня три сестры были и брат. Но в Галене я остался один. — Он посмотрел на Анну.
— Томас, извините, но через полчаса у меня встреча в городе. Хотите остаться здесь или вернетесь со мной?
Мне не улыбалось бродить по лесу и трепаться с Ричардом, хотя я и понимал, что позже с ним надо будет поговорить, если Анна даст согласие на книгу. После вчерашнего ужина и этой поездки я был настроен оптимистично, но Анна так и не сказала ничего определенного, а требовать от нее однозначного ответа я еще опасался.
— Пожалуй, я лучше вернусь с вами, вдруг Саксони уже там.
— Боитесь, она будет волноваться? — В голосе Анны прорезалась язвительность.
— О, нет, вовсе нет. Я просто…
— Не беспокойтесь. Мы вернем вас домой вовремя. Как раз к чаю. А ты, Ричард? Тебя подвезти?
— Да нет, Анна, я же с фургоном. Хотел кое-что забрать отсюда. Увидимся позже. — Он было вошел в хижину, но остановился и тронул Анну за рукав. — С пацаном-то хейденовским плохо вышло, а? После прошлого вечера это четвертый случай, когда все пошло не так. А теперь еще так быстро одно за другим…
— Поговорим об этом после, Ричард. А сейчас не волнуйся. — Ее голос звучал тихо и монотонно.
— Не волноваться? Как же, черт возьми, ты —то не волнуешься? Я чуть не обмочил штаны, когда услышал. Этот простофиля Джо Джордан здорово вляпался, бедняга.
В течение разговора я следил за лицом Анны, и от слов Ли оно становилось все жестче и жестче.
— Я же сказала: поговорим об этом после, Ричард. После. — Она подняла руку, словно чтобы оттолкнуть его. Ее губы сжались.
Он начал было говорить что-то еще, но так и замер с открытым ртом, уставившись на меня. Потом заморгал и улыбнулся, как будто на него снизошло внезапное прозрение.
— Ах, верно! Вот ведь язык без костей! — Он с улыбкой покачал головой. — Извини, Анна. Берегись ее, старина, она иногда чертовски сердитая.
— Пошли, Томас. До свиданья, Ричард.
Тропинка была достаточно широкой, чтобы идти рядом.
— Анна, я кое-чего не понимаю из происходящего здесь.
Она не остановилась и не взглянула на меня.
— Чего именно? Вы имеете в виду то, о чем говорил Ричард? — Анна провела рукой по волосам, и я заметил пот у нее на лбу. Люблю, когда женщина потеет. Это наиболее эротичная, завлекающая вещь, какую только могу себе представить.
— Да, то, о чем говорил Ричард. И потом миссис Флетчер все спрашивала меня утром, не смеялся ли мальчик, когда попал под машину.
— И еще что-нибудь?
— Да, еще. Водитель, который его сбил… Джордан? Джо Джордан? Он все говорил, что это должен был быть не он и что теперь никто ничего не знает. — Давить на нее я не хотел, но мне было нужно понять, что же происходит.
Она замедлила шаг и пнула на тропинке камешек. Он попал в другой и рикошетом отскочил в лес.
— Хорошо, я вам расскажу. За последние полгода в городе произошло несколько ужасных случаев. Одного человека убило током, лавочника застрелили грабители, прошлой ночью ослепла старушка, а сегодня вот этот случай с мальчиком… Так-то Гален — деревня деревней. В чем вы уже наверняка убедились. Здесь просто ничего не происходит. Это о такой сонной глубинке, как наша, рассказывают анекдоты. Ну, знаете: «Как вы, ребята, развлекаетесь? — О, мы нелегально ловим рыбу или ходим в парикмахерскую и смотрим, как там стригутся». И вдруг эти кошмары.
— Но что имел в виду Джордан? В каком смысле это должен был быть не он?
— Джо Джордан — свидетель Иеговы. Знаете что-нибудь о них? Они считают себя немногими избранными. Господь, мол, никогда не позволит, чтобы с ними такое случилось, и кроме того, что бы вы сами сказали, если бы наехали на ребенка и убили его?
— Мальчик умер?
— Нет, но умрет. То есть, вероятно, умрет. Судя по тому, что я слышала.
— Хорошо, это кое-что объясняет, но зачем миссис Флетчер спрашивала, не смеялся ли он, прежде чем его сбили?
— Гузи Флетчер — галенская сумасшедшая. Уверена, вы это уже заметили. Она всеми командует и задает дурацкие вопросы и прекрасно себя чувствует со своим съехавшим чердаком, дай ей бог здоровья. После смерти мужа она три года провела в приюте для душевнобольных.
Мы приблизились к машине, и Анна обошла ее сзади, чтобы впустить собак. Все в ее объяснениях звучало разумно. Да, все звучало прекрасно. Так почему же я обернулся и бросил долгий прощальный взгляд в лес? Потому что понимал, что все ее слова — в каком-то смысле чушь собачья.
Анна высадила меня с Нагелем у дома миссис Флетчер, сказав, что позвонит через день-два. Не так чтобы бесцеремонно, однако не больно-то и любезно.
Когда я подошел к веранде, за раздвижной дверью показалась фигура Саксони.
— Ах, дорогая, тебе так идет проволочная сетка!
— Ты был с Анной?
— Погоди минутку. — Я отстегнул Нагеля с поводка, и он уселся на верхней ступеньке. — Да. Она возила меня в дом Королевы Масляной.
— Чей? — Саксони открыла дверь и выглянула наружу.
— Да-да. Некой старушки по имени Дороти Ли, которая якобы и вдохновила Маршалла на образ Королевы. Она жила в старой развалюхе милях в трех-четырех от города, в глухой чащобе. Анна заехала и спросила, не хочу ли я посмотреть на такое чудо. Я хотел, пока не пришел сын Дороти Ли и чуть не пристрелил нас за вторжение. Звать Ричард. Он напомнил мне Лона Чейни-младшего, в «О мышах и людях»[57]. «Джордж, расскажи мне про кроликов». Очень похож.
— И как тебе дом?
— Никак. Ветхий сарай, обклеенный газетами. Совсем не впечатляет.
— Анна сказала еще что-нибудь про книгу?
— Нет, черт возьми, ни слова. Такое ощущение, что она просто дразнится. Рассказывает столько всего про отца и вечно приговаривает: «Вот еще кое-что для вашей книги». Но так и не сказала, позволит мне написать ее или нет.
Саксони изменила позу и попыталась принять беззаботный вид. Мне очень понравилась эта ее неудачная попытка.
— А… что ты о ней думаешь? В личном плане?
С трудом подавив улыбку, я погладил Сакс по веснушчатой щеке, немного подрумянившейся на солнце во время похода за покупками. Но Саксони отстранилась и стиснула мою руку своими двумя. Сдержать улыбку мне все-таки не удалось.
— Нет, серьезно, Томас, без шуток. Я знаю, она кажется тебе симпатичной, так что не ври.
— Зачем мне врать? Она определенно не такая, как расписывал Дэвид Луис. А я уж думал, нас ждет Лиззи Борден[58] собственной персоной.
— Так она тебе нравится? — Саксони не отпускала мою руку.
— Да, пока что нравится. — Я пожал плечами. — Но вот что я тебе скажу, Сакс. Тут явно происходит что-то странное, по большому счету странное, и вот это мне совсем не нравится.
— Например?
— Например, ты знала… — Я спохватился и в последний момент понизил голос до шепота. — Ты знала, что Гузи Флетчер три года провела в дурдоме?
— Да, она рассказала мне, когда мы сегодня ходили за покупками.
— Сама?
— Угу. Мы говорили о твоем отце, потом начали болтать о фильмах, и она меня спросила, видела ли я «Пролетая над гнездом кукушки». Я ответила «да», и она рассказала, что однажды была в приюте для умалишенных. И все это таким тоном — ну и что, мол, такого?..
— Хм-м-м… — Я отнял руку от ее щеки и стал поигрывать собачьим поводком.
— А в чем дело?
— Ты купила чего-нибудь перекусить?
— Да, много всякой вкуснятины. Хочешь есть?
— Смертельно.
Я жарю самые восхитительные в мире бутерброды с сыром, в этом со мной никто не сравнится. Порхая по кухне и стряпая пару очередных шедевров, я во всех подробностях изложил Саксони нашу с Анной лесную идиллию.
— Как здорово, хлеб из отрубей! А теперь, теперь, теперь немножко маслица…
— Ты думаешь, Ричард Ли действительно застрелил бы тебя?
— Не только думаю, но могу доказать — гляди, какие пятна от пота. С этим Ричардом шутки плохи.
— Но ты же сам рассказывал мне эту безумную историю Дэвида Луиса, как Анна чуть ли не истерику закатывала, чтобы он убирался, и слала ему оскорбительные письма, когда он присылал сюда кого-нибудь написать о Маршалле?
— Луис никого не присылал, Сакс, он просто отвечал на их вопросы. Они приезжали сюда по собственной инициативе, как и мы.
— Ладно, они приезжали сами. Но разве он не говорил, что, когда они приезжали, Анна бомбила его письмами — мол, это он во всем виноват и не имел никакого права?
Я кивнул и шлепнул лопаточкой по столу.
— Тогда вот что скажи мне, Том: почему это она с тобой так любезна? Если она терпеть не может биографов, зачем ей было приглашать нас на ужин, а сегодня везти тебя в дом Королевы Масляной?
— Это одна из тех странностей, о которых я и говорю, Сакс. Или Дэвид Луис что-то чудит, или просто она ему чем-то не угодила. Из всего, что он про нее рассказал, почти ничего не подтвердилось.
— Но помнишь, как и она вчера несколько раз врала насчет отца? — В голосе Саксони звучало торжество.
— Да, врала. Она приняла нас с распростертыми объятиями, а потом навешала лапши на уши. — Я подкинул лопаточку в воздух и поймал за ручку. — Не задавай таких вопросов, дорогуша, я же просто тут работаю.
— А знаешь, это интересно. — Она подошла к буфету и взяла две ярко-синие тарелки.
— Да. — Точно в нужный момент я подцепил со сковороды бутерброды и выложил на бумажное полотенце, чтобы лишний жир впитался. В этом секрет жаренья сыра.
Глава 7
В следующие несколько дней ничего особенного не происходило. Я бродил по городу и беседовал с жителями. Все были очень милы, но никто не рассказал ничего нового. Да, Маршалл Франс был рубаха-парень, любил слоняться без дела и болтать о том о сем, как и все простые смертные. Нет-нет, своей известности он на дух не переносил; он был добрый семьянин — возможно, порой слишком баловал дочку, но ведь на то и отцы, не правда ли?
Я навестил местную библиотеку и заново перечитал все его книги. Пожилая библиотекарша, толстощекая и нарумяненная, в сверкающих розовым перламутром очках, суетилась так, будто у нее миллион дел на каждую минуту. Но я-то видел, что это просто имитация бурной активности, а на самом деле она любит сидеть за своим дубовым столом и читать.
Двое школьников передирали статью из Всемирной энциклопедии, а очень хорошенькая молодая женщина прилипла к номеру «Популярной механики» за прошлый месяц.
Я с мысленной лупой просмотрел все книги Франса, выискивая галенские параллели, но улов оказался пренебрежимо мал. Судя по всему, Франс, когда писал, отталкивался от чего-нибудь реального — но радикально трансформировал для своих нужд. Так и миссис Ли была комком глины, из которого он вылепил Королеву Масляную.
Покончив с этими изысканиями, я выбрался из-за стола и потер лицо. Работал я в журнальном зале и еще при входе заметил на стеллажах удивительно хорошую подборку литературной периодики. Только я нацелился взять номер «Антея», как библиотекарша поманила меня пальцем. Я ощутил себя хулиганом, застуканным, когда шумел за стеллажами.
— Вы мистер Эбби? — поинтересовалась она строгим шепотом.
Я кивнул и улыбнулся.
— Если хотите, я заведу на вас временный формуляр. Чтобы вы могли брать книги с собой, а не читать здесь.
— Ой, большое спасибо, но это вовсе не обязательно. Здесь очень уютно работается.
Я надеялся, что своим обаянием расколю ее хотя бы на улыбку, но библиотекарша по-прежнему сурово хмурилась. Под носом у нее шли вертикальные морщинки, такие образуются от вечного поджимания губ. На ее столе тоже все было в строгом порядке, руки скрещены, пальцы абсолютно неподвижны. Я не сомневался, что она убьет всякого, кто поставит книгу не туда, откуда взял.
— Знаете, сюда уже приезжали люди, которые хотели писать о Маршалле.
— Да?
— Никто из них Анне не понравился, особенно тот, что собирался делать биографию. Он был такой грубый… — Она покачала головой и прищелкнула языком.
— Это который из Принстона?
— Да-да, он и хотел писать биографию Маршалла. Представляете? Говорят, в Принстоне прекрасный университет, но с такими выпускниками… ой, сомневаюсь.
— Вы случайно не помните, как его звали?
Она склонила голову набок, оторвала от стола одну толстую ладошку и, не сводя с меня глаз, постучала пальцем по подбородку.
— Как его звали? Нет, я не спрашивала, а он не представлялся. Заявился сюда весь из себя важный, да как пошел сыпать вопросами, даже «пожалуйста» не сказал. — Будь она птицей, обязательно встопорщила бы на этом месте перышки. — Насколько я слышала, он тут со всеми так. Я всегда говорю: можете быть каким угодно грубияном, но у меня чтобы ни-ни.
Я представил этого принстонского гаденыша, с его портфельчиком от Марка Кросса, диктофоном «сони» и поджимающими сроками сдачи диплома; как он ходит от человека к человеку и пытается выпытать у них сведения, но без малейшего толку, потому что здесь не любят, когда у них выпытывают.
— Мистер Эбби, хотите посмотреть одну из любимых книг Маршалла?
— Очень хочу, если это не слишком вас затруднит.
— Ведь это моя работа, не так ли? Подбирать книги для посетителей.
Выйдя из-за стола, она двинулась к задним полкам. Я думал, ее цель — детские стеллажи, и потому удивился, когда она остановилась у полки с надписью «Архитектура».
— Только между нами, мистер Эбби, — проговорила библиотекарша, внимательно осмотревшись, нет ли кого рядом. — По-моему, она собирается разрешить вам попробовать. Насколько я слышала — собирается.
— Вот как? — Я не был уверен, что правильно понял ее слова. Голос ее снизился до прежнего шепота. — Вы имеете в виду Анну?
— Да-да. Пожалуйста, не так громко. Могу биться об заклад, что она вам позволит.
Это была ободряющая новость, хотя и из странного источника. Но чего я не мог понять — зачем ей понадобилось отводить меня в этот закуток. Только сказать, что Анна собирается разрешить мне написать книгу?
Кто-то вышел из-за угла и взглянул на нас. Библиотекарша скорее взяла с полки альбом о железнодорожных станциях:
— Вот то, что я искала! Держите. — Она открыла форзац — конечно, Франс брал эту книгу пять или шесть раз. На карточке почти не было других фамилий. Когда посторонний нашел, что ему было нужно, и удалился, библиотекарша закрыла альбом и сунула мне под мышку. — Так и выходите. Тогда никто не заподозрит, что мы тут с вами беседовали. — Она повертела головой, заглянула между полками в соседний проход и только потом добавила: — Я понимаю, решать-то, конечно, Анне. Мы все прекрасно понимаем. Но трудно сдержать нетерпение. С тех пор как… — Послышались шаги, и она снова умолкла на полуслове. И договаривать уже не стала, потому что подошла молодая женщина с девочкой на буксире и заявила, что никак не может найти книгу по разведению золотых рыбок.
Я вернулся за свой столик в журнальном зале и пролистал добычу. Друг друга сменяли фотографии железнодорожных станций.
По-моему, автор подписей несколько переусердствовал, соловьем разливаясь насчет, скажем, «великолепия» Вайнера, штат Миссисипи («довоенный шедевр», аж с тремя кассовыми окошками вместо одного). Однако на какое-то время я погрузился в альбом, поскольку хорошо представлял себе Франса за этим занятием, и чем-то ведь его данная тема интересовала. Мне вспомнился рассказ Лученте о воскресных поездках за город, вспомнились найденные у Маршалла дома открытки с видами вокзалов. Когда я пролистывал альбом в третий раз, мой взгляд зацепился за Дерек, штат Пенсильвания, и через полсекунды, вытаращив глаза, я лихорадочно листал назад, в глубине души опасаясь, что мне померещилось. Но — не померещилось. Поля пестрели карандашными пометками. И хотя почерк Франса я видел всего пару раз, сомнений не было. Те же тщательно выведенные буквы. Записи не имели отношения ни к Дереку, штат Пенсильвания, ни к тамошней железнодорожной станции. Похоже, что моего героя, как истинного художника, вдруг посетило вдохновение, и он воспользовался первым попавшимся клочком бумаги.
Это было описание некого персонажа по фамилии Инклер. Отдельных слов я не разобрал, но сводилось все к тому, что этот Инклер был австрийцем, который решил пешком обойти вокруг света. Чтобы собрать деньги на путешествие, он выпустил почтовую открытку, где был изображен со своим белым бультерьером, которого собирался прихватить за компанию. Под картинкой значилось его имя, откуда он, что затеял, какое расстояние ему предстоит одолеть (60 тысяч километров), сколько это займет времени (четыре года), и что при помощи открыток он собирает необходимые для этого средства. Не могли бы вы немного пожертвовать на такую достойную цель?
На полях описывалась его внешность и внешность собаки, приводились ее кличка и названия мест, которые они посетят, а также некоторые приключения в пути. Датировались заметки 13 июня 1947 года.
Я списал все в блокнот. Впервые я ощутил, что мне попалось настоящее сокровище. Инклера не было ни в одной из книг Франса, считанные люди во всем мире знали об этом его творении — и в том числе я. Меня обуяла такая жадность, что поначалу я даже колебался, рассказывать ли Саксони. Инклер принадлежал мне и Маршаллу. Лишь нам двоим… Но великодушие возобладало, и я поделился с ней своей находкой. Саксони тоже вдохновилась, и весь следующий день мы просидели в читальном зале, усердно штудируя другие рекомендованные библиотекаршей любимые книги Франса. Новых открытий мы не сделали, но, в конце концов, и нашего маленького друга Инклера было более чем достаточно.
Еще через день, когда мы завтракали на кухне, я вслух подивился, откуда Франс брал имена для своих персонажей. Имена в его книгах — это просто что-то.
Саксони поедала намазанный апельсиновым мармеладом тост. Откусив очередной кусок, она проговорила с набитым ртом:
— С кладбища.
— Ты о чем? — Я встал налить себе еще чашку ненавистного ромашкового чая — ее приобретения. (Моя мать делала себе ванну для ног из ромашкового чая.) Но другой вариант был еще хуже — какой-то декофеинизированный диетический кофе не иначе как с Урана, купленный Саксони по совету миссис Флетчер.
Она отряхнула руки, веером брызнули крошки.
— Да, с местного кладбища. Я на днях прошлась по городу, на местности немного сориентироваться. И за почтой стоит очень симпатичная церквушка, прямо как с открытки — очень, ну, старая и английская. Темная такая, солидная, и каменная стена вокруг. В детстве я часто перетирала надписи с надгробий, так что интерес остался.
Сев обратно за стол, я пошевелил бровями вверх-вниз, как Питер Лорри[59]:
— Хи… Хи. Хи-и-и! И у меня тоже, дорогая. Крысы и пауки! Пауки и крысы!
— Ой, Томас, прекрати! Ты разве никогда не перетирал надгробные надписи? Они такие красивые! Томас, ты прекратишь дурачиться? Ну ладно, ладно, очень похоже вышло. Доволен? Вылитый вампир. Ты хочешь выслушать или нет?
— Хочу, дорогая.
Саксони засунула в тостер еще два куска хлеба — пшеничного с отрубями. Глядя, как она ест, иногда я думал, что в прошлой жизни она голодала.
— Я бродила между могилами, но что-то было не так, понимаешь? Как-то необычно, странно… не так. И вдруг я поняла. Все имена на надгробьях, или почти все, были из «Анны на крыльях ночи».
— Да ну?
— Честное слово. Лесли Бейкер, Дейв Миллер, Ирен Вайгель… Все до единого.
— Ты шутишь!
— Ничуть. Я собралась сходить за блокнотом и все их переписать, но потом подумала, что ты тоже, наверное, захочешь посмотреть, и не стала торопиться.
— Саксони, это фантастика! Почему ты мне раньше не сказала?
Она протянула руку над столом и сжала мою ладонь. Казалось, чем дольше мы вместе, тем больше ей нравится трогать меня и чтобы я ее трогал. Не обязательно с вожделением или нежностью, довольно простого телесного соприкосновения. Небольшой электрический контакт на секунду-две, чтобы другой знал, что ты есть. Мне тоже это нравилось. Но дело есть дело, тем более связанное с Франсом, так что я заставил Саксони поскорее дожевать ее тост, и мы отправились на кладбище.
Через пятнадцать минут мы уже стояли перед церковью Св. Иосифа. В детстве у меня было много друзей-католиков, которые всегда крестились, проходя мимо своей церкви. Мне не хотелось от них отставать, и они научили меня, как это правильно делать, и я тоже крестился, когда мы проходили мимо церкви вместе. А однажды ехали мы с мамой на машине и миновали церковь Св. Марии. Как добрый католик, каковым не был, я машинально перекрестился прямо перед расширившимися от ужаса методистскими очами матери. Мой психоаналитик чуть не свихнулся, несколько недель пытаясь выяснить, откуда взялся у меня такой импульс.
Пока мы с Саксони стояли там, передняя дверь отворилась и вышел священник, настоятель церкви. Он быстро спустился по крутым каменным ступеням и, сухо кивнув нам, торопливо прошел мимо. Повернув голову, я видел, как он садится в бордовый «олдсмобиль-катласс».
Саксони двинулась к церкви, и я последовал за ней. День был необыкновенно красив, а воздух прохладен. Налетавший сильными порывами ветер шелестел в кронах деревьев, поднимал повсюду летнюю пыль, и облака неслись над головой, как в ускоренной киносъемке. Солнце напоминало четкую, ясную печать в середине кобальтово-синего конверта.
— Ты идешь? Не бойся, маленькие человечки из могил тебя не укусят.
— Да, мэм. — Я догнал ее и взял за руку.
— Смотри. — Она указала ногой на надгробье.
— Ха! Брайан Тейлор. Как тебе это нравится! А там, смотри — Энн Меджибоу. Ой, Сакс, да они все здесь! Давай, начинай переписывать, а я пойду пока осмотрюсь.
По правде говоря, я не был в восторге от такого открытия. Не знаю, может, я действительно по натуре романтик, но я предпочитал, чтобы творчество моих кумиров несло отпечаток чистого вдохновения во всех своих аспектах. Сюжетная линия, окружающая обстановка, действующие лица, имена собственные… Чтобы все это принадлежало им одним, происходило из их головы — а не из телефонной книги, не из газеты, не с кладбища. А так Франс выглядел слишком человечным.
Я навестил местную библиотеку и заново перечитал все его книги. Пожилая библиотекарша, толстощекая и нарумяненная, в сверкающих розовым перламутром очках, суетилась так, будто у нее миллион дел на каждую минуту. Но я-то видел, что это просто имитация бурной активности, а на самом деле она любит сидеть за своим дубовым столом и читать.
Двое школьников передирали статью из Всемирной энциклопедии, а очень хорошенькая молодая женщина прилипла к номеру «Популярной механики» за прошлый месяц.
Я с мысленной лупой просмотрел все книги Франса, выискивая галенские параллели, но улов оказался пренебрежимо мал. Судя по всему, Франс, когда писал, отталкивался от чего-нибудь реального — но радикально трансформировал для своих нужд. Так и миссис Ли была комком глины, из которого он вылепил Королеву Масляную.
Покончив с этими изысканиями, я выбрался из-за стола и потер лицо. Работал я в журнальном зале и еще при входе заметил на стеллажах удивительно хорошую подборку литературной периодики. Только я нацелился взять номер «Антея», как библиотекарша поманила меня пальцем. Я ощутил себя хулиганом, застуканным, когда шумел за стеллажами.
— Вы мистер Эбби? — поинтересовалась она строгим шепотом.
Я кивнул и улыбнулся.
— Если хотите, я заведу на вас временный формуляр. Чтобы вы могли брать книги с собой, а не читать здесь.
— Ой, большое спасибо, но это вовсе не обязательно. Здесь очень уютно работается.
Я надеялся, что своим обаянием расколю ее хотя бы на улыбку, но библиотекарша по-прежнему сурово хмурилась. Под носом у нее шли вертикальные морщинки, такие образуются от вечного поджимания губ. На ее столе тоже все было в строгом порядке, руки скрещены, пальцы абсолютно неподвижны. Я не сомневался, что она убьет всякого, кто поставит книгу не туда, откуда взял.
— Знаете, сюда уже приезжали люди, которые хотели писать о Маршалле.
— Да?
— Никто из них Анне не понравился, особенно тот, что собирался делать биографию. Он был такой грубый… — Она покачала головой и прищелкнула языком.
— Это который из Принстона?
— Да-да, он и хотел писать биографию Маршалла. Представляете? Говорят, в Принстоне прекрасный университет, но с такими выпускниками… ой, сомневаюсь.
— Вы случайно не помните, как его звали?
Она склонила голову набок, оторвала от стола одну толстую ладошку и, не сводя с меня глаз, постучала пальцем по подбородку.
— Как его звали? Нет, я не спрашивала, а он не представлялся. Заявился сюда весь из себя важный, да как пошел сыпать вопросами, даже «пожалуйста» не сказал. — Будь она птицей, обязательно встопорщила бы на этом месте перышки. — Насколько я слышала, он тут со всеми так. Я всегда говорю: можете быть каким угодно грубияном, но у меня чтобы ни-ни.
Я представил этого принстонского гаденыша, с его портфельчиком от Марка Кросса, диктофоном «сони» и поджимающими сроками сдачи диплома; как он ходит от человека к человеку и пытается выпытать у них сведения, но без малейшего толку, потому что здесь не любят, когда у них выпытывают.
— Мистер Эбби, хотите посмотреть одну из любимых книг Маршалла?
— Очень хочу, если это не слишком вас затруднит.
— Ведь это моя работа, не так ли? Подбирать книги для посетителей.
Выйдя из-за стола, она двинулась к задним полкам. Я думал, ее цель — детские стеллажи, и потому удивился, когда она остановилась у полки с надписью «Архитектура».
— Только между нами, мистер Эбби, — проговорила библиотекарша, внимательно осмотревшись, нет ли кого рядом. — По-моему, она собирается разрешить вам попробовать. Насколько я слышала — собирается.
— Вот как? — Я не был уверен, что правильно понял ее слова. Голос ее снизился до прежнего шепота. — Вы имеете в виду Анну?
— Да-да. Пожалуйста, не так громко. Могу биться об заклад, что она вам позволит.
Это была ободряющая новость, хотя и из странного источника. Но чего я не мог понять — зачем ей понадобилось отводить меня в этот закуток. Только сказать, что Анна собирается разрешить мне написать книгу?
Кто-то вышел из-за угла и взглянул на нас. Библиотекарша скорее взяла с полки альбом о железнодорожных станциях:
— Вот то, что я искала! Держите. — Она открыла форзац — конечно, Франс брал эту книгу пять или шесть раз. На карточке почти не было других фамилий. Когда посторонний нашел, что ему было нужно, и удалился, библиотекарша закрыла альбом и сунула мне под мышку. — Так и выходите. Тогда никто не заподозрит, что мы тут с вами беседовали. — Она повертела головой, заглянула между полками в соседний проход и только потом добавила: — Я понимаю, решать-то, конечно, Анне. Мы все прекрасно понимаем. Но трудно сдержать нетерпение. С тех пор как… — Послышались шаги, и она снова умолкла на полуслове. И договаривать уже не стала, потому что подошла молодая женщина с девочкой на буксире и заявила, что никак не может найти книгу по разведению золотых рыбок.
Я вернулся за свой столик в журнальном зале и пролистал добычу. Друг друга сменяли фотографии железнодорожных станций.
По-моему, автор подписей несколько переусердствовал, соловьем разливаясь насчет, скажем, «великолепия» Вайнера, штат Миссисипи («довоенный шедевр», аж с тремя кассовыми окошками вместо одного). Однако на какое-то время я погрузился в альбом, поскольку хорошо представлял себе Франса за этим занятием, и чем-то ведь его данная тема интересовала. Мне вспомнился рассказ Лученте о воскресных поездках за город, вспомнились найденные у Маршалла дома открытки с видами вокзалов. Когда я пролистывал альбом в третий раз, мой взгляд зацепился за Дерек, штат Пенсильвания, и через полсекунды, вытаращив глаза, я лихорадочно листал назад, в глубине души опасаясь, что мне померещилось. Но — не померещилось. Поля пестрели карандашными пометками. И хотя почерк Франса я видел всего пару раз, сомнений не было. Те же тщательно выведенные буквы. Записи не имели отношения ни к Дереку, штат Пенсильвания, ни к тамошней железнодорожной станции. Похоже, что моего героя, как истинного художника, вдруг посетило вдохновение, и он воспользовался первым попавшимся клочком бумаги.
Это было описание некого персонажа по фамилии Инклер. Отдельных слов я не разобрал, но сводилось все к тому, что этот Инклер был австрийцем, который решил пешком обойти вокруг света. Чтобы собрать деньги на путешествие, он выпустил почтовую открытку, где был изображен со своим белым бультерьером, которого собирался прихватить за компанию. Под картинкой значилось его имя, откуда он, что затеял, какое расстояние ему предстоит одолеть (60 тысяч километров), сколько это займет времени (четыре года), и что при помощи открыток он собирает необходимые для этого средства. Не могли бы вы немного пожертвовать на такую достойную цель?
На полях описывалась его внешность и внешность собаки, приводились ее кличка и названия мест, которые они посетят, а также некоторые приключения в пути. Датировались заметки 13 июня 1947 года.
Я списал все в блокнот. Впервые я ощутил, что мне попалось настоящее сокровище. Инклера не было ни в одной из книг Франса, считанные люди во всем мире знали об этом его творении — и в том числе я. Меня обуяла такая жадность, что поначалу я даже колебался, рассказывать ли Саксони. Инклер принадлежал мне и Маршаллу. Лишь нам двоим… Но великодушие возобладало, и я поделился с ней своей находкой. Саксони тоже вдохновилась, и весь следующий день мы просидели в читальном зале, усердно штудируя другие рекомендованные библиотекаршей любимые книги Франса. Новых открытий мы не сделали, но, в конце концов, и нашего маленького друга Инклера было более чем достаточно.
Еще через день, когда мы завтракали на кухне, я вслух подивился, откуда Франс брал имена для своих персонажей. Имена в его книгах — это просто что-то.
Саксони поедала намазанный апельсиновым мармеладом тост. Откусив очередной кусок, она проговорила с набитым ртом:
— С кладбища.
— Ты о чем? — Я встал налить себе еще чашку ненавистного ромашкового чая — ее приобретения. (Моя мать делала себе ванну для ног из ромашкового чая.) Но другой вариант был еще хуже — какой-то декофеинизированный диетический кофе не иначе как с Урана, купленный Саксони по совету миссис Флетчер.
Она отряхнула руки, веером брызнули крошки.
— Да, с местного кладбища. Я на днях прошлась по городу, на местности немного сориентироваться. И за почтой стоит очень симпатичная церквушка, прямо как с открытки — очень, ну, старая и английская. Темная такая, солидная, и каменная стена вокруг. В детстве я часто перетирала надписи с надгробий, так что интерес остался.
Сев обратно за стол, я пошевелил бровями вверх-вниз, как Питер Лорри[59]:
— Хи… Хи. Хи-и-и! И у меня тоже, дорогая. Крысы и пауки! Пауки и крысы!
— Ой, Томас, прекрати! Ты разве никогда не перетирал надгробные надписи? Они такие красивые! Томас, ты прекратишь дурачиться? Ну ладно, ладно, очень похоже вышло. Доволен? Вылитый вампир. Ты хочешь выслушать или нет?
— Хочу, дорогая.
Саксони засунула в тостер еще два куска хлеба — пшеничного с отрубями. Глядя, как она ест, иногда я думал, что в прошлой жизни она голодала.
— Я бродила между могилами, но что-то было не так, понимаешь? Как-то необычно, странно… не так. И вдруг я поняла. Все имена на надгробьях, или почти все, были из «Анны на крыльях ночи».
— Да ну?
— Честное слово. Лесли Бейкер, Дейв Миллер, Ирен Вайгель… Все до единого.
— Ты шутишь!
— Ничуть. Я собралась сходить за блокнотом и все их переписать, но потом подумала, что ты тоже, наверное, захочешь посмотреть, и не стала торопиться.
— Саксони, это фантастика! Почему ты мне раньше не сказала?
Она протянула руку над столом и сжала мою ладонь. Казалось, чем дольше мы вместе, тем больше ей нравится трогать меня и чтобы я ее трогал. Не обязательно с вожделением или нежностью, довольно простого телесного соприкосновения. Небольшой электрический контакт на секунду-две, чтобы другой знал, что ты есть. Мне тоже это нравилось. Но дело есть дело, тем более связанное с Франсом, так что я заставил Саксони поскорее дожевать ее тост, и мы отправились на кладбище.
Через пятнадцать минут мы уже стояли перед церковью Св. Иосифа. В детстве у меня было много друзей-католиков, которые всегда крестились, проходя мимо своей церкви. Мне не хотелось от них отставать, и они научили меня, как это правильно делать, и я тоже крестился, когда мы проходили мимо церкви вместе. А однажды ехали мы с мамой на машине и миновали церковь Св. Марии. Как добрый католик, каковым не был, я машинально перекрестился прямо перед расширившимися от ужаса методистскими очами матери. Мой психоаналитик чуть не свихнулся, несколько недель пытаясь выяснить, откуда взялся у меня такой импульс.
Пока мы с Саксони стояли там, передняя дверь отворилась и вышел священник, настоятель церкви. Он быстро спустился по крутым каменным ступеням и, сухо кивнув нам, торопливо прошел мимо. Повернув голову, я видел, как он садится в бордовый «олдсмобиль-катласс».
Саксони двинулась к церкви, и я последовал за ней. День был необыкновенно красив, а воздух прохладен. Налетавший сильными порывами ветер шелестел в кронах деревьев, поднимал повсюду летнюю пыль, и облака неслись над головой, как в ускоренной киносъемке. Солнце напоминало четкую, ясную печать в середине кобальтово-синего конверта.
— Ты идешь? Не бойся, маленькие человечки из могил тебя не укусят.
— Да, мэм. — Я догнал ее и взял за руку.
— Смотри. — Она указала ногой на надгробье.
— Ха! Брайан Тейлор. Как тебе это нравится! А там, смотри — Энн Меджибоу. Ой, Сакс, да они все здесь! Давай, начинай переписывать, а я пойду пока осмотрюсь.
По правде говоря, я не был в восторге от такого открытия. Не знаю, может, я действительно по натуре романтик, но я предпочитал, чтобы творчество моих кумиров несло отпечаток чистого вдохновения во всех своих аспектах. Сюжетная линия, окружающая обстановка, действующие лица, имена собственные… Чтобы все это принадлежало им одним, происходило из их головы — а не из телефонной книги, не из газеты, не с кладбища. А так Франс выглядел слишком человечным.