Кейн Джефри. Нашествие нежити

   — Конечно. Еще до того, как они спустились. Мой помощник должен был передать их вашим людям.
   — Отлично. Возможно, теперь мы получим кое-какие ответы.
   — Вы уж постарайтесь. А что касается Вишневски, то он, конечно, по-настоящему опасен. Сначала Штрауда пытался убить, теперь вот меня. Похоже, ему все время мерещится что-то…
   — Да, я обратила внимание. Типичное бредовое состояние.
   — Как только вы закончите с вашими анализами, мы переведем его в специально оборудованный номер в «Бельвю». Я позабочусь, чтобы все было в лучшем виде.
   — Хорошо… если так нужно. И большое спасибо за образцы.
   — Ну, это-то как раз было легче всего.
   — Да, я застала по телевизору кусочек вашей… беседы с Гордоном.
   — И не говорите! Мэр Лими еще задаст мне за это.
   — Ну, ладно. Еще раз спасибо, пора приниматься за дело.
   Кендра тут же распорядилась отвезти Штрауда и Леонарда в изолятор и подключить аппаратуру. Натан смотрел вслед удалявшейся по коридору доктору Клайн и думал о том, сколько же в этой темноволосой женщине твердости, выдержки и красоты. Она тем временем продолжала энергично командовать:
   — Времени в обрез! Немедленно в изолятор! И помните о мерах предосторожности, ребята! Давайте, давайте!
   У Натана накопилась тысяча вопросов к безмолвным Штрауду и Леонарду и еще тысяча вопросов к бушующему Вишневски… ни на один из которых, как он предполагал, ответа не будет.
   Комиссар повернулся и решительно вышел из больницы. Усевшись в ожидающий его лимузин, налил себе и залпом проглотил хорошую порцию неразбавленного виски. Взял телефонную трубку и набрал служебный номер мэра. В этот самый момент, как всегда некстати, объявился Перкинс, и Натан шуганул своего помощника грубоватым окриком:
   — Оставайтесь там, Лойд. У меня секретный разговор.
   Этот удар он должен был принять на себя один, без посторонних ушей.
   — Думаю, наши новости вам известны? — спросил он мэра Билла Лими.
   Лими, хитрый ирландец и прирожденный политикан до мозга костей, был, как обычно, сдержан и уклончив.
   — Что говорят врачи из эпидемиологического центра? Нашли что-нибудь?
   — Они делают все, что могут, Билл.
   — Должен сказать, Джим, что, с моей точки зрения, ты и твои друзья археологи выглядели сегодня малость глуповато и очень смешно.
   — Вот спасибо так спасибо, Билл. До самой смерти не забуду.
   — Зачем ты затеял свару с Гордоном, да еще перед телекамерой, Джимми? Такие вещи никогда еще никому не помогали.
   — Мэр… Билл, Вишневски обезумел, Леонард и Эйб Штрауд в коме. Что будет твориться в городе, если Гордон усугубит ситуацию?
   — Гордон пользуется сильным влиянием в этом городе, Джимми. Я тебя не раз предупреждал.
   — Настолько сильным, мистер мэр, чтобы удалить меня с поля?
   — Какого черта, Джим, мы здесь не в футбол играем.
   — Да, сэр. Скорее в «Монополию», я угадал… сэр? Мэр долго молчал.
   — Нам придется разрешить людям Гордона возобновить работу. Речь идет о множестве рабочих мест, Джимми.
   — Если оставить все как есть, Билл, на каждого рабочего Гордона придется по такому бедолаге, как Штрауд и Леонард, которые будут в отключке прикованы к больничной койке.
   — Ну, не надо, Джим, пожалуйста. Ты же сам знаешь, что человек в коме не может голосовать.
   — Хотя если найти способ доставить его к избирательной урне…
   Мэр добродушно рассмеялся.
   — Ну, ладно, Джим. Давай приезжай ко мне. Гордон явится с минуты на минуту, и я собрал муниципальный совет на экстренное заседание, куда пригласил и всех своих консультантов. Попробуем как-нибудь уладить это дело.
   — Ах, ну да, конечно… уладить.
   — А вот этого не надо, Джим. Мне Гордон нравится не больше, чем тебе, поверь мне. Но только, Джим, ты и сам знаешь, как проигрывают выборы из-за самых обычных пустяков, вроде опозданий поездов или плохой погоды, как будто мы ею можем управлять… И эта… эта эпидемия лишь еще одна такая же не зависящая от нас неожиданность…
   — Да, ведь в этом же году предстоят выборы, что может быть важнее!
   — Если меня скинут, Джим, то и тебе не удержаться. Так что избавь меня, пожалуйста, от высокопарной чепухи.
   — Да, сэр.
   — И захвати с собой Перкинса.
   Едва сдерживая себя, Джеймс Натан некоторое время молчал, до боли стиснув зубы, потом ровным бесстрастным голосом произнес:
   — Мы сию же минуту выезжаем, ваша честь.
   — Вот и молодец, Джим… Пока.

Глава 5

   Абрахам Штрауд очнулся от нестерпимой боли в затекшей шее и спине и прислушался к тихому жужжанию электрокардиографа. Они с аппаратом находились в больничном изоляторе, где в два ряда по тринадцать коек лежало двадцать шесть неподвижных тел.
   Штрауд присмотрелся к соседу справа. Застывший и бледный, он напоминал труп. На мгновение Штрауду показалось, что он попал в морг, но ровный гул электрокардиографов, тут и там установленных у коек зомби, успокоил его. Слева от себя Штрауд вдруг узнал профиль человека, которого видел в Египте в хрустальном черепе. Саймон Альберт Вайцель. От неожиданности Штрауд даже сел в койке, обнаружив при этом, что весь опутан проводами и трубками, соединяющими его с хитроумными приборами и капельницами. Пластиковые мешки на последних напоминали нависших над ним с обеих сторон невиданных летучих мышей.
   В полной растерянности Штрауд пытался собраться с мыслями, гадая, что привело его сюда к полумертвым жертвам этого… этой штуки в котловане.
   Ясно, что на него плохо подействовало пребывание в дезинфекционной камере. Ослепительно сверкающее сияние, ударившее в стальную пластинку в черепе Штрауда, привело его в ступор^[17]. А окружающие посчитали, что его постигла несчастная участь других пострадавших, что он заразился той смертельной болезнью, которую распространяет это нечто, притаившееся на мертвом корабле.
   Озираясь по сторонам, Штрауд заметил, что только его кардиограф регистрировал более или менее нормальную работу сердца — на остальных экранах светились почти идеальные прямые линии. Он сорвал с себя провода, тянущиеся к аппарату, и зеленая осциллограмма исчезла. Штрауд освободился также от трубок капельниц и спустил ноги на пол, оказавшись лицом к Вайцелю. Он подошел к нему, к этой первой жертве неведомого, терзаемый множеством неразрешимых ответов.
   — Так это вы, — прошелестел Штрауд, с трудом проталкивая слова через пересохшее и саднящее горло.
   Вайцель лежал словно окаменевший, не реагируя на его голос. Веки его были плотно сомкнуты — как, впрочем, и у всех других пациентов в изоляторе. Очевидно, сестра прошла вдоль рядов безмолвно застывших тел и одетой в перчатку рукой закрыла им глаза. Штрауд вспомнил это ощущение, кто-то и ему опустил веки, пока он лежал в таком состоянии. К счастью, не совсем в таком, как оказалось.
   — Что с вами случилось, Вайцель? И что сейчас происходит?
   Глаза Вайцеля открылись так стремительно и неожиданно, что Штрауд отпрянул. Но недостаточно быстро, и левая рука Вайцеля взметнулась вверх, ледяные пальцы мертвой хваткой вцепились в горло Штрауда.
   За стеклом, отделявшим изолятор от соседнего помещения, повскакали со своих мест и засуетились какие-то люди. Штрауд, едва дыша, позвал на помощь, и кто-то в белом халате закричал ему по внутренней связи:
   — Вы только что очнулись! Успокойтесь, все в порядке, успокойтесь же! Что это вы там вытворяете со своим соседом? Сейчас же отпустите его!
   Теперь уже и правая рука Вайцеля тянулась к горлу Штрауда, тело старика извивалось и содрогалось, толчками отрываясь от койки, белки глубоко закатившихся под лоб глаз окрасились в жуткий зелено-синий оттенок с металлическим отливом.
   Штрауду наконец удалось оторвать душившую его руку от горла, кашляя и хватая ртом воздух, он продолжал звать на помощь. Сводившая тело Вайцеля судорога перекинулась на его лицо, исказив его в страшную гримасу, и тут откуда-то из его груди послышался голос.
   Губы Вайцеля оставались неподвижными, как у мертвеца, но голос рвался из его тела сотрясшими его каждый раз пузырями, подобно икоте, по губам Вайцеля побежала омерзительная бурая жидкость. Противоестественный голос звучал из самой глубины его грудной клетки. Но голос не принадлежал Вайцелю. Штрауд почему-то твердо знал это, хотя и никогда раньше не встречался с этим стариком, ничего человеческого в доносившемся до Штрауда голосе не было. Он исходил из корабля и через тело Вайцеля грозил Штрауду. Желаемый эффект был достигнут — Абрахам был действительно потрясен, волосы на голове встали дыбом, по всему телу бежали мурашки.
   — Прочь с моей дороги, Эшруад!
   — Боже! выдохнул Штрауд, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. — Кто ты?
   — Изыди. Эшруад!
   — Меня зовут Штрауд!
   — Тебе не обмануть меня, Эшруад.
   — Кто ты, кто?
   — Прочь с дороги! Беги, Эшруад, беги!
   — Да кто же ты, черт побери?
   — Тот, кому принадлежит живое.
   — Живое?
   — Живое есть моя пища.
   — Кто ты?
   — Тот, кто отнимает жизнь у живого.
   — Ты дьявол? Сатана?
   Тело Вайцеля затряслось в раскатах злорадного хохота. Гнусные гортанные звуки которого исторгли вспенившуюся бурую жидкость, которая сначала струйками потекла по губам старика, а потом вдруг забила фонтаном. Штрауд успел отскочить, и ядовитый поток не попал в него, залив простыни койки, на которой он до того лежал, и запятнав пол омерзительными лужицами. Бурая слизь, соприкасаясь с воздухом, выделяла газ, распространявший резкое зловоние. Она подобно кислоте разъедала простыни и линолеум пола и источала острый тошнотворный запах земли, древней и глубинной земли, разлагающейся тины, гниющего болота и серы.
   В изолятор уже спешили врачи в защитных костюмах, и Штрауд, прижав Вайцеля к койке, прорычал:
   — Кто же ты, черт бы тебя побрал? Кто ты, говори!
   В ответ у него в мозгу прошелестело:
   — Я все и каждый… легионы… армии… Я все и каждый…
   — Сукин сын! — Вне себя от ярости Штрауд сдавил хрустнувшее под его пальцами горло Вайцеля.
   Врачи едва оторвали Штрауда от задушенного им Вайцеля. В ходе скоротечной схватки Штрауд вместе с парой санитаров очутился на полу. Остальные внезапно замерли, в ужасе уставившись на Вайцеля. Тело старика оторвалось от койки, паря в воздухе, конвульсивно дернулось и рухнуло на простыни. Идеальная прямая на экране кардиографа свидетельствовала, что он мертв.
   — Проклятье! Проклятье! Проклятье! — отчаянно прокричал из-под одного из защитных шлемов женский голос. Врач подошла к Штрауду и всхлипнула:
   — Какого черта вы здесь натворили!
   — Вы же слышали голос, — недоумевал Штрауд. — Сами же видели…
   — Ничего мы не слышали.
   — И ничего не видели, — добавил кто-то из врачей.
   — Но только что со мной говорил голос из тела этого старика.
   — Галлюцинации, — облегченно констатировал один из врачей. — Такое нередко случается при выходе из комы, доктор Клайн.
   — Доктор Штрауд, — успокаиваясь, обратилась она к нему. — Я доктор Кендра Клайн из эпидемиологического центра Атланты. Вам, возможно, буде г интересно узнать, сэр, что вы единственный из всех пациентов, кто пришел в себя. А вот Саймон Вайцель, как вы можете убедиться, взглянув на ленты мониторов, так и не приходил в сознание ни на секунду, а потому вы и не могли с ним беседовать.
   — Но я вовсе не с Вайцелем говорил.
   — Вы успокоились, доктор Штрауд? Как по-вашему, санитарам можно вас отпустить?
   — Да, конечно. Сделайте одолжение, дайте мне встать.
   Поднявшись на ноги, Штрауд указал па перепачканные простыни и напоминающие цветом табачную жижу пятна на полу.
   — Пусть ваши лаборанты определят состав этого вещества, доктор Клайн, только будьте с ним очень осторожны.
   — А что это такое? — поинтересовался один из врачей.
   — Вайцель изрыгнул перед смертью. Какая-то эктоплазма^[18], вероятно.
   — И вы хотите, чтобы мы вам поверили? — усмехнулась доктор Клайн.
   Штрауд посмотрел прямо в ее глубокие и пытливые серые глаза, спрятанные за толстым стеклом защитной маски. Красивая женщина, мысленно отметил он.
   — Можете верить или не верить, дело ваше. Но одно я вам гарантирую, доктор Клайн.
   — Что именно?
   — Вы не найдете другого объяснения тому, как это сюда попало. Ладно, а теперь я пошел.
   — Не думаете же вы, доктор Штрауд, что мы вас отпустим без обследования.
   Штрауд вновь пристально взглянул ей в глаза.
   — Обследование? У меня нет времени побыть для вас подопытным кроликом, доктор Клайн.
   — Но мы вас можем и удержать здесь, если придется.
   — Правда? И каким же, интересно, образом?
   — С помощью моих людей. Дюжие санитары угрожающе шагнули к Штрауду, окружая его плотным кольцом.
   — Ну, ладно, ладно, — сдался он. — Но только анализы крови и серозной жидкости, и на этом все… Мне надо поторопиться в музей, помочь доктору Вишневски и док гору Леонарду, если мы действительно хотим справиться с этим… с этой… штукой.
   — Боюсь, у меня для вас плохие новости относительно доктора Вишневски и доктора Леонарда… — нерешительно начала Кендра Клайн.
   — Нет, о Господи, нет! — перебил ее Штрауд, он даже не хотел этого слышать. — Скажите, что они живы!
   — Доктор Леонард находится здесь. — Кендра указала на недвижимое тело на последней из тринадцати коек, стоящих вдоль стены стерильно чистого изолятора. — В глубочайшей коме, как и вы совсем недавно. Мы можем лишь надеяться…
   — А доктор Вишневски?
   Она тяжело вздохнула, даже толстое стекло маски не могло скрыть огорченного и озабоченного выражения ее лица.
   — Доктор Вишневски взят под стражу и…
   — Под стражу?!
   — Дерзкое нападение, — объяснил стоявший рядом врач.
   — Вишневски? Не может быть! Это же безумие! Доктор Клайн увещевающим тоном произнесла:
   — Он пытался убить вас киркой. Говорю же вам, что эта инфекция, какого бы происхождения она ни была…
   Не дослушав, Штрауд подошел к Леонарду. Глядя на распростертое тело несчастного, он спросил:
   — А где держат Вишневски?
   — «Бельвю», под замком в специально оборудованной палате для буйных.
   Штрауд перевел дыхание, пытаясь предугадать все далеко идущие последствия их вторжения в котлован. Там, должно быть, полно спор этой… этого создания, а похожие на крыс маленькие дряни позаботились о том, чтобы заразные бактерии монстра проникли сквозь защитную одежду в их тела.
   — Мы должны узнать, что вывело вас из комы, доктор Штрауд. Чтобы помочь страждущим, число которых удваивается и утраивается с каждым часом.
   — Ну уж, полегче… Я ведь не ниспослан вам за ваши молитвы…
   — Это-то очевидно! Но инфекция стремительно распространяется…
   — Сколько же я был без сознания?
   — Шестнадцать часов.
   — О, Господи! Мне нужно идти.
   — Вы нам нужны здесь, доктор Штрауд.
   — Нет, я нужен там, в котловане.
   — Вы что, с ума сошли? Вам к нему и близко подходить нельзя, во всяком случае, пока мы не установим возбудителя эпидемии.
   — Ах, возбудителя… А что, если я скажу вам, что медицинское обследование его не найдет, доктор? Допустим, что этот эпизод выходит за пределы нашей человеческой медицины и техники, а? Допустим, я скажу вам, что он сверхъестественного происхождения, тогда что?
   — Тогда я должна попросить вас оставаться под нашим наблюдением. Этот… эта штука лишила Вишневски рассудка. И может случиться, что вы совладали только с комой, но не с безумием.
   — Хорошо, — уступил Штрауд. — Начинайте ваше обследование, только поскорее. Но потом я уйду, а сейчас ради Бога выпустите меня из этого лагеря смерти… и еще, сделайте все возможное, чтобы помочь доктору Леонарду.
   — Спасибо, что согласились, — обрадовалась Кендра Клайн и распорядилась, чтобы соседнюю палату немедленно приготовили для проведения обследования. — Возможно, доктор Штрауд, в вашей крови содержатся защитные антитела, которые и побороли болезнь, и если так, то мы должны выделить их и применить для лечения других пострадавших. Вам самому известны какие-либо особенности вашей крови или химического строения организма? Это помогло бы нам сэкономить время.
   — Сделайте рентгеноскопию моего черепа, если хотите, — нехотя ответил он.
   — Что?
   — Единственное мое отличие от всех остальных людей здесь в том, что у меня в черепе металлическая заплата.
   — Стальная пластинка?
   — Да.
   — Вьетнам?
   — Опять угадали, доктор.
   Штрауд видел, что ей ужасно хочется потереть подбородок, чтобы собраться с мыслями, но защитный шлем не позволяет даже дотронуться до изумительно чистой матовой кожи.
   — Так вы думаете, что металл каким-то образом защитил вас Создает своеобразный иммунитет?
   — Этого я не знаю. Мне известно только одно — после того, как вшили эту пластинку, у меня стали случаться «припадки». Не думаю, однако, чтобы пластинка обладала какими-либо иммунными свойствами против коматозного состояния, в котором остаются все другие пациенты.
   В глубине души, однако, Штрауд не был убежден в этом. Очень может быть, что пластинка спасла его каким-либо косвенным образом. Возможно, наступившая у него потеря сознания послужила своего рода коротким замыканием, которое и лишило эту… это существо возможности повергнуть Штрауда в постоянную кому, как это ему удалось с другими.
   — Что-то не похоже, чтобы вы сами были в этом твердо уверены, доктор Штрауд, — уловив, видимо, колеблющиеся нотки в его тоне, заметила Кендра Клайн.
   — Не думаю, что пластинка сама по себе обладает каким-то присущими только ей свойствами для защиты от ., этой штуки. Впрочем, это легко проверить, а подопытных кроликов у вас полна палата. Пластинка изготовлена из самого обычного сплава, который используется в медицине для латания проломленных черепов.
   — Мы приготовим из этого сплава суспензию и попробуем небольшими дозами вводить в кровь.
   — Кому? Начните с доктора Леонарда, — попросил Штрауд.
   — Но эксперимент может оказаться опасным…
   — Я обещал Леопарду еще до того, как это случилось. Если только будет хотя бы один шанс…
   — Хорошо, согласна.
   Впервые за все это время Штрауд увидел, как смягчилось выражение ее лица. У этой женщины, решил он про себя, сильный характер и острый ум. Нью-Йорку здорово повезло, что именно ее прислали сюда на помощь.
   — А пока мы тем не менее хотели бы провести самое широкое обследование вашего организма, обратив особое внимание на состав крови и серозной жидкости, доктор Штрауд, — твердо стояла на своем Кендра Клайн.
   — Но вы лишь зря потеряете время, — запротестовал он, — я совсем не тот человек, кто вам нужен.
   — Доктор, каково бы ни было происхождение того, с чем мы столкнулись, оно передается от пострадавшего здоровому человеку весьма просто и быстро: через кожный покров, через поры — и распространяется по всему городу со стремительностью лесного пожара.
   — Тогда пусть ваши лаборанты займутся этой бурой жидкостью, что изрыгнул Вайцель. Определите ее состав и свойства…
   — И что, по-вашему, нам может дать исследование рвотной массы, доктор Штрауд?
   — Но ведь не каждый же день вам приходится наблюдать, когда тело находящегося в коме пациента парит над койкой?
   — Допускаю, здесь еще много непонятного. Однако когда имеешь дело с неизвестной болезнью… Возможно, когда мы выделим ее возбудитель, то сможем объяснить…
   — Но вы видели, как тело поднялось в воздух?
   — Да, — нерешительно призналась доктор Клайн.
   — Спасибо, что хотя бы это подтверждаете.
   — Пройдемте со мной, доктор Шграуд. — Кендра приглашающим жестом протянула ему обтянутую белой перчаткой руку. — Ну, пожалуйста.
   — Только при одном условии.
   — Слушаю.
   — Распорядитесь, чтобы кто-нибудь немедленно сообщил комиссару Джеймсу Натану о моем… выздоровлении.
   — Хорошо, — согласилась Кендра Клайн.
   Штрауд терпеливо переносил одно исследование за другим: кровь, серозная жидкость, моча, кожный покров, рентгеноскопия тела и черепа — полный набор. И все это время он слышал внутри себя голос, уже ставший ему хорошо знакомым, голос его покойного деда. Поначалу он звучал едва различимо, где-то в самых далеких глубинах его мозга. Голос убеждал его, что нельзя терять ни минуты.
   — Ну вот, все ваши исследования позади, но вам ведь не удалось обнаружить ни у меня в крови, ни в иммунной системе ничего необычного, что могло бы помочь вашим несчастным пациентам, — заявил он доктору Клайн, торопливо натягивая на себя рубашку.
   Она дождалась, когда выйдет находившийся здесь же, в процедурном кабинете, ее коллега, и только тогда произнесла своим чудесным и звучным грудным голосом:
   — К настоящему моменту, доктор Штрауд, мы не обнаружили никаких признаков того, что вы являетесь носителем какой-либо инфекции, правда, у нас пока нет результатов некоторых анализов.
   — А что я вам говорил?
   — Но мы же имеем дело с чем-то совершенно неизвестным, даже невероятным — инфекционная кома! — Ее блестящие серые глаза сузились, выдавая смятение и растерянность.
   — Ну вот, наконец, — обрадованно усмехнулся Штрауд.
   — Что наконец? — не поняла Кендра.
   — Наконец мы хотя бы в чем-то достигли согласия.
   Она молча кивнула, глядя на него так, будто видит впервые в жизни.
   — А я ведь читала кое-что про вас, доктор Штрауд.
   — Ничего хорошего, думаю.
   — Напротив. Ладно, как бы то ни было, не задержитесь ли вы еще на некоторое время с тем, чтобы мы…
   Штрауд решительно замотал головой еще до того, как она закончила фразу.
   — Пусть ваши люди найдут себе другую подушечку для иголок, доктор Клайн, а с меня хватит.
   — Но послушайте, Штрауд… Он осторожно обошел ее и решительно направился к двери.
   — Здесь я свое дело сделал, как и обещал вам… Правда, мы только время потеряли… Мне надо разыскать доктора Вишневски.
   Кендра остановила его уже на пороге.
   — Пожалуйста, пойдемте ко мне в кабинет и поговорим, доктор Штрауд.
   — О чем?
   — Хотя бы о докторе Вишневски.
   Он прошел вслед за Кендрой через просторный холл в кабинет, предоставленный ей на время работы в больнице. Она пригласила Штрауда сесть. Он отказался, оставшись стоять. Кендра устроилась за своим столом, дыхание ее было неровным и затрудненным, а весь внешний вид выдавал крайнюю усталость.
   — Темпы распространения эпидемии не падают, Штрауд, — начала она.
   — Знаю, доктор.
   — Нам нужна ваша помощь, Штрауд. Если только стальная пластинка помогла вам не впасть в кому на столь же длительное время, как остальным, то, возможно, нам удастся узнать что-либо в результате…
   — Но вы же не можете вшить стальную пластинку каждому вашему пациенту. После того, как умер Вайцель, их ведь осталось человек двадцать пять…
   — Их сотни, доктор Штрауд.
   — Сотни?
   — В каждой больнице, по всему городу.
   — Действительно, настоящая эпидемия…
   — Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Теперь, может быть, прислушаетесь к моим доводам?
   — Не уговаривайте. То есть… Поймите, мне надо найти доктора Вишневски. Вдруг я что-нибудь могу для него сделать.
   — Доктору Вишневски вы ничем не поможете, а здесь еще есть вероятность, что вы…
   — Вы только даром тратите драгоценное время на обследование моего организма. Я отнюдь не противоядие против этой… штуки! Как вы не понимаете? А что касается доктора Вишневски, сама мысль, что он мог напасть на человека… Совершенно немыслимо, на него это просто не похоже!
   — Да, но тем не менее это произошло. А вы не допускаете, что в его случае болезнь проявила себя в абсолютно иной форме? Он ведь, в отличие от вас и Леонарда, ни секунды не находился в коматозном состоянии.
   — Ну, я-то просто-напросто потерял сознание, только и всего.
   — А раньше с вами такое случалось?
   — Да, после войны.
   — Понятно. Значит, просто какое-то совпадение, и мы по ошибке поместили вас в изолятор вместе с остальными.
   Штрауд помолчал, меряя шагами небольшой кабинет.
   — Так, значит, одной стороной этой… этого… является безумие, наводимое из котлована, — что проявилось в странном поведении Виша. В моем случае что-то… нечто дьявольское говорило со мной через Вайцеля, а…
   — А вы упрямец, Штрауд. Так и цепляетесь за свою версию. Неужели вы действительно верите, что здесь действует какая-то сверхъестественная сила? Что в злой участи наших несчастных пациенюв повинна какая-то сверхъестественная энергия…
   — Да кто знает? Вы собственными глазами видели, как тело парило над койкой. Но вы просто еще не сталкивались со сверхъестественными явлениями, и такого опыта, как у меня, у вас не г. А я видел и сражался с вампирами, доктор Клайн, и с оборотнями тоже. Да, с оборотнями! А теперь еще и это…
   — И вы хотите, чтобы я вам поверила?
   — Это уж как вам угодно. — Он задумался и продолжал, как бы говоря сам с собой:
   — Это нечто каким-то образом овладело рассудком Вишневски.
   — Он пытался убить вас киркой, Штрауд, а вы еще строите теории типа «черт попутал», чтобы его защитить?
   — Вишневски просто не может убить человека.