Кейтс Кимберли. Утренняя песня

   Остен нахмурился.
   – Ноты... я наблюдал за тобой... я видел... – Он стиснул губы.
   – Я просто хотела найти ночлег. Боялась, что ты выгонишь нас. Мы были такими голодными, а Пип так замерз.
   – Но я не спрашиваю, почему ты так поступила. Вспомни, именно я нашел вас тем вечером.
   Было мучительно причинять ему страдания, но другого выхода не было.
   – Ты не раскрыл мой обман, и я подумала, что Пип хоть немного отдохнет, поест и согреется. Я не хотела причинить тебе зло.
   – Наверное, приняла меня за дурака, – проворчал он.
   – Нет.
   Она схватила его руку и крепко сжала.
   – На свете есть множество людей, не умеющих читать ноты. Для меня – настоящее чудо, что ты умеешь играть и сочинять музыку, не зная нот.
   Он вздрогнул, будто она задела его за живое.
   – Ханна, меня не интересует ни то ни другое. – Он взял ее руки в свои. – Ты представляешь, что я чувствовал, когда занимался с тобой любовью? Ты проложила дорогу к моему сердцу.
   О Господи, надо его остановить. Не нужно, чтобы он вверял ей душу. Она исчезнет из его жизни, когда взойдет солнце, и унесет с собой воспоминания об этой волшебной ночи.
   – Я хотел тебя так сильно, что это сводило меня с ума. Мне было необходимо быть с тобой, внутри тебя, быть частью тебя. Но я боролся с этим желанием, Ханна, пытаясь убедить себя, что спасаю твою честь. Но я спасал себя.
   – Ах, Остен!
   – Я с самого начала знал, что не смогу устоять перед тобой. Твоя смелость, твой ум, твоя доброта требовали жертв от того мужчины, который отважится тебя полюбить. Потом ты пришла ко мне в спальню, моя смелая, гордая Ханна. И отдалась мне, хотя я не достоин даже твоего мизинца. Ты ворвалась в мой дом, бросила мне вызов, возненавидела меня, а потом произошло чудо, и ты отдала мне сердце.
   – Нет, это ты его взял, – призналась она. – Против моей воли.
   «И оно останется у тебя навсегда».
   – Я никогда не забуду того, что сегодня произошло. Не забуду запаха твоих волос, твоего восхищенного взгляда. Ты озарила светом мою жизнь, как озаряет землю луна.
   У этого мужчины душа поэта. Что с ним будет, когда она исчезнет?
   – Ханна, я хочу быть твоим мужем и отцом Пипу. – Он поднес ее руки к губам, поцеловал и заглянул ей в глаза. – Я жизнь за тебя отдам, – поклялся Остен.
   Именно так он и поступил бы. Она видела это по его глазам и чувствовала по тому, как он к ней прикасается. Остен, который столько сделал для своих арендаторов, будет сражаться до последнего вздоха за тех, кого любит.
   – Ханна, доверься мне, я вправе об этом просить.
   Она не отрываясь смотрела в его глаза. Мечтала навсегда остаться в его постели. У нее будет муж, который любит ее и будет любить детей, которых она ему родит. Ханна закрыла глаза, представив себе, как дарит Остену ребенка, а Пип в это время проскальзывает в дверь и с любопытством дотрагивается до щек малыша, нежных, словно лепестки роз.
   – Это невозможно.
   – Но почему, Ханна?..
   Они замерли от неожиданного стука в дверь. Ханну охватило чувство тревоги, она прижала покрывало к груди.
   – Какого черта...
   Остен выскользнул из постели и бросил ей рубашку, которую она поймала трясущимися пальцами.
   Она натянула ее, Остен торопливо влез в бриджи.
   – Я не хочу, чтобы меня беспокоили, – сказал он тому, кто стоял по ту сторону двери.
   – Простите, сэр, – извинился Симмонз. – Я никогда не разбудил бы вас, если бы не важное дело.
   Ханна продела руки в рукава. Господи, если ее здесь увидят...
   – Что бы это ни было, можно подождать до утра! – прогремел Остен, хватая рубашку и натягивая ее на себя.
   – Да, сэр. Но к сожалению, дело не терпит отлагательства, сэр. Мистер Аттик заверил меня, что вы строго-настрого распорядились сообщить вам, как только будет получено письмо.
   – Хватит болтать, Симмонз, – раздался из коридора нетерпеливый голос. – Я сам поговорю с кузеном.
   – Нет, черт побери!
   Побледнев, Остен рванулся к двери, но было уже поздно.
   Ханна с ужасом прижала к себе покрывало, когда Уильям Аттик широко распахнул дверь.
   Данте хотел вышвырнуть слугу из комнаты, но это ему не удалось.
   – Сэр, я...
   Проницательный взгляд Аттика скользнул мимо него, и Ханна пришла в ужас, когда он увидел ее среди покрывал. На лице Аттика появилось негодование.
   – Мисс Грейстон?!
   – Выйди, Аттик, немедленно! – отрезал Остен. – Поговорим у меня в кабинете.
   Губы слуги сложились в легкую улыбку, ранившую сердце Ханны.
   – Думаю, будет лучше, если мы все обсудим здесь, в присутствии Мисс Грейстон. В конце концов, дело касается ее.
   Остен побелел и весь напрягся.
   – Аттик!
   – Сэр, я получил известие от полицейского с Боу-стрит, которого вы наняли в Лондоне.
   – Б... Боу-стрит?
   Ханне показалось, что земля уходит у нее из-под ног.
   – Ты нанял детектива...
   Она встретилась с Остеном глазами и увидела в них муку.
   Он схватил ее за руку.
   – Ханна, я могу объяснить...
   – Это она должна объяснять, – заявил Аттик. – Эта женщина – воровка. Она украла сына баронета Англии.
   – Пип – сын моей сестры! Она умоляла забрать его.
   – Вы вырвали ребенка из рук умирающей матери. Чистая случайность, что мистер Хокли встретился с несчастным, отчаявшимся отцом. Хокли проверял судовые журналы, пытаясь проследить путь мисс Грейстон, когда из Ирландии прибыл сэр Мейсон Буд и начал наводить те же самые справки.
   Ханна задрожала всем телом.
   – Мейсон... здесь... в Англии?
   – Он на пути в Йоркшир, – бросил Аттик. – Наш долг держать вас взаперти, пока он не прибудет. А потом... – На губах Аттика появилась презрительная усмешка. – Если в Англии есть хоть какая-то справедливость, вас повесят, мадам.

Глава 18

   – Уходи, Аттик, – спокойно произнес Остен.
   Ханна содрогнулась, узнав, что Мейсон Буд скоро будет здесь. Волшебство этой дивной ночи испарилось.
   – Она нарушила закон, сэр, – холодно заявил слуга, – и должна за это ответить. Если вы вмешаетесь, последствия могут оказаться непредсказуемыми.
   – Проклятие! Я же сказал: уходи!
   Аттик отвесил поклон, и они с лакеем удалились, закрыв за собой дверь. Наступила тишина. Остен провел рукой по волосам и повернулся к Ханне.
   – Ханна, я лишь хотел помочь тебе, чтобы ты была в безопасности. Поэтому и нанял Хокли.
   Он потянулся к ней, но она оттолкнула его руку.
   – Не приближайся ко мне!
   Она вылезла из постели, ошеломленная предательством Остена.
   – Пожалуй, я могла бы простить тебе, что ты нанял детектива, даже могла бы понять, по какой причине. Но ты знал, что страх не покидает меня! Я тебе достаточно рассказала. Как ты мог... Как ты мог допустить, чтобы все это прислали ему?
   – Аттик всегда разбирает мою корреспонденцию.
   «Как только у него хватило наглости притвориться ошеломленным?»
   – Впрочем, это не важно. Я найду способ защитить...
   – Свою корреспонденцию? – с горечью перебила Ханна.
   – Ханна, все не так просто.
   – Тогда объясни, в чем дело!
   – У меня не было выбора! Хочешь знать, почему отец обвинил меня в смерти Чаффи?
   – Мне это не интересно. Я лишь хочу знать, почему ты...
   – Я пытаюсь тебе рассказать! – заорал он, сверкая глазами, испытывая стыд и ненавидя себя. – Вокруг того проклятого пастбища были развешаны знаки, – продолжал он, заметавшись по комнате, словно пойманный зверь. – Предупреждения о том ужасном быке. Ханна, их мог прочитать каждый дурак. – Он впился в нее взглядом. – Каждый дурак, кроме меня.
   – Не понимаю.
   – Я распорядился присылать письма Аттику, потому что... – он запнулся, – потому что не умею читать.
   Она усмехнулась.
   – Что за чушь ты несешь!
   Но когда Ханна взглянула на Остена, у него был такой жалкий, растерянный вид, что у нее перехватило дыхание.
   – Во мне что-то сломалось, я не смог научиться читать, как ни старался. И всячески это скрывал. Учителей уверял, что считаю любую учебу потерей времени, хотя это было не так.
   Ханна зашаталась под тяжестью тайны, которая, как она почувствовала, и есть источник его боли, причина, по которой он никого не подпускал к себе, чтобы кто-нибудь случайно не узнал правду.
   Его лицо горело от стыда, глаза лихорадочно блестели.
   – Ради Бога, Ханна, умей я читать, неужели не прочел бы письма сестер? Или матери? Но я не мог попросить Аттика прочесть их мне. Они были слишком личными для посторонних глаз.
   – Почему же ты меня попросил их прочесть?
   – Понятия не имею! Мне так хотелось услышать болтовню Летти и вздор Мэдди. Полные любви и заботы слова матери... – Он вздрогнул, на его лице отразились чувства, которые он слишком долго подавлял. – Ты бросила мне вызов, Ханна. И я воспользовался этой возможностью.
   Она вспомнила, как он слушал письма, как закрыл руками лицо, когда она их дочитала. Она считала его черствым, бездушным, но он старался изо всех сил скрыть свои уязвимость, одиночество и тоску.
   Теперь многое становилось понятным. Например, его задумчивость, когда он рассматривал книгу, сделанную ими с Пипом, – это была для него головоломка.
   – Теперь ты знаешь обо мне все. Знаешь, что я не чудовище и, если бы мог, давно бы им написал. Успокоил бы их – Он помолчал и продолжил: – Вот и все. Все безобразные подробности. Теперь ты удовлетворена? Ты единственная в мире, кому я рассказал правду, не считая Чаффи. Несчастный добряк. В Итоне он до полуночи читал мне вслух уроки, пока я их не запоминал. Я только так мог учиться. И как я ему за это отплатил? – Остен с горечью рассмеялся. – Он побежал в загон к быку, потому что знал, что я не умею читать. Он тщетно пытался отговорить меня от похода на пастбище, а потом ценой собственной жизни спас меня.
   У Ханны разрывалось сердце: его рана все еще кровоточила. Нелегко было признаться этому гордому человеку, талантливому изобретателю в том, что он не умеет читать! Он так искусно это скрывал, что никто до сих пор не раскрыл правды.
   Остен подошел к ней и крепко сжал ее руки.
   – Ханна, я знаю, что все испортил, когда нанял Хокли. Но я искренне хотел тебе помочь. Я люблю тебя. И сделаю все, чтобы ты не пострадала. Мы убежим вместе – ты, я и Пип. Куда-нибудь, где нас никогда не настигнет закон.
   Он согласен был отказаться ради нее от всего, что любил.
   – Но твоя земля, твои арендаторы... твои родные.
   – Да им только лучше будет! Разреши мне...
   Он нанял Хокли, это верно. Из-за него Мейсон Буд узнал о ее местонахождении. И все же он сделал это, чтобы помочь ей. Потому что она не доверилась ему.
   Но какую цену заплатит этот человек, если она бросится в его объятия и вверит ему свою и Пипа судьбу? Он потеряет возможность помириться с матерью и сестрами, которые его любят. Будет навсегда изгнан из страны, где так заботливо ухаживал за землей.
   Что будет со здешними обитателями – Эноком Дигвидом, его семьей и остальными? Придет ли Рейвенскар в запустение? Лендлорды типа Остена Данте так же редки, как и голубые бриллианты. А его работа, его изобретения? Он потеряет возможность заниматься ими, если останется с ней. Нет. Ханна не примет от него такой жертвы. Она слишком сильно любит его. Но он полон решимости, и вряд ли удастся его переубедить.
   – Остен, подумай, ты будешь вне закона, опозоришь свое доброе имя.
   – Мне все равно.
   – Ты не прав! Ты не знаешь, каково это быть беглецом, то и дело оглядываться, опасаясь преследования, не иметь никакого пристанища.
   – Мои руки будут твоим пристанищем, Ханна.
   – А что произойдет с Рейвенскаром? С людьми, которые от тебя зависят? Арендаторами?
   – Аттик за всем присмотрит.
   – Вряд ли он станет возиться с больным ребенком, как ты с Мейзи Дигвид. Или поможет влюбленному юноше проектировать дом для невесты. А как же твои родные? Летти и Мэдлин? Твоя мать? Они ждали, надеялись и молились о воссоединении с тобой целых восемь лет. Разве твоя мать не заслуживает того, чтобы увидеть тебя снова, чтобы обнять тебя, хотя бы ненадолго? Ты ее сын, ее первенец. Она никогда не прекращала любить тебя.
   – А как же ты, Ханна, ты и Пип? Господи, я люблю тебя! Как я могу отпустить вас обоих, зная об опасности, которой вы подвергаетесь?
   – Я каждый день буду благодарить Бога за то, что встретила тебя, потому что поняла, что люди бывают хорошими, достойными доверия и великодушными. Они могут нести ответственность за тех, кто находится на их попечении. Разве ты этого не понимаешь, Остен? Люди из Рейвенскара заслуживают получить от тебя нечто лучшее. Они от тебя зависят. Ты не можешь так просто повернуться и уйти, послать их к дьяволу и наплевать на свои обязанности. Я уйду, Остен, а ты останешься.
   Самым трудным было повернуться и направиться к двери, но Данте поймал ее и повернул к себе. Она ощутила тепло его тела, его напряжение, с мукой вспомнила трепет, изменивший его лицо, когда он впервые соединился с ней в единое целое.
   – Ты никуда не пойдешь.
   – Я должна уйти! Буд едет, а я скорее умру, чем дам ему снова притронуться к Пипу!
   – Он даже близко к тебе не подойдет, – горячо заявил Остен. – Клянусь! Ханна, существует только один способ освободить вас с Пипом. Убить его.
   Она мечтала о смерти Мейсона с той самой ночи, когда сбежала из Буд-Холла, о том, что тогда они освободятся от страха и получат возможность так устроить жизнь Пипа, что ему не придется оглядываться. Временами она надеялась, что сможет убить Буда сама. Но если это сделает Остен, его могут посадить в тюрьму... повесить...
   – И ты станешь убийцей? Разрушишь не только собственную жизнь, но и жизнь тех, кто тебя любит? Это не выход!
   – Господи Иисусе, я должен что-то сделать!
   – Убить Буда? Сбежать из Рейвенскара? Доказать, что ты безответственный глупец? Ты этого хочешь, Остен? Хочешь доказать, что твой отец прав?
   Остен не сдержал стона. Глаза его лихорадочно блестели.
   – Я ни за что не позволю вам с Пипом уйти отсюда одним.
   – И как вы собираетесь удержать меня здесь, сэр? Заковать в цепи?
   Он весело взглянул на нее.
   – Ты, как всегда, благоразумна. К сожалению, придется использовать винный подвал.
   – Что? Что ты...
   Она ругалась и пиналась, когда он подхватил ее на руки.
   – Проклятие, Данте, отпусти меня! – закричала она, когда он понес ее вниз. – Помогите! Кто-нибудь...
   Испуганные служанки в белых чепчиках высунулись в коридор, не веря своим глазам. Лакеи засуетились.
   – Несите ключ от винного подвала, – приказал Остен, добравшись до конца лестницы. – Мы должны ее запереть. Бекка, принеси вещи!
   Симмонз с подозрением взглянул на хозяина и с сочувствием на Ханну.
   – Но, сэр, вы не можете так просто...
   Аттик вышел из кабинета с руками, скрещенными на груди, и у Ханны застыла в жилах кровь, когда она увидела торжество на его лице.
   – Я знал, что вы поймете, сэр. А одеть ее – неплохая мысль. Ведь приедут судейские.
   – Никаких судейских не будет! – заорал Остен. – Я собираюсь спасти шею этой женщины, нравится ей это или нет.
   – Но, сэр, это несерьезно! – прошипел Аттик.
   – Еще как серьезно, ведь она вполне может выцарапать мне глаза.
   – Сэр, прошу вас, остановитесь и подумайте о последствиях столь поспешных действий, – взмолился Аттик, побледнев. – Трудно себе представить, что может случиться.
   – Открой дверь подвала или ищи себе работу где-нибудь в другом месте, старик!
   Испуганный Аттик взял ключи у дворецкого и побежал вперед, повинуясь приказу хозяина.
   – Остен, вы с ума сошли? Это опасно, незаконно.
   – Симмонз... старина... – выговорил Остен, отбиваясь от ударов Ханны и спускаясь по лестнице. – Терпеть этого не могу, но придется посадить под замок и его. А то, боюсь, этот мерзавец опять доберется до Пипа.
   Ханна принялась яростно браниться, когда Остен опустил ее на деревянный поддон, и боднула его. Два лакея вбежали и удерживали ее внизу, загораживая единственный путь к спасению.
   – Проклятие, пустите! – кричала Ханна.
   Почему ей никто не помогает?
   У нее сжалось сердце, когда раздался голосок Пипа:
   – Нанна? Что случилось с Нанной?
   – Пип!
   Слезы выступили у нее на глазах, когда она попыталась вырваться.
   – Пожалуйста, Остен! Отпусти нас, ради Бога! Ты не знаешь Мейсона! Не знаешь, на что он способен! Он избил мою сестру до смерти. Но она была его женой, и никто не мог этому помешать! Никто не мог доказать...
   Она увидела, что Симмонз поднял Пипа и передает мальчика в протянутые руки Остена. То, что Пип пошел на руки Остена, испугало Ханну.
   Господи, почему она позволила себе так сильно полюбить их обоих? Она не вынесет, если потеряет кого-то из них. А скоро появится сам дьявол.
   – Пип, – произнес Остен, поглаживая мальчика по голове. – Ты мне доверяешь, мальчик?
   – Д... да.
   Ханна знала, как трудно было Пипу довериться мужчине, знала, что Остен это понимал.
   – Но Нанна плачет. – Голос Пипа дрожал.
   – Нанна никогда не плачет. Тебе придется ненадолго остаться здесь. Ты можешь быть очень храбрым? – Мгновение он раздумывал, будто взвешивая то, что собирался сказать. Она увидела, как сверкнули его глаза, когда он решил сказать Пипу правду. – Твой отец приезжает в Рейвенскар.
   – П... папа?
   У Ханны сжалось сердце, когда она услышала в голосе ребенка неподдельный ужас. Он весь дрожал. Чего только Остен не делал, чтобы Пип снова стал веселым, забыл о своих страхах. И вот сейчас он снова стал прежним.
   – Он... он нас нашел?
   – Господи, Пип, прости! – выкрикнула она. – Мы не должны были оставаться здесь.
   – Пип, мальчик мой, послушай меня, – проговорил Остен, беря его на руки. – Я сделаю так, что твой отец никогда больше не обидит ни тебя, ни Ханну, клянусь. Ты мне веришь?
   – Но папа... папа ломает людей. Он их бьет, когда впадает в ярость. Из-за него мама ушла в рай. – Ребенок тихонько всхлипнул. – Я не хочу, чтобы ты ушел в рай. Не хочу, чтобы Ханна ушла туда без меня.
   Остен крепко прижал мальчика к себе.
   – Никто не собирается в рай, мальчик мой. Разве что в ад...
   Полный мрачной решимости, Остен обратился к лакею:
   – Симмонз, принеси щенка мастеру Пипу.
   Но Лиззи уже сопела и скулила в поисках мальчика. Остен опустил Пипа, взял извивающегося щенка и встал на колени перед Пипом.
   – Крепко держи Лиззи, Пип, пока я не вернусь и не выпущу вас отсюда, – сказал он, вручая ребенку щенка.
   Пип смотрел в глаза Остену так доверчиво, что разрывалось сердце. Придерживая Лиззи одной рукой, он положил другую на подбородок Остена.
   – Я снова боюсь. Как тогда на лошади.
   У Ханны перехватило дыхание, когда Остен запечатлел на щеке ребенка горячий поцелуй.
   – Я тоже боюсь. Боюсь потерять тебя и Ханну. Я так люблю вас обоих! Я в ярости оттого, что кто-то пытался вас обидеть. Ты такой сильный мальчик. Папа не смог сломить тебя в Ирландии. Жизнью клянусь, я не позволю сломить тебя здесь.
   Ханна никогда не любила его так, как сейчас.
   – Остен, ради Бога. Отпусти нас! Отпусти!
   Он обнял Пипа и встал.
   – Позаботьтесь о том, чтобы у них были пища и вода. Принесите им светильник. И слушайте все... – Он взглянул на слуг. – Никто ни словом не обмолвится о том, где находятся Пип и Ханна, или, клянусь, вы пожалеете о том, что появились на свет!
   С этим словами он удалился.
   Ханна упрашивала, молила, боролась, но слуги выполняли распоряжения Остена, их глаза были широко распахнуты, а лица полны сочувствия. «Это ради твоего же блага, дорогуша... Хозяин хочет, чтобы ты была в безопасности... Не бойся...»
   Слова утешения сводили ее с ума. Многое из того, что она говорила, вызывало у них негодование, но все, начиная с посыльного и кончая экономкой, поддержали решение хозяина запереть ее.
   Когда приказы Остена были исполнены, все вышли из подвала. И дверь с грохотом захлопнулась.
   Ханна вскочила и забарабанила в нее кулаками. Кто-то повернул ключ в замке, и все стихло.
   – Нанна?
   Она повернулась и увидела его – такого маленького и хрупкого, изо всех сил старающегося быть смелым.
   – Господи, Пип! – воскликнула она, упав на колени и протянув к нему руки. – Я не должна была оставаться здесь.
   Ханна заключила Пипа в объятия, и он вытер ей слезы.
   – Не плачь, Нанна. Разве ты не слышала? Мистер Данте сказал, что любит нас.
   Да, Остен Данте их любит. Его недоверчивое сердце сдалось, позволив разрушить стены, отгораживавшие его от мира.
   Ханне оставалось лишь молиться, чтобы эта любовь не стоила ему жизни.

Глава 19

   Ее пальцы кровоточили от попыток открыть замок, суставы были покрыты рубцами и царапинами, голос охрип от криков о помощи.
   Пип наконец заснул, положив голову Ханне на колени.
   Господи, что происходит за дверью подвала? Не грозит ли Остену опасность? Ведь Буд их выследил...
   Она умоляла Остена отпустить ее, спасти от кошмара, в который Мейсон Буд превратил ее жизнь. Что собирается сделать этот мужчина с тайнами, недоверчивым сердцем, смелостью и глубокой печалью? Мужчина, которого считали... как она тогда сказала? Бесполезным, как гладкий камень? В действительности он самый лучший из мужчин, которых она когда-либо знала.
   Он может поплатиться за то, что им помогал, потерять земли и родственников. И, что хуже всего, попасть за решетку. А ведь он спас ее, когда увидел на пороге своего дома голодную, испуганную и одинокую.
   Силы небесные, если она не получит никаких известий, она сойдет с ума.
   В этот момент она услышала за дверью шаги. Ее сердце учащенно забилось, дыхание участилось.
   Осторожно переложив голову Пипа на подушку, принесенную Беккой, она неуклюже поднялась на ноги, сделала шаг и тут же наткнулась на дверь.
   – Остен? – тихонько позвала она, прижавшись щекой к шершавому дереву. – Это ты?
   – Тихо! Хочешь, чтобы нас услышал весь дом? – донесся из-за двери приглушенный голос.
   Она отступила, всматриваясь в темноту. Это не Остен. Кто бы это мог быть? Симмонз? Или другой лакей? Похоже, появились какие-то новости.
   В замке повернули ключ, дверь распахнулась. Она отшатнулась, ошеломленная. Таинственное свечение озаряло неровное лицо Уильяма Аттика, его седые волосы блестели, в руке он сжимал подсвечник.
   – Вы?! – выдохнула Ханна.
   – Вам стоит радоваться моему появлению. Я хочу выполнить ваше желание. Помочь вам бежать.
   Пламя свечи освещало непроницаемые глаза.
   – Вы собираетесь меня отпустить? – У Ханны перехватило дыхание. Она не могла в это поверить. – Но... но вы меня ненавидите.
   Аттик усмехнулся:
   – Вы мне отвратительны! Разыгрывать добродетельную женщину, оскорбленную девицу с единственной целью – залезть в постель к мистеру Данте!
   – Тогда зачем вам мне помогать?
   – Неужели не ясно? Я с самого начала хотел выгнать вас из Рейвенскара. Знал, что от вас будут одни неприятности. И оказался прав! Вы заставили Остена укрывать вас от правосудия. Будь проклято его доброе сердце!
   – Я не собиралась...
   – Думаете, это имеет значение? Дело сделано! Я изо всех сил старался воззвать к его разуму, но тщетно. Даже сейчас он не станет передавать вас властям. Так что остается одно – помочь вам исчезнуть. Все готово. Я сложил деньги и кое-что из ваших вещей, лошадь ждет вас у сарая, в котором Остен занимается конструированием изобретений. Это достаточно безопасно. Никто не заглядывал туда с тех пор, как Дигвид покалечился.
   – Почему я должна вам доверять?
   – А вы и не должны, можете остаться здесь и предоставить Остену возможность пытаться защитить вас. Тогда он потеряет все, возможно, даже жизнь. Вы этого хотите?
   – Разумеется, нет!
   Управляющий прав. Он с самого начала хотел, чтобы она покинула Рейвенскар. И сейчас им с Пипом представился случай незаметно уйти.
   Аттик взглянул на нее с отвращением.
   – Возьмите мальчишку и поторопитесь. Времени мало. Буд може появиться в любую минуту.
   – Но Остен не узнает, что мы ушли! Он может...
   – Я скажу ему, что вы исчезли, когда уже будет слишком поздно. А теперь торопитесь!
   Ханна подошла к Пипу и подхватила его на руки. Но щенок был бдительнее. Лиззи подняла шелковистые уши и направилась за ними, но Ханна закрыла животное в подвале. Щенок мог залаять.
   Было так мучительно оставлять подарок Остена – ведь Пип впервые засмеялся, увидев щенка. Еще труднее было представить себе, как она расскажет Пипу о том, что Лиззи нет, когда он проснется.
   Она крадучись проследовала за Аттиком, держась в тени и прислушиваясь к каждому шороху. Если какая-нибудь служанка из буфетной увидит ее, то раскричится на весь дом.
   Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Аттик открыл черный ход, выводя ее из дома в ночь. Холодные серебряные полосы лунного света проникали сквозь деревья, создавая ауру призрачности. Каждый шаг, отдалявший Ханну от Остена, заставлял ее страдать.
   – Я люблю тебя, Остен, – прошептала она.
   «И именно поэтому должна уйти».
   Ханне тяжело было нести Пипа, и она то и дело спотыкалась в темноте, рискуя упасть.
   Наконец луна осветила здание, которое она уже видела, когда Остен показывал ей земли поместья.
   Это была тихая гавань Остена, место, где он занимался изобретательством. Тоска сжала ей грудь, когда Аттик распахнул дверь.
   – Положите мальчика на сено и помогите запрячь лошадь.
   – Да-да, сейчас.
   – Идите по проходу назад, – приказал Аттик. – Мне нужно найти уздечку.
   Слабое свечение поманило ее из глубины здания.
   Она повернулась к Аттику спиной, когда он исчез в проходе, по обе стороны которого стояли корзины, в которых, должно быть, лежали инструменты Остена. Она положила Пипа, досадуя, что придется оставить его, пусть ненадолго.