– Обещай мне послать за родителями. Скажи отцу правду, Остен. Объясни, почему ты остался с дедом, и расскажи, что тогда случилось на пастбище. Пора вам обоим залечивать раны.
– Я обещаю.
Он зарылся лицом в ее волосы, с трудом сдерживая слезы.
– Мы вместе поедем к моим родителям.
– Скажи моей маме, Харриет и Фанни, что я их люблю и понимаю, почему они поверили Мейсону. Ему верили все в Уиклоу. Как бы мне хотелось с ними увидеться! Так трудно было покидать Ирландию с мыслью, что я никогда их больше не увижу. Ты скажешь им это?
– Ты сама им это скажешь! Ты должна жить, Ханна. Позволь мне заботиться о тебе. Я осуществлю все твои мечты.
Она подняла руку и дотронулась до его щеки, мокрой от слез.
– Остен...
– Что, любовь моя?
– Я никогда ни о чем не мечтала до тебя.
Казалось бы, Остен должен был радоваться. Ханна сидела в залитом солнцем саду и читала вслух, на ее щеках снова появился румянец. Остен буквально не отходил от Ханны, пока она находилась между жизнью и смертью. Он покинул ее спальню единственный раз, когда отправлял Уильяма Аттика в тюрьму.
Аттик молил о милосердии. Остен мог бы простить кузена, если бы он только обкрадывал его.
Но простить ему свой разрыв с родителями, то, что он сжигал письма отца, сломанную ногу Энока Дигвида и весь тот ужас, который пережила Ханна, было бы в высшей степени несправедливо. За подобные злодеяния Аттик заслуживал суровой кары.
Аттик исчез навсегда. Мейсон Буд был мертв. Остен больше не страдал от одиночества, его любила самая замечательная женщина в мире.
Пип бросал Лиззи каучуковый мячик, за ним шел по пятам Кристофер Дигвид. Ханну и Пипа никто больше не преследовал. Но появилась новая непредвиденная угроза. О ней знал только Остен.
Майкл Феррарз, полицейский, принес извинения через несколько дней после того, как Мейсон отправился в ад. Он услышал, как Мейсон угрожал Ханне убить ее. С Ханны сняты все обвинения. Но не прошло и несколько дней, как Майкл Феррарз принес им страшную новость:
«Мистер Данте, я сделал все, что в моих силах, чтобы избежать этого, но не помогло. Мы должны связаться с законным опекуном ребенка. Он является наследником титула баронета, своего отца, и сэр Мейсон оставил в завещании подробные указания относительно человека, которому хочет поручить воспитание сына. Никто лучше меня не знает, скольким леди пожертвовала ради мальчика, но юный Пип не является ее собственным ребенком. Вам придется отдать мальчика...»
Отдать Пипа совершенно чужому человеку, тому, кто его не любит и даже не знает? Опекуну, какому-то дальнему родственнику, который осиротел, воспитывался в Буд-Холле, а потом сбежал на море? Доверенному лицу Буда? Не приведи Бог, он может оказаться еще хуже самого Буда.
Остен молился, чтобы получить хотя бы временную отсрочку на передачу Пипа опекуну. Он должен найти способ как-то обойти проклятое завещание Буда.
Даже когда Феррарз известил его о том, что капитан Джон Берк уже находится в порту, Остен был не в состоянии сделать то, что подсказывала интуиция, – заняться этим самому и предложить любую цену за согласие капитана отказаться от опекунства.
В эти мрачные дни Ханна находилась между жизнью и смертью, все еще сражаясь во сне с Мейсоном Будом.
Успокоить ее мог только Остен.
И Данте решил обратиться за помощью к отцу. Только ему Остен мог доверить это дело. Трудно выразить словами, каких усилий это стоило Остену, но он смирил свою гордость, позвал Мэтью Симмонза и попросил его написать отцу письмо.
Остену так много хотелось сказать отцу, излить ему душу, но в письме это невозможно, и он лишь написал: «Я знаю, что не имею права просить тебя об этом, но только тебе я могу доверить это дело. Найди капитана Берка и привези в Рейвенскар, чтобы я смог спасти сына Ханны».
Остен прислушивался к ее выразительному голосу – такому мягкому и исполненному радости, когда она читала ему вслух. Однако мысль о том, что предстоит последняя битва за Пипа, не давала покоя и мешала сосредоточиться.
Он узнал, как опасно хранить тайны, узнал, что любовь – это честность и доверие. Но как он может рассказать ей, что некий капитан Берк претендует на Пипа в качестве опекуна? Ведь это убьет ее.
Как бы сильно Ханна ни любила его, он не сможет заполнить пустоту в ее сердце, если у нее заберут Пипа. Не сможет исцелить рану в измученной душе Пипа, если мальчику придется расстаться с Ханной.
– Остен, ты чем-то встревожен?
Остен взглянул на нее. У Ханны все еще был болезненный вид. И он с ужасом подумал о том, что мог потерять ее.
– Я укоротила последнее приключение бедного Одиссея так сильно, что Гомер, должно быть, перевернулся в гробу. Но ты, по-моему, не слушал. Предпочел бы что-нибудь другое?
Остен покраснел и коснулся ее руки.
– Прости, любимая, я просто...
– Тебе уже не нужно ухаживать за мной. Врач говорит, что я быстро поправляюсь. Это настоящее чудо. – Она улыбнулась. – Может быть, это Лиззи мне помогла?
Господи, сделай так, чтобы Лиззи сотворила еще одно чудо ради Ханны и малыша.
– Вспомнил об Аттике?
– Нет. Ты знаешь, я готов сдвинуть землю ради вас с Пипом, правда.
«Хотя и это не поможет».
– Конечно, знаю.
Ханна нахмурилась.
– Остен, в чем дело?
– Мистер Данте! Сэр! – Это был голос Мэтью Симмонза.
Остен обрадовался его появлению.
– Простите, сэр, но кое-кто хочет вас видеть. Пришел мистер Джозеф Данте.
– Твой отец!
Лицо Ханны расцвело улыбкой, глаза засияли. У Остена сжалось сердце.
Остен встал и чмокнул ее в щеку. Он увидел, как Пип нырнул под куст азалии, чтобы достать из-под него щенка. Мгновение он раздумывал, не оставить ли Ханну в саду вместе с Пипом.
Но это ничего не изменит.
Что бы ни сулило будущее, они с Ханной встретят его вместе.
– Ханна, мне нужно тебе кое-что сказать. Это касается Пипа.
– Пипа?
– Через несколько дней после твоего падения прибыл полицейский и сказал, что они начали поиски законного опекуна мальчика. Этот опекун назначен согласно завещанию Буда.
Ханна побледнела.
– Но Лиззи отдала его мне. Она... – Голос ее дрогнул. Ханна замолчала, и Остен ощутил ее боль.
Ханна слишком умна, слишком рассудительна, чтобы не смотреть правде в глаза. Она всю жизнь пыталась спасти свое небольшое семейство от катастрофы, предвидя любую угрозу его безопасности. Неужели ее так изменила любовь? Неужели она не понимала, что гибель Буда не останется незамеченной и повлечет за собой определенные последствия?
– Господи, Остен, они не могут забрать Пипа! Мы не должны этого допустить!
– Я написал отцу и попросил его встретиться с этим капитаном Берком, рассказать ему историю Пипа и предложить любую цену.
– Почему ты мне ничего не сказал?
– После всего, что ты выстрадала? К тому же это ничего не изменило бы.
Она судорожно сглотнула и оперлась о его руку. Им казалось, что они шли до дома целую вечность. Остен услышал отца раньше, чем увидел, – это были звуки рояля.
Неужели это та самая тарабарщина, которую записала Ханна в те дни, когда они полюбили друг друга?
Остен сжал руку Ханны, когда шел навстречу человеку, которого не видел так много лет, – навстречу отцу, в чьих руках сейчас находилось будущее Пипа.
При виде отца у Остена болезненно сжалось сердце. Казалось, время повернуло вспять, Джозеф Данте почти не изменился. Он склонился над клавиатурой, глаза сверкали, темная прядь упала на лоб, только виски посеребрила седина.
На лице Джозефа Данте отразились чувственность, страсть, боль художника, а также тоска по родной стране, от которой он отказался ради жены и сына. И надежда. Сердце Остена взволнованно забилось.
– Отец!
Джозеф Данте встал и медленно повернулся. В это мгновение исчезли годы, омраченные обидой, горечью и неприятием, в отцовских глазах осталась лишь любовь. Джозеф Данте внимательно смотрел на Остена. За те годы, что они не виделись, сын превратился в настоящего мужчину.
Отец с трудом сдерживался, чтобы не заключить Остена в объятия. Видимо, боялся, что тот не ответит на его порыв. Остен хорошо его понимал.
– Остен, – произнес он. – А вы, наверное...
– Ханна. – Ханна подошла к нему, взяла его руки в свои. – Я так долго ждала встречи с вами.
Джозеф Данте с нежностью смотрел на Ханну.
– Я нашел капитана Берка и поговорил с ним на борту его корабля. Берк остался сиротой и воспитывался в Буд-Холле, пока в четырнадцать лет не ушел в море. Он назвал корабль «Избавление». Догадайтесь, почему?
– Нет. Я просто... Пип... Он собирается забрать Пипа?
– Капитан Берк уже подписал документы, передающие право опекунства над ребенком Остену.
– Слава Богу! – выдохнула Ханна.
Остен обнял ее.
– Но почему... как тебе удалось его убедить?
– Буды – дальние родственники капитана Берка, они взяли его на воспитание, когда тот остался круглым сиротой. Будучи ребенком, Берк пережил все те ужасы, которые, должно быть, выпали на долю вашего малыша. Отец сэра Мейсона бил его мать, а маленький Мейсон вымещал ярость на Берке. Капитан назвал корабль «Избавление», потому что море дало ему возможность бежать.
Они с Будом так сильно ненавидели друг друга, что он был потрясен, когда его назначили опекуном Пипа. А когда я рассказал ему о вашей смелости, Ханна, о том, как сильно вы любите мальчика, капитан сказал, что вы заслуживаете того, чтобы ребенок был с вами. Он сказал, что будет вечно благодарить Бога за то, что вы смогли положить конец страданиям Пипа, дорогая моя.
У Ханны текли слезы. Остен подумал, что она никогда не была так прекрасна.
– Как мне отблагодарить вас за все, что вы для нас сделали, мистер Данте?
– Девочка моя, я увидел сына впервые за много лет. Думаю, это ваша заслуга.
– Она не давала мне ни минуты покоя, отец. Даже находясь в моих объятиях, когда я был в ужасе оттого, что она может умереть, она заставила меня обещать, что я встречусь с тобой, что скажу тебе...
Остен замолчал. Ханна поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку, после чего покинула комнату.
– Должно быть, ты презирал меня за то, что я не отвечал на твои письма.
Отец печально улыбнулся.
– Как я мог тебя винить? У меня даже не хватило смелости признаться твоей матери, что я их писал. Я просто надеялся, что однажды ты меня простишь.
– Я не получал этих писем. Аттик их сжигал.
– Я понимаю твою обиду, сын мой. Я часто бывал к тебе несправедлив.
– Но я не поэтому их не читал...
Остен осекся.
– Остен, в чем дело? Ты можешь рассказать мне все?
– Помнишь тот день, когда погиб мой друг Чаффи Уоллис?
– Помню.
– Ты был так зол на меня, так разочарован. Упрекал меня в том, что я пошел на пастбище, зная, что там находится бык. Ты никогда этого не говорил, но я знал, что ты винишь меня в гибели Чаффи.
– Мальчишки делают глупости – пытаются доказать свою смелость совершенно сумасшедшими способами. Так повелось издревле. Я знал, что ты привязан к другу и очень переживаешь случившееся.
– Отец, я не знал, что на пастбище есть бык.
Джозеф Данте изумленно поднял брови.
– Но по всей изгороди были развешаны предупредительные знаки.
– Я не мог их прочитать.
– Хочешь сказать, что не обратил внимания...
– Нет, – перебил его Остен. – Чаффи единственный знал правду. Между нами было заключено соглашение. Я защищал его от обидчиков в Итоне, а он читал мне уроки, чтобы я мог пройти курс. Он знал, что я не умею читать. Я был на полпути к дереву, когда бык погнался за мной, но было уже поздно – он меня увидел. Чаффи выбежал на пастбище и принялся размахивать плащом, пытаясь отвлечь его.
– Но как же так? Ты всегда был самым умным из моих детей.
– Отец, я не умею читать. – Сказав это, Остен почувствовал огромное облегчение, словно раскрыл ужасную тайну. – Я всячески это скрывал, не хотел, чтобы ты считал меня тупицей.
– Тупицей? – ошеломленно переспросил отец. – Да как ты мог такое подумать? Я постоянно удивлялся, что ты создаешь такие удивительные вещи буквально из ничего, а это, оказывается, потому, что ты не мог прочесть, что делали другие! В твоем воображении не существовало границ.
– Но, отец, я...
Невозможность происходящего потрясала – его величайший недостаток мог стать его величайшим даром.
– Это я был тупицей! – перебил его отец. – Как я мог не замечать твоих страданий? Это все моя гордость, я был уверен, что ты забыл меня, отверг ради деда, достойного восхищения мальчишки, – любитель лошадей, охотник, богатый и властный человек, а не тихий музыкант. Ты так редко навещал нас, хотя дома были через дорогу. А когда приходил, избегал меня.
– Я не хотел, чтобы ты увидел... догадался о правде. Деда не интересовали книги и учеба. Он хотел, чтобы я ездил верхом, стрелял и выпивал по три бутылки вина, да так, чтобы после этого не дрожали руки. Я не мог смотреть тебе в глаза, зная всю ту ложь, в которой жил.
– Поэтому ты пинал мою гордость и достоинство, пока между нами не произошел разрыв.
– Я думал, все будет проще, – сознался Остен. – Но это оказалось не так. И все же, пока меня не было, мне не приходилось опасаться, что ты будешь меня стыдиться. Не получив от тебя ни слова, я решил, что ты рад избавиться от меня.
– О, мой дорогой мальчик, как ты мог хотя бы на мгновение подумать...
– Я хотел, чтобы ты понял, как я сожалею обо всем, как мне тебя не хватает. Но не мог написать. Я попытался сделать это одним известным мне способом – сочинять музыку. Но моя музыка не передавала того, что творилось в моем сердце. Я хотел, чтобы музыка была совершенной.
Джозеф Данте подошел к сыну и взял его лицо в ладони.
– Помнишь, как за день до отъезда из Италии ты нашел птичье гнездо? Ты положил в него три гладких камушка и сказал, что это – пресс-папье.
– Оно всегда стояло на твоем столе.
– Оно и по сей день там. Ты подарил его мне, и я им очень дорожу. Иногда я думаю, что это был последний раз, когда я... – Голос отца дрогнул. – Ты получил земли, богатство и почести, когда мы приехали в Англию, твоя мать вновь обрела родной дом и любовь отца, а вот я... я потерял сына.
– Отец...
– Я не потерял его. Нет, просто отдал человеку, который ненавидел меня. Утешив себя тем, что делаю это для твоего же блага. Что он даст тебе то, что не смог дать я. Но это было мое заблуждение. Останься ты со мной, я бы понял, что ты страдаешь. Увидел бы в твоих глазах боль.
– Я не мог допустить, чтобы ты увидел это, отец. – Остен судорожно сглотнул, – Я любил тебя больше всех. И так нуждался в твоей любви!..
Джозеф Данте не сдержал слез и заключил сына в объятия.
– Ты – душа моего сердца. Я полюбил тебя в тот момент, когда твоя мать взяла меня за руку и я понял по ее глазам, что у нас будет ребенок. Мой сын. Думаю, ты нашел такую же любовь, сынок.
– Ханна изменила мою жизнь, отец. Вернула мне родных. Я собираюсь жениться на ней и стать отцом Пипу. Страшно подумать, что я мог ее потерять...
– Но она с тобой, и вы счастливы.
Ханна ходила по саду, восхищаясь голубизной неба, яркими цветами и тенями, в которых больше не было ни тайн, ни страхов.
Остен разговаривал с отцом уже больше часа, и когда она заглянула в глаза Джозефу Данте, то поняла, что все будет в порядке.
Лизи...
Она подняла глаза к небу, облака как будто цеплялись за ветви деревьев, ветер танцевал в листве. Господи, чего бы только она не отдала за возможность, лишь одну-единственную возможность сказать Лиззи, что сдержала слово. Пип в безопасности. Мейсон мертв.
Совсем еще юная, она заботилась о том, чтобы все было сделано, домашние были сыты и находились в безопасности, а ужин был оплачен. А потом увела Пипа и скиталась с ним.
Всю жизнь она убегала от собственной беспомощности, внутренней пустоты и одиночества. О любви и счастье даже не мечтала, пока не пришла в Рейвенскар.
– Ханна?
Она повернулась и увидела Остена. На лице его была радость. Следы муки и многолетних страданий ушли навсегда. Прощение. Ничего не может быть прекраснее.
– Я пытался найти тебя. Отец отсылает письмо моей матери и сестрам, чтобы они приехали в Рейвенскар как можно скорее. Я получил разрешение на брак, и мы можем пожениться, как только они приедут. Или ты хочешь, чтобы свадьба была более изысканной?
– Нет. Я хочу, чтобы свадьба была такой, как платье, которое ты мне подарил, – милой и простой. И чтобы и мои родные увидели, как я счастлива.
Остен улыбнулся и взял ее руки в свои.
– Вообще-то этот вопрос уже улажен.
– Что?
– Я попросил Симмонза написать твоим родным и послал им деньги на дорогу. Через неделю они будут в Рейвенскаре.
Ханна обняла этого чудесного, загадочного мужчину, который понимал самые тайные порывы ее сердца.
– Как мне тебя благодарить?
– Я хотел, чтобы наша свадьба была необыкновенной. И молю Бога, чтобы ты окончательно выздоровела. Должно быть, тебе тяжело думать, что твоя собственная мать помогла Буду найти тебя.
– Буд был мастером обмана. Мама никогда не могла с ним сравниться.
– Ты такое чудо, Ханна Грей, – ты умеешь прощать. И не помнишь зла. Ты с самого начала знала, как сильно я нуждался в том, чтобы примириться с родными и с самим собой.
Остен дотронулся до ее лица так, словно она была редчайшим сокровищем.
– Ты была права, Ханна. Насчет моего отца. Ему все равно, умею я читать или нет. Он даже считает, что причина, по которой я могу что-то изобретать, кроется в том, что мой ум не загроможден идеями других людей и не ограничен их правилами. Как ты думаешь, он прав?
– Вполне возможно! – Ханна улыбнулась. – Я полюбила твоего отца. Он так же великодушен, как и ты.
– Надеюсь. Он безумно любил мою мать, так же, как я тебя, Ханна. Вообще-то у меня есть для тебя кое-что, чтобы ты всегда помнила, как я люблю тебя. Подарок…
– О, Остен, ты уже так много мне подарил!
– Ты вернула мне родных, вернула мне жизнь. Подарила любовь. Подарила будущее.
Он достал из кармана свиток, перевязанный серебряной ленточкой.
Ханна смущенно посмотрела на него, развязала ленточку и развернула страницы.
– Но... но это музыка, которую я испортила! Бессмысленные каракули! – Она была ошеломлена и раздосадована.
Взгляд Остена проник ей в сердце.
– Ты не права. Я думал, что сочиняю это в подарок отцу, но теперь понял, что эта музыка у меня внутри. Это мечты, которые мы осуществим вместе.
Он дотронулся дрожащими пальцами до смятых страниц.
– Это самая прекрасная музыка, Ханна. Песня нашей любви.
Он заключил ее в объятия и нежно коснулся губами ее губ.
– Послушай, ангел мой, – прошептал Остен, – я слышу эту песню у себя в сердце.
– Я обещаю.
Он зарылся лицом в ее волосы, с трудом сдерживая слезы.
– Мы вместе поедем к моим родителям.
– Скажи моей маме, Харриет и Фанни, что я их люблю и понимаю, почему они поверили Мейсону. Ему верили все в Уиклоу. Как бы мне хотелось с ними увидеться! Так трудно было покидать Ирландию с мыслью, что я никогда их больше не увижу. Ты скажешь им это?
– Ты сама им это скажешь! Ты должна жить, Ханна. Позволь мне заботиться о тебе. Я осуществлю все твои мечты.
Она подняла руку и дотронулась до его щеки, мокрой от слез.
– Остен...
– Что, любовь моя?
– Я никогда ни о чем не мечтала до тебя.
Казалось бы, Остен должен был радоваться. Ханна сидела в залитом солнцем саду и читала вслух, на ее щеках снова появился румянец. Остен буквально не отходил от Ханны, пока она находилась между жизнью и смертью. Он покинул ее спальню единственный раз, когда отправлял Уильяма Аттика в тюрьму.
Аттик молил о милосердии. Остен мог бы простить кузена, если бы он только обкрадывал его.
Но простить ему свой разрыв с родителями, то, что он сжигал письма отца, сломанную ногу Энока Дигвида и весь тот ужас, который пережила Ханна, было бы в высшей степени несправедливо. За подобные злодеяния Аттик заслуживал суровой кары.
Аттик исчез навсегда. Мейсон Буд был мертв. Остен больше не страдал от одиночества, его любила самая замечательная женщина в мире.
Пип бросал Лиззи каучуковый мячик, за ним шел по пятам Кристофер Дигвид. Ханну и Пипа никто больше не преследовал. Но появилась новая непредвиденная угроза. О ней знал только Остен.
Майкл Феррарз, полицейский, принес извинения через несколько дней после того, как Мейсон отправился в ад. Он услышал, как Мейсон угрожал Ханне убить ее. С Ханны сняты все обвинения. Но не прошло и несколько дней, как Майкл Феррарз принес им страшную новость:
«Мистер Данте, я сделал все, что в моих силах, чтобы избежать этого, но не помогло. Мы должны связаться с законным опекуном ребенка. Он является наследником титула баронета, своего отца, и сэр Мейсон оставил в завещании подробные указания относительно человека, которому хочет поручить воспитание сына. Никто лучше меня не знает, скольким леди пожертвовала ради мальчика, но юный Пип не является ее собственным ребенком. Вам придется отдать мальчика...»
Отдать Пипа совершенно чужому человеку, тому, кто его не любит и даже не знает? Опекуну, какому-то дальнему родственнику, который осиротел, воспитывался в Буд-Холле, а потом сбежал на море? Доверенному лицу Буда? Не приведи Бог, он может оказаться еще хуже самого Буда.
Остен молился, чтобы получить хотя бы временную отсрочку на передачу Пипа опекуну. Он должен найти способ как-то обойти проклятое завещание Буда.
Даже когда Феррарз известил его о том, что капитан Джон Берк уже находится в порту, Остен был не в состоянии сделать то, что подсказывала интуиция, – заняться этим самому и предложить любую цену за согласие капитана отказаться от опекунства.
В эти мрачные дни Ханна находилась между жизнью и смертью, все еще сражаясь во сне с Мейсоном Будом.
Успокоить ее мог только Остен.
И Данте решил обратиться за помощью к отцу. Только ему Остен мог доверить это дело. Трудно выразить словами, каких усилий это стоило Остену, но он смирил свою гордость, позвал Мэтью Симмонза и попросил его написать отцу письмо.
Остену так много хотелось сказать отцу, излить ему душу, но в письме это невозможно, и он лишь написал: «Я знаю, что не имею права просить тебя об этом, но только тебе я могу доверить это дело. Найди капитана Берка и привези в Рейвенскар, чтобы я смог спасти сына Ханны».
Остен прислушивался к ее выразительному голосу – такому мягкому и исполненному радости, когда она читала ему вслух. Однако мысль о том, что предстоит последняя битва за Пипа, не давала покоя и мешала сосредоточиться.
Он узнал, как опасно хранить тайны, узнал, что любовь – это честность и доверие. Но как он может рассказать ей, что некий капитан Берк претендует на Пипа в качестве опекуна? Ведь это убьет ее.
Как бы сильно Ханна ни любила его, он не сможет заполнить пустоту в ее сердце, если у нее заберут Пипа. Не сможет исцелить рану в измученной душе Пипа, если мальчику придется расстаться с Ханной.
– Остен, ты чем-то встревожен?
Остен взглянул на нее. У Ханны все еще был болезненный вид. И он с ужасом подумал о том, что мог потерять ее.
– Я укоротила последнее приключение бедного Одиссея так сильно, что Гомер, должно быть, перевернулся в гробу. Но ты, по-моему, не слушал. Предпочел бы что-нибудь другое?
Остен покраснел и коснулся ее руки.
– Прости, любимая, я просто...
– Тебе уже не нужно ухаживать за мной. Врач говорит, что я быстро поправляюсь. Это настоящее чудо. – Она улыбнулась. – Может быть, это Лиззи мне помогла?
Господи, сделай так, чтобы Лиззи сотворила еще одно чудо ради Ханны и малыша.
– Вспомнил об Аттике?
– Нет. Ты знаешь, я готов сдвинуть землю ради вас с Пипом, правда.
«Хотя и это не поможет».
– Конечно, знаю.
Ханна нахмурилась.
– Остен, в чем дело?
– Мистер Данте! Сэр! – Это был голос Мэтью Симмонза.
Остен обрадовался его появлению.
– Простите, сэр, но кое-кто хочет вас видеть. Пришел мистер Джозеф Данте.
– Твой отец!
Лицо Ханны расцвело улыбкой, глаза засияли. У Остена сжалось сердце.
Остен встал и чмокнул ее в щеку. Он увидел, как Пип нырнул под куст азалии, чтобы достать из-под него щенка. Мгновение он раздумывал, не оставить ли Ханну в саду вместе с Пипом.
Но это ничего не изменит.
Что бы ни сулило будущее, они с Ханной встретят его вместе.
– Ханна, мне нужно тебе кое-что сказать. Это касается Пипа.
– Пипа?
– Через несколько дней после твоего падения прибыл полицейский и сказал, что они начали поиски законного опекуна мальчика. Этот опекун назначен согласно завещанию Буда.
Ханна побледнела.
– Но Лиззи отдала его мне. Она... – Голос ее дрогнул. Ханна замолчала, и Остен ощутил ее боль.
Ханна слишком умна, слишком рассудительна, чтобы не смотреть правде в глаза. Она всю жизнь пыталась спасти свое небольшое семейство от катастрофы, предвидя любую угрозу его безопасности. Неужели ее так изменила любовь? Неужели она не понимала, что гибель Буда не останется незамеченной и повлечет за собой определенные последствия?
– Господи, Остен, они не могут забрать Пипа! Мы не должны этого допустить!
– Я написал отцу и попросил его встретиться с этим капитаном Берком, рассказать ему историю Пипа и предложить любую цену.
– Почему ты мне ничего не сказал?
– После всего, что ты выстрадала? К тому же это ничего не изменило бы.
Она судорожно сглотнула и оперлась о его руку. Им казалось, что они шли до дома целую вечность. Остен услышал отца раньше, чем увидел, – это были звуки рояля.
Неужели это та самая тарабарщина, которую записала Ханна в те дни, когда они полюбили друг друга?
Остен сжал руку Ханны, когда шел навстречу человеку, которого не видел так много лет, – навстречу отцу, в чьих руках сейчас находилось будущее Пипа.
При виде отца у Остена болезненно сжалось сердце. Казалось, время повернуло вспять, Джозеф Данте почти не изменился. Он склонился над клавиатурой, глаза сверкали, темная прядь упала на лоб, только виски посеребрила седина.
На лице Джозефа Данте отразились чувственность, страсть, боль художника, а также тоска по родной стране, от которой он отказался ради жены и сына. И надежда. Сердце Остена взволнованно забилось.
– Отец!
Джозеф Данте встал и медленно повернулся. В это мгновение исчезли годы, омраченные обидой, горечью и неприятием, в отцовских глазах осталась лишь любовь. Джозеф Данте внимательно смотрел на Остена. За те годы, что они не виделись, сын превратился в настоящего мужчину.
Отец с трудом сдерживался, чтобы не заключить Остена в объятия. Видимо, боялся, что тот не ответит на его порыв. Остен хорошо его понимал.
– Остен, – произнес он. – А вы, наверное...
– Ханна. – Ханна подошла к нему, взяла его руки в свои. – Я так долго ждала встречи с вами.
Джозеф Данте с нежностью смотрел на Ханну.
– Я нашел капитана Берка и поговорил с ним на борту его корабля. Берк остался сиротой и воспитывался в Буд-Холле, пока в четырнадцать лет не ушел в море. Он назвал корабль «Избавление». Догадайтесь, почему?
– Нет. Я просто... Пип... Он собирается забрать Пипа?
– Капитан Берк уже подписал документы, передающие право опекунства над ребенком Остену.
– Слава Богу! – выдохнула Ханна.
Остен обнял ее.
– Но почему... как тебе удалось его убедить?
– Буды – дальние родственники капитана Берка, они взяли его на воспитание, когда тот остался круглым сиротой. Будучи ребенком, Берк пережил все те ужасы, которые, должно быть, выпали на долю вашего малыша. Отец сэра Мейсона бил его мать, а маленький Мейсон вымещал ярость на Берке. Капитан назвал корабль «Избавление», потому что море дало ему возможность бежать.
Они с Будом так сильно ненавидели друг друга, что он был потрясен, когда его назначили опекуном Пипа. А когда я рассказал ему о вашей смелости, Ханна, о том, как сильно вы любите мальчика, капитан сказал, что вы заслуживаете того, чтобы ребенок был с вами. Он сказал, что будет вечно благодарить Бога за то, что вы смогли положить конец страданиям Пипа, дорогая моя.
У Ханны текли слезы. Остен подумал, что она никогда не была так прекрасна.
– Как мне отблагодарить вас за все, что вы для нас сделали, мистер Данте?
– Девочка моя, я увидел сына впервые за много лет. Думаю, это ваша заслуга.
– Она не давала мне ни минуты покоя, отец. Даже находясь в моих объятиях, когда я был в ужасе оттого, что она может умереть, она заставила меня обещать, что я встречусь с тобой, что скажу тебе...
Остен замолчал. Ханна поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку, после чего покинула комнату.
– Должно быть, ты презирал меня за то, что я не отвечал на твои письма.
Отец печально улыбнулся.
– Как я мог тебя винить? У меня даже не хватило смелости признаться твоей матери, что я их писал. Я просто надеялся, что однажды ты меня простишь.
– Я не получал этих писем. Аттик их сжигал.
– Я понимаю твою обиду, сын мой. Я часто бывал к тебе несправедлив.
– Но я не поэтому их не читал...
Остен осекся.
– Остен, в чем дело? Ты можешь рассказать мне все?
– Помнишь тот день, когда погиб мой друг Чаффи Уоллис?
– Помню.
– Ты был так зол на меня, так разочарован. Упрекал меня в том, что я пошел на пастбище, зная, что там находится бык. Ты никогда этого не говорил, но я знал, что ты винишь меня в гибели Чаффи.
– Мальчишки делают глупости – пытаются доказать свою смелость совершенно сумасшедшими способами. Так повелось издревле. Я знал, что ты привязан к другу и очень переживаешь случившееся.
– Отец, я не знал, что на пастбище есть бык.
Джозеф Данте изумленно поднял брови.
– Но по всей изгороди были развешаны предупредительные знаки.
– Я не мог их прочитать.
– Хочешь сказать, что не обратил внимания...
– Нет, – перебил его Остен. – Чаффи единственный знал правду. Между нами было заключено соглашение. Я защищал его от обидчиков в Итоне, а он читал мне уроки, чтобы я мог пройти курс. Он знал, что я не умею читать. Я был на полпути к дереву, когда бык погнался за мной, но было уже поздно – он меня увидел. Чаффи выбежал на пастбище и принялся размахивать плащом, пытаясь отвлечь его.
– Но как же так? Ты всегда был самым умным из моих детей.
– Отец, я не умею читать. – Сказав это, Остен почувствовал огромное облегчение, словно раскрыл ужасную тайну. – Я всячески это скрывал, не хотел, чтобы ты считал меня тупицей.
– Тупицей? – ошеломленно переспросил отец. – Да как ты мог такое подумать? Я постоянно удивлялся, что ты создаешь такие удивительные вещи буквально из ничего, а это, оказывается, потому, что ты не мог прочесть, что делали другие! В твоем воображении не существовало границ.
– Но, отец, я...
Невозможность происходящего потрясала – его величайший недостаток мог стать его величайшим даром.
– Это я был тупицей! – перебил его отец. – Как я мог не замечать твоих страданий? Это все моя гордость, я был уверен, что ты забыл меня, отверг ради деда, достойного восхищения мальчишки, – любитель лошадей, охотник, богатый и властный человек, а не тихий музыкант. Ты так редко навещал нас, хотя дома были через дорогу. А когда приходил, избегал меня.
– Я не хотел, чтобы ты увидел... догадался о правде. Деда не интересовали книги и учеба. Он хотел, чтобы я ездил верхом, стрелял и выпивал по три бутылки вина, да так, чтобы после этого не дрожали руки. Я не мог смотреть тебе в глаза, зная всю ту ложь, в которой жил.
– Поэтому ты пинал мою гордость и достоинство, пока между нами не произошел разрыв.
– Я думал, все будет проще, – сознался Остен. – Но это оказалось не так. И все же, пока меня не было, мне не приходилось опасаться, что ты будешь меня стыдиться. Не получив от тебя ни слова, я решил, что ты рад избавиться от меня.
– О, мой дорогой мальчик, как ты мог хотя бы на мгновение подумать...
– Я хотел, чтобы ты понял, как я сожалею обо всем, как мне тебя не хватает. Но не мог написать. Я попытался сделать это одним известным мне способом – сочинять музыку. Но моя музыка не передавала того, что творилось в моем сердце. Я хотел, чтобы музыка была совершенной.
Джозеф Данте подошел к сыну и взял его лицо в ладони.
– Помнишь, как за день до отъезда из Италии ты нашел птичье гнездо? Ты положил в него три гладких камушка и сказал, что это – пресс-папье.
– Оно всегда стояло на твоем столе.
– Оно и по сей день там. Ты подарил его мне, и я им очень дорожу. Иногда я думаю, что это был последний раз, когда я... – Голос отца дрогнул. – Ты получил земли, богатство и почести, когда мы приехали в Англию, твоя мать вновь обрела родной дом и любовь отца, а вот я... я потерял сына.
– Отец...
– Я не потерял его. Нет, просто отдал человеку, который ненавидел меня. Утешив себя тем, что делаю это для твоего же блага. Что он даст тебе то, что не смог дать я. Но это было мое заблуждение. Останься ты со мной, я бы понял, что ты страдаешь. Увидел бы в твоих глазах боль.
– Я не мог допустить, чтобы ты увидел это, отец. – Остен судорожно сглотнул, – Я любил тебя больше всех. И так нуждался в твоей любви!..
Джозеф Данте не сдержал слез и заключил сына в объятия.
– Ты – душа моего сердца. Я полюбил тебя в тот момент, когда твоя мать взяла меня за руку и я понял по ее глазам, что у нас будет ребенок. Мой сын. Думаю, ты нашел такую же любовь, сынок.
– Ханна изменила мою жизнь, отец. Вернула мне родных. Я собираюсь жениться на ней и стать отцом Пипу. Страшно подумать, что я мог ее потерять...
– Но она с тобой, и вы счастливы.
Ханна ходила по саду, восхищаясь голубизной неба, яркими цветами и тенями, в которых больше не было ни тайн, ни страхов.
Остен разговаривал с отцом уже больше часа, и когда она заглянула в глаза Джозефу Данте, то поняла, что все будет в порядке.
Лизи...
Она подняла глаза к небу, облака как будто цеплялись за ветви деревьев, ветер танцевал в листве. Господи, чего бы только она не отдала за возможность, лишь одну-единственную возможность сказать Лиззи, что сдержала слово. Пип в безопасности. Мейсон мертв.
Совсем еще юная, она заботилась о том, чтобы все было сделано, домашние были сыты и находились в безопасности, а ужин был оплачен. А потом увела Пипа и скиталась с ним.
Всю жизнь она убегала от собственной беспомощности, внутренней пустоты и одиночества. О любви и счастье даже не мечтала, пока не пришла в Рейвенскар.
– Ханна?
Она повернулась и увидела Остена. На лице его была радость. Следы муки и многолетних страданий ушли навсегда. Прощение. Ничего не может быть прекраснее.
– Я пытался найти тебя. Отец отсылает письмо моей матери и сестрам, чтобы они приехали в Рейвенскар как можно скорее. Я получил разрешение на брак, и мы можем пожениться, как только они приедут. Или ты хочешь, чтобы свадьба была более изысканной?
– Нет. Я хочу, чтобы свадьба была такой, как платье, которое ты мне подарил, – милой и простой. И чтобы и мои родные увидели, как я счастлива.
Остен улыбнулся и взял ее руки в свои.
– Вообще-то этот вопрос уже улажен.
– Что?
– Я попросил Симмонза написать твоим родным и послал им деньги на дорогу. Через неделю они будут в Рейвенскаре.
Ханна обняла этого чудесного, загадочного мужчину, который понимал самые тайные порывы ее сердца.
– Как мне тебя благодарить?
– Я хотел, чтобы наша свадьба была необыкновенной. И молю Бога, чтобы ты окончательно выздоровела. Должно быть, тебе тяжело думать, что твоя собственная мать помогла Буду найти тебя.
– Буд был мастером обмана. Мама никогда не могла с ним сравниться.
– Ты такое чудо, Ханна Грей, – ты умеешь прощать. И не помнишь зла. Ты с самого начала знала, как сильно я нуждался в том, чтобы примириться с родными и с самим собой.
Остен дотронулся до ее лица так, словно она была редчайшим сокровищем.
– Ты была права, Ханна. Насчет моего отца. Ему все равно, умею я читать или нет. Он даже считает, что причина, по которой я могу что-то изобретать, кроется в том, что мой ум не загроможден идеями других людей и не ограничен их правилами. Как ты думаешь, он прав?
– Вполне возможно! – Ханна улыбнулась. – Я полюбила твоего отца. Он так же великодушен, как и ты.
– Надеюсь. Он безумно любил мою мать, так же, как я тебя, Ханна. Вообще-то у меня есть для тебя кое-что, чтобы ты всегда помнила, как я люблю тебя. Подарок…
– О, Остен, ты уже так много мне подарил!
– Ты вернула мне родных, вернула мне жизнь. Подарила любовь. Подарила будущее.
Он достал из кармана свиток, перевязанный серебряной ленточкой.
Ханна смущенно посмотрела на него, развязала ленточку и развернула страницы.
– Но... но это музыка, которую я испортила! Бессмысленные каракули! – Она была ошеломлена и раздосадована.
Взгляд Остена проник ей в сердце.
– Ты не права. Я думал, что сочиняю это в подарок отцу, но теперь понял, что эта музыка у меня внутри. Это мечты, которые мы осуществим вместе.
Он дотронулся дрожащими пальцами до смятых страниц.
– Это самая прекрасная музыка, Ханна. Песня нашей любви.
Он заключил ее в объятия и нежно коснулся губами ее губ.
– Послушай, ангел мой, – прошептал Остен, – я слышу эту песню у себя в сердце.