Страница:
Шериф Велич был приговорен. Латур ждал продолжения его рассказа.
– Мы забавлялись, мы здорово забавлялись. И с одной стороны я не жалею об этом. Можешь мне поверить или нет, Энди, но за тридцать лет из тридцати пяти, которые я находился на должности, я был таким же порядочным, как и ты. И я не взял бы доллар за то, чтобы спасти собственную мать.
– Я верю вам, – сказал Латур.
Шериф покачал головой.
– Но совсем не это привело меня к тебе. Безразлично то, что может со мной случиться. Я провел хорошее время и готов за все заплатить. Я пришел, чтобы поговорить о тебе. Я знал твоего отца. Я видел, как ты рос. Я видел, как ты отправился на войну. Я знаю твое поведение, оно делает честь семье Латуров. Я пришел сюда потому, что не верю, что ты убил Джека Лакосту и изнасиловал его жену. Вот проклятие! С мужем, которого только что спустили на ее глазах, и принимая во внимание абсолютную темноту в домике и страх, который она испытывала, нет ничего удивительного в том, что она приняла тебя за агрессора, потому что она последним слышала твой голос...
– Но ведь это не я... Велич зажег одну из своих дорогих сигар.
– Я знаю это, но доказать это уже другой вопрос. Все молодые люди в городе и, немало в окрестностях, уверены, что это ты убил Лакосту, чтобы повозиться с его женой. – Старый шериф был философом. – Но я не думаю, что преступление было необходимо. А потом, с тем десертом, который ожидает тебя в постели, это было бы, как если бы ты отправился к Джо Банко есть сэндвичи, когда тебя ожидает стол у Антуана с устрицами «кардиналь», жареный цыпленок «Бурдолез» и суфле «Мараскин».
– Да, примерно так, – согласился Латур.
Пустые глаза шерифа Велича приняли задумчивое выражение.
– Я вижу больше. Кто-то, без сомнения тот, кому есть, что скрывать и на которого мне не удается наложить руку, теперь мутит головы здешним парням. Судя по слухам, которые распространяются на улицах, ты тот же самый тип, который изнасиловал тех трех девочек. И виски течет рекой, чтобы подогреть уши.
– Понимаю, – спокойно сказал Латур.
Велич стал смеяться.
– И как раз теперь, по случаю этого раздирания глоток, которые только находятся во Френч Байу, он становится самым пуританским городом, какой когда-либо видели. Это всегда бывает так. Это всегда самые непотребные девки кричат больше всех и нажимают на отряды Армии Спасения, а также на пьяниц, которым все равно терять нечего. Так что Том и я много поговорили сегодня утром после судебного заседания. В сущности говоря, эта тюрьма не бог весть какое укрытие. Один человек может ее разрушить ударом ноги. Так что, если это может тебя успокоить, мы сможем перевезти тебя в Морген Сити, или даже в Новый Орлеан, в ожидании, когда все будет готово для процесса.
Латур задумался. Бешенство толпы – это ужасная вещь. Подстрекаемые теми, кто хотел его смерти, с затуманенными головами, люди, о которых говорил шериф, могли попытаться линчевать его. Но с другой стороны, если он останется во Френч Байу, он будет ближе к Ольге и к своему адвокату.
– Большое спасибо, шериф. Я предпочитаю попытать свое счастье здесь. Велич встал и покрепче затянул пояс. Латур был удивлен при виде его таким серьезным, полным достоинства, которое он заметил еще сегодня утром. Несмотря на свои недостатки, шериф Велич был настоящим человеком.
Старик продолжал:
– Я не думаю, что может случиться что-то страшное. В случае, если они достаточно напьются, они могут наделать много глупостей и будут драть глотки. Но у меня еще никогда не было такого случая, чтобы из моей тюрьмы увели заключенного, белого или черного. – Шериф проверил, лежит ли удобно кольт в кобуре. – И есть надежная вещь... Не пытаясь покрасоваться, не принимая трагического тона, с видом, как будто он заявляет о самой простой вещи, он сказал:
– Если когда-либо банда бродяг попытается вытащить тебя отсюда, им придется перешагнуть через мой труп.
Он запер камеру на ключ.
– Еще одно, шериф, – сказал Латур.
В коридоре Велич обернулся.
– Что?
– Эти три случая, которые не смогли быть раскрытыми. На мой взгляд, тип, который мутит воду и который насиловал Риту, проделал и эти три насилия, чтобы свалить все на мою голову.
Шериф ответил:
– В настоящее время этим занимается Том. Он ходил смотреть на эти заросли тростника, о которых ты говоришь и он согласен с тобой, что там кто-то поджидал тебя. Джек, без сомнения, должен был видеть этого человека и потому он так много выпил в то утро. Его убийца, без сомнения, отправился туда вечером с определенным намерением: заставить старика молчать. А, попав в домик, когда обнаружил, что малышка была в своей коже, изнасиловал ее.
Старый шериф конфиденциально добавил:
– Похоже, что тут орудуют два типа. И существуют же подобные типы! Ты знаешь, убивают и получают от этого удовольствие. Как называются такие люди?
– Садисты. В честь маркиза де Сада.
– Вот, вот, это как раз то.
Старик прошел по коридору, и Латур услышал, как стукнула железная дверь, служащая преградой между тюрьмой и службами. Он чувствовал себя немного лучше. До некоторой степени пьяница, игрок и взяточник, шериф Велич все же не отнесся равнодушно к судьбе Латура. И Латур был счастлив от того, что кто-то верит ему.
Теперь за него были Велич, Джон Шварт и Ольга.
Латур чувствовал себя в лучшей форме, чем за предыдущие два часа. Он был совершенно здоров, и единственное, что его беспокоило, было неопределенное будущее.
Он сделал еще один глоток из бутылки, которую ему принес Велич, потом встал и стал ходить по своей камере. Размеры камеры были приблизительно метр восемьдесят на два метра десять сантиметров. В ней находились умывальник и стульчак. Но стульев в ней не было. Единственный предмет, на который он мог сесть, была его лежанка из металлической проволоки. Латур с сожаление отметил, что общество пожалело денег и не положило матраца на кровать в мужских камерах.
Ему не было особенно страшно. В настоящее время он страдал больше от усталости. После недель или месяцев отдыха на этом металлическом ложе, будет достаточно вооружиться карандашом, чтобы играть на позвоночнике как на ксилофоне.
Глава 12
Глава 13
– Мы забавлялись, мы здорово забавлялись. И с одной стороны я не жалею об этом. Можешь мне поверить или нет, Энди, но за тридцать лет из тридцати пяти, которые я находился на должности, я был таким же порядочным, как и ты. И я не взял бы доллар за то, чтобы спасти собственную мать.
– Я верю вам, – сказал Латур.
Шериф покачал головой.
– Но совсем не это привело меня к тебе. Безразлично то, что может со мной случиться. Я провел хорошее время и готов за все заплатить. Я пришел, чтобы поговорить о тебе. Я знал твоего отца. Я видел, как ты рос. Я видел, как ты отправился на войну. Я знаю твое поведение, оно делает честь семье Латуров. Я пришел сюда потому, что не верю, что ты убил Джека Лакосту и изнасиловал его жену. Вот проклятие! С мужем, которого только что спустили на ее глазах, и принимая во внимание абсолютную темноту в домике и страх, который она испытывала, нет ничего удивительного в том, что она приняла тебя за агрессора, потому что она последним слышала твой голос...
– Но ведь это не я... Велич зажег одну из своих дорогих сигар.
– Я знаю это, но доказать это уже другой вопрос. Все молодые люди в городе и, немало в окрестностях, уверены, что это ты убил Лакосту, чтобы повозиться с его женой. – Старый шериф был философом. – Но я не думаю, что преступление было необходимо. А потом, с тем десертом, который ожидает тебя в постели, это было бы, как если бы ты отправился к Джо Банко есть сэндвичи, когда тебя ожидает стол у Антуана с устрицами «кардиналь», жареный цыпленок «Бурдолез» и суфле «Мараскин».
– Да, примерно так, – согласился Латур.
Пустые глаза шерифа Велича приняли задумчивое выражение.
– Я вижу больше. Кто-то, без сомнения тот, кому есть, что скрывать и на которого мне не удается наложить руку, теперь мутит головы здешним парням. Судя по слухам, которые распространяются на улицах, ты тот же самый тип, который изнасиловал тех трех девочек. И виски течет рекой, чтобы подогреть уши.
– Понимаю, – спокойно сказал Латур.
Велич стал смеяться.
– И как раз теперь, по случаю этого раздирания глоток, которые только находятся во Френч Байу, он становится самым пуританским городом, какой когда-либо видели. Это всегда бывает так. Это всегда самые непотребные девки кричат больше всех и нажимают на отряды Армии Спасения, а также на пьяниц, которым все равно терять нечего. Так что Том и я много поговорили сегодня утром после судебного заседания. В сущности говоря, эта тюрьма не бог весть какое укрытие. Один человек может ее разрушить ударом ноги. Так что, если это может тебя успокоить, мы сможем перевезти тебя в Морген Сити, или даже в Новый Орлеан, в ожидании, когда все будет готово для процесса.
Латур задумался. Бешенство толпы – это ужасная вещь. Подстрекаемые теми, кто хотел его смерти, с затуманенными головами, люди, о которых говорил шериф, могли попытаться линчевать его. Но с другой стороны, если он останется во Френч Байу, он будет ближе к Ольге и к своему адвокату.
– Большое спасибо, шериф. Я предпочитаю попытать свое счастье здесь. Велич встал и покрепче затянул пояс. Латур был удивлен при виде его таким серьезным, полным достоинства, которое он заметил еще сегодня утром. Несмотря на свои недостатки, шериф Велич был настоящим человеком.
Старик продолжал:
– Я не думаю, что может случиться что-то страшное. В случае, если они достаточно напьются, они могут наделать много глупостей и будут драть глотки. Но у меня еще никогда не было такого случая, чтобы из моей тюрьмы увели заключенного, белого или черного. – Шериф проверил, лежит ли удобно кольт в кобуре. – И есть надежная вещь... Не пытаясь покрасоваться, не принимая трагического тона, с видом, как будто он заявляет о самой простой вещи, он сказал:
– Если когда-либо банда бродяг попытается вытащить тебя отсюда, им придется перешагнуть через мой труп.
Он запер камеру на ключ.
– Еще одно, шериф, – сказал Латур.
В коридоре Велич обернулся.
– Что?
– Эти три случая, которые не смогли быть раскрытыми. На мой взгляд, тип, который мутит воду и который насиловал Риту, проделал и эти три насилия, чтобы свалить все на мою голову.
Шериф ответил:
– В настоящее время этим занимается Том. Он ходил смотреть на эти заросли тростника, о которых ты говоришь и он согласен с тобой, что там кто-то поджидал тебя. Джек, без сомнения, должен был видеть этого человека и потому он так много выпил в то утро. Его убийца, без сомнения, отправился туда вечером с определенным намерением: заставить старика молчать. А, попав в домик, когда обнаружил, что малышка была в своей коже, изнасиловал ее.
Старый шериф конфиденциально добавил:
– Похоже, что тут орудуют два типа. И существуют же подобные типы! Ты знаешь, убивают и получают от этого удовольствие. Как называются такие люди?
– Садисты. В честь маркиза де Сада.
– Вот, вот, это как раз то.
Старик прошел по коридору, и Латур услышал, как стукнула железная дверь, служащая преградой между тюрьмой и службами. Он чувствовал себя немного лучше. До некоторой степени пьяница, игрок и взяточник, шериф Велич все же не отнесся равнодушно к судьбе Латура. И Латур был счастлив от того, что кто-то верит ему.
Теперь за него были Велич, Джон Шварт и Ольга.
Латур чувствовал себя в лучшей форме, чем за предыдущие два часа. Он был совершенно здоров, и единственное, что его беспокоило, было неопределенное будущее.
Он сделал еще один глоток из бутылки, которую ему принес Велич, потом встал и стал ходить по своей камере. Размеры камеры были приблизительно метр восемьдесят на два метра десять сантиметров. В ней находились умывальник и стульчак. Но стульев в ней не было. Единственный предмет, на который он мог сесть, была его лежанка из металлической проволоки. Латур с сожаление отметил, что общество пожалело денег и не положило матраца на кровать в мужских камерах.
Ему не было особенно страшно. В настоящее время он страдал больше от усталости. После недель или месяцев отдыха на этом металлическом ложе, будет достаточно вооружиться карандашом, чтобы играть на позвоночнике как на ксилофоне.
Глава 12
Утро никак не могло закончится. Немногим позже полудня были задержаны нарушители на улице Лафит. Какие-то утренние пьяницы, какой-то коммерсант, задержанный за езду в пьяном виде на машине. Несколько мошенников, занимающихся нелегальным промыслом, задержанные за недозволенными занятиями.
В первый раз Латур задумался о сущности его ремесла, о том, к чему обязывала бляха, носимая на груди. Защитник порядка не мог сохранить свои иллюзии только желая не видеть всего. Полицейский во время исполнения им своих обязанностей в соблюдении правил видел лишь необходимость: пьяницы, уличные женщины, мошенники, воры, бродяги, убогие телом и духом, и разные подонки не должны существовать.
Адвокаты имеют дело с теми же людьми. В действительности не было особенной разницы между этими двумя профессиями, за исключением того, что адвокаты зарабатывают гораздо больше.
В четверть первого Том Мулен, с мокрым от пота лицом, быстро прошел по коридору и остановился перед камерой Латура.
– Итак, ас из асов, как дела? – спросил он.
– Замечательно, – ответил Латур. – В настоящий момент я нахожусь на берегу в пятнадцать миль шириной и наслаждаюсь морем.
Первый помощник не был расположен шутить.
– Ладно, ладно. Закрой свою пасть и слушай меня. То, что я тебе скажу, не доставит тебе удовольствия.
Латур уцепился за решетку своей камеры.
– Что еще я сделал?
– Ничего нового, – ответил Мулен, – но Джек Пренгл и я только что вернулись из того домика.
– И что же?
Мулен закурил сигарету.
– С самого раннего утра, в надежде задушить дело, пока еще не поздно, я просил федералов прислать мне фургон со всеми необходимыми приспособлениями. Джек и я вместе осмотрели домик, сантиметр за сантиметром.
– И что же? – повторил Латур.
– Мы обнаружили лишь три серии отпечатков пальцев: твоих, Джека Лакосты и миссис Лакосты.
– Я был там раньше, когда проводил их до дому. Я уже говорил об этом. – Я знаю, – сказал Мулен. – А эти заросли сахарного тростника действительно находятся там, где ты говоришь. И парень, который находился там, имеет размер ботинка 43.
– Как у меня.
– Это я тоже знаю, – сказал Мулен. – Я попросил у твоей жены пару твоих ботинок. Кстати, – добавил он, – она ожидает тебя в кабинете с корзиной провизии.
Латур не знал, радоваться ему этому или нет. Он не хотел бы, чтобы Ольга видела его в тюрьме.
Мулен вернулся к теме разговора.
– Как ты сможешь объяснить это, Энди? Каким образом Джон сумеет объяснить это судьям?
– Объяснять, что?
– Что в доме лишь три сорта отпечатков пальцев.
– Убийца мог носить перчатки...
– Это возможно... – согласился Мулен. – Но учитывая то, что сказала рыжая женщина, что он, нашарив ее в темноте, почувствовал, что она голая и пришел в раж. Джону трудно будет убедить судей, что этот тип насиловал ее в перчатках!
– Ведь не руками же он ее насиловал!
– Естественно.
– А как она себя чувствует?
– Рита?
– Да.
– Все хорошо, по мнению доктора Уолкера. Он сказал, что она немало перенесла, но если все пойдет так, как он думает, то она сможет покинуть госпиталь завтра.
– И что же она потом будет делать?
Мулен вытер кожу на своей шляпе.
– В своем несчастье она получила небольшую выгоду. Билл Даркос и Джим Руссо сделали для нее сбор сегодня утром в барах и кабаках и собрали триста восемьдесят шесть долларов. Джон Банко, Джон Шварт и старый Джаковик прибавили каждый по пятьдесят долларов. С этими деньгами она прекрасно сможет прожить до процесса. – Мулен пожал плечами. – Если, конечно, Штаты на захотят сами содержать ее, как важного свидетеля.
– Хорошо, – сказал Латур. – Меня беспокоила ее судьба.
Мулен покачал головой.
– Не беспокойся об этом. Она мало беспокоится о тебе. Она продолжает утверждать, что ты и тот человек, который насиловал ее, одно и то же лицо, и она будет все время свидетельствовать против тебя.
– Это совершенно естественно. Она уже спала и ее разбудил мой голос.
– А как ты сможешь объяснить то, что твой значок оказался у нее в руке?
– Тот, который оглушил меня перед домиком, мог сорвать его с меня, вырвав кусок рубашки и сунуть в руку девчонки. А что, она была без памяти, когда вы приехали туда?
– Я бы сказал, что наполовину.
– И мой значок находился у нее в правой руке?
– По мнению врача, – Мулен немного подумал. – Ага. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Это хороший трюк, и он сможет воспользоваться им на суде.
Латур знал, как ему держаться с Величем. Теперь ему хотелось узнать мнение Мулена.
– Итак, что ты думаешь? Это сделал я или не я?
Мулен откровенно ответил ему:
– Я ничего не знаю. Я еще не пришел ни к какому выводу. Я всегда смотрел на тебя как на порядочного человека, Энди. Но когда человек слишком горяч, про него нельзя сказать, что он совершенно нормальный. А потом, как я тебе уже сказал вчера, после того, как твои земли оказались без нефти, ты стал совершенно невыносим, как будто весь мир виноват в этом.
Он немного подумал, а затем добавил:
– Я должен тебе сказать, что я немного поговорил с братом твоей жены. И по его словам, у тебя с женой было не все в порядке.
– Что сказала Ольга?
Мулен надел шляпу.
– С ней почти так же легко разговаривать, как с матерчатой куклой. Она решила нам помочь до известной степени и предела. У меня впечатление, что в ее сознании отношения между мужем и женой касаются только их двоих, а не посторонних людей.
Латур согласился с ним.
– Это действительно так. – Он постарался, как можно деликатнее подойти к вопросу. – Наконец, поставим точки над "и". Когда я приехал в домик Лакосты прошлой ночью, я был скорее, как это сказать, пресыщен...
Мулен смотрел на Латура сквозь решетки.
– Если Джон сумеет это доказать, это здорово, может быть, помогло бы тебе. Рыженькая девушка молода и красива, но по сравнению с миссис Латур это просто обыкновенная курочка, вот и все. – Мулен отошел от решетки. – Ну, ладно! Я увижу тебя завтра.
– Почему завтра?
– Я отправляюсь в Пончатулу, как только закончу здесь свои дела.
– А какие дела в Пончатуле?
– Выяснить прежнюю жизнь и репутацию миссис Лакоста в этом городе. Попробую также определить, до какой степени можно верить тому, что она говорит. Никто из нас не может себе представить, по какой причине она стала бы лгать, чтобы обвинить тебя. Но с этими женщинами никогда ничего неизвестно.
– Ты едешь один?
– Нет. Со мной едет Джек, чтобы сменить меня за рулем. Таким образом мы доберемся быстрее. Это была мысль Шварта. Но я считаю, что это не глупая идея. Как сказал Джон, мы ничего не знаем о ней. Возможно, она старается обвинить тебя, чтобы выгородить кого-то другого.
Все еще цепляясь за решетки двери своей камеры, Латур проговорил:
– Но что? Я может быть, вмешиваюсь в то, что меня не касается, но...
– Но что?
– Мне кажется, что ты делаешь чертову работу, чтобы помешать осуждению человека, в виновности которого ты почти уверен.
Это замечание Латура заставило Мулена продолжить разговор:
– Нет, – проговорил Мулен, наконец. – Я получил немало фрика за то, что закрывал глаза в последние три-четыре года во Френч Байу, но в глубине души я хороший флик. Нарушения порядка в нашем городе не больше, чем в других городах такого же значения. Я протер себе все ноги, разыскивая того негодяя, который насиловал тех трех девочек. Более того, я никогда не допускал до обвинения невиновного. Если ты убил Джека и прыгнул на курочку, я надеюсь, что ты сядешь на стул. Я все сделаю для этого. Но, судя по тому, что я теперь вижу, несмотря на категорическое заявление миссис Лакоста и все обвинения, предъявленные тебе, когда я вспоминаю, какой ты был парень, я невольно сомневаюсь в твоей виновности. И так как это безусловно последнее дело, которое я и Старик проводим, мы будем работать не покладая рук, чтобы все прояснить.
– Почему ты считаешь, что это будет твоим последним делом?
– А ты видел Старика?
– Сегодня утром, недолго.
Мулен снова снял шляпу. Кожа его была так мокра, будто он не вытирал ее.
– Все идет теперь хуже и хуже. По совету Джона Шварта мы помешали им повидать тебя, и их будут сдерживать, пока Джек и я не вернемся из Пончатулы. Но город наводнен журналистами. Есть даже один из «Чикаго трибюн». Есть еще парень с телевидения, с камерой и радиопередатчиком, который болтается по улице Лафит, чтобы получить все сведения, час за часом, что произошло и происходит сейчас у Эми, в отеле плантаторов, у Гарпона, в клубе «Хейк Хо». По его мнению, мы самые мерзкие прохвосты, которые существовали со времен Библии... Я лично еще не видел теле, но кажется, что жена Луанье находилась на своем посту все утро и теперь она хочет, чтобы Гарри отдал свой значок и стал моряком-рыбаком. В противном случае он может не возвращаться домой вечером.
– Интересно бы узнать, как все это окончится для наших парней в центре?
Мулен с горькой усмешкой пожал плечами.
– Для тех, которые ничего не брали, все будет хорошо, а для других будет хуже. Ты можешь быть уверенным в одной вещи: за то время, пока Джек не вернется из Пончатулы, есть шансы обнаружить губернатора и начальника полиции, сидящими в кабинете Старика. Существуют многие, кроме нас, которые будут счастливы не оказаться в казармах Анголы. – Его улыбка стала менее горькой. – Существует одно обстоятельство в нашу пользу. Мы столько раз закрывали глаза на многие вещи, что судьям будет очень трудно решить, за что же нас осуждать. – Мулен снова надел шляпу. – Итак, салют, до завтра!
Он с гордым видом удалился по коридору. Латур проводил его взглядом, невольно восхищаясь им. Замечательный мошенник и исключительный человек. Как и шериф Велич, первый помощник не терял времени даром. И теперь, когда ему предъявят обвинение, он готов заплатить. Долгое время множество людей жили спокойно и безмятежно, пока не наступила расплата.
Немного позднее по цементному полу прозвучали торопливые шаги на каблучках-шпильках, и, нагруженная той же корзиной, в сопровождении Мета Ла Ронда, Ольга появилась перед камерой Латура.
– Твоя жена принесла тебе завтрак, – заявил помощник шерифа.
Ла Ронд открыл дверь камеры, взял из рук Ольги корзину, передал ее Латуру и снова закрыл дверь.
Латур ждал, что тот уйдет и даст ему возможность поговорить с Ольгой. Но вместо того, чтобы удалиться, помощник шерифа закурил сигарету и, прислонившись к двери одной из женских камер, стал любоваться фигурой молодой женщины.
Латур хотел протестовать, но сдержался. Он не был в состоянии спорить с кем бы то ни было.
– Спасибо за завтрак, – сказал он своей жене, – но ты совершенно не обязана кормить меня. Правда, суп здесь немногого стоит, но это неважно. Соединенные Штаты обязаны меня кормить.
Ольга молча пожала плечами. Как всегда, когда она волновалась, ее акцент делался еще заметнее. – Этого я не могла знать. Много раз, когда мы спасались от неприятеля, направляясь на Юг, сперва в Японию, потом в Китай, отца моего задерживали. И тогда моя мать и я ходили к нему и носили ему еду... Иначе ему нечего было бы есть.
Несмотря на то, что после обеда у Джо Банко Латур ни разу по-настоящему не ел, ему совсем не хотелось есть. Даже меньше, чем утром. Он тысячу раз предпочел бы вместо еды поговорить с Ольгой и узнать от нее, что она о нем думает. Но в присутствии Ла Ронда, который прислушивался к разговору, он был вынужден вести банальный разговор. Уничтожая пищу, он сказал:
– Ну, как, шериф вернул тебе машину?
Ольга отрицательно покачала головой.
– Ее держат, как вещественное доказательство, но мистер Шварт был настолько любезен, что предоставил мне в пользование одну из его машин. Он твой защитник?
– Да.
– А что, он хороший адвокат?
– Лучший.
– Тем лучше. – Ольга вынула несколько писем из своей сумки. – Вот что пришло на твое имя сегодня утром. Георгу пришлось пойти за ними к ящику в конце дороги, пока я приготавливала тебе еду.
Латур посмотрел на содержимое трех конвертов. В первом он нашел напоминание о последнем взносе за телевизор. Во втором было аналогичное напоминание от фирмы, в которой он купил холодильник.
В третьем было объявление небольшого общества кредита, которое открылось во Френч Байу, Он боялся спросить у Ольги, сколько у нее осталось денег на текущие расходы. И еще новая проблема ждала решения... Может быть, ему удастся занять у Джона несколько сотен...
– А что ты думаешь об утреннем судебном заседании?
Ольга покачала головой.
– Это было отвратительно... В особенности тогда, когда этот человек читал про то, что эта девушка говорила про тебя, про твои действия.
– Я очень сожалею, что ты была вынуждена присутствовать в зале.
Ольга честно призналась:
– Мне стыдно было находиться там.
– Но это сделал не я. Верь мне, моя дорогая.
Лишенным выражения голосом Ольга произнесла:
– Это то, что ты мне сказал перед тем, как началось судебное разбирательство. Но если ты невиновен, почему они держат тебя здесь?
– Потому что нужно, чтобы суд разобрался во всем этом.
– В том, что ты убил этого старика и сделал то, о чем говорила эта девица?
– Да.
– Но ты не делал этого?
– Нет.
– Тогда, если мистер Шварт хороший адвокат, почему же он не встал и не заявил, что это сделал не ты?
Латур постарался разъяснить ей.
– Он это сделал. Это как раз означает выражение «считаю себя невиновным».
Ольга пристально посмотрела на него.
– Три слова, это не слишком-то много. Когда этот человек читал то, что написала эта девица, почему ты не встал и не закричал: «Это ложь, я невиновен. Я никогда не убивал этого человека, и я не насиловал его жену!»
– Потому что Джон считал, что это будет неуместно.
Ольга продолжала рассматривать его.
– У тебя нет ничего такого, чего бы ты мог стыдиться?
– Я клянусь тебе.
– И эти другие девушки, о которых много говорили в публике? Эти трое, которые также были изнасилованы, как и миссис Лакоста?
– Я абсолютно ничего не знаю о них.
– Ты не имел с ними сношения?
Латур потерял терпение.
– Ну, конечно же, нет! Ты что!
– Ты также клянешься в этом?
– Я клянусь тебе.
С простым славянским практичным умом, не стесняясь присутствия Ла Ронда, Ольга спросила:
– Тогда, если ты не ходил удовлетворять свои желания в другие места, почему ты не обладал мною чаще? Ты молод и ты силен. Я часто замечала, что ты сгораешь от желания, но когда я спрашивала тебя, не хочешь ли ты чего-нибудь перед сном, ты почти всегда отвечал мне отказом.
Латуру было очень неловко, что Ольга затрагивала такие интимные подробности их жизни перед Ла Рондом. Что он мог сказать на это? Что он слишком горд, чтобы воспользоваться предложением, данным против воли? Что каждый раз, когда он близок с ней, ему казалось, что она презирает его, потому что он считал, что потерял права на нее после того, как обманул ее с богатством?
Он ответил:
– Это трудно объяснить.
– Это, может быть, трудно для тебя.
Ольга говорила с отрешенным видом, не сводя с него глаз.
– Но не для меня. Я дала обещание. Я когда-нибудь отказывала тебе?
– Нет.
– Я вчера вечером отказывалась?
Будь проклят этот Ла Ронд, – подумал Латур. Его отношения с Ольгой? Его отношения с Ольгой были, может быть, основным вопросом их совместной жизни. Может быть, все будет хорошо, если он останется в живых.
– Нет, – тихо ответил он. – Нет, ты не отказывалась, и это было чудесно. Одна из самых замечательных минут, которые я когда-либо пережил.
Одно мгновение ему показалось, что Ольга заплачет, но она, плохо или хорошо, сумела взять себя в руки.
– Тогда почему ты мне этого не сказал? Почему ты не сказал мне, что любишь меня? Это было бы лишь началом. Мы могли бы продолжить это в течение долгих часов, как в начале нашего замужества. Почему ты покинул меня в два часа ночи, чтобы одеться? Георг сказал мне, что для этого может быть лишь одна причина.
– Оставь твоего брата вне этого.
– Это мой брат.
– Хорошо, так что же он сказал?
– Что ты меня не любишь. Что ты так же равнодушен в своих чувствах, как и с виду. Что я для тебя вроде домашней утвари, которой при случае пользуются, но что ты предпочитаешь любых других женщин.
Латур схватился за прутья решетки и с такой силой, что пальцы его побелели.
– Это неправда! Ты должна мне верить, любовь моя!
Эти слова странно прозвучали на губах Латура и он вдруг понял, что уже почти два года, даже в моменты самые интимные, он не употреблял нежных слов, что он не назвал свою жену, иначе, как Ольгой.
Ла Ронд посмотрел на часы.
– Вот и все. Визит окончен, миссис Латур.
Молодая светловолосая женщина больше не могла сдержаться. Ее синие глаза наполнились слезами. В голосе ее слышалось рыдание.
– Теперь ты называешь меня своей любовью. Теперь, когда нас разделяет решетка.
Потом, привычная к послушанию авторитетным лицам, она повернулась и последовала за Ла Рондом по коридору тюрьмы.
Не выпуская из рук решетку, Латур следил за ней взглядом до тех пор, пока не потерял ее из виду. Он заметил, что она немного хромала. Если Ольга говорила серьезно, а она всегда говорила то, что думала, он сам погубил два года своей жизни.
Действительно, он был еще более глуп, чем Джек Лакоста.
В первый раз Латур задумался о сущности его ремесла, о том, к чему обязывала бляха, носимая на груди. Защитник порядка не мог сохранить свои иллюзии только желая не видеть всего. Полицейский во время исполнения им своих обязанностей в соблюдении правил видел лишь необходимость: пьяницы, уличные женщины, мошенники, воры, бродяги, убогие телом и духом, и разные подонки не должны существовать.
Адвокаты имеют дело с теми же людьми. В действительности не было особенной разницы между этими двумя профессиями, за исключением того, что адвокаты зарабатывают гораздо больше.
В четверть первого Том Мулен, с мокрым от пота лицом, быстро прошел по коридору и остановился перед камерой Латура.
– Итак, ас из асов, как дела? – спросил он.
– Замечательно, – ответил Латур. – В настоящий момент я нахожусь на берегу в пятнадцать миль шириной и наслаждаюсь морем.
Первый помощник не был расположен шутить.
– Ладно, ладно. Закрой свою пасть и слушай меня. То, что я тебе скажу, не доставит тебе удовольствия.
Латур уцепился за решетку своей камеры.
– Что еще я сделал?
– Ничего нового, – ответил Мулен, – но Джек Пренгл и я только что вернулись из того домика.
– И что же?
Мулен закурил сигарету.
– С самого раннего утра, в надежде задушить дело, пока еще не поздно, я просил федералов прислать мне фургон со всеми необходимыми приспособлениями. Джек и я вместе осмотрели домик, сантиметр за сантиметром.
– И что же? – повторил Латур.
– Мы обнаружили лишь три серии отпечатков пальцев: твоих, Джека Лакосты и миссис Лакосты.
– Я был там раньше, когда проводил их до дому. Я уже говорил об этом. – Я знаю, – сказал Мулен. – А эти заросли сахарного тростника действительно находятся там, где ты говоришь. И парень, который находился там, имеет размер ботинка 43.
– Как у меня.
– Это я тоже знаю, – сказал Мулен. – Я попросил у твоей жены пару твоих ботинок. Кстати, – добавил он, – она ожидает тебя в кабинете с корзиной провизии.
Латур не знал, радоваться ему этому или нет. Он не хотел бы, чтобы Ольга видела его в тюрьме.
Мулен вернулся к теме разговора.
– Как ты сможешь объяснить это, Энди? Каким образом Джон сумеет объяснить это судьям?
– Объяснять, что?
– Что в доме лишь три сорта отпечатков пальцев.
– Убийца мог носить перчатки...
– Это возможно... – согласился Мулен. – Но учитывая то, что сказала рыжая женщина, что он, нашарив ее в темноте, почувствовал, что она голая и пришел в раж. Джону трудно будет убедить судей, что этот тип насиловал ее в перчатках!
– Ведь не руками же он ее насиловал!
– Естественно.
– А как она себя чувствует?
– Рита?
– Да.
– Все хорошо, по мнению доктора Уолкера. Он сказал, что она немало перенесла, но если все пойдет так, как он думает, то она сможет покинуть госпиталь завтра.
– И что же она потом будет делать?
Мулен вытер кожу на своей шляпе.
– В своем несчастье она получила небольшую выгоду. Билл Даркос и Джим Руссо сделали для нее сбор сегодня утром в барах и кабаках и собрали триста восемьдесят шесть долларов. Джон Банко, Джон Шварт и старый Джаковик прибавили каждый по пятьдесят долларов. С этими деньгами она прекрасно сможет прожить до процесса. – Мулен пожал плечами. – Если, конечно, Штаты на захотят сами содержать ее, как важного свидетеля.
– Хорошо, – сказал Латур. – Меня беспокоила ее судьба.
Мулен покачал головой.
– Не беспокойся об этом. Она мало беспокоится о тебе. Она продолжает утверждать, что ты и тот человек, который насиловал ее, одно и то же лицо, и она будет все время свидетельствовать против тебя.
– Это совершенно естественно. Она уже спала и ее разбудил мой голос.
– А как ты сможешь объяснить то, что твой значок оказался у нее в руке?
– Тот, который оглушил меня перед домиком, мог сорвать его с меня, вырвав кусок рубашки и сунуть в руку девчонки. А что, она была без памяти, когда вы приехали туда?
– Я бы сказал, что наполовину.
– И мой значок находился у нее в правой руке?
– По мнению врача, – Мулен немного подумал. – Ага. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Это хороший трюк, и он сможет воспользоваться им на суде.
Латур знал, как ему держаться с Величем. Теперь ему хотелось узнать мнение Мулена.
– Итак, что ты думаешь? Это сделал я или не я?
Мулен откровенно ответил ему:
– Я ничего не знаю. Я еще не пришел ни к какому выводу. Я всегда смотрел на тебя как на порядочного человека, Энди. Но когда человек слишком горяч, про него нельзя сказать, что он совершенно нормальный. А потом, как я тебе уже сказал вчера, после того, как твои земли оказались без нефти, ты стал совершенно невыносим, как будто весь мир виноват в этом.
Он немного подумал, а затем добавил:
– Я должен тебе сказать, что я немного поговорил с братом твоей жены. И по его словам, у тебя с женой было не все в порядке.
– Что сказала Ольга?
Мулен надел шляпу.
– С ней почти так же легко разговаривать, как с матерчатой куклой. Она решила нам помочь до известной степени и предела. У меня впечатление, что в ее сознании отношения между мужем и женой касаются только их двоих, а не посторонних людей.
Латур согласился с ним.
– Это действительно так. – Он постарался, как можно деликатнее подойти к вопросу. – Наконец, поставим точки над "и". Когда я приехал в домик Лакосты прошлой ночью, я был скорее, как это сказать, пресыщен...
Мулен смотрел на Латура сквозь решетки.
– Если Джон сумеет это доказать, это здорово, может быть, помогло бы тебе. Рыженькая девушка молода и красива, но по сравнению с миссис Латур это просто обыкновенная курочка, вот и все. – Мулен отошел от решетки. – Ну, ладно! Я увижу тебя завтра.
– Почему завтра?
– Я отправляюсь в Пончатулу, как только закончу здесь свои дела.
– А какие дела в Пончатуле?
– Выяснить прежнюю жизнь и репутацию миссис Лакоста в этом городе. Попробую также определить, до какой степени можно верить тому, что она говорит. Никто из нас не может себе представить, по какой причине она стала бы лгать, чтобы обвинить тебя. Но с этими женщинами никогда ничего неизвестно.
– Ты едешь один?
– Нет. Со мной едет Джек, чтобы сменить меня за рулем. Таким образом мы доберемся быстрее. Это была мысль Шварта. Но я считаю, что это не глупая идея. Как сказал Джон, мы ничего не знаем о ней. Возможно, она старается обвинить тебя, чтобы выгородить кого-то другого.
Все еще цепляясь за решетки двери своей камеры, Латур проговорил:
– Но что? Я может быть, вмешиваюсь в то, что меня не касается, но...
– Но что?
– Мне кажется, что ты делаешь чертову работу, чтобы помешать осуждению человека, в виновности которого ты почти уверен.
Это замечание Латура заставило Мулена продолжить разговор:
– Нет, – проговорил Мулен, наконец. – Я получил немало фрика за то, что закрывал глаза в последние три-четыре года во Френч Байу, но в глубине души я хороший флик. Нарушения порядка в нашем городе не больше, чем в других городах такого же значения. Я протер себе все ноги, разыскивая того негодяя, который насиловал тех трех девочек. Более того, я никогда не допускал до обвинения невиновного. Если ты убил Джека и прыгнул на курочку, я надеюсь, что ты сядешь на стул. Я все сделаю для этого. Но, судя по тому, что я теперь вижу, несмотря на категорическое заявление миссис Лакоста и все обвинения, предъявленные тебе, когда я вспоминаю, какой ты был парень, я невольно сомневаюсь в твоей виновности. И так как это безусловно последнее дело, которое я и Старик проводим, мы будем работать не покладая рук, чтобы все прояснить.
– Почему ты считаешь, что это будет твоим последним делом?
– А ты видел Старика?
– Сегодня утром, недолго.
Мулен снова снял шляпу. Кожа его была так мокра, будто он не вытирал ее.
– Все идет теперь хуже и хуже. По совету Джона Шварта мы помешали им повидать тебя, и их будут сдерживать, пока Джек и я не вернемся из Пончатулы. Но город наводнен журналистами. Есть даже один из «Чикаго трибюн». Есть еще парень с телевидения, с камерой и радиопередатчиком, который болтается по улице Лафит, чтобы получить все сведения, час за часом, что произошло и происходит сейчас у Эми, в отеле плантаторов, у Гарпона, в клубе «Хейк Хо». По его мнению, мы самые мерзкие прохвосты, которые существовали со времен Библии... Я лично еще не видел теле, но кажется, что жена Луанье находилась на своем посту все утро и теперь она хочет, чтобы Гарри отдал свой значок и стал моряком-рыбаком. В противном случае он может не возвращаться домой вечером.
– Интересно бы узнать, как все это окончится для наших парней в центре?
Мулен с горькой усмешкой пожал плечами.
– Для тех, которые ничего не брали, все будет хорошо, а для других будет хуже. Ты можешь быть уверенным в одной вещи: за то время, пока Джек не вернется из Пончатулы, есть шансы обнаружить губернатора и начальника полиции, сидящими в кабинете Старика. Существуют многие, кроме нас, которые будут счастливы не оказаться в казармах Анголы. – Его улыбка стала менее горькой. – Существует одно обстоятельство в нашу пользу. Мы столько раз закрывали глаза на многие вещи, что судьям будет очень трудно решить, за что же нас осуждать. – Мулен снова надел шляпу. – Итак, салют, до завтра!
Он с гордым видом удалился по коридору. Латур проводил его взглядом, невольно восхищаясь им. Замечательный мошенник и исключительный человек. Как и шериф Велич, первый помощник не терял времени даром. И теперь, когда ему предъявят обвинение, он готов заплатить. Долгое время множество людей жили спокойно и безмятежно, пока не наступила расплата.
Немного позднее по цементному полу прозвучали торопливые шаги на каблучках-шпильках, и, нагруженная той же корзиной, в сопровождении Мета Ла Ронда, Ольга появилась перед камерой Латура.
– Твоя жена принесла тебе завтрак, – заявил помощник шерифа.
Ла Ронд открыл дверь камеры, взял из рук Ольги корзину, передал ее Латуру и снова закрыл дверь.
Латур ждал, что тот уйдет и даст ему возможность поговорить с Ольгой. Но вместо того, чтобы удалиться, помощник шерифа закурил сигарету и, прислонившись к двери одной из женских камер, стал любоваться фигурой молодой женщины.
Латур хотел протестовать, но сдержался. Он не был в состоянии спорить с кем бы то ни было.
– Спасибо за завтрак, – сказал он своей жене, – но ты совершенно не обязана кормить меня. Правда, суп здесь немногого стоит, но это неважно. Соединенные Штаты обязаны меня кормить.
Ольга молча пожала плечами. Как всегда, когда она волновалась, ее акцент делался еще заметнее. – Этого я не могла знать. Много раз, когда мы спасались от неприятеля, направляясь на Юг, сперва в Японию, потом в Китай, отца моего задерживали. И тогда моя мать и я ходили к нему и носили ему еду... Иначе ему нечего было бы есть.
Несмотря на то, что после обеда у Джо Банко Латур ни разу по-настоящему не ел, ему совсем не хотелось есть. Даже меньше, чем утром. Он тысячу раз предпочел бы вместо еды поговорить с Ольгой и узнать от нее, что она о нем думает. Но в присутствии Ла Ронда, который прислушивался к разговору, он был вынужден вести банальный разговор. Уничтожая пищу, он сказал:
– Ну, как, шериф вернул тебе машину?
Ольга отрицательно покачала головой.
– Ее держат, как вещественное доказательство, но мистер Шварт был настолько любезен, что предоставил мне в пользование одну из его машин. Он твой защитник?
– Да.
– А что, он хороший адвокат?
– Лучший.
– Тем лучше. – Ольга вынула несколько писем из своей сумки. – Вот что пришло на твое имя сегодня утром. Георгу пришлось пойти за ними к ящику в конце дороги, пока я приготавливала тебе еду.
Латур посмотрел на содержимое трех конвертов. В первом он нашел напоминание о последнем взносе за телевизор. Во втором было аналогичное напоминание от фирмы, в которой он купил холодильник.
В третьем было объявление небольшого общества кредита, которое открылось во Френч Байу, Он боялся спросить у Ольги, сколько у нее осталось денег на текущие расходы. И еще новая проблема ждала решения... Может быть, ему удастся занять у Джона несколько сотен...
– А что ты думаешь об утреннем судебном заседании?
Ольга покачала головой.
– Это было отвратительно... В особенности тогда, когда этот человек читал про то, что эта девушка говорила про тебя, про твои действия.
– Я очень сожалею, что ты была вынуждена присутствовать в зале.
Ольга честно призналась:
– Мне стыдно было находиться там.
– Но это сделал не я. Верь мне, моя дорогая.
Лишенным выражения голосом Ольга произнесла:
– Это то, что ты мне сказал перед тем, как началось судебное разбирательство. Но если ты невиновен, почему они держат тебя здесь?
– Потому что нужно, чтобы суд разобрался во всем этом.
– В том, что ты убил этого старика и сделал то, о чем говорила эта девица?
– Да.
– Но ты не делал этого?
– Нет.
– Тогда, если мистер Шварт хороший адвокат, почему же он не встал и не заявил, что это сделал не ты?
Латур постарался разъяснить ей.
– Он это сделал. Это как раз означает выражение «считаю себя невиновным».
Ольга пристально посмотрела на него.
– Три слова, это не слишком-то много. Когда этот человек читал то, что написала эта девица, почему ты не встал и не закричал: «Это ложь, я невиновен. Я никогда не убивал этого человека, и я не насиловал его жену!»
– Потому что Джон считал, что это будет неуместно.
Ольга продолжала рассматривать его.
– У тебя нет ничего такого, чего бы ты мог стыдиться?
– Я клянусь тебе.
– И эти другие девушки, о которых много говорили в публике? Эти трое, которые также были изнасилованы, как и миссис Лакоста?
– Я абсолютно ничего не знаю о них.
– Ты не имел с ними сношения?
Латур потерял терпение.
– Ну, конечно же, нет! Ты что!
– Ты также клянешься в этом?
– Я клянусь тебе.
С простым славянским практичным умом, не стесняясь присутствия Ла Ронда, Ольга спросила:
– Тогда, если ты не ходил удовлетворять свои желания в другие места, почему ты не обладал мною чаще? Ты молод и ты силен. Я часто замечала, что ты сгораешь от желания, но когда я спрашивала тебя, не хочешь ли ты чего-нибудь перед сном, ты почти всегда отвечал мне отказом.
Латуру было очень неловко, что Ольга затрагивала такие интимные подробности их жизни перед Ла Рондом. Что он мог сказать на это? Что он слишком горд, чтобы воспользоваться предложением, данным против воли? Что каждый раз, когда он близок с ней, ему казалось, что она презирает его, потому что он считал, что потерял права на нее после того, как обманул ее с богатством?
Он ответил:
– Это трудно объяснить.
– Это, может быть, трудно для тебя.
Ольга говорила с отрешенным видом, не сводя с него глаз.
– Но не для меня. Я дала обещание. Я когда-нибудь отказывала тебе?
– Нет.
– Я вчера вечером отказывалась?
Будь проклят этот Ла Ронд, – подумал Латур. Его отношения с Ольгой? Его отношения с Ольгой были, может быть, основным вопросом их совместной жизни. Может быть, все будет хорошо, если он останется в живых.
– Нет, – тихо ответил он. – Нет, ты не отказывалась, и это было чудесно. Одна из самых замечательных минут, которые я когда-либо пережил.
Одно мгновение ему показалось, что Ольга заплачет, но она, плохо или хорошо, сумела взять себя в руки.
– Тогда почему ты мне этого не сказал? Почему ты не сказал мне, что любишь меня? Это было бы лишь началом. Мы могли бы продолжить это в течение долгих часов, как в начале нашего замужества. Почему ты покинул меня в два часа ночи, чтобы одеться? Георг сказал мне, что для этого может быть лишь одна причина.
– Оставь твоего брата вне этого.
– Это мой брат.
– Хорошо, так что же он сказал?
– Что ты меня не любишь. Что ты так же равнодушен в своих чувствах, как и с виду. Что я для тебя вроде домашней утвари, которой при случае пользуются, но что ты предпочитаешь любых других женщин.
Латур схватился за прутья решетки и с такой силой, что пальцы его побелели.
– Это неправда! Ты должна мне верить, любовь моя!
Эти слова странно прозвучали на губах Латура и он вдруг понял, что уже почти два года, даже в моменты самые интимные, он не употреблял нежных слов, что он не назвал свою жену, иначе, как Ольгой.
Ла Ронд посмотрел на часы.
– Вот и все. Визит окончен, миссис Латур.
Молодая светловолосая женщина больше не могла сдержаться. Ее синие глаза наполнились слезами. В голосе ее слышалось рыдание.
– Теперь ты называешь меня своей любовью. Теперь, когда нас разделяет решетка.
Потом, привычная к послушанию авторитетным лицам, она повернулась и последовала за Ла Рондом по коридору тюрьмы.
Не выпуская из рук решетку, Латур следил за ней взглядом до тех пор, пока не потерял ее из виду. Он заметил, что она немного хромала. Если Ольга говорила серьезно, а она всегда говорила то, что думала, он сам погубил два года своей жизни.
Действительно, он был еще более глуп, чем Джек Лакоста.
Глава 13
День приближался к вечеру, и тюрьма наполнилась. Ольга больше не приходила с обедом, и ему пришлось довольствоваться тюремной пищей, которую он с трудом проглотил, запивая жидким кофе.
Было почти восемь часов, и сверкающая ночь Дельты накинула свой черный влажный покров на тюрьму. Слабые лампочки, горящие в тюрьме всю ночь, были уже включены, когда Вил Даркос подошел к камере Латура и открыл дверь.
– К тебе пришел адвокат, Энди.
Человек закона извинился.
– Я очень огорчен, Энди, но сегодня был ужасный день. Кроме приготовления к твоей защите, я был еще занят восемью контрактами нефтяников. Каждые пять минут моя секретарша или один из моих блестящих помощников были вынуждены выталкивать какого-нибудь журналиста или репортера радио или телевидения, которые настаивали на получении информации от твоего адвоката.
– Ты хочешь сказать, любой информации?
– Хотя бы так. Хочешь, чтобы я говорил откровенно?
– Конечно.
Адвокат провел ладонью по складке своих безукоризненных брюк белого двухсотдолларового костюма и ответил:
– Дела у нас идут не блестяще. Люди начинают скапливаться по углам, барам и кабакам и говорить о том, что нужно самим свершить правосудие. Так как ты помощник шерифа и происходишь из одной из самых старых фамилий в стране, они подозревают, что с тобой могут произвести какую-то махинацию...
– Ты отлично знаешь, что это не так.
Шварт пожал плечами.
– Мы оба это знаем, но остальные? Не забывай, что в основе это все рабочие, которые не блещут образованностью. К тому же, должен сказать, интервью, почти насильно взятое с больничной койки у миссис Лакоста и переданное по радио, не улучшили дело.
Было почти восемь часов, и сверкающая ночь Дельты накинула свой черный влажный покров на тюрьму. Слабые лампочки, горящие в тюрьме всю ночь, были уже включены, когда Вил Даркос подошел к камере Латура и открыл дверь.
– К тебе пришел адвокат, Энди.
Человек закона извинился.
– Я очень огорчен, Энди, но сегодня был ужасный день. Кроме приготовления к твоей защите, я был еще занят восемью контрактами нефтяников. Каждые пять минут моя секретарша или один из моих блестящих помощников были вынуждены выталкивать какого-нибудь журналиста или репортера радио или телевидения, которые настаивали на получении информации от твоего адвоката.
– Ты хочешь сказать, любой информации?
– Хотя бы так. Хочешь, чтобы я говорил откровенно?
– Конечно.
Адвокат провел ладонью по складке своих безукоризненных брюк белого двухсотдолларового костюма и ответил:
– Дела у нас идут не блестяще. Люди начинают скапливаться по углам, барам и кабакам и говорить о том, что нужно самим свершить правосудие. Так как ты помощник шерифа и происходишь из одной из самых старых фамилий в стране, они подозревают, что с тобой могут произвести какую-то махинацию...
– Ты отлично знаешь, что это не так.
Шварт пожал плечами.
– Мы оба это знаем, но остальные? Не забывай, что в основе это все рабочие, которые не блещут образованностью. К тому же, должен сказать, интервью, почти насильно взятое с больничной койки у миссис Лакоста и переданное по радио, не улучшили дело.