Страница:
— Шеф вроде бы успокоился.
— Он всегда такой, когда расстроен. Меня как раз тревожит его состояние. Когда он взвинчен, ничего страшного. А вот когда спокойный… Лишь бы не допустил промашку…
— Ничего, все будет в порядке, — сказал другой.
Когда они вошли к себе, там горели свечи. Человек со шрамом недвижно стоял у ниши.
— Ищите монеты! — сказал он, очнувшись. — Куда их мог засунуть этот прохвост? Ищите тщательно! А я пройдусь по замку.
— Придется все переворошить! — сказал Хорек.
— А может, и не все, — возразил тощий. — Давай подумаем, куда он мог их засунуть… Ведь комнату мы знаем как свои пять пальцев. Кроме ниши, нигде нет никаких тайников.
— А что, если он передал их кому-нибудь через ход в колонну? — произнес в страхе Хорек.
Человек со шрамом язвительно посмотрел на него.
— Чем передать их кому-нибудь через дверцу в колонне, куда естественнее было бы набить карманы золотом и выйти самому через эту дверь. Не так ли?
Хорек пристыжено опустил глаза и сделал вид, что ищет монеты.
— А что, если поискать в багаже? — сказал хилый.
Никто ему не ответил, и он начал рыться в багаже. Схватив первый рюкзак, он вытряхнул его содержимое на походную койку.
Падение Виктора и Лауры было приторможено самим механизмом ловушки. Медленно опустившаяся каменная плита, игравшая роль люка, превратилась в подобие горки. И все же встреча с землей была весьма чувствительной, особенно для Виктора, который при падении всячески старался уберечь свою спутницу от удара. Придя в себя, Виктор обнаружил, что его голова лежит на коленях Лауры. Первый мыслью было отыскать фонарь. Но рука нащупала на полу одни осколки стекла и эбонита.
В провале царил могильный мрак, а у пленников не было никаких источников света, даже сухих палочек пещерных жителей. Ужасное положение. Ни искорки света, чтобы оглядеться вокруг, понять, где они очутились. Они не знали, находятся ли они на дне пропасти, не торчат ли вокруг них острые клинки, не нависли ли над ними нагромождения камней, не стоят ли они на узкой полоске над кручей. Чтобы хоть как-то приободрить девушку, Виктор стал рассказывать о приключениях чирешаров на пути к крепости. Он был убежден, что Лучия, Урсу и все остальные уже начали искать их. Девушка слушала его и молчала. Только когда Виктор как-то робко и неуверенно заговорил о ее письме, о замке и людях, пленивших ее, она удивленно вскрикнула.
— Я уже не буду больше называть тебя «девушкой в белом», — заключил Виктор. — Буду звать тебя Лаурой.
Когда девушка немного успокоилась, Виктор предложил попытаться обследовать их мрачную темницу.
— Я буду шагать впереди, а ты держи меня за руку, — сказал он. — Мне обязательно нужна точка опоры, вернее, сознание того, что рядом находится человек, готовый помочь при любой неожиданности — вдруг поскользнусь или споткнусь.
Вместо ответа Лаура отыскала его ладонь и крепко сжала. Так началась эта разведка, которая — по крайней мере для Виктор — оказалась неожиданно волнующей. Их окружали, возможно, страшные опасности — острые клинки, провалы, когти, щупальца, — но маленькая ручка, уместившаяся в его ладони, тихий ласковый шепот, тепло, шедшее откуда-то сзади, рассеивали все эти страхи…
Они долго шил в сплошной темноте. Виктор шел медленно, останавливаясь после каждого шага, стараясь нашарить препятствие или твердую почву под ногами. Несмотря на исключительную осторожность, он дважды чуть было не оступился. Первый раз, когда нога нависла над пустотой, образованной сдвинутой плитой, — но нежная рука мгновенно обвила его шею и с силой потянула назад. Второй раз он поскользнулся прямо посреди пути и сам обхватил плечи девушки — она же в страхе прильнула к нему. Но там не было ни препятствий, ни провалов, ни острого клинка. Иное волнение заставило их, дрожащих от страха, теснее прижаться друг к другу. Наконец они отстранились, но рук не разжали. И несколько позднее, когда в темном кубе снова установились спокойствие и выдержка, раздался голос Виктора:
— Подземная темница, в которой мы находимся, построена тоже по законам симметрии. Каждая сторона ее равна примерно четырем метрам. В левой стене отдушина, но очень высоко. Высота ямы, по-моему, метра три — три с половиной.
— А пол? — спросила девушка. — Ровный?
— В одном месте сдвинута плита.
— И я почувствовала — только в одном месте, — дрожащим голосом подтвердила девушка.
Виктор понял скрытый смысл ее слов и закрыл глаза, хотя мрак был такой густой, что, казалось, его можно было ощупать рукой. Он попытался унять волнение, но прикосновение девичьих пальцев к его руке только усилило его. И тогда он нащупал и обвил плечи Лауры и снова прижал к себе:
— Как здесь холодно, Лаура… Но что бы мы делали, если бы не очутились здесь?
Девушка в белом стояла с закрытыми глазами.
— Нет, Виктор, мы должны были это пережить…
И она поняла, что боится мести богов — ведь она слишком размечталась. Отодвинувшись, шепнула:
— Но надо поскорее выбраться отсюда! Виктор, кто может услышать нас?
— Да это и ни к чему. Я думаю, нас и так давно хватились, ищут. Ты не знаешь Урсу… Он обязательно найдет нас…
Оба ждали помощи, цепляясь за надежду. Они хотели света, яркого дневного света, чтобы долго и жадно смотреть друг на друга…
А человек, с которым они связывали столько надежд, сам беспомощно барахтался в таком же беспросветном мраке. Хотя люк сбросил Урсу в бездну без всяких предупреждений, силач сумел все же в падении восстановить вертикальное положение. Луч фонаря высвечивал мрак. Атлет ловко приземлился, словно приготовившись тут же прыгнуть вверх, но крышка люка уже захлопнулась над головой. Он так и не успел зацепиться за нее руками. Он был заперт в глубокой и узкой яме. Потолок находился на расстоянии почти трех с половиной метров, и Урсу, осветив его фонарем, понял, что крышка люка, хотя и очень массивна, открывается простым нажатием. Но как до нее добраться? В яме не было ни единого камешка, ни единого выступа. А крышка была толстая, плотно пригнанная, она заглушала любой звук. Найти бы хоть один-единственный камень. Он бы бросил его в потолок, может, и услышали бы… В одном из углов темницы он обнаружил отдушину. Она находилась напротив люка, но тоже очень высоко, и Урсу показалось, что в нее можно было бы пролезть. К счастью, у великана оказался с собой походный нож Он выдолбил маленькое углубление в стене, вставил туда носок ботинка и, подбросив в отчаянном прыжке тело вверх, зацепился руками за край отдушины. Затем подтянулся, перенес тяжесть тела на одну руку, другой достал из кармана фонарь. Луч фонаря осветил прямую, узкую галерею, упиравшуюся впереди в глухую стену.
Урсу протиснулся в узкий проход и медленно пополз, точно огромное пресмыкающееся. Он насчитал в уме около семи метров, пока не ткнулся лбом в стену. Это был искусственный барьер из кирпичей, скрепленных известковым раствором. Наверху оставалось маленькое отверстие вроде узкой отдушины, куда Урсу с трудом просунул руку. Кирпичная стена привлекла особое внимание силача. Зачем ее тут построили? Должно быть, чтобы перекрыть какой-то переход, не иначе. Это ассиметричное дерзкое препятствие не столько раздражало Урсу, сколько притягивало, рождало желание действовать.
…Он не смог бы точно сказать, сколько потратил часов, чтобы разобрать стенку. От ножа было мало проку — им можно было только разбивать раствор, остальное доделывали пальцы, точно клещи вырывавшие кирпичи из стены. Эта работенка могла бы вызвать восторг разве что у самого повелителя ада. Но хотя известковая и кирпичная пыль забивались в ноздри и горло, он наносил удар за ударом, ни на секунду не прекращая работы.
Вдруг в ответ на удары ножа или, вернее, того, что от него осталось, послышались другие, более глухие звуки. Урсу уже изнемогал. Не будь этой вспыхнувшей внезапно надежды, он задохся бы там — обратного пути уже не было. Собрав оставшиеся силы, он толкнул руками стену, и она подалась, рухнула в пустоту. Урсу протиснулся в образовавшееся отверстие и оказался в таком же узком проходе, как тот, в котором находился до этого.
Вдруг великан остановился, замер. Ему почудились какие-то шорохи. Теперь он продвигался плавно, неслышно, словно плыл по воде… пока руки не нащупали края выхода из тоннеля. Достав неслышными движениями фонарь из кармана, он протянул руку, выбирая точное направление светлого луча. Ему казалось, что где-то внизу, слева раздаются какие-то звуки. Он направил туда фонарь и, нажав кнопку, осветил пространство, расстилавшееся перед ним ярким светом.
В оружейной зале Лучия, Мария и Дан уже долгие часы отчаянно старались придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения. Лучия исключила всякую попытку воспользоваться колонной. Было ясно, что этот путь опасен, что именно там подстерегает беда. В любое мгновение в проеме потайного входа колонн могло появиться какое угодно чудище. Опасения, напряженное ожидание были так сильны, что долгое время никто из них не мог придумать ничего толкового.
Дан никак не хотел смириться с мыслью, что Виктор так легко попался в руки неизвестных обитателей замка, что не смог даже подать сигнала тревоги. Никогда он не совершал необдуманных, безрассудных поступков. Никогда он не отваживался на рискованный шаг, не предупредив друзей.
А Лучия, та ни на одно мгновение не переставала думать об Урсу. Она так хорошо его знала, знала ход его мыслей, редкостную находчивость, умение ориентироваться в самых сложных положениях. И особенно хорошо знала, сколь энергии он мог проявить, если кому-нибудь из друзей угрожала серьезная опасность.
Мария… Мысль о том, что Тик находится в руках чужих людей, несомненно злых и безжалостных, — она будто вдела наяву их беспощадные, гнусные физиономии, — причиняла ей острую боль. Она уже была не в состоянии думать о чем-либо другом. Какое счастье услышать его голос — пусть обзывает ее злюкой, гадкой, как угодно…
С ними был еще Цомби, верный пес, на которого — после неожиданного исчезновения хозяина — было просто жалко смотреть.
Первой взяла себя в руки Лучия. Она попыталась справиться с отчаянием, собраться с духом, успокоить не только себя, но и друзей.
— Ничего страшного не могло произойти, Мария. Мне разум подсказывает, что это так.
— Что же ты предполагаешь? — спросила Мария.
— Наверное, случилось что-то непредвиденное: может быть, они попали в какую-то ловушку, которая не зависит от этих неизвестных типов… Кто знает! Может быть, из помещения, в которые они проникли, невозможно выйти.
— Отчего же в таком случае они не возвращаются прежним путем?
— А вдруг механизм дверей отказал? Или…
— Или что? — спросил Дан. — В таком случае нам остается последовать за ними через потайную дверцу.
— Нет! — решительно воспротивилась Лучия. — В этих жутких колоннах таится опасность. Если мы не придумаем иного пути, нам придется пройти через них, по крайней мере обвязав себя веревками. А пока…
Сияние зари незаметно проникало в помещение замка. Мгла постепенно рассеялась, и в сердцах осиротевших чирешаров снова воскресали надежды.
— Мария, Лучия! — встрепенулся внезапно Дан. — А ведь есть еще один путь сообщения со вторым крылом… стена, на которую забрался вчера Урсу.
— Ты с ума сошел? — содрогнулась Лучия. — Это же неприступная стена!
— Если Урсу смог… — упорствовал Дан.
Они направились во внутренний двор. Это была попытка утопающего, хватающегося за соломинку. Надежда была настолько зыбкой, безумной, что их решение казалось почти бессмысленным, но вдруг в руках у них оказался великий шанс. Спасительное чудо предстало перед ними, как только они вышли во двор: с вершины стены свисала веревка. Торопясь поделиться своим открытием, Урсу и Тик забыли накануне вечером снять веревку со стены.
Удача окрылила Дана. Он совершенно забыл, что ему недостает ловкости, что он не избавился от мышечной лихорадки, что в жизни не занимался акробатикой, что может сломать руку, ногу, шею. Его обуяла такая решимость, что он и слышать ни о чем не хотел.
— Я полезу, девчонки, будь что будет! Если Урсу влез без веревки, так с помощью веревки я уж как-нибудь доберусь.
Девушки смотрели на него, точно видели в первый раз. Никогда в жизни он еще не проявлял столько решимости. Дан приготовился к смелому головокружительному подъему.
…Урсу зажег фонарь, направив луч в ту сторону, откуда доносился шорох, и рявкнул таким басом, что любое живое существо застыло бы на месте:
— Стой!
И тут же раздался такой оглушительный хохот, что задрожали стены. В луче света стояли, прижавшись к стене и держась за руки, двое… Будь на их месте крокодил или орангутанг, удивление силача было бы ничуть не меньше. Он мог ожидать встречи с кем угодно, только не с Виктором и девушкой в белом! Виктор сразу узнал этот смех — никто в целом свете не умел смеяться так, как смеялся Урсу, и с облегчением вздохнул.
— Ну и страху же я набрался! Думал, конец. Ты не мог рявкнуть потише, Урсу?
— Урсу! — обрадовалась девушка в белом. — Как же тебе удалось найти нас?
— Я продырявил такую толстую стену, что боюсь, как бы не рухнул весь замок…
— А как ты открыл этот вход? — спросил Виктор.
— Какой вход?
— Которым ты сюда пробрался. Не через стену же ты шел!
— Чертов люк.
— Ты что, тоже провалился?
— Ясно. Так же, как и вы! Тик в руках этих типов. А мы — заживо погребены… Что с остальными — не знаю… Тоже, наверное, попали в переделку. Может, эти стальные рыцари напали на них. Или какой-нибудь янычар или татарский воин.
Виктору эти шутки показались немного натянутыми, особенно когда он увидел лица и руки силача, красные от кирпичной пыли и крови.
— Скажи наконец правду, Урсу. Ты открыл какой-нибудь путь спасения? Тогда бросай скорее веревку, а то мы тут совсем продрогли…
— А разве веревка вас согреет? — снова пошутил Урсу. — Ладно, это я так, на всякий случай… Сейчас-то как раз у меня при себе нет веревки.
— Проторчал бы ты, как мы, в этой яме! — жалобно произнесла Лаура.
— Да, вам не позавидуешь. Я не так уж долго тут возился. Просверлили стены замка — только и всего! А не то гнить бы здесь нашим косточкам…
— Так ты все же что-то придумал? — настаивал Виктор.
— Да, притом уже здесь, у вас. Но сперва мне надо спуститься.
Оказавшись на полу, Урсу тут же зажег фонарь и растянулся на каменных плитах.
— Что с тобой? — испугался Виктор.
— Силушек моих нет! Умаялся, ног под собой не чую. Я же говорю тебе, что просверлили целую стену!
— А где ты увидел выход? — спросила Лаура.
— Вон там. — Урсу осветил верхний люк, через который провалились Виктор и Лаура. — Надо малость нажать на люк, и мы свободны.
— А кто же это сделает? — удивилась она.
— Я думаю, тот, кто спрашивает, — весело ответил Урсу. — Устроим пирамиду. Я — внизу, Виктор посередине, а ваша милость… на самом верху. Дайте только немного отдышаться.
В противоположном крыле замка с наступлением рассвета снова начались лихорадочные поиски. Трое мужчин перевернули вверх дном все, что только было в зале. Обшарили все закоулки, даже такие, где не только шестьдесят — полмонеты и то не уместилось бы. Но они так ничего и не нашли. Тогда они снова стали выстукивать стены (вдруг паренек обнаружил неведомый им тайник?), но тщетно: стены были холодны и немы. Всю ночь они освещали фонарями трещины, углы, содержимое чемоданов и рюкзаков, ботинок, консервных банок, даже цепь на колонне, — безрезультатно.
— Куда же он мог их, чертов сын, запрятать? — вышел из себя старшой. — Какая малявка, воришка, а смеется над нами!
— Остается одно объяснение: он бросил их внутрь колонны.
Человек со шрамом гневно взглянул на своего тощего помощника, но сдержался:
— Я же говорил вам, чтоб бросить их туда, он должен был сперва открыть потайную дверь. А чтобы открыть ее, внутри колонны должен находиться человек… Если он и явился туда, так для того, чтобы спасти этого негодника. И думается, куда легче было перенести монеты в кармане, чем бросать их туда.
— Но все же… Монеты здесь, в этом помещении! — уверенно проговорил старшой. — Этот курносый паренек — отпрыск либо самого ловкого карманщика, либо знаменитого фокусника. Сколько времени нас не было здесь в первый раз?
— Три минуты точно! — сообщил хилый.
— За эти три минуты он успел упрятать монеты. Потрясающе! Попробуем поставить себя на его место. Куда он мог их засунуть за эти три минуты?
— А я предлагаю привести его сюда! — осмелился толстяк. — Припугнуть его хорошенько, язык у него и развяжется.
Человек со шрамом презрительным жестом отверг предложение своего помощника.
Сон никак не шел к Тику, спать ему не хотелось. Он лежал и думал: где он раньше видел человека со шрамом? Это хмурое выражение лица, могучее телосложение и даже басовитый голос почему-то были ему знакомы. Конечно же, он где-то видел его, причем совсем недавно… Но как Тик ни старался, ему никак не удавалось вспомнить. Так где же? Где?
Вдруг он вздрогнул от неожиданной догадки: в этой комнате томилась девушка в белом. Это ее кот, она его гладила, а теперь он мурлычет у его ног. Она любовалась бликами на белом и молчаливом мраморе. Тику начинало казаться, что он в сказочной темнице. Он взял на руки кота и стал гладить его, продолжая думать о девушке в белом…
Рассветный луч разбудил вихрастого паренька, спавшего глубоким сном. Он сразу вспомнил все, что с ним произошло накануне. Он был в плену, в руках каких-то незнакомых людей. Он вмиг вскочил с постели. Надо было что-то предпринять — он не мог больше терпеть этого мучительного одиночества. Резким движением он дернул подушку, матрас и вдруг увидел тетрадь в кожаном переплете.
Он открыл ее и невольно прочитал несколько строк. И сразу же забыл о всех правилах приличия, воспитания. Он углубился в чтение. И когда понял, что проник в чужую тайну, было уже поздно. Поэтому он снова перечитал дневник, доискиваясь нужных ему строк.
Дневник начинался так:
«Мне грустно. Хотя я и нахожусь в замке, о котором мечтала десять лет, который разыскивала все свои свободные дни и ночи, я вынуждена жить взаперти, в полном безмолвии, в окружении таких же безмолвных людей, как и эти мраморные стены. Я, наверное, заслужила такую участь, но я не могла больше жить в шумном городке, где каждый новый знакомый вызывал у бабушки такие опасения… Конечно, я не осуждаю ее, я понимаю и буду очень-очень просить ее, чтобы она простила мне этот поступок. Бабусенька, тебе уже не будет грустно, когда, опустив голову к тебе на колени, я расскажу о моем замке… Ты столько узнаешь и будешь счастлива, когда познакомишься с моими друзьями… Я ведь теперь гораздо ближе к тебе, бабуленька, чем когда печально сижу рядом. Даже тут взаперти, в холодном замке, я чувствую, что ты около меня… Ты ведь должна понять меня и простить, правда?
. . . . .
Ну и набралась же я страха в первый день! Я знала дорогу в крепость, у меня был точный план дороги от станции до развалин. Я знала, что все эти люди там, но когда он неожиданно оказался рядом и я увидела его лицо, я поняла, что он не простит. Чтобы задобрить его, я притворилась, что потеряла сознание… Я слышала, как он приказал своим помощникам постелить мне, увидела, как он копается в медицинской сумке и достает шприц, и тут же „пришла в себя“.
— Я так и знал, что это притворство, — сказал он. — Почему ты сбежала из города?
Он не хотел слушать никаких доводов, не внял моим просьбам. Он был непоколебим, как всегда, когда нарушают его волю. Услышав его спокойный, жесткие голос, я поняла, что все мои усилия напрасны.
— Будешь сидеть взаперти! Выходить можешь только во двор — и то как можно реже. Впрочем, если и захочешь, не сможешь. Все кругом на прочных запорах.
Я пыталась возразить, хотя знала, что все напрасно. Он говорил слишком спокойно, чтобы у меня оставалась надежда. Он объяснил, что не хочет подвергать меня опасностям… и что отправит домой при первом же удобном случае. А я никак не могу представить, какие опасности могут подстерегать в этом тихом и древнем замке… А этот удобный случай — хоть бы он наступил как можно позднее!
Что ж, раз он сам так захотел, — поборемся. Обдумываю план действий.
. . . . .
…Прошел всего один день, и уже какое открытие! Оказывается, я нахожусь в Замке двух крестов! Мы оба искали его, бредили им. Сколько пыльных документов я прочитала о нем. Замок стал его целью. Он ищет его около двадцати лет! И в последние годы брал меня с собой. Почему же в этом году он поступил иначе? Да, какая я глупая! Я же сама отказалась! Он все время говорит об опасностях. Какие тут могут быть опасности?
Но в этот день я открыла не только свой замок, но и путь к спасению. Путь освобождения пленницы в белом! Я напишу чирешарам, расскажу о моем замке. Они обязательно придут. А с ними он разрешит мне свободно ходить по замку.
. . . . .
Мне очень-очень грустно… Бедный Филипп трется у моих ног. Словно понимает и хочет успокоить. Я написала чирешарам. Дойдет ли до них мое письмо? Передала через какого-то остроносого чабана. Представляю, что он подумал, заметив меня над пропастью и увидев, что я бросаю сверток. А если и дойдет мое письмо, приедут ли сюда чирешары? Упустить самое главное! Ну как же я могла? Теперь я уверена, что они не поверят письму, решат, что все это шутка. Зову их в никому не ведомый замок и не сообщаю, где он находится. Как это случилось — не понимаю! Хоть бы чабан добрался до города сам… Лишь бы не послал по почте или через кого-нибудь… У меня в руках была единственная возможность… будет ли еще такая? Во всяком случае, надо быть готовой. Кто-то, кажется Пастер, говорил, что счастливый случай приходит лишь к тем, кто к нему приготовился.
. . . . .
…Он только что вышел из комнаты. Очень сердит. Сказал, что какой-то бестолковый чабан, увидев, как он несет меня на руках (это когда я сделала вид, что падаю в обморок), пошел к участковому в деревню и все рассказал… Представляю, что за лица были у тех, кто слышал об этом „похищении“. Я просто не могла удержаться от смеха. Наверно, это тот самый чабан, которому я передала письмо!
— Что тут смешного? — рассердился он. — А вдруг он рассказал и другим? Пойдут по всей округе слухи, что здесь в крепости обосновались грабители и похитители детей. Ну и дурень! Не мог раньше с нами поговорить!
И ушел вне себя от ярости. При этом предупредил, что ему в этом помещении надо проводить исследования, и поэтому он переведет меня на время в другое помещение.
— Оно тоже под замком, — предупредил он.
. . . . .
…Ужасный день! А начался так хорошо… Один из его помощников, наверное тот, что увлекается нумизматикой, передал мне ободряющую записку и монету. Если бы он знал, что нумизмат лезет не в свое дело… Ох и влетело бы ему, хотя он очень любит своего помощника и его белокурую, похожую на куклу дочурку.
Наверное, нумизмат передал мне записку и монету с изображением Калигулы… Случайно ли он выбрал именно ее? Ведь Калигула был тоже тираном, деспотом… Он, наверное, хотел намекнуть… Он умный, симпатичный… И страстно увлечен своими монетами.
Так хорошо начался день… Я как раз любовалась монетой, когда вдруг Филипп вскочил и я увидела гадюку… Я обомлела… Больше всего на свете ненавижу змей… А когда я к тому же поняла, что это гадюка… Милый мой Филипп! Он спас мне жизнь. Не будь его, я бы уже не писала эти строки… Пока бы меня нашли, яд сделал бы уже свое дело. Почему он держит меня взаперти? Как можно быть таким бессердечным? Если бы гадюка укусила меня, мне бы уже не помогли его лекарства. К чему такая жестокость? Почему он запер меня здесь? Я скажу ему это в лицо. Скажу зло, чтобы ему стало больно. Уж лучше бы меня укусила змея! Хотя нет! Нет! Нет!
. . . . .
…Я была так несправедлива по отношению к нему. Нагрубила, а теперь жалею. Он сказал, что именно потому и держит меня взаперти, что местность кишмя кишит гадюками. Есть ту и редкие экземпляры рогатых гадюк, чей яд убивает в течение часа. Оттого все они в сапогах и не расстаются с топориками. Он сказал, что змеи не раз уже нападали на них. И еще открыл одну тайну: Филиппа зовут на самом деле Борош… Местный кот, по словам здешних, самый известный преследователь змей во всей округе. Какие-то охотники выучили его, когда он был еще маленький. Он с трудом выпросил кота на срок пребывания в крепости. А потом оставил со мной… и уверяет, что пока Борош рядом, опасаться гадюк нечего. Борош! Не нравится мне это имя. Я буду его по-прежнему называть Филиппом. Остальные тоже начинают его так называть.
Свободу, правда, вернуть он мне не хочет. Может быть, позднее. От него же я узнала, что он отчитал нумизмата за его вмешательство.
— Он дал тебе монету? — спросил он.
Я сделала вид, что ничего не знаю. Но он, конечно, не верит. Не хотела бы я оказаться на месте нумизмата. Ну почему он так строг со своими ассистентами? Я же хорошо знаю, как он ценит и любит их…
. . . . .
…Сегодня я сделала удивительное открытие. Обнаружила старинный документ, написанный кириллицей. До чего же он искусно зашифрован! Если бы Филипп не мурлыкал рядом, я бы никогда не догадалась, что документ можно расшифровать с помощью ритма. Он забрал его у меня, а когда я находилась во дворе. А вечером сказал, что, возможно, окажется очень полезным в его поисках… Почему тут нет чирешаров? Мы бы вместе все обшарили. Я уверена, что в этом замке столько тайн… Чем больше думаю, тем меньше надеюсь, что чирешары когда-нибудь явятся сюда.
— Он всегда такой, когда расстроен. Меня как раз тревожит его состояние. Когда он взвинчен, ничего страшного. А вот когда спокойный… Лишь бы не допустил промашку…
— Ничего, все будет в порядке, — сказал другой.
Когда они вошли к себе, там горели свечи. Человек со шрамом недвижно стоял у ниши.
— Ищите монеты! — сказал он, очнувшись. — Куда их мог засунуть этот прохвост? Ищите тщательно! А я пройдусь по замку.
— Придется все переворошить! — сказал Хорек.
— А может, и не все, — возразил тощий. — Давай подумаем, куда он мог их засунуть… Ведь комнату мы знаем как свои пять пальцев. Кроме ниши, нигде нет никаких тайников.
— А что, если он передал их кому-нибудь через ход в колонну? — произнес в страхе Хорек.
Человек со шрамом язвительно посмотрел на него.
— Чем передать их кому-нибудь через дверцу в колонне, куда естественнее было бы набить карманы золотом и выйти самому через эту дверь. Не так ли?
Хорек пристыжено опустил глаза и сделал вид, что ищет монеты.
— А что, если поискать в багаже? — сказал хилый.
Никто ему не ответил, и он начал рыться в багаже. Схватив первый рюкзак, он вытряхнул его содержимое на походную койку.
Падение Виктора и Лауры было приторможено самим механизмом ловушки. Медленно опустившаяся каменная плита, игравшая роль люка, превратилась в подобие горки. И все же встреча с землей была весьма чувствительной, особенно для Виктора, который при падении всячески старался уберечь свою спутницу от удара. Придя в себя, Виктор обнаружил, что его голова лежит на коленях Лауры. Первый мыслью было отыскать фонарь. Но рука нащупала на полу одни осколки стекла и эбонита.
В провале царил могильный мрак, а у пленников не было никаких источников света, даже сухих палочек пещерных жителей. Ужасное положение. Ни искорки света, чтобы оглядеться вокруг, понять, где они очутились. Они не знали, находятся ли они на дне пропасти, не торчат ли вокруг них острые клинки, не нависли ли над ними нагромождения камней, не стоят ли они на узкой полоске над кручей. Чтобы хоть как-то приободрить девушку, Виктор стал рассказывать о приключениях чирешаров на пути к крепости. Он был убежден, что Лучия, Урсу и все остальные уже начали искать их. Девушка слушала его и молчала. Только когда Виктор как-то робко и неуверенно заговорил о ее письме, о замке и людях, пленивших ее, она удивленно вскрикнула.
— Я уже не буду больше называть тебя «девушкой в белом», — заключил Виктор. — Буду звать тебя Лаурой.
Когда девушка немного успокоилась, Виктор предложил попытаться обследовать их мрачную темницу.
— Я буду шагать впереди, а ты держи меня за руку, — сказал он. — Мне обязательно нужна точка опоры, вернее, сознание того, что рядом находится человек, готовый помочь при любой неожиданности — вдруг поскользнусь или споткнусь.
Вместо ответа Лаура отыскала его ладонь и крепко сжала. Так началась эта разведка, которая — по крайней мере для Виктор — оказалась неожиданно волнующей. Их окружали, возможно, страшные опасности — острые клинки, провалы, когти, щупальца, — но маленькая ручка, уместившаяся в его ладони, тихий ласковый шепот, тепло, шедшее откуда-то сзади, рассеивали все эти страхи…
Они долго шил в сплошной темноте. Виктор шел медленно, останавливаясь после каждого шага, стараясь нашарить препятствие или твердую почву под ногами. Несмотря на исключительную осторожность, он дважды чуть было не оступился. Первый раз, когда нога нависла над пустотой, образованной сдвинутой плитой, — но нежная рука мгновенно обвила его шею и с силой потянула назад. Второй раз он поскользнулся прямо посреди пути и сам обхватил плечи девушки — она же в страхе прильнула к нему. Но там не было ни препятствий, ни провалов, ни острого клинка. Иное волнение заставило их, дрожащих от страха, теснее прижаться друг к другу. Наконец они отстранились, но рук не разжали. И несколько позднее, когда в темном кубе снова установились спокойствие и выдержка, раздался голос Виктора:
— Подземная темница, в которой мы находимся, построена тоже по законам симметрии. Каждая сторона ее равна примерно четырем метрам. В левой стене отдушина, но очень высоко. Высота ямы, по-моему, метра три — три с половиной.
— А пол? — спросила девушка. — Ровный?
— В одном месте сдвинута плита.
— И я почувствовала — только в одном месте, — дрожащим голосом подтвердила девушка.
Виктор понял скрытый смысл ее слов и закрыл глаза, хотя мрак был такой густой, что, казалось, его можно было ощупать рукой. Он попытался унять волнение, но прикосновение девичьих пальцев к его руке только усилило его. И тогда он нащупал и обвил плечи Лауры и снова прижал к себе:
— Как здесь холодно, Лаура… Но что бы мы делали, если бы не очутились здесь?
Девушка в белом стояла с закрытыми глазами.
— Нет, Виктор, мы должны были это пережить…
И она поняла, что боится мести богов — ведь она слишком размечталась. Отодвинувшись, шепнула:
— Но надо поскорее выбраться отсюда! Виктор, кто может услышать нас?
— Да это и ни к чему. Я думаю, нас и так давно хватились, ищут. Ты не знаешь Урсу… Он обязательно найдет нас…
Оба ждали помощи, цепляясь за надежду. Они хотели света, яркого дневного света, чтобы долго и жадно смотреть друг на друга…
А человек, с которым они связывали столько надежд, сам беспомощно барахтался в таком же беспросветном мраке. Хотя люк сбросил Урсу в бездну без всяких предупреждений, силач сумел все же в падении восстановить вертикальное положение. Луч фонаря высвечивал мрак. Атлет ловко приземлился, словно приготовившись тут же прыгнуть вверх, но крышка люка уже захлопнулась над головой. Он так и не успел зацепиться за нее руками. Он был заперт в глубокой и узкой яме. Потолок находился на расстоянии почти трех с половиной метров, и Урсу, осветив его фонарем, понял, что крышка люка, хотя и очень массивна, открывается простым нажатием. Но как до нее добраться? В яме не было ни единого камешка, ни единого выступа. А крышка была толстая, плотно пригнанная, она заглушала любой звук. Найти бы хоть один-единственный камень. Он бы бросил его в потолок, может, и услышали бы… В одном из углов темницы он обнаружил отдушину. Она находилась напротив люка, но тоже очень высоко, и Урсу показалось, что в нее можно было бы пролезть. К счастью, у великана оказался с собой походный нож Он выдолбил маленькое углубление в стене, вставил туда носок ботинка и, подбросив в отчаянном прыжке тело вверх, зацепился руками за край отдушины. Затем подтянулся, перенес тяжесть тела на одну руку, другой достал из кармана фонарь. Луч фонаря осветил прямую, узкую галерею, упиравшуюся впереди в глухую стену.
Урсу протиснулся в узкий проход и медленно пополз, точно огромное пресмыкающееся. Он насчитал в уме около семи метров, пока не ткнулся лбом в стену. Это был искусственный барьер из кирпичей, скрепленных известковым раствором. Наверху оставалось маленькое отверстие вроде узкой отдушины, куда Урсу с трудом просунул руку. Кирпичная стена привлекла особое внимание силача. Зачем ее тут построили? Должно быть, чтобы перекрыть какой-то переход, не иначе. Это ассиметричное дерзкое препятствие не столько раздражало Урсу, сколько притягивало, рождало желание действовать.
…Он не смог бы точно сказать, сколько потратил часов, чтобы разобрать стенку. От ножа было мало проку — им можно было только разбивать раствор, остальное доделывали пальцы, точно клещи вырывавшие кирпичи из стены. Эта работенка могла бы вызвать восторг разве что у самого повелителя ада. Но хотя известковая и кирпичная пыль забивались в ноздри и горло, он наносил удар за ударом, ни на секунду не прекращая работы.
Вдруг в ответ на удары ножа или, вернее, того, что от него осталось, послышались другие, более глухие звуки. Урсу уже изнемогал. Не будь этой вспыхнувшей внезапно надежды, он задохся бы там — обратного пути уже не было. Собрав оставшиеся силы, он толкнул руками стену, и она подалась, рухнула в пустоту. Урсу протиснулся в образовавшееся отверстие и оказался в таком же узком проходе, как тот, в котором находился до этого.
Вдруг великан остановился, замер. Ему почудились какие-то шорохи. Теперь он продвигался плавно, неслышно, словно плыл по воде… пока руки не нащупали края выхода из тоннеля. Достав неслышными движениями фонарь из кармана, он протянул руку, выбирая точное направление светлого луча. Ему казалось, что где-то внизу, слева раздаются какие-то звуки. Он направил туда фонарь и, нажав кнопку, осветил пространство, расстилавшееся перед ним ярким светом.
В оружейной зале Лучия, Мария и Дан уже долгие часы отчаянно старались придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения. Лучия исключила всякую попытку воспользоваться колонной. Было ясно, что этот путь опасен, что именно там подстерегает беда. В любое мгновение в проеме потайного входа колонн могло появиться какое угодно чудище. Опасения, напряженное ожидание были так сильны, что долгое время никто из них не мог придумать ничего толкового.
Дан никак не хотел смириться с мыслью, что Виктор так легко попался в руки неизвестных обитателей замка, что не смог даже подать сигнала тревоги. Никогда он не совершал необдуманных, безрассудных поступков. Никогда он не отваживался на рискованный шаг, не предупредив друзей.
А Лучия, та ни на одно мгновение не переставала думать об Урсу. Она так хорошо его знала, знала ход его мыслей, редкостную находчивость, умение ориентироваться в самых сложных положениях. И особенно хорошо знала, сколь энергии он мог проявить, если кому-нибудь из друзей угрожала серьезная опасность.
Мария… Мысль о том, что Тик находится в руках чужих людей, несомненно злых и безжалостных, — она будто вдела наяву их беспощадные, гнусные физиономии, — причиняла ей острую боль. Она уже была не в состоянии думать о чем-либо другом. Какое счастье услышать его голос — пусть обзывает ее злюкой, гадкой, как угодно…
С ними был еще Цомби, верный пес, на которого — после неожиданного исчезновения хозяина — было просто жалко смотреть.
Первой взяла себя в руки Лучия. Она попыталась справиться с отчаянием, собраться с духом, успокоить не только себя, но и друзей.
— Ничего страшного не могло произойти, Мария. Мне разум подсказывает, что это так.
— Что же ты предполагаешь? — спросила Мария.
— Наверное, случилось что-то непредвиденное: может быть, они попали в какую-то ловушку, которая не зависит от этих неизвестных типов… Кто знает! Может быть, из помещения, в которые они проникли, невозможно выйти.
— Отчего же в таком случае они не возвращаются прежним путем?
— А вдруг механизм дверей отказал? Или…
— Или что? — спросил Дан. — В таком случае нам остается последовать за ними через потайную дверцу.
— Нет! — решительно воспротивилась Лучия. — В этих жутких колоннах таится опасность. Если мы не придумаем иного пути, нам придется пройти через них, по крайней мере обвязав себя веревками. А пока…
Сияние зари незаметно проникало в помещение замка. Мгла постепенно рассеялась, и в сердцах осиротевших чирешаров снова воскресали надежды.
— Мария, Лучия! — встрепенулся внезапно Дан. — А ведь есть еще один путь сообщения со вторым крылом… стена, на которую забрался вчера Урсу.
— Ты с ума сошел? — содрогнулась Лучия. — Это же неприступная стена!
— Если Урсу смог… — упорствовал Дан.
Они направились во внутренний двор. Это была попытка утопающего, хватающегося за соломинку. Надежда была настолько зыбкой, безумной, что их решение казалось почти бессмысленным, но вдруг в руках у них оказался великий шанс. Спасительное чудо предстало перед ними, как только они вышли во двор: с вершины стены свисала веревка. Торопясь поделиться своим открытием, Урсу и Тик забыли накануне вечером снять веревку со стены.
Удача окрылила Дана. Он совершенно забыл, что ему недостает ловкости, что он не избавился от мышечной лихорадки, что в жизни не занимался акробатикой, что может сломать руку, ногу, шею. Его обуяла такая решимость, что он и слышать ни о чем не хотел.
— Я полезу, девчонки, будь что будет! Если Урсу влез без веревки, так с помощью веревки я уж как-нибудь доберусь.
Девушки смотрели на него, точно видели в первый раз. Никогда в жизни он еще не проявлял столько решимости. Дан приготовился к смелому головокружительному подъему.
…Урсу зажег фонарь, направив луч в ту сторону, откуда доносился шорох, и рявкнул таким басом, что любое живое существо застыло бы на месте:
— Стой!
И тут же раздался такой оглушительный хохот, что задрожали стены. В луче света стояли, прижавшись к стене и держась за руки, двое… Будь на их месте крокодил или орангутанг, удивление силача было бы ничуть не меньше. Он мог ожидать встречи с кем угодно, только не с Виктором и девушкой в белом! Виктор сразу узнал этот смех — никто в целом свете не умел смеяться так, как смеялся Урсу, и с облегчением вздохнул.
— Ну и страху же я набрался! Думал, конец. Ты не мог рявкнуть потише, Урсу?
— Урсу! — обрадовалась девушка в белом. — Как же тебе удалось найти нас?
— Я продырявил такую толстую стену, что боюсь, как бы не рухнул весь замок…
— А как ты открыл этот вход? — спросил Виктор.
— Какой вход?
— Которым ты сюда пробрался. Не через стену же ты шел!
— Чертов люк.
— Ты что, тоже провалился?
— Ясно. Так же, как и вы! Тик в руках этих типов. А мы — заживо погребены… Что с остальными — не знаю… Тоже, наверное, попали в переделку. Может, эти стальные рыцари напали на них. Или какой-нибудь янычар или татарский воин.
Виктору эти шутки показались немного натянутыми, особенно когда он увидел лица и руки силача, красные от кирпичной пыли и крови.
— Скажи наконец правду, Урсу. Ты открыл какой-нибудь путь спасения? Тогда бросай скорее веревку, а то мы тут совсем продрогли…
— А разве веревка вас согреет? — снова пошутил Урсу. — Ладно, это я так, на всякий случай… Сейчас-то как раз у меня при себе нет веревки.
— Проторчал бы ты, как мы, в этой яме! — жалобно произнесла Лаура.
— Да, вам не позавидуешь. Я не так уж долго тут возился. Просверлили стены замка — только и всего! А не то гнить бы здесь нашим косточкам…
— Так ты все же что-то придумал? — настаивал Виктор.
— Да, притом уже здесь, у вас. Но сперва мне надо спуститься.
Оказавшись на полу, Урсу тут же зажег фонарь и растянулся на каменных плитах.
— Что с тобой? — испугался Виктор.
— Силушек моих нет! Умаялся, ног под собой не чую. Я же говорю тебе, что просверлили целую стену!
— А где ты увидел выход? — спросила Лаура.
— Вон там. — Урсу осветил верхний люк, через который провалились Виктор и Лаура. — Надо малость нажать на люк, и мы свободны.
— А кто же это сделает? — удивилась она.
— Я думаю, тот, кто спрашивает, — весело ответил Урсу. — Устроим пирамиду. Я — внизу, Виктор посередине, а ваша милость… на самом верху. Дайте только немного отдышаться.
В противоположном крыле замка с наступлением рассвета снова начались лихорадочные поиски. Трое мужчин перевернули вверх дном все, что только было в зале. Обшарили все закоулки, даже такие, где не только шестьдесят — полмонеты и то не уместилось бы. Но они так ничего и не нашли. Тогда они снова стали выстукивать стены (вдруг паренек обнаружил неведомый им тайник?), но тщетно: стены были холодны и немы. Всю ночь они освещали фонарями трещины, углы, содержимое чемоданов и рюкзаков, ботинок, консервных банок, даже цепь на колонне, — безрезультатно.
— Куда же он мог их, чертов сын, запрятать? — вышел из себя старшой. — Какая малявка, воришка, а смеется над нами!
— Остается одно объяснение: он бросил их внутрь колонны.
Человек со шрамом гневно взглянул на своего тощего помощника, но сдержался:
— Я же говорил вам, чтоб бросить их туда, он должен был сперва открыть потайную дверь. А чтобы открыть ее, внутри колонны должен находиться человек… Если он и явился туда, так для того, чтобы спасти этого негодника. И думается, куда легче было перенести монеты в кармане, чем бросать их туда.
— Но все же… Монеты здесь, в этом помещении! — уверенно проговорил старшой. — Этот курносый паренек — отпрыск либо самого ловкого карманщика, либо знаменитого фокусника. Сколько времени нас не было здесь в первый раз?
— Три минуты точно! — сообщил хилый.
— За эти три минуты он успел упрятать монеты. Потрясающе! Попробуем поставить себя на его место. Куда он мог их засунуть за эти три минуты?
— А я предлагаю привести его сюда! — осмелился толстяк. — Припугнуть его хорошенько, язык у него и развяжется.
Человек со шрамом презрительным жестом отверг предложение своего помощника.
Сон никак не шел к Тику, спать ему не хотелось. Он лежал и думал: где он раньше видел человека со шрамом? Это хмурое выражение лица, могучее телосложение и даже басовитый голос почему-то были ему знакомы. Конечно же, он где-то видел его, причем совсем недавно… Но как Тик ни старался, ему никак не удавалось вспомнить. Так где же? Где?
Вдруг он вздрогнул от неожиданной догадки: в этой комнате томилась девушка в белом. Это ее кот, она его гладила, а теперь он мурлычет у его ног. Она любовалась бликами на белом и молчаливом мраморе. Тику начинало казаться, что он в сказочной темнице. Он взял на руки кота и стал гладить его, продолжая думать о девушке в белом…
Рассветный луч разбудил вихрастого паренька, спавшего глубоким сном. Он сразу вспомнил все, что с ним произошло накануне. Он был в плену, в руках каких-то незнакомых людей. Он вмиг вскочил с постели. Надо было что-то предпринять — он не мог больше терпеть этого мучительного одиночества. Резким движением он дернул подушку, матрас и вдруг увидел тетрадь в кожаном переплете.
Он открыл ее и невольно прочитал несколько строк. И сразу же забыл о всех правилах приличия, воспитания. Он углубился в чтение. И когда понял, что проник в чужую тайну, было уже поздно. Поэтому он снова перечитал дневник, доискиваясь нужных ему строк.
Дневник начинался так:
«Мне грустно. Хотя я и нахожусь в замке, о котором мечтала десять лет, который разыскивала все свои свободные дни и ночи, я вынуждена жить взаперти, в полном безмолвии, в окружении таких же безмолвных людей, как и эти мраморные стены. Я, наверное, заслужила такую участь, но я не могла больше жить в шумном городке, где каждый новый знакомый вызывал у бабушки такие опасения… Конечно, я не осуждаю ее, я понимаю и буду очень-очень просить ее, чтобы она простила мне этот поступок. Бабусенька, тебе уже не будет грустно, когда, опустив голову к тебе на колени, я расскажу о моем замке… Ты столько узнаешь и будешь счастлива, когда познакомишься с моими друзьями… Я ведь теперь гораздо ближе к тебе, бабуленька, чем когда печально сижу рядом. Даже тут взаперти, в холодном замке, я чувствую, что ты около меня… Ты ведь должна понять меня и простить, правда?
. . . . .
Ну и набралась же я страха в первый день! Я знала дорогу в крепость, у меня был точный план дороги от станции до развалин. Я знала, что все эти люди там, но когда он неожиданно оказался рядом и я увидела его лицо, я поняла, что он не простит. Чтобы задобрить его, я притворилась, что потеряла сознание… Я слышала, как он приказал своим помощникам постелить мне, увидела, как он копается в медицинской сумке и достает шприц, и тут же „пришла в себя“.
— Я так и знал, что это притворство, — сказал он. — Почему ты сбежала из города?
Он не хотел слушать никаких доводов, не внял моим просьбам. Он был непоколебим, как всегда, когда нарушают его волю. Услышав его спокойный, жесткие голос, я поняла, что все мои усилия напрасны.
— Будешь сидеть взаперти! Выходить можешь только во двор — и то как можно реже. Впрочем, если и захочешь, не сможешь. Все кругом на прочных запорах.
Я пыталась возразить, хотя знала, что все напрасно. Он говорил слишком спокойно, чтобы у меня оставалась надежда. Он объяснил, что не хочет подвергать меня опасностям… и что отправит домой при первом же удобном случае. А я никак не могу представить, какие опасности могут подстерегать в этом тихом и древнем замке… А этот удобный случай — хоть бы он наступил как можно позднее!
Что ж, раз он сам так захотел, — поборемся. Обдумываю план действий.
. . . . .
…Прошел всего один день, и уже какое открытие! Оказывается, я нахожусь в Замке двух крестов! Мы оба искали его, бредили им. Сколько пыльных документов я прочитала о нем. Замок стал его целью. Он ищет его около двадцати лет! И в последние годы брал меня с собой. Почему же в этом году он поступил иначе? Да, какая я глупая! Я же сама отказалась! Он все время говорит об опасностях. Какие тут могут быть опасности?
Но в этот день я открыла не только свой замок, но и путь к спасению. Путь освобождения пленницы в белом! Я напишу чирешарам, расскажу о моем замке. Они обязательно придут. А с ними он разрешит мне свободно ходить по замку.
. . . . .
Мне очень-очень грустно… Бедный Филипп трется у моих ног. Словно понимает и хочет успокоить. Я написала чирешарам. Дойдет ли до них мое письмо? Передала через какого-то остроносого чабана. Представляю, что он подумал, заметив меня над пропастью и увидев, что я бросаю сверток. А если и дойдет мое письмо, приедут ли сюда чирешары? Упустить самое главное! Ну как же я могла? Теперь я уверена, что они не поверят письму, решат, что все это шутка. Зову их в никому не ведомый замок и не сообщаю, где он находится. Как это случилось — не понимаю! Хоть бы чабан добрался до города сам… Лишь бы не послал по почте или через кого-нибудь… У меня в руках была единственная возможность… будет ли еще такая? Во всяком случае, надо быть готовой. Кто-то, кажется Пастер, говорил, что счастливый случай приходит лишь к тем, кто к нему приготовился.
. . . . .
…Он только что вышел из комнаты. Очень сердит. Сказал, что какой-то бестолковый чабан, увидев, как он несет меня на руках (это когда я сделала вид, что падаю в обморок), пошел к участковому в деревню и все рассказал… Представляю, что за лица были у тех, кто слышал об этом „похищении“. Я просто не могла удержаться от смеха. Наверно, это тот самый чабан, которому я передала письмо!
— Что тут смешного? — рассердился он. — А вдруг он рассказал и другим? Пойдут по всей округе слухи, что здесь в крепости обосновались грабители и похитители детей. Ну и дурень! Не мог раньше с нами поговорить!
И ушел вне себя от ярости. При этом предупредил, что ему в этом помещении надо проводить исследования, и поэтому он переведет меня на время в другое помещение.
— Оно тоже под замком, — предупредил он.
. . . . .
…Ужасный день! А начался так хорошо… Один из его помощников, наверное тот, что увлекается нумизматикой, передал мне ободряющую записку и монету. Если бы он знал, что нумизмат лезет не в свое дело… Ох и влетело бы ему, хотя он очень любит своего помощника и его белокурую, похожую на куклу дочурку.
Наверное, нумизмат передал мне записку и монету с изображением Калигулы… Случайно ли он выбрал именно ее? Ведь Калигула был тоже тираном, деспотом… Он, наверное, хотел намекнуть… Он умный, симпатичный… И страстно увлечен своими монетами.
Так хорошо начался день… Я как раз любовалась монетой, когда вдруг Филипп вскочил и я увидела гадюку… Я обомлела… Больше всего на свете ненавижу змей… А когда я к тому же поняла, что это гадюка… Милый мой Филипп! Он спас мне жизнь. Не будь его, я бы уже не писала эти строки… Пока бы меня нашли, яд сделал бы уже свое дело. Почему он держит меня взаперти? Как можно быть таким бессердечным? Если бы гадюка укусила меня, мне бы уже не помогли его лекарства. К чему такая жестокость? Почему он запер меня здесь? Я скажу ему это в лицо. Скажу зло, чтобы ему стало больно. Уж лучше бы меня укусила змея! Хотя нет! Нет! Нет!
. . . . .
…Я была так несправедлива по отношению к нему. Нагрубила, а теперь жалею. Он сказал, что именно потому и держит меня взаперти, что местность кишмя кишит гадюками. Есть ту и редкие экземпляры рогатых гадюк, чей яд убивает в течение часа. Оттого все они в сапогах и не расстаются с топориками. Он сказал, что змеи не раз уже нападали на них. И еще открыл одну тайну: Филиппа зовут на самом деле Борош… Местный кот, по словам здешних, самый известный преследователь змей во всей округе. Какие-то охотники выучили его, когда он был еще маленький. Он с трудом выпросил кота на срок пребывания в крепости. А потом оставил со мной… и уверяет, что пока Борош рядом, опасаться гадюк нечего. Борош! Не нравится мне это имя. Я буду его по-прежнему называть Филиппом. Остальные тоже начинают его так называть.
Свободу, правда, вернуть он мне не хочет. Может быть, позднее. От него же я узнала, что он отчитал нумизмата за его вмешательство.
— Он дал тебе монету? — спросил он.
Я сделала вид, что ничего не знаю. Но он, конечно, не верит. Не хотела бы я оказаться на месте нумизмата. Ну почему он так строг со своими ассистентами? Я же хорошо знаю, как он ценит и любит их…
. . . . .
…Сегодня я сделала удивительное открытие. Обнаружила старинный документ, написанный кириллицей. До чего же он искусно зашифрован! Если бы Филипп не мурлыкал рядом, я бы никогда не догадалась, что документ можно расшифровать с помощью ритма. Он забрал его у меня, а когда я находилась во дворе. А вечером сказал, что, возможно, окажется очень полезным в его поисках… Почему тут нет чирешаров? Мы бы вместе все обшарили. Я уверена, что в этом замке столько тайн… Чем больше думаю, тем меньше надеюсь, что чирешары когда-нибудь явятся сюда.