Страница:
– Всех, кроме него, он не упал в пропасть. Он остался стоять на краю, поджидая нас. Нас он не так боялся – ущелье казалось ему страшнее.
– А что другие?
Карак кивком указал на дерево. Ствол его был обвязан обрывком веревки.
– Он натянул эту веревку между деревьями, так, что мы не могли ее заметить. Сам он без устали работал мечом. Мы потеряли двух волков и охотника: споткнувшись, они полетели в пропасть.
– Я горжусь им. Жаль, что он убил так мало. А что остальные?
– Они полетели в пропасть, едва мы приблизились.
– Они прыгнули вниз, ты хочешь сказать?
– Да, но это звучит не так забавно.
– Они погибли? Все до одного? Странно было бы, если бы кто-то, упав с такой высоты, не разбился.
Карак пожал плечами:
– Не знаю. Давай проверим?
– Как ты собираешься это проверить?
– Я могу спуститься в ущелье, не пересекая потока. Даже я боюсь Братца.
– Ты? Тот, кто проглотил солнце?
– Изменчивый может проглотить не только солнце, – смиренно ответил Карак.
Карак покрепче завернулся в плащ, как если бы вдруг озяб, и съежился, как это обычно делают боги. Через миг он вновь превратился в огромного Ворона, и, глядя на клюв его, Перкар вновь вспомнил, как погиб Апад. Перкар подумал, не отмстить ли ему за друга, но вряд ли это было возможно, настолько он был сейчас слаб и растерян. Так или иначе, единожды он уже погиб, защищая честь и убивая ради нее. Если Карак желает ему помочь – не важно, из-за какой прихоти, – было бы глупо отвергать эту помощь.
Карак захлопал крыльями в воздухе и сжал когтями плечи Перкара, точь-в-точь как он это сделал, прежде чем вонзить клюв в мозг Ападу.
– Держись крепче за мои лапы, – сказал Карак. – А не то мне придется вонзить когти поглубже тебе в плечи.
Перкар кивнул и, обхватив чешуйчатые лапы птицы, сжал их как можно крепче. И все же, когда они взмыли в воздух, когти Ворона немилосердно впивались в его плоть.
Они плавно спустились в ущелье, причем Ворон старался держаться поближе к каменной стене, чтобы не оказаться случайно над потоком. Он поставил Перкара на узкую полоску гравия между отвесной стеной и водой.
– Что-то я не вижу твоих друзей, – сказал Ворон. – Наверное, они где-то поблизости. Вблизи Реки я почти теряю зрение.
В самом деле, Карак весь как-то побледнел, перья его потускнели.
– Видишь? Вот тот, с кем ты хотел сразиться, Перкар. Даже во сне, он уже пожирает меня.
Ворон задумался, склонив голову на плечо.
– Но битва впереди, Перкар, – чуть слышно прошептал он. – Битва Богов и Людей. Смотри не ошибись, будь на нужной стороне.
– Опять сражаться? С меня довольно и этого, – проворчал Перкар.
– Тебя не будут спрашивать, забавный человечек! – Карак расправил крылья и поднялся в воздух. Взлетел он с трудом, но чем выше поднимался, тем большую обретал силу.
Перкар хмуро смотрел, как Ворон уменьшается, набирая высоту.
– Спасибо! – крикнул он ему вслед. – Но откуда тебе известно, что я собирался драться с Изменчивым?
Карак хохотнул.
– Каким мечом Владыка Леса сражался со своим Братом? – пропищал он пронзительным голосом Лемеи.
Поначалу Перкар ничего не понял, но потом едва не задохнулся от внезапной вспышки ярости.
– Ах, так это ты! Это все ты!
– Конечно! – донесся до него удаляющийся голос Ворона. – И ты получил все, что хотел. Твой враг перед тобой, и у тебя волшебный меч. Удачи тебе, Перкар! Я пошлю тебе еще один, последний подарок…
Не слушая ругательств и проклятий Перкара, он взмыл ввысь и исчез из виду.
Перкар сидел на узкой полоске гравия, пока солнце не зашло и тень не заполнила ущелье. Не зная, что предпринять, он с трудом поднялся на ноги и побрел вдоль берега, вниз по течению. Он миновал перекат, где лежал труп лошади, оплывший, покрытый мухами. Конечно, он узнал ее: это была лошадь Капаки. Перкар, чтобы подойти к ней, вошел по пояс в воду. Вода казалась самой обычной, только слабо пощипывала кожу; наверное, это от усталости, подумал Перкар. Двух дней глубокого сна недостаточно, чтобы исцелить такие серьезные раны.
От лошади исходил ужасный смрад, но Перкар ухитрился снять с нее переметные сумы, все еще лежавшие за седлом. Он нашел мехи с водой (пить воду из Реки он опасался) и немного еды, завернутой в вощеную бумагу и, по счастью, не размокшей. Все это он прихватил с собой, вместе с коробочкой фимиама и фляжкой воти – возможно, дары, предназначавшиеся Владыке Леса. С трепетом он взял их, вспоминая, какую мечту разбил и какие бедствия принес собственному народу и внукам, которые никогда не увидят своего деда. Капака был поражен в самое сердце еще прежде, чем охота погналась за ними, – поражен в тот миг, когда Владыка Леса отказался дать ему новые земли.
Мой вождь мертв, осознал наконец Перкар; колени его подкосились, и он опустился прямо в холодные волны. Вот чем все это закончилось. Новый, неведомый прежде ужас овладел им, ледяная судорога страха. С тех пор как Апад убил хранительницу, все казалось ему страшным сном, в котором человек напрасно силится бежать быстро. Но сейчас бег завершен, и Перкар пробудился – и понял, что ужас был явью; безрадостное утро, безнадежное пробуждение.
Он, Перкар, не только обрек своих друзей на гибель, не просто развеял мечты вождя – он сокрушил Капаку, убил его.
Впервые с тех пор, как Перкар покинул родные долины, он ощутил на себе осуждающий взгляд всего своего рода. Он и раньше чувствовал на себе взгляды сородичей, но тогда они глядели на него с удовольствием – или с презрением, как на человека, не имеющего ни жены, ни земель, ни Пираку.
А сейчас они увидели в нем чудовище. Отец, мать, братья, дед, почтенные предки – даже они смотрели на него теперь как на убийцу вождя. Более того, погубив Капаку, он, возможно, обрек на гибель весь род. Владыка Леса будет враждовать с их кланом…
Какими они были глупцами! А он – он более чем глупец! Ни одно орудие не поразит Балати, ни один враг не устоит перед Охотой. Если только их племя выступит против Владыки Леса – чтобы отмстить или отвоевать земли, – они будут сметены, как осенние листья порывом ветра. И все из-за меня.
Перкар бродил по отмелям, разыскивая тело вождя и других погибших. Может быть, хоть что-то можно спасти? Но он знал, едва только ступил на колючий гравий ущелья, что Изменчивый получил свою долю, взял Капаку, чтобы превратить в гальку его кости и плоть его скормить рыбам. Он ничем не брезгует. Перкар брел, спотыкаясь, в полном отчаянии. Уже почти совсем стемнело, когда он заметил впереди огонь. Слабая надежда – впервые с тех пор, как Карак опустил его сюда, – шевельнулась в груди Перкара, и он ускорил шаг. Ветер дул ему навстречу, и до Перкара донесся запах горящего можжевельника. Он показался ему изысканнее, чем любое пиршественное блюдо. Подойдя поближе, Перкар увидел фигурку человека, съежившегося у огня; в глазах его, устремленных на Перкара, мелькали отблески пламени.
– Нгангата! – воскликнул Перкар.
Нгангата, с усилием подняв руку, помахал ему.
– А я-то думал, что ты задержишь их, – слабым, скрипучим голосом проговорил Нгангата, – во что бы то ни стало. Хорошо, что Апад обрел славную смерть.
– И мне бы следовало умереть.
Нгангата на это ничего не ответил.
– Охотница бежала вслед за стаей, – сказал он, откашлявшись. – Ты, наверное, убил ее Львицу.
У Перкара дернулись губы.
– Мой волшебный меч убил ее.
Нгангата кивнул.
– Если бы даже у всех нас были волшебные мечи ничего бы не переменилось. Вы с Ападом молодцы. Это я виноват. Мне нужно было повести вас дальше вниз по реке, где берег более пологий.
– Ты виноват? – недоверчиво переспросил Перкар. – Я, Апад и Эрука не оправдали доверия. Мы украли мечи, убили хранительницу. А ты только пытался исправить то, что мы натворили. Ты ни в чем не виноват, Нгангата. Я сожалею, что ты не убил меня тогда, в пещере.
Нгангата снова закашлялся.
– Да, наверное, это было бы лучше, – согласился он. – У Апада и Эруки не достало бы смелости отправиться в пещеру без тебя.
– Мне это известно. Но почему ты не наносил мне удары, когда я сражался с тобой? Ведь я заслужил их.
Нгангата сумрачно взглянул на Перкара.
– Знал бы ты, сколько раз дрались со мной за то, что я не похож на всех. С тех пор как я перестал быть ребенком, не проходило и недели, чтобы какой-нибудь бахвал не вызывал меня на бой! В юности я не уклонялся от сражения и обычно выходил победителем.
Нгангата вгляделся в противоположный берег реки.
– Я понимал, что меня не любят, но надеялся хотя бы добиться уважения. Но сколько бы я ни побеждал, меня никогда не называли ловким, сильным, смелым. Всегда говорили, что я не человек, а зверь, оттого и победил. И потому считалось допустимым поступать со мной так, как не поступают с людьми.
– Что ты имеешь в виду?
– Однажды, несколько лет назад, один человек – как зовут его, не важно – вызвал меня на борьбу. И я одолел его прямо на глазах у его товарищей. Ночью, когда я спал, они напали на меня и избили до бесчувствия. Чудом я остался жив.
Перкар был потрясен.
– Это недостойно воинов, – сказал он, задыхаясь от возмущения. – Только трусы на это способны. Пираку…
– Они не поступили бы так ни с одним из себе подобных, – холодно заметил Нгангата.
Перкар, готовый было уже разразиться возмущенной речью, запнулся. Капака говорил ему то же самое. И если бы Нгангата победил тогда Перкара, что сказал бы Апад? Что полуальва одержал нечестную победу над человеком.
– Да, – с сожалением согласился Перкар. – Теперь я понимаю.
Нгангата махнул рукой.
– Не стоит вспоминать, – сказал он, – дело прошлое.
Тьма казалась непроницаемой, но вскоре поднялась Бледная Королева и заглянула в ущелье. В реке запели лягушки, и друзья придвинулись теснее к огню, потому что жалящие мошки пытались высосать из них последние остатки крови.
– Как я рад, что ты остался жив, – после некоторого молчания произнес Перкар. – Но что Верховный вождь?..
– Капака мертв, – ответил Нгангата. – Он ударился о скалы, и Река взяла его. Но, думаю, он был мертв уже, когда мы прыгнули вниз. Одна из стрел Охотницы угодила в него.
– Я нашел его лошадь, – борясь с подступающими рыданиями, выдавил Перкар. – Я взял немного воды и пищи.
– Хорошо. Они нам пригодятся.
– Капака… – начал было Перкар, но едва сумел подавить стон. Недавний ужас вновь овладел им.
– Многие погибли, – сказал Нгангата. – А мы остались живы. Все это так.
– Это не твой вождь, – прошипел Перкар.
– Нет. Но он был для меня больше, чем вождь, – тихо ответил Нгангата.
Перкар всмотрелся в мерцание его глаз, пытаясь разгадать, какие мысли они таят.
– Прости, – сказал Перкар, – ведь я совсем не знаю тебя, Нгангата.
Он придвинулся поближе к товарищу и внимательно взглянул на него.
– У тебя много ран?
Нгангата неохотно приподнял край рубахи. Ребра его были перевязаны окровавленным полотном.
– Стрела попала сюда, – пояснил он. – И правая нога ушиблена. Неплохо для того, кто имел дело с Охотницей и после этого свалился в ущелье.
Внезапное воодушевление охватило Перкара.
– Возьми этот меч, – предложил юноша. – Он заживит твои раны.
– Для этого должны порваться душевные нити, соединяющие наши сердца, – услышал Перкар внутренний голос. – Я тебе уже однажды объяснял. Никто не может взять меня, не порвав этих жил, а для этого надо отнять у тебя жизнь.
Нгангата заметил, что Перкар к чему-то прислушивается.
– Что с тобой? – спросил он.
– Мой меч сказал мне сейчас несколько слов, – пояснил Перкар. – Он утверждает, что способен исцелить только меня.
Нгангата слабо пожал плечами.
– Это не важно. Мои раны и так заживут. На ногу я наложил лубок, а рана от стрелы уже не кровоточит.
Перкар с сомнением выслушал заверения Нгангаты; от него не ускользнуло, что Нгангата кашляет кровью. Но он не стал возражать.
– Завтра я поохочусь или хотя бы рыбы половлю, – сказал Перкар. – Когда ты сможешь идти, мы отправимся дальше, вниз по течению.
– Если ты станешь охотиться, нам точно придется голодать, – со слабой улыбкой заметил Нгангата.
– А, ты оскорбляешь меня! – с натянутой веселостью, естественной не более чем любовь мертвеца, проговорил Перкар. – Сейчас мы с тобой опять будем сражаться.
И юноша попытался выжать из себя улыбку.
– На этот раз уж я точно тебя убью, – ответил Нгангата.
Улыбка Нгангаты была слишком вымученной, и Перкар не выдержал.
– Ты лучший из нас всех, Нгангата. Я никогда больше не буду с тобой сражаться.
Он наклонился и сжал руку Нгангаты; тот ответил крепким рукопожатием, что удивило Перкара. Силы, казалось, стремительно покидают Нгангату. Он опустился на ворох тростника и утомленно закрыл глаза. У Перкара ком стоял в горле.
– Нгангата! – воскликнул он и прижался ухом к его груди, чтобы услышать, бьется ли сердце.
– Дай мне поспать, – прошептал Нгангата. – Мне нужно немного поспать.
Перкар сидел рядом с Нгангатой и изредка касался его, чтобы убедиться, что он еще жив.
– Я хочу, чтобы ты жил, – сказал он спящему другу.
Солнце довольно поздно заглянуло в ущелье, и потому Перкар проспал почти все утро. Протерев глаза, он не понял, где сейчас находится. Но быстро бегущая Река вернула его к действительности, и Перкар бросился к Нгангате. Тот все еще спал, но легкого прикосновения было достаточно, чтобы убедиться: он по-прежнему жив. Перкар поднялся и вышел на солнышко, чувствуя себя значительно лучше, чем всего несколько часов назад. К его удивлению, спал он совершенно без снов. Наверное, Изменчивый тоже их пожрал.
Но пробуждение было болезненным: возможно, Реке не нужны были ни воспоминания, ни раскаяние.
Перкар вспомнил, что обещал раздобыть какую-то пищу. Он был очень голоден, но голод доставлял удовольствие: Перкар чувствовал себя пустым, как раковина, заполненная только солнцем и воздухом.
Перкар смастерил острогу, привязав нож к ивовому пруту. Склонившись над водой, он стал дожидаться, не появится ли рыба. Ему долго пришлось ждать, прежде чем он увидел нечто, очертаниями напоминающее рыбу. Затаив дыхание, он дождался, пока рыба подплывет поближе, и пронзил ее острогой. С радостным криком Перкар вытащил свою добычу на берег. Рыба отчаянно колотилась о песок.
Это была странная рыба, никогда не виданная им прежде, вся она была покрыта плотной чешуей. Но, наверное, она съедобна… Вдруг он с изумлением увидел, что рыба съежилась и превратилась в струйку воды, которая тут же стекла в Реку. Он вспомнил, где находится, и содрогнулся. Так вот каков Изменчивый! Здесь ничему нельзя верить, если вода может принять вид рыбы.
Раз пять он вытаскивал на берег рыб-призраков, прежде чем наконец поймал настоящую, которая так и осталась лежать на песке. Это была форель, и довольно крупная. Встревоженный и все же довольный тем, что удалось раздобыть пищу, Перкар расшевелил огонь в костре, подбросив туда несколько веток, и разделал рыбу. Он поджаривал ее на огне, когда вдруг краем глаза заметил нечто, плывущее вниз по Реке.
Это была лодка. Перкар на миг застыл в изумлении и потом с диким криком бросился в воду. Его накрыло с головой, и оставалось только благодарить Богиню ручья за то, что его еще ребенком научили плавать. Отчаянно гребя, Перкар поплыл наперерез судну. Но он зря беспокоился: лодка плыла прямо к нему, руководимая чьей-то волей. Ухватившись за борт, Перкар забрался в лодку.
Это была отличная лодка, с невысокими бортами, выдолбленная из непомерно огромного ствола, и потому достаточно широкая и удобная. Перкар подполз к рулю на корме и направил лодку к берегу. Лодка повиновалась, как будто он греб веслами; плывя наперерез течению, она послушно заскользила к каменистому берегу. Перкар вспомнил, что Карак напоследок обещал ему прислать подарок. Наверное, лодка и была этим подарком. Потому что вряд ли даже на Реке можно было найти лодку, никому не принадлежащую.
Привязав лодку как можно крепче к стволу одной из прибрежных ив, Перкар отправился вверх по течению. Нгангата уже проснулся – наверное, от его диких криков – и теперь сидел у костра.
– Беру свои слова назад, – сказал Нгангата. – Сегодня ты поймал целых две рыбы.
Перкар слабо улыбнулся и махнул рукой в сторону лодки.
– Подарок от Вороньего бога, – пояснил он.
– От Ворона, – поправил его Нгангата. – Вороний Бог тут ни при чем.
– А что, их двое? Двое Караков?
– Нет, – усмехнулся Нгангата.
Перкару этого было достаточно. Он уже устал от богов, они надоели ему до смерти, и он ничего не хотел о них больше знать.
– Дальше, вниз по течению, склоны ущелья не так круты?
– Да, через день-два пути берег становится более низким и пологим, – сказал Нгангата. – Но нам встретится много порогов.
– Мы отправимся, когда ты окрепнешь?
Нгангата покачал головой.
– Нет, нужно спешить. Если бог-Ворон знает, что мы здесь, то и бог Воронов тоже это знает. И никогда не угадаешь, который из них в данный момент Карак. Лучше как можно скорее выбраться из владений Владыки Леса.
– Вот с этим я согласен, – подтвердил Перкар. – Поедим – и в путь.
Но в путь они отправились не раньше, чем стемнело. Нужно было наложить новую повязку Нгангате, а потом Перкар отправился вверх по течению и снял седло и уздечку с мертвой лошади. До ближайшего человеческого жилья, по словам Нгангаты, они доберутся через много дней, и потому лучше было захватить с собой все, что можно унести. Перкар сожалел, что снял с менга только переметную суму. В ней лежало много полезных вещей: веревки, оселок, кресало, но не было пищи. Перкар спросил у Нгангаты, можно ли пить воду из Реки. Нгангата ответил, что они могут пить воду из потоков, впадающих в Изменчивого; ведь они вполне невинны, прежде чем не впадут в него. Как Богиня Ручья, подумал Перкар. Едва они отплыли, к Перкару вернулось угрюмое настроение. Нгангата, которого утомляли даже незначительные усилия, быстро заснул, оставив его наедине со звездами и бьющейся о корму Рекой. Это давний враг его бился о корму своими волнами. Но ярость Перкара давно стихла, уступив место печальным размышлениям. Случилось так, что по его вине сорвался поход Капаки, погибли все, кроме Нгангаты… Но зато теперь он достиг Изменчивого и может наконец бросить ему вызов.
Он тут, менее чем в дне пути от истока Реки, – и вот вынужден бежать. Если бы не Нгангата…
Ну так что же? Лучше погибнуть, пытаясь добиться того, к чему он так долго стремился, чем с позором вернуться домой. Он обрек на смерть вождя и, возможно, весь свой род. Единственная его надежда – умереть достойно, как Апад или Эрука.
Но может ли он обречь на гибель так же и Нгангату? Нет, никто больше не должен погибнуть из-за него, Перкара. Перкар вынул из ножен меч и положил его на колени.
– Сможешь ли ты перерезать душевные нити на сердце Изменчивого? – спросил он.
– У истока они некрепки. Я бы мог разрубить их.
– Много ли их?
– Семь раз по семь, – ответил меч.
– Сейчас он спит. Сколько душевных нитей успею я рассечь, прежде чем он проснется?
– Много. Но не все.
Перкар нахмурился, раздумывая. Будет ли у него еще возможность оказаться так близко у истоков? И часто ли бывает, что Река спит? Через несколько минут созрело решение. Он довезет Нгангату до первого же человеческого жилья, поручит его чьей-нибудь опеке, а потом вернется. Волшебная, послушная лодка легко скользила наперерез течению. Но сумеет ли она плыть против течения?
Перкара охватило возбуждение. Ему захотелось немедленно это проверить. Он только немного проплывет вверх по течению; если это получится, он не будет чувствовать себя таким беспомощным и растерянным. Он будет тогда уверен, что сможет сюда вернуться.
Осторожно, стараясь не опрокинуть резким движением лодку, Перкар повернул руль сначала наполовину, а потом до конца. Лодка повиновалась, плавно развернувшись, как если бы находилась на глади недвижного озера, а не уносилась стремительным течением. Без труда нос лодки оказался нацеленным вверх по течению, туда, где были владения Балати. И она уже начала плыть в ту сторону. Перкар торжествующе сжал руль. Он сможет отвезти Нгангату вниз по реке и затем вернуться сюда, даже ради того только, чтобы найти здесь свой конец. Радуясь, он вел лодку вперед.
Но вдруг лодку как будто что-то толкнуло, и руль вырвался у Перкара из рук. Откуда ни возьмись набежавшая волна толкнула лодку в корму, и словно невидимая рука развернула судно и повела вниз по течению. Перкар схватился за руль, но он не поддавался, как будто был окован сталью. Руль сделался совершенно неподвижным. И Река, казалось, как-то переменилась. Перкар не сразу понял, в чем заключается эта перемена. Лунный свет, раздробленный волнами на миллионы бликов и мягко отражавшийся в воде, исчез. Река была безмолвна и черна, как объявшая ее ночь. Но Бледная Королева по-прежнему сияла над ней в полном своем блеске.
– А вот теперь, – услышал Перкар голос меча, – теперь он не спит.
XII
– А что другие?
Карак кивком указал на дерево. Ствол его был обвязан обрывком веревки.
– Он натянул эту веревку между деревьями, так, что мы не могли ее заметить. Сам он без устали работал мечом. Мы потеряли двух волков и охотника: споткнувшись, они полетели в пропасть.
– Я горжусь им. Жаль, что он убил так мало. А что остальные?
– Они полетели в пропасть, едва мы приблизились.
– Они прыгнули вниз, ты хочешь сказать?
– Да, но это звучит не так забавно.
– Они погибли? Все до одного? Странно было бы, если бы кто-то, упав с такой высоты, не разбился.
Карак пожал плечами:
– Не знаю. Давай проверим?
– Как ты собираешься это проверить?
– Я могу спуститься в ущелье, не пересекая потока. Даже я боюсь Братца.
– Ты? Тот, кто проглотил солнце?
– Изменчивый может проглотить не только солнце, – смиренно ответил Карак.
Карак покрепче завернулся в плащ, как если бы вдруг озяб, и съежился, как это обычно делают боги. Через миг он вновь превратился в огромного Ворона, и, глядя на клюв его, Перкар вновь вспомнил, как погиб Апад. Перкар подумал, не отмстить ли ему за друга, но вряд ли это было возможно, настолько он был сейчас слаб и растерян. Так или иначе, единожды он уже погиб, защищая честь и убивая ради нее. Если Карак желает ему помочь – не важно, из-за какой прихоти, – было бы глупо отвергать эту помощь.
Карак захлопал крыльями в воздухе и сжал когтями плечи Перкара, точь-в-точь как он это сделал, прежде чем вонзить клюв в мозг Ападу.
– Держись крепче за мои лапы, – сказал Карак. – А не то мне придется вонзить когти поглубже тебе в плечи.
Перкар кивнул и, обхватив чешуйчатые лапы птицы, сжал их как можно крепче. И все же, когда они взмыли в воздух, когти Ворона немилосердно впивались в его плоть.
Они плавно спустились в ущелье, причем Ворон старался держаться поближе к каменной стене, чтобы не оказаться случайно над потоком. Он поставил Перкара на узкую полоску гравия между отвесной стеной и водой.
– Что-то я не вижу твоих друзей, – сказал Ворон. – Наверное, они где-то поблизости. Вблизи Реки я почти теряю зрение.
В самом деле, Карак весь как-то побледнел, перья его потускнели.
– Видишь? Вот тот, с кем ты хотел сразиться, Перкар. Даже во сне, он уже пожирает меня.
Ворон задумался, склонив голову на плечо.
– Но битва впереди, Перкар, – чуть слышно прошептал он. – Битва Богов и Людей. Смотри не ошибись, будь на нужной стороне.
– Опять сражаться? С меня довольно и этого, – проворчал Перкар.
– Тебя не будут спрашивать, забавный человечек! – Карак расправил крылья и поднялся в воздух. Взлетел он с трудом, но чем выше поднимался, тем большую обретал силу.
Перкар хмуро смотрел, как Ворон уменьшается, набирая высоту.
– Спасибо! – крикнул он ему вслед. – Но откуда тебе известно, что я собирался драться с Изменчивым?
Карак хохотнул.
– Каким мечом Владыка Леса сражался со своим Братом? – пропищал он пронзительным голосом Лемеи.
Поначалу Перкар ничего не понял, но потом едва не задохнулся от внезапной вспышки ярости.
– Ах, так это ты! Это все ты!
– Конечно! – донесся до него удаляющийся голос Ворона. – И ты получил все, что хотел. Твой враг перед тобой, и у тебя волшебный меч. Удачи тебе, Перкар! Я пошлю тебе еще один, последний подарок…
Не слушая ругательств и проклятий Перкара, он взмыл ввысь и исчез из виду.
Перкар сидел на узкой полоске гравия, пока солнце не зашло и тень не заполнила ущелье. Не зная, что предпринять, он с трудом поднялся на ноги и побрел вдоль берега, вниз по течению. Он миновал перекат, где лежал труп лошади, оплывший, покрытый мухами. Конечно, он узнал ее: это была лошадь Капаки. Перкар, чтобы подойти к ней, вошел по пояс в воду. Вода казалась самой обычной, только слабо пощипывала кожу; наверное, это от усталости, подумал Перкар. Двух дней глубокого сна недостаточно, чтобы исцелить такие серьезные раны.
От лошади исходил ужасный смрад, но Перкар ухитрился снять с нее переметные сумы, все еще лежавшие за седлом. Он нашел мехи с водой (пить воду из Реки он опасался) и немного еды, завернутой в вощеную бумагу и, по счастью, не размокшей. Все это он прихватил с собой, вместе с коробочкой фимиама и фляжкой воти – возможно, дары, предназначавшиеся Владыке Леса. С трепетом он взял их, вспоминая, какую мечту разбил и какие бедствия принес собственному народу и внукам, которые никогда не увидят своего деда. Капака был поражен в самое сердце еще прежде, чем охота погналась за ними, – поражен в тот миг, когда Владыка Леса отказался дать ему новые земли.
Мой вождь мертв, осознал наконец Перкар; колени его подкосились, и он опустился прямо в холодные волны. Вот чем все это закончилось. Новый, неведомый прежде ужас овладел им, ледяная судорога страха. С тех пор как Апад убил хранительницу, все казалось ему страшным сном, в котором человек напрасно силится бежать быстро. Но сейчас бег завершен, и Перкар пробудился – и понял, что ужас был явью; безрадостное утро, безнадежное пробуждение.
Он, Перкар, не только обрек своих друзей на гибель, не просто развеял мечты вождя – он сокрушил Капаку, убил его.
Впервые с тех пор, как Перкар покинул родные долины, он ощутил на себе осуждающий взгляд всего своего рода. Он и раньше чувствовал на себе взгляды сородичей, но тогда они глядели на него с удовольствием – или с презрением, как на человека, не имеющего ни жены, ни земель, ни Пираку.
А сейчас они увидели в нем чудовище. Отец, мать, братья, дед, почтенные предки – даже они смотрели на него теперь как на убийцу вождя. Более того, погубив Капаку, он, возможно, обрек на гибель весь род. Владыка Леса будет враждовать с их кланом…
Какими они были глупцами! А он – он более чем глупец! Ни одно орудие не поразит Балати, ни один враг не устоит перед Охотой. Если только их племя выступит против Владыки Леса – чтобы отмстить или отвоевать земли, – они будут сметены, как осенние листья порывом ветра. И все из-за меня.
Перкар бродил по отмелям, разыскивая тело вождя и других погибших. Может быть, хоть что-то можно спасти? Но он знал, едва только ступил на колючий гравий ущелья, что Изменчивый получил свою долю, взял Капаку, чтобы превратить в гальку его кости и плоть его скормить рыбам. Он ничем не брезгует. Перкар брел, спотыкаясь, в полном отчаянии. Уже почти совсем стемнело, когда он заметил впереди огонь. Слабая надежда – впервые с тех пор, как Карак опустил его сюда, – шевельнулась в груди Перкара, и он ускорил шаг. Ветер дул ему навстречу, и до Перкара донесся запах горящего можжевельника. Он показался ему изысканнее, чем любое пиршественное блюдо. Подойдя поближе, Перкар увидел фигурку человека, съежившегося у огня; в глазах его, устремленных на Перкара, мелькали отблески пламени.
– Нгангата! – воскликнул Перкар.
Нгангата, с усилием подняв руку, помахал ему.
– А я-то думал, что ты задержишь их, – слабым, скрипучим голосом проговорил Нгангата, – во что бы то ни стало. Хорошо, что Апад обрел славную смерть.
– И мне бы следовало умереть.
Нгангата на это ничего не ответил.
– Охотница бежала вслед за стаей, – сказал он, откашлявшись. – Ты, наверное, убил ее Львицу.
У Перкара дернулись губы.
– Мой волшебный меч убил ее.
Нгангата кивнул.
– Если бы даже у всех нас были волшебные мечи ничего бы не переменилось. Вы с Ападом молодцы. Это я виноват. Мне нужно было повести вас дальше вниз по реке, где берег более пологий.
– Ты виноват? – недоверчиво переспросил Перкар. – Я, Апад и Эрука не оправдали доверия. Мы украли мечи, убили хранительницу. А ты только пытался исправить то, что мы натворили. Ты ни в чем не виноват, Нгангата. Я сожалею, что ты не убил меня тогда, в пещере.
Нгангата снова закашлялся.
– Да, наверное, это было бы лучше, – согласился он. – У Апада и Эруки не достало бы смелости отправиться в пещеру без тебя.
– Мне это известно. Но почему ты не наносил мне удары, когда я сражался с тобой? Ведь я заслужил их.
Нгангата сумрачно взглянул на Перкара.
– Знал бы ты, сколько раз дрались со мной за то, что я не похож на всех. С тех пор как я перестал быть ребенком, не проходило и недели, чтобы какой-нибудь бахвал не вызывал меня на бой! В юности я не уклонялся от сражения и обычно выходил победителем.
Нгангата вгляделся в противоположный берег реки.
– Я понимал, что меня не любят, но надеялся хотя бы добиться уважения. Но сколько бы я ни побеждал, меня никогда не называли ловким, сильным, смелым. Всегда говорили, что я не человек, а зверь, оттого и победил. И потому считалось допустимым поступать со мной так, как не поступают с людьми.
– Что ты имеешь в виду?
– Однажды, несколько лет назад, один человек – как зовут его, не важно – вызвал меня на борьбу. И я одолел его прямо на глазах у его товарищей. Ночью, когда я спал, они напали на меня и избили до бесчувствия. Чудом я остался жив.
Перкар был потрясен.
– Это недостойно воинов, – сказал он, задыхаясь от возмущения. – Только трусы на это способны. Пираку…
– Они не поступили бы так ни с одним из себе подобных, – холодно заметил Нгангата.
Перкар, готовый было уже разразиться возмущенной речью, запнулся. Капака говорил ему то же самое. И если бы Нгангата победил тогда Перкара, что сказал бы Апад? Что полуальва одержал нечестную победу над человеком.
– Да, – с сожалением согласился Перкар. – Теперь я понимаю.
Нгангата махнул рукой.
– Не стоит вспоминать, – сказал он, – дело прошлое.
Тьма казалась непроницаемой, но вскоре поднялась Бледная Королева и заглянула в ущелье. В реке запели лягушки, и друзья придвинулись теснее к огню, потому что жалящие мошки пытались высосать из них последние остатки крови.
– Как я рад, что ты остался жив, – после некоторого молчания произнес Перкар. – Но что Верховный вождь?..
– Капака мертв, – ответил Нгангата. – Он ударился о скалы, и Река взяла его. Но, думаю, он был мертв уже, когда мы прыгнули вниз. Одна из стрел Охотницы угодила в него.
– Я нашел его лошадь, – борясь с подступающими рыданиями, выдавил Перкар. – Я взял немного воды и пищи.
– Хорошо. Они нам пригодятся.
– Капака… – начал было Перкар, но едва сумел подавить стон. Недавний ужас вновь овладел им.
– Многие погибли, – сказал Нгангата. – А мы остались живы. Все это так.
– Это не твой вождь, – прошипел Перкар.
– Нет. Но он был для меня больше, чем вождь, – тихо ответил Нгангата.
Перкар всмотрелся в мерцание его глаз, пытаясь разгадать, какие мысли они таят.
– Прости, – сказал Перкар, – ведь я совсем не знаю тебя, Нгангата.
Он придвинулся поближе к товарищу и внимательно взглянул на него.
– У тебя много ран?
Нгангата неохотно приподнял край рубахи. Ребра его были перевязаны окровавленным полотном.
– Стрела попала сюда, – пояснил он. – И правая нога ушиблена. Неплохо для того, кто имел дело с Охотницей и после этого свалился в ущелье.
Внезапное воодушевление охватило Перкара.
– Возьми этот меч, – предложил юноша. – Он заживит твои раны.
– Для этого должны порваться душевные нити, соединяющие наши сердца, – услышал Перкар внутренний голос. – Я тебе уже однажды объяснял. Никто не может взять меня, не порвав этих жил, а для этого надо отнять у тебя жизнь.
Нгангата заметил, что Перкар к чему-то прислушивается.
– Что с тобой? – спросил он.
– Мой меч сказал мне сейчас несколько слов, – пояснил Перкар. – Он утверждает, что способен исцелить только меня.
Нгангата слабо пожал плечами.
– Это не важно. Мои раны и так заживут. На ногу я наложил лубок, а рана от стрелы уже не кровоточит.
Перкар с сомнением выслушал заверения Нгангаты; от него не ускользнуло, что Нгангата кашляет кровью. Но он не стал возражать.
– Завтра я поохочусь или хотя бы рыбы половлю, – сказал Перкар. – Когда ты сможешь идти, мы отправимся дальше, вниз по течению.
– Если ты станешь охотиться, нам точно придется голодать, – со слабой улыбкой заметил Нгангата.
– А, ты оскорбляешь меня! – с натянутой веселостью, естественной не более чем любовь мертвеца, проговорил Перкар. – Сейчас мы с тобой опять будем сражаться.
И юноша попытался выжать из себя улыбку.
– На этот раз уж я точно тебя убью, – ответил Нгангата.
Улыбка Нгангаты была слишком вымученной, и Перкар не выдержал.
– Ты лучший из нас всех, Нгангата. Я никогда больше не буду с тобой сражаться.
Он наклонился и сжал руку Нгангаты; тот ответил крепким рукопожатием, что удивило Перкара. Силы, казалось, стремительно покидают Нгангату. Он опустился на ворох тростника и утомленно закрыл глаза. У Перкара ком стоял в горле.
– Нгангата! – воскликнул он и прижался ухом к его груди, чтобы услышать, бьется ли сердце.
– Дай мне поспать, – прошептал Нгангата. – Мне нужно немного поспать.
Перкар сидел рядом с Нгангатой и изредка касался его, чтобы убедиться, что он еще жив.
– Я хочу, чтобы ты жил, – сказал он спящему другу.
Солнце довольно поздно заглянуло в ущелье, и потому Перкар проспал почти все утро. Протерев глаза, он не понял, где сейчас находится. Но быстро бегущая Река вернула его к действительности, и Перкар бросился к Нгангате. Тот все еще спал, но легкого прикосновения было достаточно, чтобы убедиться: он по-прежнему жив. Перкар поднялся и вышел на солнышко, чувствуя себя значительно лучше, чем всего несколько часов назад. К его удивлению, спал он совершенно без снов. Наверное, Изменчивый тоже их пожрал.
Но пробуждение было болезненным: возможно, Реке не нужны были ни воспоминания, ни раскаяние.
Перкар вспомнил, что обещал раздобыть какую-то пищу. Он был очень голоден, но голод доставлял удовольствие: Перкар чувствовал себя пустым, как раковина, заполненная только солнцем и воздухом.
Перкар смастерил острогу, привязав нож к ивовому пруту. Склонившись над водой, он стал дожидаться, не появится ли рыба. Ему долго пришлось ждать, прежде чем он увидел нечто, очертаниями напоминающее рыбу. Затаив дыхание, он дождался, пока рыба подплывет поближе, и пронзил ее острогой. С радостным криком Перкар вытащил свою добычу на берег. Рыба отчаянно колотилась о песок.
Это была странная рыба, никогда не виданная им прежде, вся она была покрыта плотной чешуей. Но, наверное, она съедобна… Вдруг он с изумлением увидел, что рыба съежилась и превратилась в струйку воды, которая тут же стекла в Реку. Он вспомнил, где находится, и содрогнулся. Так вот каков Изменчивый! Здесь ничему нельзя верить, если вода может принять вид рыбы.
Раз пять он вытаскивал на берег рыб-призраков, прежде чем наконец поймал настоящую, которая так и осталась лежать на песке. Это была форель, и довольно крупная. Встревоженный и все же довольный тем, что удалось раздобыть пищу, Перкар расшевелил огонь в костре, подбросив туда несколько веток, и разделал рыбу. Он поджаривал ее на огне, когда вдруг краем глаза заметил нечто, плывущее вниз по Реке.
Это была лодка. Перкар на миг застыл в изумлении и потом с диким криком бросился в воду. Его накрыло с головой, и оставалось только благодарить Богиню ручья за то, что его еще ребенком научили плавать. Отчаянно гребя, Перкар поплыл наперерез судну. Но он зря беспокоился: лодка плыла прямо к нему, руководимая чьей-то волей. Ухватившись за борт, Перкар забрался в лодку.
Это была отличная лодка, с невысокими бортами, выдолбленная из непомерно огромного ствола, и потому достаточно широкая и удобная. Перкар подполз к рулю на корме и направил лодку к берегу. Лодка повиновалась, как будто он греб веслами; плывя наперерез течению, она послушно заскользила к каменистому берегу. Перкар вспомнил, что Карак напоследок обещал ему прислать подарок. Наверное, лодка и была этим подарком. Потому что вряд ли даже на Реке можно было найти лодку, никому не принадлежащую.
Привязав лодку как можно крепче к стволу одной из прибрежных ив, Перкар отправился вверх по течению. Нгангата уже проснулся – наверное, от его диких криков – и теперь сидел у костра.
– Беру свои слова назад, – сказал Нгангата. – Сегодня ты поймал целых две рыбы.
Перкар слабо улыбнулся и махнул рукой в сторону лодки.
– Подарок от Вороньего бога, – пояснил он.
– От Ворона, – поправил его Нгангата. – Вороний Бог тут ни при чем.
– А что, их двое? Двое Караков?
– Нет, – усмехнулся Нгангата.
Перкару этого было достаточно. Он уже устал от богов, они надоели ему до смерти, и он ничего не хотел о них больше знать.
– Дальше, вниз по течению, склоны ущелья не так круты?
– Да, через день-два пути берег становится более низким и пологим, – сказал Нгангата. – Но нам встретится много порогов.
– Мы отправимся, когда ты окрепнешь?
Нгангата покачал головой.
– Нет, нужно спешить. Если бог-Ворон знает, что мы здесь, то и бог Воронов тоже это знает. И никогда не угадаешь, который из них в данный момент Карак. Лучше как можно скорее выбраться из владений Владыки Леса.
– Вот с этим я согласен, – подтвердил Перкар. – Поедим – и в путь.
Но в путь они отправились не раньше, чем стемнело. Нужно было наложить новую повязку Нгангате, а потом Перкар отправился вверх по течению и снял седло и уздечку с мертвой лошади. До ближайшего человеческого жилья, по словам Нгангаты, они доберутся через много дней, и потому лучше было захватить с собой все, что можно унести. Перкар сожалел, что снял с менга только переметную суму. В ней лежало много полезных вещей: веревки, оселок, кресало, но не было пищи. Перкар спросил у Нгангаты, можно ли пить воду из Реки. Нгангата ответил, что они могут пить воду из потоков, впадающих в Изменчивого; ведь они вполне невинны, прежде чем не впадут в него. Как Богиня Ручья, подумал Перкар. Едва они отплыли, к Перкару вернулось угрюмое настроение. Нгангата, которого утомляли даже незначительные усилия, быстро заснул, оставив его наедине со звездами и бьющейся о корму Рекой. Это давний враг его бился о корму своими волнами. Но ярость Перкара давно стихла, уступив место печальным размышлениям. Случилось так, что по его вине сорвался поход Капаки, погибли все, кроме Нгангаты… Но зато теперь он достиг Изменчивого и может наконец бросить ему вызов.
Он тут, менее чем в дне пути от истока Реки, – и вот вынужден бежать. Если бы не Нгангата…
Ну так что же? Лучше погибнуть, пытаясь добиться того, к чему он так долго стремился, чем с позором вернуться домой. Он обрек на смерть вождя и, возможно, весь свой род. Единственная его надежда – умереть достойно, как Апад или Эрука.
Но может ли он обречь на гибель так же и Нгангату? Нет, никто больше не должен погибнуть из-за него, Перкара. Перкар вынул из ножен меч и положил его на колени.
– Сможешь ли ты перерезать душевные нити на сердце Изменчивого? – спросил он.
– У истока они некрепки. Я бы мог разрубить их.
– Много ли их?
– Семь раз по семь, – ответил меч.
– Сейчас он спит. Сколько душевных нитей успею я рассечь, прежде чем он проснется?
– Много. Но не все.
Перкар нахмурился, раздумывая. Будет ли у него еще возможность оказаться так близко у истоков? И часто ли бывает, что Река спит? Через несколько минут созрело решение. Он довезет Нгангату до первого же человеческого жилья, поручит его чьей-нибудь опеке, а потом вернется. Волшебная, послушная лодка легко скользила наперерез течению. Но сумеет ли она плыть против течения?
Перкара охватило возбуждение. Ему захотелось немедленно это проверить. Он только немного проплывет вверх по течению; если это получится, он не будет чувствовать себя таким беспомощным и растерянным. Он будет тогда уверен, что сможет сюда вернуться.
Осторожно, стараясь не опрокинуть резким движением лодку, Перкар повернул руль сначала наполовину, а потом до конца. Лодка повиновалась, плавно развернувшись, как если бы находилась на глади недвижного озера, а не уносилась стремительным течением. Без труда нос лодки оказался нацеленным вверх по течению, туда, где были владения Балати. И она уже начала плыть в ту сторону. Перкар торжествующе сжал руль. Он сможет отвезти Нгангату вниз по реке и затем вернуться сюда, даже ради того только, чтобы найти здесь свой конец. Радуясь, он вел лодку вперед.
Но вдруг лодку как будто что-то толкнуло, и руль вырвался у Перкара из рук. Откуда ни возьмись набежавшая волна толкнула лодку в корму, и словно невидимая рука развернула судно и повела вниз по течению. Перкар схватился за руль, но он не поддавался, как будто был окован сталью. Руль сделался совершенно неподвижным. И Река, казалось, как-то переменилась. Перкар не сразу понял, в чем заключается эта перемена. Лунный свет, раздробленный волнами на миллионы бликов и мягко отражавшийся в воде, исчез. Река была безмолвна и черна, как объявшая ее ночь. Но Бледная Королева по-прежнему сияла над ней в полном своем блеске.
– А вот теперь, – услышал Перкар голос меча, – теперь он не спит.
XII
БЛАГОСЛОВЕННЫЕ
Тронный зал был средоточием других четырех больших залов. Подземный Дворец планировался как огромные четырехугольные пространства, заключенные одно в другом. Тронный зал являлся главным. Залы эти оставались неповрежденными и не залитыми водой. Но они находились за огромными железными воротами. Тронное возвышение было выстроено в углу, так строили при Первой Династии. Угол считался наиболее заметной частью в прямоугольнике. Все залы были окружены длинными стенами. Чтобы попасть туда, ей пришлось бы плыть; плавать Хизи не очень-то любила. Но, наверное, коридоры можно пройти вброд – если там, по счастью, не слишком глубоко. Ворота находились справа за тронным возвышением, и до них добраться было бы нетрудно. У стены высилась груда обломков, и Хизи решила перелезть через нее. Она могла бы пуститься вплавь вдоль стены, но сомневалась, что сумеет в таком положении не гасить светильник.
Карабкаясь через обломки, Хизи поскользнулась на алебастровых ступеньках и отчаянно замахала свободной рукой, чтобы не упасть и не выронить лампу. Одной ногой она ступила в воду, подступавшую к трону. Боль обожгла ее, будто пламя, пробежав по ноге к животу и ударив в голову. Вскрикнув, Хизи вытащила ног, из воды. В глазах у девочки помутилось, и она присела на ступеньку в страхе, что вот-вот лишится сознания. Она нагнулась, чтобы погладить ногу, но жжение внезапно прошло. Она помнила это ощущение: так покалывала кожу вода, когда жрецы поливали ее, подвергая ритуальному испытанию.
– Река, – пробормотала Хизи. Вода в зал попала не из разрушенных водостоков. Это была сама Река, притаившаяся под Дворцом. Весь нижний Дворец целиком погрузился туда. Отсюда брали Священную Воду.
На ступне ее совсем не осталось влаги. Зал был наполнен необыкновенной водой – это Шенэд, Дымящаяся Вода – кровь Духа Воды. Как призраки являлись душами людей, так Шенэд была душой воды и оставалась, когда вода уходила.
Жжение прошло, но легкая дрожь пронизывала Хизи насквозь, и нечто в ней – то, что хотели рассмотреть жрецы, – шевельнулось. Это она почувствовала безошибочно. Потрясенная, Хизи сидела на ступеньках и плакала.
Услышав чей-то тихий шепот, Хизи перестала плакать. По крайней мере ей показалось, что кто-то шепчет; до нее только доносились неразборчивые приглушенные звуки, как будто кто-то шептался в отдалении.
Что-то нужно предпринять, подумала Хизи. Я должна найти Дьена.
Хизи пришла сюда, руководствуясь картой, но как вести поиски дальше, она не знала. Лестница Тьмы ведет в Старый Дворец – это Хизи знала, но на карте не было точки, обозначенной «Дьен».
Но теперь это не имело никакого значения. Хизи была уверена, что не найдет Дьена. Тело растворилось, погруженное в Дымящуюся Воду, и дух исторгся из него. Так вот откуда приходят призраки. Все те Духи, вызванные ее отцом – рыба и прочие диковинные твари, – все они умерли в Реке. Наверное, когда умирают лица Королевской Крови – точнее, когда их убивают, – это делают при помощи Реки. Дух Воды вправе затребовать их сущности, которые являются его частицей. Так вот что она чувствует внутри себя, догадалась Хизи. В ней живет Река. Внезапно она вспомнила свой разговор с Тзэмом, случившийся три года тому назад. Хизи сказала тогда, что в ней говорит Королевская Кровь, а Тзэм – угрюмый, испуганный – попросил никогда больше не упоминать об этом. Это все, что он мог сказать о Запретном. Предупредить ее о Крови.
Да, это была она, Королевская Кровь! Хизи чувствовала ее все яснее и яснее. И если она действовала подобающим образом, тогда ребенок вырастал, подобным отцу и матери. Могущественным Властелином, способным волшебными чарами подчинять себе обитателей Реки, взывая к частицам Реки, обитающим в них. Но если она проявляет себя как-нибудь не так… Хизи трудно было вообразить, как именно это происходит. Однако определенно она проявляла себя как-то неправильно, и тогда Благословенных приводили сюда и казнили, возвращая Реке. Здесь, во тьме, где никто из подданных Нола не мог увидеть, как умирают знатные.
Хизи подумала о том, что многие – как, например, Вез – имеют благородную кровь, но без дремлющего в ней могущества, обрекающему править – или умирать. Девочке было ясно, что она не принадлежит к большинству.
Шепот не умолкал. Хизи встала и осторожно вскарабкалась на камень. Ее удивило, что он не рассыпался под ногами, так как выглядел очень древним, пришедшим из глубины веков. Двигаясь как можно осторожнее, Хизи пробиралась к воротам.
Карабкаясь через обломки, Хизи поскользнулась на алебастровых ступеньках и отчаянно замахала свободной рукой, чтобы не упасть и не выронить лампу. Одной ногой она ступила в воду, подступавшую к трону. Боль обожгла ее, будто пламя, пробежав по ноге к животу и ударив в голову. Вскрикнув, Хизи вытащила ног, из воды. В глазах у девочки помутилось, и она присела на ступеньку в страхе, что вот-вот лишится сознания. Она нагнулась, чтобы погладить ногу, но жжение внезапно прошло. Она помнила это ощущение: так покалывала кожу вода, когда жрецы поливали ее, подвергая ритуальному испытанию.
– Река, – пробормотала Хизи. Вода в зал попала не из разрушенных водостоков. Это была сама Река, притаившаяся под Дворцом. Весь нижний Дворец целиком погрузился туда. Отсюда брали Священную Воду.
На ступне ее совсем не осталось влаги. Зал был наполнен необыкновенной водой – это Шенэд, Дымящаяся Вода – кровь Духа Воды. Как призраки являлись душами людей, так Шенэд была душой воды и оставалась, когда вода уходила.
Жжение прошло, но легкая дрожь пронизывала Хизи насквозь, и нечто в ней – то, что хотели рассмотреть жрецы, – шевельнулось. Это она почувствовала безошибочно. Потрясенная, Хизи сидела на ступеньках и плакала.
Услышав чей-то тихий шепот, Хизи перестала плакать. По крайней мере ей показалось, что кто-то шепчет; до нее только доносились неразборчивые приглушенные звуки, как будто кто-то шептался в отдалении.
Что-то нужно предпринять, подумала Хизи. Я должна найти Дьена.
Хизи пришла сюда, руководствуясь картой, но как вести поиски дальше, она не знала. Лестница Тьмы ведет в Старый Дворец – это Хизи знала, но на карте не было точки, обозначенной «Дьен».
Но теперь это не имело никакого значения. Хизи была уверена, что не найдет Дьена. Тело растворилось, погруженное в Дымящуюся Воду, и дух исторгся из него. Так вот откуда приходят призраки. Все те Духи, вызванные ее отцом – рыба и прочие диковинные твари, – все они умерли в Реке. Наверное, когда умирают лица Королевской Крови – точнее, когда их убивают, – это делают при помощи Реки. Дух Воды вправе затребовать их сущности, которые являются его частицей. Так вот что она чувствует внутри себя, догадалась Хизи. В ней живет Река. Внезапно она вспомнила свой разговор с Тзэмом, случившийся три года тому назад. Хизи сказала тогда, что в ней говорит Королевская Кровь, а Тзэм – угрюмый, испуганный – попросил никогда больше не упоминать об этом. Это все, что он мог сказать о Запретном. Предупредить ее о Крови.
Да, это была она, Королевская Кровь! Хизи чувствовала ее все яснее и яснее. И если она действовала подобающим образом, тогда ребенок вырастал, подобным отцу и матери. Могущественным Властелином, способным волшебными чарами подчинять себе обитателей Реки, взывая к частицам Реки, обитающим в них. Но если она проявляет себя как-нибудь не так… Хизи трудно было вообразить, как именно это происходит. Однако определенно она проявляла себя как-то неправильно, и тогда Благословенных приводили сюда и казнили, возвращая Реке. Здесь, во тьме, где никто из подданных Нола не мог увидеть, как умирают знатные.
Хизи подумала о том, что многие – как, например, Вез – имеют благородную кровь, но без дремлющего в ней могущества, обрекающему править – или умирать. Девочке было ясно, что она не принадлежит к большинству.
Шепот не умолкал. Хизи встала и осторожно вскарабкалась на камень. Ее удивило, что он не рассыпался под ногами, так как выглядел очень древним, пришедшим из глубины веков. Двигаясь как можно осторожнее, Хизи пробиралась к воротам.