Киз Грегори. Пушка Ньютона

   Четвертый парень, сидевший спиной к Бену, отчего видна была лишь белокурая копна волос, примирительно поднял вверх руку.
   – Друзья, давайте постараемся, чтобы политика и национальная неприязнь не проникли в наши ряды, – сказал он. – Как настоящие философы мы должны быть выше этих глупостей. В любом случае не будем забывать, что нашего доброго друга Король-Солнце выгнал из страны.
   – Я поддерживаю ваше предложение, – подхватил француз. – Вам всем хорошо известно, что я считаю Англию более просвещенной по сравнению с душным двором Аполлона. Но все же я полагаю своим долгом напомнить, что неправомерно всю вину за разжигание этой войны возлагать на голову Короля-Солнце.
   – Я согласен с господином Стирлингом. Давайте не будем говорить о политике, – вновь вмешалась в разговор девушка.
   – Не будем, – согласился Маклорен. – Лучше скажите, кому-нибудь попадался на глаза наш друг Янус?
   Бен вздрогнул, кровь бросилась ему в лицо, когда он увидел, что миндалевидные глаза девушки прищурились и вопрошающе остановились на нем.
   – Мне кажется, – сказала она, – я его вижу.
   – Ты хочешь сказать, что этот мальчишка – Янус? – хмыкнул «парик».
   На Бена снизошел странный покой и освободил от сковавшей его в первую минуту робости. Он не знал, что скажет, но тем не менее поднялся со своей скамьи и подошел к столу, за которым сидела компания молодых философов.
   Голос его прозвучал удивительно твердо, когда он произнес:
   – Янус – это я, – и с этими словами протянул руку Маклорену, сидевшему ближе всех.
   – Похоже, провидение над нами посмеялось, – зло обронил «парик». – Мы притащились сюда из-за какого-то мальчишки. Как вам это нравится?
   – Вы действительно Янус, молодой человек? – спросил «самодовольный». Казалось, ситуация его забавляла.
   – А кто из вас Гермес, господа? Или Гермес – это вы, леди? – спросил Бен. Его рука, протянутая для приветствия, так и повисла в воздухе.
   – Но, друзья мои, это же абсурд! – воскликнул «парик».
   Бен опустил руку и еще больше вытянулся, выпятив вперед грудь.
   – Господа, леди, я прошу вас. Прежде чем отвергнуть меня по причине моего возраста, не сочтите за труд выслушать, в противном случае вы проявите не просто невнимательность, но – простите меня – глупость.
   Брови француза испуганными лягушками подпрыгнули вверх. Остальные молча уставились на Бена.
   Маклорен первым нарушил молчание.
   – Сколько тебе лет, парень? – спросил он, протягивая Бену руку. Бен пожал ее.
   – Четырнадцать, сэр, – с достоинством ответил он.
   – Скажи мне, Гилес, – произнес Маклорен, не спуская глаз с лица Бена, – ты знаешь, сколько мне было лет, когда я в Эдинбурге написал свою диссертацию?
   «Парик», которого, как оказалось, звали Гилес, нетерпеливо забарабанил пальцами по столу:
   – Какое это имеет отношение к делу?
   – Мне было тогда пятнадцать, – ответил Маклорен.
   – Да-а-а, – протяжно произнес «самодовольный», и в глазах его зажегся лукавый огонек. – А мне едва исполнилось двенадцать, когда несравненная Нинон де Ланкло упомянула в своем завещании некоторую сумму в мою пользу. То была награда за мои поэтические вирши. – Знаете, дорогой мистер Гиз, у некоторых из нас таланты расцветают в самом нежном возрасте.
   «Парик» наградил француза ядовитым взглядом аспида, но смолчал.
   – Присаживайся, парень, – пригласил Маклорен, – обсудим кое-что.
 
   Пока компания молча переваривала свое пополнение в лице Бена, мальчик в фартуке принес кофе. Вдруг, к удивлению Бена, девушка потянулась и ободряюще похлопала его по руке. Бену почудилось, будто там, где она прикасалась, кожу начало жечь и покалывать.
   Маклорен, несмотря на неубедительную позицию в философских дебатах, по всей видимости, в этой компании играл роль председательствующего; он откашлялся и начал опрос вновь прибывшего:
   – Что ж, прикажешь нам и дальше величать тебя Янусом? Так вот, Янус, позволь представить тебя членам нашего небольшого клуба, по крайней мере тем, кто сегодня пришел сюда. Дама – Василиса Карева, посланница русского царя Петра. Наш французский товарищ Франсуа Аруэ, – при этом Маклорен показал рукой в сторону «самодовольного».
   Француз придал лицу солидную суровость, но его глаза смеялись:
   – Уж коли ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Янусом, то я в таком случае для тебя – Вольтер.
   – Сэр, – Бен склонил голову.
   – Господин, выразивший наибольшее сомнение по поводу твоей персоны, – Гилес Гиз.
   Гиз посмотрел на протянутую Беном руку и, изобразив на лице борьбу здравого смысла и любезности, тряхнул эту руку с такой поспешностью, что получилось не рукопожатие, а какая-то пародия.
   – Джеймс Стирлинг, – представился парень, что первоначально сидел к Бену спиной. В знак приветствия он кивнул Бену головой. У него были тонкие изогнутые брови, будто навсегда застывшие от удивления, зеленые глаза и скошенный на сторону нос, видно сломанный.
   – Меня же зовут Колин Маклорен, – завершил представление шотландец.
   – Очень рад со всеми вами познакомиться, – серьезно сказал Бен.
   – Взаимно, – ответил Маклорен. – Мы надеемся, что сейчас ты объяснишь нам, почему не упомянул о своем возрасте, когда писал сэру Исааку.
   – Я боялся, что, узнав мой возраст, он откажется встретиться со мной, – ответил Бен. – Но дело у меня очень важное, безотлагательное, мне просто крайне необходимо, чтобы он согласился на встречу.
   – Такая возможность не исключена, – наставительно заметил Маклорен, – и поэтому объясни нам, что за важное дело ты имеешь к сэру Исааку.
   – Меня зовут Бенджамин Франклин, – начал Бен. – Я родился и вырос в Бостоне. В Англию я приехал, чтобы разыскать сэра Исаака Ньютона. Мне кажется, я совершил очень дурной поступок, и к тому же меня преследуют и хотят убить. Пожалуйста, спрашивайте, если вас интересуют подробности. – Он замолчал. По тому, как смотрели на него молодые философы, он понял, что сумел заинтриговать их.
   Вольтер чуть слышно хмыкнул, а Маклорен недоуменно заморгал глазами.
   – Полагаю, ты начал свою историю с самого что ни на есть начала, – сказал Маклорен. – Я видел твою формулу – если она, конечно, твоя, – в ней определенно просматривается зерно таланта. В ней много нового, и у нее может быть довольно широкое применение. Мы бы никогда с тобой не встретились, если бы твоя формула не произвела на нас благоприятного впечатления. И потому прошу тебя, расскажи о себе подробно и по порядку, но только не увлекайся малозначащими деталями.
   Все замерли в сосредоточенном ожидании. Казалось, даже скептически настроенный Гиз желал, чтобы Бен развеял его сомнения. Но присутствие Вольтера беспокоило Бена. Вдруг он на самом деле скрытый французский шпион? Ну и что с того, что он во всеуслышание заявил о своем политическом разрыве с Францией? Ну и что с того, что все присутствующие ему поверили? Но чутье подсказывало, что с Маклореном и его друзьями не стоит торговаться. «Видно, пришло время снять маску», – решил про себя Бен.
   – Все началось, – сказал он тихо, – когда мне было десять лет…
 
   – Это невероятная история. Ты что, действительно встречался с Черной, Бородой? Ну-ка расскажи поподробнее об этой встрече! – воскликнул Вольтер, когда Бен завершил свое повествование. – Боже правый, если ты все это сочинил, то я тебя уверяю, мой друг, ты обратился не по адресу. Тебе в таком случае лучше отправиться к писателям!
   – Франсуа! – нетерпеливо перебил его Маклорен и обратился к юноше: – Бен, у тебя с собой эта переписка, которую ты называешь французской?
   – Нет. К сожалению, мне пришлось все оставить в Бостоне. Но суть я помню.
   – И ты считаешь, что эта формула – составная часть какого-то французского заговора? Ты пришел к этому выводу на основании того, что они пользуются папистским календарем?
   – Кто-то пытался убить его, – напомнила Василиса. – Просто так…
   – Помолчи, Василиса, – прикрикнул на нее Маклорен.
   Глаза девушки сузились в две маленькие щелки, но она замолчала.
   – Колин, не надо кричать на Василису. Она не собирается выдавать наших тайн, – заступился за девушку Гиз.
   – Просто не следует все валить в один котел, – ответил готовый взорваться Маклорен. – Главный вопрос, на который я хочу получить ответ, как эта переписка попала к Бену в Америку. Откуда они узнали о нем?
   – Я вот что думаю, – тихо, но спокойно начала Василиса, – если можно установить новое сродство – как Бенджамин сделал на своем эфирографе, – то тогда эфирный компас самописца приобретает способность определять и выбирать направления.
   Маклорен задумчиво почесал подбородок:
   – Я все равно не понимаю, как направление может стать конкретным.
   – Я никогда не слышал об эфирном компасе, – в свою очередь признался Бен. – Почему-то Брейсуэл начал следить за нами с Джоном еще до того, как я сделал настраивающийся самописец. Если Брейсуэл замышлял зло против F, или Минервы, или еще кого из их компании, то это значит, что они состояли в переписке. Вполне возможно, что у него дома был свой эфирограф и ему оставалось только сопоставить приходящие сообщения.
   – Это какая-то волшебная сказка, – взорвался Гиз. – Я не знаю, чего хочет от нас этот мальчишка, но то, что он рассказал, похоже на бред суеверных кумушек. За подобным бредом далеко ходить не надо, он рекой льется из любого открытого окна. И кто знает, может быть, он сотню раз сидел где-нибудь здесь, подле нас, наслушался наших разговоров и сочинил потом всю эту чепуху.
   – Ты упустил один момент – существует формула, – унял его пыл Маклорен. – Господин Франклин уже достаточно много рассказал нам о себе. Мы можем сделать настраивающийся самописец, о котором он нам поведал, это и послужит доказательством правдивости его слов.
   – Если быть абсолютно точным, то это послужит доказательством не его слов, а того, что господин Франклин видел настраивающийся самописец. У нас есть в Бостоне кто-нибудь, кто мог бы подтвердить хоть часть из того, что мы здесь сегодня услышали?
   – У меня там друг, – ответил Маклорен. – Но пока, юный Франклин, я не вижу причины, почему мы должны тебе не верить. Если остальные не против, то я завтра же приведу тебя в нашу лабораторию, и мы начнем доводить до ума твою формулу. Возможно, твои страхи по поводу создания французами нового оружия напрасны, мы это проверим.
   – Ваша лаборатория находится в Королевской академии? И я смогу встретить там сэра Исаака Ньютона?
   За столом дружно загалдели.
   – Встретить сэра Исаака там возможно, но маловероятно, – отозвался Маклорен. – Понимаешь, в письме, что ты от нас получил, мы отчасти солгали.
   – Солгали? – Бен был готов расплакаться. Маклорен утвердительно кивнул:
   – Сэр Исаак не просил нас назначить эту встречу, более того, он никогда не видел твоих писем.
   – За последний месяц с сэром Исааком никто из нас и словом не обмолвился, – сообщил Гиз. – Он закрылся у себя в доме и ни с кем не желает ни встречаться, ни разговаривать.
   – А почему?
   Гиз пожал плечами:
   – Что на уме у сэра Исаака, сам черт не разберет. Хотя причин для затворничества более чем достаточно.
   – Что вы хотите этим сказать? – не понял смысла его слов Бен.
   Они все секунду молча смотрели на Бена, затем Маклорен тяжело вздохнул и сказал:
   – На самом деле только господин Гиз и я являемся учениками сэра Исаака Ньютона. Я состою в его учениках всего лишь год. Василиса, например, видела сэра Исаака только один раз, но Академия проголосовала за то, чтобы принять ее в наши ряды на правах гостя. Вольтер…
   – А я что-то вроде вольнослушателя, – признался Вольтер.
   – А господин Стирлинг – не столько ученик сэра Исаака, сколько Эдмунда Галлея, королевского астролога.
   – А, понятно, – протянул Бен. Он вспомнил, как Маклорен назвал себя и своих друзей «клубом». И тут его осенило, что такие молодые люди не могут принадлежать к ближайшему окружению сэра Исаака, да и для Королевского общества они не могут представлять особого интереса.
   – Думаю, тебе не все понятно, – сказал Маклорен, голос его сделался тихим и серьезным. – Год назад в Королевском обществе состояло пятьдесят семь человек. Сегодня же в Королевское общество, если не считать сэра Исаака, входим только мы, сидящие за этим столом, и еще двое наших друзей, которые не смогли сюда прийти. Так что на сегодняшний день в Королевском обществе осталось семь человек.

8. Дети Олова и Свинца

   Адриана нажала на курок. Пистолет взвизгнул, дернулся, как живое существо, пытающееся вырваться из плена сжимающих его рук. В этот самый момент лошадь под ней споткнулась, а двое из нападавших вместе со своими лошадьми рухнули на землю, окутанные дымом. Стоящие рядом деревья обуглились, листья облетели, словно их сдуло огненным ветром. Лошадь под ней упала как подкошенная. И Адриана, перелетев через ее голову, оказалась на земле.
   Она почувствовала во рту вкус крови и потрясла головой, чтобы прийти в себя. Раздался новый выстрел, эхом прокатившийся по окрестным холмам. Сцепив от боли зубы, Адриана подтянула колени к груди, пытаясь тем самым определить, все ли кости целы. Подтянула, а потом так и осталась лежать на земле, свернувшись калачиком.
   Всего в нескольких футах от нее застыла ее лошадь. Полголовы лошади обгорело настолько, что видны были кости. Уцелевший глаз не мигая смотрел прямо на Адриану.
   «Все это я натворила, – подумала Адриана. – Что за пистолет дал мне Николас? На обычный крафтпистоль он не похож».
   До нее долетел звон металла, и она с горем пополам поднялась на ноги.
   Последний оставшийся в живых мушкетер скрестил клинок с Креси. Адриана озиралась вокруг, ища, чем бы вооружиться, чтобы прийти той на помощь. Вдруг ее осенило: «Что если не Креси, а мушкетер бьется за спасение моей жизни?»
   У обоих дерущихся были почти одинаковые палаши с прямыми широкими лезвиями – обычным вооружением солдат. Однажды Адриана попробовала поднять такой, и далось ей это с большим трудом. Креси же размахивала палашом, как дирижер палочкой. Обхватив рукоятку обеими руками, она без остановки, один за другим обрушивала удары на своего противника. Мушкетер все время отступал, в его широко раскрытых глазах застыли ужас и удивление. Из рассеченной щеки и раны на бедре текла кровь.
   Креси играла с ним, как кошка с мышкой. Она воплощала собой неотвратимость рока: потусторонний, дикий взгляд и сладострастная хищная улыбка на губах. Пока Адриана наблюдала за схваткой, рыжеволосая фурия ударом отбила палаш мушкетера и полоснула его по плечу.
   Тот потерял равновесие, споткнулся и упал на спину. Креси замерла, дав ему возможность подняться.
   Мушкетеру было около тридцати пяти лет, ему не хватало энергии и яростного напора молодости. Он поднялся с искаженным болью лицом и бросил на землю палаш.
   – Хватит, ты уже наигралась мной, – проворчал он. – Я лучше отдам свою душу Господу, а с тобой, ведьма, больше драться не хочу.
   – Как вам будет угодно, сударь, – ответила Креси и в ту же секунду вонзила клинок прямо ему в сердце. Мушкетер содрогнулся, страшный крик вырвался из его горла. Тело задергалось, будто пыталось соскочить с пронзившего его клинка. Руки бились, как крылья. Но скоро агония прекратилась, испустив дух, он затих.
   – Вы не ранены? – как ни в чем не бывало спросила Креси у Адрианы, вытирая свой окровавленный палаш об одежду поверженного мушкетера.
   – Нет.
   Креси бросила беглый взгляд на поле битвы и недовольно хмыкнула, увидев мертвую лошадь Адрианы.
   – Ему следовало объяснить вам, как пользоваться пистолетом, – обронила она.
   – Вы убили его. – Адриана никак не могла прийти в себя от только что увиденной ею сцены.
   – Да неужели! – огрызнулась Креси. – Сейчас я вам, мадемуазель, кое-что покажу. – Она схватила – будто пять острых зубов впились – Адриану за руку повыше локтя. Когда Адриана догадалась, куда ее волокут, она попыталась вырваться, но у Креси была мертвая хватка.
   Один из мушкетеров был еще жив. Прерывисто дыша, он слабеющей рукой скреб землю, пытаясь ухватиться за траву.
   – Ну что? – выкрикнула Креси.
   – Да, это я его ранила, – едва слышно выдавила Адриана. Она задыхалась от запаха горелой плоти, тут же перед глазами встали груды обгорелых тел на охваченной огнем барже.
   – Вот именно, – подхватила Креси. Она чуть наклонилась к Адриане и обеими ладонями обхватила ее лицо. – Спрячьте сострадание и печаль в глубинах своего сердца и помните: если бы не вы их, то они бы вас убили. Именно за этим они сюда и пожаловали. В этом поединке повезло не им, вам. Не вас, вы убили. Понимаете, убили вы, а не вражеская армия, или палач, или ваш телохранитель – вы.
   Адриане невыносимо было видеть, как мучается в агонии умирающий.
   – Разве ему нельзя помочь? – простонала она.
   – Можно. Хотите посмотреть как?
   – Нет.
   – Тогда отвернитесь. – Креси наклонилась и поцеловала Адриану в лоб. Затем развернула и подтолкнула в спину – прочь от умирающего. И уже в следующее мгновение хриплое дыхание затихло.
   – А теперь в путь, нам нужно проехать еще несколько миль.
 
   Адриане не удалось совладать ни с одной из оставшихся в живых лошадей: испуганные и разгоряченные, они не дались в руки. Она вновь оказалась в одном седле с Креси. На этот раз Адриана сама, по доброй воле, крепко обхватила Креси руками. После стольких увиденных смертей она испытывала непреодолимую потребность ощущать живое и теплое человеческое тело.
   Ей очень хотелось, чтобы на месте Креси оказался Николас. Но… Тело у Креси было как у дикой кошки – тугое, гибкое. «Наверное, у Николаса такое же тело», – подумала Адриана. Прижавшись к Креси, она чувствовала – спасена, и надежда робким теплом согревала душу. Но Адриана знала, что на самом деле ей следует остерегаться этой женщины и ее странной, почти сверхъестественной силы. Тело Адрианы пульсировало в такт биению сердца Креси, и Адриана ощущала, как открывается перед ней бесконечный космос жизни.
   И все же с большей радостью она бы прижималась к Николасу. Лучше бы чувствовать биение его сердца, слиться с его жизнью. В ушах продолжали звенеть его последние слова. Никогда еще Адриана никого не любила. Нет, ей нельзя любить Николаса. Сейчас не время для любви. Но чувства не подчинялись рассудку.
   – Как это вам удалось? – спросила Адриана, стараясь перекричать ветер, со свистом бивший в лицо. Ей хотелось разговором отогнать неприятные мысли и страшные картины, которые, подобно шипам тернового венца, терзали голову, проникали болью в самую душу.
   – Что удалось? – переспросила Креси.
   – Победить мушкетера.
   – Я просто делала то, чему меня научили в юности.
   – Но где? Откуда у вас такая невероятная сила?
   – Невероятная?! – Креси чуть обернулась к Адриане. – Вас это удивляет? – Она гортанно засмеялась. – Мужчины тоже удивляются, когда я на них поднимаю руку.
   – Но как вы достигли…
   – Эта сила всегда была со мной. Это еще один мой природный дар.
   – Похоже, природа щедро вас одарила, – пробормотала Адриана.
   – Каждому дается то, что он заслужил, – отрезала Креси и тем самым поставила точку в разговоре.
   Адриана поняла намек и неохотно сменила тему.
   – Можно узнать, куда мы едем? – спросила она.
   – В одно из поместий герцога, – ответила Креси. – Там для нас приготовлено все необходимое, чтобы благополучно вернуться в Версаль. И, кроме того, у нас появится море свидетелей, готовых подтвердить, что вы провели время в поместье.
   – Что это за интрига, Креси? В какую игру я вовлечена?
   – Сама до конца не знаю, – ответила Креси. – Чуть позже я расскажу вам все, что мне известно.
   – Вы знаете, кто пытался убить короля?
   – Нет.
   «Она отвечает не задумываясь. Правду говорит или спасает привычка лгать?» – подумала Адриана.
   Лошадь вынесла их из леса и резвой рысью пошла по открытой холмистой местности. Плотные облака затянули небо, и прорывающийся сквозь них солнечный свет редкими желтыми пятнами ложился на колышущееся зеленое поле пшеницы. Казалось, будто ангел прошел здесь и оставил свой след.
   У Адрианы ныло сердце: «Жив ли Николас? Если с ним все в порядке, то он уже должен был нас нагнать».
   – Послушайте, Креси, ведь вы могли разговорить Фацио и без моей помощи, – нарушила молчание Адриана. – Зачем я была нужна на этом бале-маскараде?
   – Вы единственная, кто способен понять, что он говорит, и вовремя задать ему нужный вопрос. Кроме того… – Креси замолчала. – Вы должны знать, что я никак не ожидала, что наш выезд станет таким опасным. Если бы я могла представить это, я бы никогда не предложила такой план. Я думала…
   – Что вы думали?
   – Что эта поездка вас по-настоящему развлечет. Мне казалось, что вам нужно немного развеяться.
   – Почему вас так волнуют мои нужды?
   Креси молчала очень долго, и Адриана сочла, что она пропустила ее вопрос мимо ушей. Но Креси сбавила ход лошади до шага – лошадь вся была покрыта пеной – и снова заговорила:
   – Мы познакомились с вами совсем недавно. Но до этого я видела вас много раз – в своих снах, в провидческих видениях. И там мы всегда были подругами. Я поступаю так, как чувствую, а чувствую то, что рождается в моей душе. Вы понимаете меня?
   – Вы действительно видите будущее? И то, что вы видите, всегда сбывается?
   – Откровенно говоря, сбывается не все, но почти все.
   – Если у вас нет полной уверенности в своих видениях, зачем же вы все убеждали меня выйти замуж за короля?
   – Правда в том… – Креси вновь замолчала. – Простите, Адриана, я не могу вам этого сказать, я дала клятву сове Афины.
   Креси поставила еще одну точку, вернее, многоточие в их разговоре. Но Адриана не хотела мириться с неведением, в которое ее все время возвращали. Она хотела добиться правды, хоть малой доли, но правды.
   – Не хотите говорить об этом, давайте о другом. Вы утверждаете, что грядет ужасная катастрофа. Что это за катастрофа?
   – Апокалипсис: все охвачено огнем, море поднялось и встало стеной, с небес вода льется не переставая, на земле – голод, чума.
   – А на небе? Что вы видели на самом небе?
   – Комету. Комета всегда предвещает страшные бедствия.
   – Комета, которую вы видели, стояла в небе точкой или перемещалась?
   – Перемещалась – и очень быстро.
   Адриана тяжело вздохнула.
   – Креси, у вас есть ответы на все вопросы, я была не нужна.
   – Нет. Видеть и знать – не одно и то же. Вы можете объяснить мои видения?
   – К тому времени, когда я качала работать с Фацио, он уже рассчитал траектории движения двух тел и искал способ, как заставить эти траектории пересечься. Для первого из этих тел у него было готово абсолютно точное уравнение траектории движения, а для второго – нет. Для того чтобы тела притянулись друг к другу, необходимо знать гармоническую природу каждого. Это знание дает возможность выстроить между двумя телами некое подобие моста. Мы называем этот мост медиатором.
   – Но если не известна гармоническая природа тел, то нельзя создать и медиатор? – перебила ее Креси.
   – Именно. Над поиском гармонической природы второго тела Фацио и бился. Когда я с ним работала, мне в руки попало странное письмо с формулой от некоего человека по имени Янус. Этот Янус вторгся в нашу переписку, которую мы вели посредством эфирографов.
   – А разве такое возможно?
   – Было невозможно, по той причине, что медиатор между двумя парными самописцами неповторим. Но этому Янусу каким-то образом удалось найти способ настраивать на неповторимый медиатор третий самописец. Благодаря его методу нам стало ясно, как решить задачу Фацио с притяжением этих двух загадочных тел.
   – Значит, формула Януса позволила вам узнать гармоническую природу второго тела?
   – Это Янус так считает. Но в действительности все немного не так. Его формула лишь подсказала, как быстро и в полном объеме создать ряд вероятных медиаторов между двумя телами. Появление контррезонанса должно было свидетельствовать о том, что истинный медиатор найден.
   – Это мне понятно. Я не понимаю другое: как подобное можно превратить в оружие, хотя, если подумать, вариантов найдется много.
   – Прошлой ночью Фацио сказал: «Олово и Свинец пожирают не всех своих детей». Он воспользовался тайным языком алхимиков. Свинец – это Сатурн, Олово – Юпитер, а их дети – кометы.
   – Кометы?
   – Объясняю. У планет – эллиптические орбиты, которые тяготеют к выравниванию до круга. У комет орбиты тоже эллиптические, но при этом сильно вытянутые. Кометы близко подходят к Солнцу, после чего исчезают в межзвездной бездне, за границами орбиты Сатурна. Это позволило сделать вывод, что кометы притягиваются к большим планетам вследствие сильного притяжения, которым эти планеты обладают. Можно сказать, планеты «пожирают» кометы, подобно тому как в древнеримских мифах бог Сатурн пожирал своих детей. Одно из тел, которым интересуется Фацио, – комета. Он еще что-то плел о «собаках Железа». Под Железом, я полагаю, он имел в виду Марс.
   – Марс? Тогда получается, это «собаки» войны? Адриана пожала плечами.
   – Язык алхимии не столько точный, сколько образный. Я вполне допускаю, что между орбитами Марса и Юпитера существуют неизвестные нам кометы. Если гравитация Марса побеспокоит одну из таких комет, то ее можно будет отправить «лаять» на Солнце, а следовательно, и на Землю. В любом случае мы знаем наверняка то, что в формуле Фацио одно из тел небесное, похожее на планету, но значительно меньших размеров, и это тело с неизвестным сродством.